- Кто дежурный? – Тамара Васильевна грохнула откидной частью доски о стену. На доске оказались остатки задачи с прежнего урока, - Кто дежурный, я спрашиваю?
Дежурные рысцой кинулись к доске стирать каракули. Тамара Васильевна подошла к окну и, скрестив руки на груди, молча уставилась вдаль. Ничего интересного за окном не было и быть не могло, но по ледяному молчанию мы поняли, что над нами нависла черная туча ее гнева. Это происходило достаточно часто, и мы давно привыкли вычислять ее настроение по одежде, по походке, по манере входить в класс.
В тот день мы ждали грозы. Это была среда – день педсовета…
Наконец, она отошла от окна и встала перед нами. Глаза ее с презрением обводили ряд за рядом, вызывая в наших сердцах тоску и уныние. Тамару Васильевну мы не очень любили, но очень боялись.
- Вы не класс…. Вы… - и отвернулась. Мы украдкой переглядывались, задавая глазами друг другу немой вопрос, пожимая плечами.
Мы – это 6 «Д». Все сорок четыре человека. Нет, мы конечно, не ангелы, так что, в принципе, всегда существует нечто, способное заставить Тамару Васильевну раскалиться добела. Одно мы знали точно, что никогда… никогда не сравниться нам с ее любимым 10 «А», выпущенным два года назад – самым сплоченным, самым романтичным и самым красивым классом школы за всю ее историю. Прекрасная успеваемость, многочисленные походы, песни под гитару у костра и даже первые любовные истории – все это был знаменитый 10 «А». Они выросли и ушли, а ей пришлось взять нас, четвероклассников в надежде со временем слепить из нас некое слабое подобие. Но за два года ее классного руководства, мы поняли, что безнадежны.
И все-таки хотелось бы знать…
- Куренков! – в гневе она называла нас только по фамилиям, причем делала это таким убийственным тоном, что твоя собственная фамилия казалась тебе самому чуть ли не оскорблением. Поднялся светлый худенький мальчик с оттопыренными ушами.
- Куренков, что это? – Тамара Васильевна глазами указала на самый обычный стул.
- Стул…
- Стул? Что ЭТО, я тебя спрашиваю? – она вытащила стул из-за парты, поставила его перед доской и села на него лицом к классу. – Что ЭТО? – она качнула стул вправо и стул, скрипнув, дал небольшой крен, качнулась влево – стул снова скрипнул и накренился налево.
- Ты же у нас трудовой сектор, Куренков… Разве нет?.. Так вот будь добр, объясни мне и классу, почему у нас вся мебель расшатана… как мои нервы… Наш 38-й кабинет всегда… всегда был образцово-показательным и занимал первое место! А теперь, благодаря вашему разгильдяйству, образцово-показательным выбрали 25-й!..
- Тамара Васильевна…. У меня таких болтов нет…
- Болтов нет?.. А мозги у тебя есть, Куренков? Может иногда и головой поработать надо? Болтов у него нет… В других кабинетах они почему-то есть…
Куренков уныло пожал плечами. Амбиции Тамары Васильевны не знали границ. Теперь это кажется легким безумием, но в замкнутой школьной жизни были свои ценности, свои условности, свои пьедесталы, свои победы и поражения... И тогда наш 38-й кабинет был и вправду образцом содержания. Голубые стены, голубые парты, освященные сидением великого 10 «А», на которых мы и помыслить не могли что-то написать или нацарапать, хотя в других классах делали это с упоением.
Итак, после уроков мы собрались на улице обсудить новую напасть. Для начала во всех наших несчастьях, конечно же, обвинили Куренкова. Но у него и вправду не было таких болтов – длинных с широкими шляпками – исключительно для школьной мебели. И ни у кого не было. В ушах звенело «Болтов у него нет… В других кабинетах они почему-то есть… Головой работать надо…»
И тут в светлой голове Куренкова родился гениальный план.
На следующий день мы все пришли в школу, вооруженные отвертками. Задача было проста и сложна одновременно – вывернуть в течение урока по одному шурупу из стола или стула. Разумеется в чужом кабинете. Поначалу от страха это мало кому удавалось. Получалось только у Лехи Пенкина, самого отпетого двоечника, который не боялся никого и ничего. Пеныч орудовал отверткой дерзко и уверенно, то молниеносно выкручивая болт из соседней парты, стоило учителю повернуться к нему спиной, то медленно и осторожно, преданно глядя ему в глаза, - из собственного стула. Пеныч преподал урок хладнокровия и мужества всем нам – политкорректным отличникам, скромным хорошистам и более-менее тихим троечникам, став на время нашим неформальным лидером и главным диверсантом. Глядя на его подвиги, постепенно осмелели и мы. На переменах Пеныч проводил краткий инструктаж, осматривал отвертки и показывал наиболее эффективные приемы изъятия болтов из школьной мебели.
Поэтому к исходу третьего дня операции «Болт» мы вывинчивали уже не по одному болту за урок, а по два, а то и по три. Началось настоящее состязание, кто больше сдаст болтов Куренкову, который вел тщательный учет в своей тетрадке. Теперь вместе с портфелем он носил холщевый мешок, куда и ссыпалось награбленное. Количество болтов уже давно в несколько раз превышало необходимый ремонтный фонд, но мы, поймав кураж, не могли остановиться, совершая все более лихие и авантюрные вылазки за спинами учителей. После уроков Куренков с Пенычем, в котором неожиданно проснулась ответственность и патриотическая любовь к классу, шли в наш 38 кабинет и чинили расшатавшиеся стулья. По правде сказать, расшатавшихся была раз-два и обчелся, но Пеныч придирался уже и к малым изъянам и заставлял Куренкова менять родные болты на вновь добытые. Со временем он собирался провести тотальную замену всех запчастей.
Кабинеты после нас буквально рассыпались на части. Мы приходили на урок и осторожно садились на расшатанные стулья, из которых сами же неделю назад вынули почти все болты. А мешок тем временем становился все тяжелее и тяжелее. И конечно, все это не могло остаться незамеченным. Но хотя вскоре стало доподлинно известно, что учителя начали вычисление и поиск виновников разрушений, это не сделало нас более острожными. Мы маниакально продолжали вынимать последние болты, а тень разоблачения между тем уже висела над 6 «Д».
Разоблачила же нас историчка. Эта простодушная с виду женщина дала нам какое-то контрольное задание по истории средних веков и вышла из класса. Что сделали бы нормальные ученики в этом случае? Правильно – стали бы списывать. Но наша мания была сильнее – мы тут же, оглядываясь друг на друга, полезли под столы ковыряться в их деревянной утробе. Поэтому, когда в класс вслед за историчкой тихо вошли директор школы и завуч по кличке Ноздря, мы с упоением откручивали, отвинчивали и рассовывали по карманам вожделенные железки.
- Встать! – рявкнула Ноздря.
Штук двадцать затылков от неожиданности стукнулись о крышку стола. И у всех без исключения похолодело и ушло в пятки сердце. И на душе снова стало уныло и тоскливо ибо Ноздрю, как это не невероятно, мы боялись еще больше, чем нашу Тамару.
Не буду утомлять вас рассказом о перекрестных допросах, обысках и угрозах, которым подвергся наш несчастный 6 «Д», о публичном судилище, которое устроил нам педсовет школы, о жутком родительском собрании и даже о том, как мы чудом остались живы под испепеляющей яростью Тамары Васильевны, которая, разумеется, была ни сном ни духом о нашей предприимчивости.
Скажу лишь, что, пройдя все круги ада, Ноздря приготовила нам последнее самое изысканное наказание. Поскольку в итоге вся школа, естественно, знала своих героев в лицо, нам предстояла особо унизительная процедура – ввинтить обратно все до единого болты и шурупы, причем обязательно во время уроков. Особенно мучительно было делать это в присутствии старшеклассников. Постучавшись, краснея, по пять-шесть человек, мы понуро входили в какой-нибудь ранее ограбленный кабинет на какой-нибудь урок физики или математики, и стоя на коленях, под едкие насмешки этих верзил и колкости учителя, возвращали стулья и столы в их первоначальное состояние…
В течение месяца школа вернулась в изначальный вид. Тамара Васильевна получила строжайший выговор. Дневники наши пестрели ее кроваво-красными записями, не оставлявшими нам никакой надежды на прощение. Родители, пытаясь хоть как-то загладить вину отпрысков, раздобыли-таки на местной мебельной фабрике несколько килограммов похожих болтов, чтобы компенсировать ущерб, нанесенный 38-му кабинету, так как в итоге именно за его счет была отремонтирована мебель во всей школе. А наш главный диверсант Леха Пенкин, потеряв только что обретенный смысл жизни, от отчаяния начал курить.
Так закончилась одна из первых попыток заслужить любовь нашего классного руководителя Тамары Васильевны, которая так и не поняла, что тот ее незабываемый 10 «А», ушедший в прекрасное далеко, никогда бы не сделал для нее ничего подобного. А мы вот… сделали.
(Иллюстрация взята из интернета)