Глаза уже начали слезиться: полтора часа я изучала объявления.
Теперь и следа не осталось от этой стены у метро на улице Садовой, сплошь заклеенной листами, листиками и листочками. Когда начиналась реконструкция площади, не верилось, что куда-то может исчезнуть огромная масса людей, сутками там промышлявшая скупкой, продажей, обманом.
Выйдя из метро и свернув в сторону рынка, каждый попадал в этот поток, и двигаться можно было только по узкому проходу, оставленному людьми с разного рода товаром. В этом водовороте были и те, кому надо было снять, сдать, купить, продать жилье.
Все эти действия в 1983г. совершались у знаменитой стены, сверху-донизу оклеенной объявлениями.
Тогда, в один из августовских дней, привела меня на Садовую крайняя необходимость. Нужно было найти угол для родственницы – студентки. Потолкавшись пару часов и исписав адресами несколько страниц блокнота, тем же путем, только с большими усилиями (надо было идти против течения, прижимая руками сумку, а локтями карманы), наконец – то нырнула в метро.
Один из адресов особо прельщал: пожилая женщина предлагала угол в коммунальной квартире у метро «Владимирская».
Открыла дверь сухонькая, невысокого роста седая женщина, с удивительно молодым и лучистым взглядом. Возраст человека выдают не только седины, но и глаза, в которых время и горький жизненный опыт оставляют свой след. Здесь же на меня смотрела ясным взором моложавая женщина.
-Анна Васильевна,- представилась она и пригласила пройти в квартиру.
Мы прошли через длинный коридор к комнате.
Анна Васильевна открыла дверь:
-Заходите.
Но я замерла на пороге.
Вдоль стен стояли шифоньер, стол, две кровати и старинное трюмо.
Но подойти к ним можно было только по узкому проходу: все остальное пространство занимали сложенные аккуратно узелки и мешочки.
В комнате витал странный сладковатый запах.
Увидев мое замешательство, хозяйка еще раз пригласила пройти и располагаться, а сама пошла на кухню.
Через несколько минут она зашла, неся чайник и, не дожидаясь моих вопросов, грустно вымолвила:
-Блокада!
-Прошло более сорока лет, а я ничего не могу поделать со своим страхом. Боюсь голода. Этот страх живет не в моей голове, он живет где – то глубоко в сердце. После тех страшных дней каждую недоеденную краюху, кусочек хлеба я сушу и складываю в мешочек. Сначала хранила сухари на кухне, но соседи стали возмущаться. Перенесла свой склад в комнату. Ведь я не смогу уснуть, если не будут лежать рядом эти мешочки! Разве можете Вы все понять, если бы тогда у нас дома были такие вот запасы, может быть, хоть кто-то остался жить. Видите на стене фото, это моя сестра Люся, а это мама, а это дети Люси – Галя и Ваня. Это мои голубки, сын и дочь, Леночка и Павел. Они все умерли от голода.
Кто знает, что произошло с теми, кто пережил блокаду.
И даже медицина не знает, каковы последствия пережитого нами.
Внешне мы как все. Говорим, смеемся, поем, едим – словом, живем, как все. А там, внутри, очень глубоко, что там у каждого.У меня это страх голода и такое ощущение, словно я птица подбитая.
Как я хочу достучаться до всех!
Сказать всем: "Люди, нет ничего страшнее войны!»
Перед вашим приходом я писала очередное письмо, у меня большая переписка с зарубежными странами. Я выучила эсперанто, чтобы говорить со всеми, кто живет в этом мире.
Люди должны понять: на земле должен быть мир.
Пусть те, кто собирается воевать, прежде узнают о таких, как я, наших близких и родных, ушедших из жизни молодыми. Пусть знают о нашей боли.
До глубокого вечера рассказывала мне о тех страшных днях Анна Васильевна, я слушала ее, и в памяти моей всплывало давнее, но не забытое.
… Второй год после войны был голодным.
Мы жили на Кубани, где сама земля хоть былинкой, хоть травинкой, но накормит. Однако был ранний март и даже лебеды, из которой бабушка делала котлеты, казавшиеся нам удивительно вкусными, не было.
Мне шел пятый год. Старшие дети ушли промышлять в старые сады, подбирать прошлогоднюю падалицу, а я вышла на дорогу и стала недалеко от дома с протянутой рукой. Дом наш стоял на пути от рынка к церкви. Прохожие здесь не были редкими.
И вот, сидя у Анны Васильевны, я как будто со стороны увидела себя - маленькую, замерзшую, с протянутой вверх ладошкой и женщину, медленно вытаскивающую из кошелки одну хамсинку и так же медленно опускающую скользкую рыбку в мою ладонь.
Радость, надежда на сытое счастье – все в моем детском сознании переплелось, когда я вдохнула запах этой крохотной рыбки.
Чувства были так сильны, что спустя столько лет, несмотря на достаток, это не вытравилось из памяти.
Да, мы поколение тех огненных лет, и каждый из нас подранок. Мы знаем, что такое голод и смерть. Мы помним, что такое война.
Но почему мы, - люди Земли- все еще воюем.
Наступил уже двадцать первый век, уходят из жизни, как ушла и Анна Васильевна, подранки Отечественной войны.
Светлая им память!
А сводки новостей все начинаются с сообщений из горячих точек, где гибнут молодые, красивые, крепкие парни…
Иллюстрация взята из интернета.