Упырь был энергичен, очень энергичен. И ты знаешь, - обаятелен, как всякий здоровый упырь средних лет. Энергичен и очень обаятелен. Он бегал по обширному своему кабинету, засунув короткие сильные ручки в карманы брюк, а порою вынимал их, совершал ладонями закрывающий, утвердительный и тоже очень энергичный жест, или же, шныряя туда-сюда, начинал трепать себя рыжеволосыми пальцами за ноздрю и губы - и посмеивался, и прижмуривался, бочком, бочком подскакивая, взглядывая ясным синим глазом, и похмыкивал:
- Так, говорите, неприлично как-то всё?.. Так, так, так... Совершенно особая, так сказать, вселенная?.. Целый мир, говорите, погубим?.. Что вы - походя!.. Ай-я-яй!.. Скажите, пожалуйста!.. Ну, надо же - походя!.. - вскрикивал он и, остановившись напротив, покачивался с носков на пятки, а руками ухватывал пиджак за лацканы и оглядывал Невидимку с ног до головы, и снова хмыкал.
- Ну, разумеется... Будущее открыто вам всецело и результат очевиден. А мы-то, грешники, всё полагаем, что гибнет то, что и должно погибнуть - сдаюсь, берите всё, примитивен!.. А то, что мы не вынем из обихода пространства ни одного атома, ни изменим, упаси боже, общей суммы реальной... - он выдержал паузу, - ...реальной вселенной, вы этого в расчёт не приняли? Нет?
И он глянул искоса и лукаво мигнул, улыбнулся и снова перебежал из конца в конец странного своего кабинета.
...причём в одном из открытых, приятно окрашенных окон явственно видел я своего пятилетнего сына, остающегося на перроне какой-то степной станции с кустами пыльного можжевельника у побелённого туалета и голубым почтовым ящиком на бурых дверях билетной кассы. Станция стремительно удалялась, а сынишка испуганно смотрел мне вслед, сжимая в ручке пирожок.
Подбежав к окну, упырь задёрнул его в два взмаха и вернулся на пепельно-лиловый ковёр, сочувственно кивая: «...понимаю, понимаю...».
- Бросьте вы, ей-богу! Не берите в голову, я вас прошу! - он махнул ладонью, как бы прощаясь. - И не верьте вы этим, господи прости, метафизикам - я вам совершенно доверительно говорю! И нам не верьте, когда мы болванов структурируем в стадо! Вы понимаете?.. Вы умный человек, вы не эти... Ну, что это может означать: «онтологическая ось», «сверхкатегория»?.. А то ещё скажут (нет - вы послушайте!..): «экзистенциальная антиномия» - не угодно ли? Может это что-нибудь означать? Ну, сами понимаете - ничего! Чушь, многозвучие! Водят за нос под музыку.
- Особым образом соединённое и точно сосчитанное количество атомов обретает невесть откуда душу, становится, изволите ли видеть, Вселенной!.. Ой!.. - тяжело вздохнул он, но всё-таки улыбнулся потом. - Не знаю, не знаю... Доказательств никаких, формулы туманны - чувства одни. А надо бы – без дураков, без чувств-с (и хохотнул).
- Вредные, очень вредные теорийки! - с нажимом добавил, и, подскочив к Невидимке, сказал ему совершенно по-дружески. - Идите-ка вы к нам, голубчик, - не пожалеете! Если бы им было с нами плохо, они бы просто начали двигаться в нормальном ритме, и мы уже ничего не могли бы, но ведь они не хотят! Значит им - хорошо! За нами будущее, поверьте.
Кабинет упыря странен был необычайно. За одиноким пантеоноподобным письменным столом в многослойных карнизах с химерами и кариатидами уходила куда-то вверх, в темноту и бесконечность, единственная стена, на которой, по обе стороны от портрета Первой-бис Головы Генерального (Первого) Упыря располагались окна. Одно уже было задёрнуто, но в щель между занавеской и стеной видно было, как убегают холмы и деревья и проскакивают, обгоняя их, столбы. Во втором окне было только небо с необыкновенно ярким и подробным облаком в виде горы, и облако это облетало неразличимое на таком удалении летучее существо, чуть ли не с двумя змееподобными хвостами.
Остальные же три стены кабинета великолепно отсутствовали, а вместо них громоздились фермы, перекрытия, задники декораций, шкафы-небоскрёбы, рояли и арфы... ненормально великое закулисное пространство, в таинственных глубинах которого происходила непрерывная работа, стук там слышался и скрёб, кто-то перетаскивал там стремянки, перебегал, взглядывая загадочно из-под широкополой шляпы или, напротив, поверх обширного шарфа - и исчезал немедленно.
- Вот вы хотели написать о нищете, по-моему? Летопись своего рода, да? По-моему, была у вас такая задумочка? Ну почему не осуществить, я вас спрашиваю? Очень полезно может случиться, без дураков, понимаете... Сюжет только надо продумать хорошенько... А?
И вдруг над шкафами и кипами сваленных декораций поднималась на гроздьях канатов, на шестах и рычагах, вырастала, поднимаясь, сумеречная и огромная голова - точная, но многократно увеличенная копия Первой-бис Головы Генерального (Первого) Упыря, и, как видно, совершенно не вовремя подымалась - чернобородая, черноглазая и яркогубая, и, усмехаясь, озирала кабинет, и гудела, трудно шевеля губами, нечто неразличимое, басовое.
- Не надо, не надо! Вы что - с ума сошли! - кричал упырь. - Прекратите! Нашли время!.. Помешкав, он убегал во тьму театрального хлама наводить порядок, и возникала чудная возможность улизнуть, совершенно по-английски, ибо он был и умнее, и напористее, и привычнее к такого рода делам.
Нырнувшему за один из гигантских этих шкафов представлялась возможность прокарабкаться между задней, фанерной стороной дворцового фасада с шахматными силуэтами на башне и длинным рядом переносных вешалок с плотными пачками самых разнообразных костюмов, поношенных, застиранных, с вялыми кружевами и стёртым бархатом. Далее, за пожарным щитом, торчали из голой кирпичной стены несколько умывальников, пара узеньких металлических лестниц причудливо путалась в клёпаных фермах, а ещё дальше можно было найти неприметный проходец между штабелями декорационных брусьев и огромным дощатым ящиком из-под драконьей головы, по всей видимости. Проходец в очень скучный, крашеный в рост человека экономной зеленью, коридор. Первая же слева дверь по коридору этому была полуоткрыта, оттуда неслось электронное попискивание и похрипывание, там виднелись два неандертальца, уткнувшие внимательные морды свои в экраны дисплеев, которые время от времени обмахивало, обносило поверх голубыми и серыми таблицами с алыми и лимонно-чёрными флажками и кирпичиками, исчезавшими мгновенно боковым дёргом или же втягиванием в самих себя, обращением в точку.
Упыри старались именно неандертальцев приспосабливать к особо нужным делам ввиду того, что индивидуумы эти последними привлекали гастрономическое внимание своих хозяев. Возможно из-за примитивности организмов и непитательности того, что имелось у них в артериях. А, возможно, и из-за хорошей реакции и мгновенной готовности дать дёру в созданиях этих.
В самом конце коридора, направо, была открыта другая дверь. Оттуда гулко и неразборчиво доносился энергичный мужской тенор, что-то объяснявший там ёмкими, скруглёнными и устойчивыми фразами. А дальше была только лестничная площадка, озаряемая периодически кувыркающимися клубами табачного дыма.
- Поэт в России - больше, чем поэт! - вела энергичным и напористым тенором проповедь к добру и очищению Третья Голова Генерального (Первого) Упыря. - Больше!
- И жизнь в России - больше, чем мгновенье!.. И время в ней часами не измерить!.. Умом Россию не понять - в Россию можно только верить! Верить!.. - повторила она грозно и повела свою песнь дальше.
- И это будет снова и всегда, и будут люди, смерть свою презрев, идущие сразить копьём дракона...
Но тут Голова сбилась с ритма, кашлянула обидчиво и пальцами перестукнула по трибуне перед собой.
- ...идущие... кха... и мимо выгоды, и мимо наслаждений к духовности и страданью, за други своя, за народ свой возлюбленный, всходящие на Голгофу ежечасно и ежесекундно...
Третья Голова облизнулась и повела слепыми очками вокруг сурово и растеряно, и в прозрачные линзы вплыли, как в два аквариума, по печальному голубому глазу.
- На вечный путь подвигнутые ныне, кинжалом грудь себе разверзли мы - и, угль вложа, ушли во мрак пустыни на подвиг озаренья этой тьмы! - звучно и грозно пела она. Глаза её, вплывая в аквариумы, расширялись, она даже вела головою в сторону от забвения себя, продолжая однако, скосившись, глядеть в едва освещённый зал. Дряблая кожа её подбородка и щёк ходила несильными желваками - и серые, утомлённые люди в зале, полузакрыв глаза, начали раскачиваться, взмахивать руками в такт и улыбаться, засыпая. И за каждым из них Невидимка увидел небольшого аккуратненького упыря, а то и двух-трёх сразу. Упыри любовно приникали к затылкам и шеям людей, поглядывая перед собой безгрешно-чистыми, ясно-синими или глубоко-чёрными глазами.
Третью Голову звали - Сказочник.