Кобра

               
Мой прадед говорил:  -Умирать — умирай, а десятинку сей.
К чему я это прадеда вспомнила?  Да к тому, что десятинка эта давалась только на ребёнка мужского пола. Вот такая дискриминация, словно женщина и не человек вовсе. С тех пор мало что изменилось, и не в десятинке тут дело: в отношении к женщине.
Что уж только на неё не наговаривают, в каких смертных грехах не обвиняют, какими словами и эпитетами не награждают. Она и ведьма, и кобра, и змея гремучая, а уж подколодная — сплошь и рядом...
Спросите: к чему я это? Случай просто рассказать один хочу, из жизни.

Работал у нас в строительной организации мастером Мукосеев Герман Николаевич. Высокий,  худощавый мужчина, слегка нескладный. Руки его казались непропорционально длинными: то ли из-за его  худобы, то ли из-за действительно их излишней длинны. Но это был не единственный недостаток Мукосеева.
Конечно, строитель Герман Николаевич опытный — на стройке можно сказать с младых ногтей, но из-за чрезмерного пристрастия к горячительным напиткам переведён из прорабов в мастера. Переведён, как думалось временно, на исправительный срок, но видно ничего постоянее временного не бывает: он так и не отказался от пристрастия к зелёному змию, а посему остался в мастерах.

Все неприятности Мукосеева через это пристрастие треклятое: и на работе, и в жизни, и в семье. Жена его, Нина Ивановна - женщина в прошлом спокойная и покладистая, как уж не боролась с пагубной привычкой мужа: и увещеваниями, и просьбами, и угрозами, и даже скандалами — ему всё, как об стенку горох. Каждый день Герман Николаевич или едва добирался  до дома на своём мотоцикле с коляской и засыпал прямо в нём, или его привозили рабочие в бессознательном состоянии, или Нина сама разыскивала мужа  вместе со старшим сыном Никитой, которому в ту пору было тринадцать лет, а затем везла его на тележке домой. Как вещь-мешок, или как мусор.

Никакие  уговоры не действовали на мужа, У него всегда находился ответ.
Или:
-Пил, пью и буду пить! Мне это не мешает!... А кому мешает — того не задерживаю. Деньги в семью приношу, и на том скажи спасибо!
Или:
-Да ладно тебе, жена, кто сейчас не пьёт? Разве столб телеграфный? Да и то потому, что ему никто не наливает...
Или, в крайнем случае:
-Всё! Всё!  Болде! Слово даю, что это последний раз... С сегодняшнего дня завязываю — окончательно и бесповоротно.

Не один раз Нина Ивановна уйти хотела от мужа: очень  надоели эти вечные пьянки-гулянки мужа, да и скандалы надоели — до чёртиков. А куда уйдёшь — трое детей у них, мал-мала меньше. Это старшему Никите тринадцать, а младшенькой всего четыре, да и средняя девочка только в школу пошла. Ко всему прочему Нина Ивановна никогда не работала — всё по дому, по хозяйству. Как сорвал её Герман из института строительного, с третьего курса — так она и стала с тех пор домохозяйкой.

А ведь был он нормальным мужем раньше — был. Её Герочка. И любовь была — единственная и неповторимая. Словно вчера это было. А вот поди же ты, как жизнь непредсказуема.
-Куда всё делось? - думала Нина, горестно подперев щёку рукой. - Будто и не было ничего... Так всё изменилось, словно с  ног на голову перевернулось. И даже не заметила когда произошло это изменение... Постепенно, исподволь, малыми шажками...
Совсем забыл Герман, как называл её Ниночкой, ненаглядной. Теперь кроме, как Нинкой, не называет,  да ещё коброй, рукой обозначая змеиную стойку. Самое нежное слово в её адрес — мать моих спиногрызов.

Вздыхала Нина тяжело, горько и продолжала каждый день терпеть выходки мужа, с одним единственным утешением:
-Он меня хотя бы не бьёт и не гоняет, как мою соседку  Наталью Ищенко.
Знала, что утешение слабое, что в любой момент Герман может сорваться: не раз поднимал на неё руку, только ударить не решился — пугал. Видно понимал, что Нина не простит - потому не трогал.
Первым не выдержал  сын Никита. После очередной походки за пьяным в стельку отцом, он сказал:
-Мама, как ты можешь вот так унижаться перед этим пьяницей? Сколько  можно терпеть его выходки?... Мне уже перед одноклассниками стыдно. А тебе — не стыдно?!
-Как ты можешь так, сынок? - удивилась в ответ Нина. - Ты что забыл, что это  твой отец...
-Отец?! - взвился Никита. - А он помнит, что у него есть я, Верочка, Маришка? Что ты у него есть — помнит?!
Нина не знала, что ответить сыну, а тот добавил твёрдо:
-Если ты, наконец, не решишься уйти от него, то после окончания восьмого класса -  уйду я!

Всю ночь Нина провела без сна: вспоминала, думала, даже всплакнула в подушку. Несколько раз поднималась — то на детей посмотреть, укрыть их одеяльцем, то на мужа, неприглядно и коряво разметавшегося на постели. И под утро решила:
-Всё хватит! Прав Никита, прав: не нужны мы ему — мешаем. Сам не однажды говорил это: обуза мы для него. Пусть уходит сам — куда глаза глядят. Хотя бы к той же Аньке, с которой уже много лет валандается...  Проживём и без него... Как-нибудь... Пойду работать... Хотя бы уборщицей. Никита поможет: давно рвётся в вечернюю перейти и работать к Павлу Петровичу в гараж. Очень  он машины любит. Только водителем себя и представляет...

Утром у них с мужем состоялся серьёзный разговор. Герман злился: нестерпимо болела голова, на душе и в организме было муторно. Предвиделись очередные разборки с криком,  слезами, упрёками. И Герман пошёл по накатанному сценарию: ссылался на плохое самочувствие, ударял на жалость, на то, что жена его не понимает и не ценит, что другие бы его на руках носили, а она...
-Так мы тебя итак почти каждый день пьяного на руках носим, - напомнила ему Нина.
-А что, не заслужил я что ли?! - вскипел Герман. - Один тяну семью! Вас вон сколько спиногрызов! А я один!

Нина посмотрела на мужа с видом человека решившегося на отчаянный шаг и сказала спокойно, не повышая голоса:
-Всё, Герман Николаевич, терпение наше закончилось.
Германа насторожило это имя-отчество: раньше Нина никогда его так не называла, потому он сначала хотел перевести всё в шутку и сказать: - «Почему так официально, Нин, как на партсобрании?», но уж слишком серьёзным и печальным был у неё вид. И он просто спросил:
-У тебя  что ли терпение закончилось?
Нина Ивановна уточнила:
-У нас всех.
Мукосеев  криво усмехнулся, и эта усмешка подтолкнула Нину к дальнейшим словам:
-Мы решили, Герман Николаевич, что ты должен уйти... Совсем уйти.
-Здрассте  вам! - возмутился тот в ответ. - И куда же прикажете мне идти?
-Куда угодно, - с ледяным безразличием отозвалась Нина. - Хотя бы к той же Аньке Новожиловой. Она тебя примет с распростёртыми объятиями... Чай заждалась ненаглядного.

Герман понял, что жена знает о его «маленькой тайне», которую он так тщательно скрывал ото всех.
-Давно ли? - спросил он сам себя, - Или только вчера узнала?... Потому сегодня и эта сцена ревности?
Словно читая его мысли, Нина сказала:
-Да, знаю. И давно.
Герман засомневался, зная характер жены:
-Что же молчала до сегодняшнего дня? Ждала подходящего момента, чтобы побольнее уесть?
-Ждала, что одумаешься, - просто ответила Нина, явно не желая «уесть». - Всё таки у нас дети...
Тогда Герман попытался встать в позу:
-Это уж моё дело куда идти! Без сопливых разберусь!

Нина с укором посмотрела на мужа, тяжело вздохнула и сказала  равнодушно:
-Знаешь, Герман, нам  уже всё равно куда ты пойдёшь.
И, чуть помолчав, добавила:
-Только, пожалуйста, уходи сегодня. Сейчас... Долгие проводы — лишние слёзы.
-А, что и плакать будешь? - вновь усмехнулся Герман.
Нина внимательно посмотрела на мужа, словно пытаясь углядеть, что на самом деле стоит за этими словами.
-Может и всплакну, - сказала в ответ. - Только не по тебе - по жизни своей, по годам потраченным на пустого, чужого человека.
Развернулась и ушла из комнаты. Ни слёз, ни крика, как обычно, как было раньше. И Герман понял, что всё очень серьёзно, что действительно наступил предел терпения. Понял и опешил.

Когда Нина вернулась назад в комнату, Герман сидел на том же месте, низко опустив голову,  глядя в пол, словно пытаясь разглядеть там все изъяны. Нина молча поставила с ним рядом чемодан, всем своим видом давая понять, что она хочет лишь одного: чтобы он поскорее ушёл.
Мукосеев поднял голову, вид  у него был, как у побитого щенка, так и  казалось, что  сейчас заскулит, но он, глядя прямо в глаза жены сказал тихо, просительно:
-Прости в последний раз?
-Зачем? - удивилась Нина. - Чтобы через день-другой всё началось снова?
Герман не стал оправдываться,  просить прощения и клясться, как это делал всегда,  а просто сказал:
-Давай отложим мой уход на неделю... Какая тебе разница, когда выгнать: сейчас или через неделю?... Слово даю — слово офицера.

Нина хотела сказать, что разница есть: ещё одной недели Ада она вряд ли сможет выдержать, но что-то ей помешало - то ли поникшие плечи мужа, то ли взгляд полный тоски и боли.  А ещё: это самое слово офицера. Этой «клятвой» Герман никогда зря не разбрасывался, потому как вырос в офицерской семье и цену этому слову знал. И она согласилась:
-Хорошо. Пусть будет ещё одна неделя — в память нашей прежней любви. Но запомни, Герман, только неделя — ни дня больше... Смотри: ты дал слово офицерское...

Прошла неделя. Германа Николаевича, как подменили: после работы — домой, в рот — ни капли спиртного. На все уговоры собутыльников один ответ:
-Всё, мужики! Я свою норму выполнил с лихвой — даже перевыполнил...
Те повозмущались, повозмущались и отстали от друга-собутыльника, сожалея, что исчезает не неиссякаемый, как казалось, источник.
Не узнавали Германа Николаевича и  соседи: чистый, всегда свежевыбритый, в идеально отглаженной рубашке и брюках. Даже угловатость как-то смягчилась и стала постепенно исчезать. Поглядывали на него, если и не с удивлением, то с нескрываемым любопытством. Судачили меж собой:
-Глянь с Германом-то что делается?! Как  бабка отчитала...

Дочери поверили отцу сразу, безоговорочно, а вот Никита посматривал на него с явным недоверием. Однако Герман ни разу больше не приложился к рюмке. Нина же всей душой желала, чтобы её Герочка оставался всегда таким: спокойным, добрым, не пьющим.
Как по мановению волшебной палочки, прекратились скандалы, в семье воцарился мир и спокойствие. Исчезла и кобра — теперь Герман вновь называл её Ниночкой.
-Моя Ниночка, - говорил он, - золотая женщина. Сам себе завидую, что встретил такую. Ей со мной столько пришлось перетерпеть...

Что сталось с семьёй Мукосеевых в дальнейшем  - мне не известно. Но так хочется, чтобы у них всё было хорошо, ведь в  сущности-то они хорошие люди...