Эта Валька утомила за два года моей работы участковым.
35-летняя баба проживала на моей земле и напрочь не хотела работать. Вела де-факто кондовый «паразитический образ жизни». Ни разовых подработок не имела, ни грибы, ни бутылки, не собирала. Просто жила и жрала спиртное. Какое попадется. Была синей, грязной и безотказной. В части подмахнуть по пьянке раком паре-тройке собутыльников за ближайшим от детской площадки кустом.
Но была неуязвима де-юре. Объясняя свое неучастие в легальном строительстве коммунизма ухаживанием за престарелым парализованным отцом.
Это таки было-таки правдой. Посещая «трёшку» подучётницы в самом поганом типе ленинградских хрущёвок1], я видел её отца. Действительно, парализованного. На проссаном, до вываливания пружин, диване в гостиной. Слегка прикрытого тряпками и стухшими объедками. Немого.
«Уход» за ним дочери, прожиравшей и пропивавшей попутно пенсию несчастного, в комментариях не нуждался. Но он был. И ни одно советское социальное учреждение ничего не делало в части отобрания у дочери любимого отца. Да и девать-то его было особенно некуда. Даже по ходатайствам милиции.
Иногда, приволочённая в опорный пункт на «профбеседу», Валька искренничала. Говорила, что когда-то была парикмахершей. Но теперь, естественно, ее такую никуда не возьмут. Бросить же бухло сама не может. Слишком сильно в этом утонула и слишком тяжкими бывают дни «отходняка». В силу чего она плывёт в перманентном вялом запое. Стационарно полечиться не может. Ибо отец дома. А она ему хоть раз в пару дней, но поесть даст. И иногда под него свежую тряпку подкладывает. Да и боится она собак в белых халатах. Что в наркодиспансере, что в «Кащенке»2], где как-то бывала. Доставленная на «скорой», как словившая «белочку».
И это было правдой.
Так и шло время.
Валька продолжала оставаться на профилактическом учёте милиции, как тунеядка и алкоголичка. Снять её с учёта путем посадки по 209-й (как Иосифа Бродского) было нельзя из-за отца, дезавуировавшего своим статусом её тунеядство.
«Профработа» велась. Папка с делом пухла. Проверяющие оставляли мне в нем указания «активизировать…..». И я активизировал. Приволакивая сучку к себе в опорный пункт для очередного объяснения. И даже посещая ее вонючую квартиру. С последующим подшивом в папку бумажек о совершённых действах.
***
Жизнь «монстра с поплавком», единственного на Ленинград участкового с дипломом ЮФ ЛГУ, оказывается недолгой.
Квалифицированных кадров не хватает. Меня почти принудительно переводят в дознаватели. Начинаю творить дела по хулиганам, тунеядцам и бомжам.
***
Придя утром на работу, вижу в закутке дежурки старлея Валеру. Он тоже участковый. Но нефициально снят с земли. И посажен на координацию работы с «туниками». Начальству нужны показатели по «209-й». И бродские, и простые алкаши. Главное посадить побольше. Для зачистки великого города 3]. А при удачном варианте, и для освобождения жилплощади для тех же ментов.
Валера общается с какой-то гопницей, в которой узнаю Вальку.
Слышится диалог:
- Ну не могу я больше. Никак…..
- Пиши, падла, что я говорю, все равно тебе тут не жить! А там хоть отмоешься и отойдёшь.
Вскоре Валера в моем кабинетике. С бумагами в руках.
- На, юрист. Твоя знакомая старая. Небось попробовал на участке. Рачком. Гы-ы. Теперь и посадишь. Гы-гы-гы-ы-ы…
- Так у неё же папаша на иждивении. Помню. Она же непроходная для дела.
- Спокойно. Это ты их там распустил. А у меня не забалуешь. Вчера месяц и неделя было, как папаша издох.
Молчу, слегка ошеломлённый. Коллега отследил день в день, предусмотренный законом срок 4] и взял Вальку утром у дома. Отправившуюся к магазину на поиск опохмелки. Потом пытаюсь отбиться от тухловатого дела.
- Она же тут сейчас слёзы пустит по поводу похорон, неотложных дел, желании наконец-то работать. И прочую херню. Прокурор же мне её не посадит.
- Спокойно, я сказал! Ты посмотри, что на ка-пе[5] заштамповано.
Первый лист материала, пришпиленный скрепкой к знакомой мне папке профилактического дела, украшен жирным лиловым КП. С резолюцией начальника отделения: «В дознание для возбуждения».
А на листке дрожащей рукой абстинентки Вальки накарябано:
«начальнику 14-го……… от ……..Валентины…….. Заявление
Прошу привлечь меня к уголовной ответственности по статье 209 УК РСФСР и избрать в отношении меня мерой пресечения содержание под стражей……»
Дожал-таки Валера спившуюся и потерянную в жизни бабу. Которая уже не видела другого пути в жизни, кроме как укрыться под такой казённой крышей. Так достал, что она породила чудовищный манускрипт.
Короткая беседа с Валькой.
- А куда мне еще деваться? Я так жить не могу. Вообще не могу.
Быстрое оформление документов.
Хмуро ухмыляющийся над заявлением прокурор.
- Вот же сука! Ну и что я с ней должен делать?
Гербовая печать шлёпается на роспись о санкционировании ареста.
Смотрю на Вальку, уводимую дежурным в камеру ИВС.
Все документы по делу ею подписаны вперёд. Больше я ее не увижу. Дело, выдержав для приличия пару недель, отправлю в суд.
Обоссанная «трёшка» в хрущёвке скоро будет подчищена. И примет нового жильца. Возможно, мента…
***
Сколько их вот так уводили в камеры. «По бомжу» и «тунику».
Навсегда.
И не лечили по-человечески, и не помогали. Ни пропитым, ни проссанным.
Сажали.
___________
[1] Эти шедевральные пятиэтажки полувековой давности с пробиваемыми кулаком стенками, без балконов и подоконников, с дырами и щелями, конурами по 35-37 кв. м ОБЩЕЙ площади на «трёшку», до сих пор стоят безбрежными жилмассивами по обеим сторонам Балтийской линии электричек.
И даже безбашенные строители-реноваторы шарахаются от них, как чёрт от ладана.
[2] Еще одно, что роднит две столицы – дурдомы им. Кащенко. Ленинградский в то время был вообще под номером 1. Хотя и находится в с. Никольском Гатчинского района Ленобласти. Не дурдом, а дургородок в бывшем барском поместье.
[3] Не раз уже писал, что Бродский успел пройти по этой статье в хорошие времена. Когда можно было отбыть ссылку и вернуться в Ленинград.
«Положение о паспортной системе» 1974 года, вместе с красными паспортами, вместо зелёных «сталинских», ввело еще и зверские ограничения по прописке. В Москве и Ленинграде осужденные по 209-й лишались права на прописку в родном доме. Отсиживали год в городской зоне. На метро возвращались домой. И…. делались бомжами. Милиция не прописывала. И люди с интервалом в пару-тройку месяцев ходили в зону на год по 198-й. За «нарушения правил паспортной системы». У меня бывали обвиняемые с 15-й ходкой этой статье. Вот такой человечной была советская страна.
[4] По закону после официального предупреждения начальника «органа» о недопустимости паразитического образа жизни советский человек должен был трудоустроиться в месячный срок. Уголовной ответственности «по тунику» он подлежал именно после пропуска этого срока.
Официальное предупреждение Вальке было вынесено давно. Но последующий срок был заморожен ее, уходом за больным папашей. С момента его смерти срок оживал. Для исключения отговорок дуре была еще дана отсрочка на неделю, якобы занятую ею похоронными делами. И через месяц с неделей она была представлена мне для таки посадки.
[5] КП, «Книга сообщений о преступлениях». Самая ответственная в милиции книга учета. Прошнурованная, пронумерованная, опечатанная. Начальством ежедневно проверяемая. Зарегистрированный в этой книге материал уже никуда не мог быть похерен и жёстко подлежал процессуальному продвижению. Вплоть, чаще всего, до возбуждения уголовного дела.
О регистрации материала в «КП» на изначальном листе материала ставился большой лиловый штамп с набором реквизитов. Бумага сразу делалась почти священной.
2011 г.