Ишимский мятеж 1921 года

 
ВСТУПЛЕНИЕ.               

Да пусть простит меня читатель
Наверно, в чём – то я неправ,
Я ж сочинитель, я мечтатель
Имею своенравный нрав.

Свои имею на всё взгляды
И на события тех лет,
Не ради корысти, награды
Придумал этот я сюжет.

Я своим маленьким умишком
Хотел осмыслить те года,
А дело сложное то, слишком
И получилось как всегда.

Чего – то, как – то не додумал
И, что – то вышло невпопад,
Не Государственная я ж, Дума,
И те, частенько там чудят.

А в Думе не чета мне люди,
Хотя себе все на уме,
Ну, что, читать – то дальше будем?
Или достаточно вполне.

Нам не товарищ волк Тамбовский
Который в тех лесах живёт,
Здесь, меж Тюменью и Омском
Ишимский трудится народ.
 
И родом мы не из Кронштадта
Там тоже был мятеж тогда,
Сравнить с Ишимским если надо
То не сравнить их никогда.

Ишимский был мятеж масштабен
Всё Приишимье охватил,
С главнокомандующим и штабом
И с привлеченьем больших сил.

А, ещё раньше, за два века
В Ишимской нашей слободе,
Тож притесняли человека
Возникнуть было, где беде.

Было крестьянское восстанье
В 1714 –м году,
И есть о том упоминанья
Да, вряд – ли их сейчас найду.

Наверно были притесненья
И непосилен стал оброк,
Кто – то, таким вот положеньем
Крестьян тех, бунтовать обрёк.

В начале ж, прошлого столетья
В 1921 – м году,
Было в России лихолетье
У всего мира на виду.

ПОЛОЖЕНИЕ В СТРАНЕ.

Власть большевистская, чтоб выжить,
Чтоб из руин страну поднять,
Товарищ Ленин, вождь их рыжий
Был вынужден приказ издать.

В стране разруха, смерть и голод
Неурожай сильно велик,
И это был, конечно, повод,
Вновь прицепить к винтовке штык.

Страна разорена войною
С японцем, немцем, изнутри,
А, также с церковью святою
Войн было, минимум, как три.

Заводы, фабрики в завале
Рабочих не хватает рук,
И инженеры всё сбежали,
Также служители наук.

Везде, в Поволжье, в Украине
По всей стране «Голодохост»,
Он будоражит и поныне,
Вопрос, конечно, сей, не прост.

На нём политики срамные
Пытались рейтинг свой поднять,
Но времена сейчас иные
Политиков тех, не слыхать.

Да Бог судья тем интриганам
Они ведь были же всегда,
Вернёмся – ка, к штыкам, наганам
В те неспокойные года.

Ишимский край был хлебороден,
Имелся у крестьян и скот,
Для жизни был вполне удобен
И жил нормально здесь народ.
Кто не ленился, кто старался               
Трудился, вытирая пот,
И за любое дело брался
Неплохо жил работник тот.

А, кто ленился, да был пьяным
Тот и в Сибири голодал,
И был завистником он рьяным
Жирнее кваса не едал.

Хотя, конечно, войны эти
Для страны были нелегки,
Остались женщины, да дети
Ещё старухи, старики.

Война косила влево, вправо
Косила видно про запас,
А, кто был правый, кто неправый
То непонятно и сейчас.

А, коль в России голодуха
Повсюду нынче недород,
И подтянуло у всех брюхо
Сибирь, корми – ка весь народ.

Ввели приказом продразвёрстку
Чтобы крестьянский хлеб изъять,
Будь хлеба у тебя, лишь с горстку
Ты должен и её отдать.

А также масла, также шерсти,
А также и мясной продукт,
Хотите, верьте, иль не верьте
Всё стали вырывать из рук.

И рыщут в сёлах продотряды
Наган, приставивши к груди,
И отбирают всё, что надо
Попробуй ка, их убеди.

Им помогают в этом рьяно
Из комитета бедноты,
Те, кто ленивы, и кто пьяны
Теперь у власти, и круты.

И под шумок прибарахлились,
И продовольствие в запас,
Вот бы на поле  так трудились
Нет, проще ведь ограбить вас.

Не пояснив даже народу,
Куда тот хлеб идёт, кому?
Народ жалеюч от природы,
Не разъяснили то ему.

А в Голышмановском селенье
Бесславен был тому конец,
Такое было преступленье
Остригли наголо овец.

Остригли их перед зимою,
А тут ударил вдруг мороз,
От вас я граждане не скрою,
Что гурт овечий, весь замёрз.

Шерсти настригли лишь полпуда,
Зато, какой большой падёж,
И было так, везде, повсюду
Не продразвёрстка, а грабёж.

Ссыпали хлеб в большие кучи
В амбар без крыши и стропил,
И не единожды  был случай
Хлеб намочило, и он сгнил.

А продотрядовцы – то, эти
Вели себя, как чужаки,
Пускали в ход штыки и плети
И распускали кулаки.

Как будто вновь Мамай с востока
Поработил святую Русь,
Насколько было всё жестоко
Судить о том я не берусь.

Хлеб семенной, вот где проблема,
И тот решили отбирать,
Возникла у крестьян дилемма
Иль хлеб вернуть, иль умирать!

И, просто так, не за провинность
Лошадь с телегой обеспечь,
Гужевая введена повинность
Об этом тоже идёт речь.

В крестьянском деле лошадь, это
Ты без неё, будто без рук,
Будь то зима, иль будь то лето
Натерпишься немало мук.

Хлеб не взрастишь, не будет сена
Не заготовишь в зиму дров,
Будь хоть какой тут власти смена
Лошадь основа всех основ.
               
Также на лесозаготовки
С деревни угнан был народ,
Охранник с боевой винтовкой
Заготовителей ведёт.

В селе всегда полно работы
В лесу, на поле, во дворе.
Гнетут крестьянина заботы
Осенью, летом, в январе.

Весной поля надо засеять
И пашню под посев вспахать,
И так по всей стране Рассее
Земля кормилица, всем мать.

А тут, крестьян и бьют и грабят
Повинность всякую ввели,
И в душу крестьянину гадят
Ему, хозяину земли.

Но разве можно всё вот это
Всё вытерпеть, в конце концов,
Коль не привета, ни ответа
Нет от столичных мудрецов.

А, на местах, оно тем боле
Тут «Цицеронов» не сыскать,
Тем «Цицеронам» с шашкой в поле
Кровя противнику пускать!

И злоба зрела, зрела, зрела
И вылилась в мятеж она,
Такого натворить успела
Ведь правил балом сатана.

Отец на сына, брат на брата,
Кто коммунар, а, кто бандит,
Людская жизнь стала не свята
И тот погиб, и тот убит.

ГРИГОРИЙ ДЕНИСОВИЧ АТАМАНОВ.

В селе Смирновском, близ Ишима
С семьёю Атаманов жил,
Зажиточный он был мужчина
Свой даже магазин открыл.

Имел и дом он двухэтажный
И маслодельный был завод,
Хозяин видный был и важный
Знал уваженье и почёт.

Набожен, жертвовал, бывало
На благо, в церковь Покрова,
И видно, жертвовал немало,
Коли жива о том молва.

Он уважал своих рабочих
Кормил, и хорошо платил,
И среди всяких, разных, прочих
Добрым хозяином он слыл.

У Атаманова Дениса
Был сын Григорий. Воевал,
Не тыловая был он крыса
Дело военное он знал.

И было их четыре брата,
Григорий был, средь них меньшим,
Родни немало, кума, свата
И любил город он Ишим.

Крещён он был в Покровском храме
Что был поблизости от них,
Помощник был он папе, маме
И был завидный он жених.

Всегда наглажен и начищен
При сапогах и чистых брючках,
И далеко совсем не нищий
И за – то, звался «белоручкой».

В шестнадцатом году Григорий
На царской службе состоял,
Изведал лиха там и горя
Не понаслышке службу знал.

Когда же вспыхнуло восстанье
В Ишимской южной стороне,
Тут пригодились его знанья
Был годен воевать, вполне.

Стал командармом Атаманов
Объединивши мужиков,
Соратников в том деле рьяном,
Собрал шесть тысяч он «штыков».

Назвать их армией, нечестно,
То были просто мужики,
Из документов нам известно
В ней были молодь, старики.


Винтовок, ружей было мало,               
Дубины, пики, топоры,
Но легче оттого не стало
Ведь топоры, они остры.

Уж лучше пуля, чем та ж, пика
От пули смерть, она легка,
Не будет никакого крика
Был, и уж нету мужика.

И в сёлах Ражевском, Бердюжском,
Истошинском, да и в других,
В кузнечном стиле нашем русском
Был край ружейных мастерских.

Чинили шашки, револьверы,
Винтовки, также пулемёт,
Умельцы православной веры,
Мастеровой в них жил народ.

Из дерева макеты пушек,
Трещотки, чтоб врага пугать,
И других, всяческих «игрушек»
Из коих можно убивать.

Шили для лыжников халаты,
Чинили сапоги, пимы,
Чтобы восставшие «ребята»
Вели войну среди зимы.

Вели войну за справедливость,
Против насилья, грабежа,
Отбросив всякую стыдливость
Дойдя до края, рубежа.

Был в Армии и штаб, конечно,
Порядок в Армии таков,
Из документов нам известно
Начштаба был у них Щетков.

Штаб занимался пополненьем
Он без работы не скучал,
И взятых в плен красноармейцев
Он в свою Армию включал.

Мобилизацию вёл смело
Крестьян, преступный «элемент»,
И действовал, вполне умело
Ответственен ведь был момент.

Но мародёрство всё же, было
Его Григорий не любил,
И часто применял он силу
И мародёров он судил.

Но, всё же, вопреки приказа
Красноармейцу, кто пленён,
Выкалывали оба глаза
Иль просто был расстрелян он.

Конечно же, все зверства эти
Шли бумерангами назад,
Где не щадились даже дети.
Никто войне той был, не рад.

Ишимский край наш повсеместно
Повстанцами захвачен был,
Но, если же, признаться честно
Народ про то, почти забыл.

Помнят о том лишь краеведы,
Архивы продолжают жить,
Как наши прадеды и деды
Себя пытались защитить.

А в феврале, в числе десятом
Повстанцы на Ишим пошли,
Не вышло ничего ребята
Назад, ни с чем они ушли.

Город они не захватили,
Красноармейские в нём части,
Они атаки все отбили
Чтоб не отдать повстанцам власти.

В каждом селе, в деревне каждой
Повстанцы бились до конца,
Бились геройски и отважно
Под вой снарядов и свинца.

И женщины хватили лиха
В деревне той, Ново – Травном,
Собрала женщин «Игнашиха»
И повела в амбар с зерном.

«Игнашиха» - Григорова Таня
Подвигла женщин в круговерть,
Доведены, что до отчаянья
Голод не тётка, голод смерть.

И одну женщину убили,
Красноармеец выстрел дал,
И землю кровушкой умыли
И вышел бунт, бабий скандал.

Когда ж, восстанье подавили               
Крестьян восставших взяли в плен,
В бору Синицинском  убили
Живое, обративши в тлен.

И, почитай, в селенье каждом               
И в городе нашем родном,
Могилы тех людей отважных.
Память стареет с каждым днём.

Те неизвестные могилы
Кричат о падших столько лет,
Где они? Знали старожилы.
И старожилов уже нет.

А где тут наши, и где ваши
Всех примирила земля - мать,
Крестьянин снова пашню пашет
Он про те годы, должен знать.

Чтоб не случилось повторенья
Прошедших лет кровавых тех,
Таких же дней столпотворенья
Ненужных дьявольских утех.

И сам Григорий Атаманов
Своими же, был предан он,
Оно понятно, поздно ль, рано ль
Но, всё ж, взглавенствует закон.

И двадцать три всего – лишь года
Прожил Григорий на земле,
Большой не сделал он погоды,
Но память, заслужил вполне.

В селе, Бердюжского района,
Что называется Уктуз,
От рук своих же подчинённых
Он сбросил жизни своёй груз.

Кто он? Бандит, или защитник?
Наверно этот, да и, тот,
А, если глубже в тему вникнуть,
Сибири нашей, патриот.

ПЁТР СЕМЁНОВИЧ ШЕВЧЕНКО.

Самый бесстрашный, и опасный
Повстанец был, в те времена,
Наверно, самый и несчастный
Хватил он горюшка сполна.


Шевченко, командир отряда,
В повстанческом Ишимском войске,
Несколько месяцев там, кряду
Громил Советы он геройски.

В начальники не набивался
Его избрали в вожаки,
Как от того не отбивался
Постановили мужики.

Его все звали генералом
И статью был он генерал,
В деле большом, и в деле малом
Везде Шевченко поспевал.

И Сталина не так боялись,
Страшнее был Шевченко Пётр,
Воспоминания остались
Был он повстанец, а не чёрт!

В Кротовской волости в то время,
О том пойдёт сегодня речь,
Крестьяне там, Советов бремя
Решили сбросить, долой с плеч.

Отряд из тысячи повстанцев
Возглавил сам Шевченко Пётр,
Не для игры и «танцев – шманцев»
Поставил под ружьё народ.

А, чтоб добиться жизни вольной
Быть хлебопашцем для себя,
За это драться надо больно
Свободу, волюшку любя.

И дрались жёстко, беспощадно
Тут или пан, или пропал,
Бились до смерти, и нещадно
Пока на землю не упал.

Но предрешён был ход восстаний
У власти - Армия, закон,
Иметь не надо много знаний
Разгром был явно предрешён.

Мятеж разгромлен был на юге
Зимою, в марте феврале,
Когда ещё шумели вьюги
Мела позёмка по земле.

Отряд Шевченко, севернее               
Держался дольше, неспроста,
Их изловить было труднее
Труднодоступны те места.

Кругом леса, кругом болота               
Восставшим всё знакомо тут,
Всегда поможет своим, кто - то
Дома и стены ведь спасут.

Красноармейские отряды
Мятежников пришли карать,
Им, жители были не рады
И не стремились помогать.

И в Аромашево, в Кротово
Повстанческий был свой отряд,
Они хотели жизни новой,
А не совдеповский уклад.

Их командиры, Сикаченко,
Букарин - бывший офицер,
Как и крестьянин, Пётр Шевченко
Были повстанцам тем, пример.

Зажиточные же, крестьяне,
Которых звали «кулаки»,
Хоть у них «шарились» кармане
На подъём были нелегки.

Их приходилось часто силой
Иль шантажом в отряд тот гнать,
А, как ты хочешь, мой ты милый
Кому – то ж надо воевать.

В Сорокино и в Кусеряке,
В Казанке, и в Дубынке тож,
Во всех селениях шли драки
Гуляла пуля, и бил нож.

В Дубынке, где была коммуна
Повстанцы ж, коммунаров тех,
Детей и женщин, старых, юных
Поистребили, почти всех.

И зверства были так жестоки
С обеих, вобщем – то, сторон,
Нам всем извлечь надо уроки
Ведь человек, не зверь же он.

Всем на Земле хватает места
Красным и белым, и любым,
Из одного мы все ведь теста
Любой из нас Богом любим.

ПОДАВЛЕНИЕ МЯТЕЖА.

Кавалерийский полк на север
Был переброшен воевать,
Он страх и панику там сеял
Приказ, повстанцев отыскать.

Там уж, два «красных» батальона
С восставшим мужичьём дрались,
Теперь и полк, и оба она
В  один большой отряд слились.

Комбриг, товарищ Буриченков
Отрядом тем руководил,
Он не снимал с победы пенку
В атаку смело сам ходил.

И местных жителей, как бают
Охотно мобилизовал,
А уж, они – то, местность знают,
То для повстанцев был провал!

И, постепенно поселенья
Отряд тот «красный» с боем брал,
Кормился за счёт населенья,
Хоть и у них запас был мал.

Отряд повстанцев хоронился
На острове среди болот,
И там, маленько обленился
Думал, никто их не найдёт.

Труднодоступные болота,
Посреди них, остров «Плита»,
Мятежников же, выдал кто – то
И началась, сеча крута.

Врасплох повстанцев захватили
Атаковали, прямо в лоб,
И били, били, били, били
Искоренить мятеж тот, чтоб.

Сам же, Шевченко застрелился,
Чтоб надругательства не знать.
Но, за мятеж, не повинился
Была особая в нём стать.

И в августе сего же года
Мятеж подавлен был, разбит,
Но, всё ж, спустя ещё два года
Жив в Приишимье был «бандит».

И только в годе двадцать третьем
Затихли отклики тех лет,
Теперь и очевидцев этих               
Уже давно на свете нет.

Где те места захоронений?
О всех – ли знает наш народ?
Для других, новых поколений,
Вдруг память о тех днях умрёт.

А наша с вами есть забота
Не дать сему произойти,
Хоть и нелёгкая работа.
Но, всё ж, могилы те найти.
 
Написать повести, поэмы,
Взвесть обелиски и кресты,
Мы же не глухи, и не немы
Нам в память ту, вести мосты.

Урок истории в России
Учит восстания тех лет,
Тамбовское, Кронштадское, другие,
А вот Ишимского, в нём, нет.

Мятеж Ишимский, тех ядрёней,
«Кулацко-эсеровским» он наречён,
Можно назвать ещё мудрёней.
По сути ж был, крестьянским он.

То наши прадеды и деды
Во время страшное то жили.
Перетерпели эти беды
И свои головы сложили.

Уж девяносто лет прошло
И столько ж вёсен, столько ж зим,
И воды много утекло
Через реку нашу Ишим.

Пятьдесят тысяч человек
Погибло в тот мятежный год,
Жестокий, всё – таки был век,
За, что же пострадал народ?

За то, что верой пренебрёг,
Пустивши беса в родной дом,
И наказал, тогда всех Бог,
Как и Гоморру, и Содом.

Но из бетона знак стоит
И, ему десять лет уже,
Он память бережно хранит
Об этом страшном мятеже.

Сейчас же, в памятном году
Воздвигнут скоро, наконец,
Нет, нет, не красную звезду,
Терновый, мятежа венец.

Из колючей проволоки он
Чёрный ворон держит его,
Он памятью той окрылён,
Но, что – то есть страшней того.

А то, что и сегодня, тут
Есть подлость и ещё обман,
И, также «хапают» и врут
Опустошают наш карман.

А памятник колючий тот,
Напомнит всем нам вновь,
Что эдак дело не пойдёт
Что не нужна нам кровь.

Восстание, или мятеж
Для нас они тупик,
У каждого есть свой рубеж
Будь мал он, иль велик.

Но ты его не преступи
Держи себя в узде,
Кому то, в чём то, уступи
И действуй так везде.

Мы, что? Увидели свободу
В отличие от предков тех?
Вместо неё дали народу
Лишь вседозволенность, да грех.

Не кулаки мы, не эсеры
И мятежи нам ни к чему,
Но всё же, надо бы знать меру
Там наверху, кое – кому!

Мятеж Ишимский, он наука
Для всех для нас, живущих тут,
Всё, я молчу, больше ни звука
Люди прочтут, и всё поймут!

30.03.2011 г. Ишим. Б.И.В.