Зейналов Мехман
ПОКАЯНИЕ
Январь в эту зиму выдался особенно холодным и суровым. Стояли сильные морозы, и надежд на потепление в ближайшее время не оставляли.
Двенадцать соток подмосковной дачи генерала Самойлова буквально занесло снегом. Прекрасный дачный сад генерала, спасаясь под снежным покровом от сильных морозов, утонул в снегу. Запорошило снегом и дачные беседки, замело и дорожки в саду.
В ту ночь генералу Самойлову не спалось. И не потому, что за окном завывала вьюга и не давала ему уснуть, не потому, что на погоду ныла нога, когда-то простреленная навылет пулей афганского моджахеда. И не потому, что пошаливало сердце. Не спалось ему от тяжелых воспоминаний, нежданно навалившихся на него всей тяжестью своей непоправимости и трагичности. И только к утру ему удалось забыться коротким чутким сном. Разбудил генерала телефонный звонок, тревожно прозвучавший в тишине раннего утра.
– Генерал Самойлов слушает, – произнес он отчетливо в трубку.
– Здравия желаю, товарищ генерал, – бодро проговорил голос в трубке, – это майор Петров, из штаба Министерства обороны. Извините, что беспокою вас в такую рань, но руководство поручило мне сообщить вам о смерти генерал-полковника Симонова, – траурным тоном проговорил он. – Похороны – в два часа дня на Востряковском кладбище.
– Хорошо, спасибо, буду, – коротко ответил генерал и положил трубку.
Это мистическое совпадение окончательно вывело генерала из состояния душевного равновесия. Ведь именно память о событиях, напрямую связанных с этим человеком, сегодня лишила его сна. «И вот, пожалуйста, наутро сообщают, что он умер», – подумал он.
***
С генералом Симоновым судьба свела его двадцать лет назад, в тяжелые перестроечные годы. Когда его, молодого офицера-десантника, только вернувшегося из Афганистана, в составе союзных войск отправили наводить порядок в столицу советского Азербайджана – город Баку. Симонов был тогда его командиром.
Та командировка оказалась для Самойлова непростой и отложила свой отпечаток на всей его последующей жизни. И то, что не удалось сделать с ним «Афгану», случилось в этой южной республике, откуда он вернулся подавленным и сломленным. Может, произошло это потому, что, несмотря на все ужасы службы в Афганистане, он все же понимал, чему и кому он служит. Понимал, где враги, а где свои. Здесь же он ничего не понимал. Он был в одной из республик своей огромной страны, где все были его согражданами, и которых тем не менее, он должен был считать врагами.
В «Афгане» врагов легко было распознать, они были вооружены. Здесь же были безоружные люди, обычные граждане тогдашнего СССР, которые стали разменной монетой в политических играх под названием «Горбачев» и «Карабах», и в которых ему пришлось стрелять….
***
Поднявшись с постели и по старой привычке, выработанной с армейской юности, сделав зарядку, он принял душ, после чего сел завтракать. Жены на даче не было, и завтрак он приготовил себе по обыкновению, собственноручно. Пожарил себе яичницу с беконом и заварил в электрической кофеварке кофе. Жена редко приезжала на дачу зимой, она больше любила городскую суету Москвы и не разделяла страсти генерала к уединению в деревенском доме.
Дети генерала учились, были студентами, вели свою закрытую от генерала жизнь и тоже не понимали пристрастия отца к дачной жизни. Хоть их и не особо огорчало его отсутствие дома, скорее, наоборот.
Вообще в последнее время в семье генерала не было того, что называется – единством, и частенько генерал чувствовал, что исчезни он из жизни своих близких насовсем, о нем никто горевать не будет. Семье были нужны лишь деньги и положение в обществе, которое генерал им обеспечивал. Хоть сам генерал очень дорожил своей семьей, она была для него спасительным островком в новой безумной жизни. И особенно сильно генерал был привязан к своей дочери.
Просматривая газеты, он вдруг услышал по телевизору то, что заставило его вздрогнуть и, отложив газету, внимательно всмотреться в экран. Заэкранный голос зачитывал новость о том, что сегодня в Азербайджане отмечается траурная дата – 20 лет со дня трагических событий в Баку, произошедших 20 января 1990 года. Когда в результате введения союзных войск в Баку пострадало мирное население города. Многие тогда погибли, многие получили ранения, часть граждан пропала без вести.
Под бесстрастный голос диктора показали виды современного Баку, показали аллею, где были похоронены жертвы тех событий. Демонстрировали кинокадры двадцатилетней давности – митинг возле посольства Азербайджанской республики в Москве, прошедший сразу после расстрела Баку. Показали и Гейдара Алиева, находившегося тогда в Москве, посетившего посольство на следующий же день после введения войск в Баку и выразившего свой протест.
Когда же стали демонстрироваться старые кинокадры, на которых крупным планом были засняты убитые – мужчины, женщины и дети, генерал резко встал и выключил телевизор. Затем он подошел к шкафу и, достав оттуда початую бутылку коньяка и хрустальный стакан, наполнил стакан до краев, а затем помолчав, залпом осушил весь стакан до дна.
Подойдя к окну, он закурил сигарету. За окном мелкими мухами летал снег, предвещая, что мороз усилится. Внезапно генерал опять увидел ту картину, что не давала ему уснуть этой ночью, и которую он долгие годы безуспешно пытался заставить себя забыть.
***
Тогда тоже стояли морозы, правда, не здесь, а там, в далекой южной республике. Он , молодой офицер советской армии, сидя в БТР, преследует человека одетого в серую куртку и голубые джинсы. Человек бежит, прижимая к груди какой-то предмет, похожий на пулемет. Вот он вбежал во двор пятиэтажного дома, офицер неотступно следует за ним. Человек добежал до подъезда дома, еще немного, и он скроется в подъезде. Но тут офицер прицеливается в него и спускает крючок автомата. …
***
Допив остатки коньяка и стряхнув с себя оцепенение, генерал взглянул на часы. Затем, позвонив на командно-пропускной пункт своей дачи, приказал приготовить ему машину к часу дня. Через некоторое время он оделся и вышел из дома. На крыльце его ждала машина.
– Здравия желаю! – поприветствовал его шофер. – Куда едем, Александр Михалыч?
– На Востряковское, – махнул рукой генерал. – А по пути заедешь в цветочный, цветов надо купить.
***
Ровно в два часа машина генерала Самойлова остановилась у ворот кладбища. Выйдя из машины и пройдя на его территорию, генерал обратился к кладбищенскому сторожу:
– Сегодня здесь хоронят генерала, подскажи голубчик, где проходят похороны?
– Как не подсказать, – ответил ему сторож, – вон по этой дорожке пройдете метров 300, потом свернете налево. Там как раз и будет армянская сторона, где и хоронят вашего знакомого.
– Ты ничего не путаешь? – спросил его генерал. – Он вроде, русский, почему его хоронят на армянской стороне? Или места не нашлось среди русских?
– Ну, этого я знать не могу, – ответил сторож, – мы – люди маленькие. Места полно, да вот только родственники преставившегося сами так пожелали.
***
Пройдя к месту, куда ему указал сторож, генерал увидел большое скопление народа, многие из участников похорон были в военной форме. Подойдя к ним, генерал с удивлением отметил про себя, что отходную по усопшему читает священник, совсем не похожий на православного священника. Одетый в черный клобук, священник читал над могилой генерала молитвы на армянском языке.
Оглядевшись по сторонам, генерал заметил помимо большого числа людей в военной форме и много нерусских лиц. Вдруг к нему подошел полковник войск МВД – Сазонов.
– Здравия желаю, Александр Михалыч, – тихо поприветствовал он генерала. – Вот и Симонова провожаем. Жалко его, бесстрашный был человек.
– Бесстрашный? – с удивлением вскинул брови генерал. – Не бесстрашие это, а жестокость – ответил он неожиданно резко.
Полковник с недоумением посмотрел на него.
Перед генералом внезапно возникла картина: Симонов в капитанских погонах с надменным видом стоит над стоящим на коленях человеком со связанными за спиной руками. Он что-то ему говорит, а затем выстреливает ему в голову, в упор.
– Убийцей был ваш Симонов, – неожиданно громко проговорил генерал и осекся.
Полковник, с опаской оглянувшись по сторонам, незаметно отошел от генерала. Вдруг генерал заметил среди толпы своего товарища – генерала Котова. Подойдя к нему и обменявшись с ним рукопожатиями, он тихо поинтересовался:
– От чего он умер?
– А бог его знает, – так же тихо ответил ему Котов. – Представляешь, сгнил заживо, так и не смогли ему врачи ничем помочь, даже диагноза поставить не смогли. Так говорят, вонял, что его в отдельном боксе держали, рядом с моргом. Дома его держать отказались, так и умер в госпитале.
– А все очень просто, – глядя перед собой, тихо произнес генерал. – Болезнь его называется – «Божья кара».
Котов, с любопытством взглянул на генерала и тихонько кашлянул.
– Скажи Котов, а почему это его хоронят по армянским обычаям, он, вроде, при жизни русским был?
– С чего это ты взял, что – русским? – удивленно взглянул на него Котов. – Он был родом из Армении, Симонян – он. А как уж он Симоновым стал, не знаю. Знаю только, что семья их когда-то переехала в Россию, когда он еще мальчишкой был. Может, тогда и изменили фамилию? Вон его семья стоит, и все как один – армяне.
– Но ведь у него даже в паспорте было написано, что он – русский? – опять спросил генерал.
– В паспорте что хочешь написать можно. Ну какой же он русский? Он и внешне на русского похож не был, да и по характеру тоже, – внимательно посмотрел на него Котов. – Ничего, на том свете разберутся, кем он был. Для Бога – все едино.
На генерала опять нахлынули воспоминания двадцатилетней давности.
– Нельзя стрелять в безоружных людей, – кричал он капитану Симонову, тогдашнему его командиру. – Это – преступление, не по-божески это!
– Это не преступление, а сохранение конституционного строя. И хватит меня учить! Ты не рассуждать должен, а подчиняться старшему по званию, понял?! Будь они на нашем месте, нас – русских тоже бы не пощадили. А что это ты о боге вдруг вспомнил, ты о долге помнить должен. Забыл, что они с вами в Афгане делали? У них свой бог – Аллах. И ради него они и не на это пойдут.
– Причем здесь Афган? – возражал ему Самойлов, – они ведь не моджахеды какие-то, а советские граждане.
– А ты не в курсе, почему мы здесь? – кричал на него Симонов. – Эти твои «граждане» резню тут устроили, армян режут как кур, а мы сюда командированы, чтобы их защитить. И запомни брат, армяне тому же богу поклоняются, что и мы с тобой. Вот и ответ на твой вопрос.
– А ты видел этих резанных кур? Молчишь?
***
Церемония похорон подходила к концу. Перед тем, как покинуть кладбище, многие из присутствующих подходили к свежему могильному холмику и оставляли на нем цветы. Дождавшись, когда все покинут место похорон, генерал постоял немного у могилы, рассматривая крест, наспех сваренный из металлических труб и поставленный в изголовье могилы. Он вдруг опять вспомнил ту сцену, где капитан Симонов стреляет в упор в связанного человека. Собравшись, было, положить красные гвоздики на могилу, генерал внезапно остановился. Затем, резко развернувшись, пошел в сторону выхода. У кладбищенских ворот он заметил урну для мусора и, подойдя к ней, выбросил в нее букет. Полковник Сазонов, наблюдавший за этой сценой из-за решетчатых ворот кладбища, вздохнул и, покачав головой, тихо произнес:
– Упаси нас, Господи, от безумия!
***
Задержавшись у ворот кладбища, генерал, шепча про себя что-то беззвучное, достал из кармана пачку сигарет. Закурив сигарету, он вдруг заметил неподалеку церковь и долго смотрел на нее, словно раздумывая – войти в нее или – нет. Затем, выбросив окурок за решетчатые ворота, решительно направился в сторону церкви.
Войдя в церковь, он обнаружил, что она полна людей. Служба в церкви только закончилась, и прихожане еще не успели разойтись. Батюшка о чем-то тихо разговаривал с диаконом, и было похоже, что он чем-то недоволен. Выбрав момент, когда священник закончит разговор и направится к выходу, генерал подошел к нему.
– Здравствуйте, батюшка, – глухо произнес он, смущаясь.
Священник остановился.
– И тебе здравствовать, сын мой – внимательно посмотрел на него священник. Затем участливо спросил:
– Что привело тебя сюда? По виду твоему вижу, что ты – воин. Вижу так же, что не часто ты в храме бываешь.
– Вы правы, батюшка, – смущенно ответил ему генерал, – не часто. Вот, пытался…, – он с трудом подбирал слова, – исповедаться хочу.
– Ну что ж, исповедаться, так исповедаться, – тихо отозвался священник.
– Грешен я, отец, очень грешен!
Последние его слова прозвучали с отчаянием.
– А кто ж без греха? – ласково посмотрел на него священник, – все мы грешные. Безгрешен лишь Бог. Ладно, пойдем, сын мой, ко мне в закуток, там и поговорим спокойно по душам.
Генерал прошел за священником в маленькую комнатку. Немного помолчав, священник спросил его:
– Что тревожит тебя? Что заставило придти в храм?
Генерал некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
– Виновен я, батюшка, сильно виновен, – начал он. – На мне кровь безвинных людей. И убивал я не врага на поле брани, а мирных, ни в чем не повинных людей. И думал тогда, что имею на это право.
Священник смотрел на него с вниманием.
– Сегодня похоронили одного из тех, с кем тогда вместе убивал. И хоть не верю я ни в ад, ни в рай, ни в Бога, ни в черта, знаю, что рая ему – не видать. И самое место ему, как, наверное, и мне самому, теперь – в аду...Только знаешь, отец, не ад меня страшит, я в Афгане был, там почище любого ада будет. Нет, совесть житья не дает! Вот уже двадцать лет прошло, а совесть все болит, и будто и не жил я все эти годы. Порой сам себя боюсь. Может, средство какое подскажете, чтобы совесть эту хоть как-то утихомирить? – исподлобья посмотрел он на священника.
– Средство? – строго взглянул на него священник. – А нету такого средства! То, что совесть болит, это хорошо. Значит, жива еще душа твоя. Какой ценой человек себя судит, тою ценою и прощение получит. Проси прощения у Бога, Господь наш – милостив.
– Господь сказал – «не убий», а я убивал. Вот и вы меня в душе, наверное, судите.
– Да кто я такой, чтобы судить тебя? Такой же, как и ты – смертный и грешный, все под Богом ходим! Как сказано, – «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».
Генерал, молча, слушал его.
– А кого ж ты убивал? – спросил священник, – может, расскажешь, душу облегчишь?
– Убивал я по приказу, отец. Командир приказывал, а я стрелял в простых людей. А командиру приказывал его командир. И во главе всех приказов стоял тот, кто потом получил за наши преступления премию от американцев! Нобелевскую, мира, между прочим!
Священник опасливо посмотрел на генерала.
– Да нет, батюшка, не безумен я, – перехватил его взгляд генерал, – о Горбачеве я говорю. Он-то, сукин сын, живет себе, и совесть его не мучает. Такую страну погубил…! Руки его по локоть в крови безвинных людей! А я вот с тех пор спать не могу, все убиенных своих вижу.
Священник внимательно слушал его, опустив голову.
– В ту пору митинги всю нашу страну захлестнули. Нас послали митинги эти подавлять и приказали стрелять по безоружным! И я стрелял! Думал, что это мой воинский долг, что родину от развала спасаю. А все убитые мною – мальчишки, которым и двадцати не было. Вот и вся моя доблесть, вот такой я воин!
– По приказу, говоришь, убивал? – нарушил молчание священник. – Приказ – оно, конечно, все меняет. Однако, если душа твоя не согласна была с приказом таким, ты мог бы и не подчиниться приказу. Ведь каждому человеку выбор от Бога дан. А выбор прост: злу человек служит или – добру.
– Но ведь если бы я не подчинился тогда приказу, меня самого бы наказали, разжаловали бы, а может и посадили! – воскликнул генерал. – Я ведь присягу давал.
– Да, скорее всего, разжаловали бы, – лукаво взглянул на него священник, – может, и посадили бы. Но душу свою, главную ценность нашу, ты бы спас. Рук своих в крови невинной не обагрил бы. Да и жизнь твоя потекла бы совсем по другому руслу. Смотрю, мундир твой весь в наградах, да и сам ты теперь – генерал. Уж не за этих ли убиенных награды эти получил?
– Нет, – вспыхнул генерал, – награды эти за – другое, те награды я носить не могу, грудь они мне жгут. Хоть тогда меня наградили и звание дали.
– Что ж, если человек искренне раскаялся в своем грехе, сожалеет о нём, стремится его исправить и просит Бога о прощении, то Господь наш как любящий отец, прощает человеку его грех. Но прощения просить ты должен и у тех, кого осиротил, у кого отнял детей, родителей, близких. Бог-то простит, а вот сказать – «прости», глядя в глаза матери убитого тобой сына, – непросто. Простит ли она…? Та, чья надежда и опора в старости была загублена твоей рукой. Вот в чем вопрос. Сломи свою гордыню и униженно проси прощения у них, как знать, может они и простят. Это и будет твоим наказанием и божьим испытанием. Затем помолчав, добавил:
– Да простит Господь твои прегрешения и да поможет Он тебе! – перекрестил генерала священник.
***
Вернулся с похорон генерал лишь поздним вечером. Раздумав ужинать, он переоделся и прилег на диван.
Воспоминания опять нахлынули на него. Вспомнил, как 19 января он с группой военных из Ставрополя на самолете был доставлен в Баку. Там, в аэропорту «Бина» их посадили в автобусы и повезли в город, в распоряжение штаба армии.
По дороге из аэропорта путь им преградила толпа людей c транспарантами в руках. Люди что-то громко скандировали, лица их были гневными. Самойлов из выкриков ясно расслышал лишь слово – «Карабах»! Слово это было хорошо знакомо Самойлову, в тот период оно буквально не сходило с экранов телевизоров и с заголовков газет. Местечко в Азербайджане, которое стало яблоком раздора между двумя народами – армянами и азербайджанцами. Кто там был прав, кто виноват, кому эта земля принадлежала по праву, Самойлов не знал, да и не хотел в этом разбираться. Его послали лишь навести порядок в этой взбунтовавшейся республике, которая посмела не согласиться с решением Горбачева и не захотела смириться с тем, что Карабах отныне должен принадлежать армянам.
Оружия у митингующих он, к своему удивлению, не заметил, хоть перед отправкой его проинструктировали, что в городе идут уличные бои, и у населения есть огнестрельное оружие. Замедлив ход, автобус проехал сквозь расступившуюся толпу.
Глядя из окна автобуса на этих людей, среди которых были и женщины, и даже дети, он прекрасно понимал, что может случиться так, что он вынужден будет стрелять по этим людям. От этой мысли ему стало не по себе. Проезжая мимо центральной городской площади возле Дома Советов, Самойлов и там увидел огромную толпу людей. Многие из них группировались вокруг многочисленных костров, возле которых они отогревались. Кто-то в центре таких групп поднимался на импровизированный постамент и произносил речи. Обстановка была накаленной.
Молодой лейтенант, сидевший рядом с капитаном Самойловым, внезапно сказал:
– Вот черти, похоже, они и вправду готовят переворот. Хрен им с маком, а не переворот, мы им покажем тут кузькину мать!
Не дав лейтенанту договорить, Самойлов возразил:
– Да просто митингуют, сейчас по всей стране митингуют, даже в Москве. А оружия у них я что-то не заметил. Да и стрельбы что-то не слышно.
– Оружия – нет, но желание пострелять явно имеется, – подал с переднего сиденья голос капитан Симонов.
– Собрались тут, вместо того, чтобы у станков стоять. И что им неймется, что им так сдался этот их Карабах? Из-за какого-то аула шум подняли на всю страну, – опять возник лейтенант.
Самойлов и сам тогда не понимал, зачем этим людям был нужен этот аул, из-за которого разгорелся такой «сыр-бор», но ничего не ответив, пожал плечами.
– А я был когда-то в Карабахе, – вдруг заговорил сидящий рядом с ним боец, казах по национальности. – У отца там армейский друг живет. Так вот, когда я в школе учился, мы ездили к нему в гости. И не аул это, а целая горная страна. Там и города есть, и села. Весь Карабах утопает в садах и лесах, настоящий рай! Друг отца возил нас тогда на экскурсию в древний азербайджанский город, «Шуша» называется. Так там такая архитектура, просто сказка про Шехерезаду!
– Отставить! – вдруг опять вмешался капитан Симонов, презрительно взглянув на бойца. – А ты знаешь, что эти твои сказочники творят? Нас ведь проинструктировали перед отправкой, забыл? Это они днем митингуют, а по ночам людей режут. Дикари, настоящие звери! Про Сумгаит забыл? Так что, отставить глупости, нас сюда не за сказками посылали!
***
Через некоторое время автобус с военными въехал на территорию штаба комендатуры города. Выйдя из автобусов, прибывшие по приказу капитана Симонова построились в две шеренги. Из здания комендатуры навстречу к ним вышел майор. По засаленному кителю майора было заметно, что форма его давненько не стиралась и не утюжилась. Взяв под козырек, капитан Симонов начал было, докладывать, но майор прервал его:
– Ладно, капитан, все ясно. Мы вас ждали. Солдатам – «вольно», пусть пока расквартировываются по казармам. А вы – капитан, и вы – старший лейтенант, – обратился он к Симонову и к Самойлову, – пройдете со мной к коменданту города.
Когда майор приблизился к Самойлову, тот почувствовал, что от майора исходит ядреный запах водочного перегара.
***
Проследовав за майором и поднявшись на второй этаж здания комендатуры, Самойлов с Симоновым оказались в просторном кабинете коменданта города. По обе стороны длинного полированного стола для совещаний сидело человек 20 офицеров. Во главе стола сидел сам комендант – седовласый человек, на вид лет пятидесяти. Увидев вновь прибывших, он поднялся из-за стола. Самойлов обратил внимание, что комендант был небольшого роста, был коренастым и крепким. Китель коменданта был аккуратно повешен на спинку его кресла, по погонам на котором Самойлов определил, что комендант был в звании – генерал-майора. На полу, в углу кабинета коменданта Самойлов случайно заметил два ящика с водкой, один из которых был – наполовину пуст.
Доложив коменданту о прибытии подкрепления, майор представил ему капитана Симонова и лейтенанта Самойлова.
– Комендант города – генерал Дубиняк, – коротко представился им комендант. – А это – наши товарищи, как и вы прибывшие сегодня из центра, – указал он на сидящих за столом офицеров. – Так что, присоединяйтесь, – указал он им на свободные места.
Затем он представил присутствующим человека в сером костюме, сидевшего рядом с ним:
– Генерал комитета госбезопасности – товарищ Берков, – произнес он. – Он так же, спецрейсом прибыл ночью из Москвы.
Затем, когда все расселись, начал совещание.
– Мы долгое время пытались сдерживать накаленную до предела ситуацию, – начал комендант, – но и нам не все удается. Ситуация в республике такова, что после того, как часть контролирующих союзных войск под ответственность руководства республики была отозвана обратно, беспорядки в республике усилились…Партгосаппарат окончательно потерял контроль над ситуацией, руководство республики полностью утратило свой авторитет в народе, и народ на митингах требует его отставки. В республике полный паралич политической и государственной власти! И фактическая власть по сути дела, находится в руках у митинговых крикунов и подстрекателей, у так называемой – партии Народного Фронта. Далее, зачитаю по датам, – взял он со стола листок бумаги:
– 29-го декабря в городе Джалилабаде активисты Народного фронта захватили здание горкома партии.
31-го декабря на территории Нахичеванской АССР толпы людей разрушили госграницу с Ираном, разрушив почти 700 км пограничных инженерных сооружений!
11-го января группа радикально настроенных членов Народного фронта штурмом взяла несколько административных зданий в городе Ленкорани и захватила там власть. Вооружённым путём был осуществлён и захват власти в городе Нефтчале.
12 января в аэропорту был высажен первый десант из центра, однако он был там блокирован бензовозами. А 13 января они создали свой так называемый – Национальный Совет Обороны.
Пикетируются территории дислокаций частей Бакинского гарнизона и ККВФ, с целью недопущения выхода войск в город. Заблокированы большегрузными машинами и бензовозами выходы из казарм и частей армии, а так же, транспортные магистрали. Заблокирована бакинская бухта и подходы к ней кораблями и катерами Каспийской Военной Флотилии.
С 17 января сторонниками Народного фронта начался бессрочный митинг перед зданием ЦК партии, к которому активисты НФА перекрыли все подходы. Кроме того, сегодня в 12 часов дня пикетчики проникли в здание телецентра и отключили канал Центрального Телевидения.
Внезапно, не поднимаясь с места, в разговор вступил КГБ-шник:
– Но самое главное, у нас имеются сведения, что некоторые, радикально настроенные группировки связаны с иранской и турецкой разведками. И одной из таких группировок является турецкая группировка фашистского толка – «Серые волки». …Что же касается организации – «Народный фронт», то это не просто – бузотеры и болтуны. Кто-то за ними стоит, так как действия их очень скоординированы и продуманы. Но вот – кто? Этим как раз мы и занимаемся. Хоть наиболее активные деятели этой организации нам известны, у нас имеется и досье на них. Некоторые из них сотрудничают с нами.
– Теперь к главному, – опять вступил в разговор комендант:
– Как вас, наверное, проинформировали, вот уже несколько дней, с 13 января по республике прокатилась волна погромов. Громят армянское население республики, и жертвами погромщиков стали ни в чем не повинные люди. Погибло – 56 человек, 112 – получили телесные повреждения. Погромы начались после одного из митингов, на котором некие подстрекатели из лидеров радикального крыла НФА выступили с призывами – убивать армян. Надо сказать, что с 13 по 15 января погромы носили более интенсивный характер, сейчас, когда с 15 января в некоторых районах Азербайджана нами было объявлено Чрезвычайное Положение, ситуация улучшилась. Но на территории Баку погромы продолжаются, хоть и не с такой интенсивностью. Армянские семьи находят убежище в частях Бакинского гарнизона ККВФ и в районных отделения милиции. Их прячут в мечетях служители исламского культа, оказывают им содействие и отдельные граждане города, с риском для жизни пряча их в собственных квартирах. Местные органы власти не вмешиваются в происходящее, ограничиваясь лишь охраной правительственных объектов.
– Разрешите спросить? – внезапно поднялся с места Самойлов. – Вот вы сказали, что уже несколько дней идут погромы, почему же их не предотвратили или не пресекли сразу, как только они начались? Неужели город не контролируется внутренними войсками МВД, КГБ СССР?
– Почему же – не контролируются? – с интересом посмотрел на него Берков.
– В городе расквартирован 12-тысячный контингент внутренних войск и части советской армии. А не предотвратили, потому что руководство Азербайджана когда-то заверило центр, что само в состоянии контролировать ситуацию. Почему не пресекли, тоже отвечу. У нас не было приказа из центра – вмешиваться! Да и пусть теперь сами увидят наглядно, так сказать, результат несвоевременного вывода отсюда контролирующих войск. Пусть увидят, что руководство республики не способно справляться с ситуацией в республике без вмешательства центра.
– А вам не кажется, что это слишком жестоко по отношению к пострадавшим? – опять спросил Самойлов. – Ведь гибнут же люди, и почему защитой их должны заниматься простые граждане, с риском для жизни пряча их в своих домах? Если в городе, как вы говорите, есть те, кому положено этим заниматься?
КГБ-шник опять внимательно посмотрел на него.
– Жестоко? – может быть. Но это правильное политическое решение. Мы ждали, когда руководство Азербайджана само обратится к нам за помощью, и такой момент настал. Вчера в центр поступила телефонограмма и телеграмма из ЦК партии Азербайджана с криками о помощи и просьбой – оказать им содействие. Что же касается пострадавших, то вот уже второй день, как началась массовая эвакуация армянского населения из Баку. Для этого задействованы авиация и водный транспорт, при активной поддержке военнослужащих бакинского гарнизона и моряков ККВФ. В некоторых случаях пострадавшие к транспорту доставляются под охраной представителей Народного Фронта, его демократического крыла.
– Но цель, ради которой мы здесь собрались, более серьезная, – поднялся опять из-за стола комендант города. – Нам сейчас необходимо обсудить более важные вопросы. Налицо – факт подготовки государственного переворота в республике. Ситуация такова, что толпа одурманенных людей хочет устроить государственный переворот, и наша задача – любой ценой предотвратить это. А потому нам необходимо взять под охрану все ключевые позиции города – телефонные станции, телевидение, почту, здание ЦК партии, чтобы предотвратить любые попытки деструктивности. Сегодня вечером ожидается подкрепление из центра, прибудет бронетанковая техника с контингентом войск. Вопросы есть? – строго оглядел он присутствующих.
Все молчали.
– Если так, то все пока свободны, до особого распоряжения. Так что, отдыхайте, товарищи.
***
В 9 часов вечера того же дня офицеров опять созвали в кабинет военного коменданта города на срочное совещание.
– Час тому назад мы получили сообщение, что сегодня на чрезвычайной сессии Верховного Совета Нахичеванской Автономной ССР было объявлено о выходе ее из состава СССР. Посмотрите, до чего додумались, пока мы тут миндальничаем с ними! – возмутился комендант. – Кроме того, в 19 ч. 30 мин. из управления пожарной охраны МВД Азербайджана поступило сообщение о взрыве и пожаре в теле-радио центре. Там неизвестными лицами, – он выразительно посмотрел на генерала Беркова, – был взорван энергоблок. Так что республика осталась без телевидения и без радио. И самое главное, с ноля часов объявляется Чрезвычайное Положение в городе Баку. Правда, сделать официальное сообщение об этом мы сможем лишь завтра утром. Энергоблок – то на ТРЦ – взорван! Хочу так же сообщить, что на подступах к Баку сосредоточена крупная оперативная группировка, общей численностью – более 50000 военнослужащих. Из состава частей – Закавказского, Московского, Ленинградского и других военных округов, военно-морского флота, внутренних войск МВД. Кроме того, 76-я воздушно-десантная дивизия, 56-я воздушно-десантная бригада, а также 106-я воздушно-десантная дивизия под командованием генерал-майора Александра Лебедя. Они там стоят с 16 января. Помимо этого, бронетанковый корпус с резервистами, о котором я говорил утром, направляется сюда и прибудет примерно в полночь. Войска войдут в город сразу с нескольких сторон. Основной удар возложен на подразделения подполковника Наумова, которое войдет в город с южной стороны и проведет операцию под кодовым названием – «Удар»... А теперь нужно скоординировать наши действия. Как я уже говорил на утреннем совещании, обстановка осложнена тем, что активисты НФА и сочувствующие им заблокировали все входы в город бензовозами и другой грузовой техникой. Заблокированными оказались и казармы, и в их числе – Сальянские казармы. Должен предупредить, что при входе в город бойцов может встретить шквальный огонь из-за баррикад и с крыш зданий. Мы уже телефонировали об этом командирам танкистов. Наша задача – поддержать входящие в город войска огнем изнутри. Сил у нас для этого – достаточно.По опыту в других республиках мы с вами знаем, что представляет собой необузданная толпа, на что она способна. А с учетом того, что толпа эта может быть вооруженной, нам остается лишь одно – открывать огонь на поражение.
Самойлов внутренне ужаснулся.
– Как, сразу – на поражение? – с места спросил он. – Может все же для начала – дать «предупредительный»?
– Предупреждать уже поздно, – покачал головой комендант, – ситуация вышла из-под контроля. Пока мы их предупреждали, они обнаглели до того, что экстремистские элементы этих НФА стали позволять себе угрозы в адрес военных и их семей, даже азербайджанской и русской национальностей.
– Но ведь город многонациональный, – опять заговорил Самойлов. – И среди жителей города много русских. Комендантский час не объявлен, население ничего об этом не знает. Значит на улицах города может оказаться и много случайных прохожих, не имеющих никакого отношения ни к перевороту, ни к погромам. И по ним тоже открывать огонь на поражение?
– А вы, лейтенант, сможете отличить, – кто погромщик, а кто – нет? Сможете понять, кто из них что замышляет? Да, в погромах участвовали лишь единицы, но как, говорится, «лес рубят, щепки летят». Пусть знают, что с государством шутки плохи. Нескольких убьют, остальные поумнеют. И если нам удастся отстоять эту республику, думаю, что и жертвы нам простятся.
–А вы твердо уверены, товарищ генерал, что оружие у них будет? – с сомнением опять спросил Самойлов.
– Да будет у них оружие, будет! – пристально взглянул на Самойлова генерал КГБ Берков. – И если не огнестрельное, то подручные средства точно будут – куски арматуры, обрезки труб, бутылки с зажигательной смесью. Поверьте, будут, – переглянулся он с комендантом.
– А если ты, лейтенант, не понял, то объясняю тебе популярно, что это – приказ маршала Язова! – прикрикнул он на Самойлова. – А хочешь, считай, что от самого – Горбачева! А приказы не обсуждаются, они – исполняются! И тебя сюда командировали не вопросы задавать, а чтобы обеспечить охрану конституционного строя нашей страны. Понял?! Половину республики положим, а советскую власть здесь отстоим! Вот так вот, товарищи. И главное, для руководства действиями армии в Баку прибыли – Председатель Верховного Совета СССР Примаков, Министр обороны СССР Язов, секретарь ЦК КПСС Гиренко, замзавотделом межнациональных отношений ЦК КПСС – Михайлов. Помимо них – министр внутренних дел СССР Бакатин, генерал-полковник Демидов, представитель ВМФ контр-адмирал Сидоров. Надеюсь, вам теперь все ясно? Ясна важность задачи, которую на нас возложило руководство страны?
Самойлов больше не стал возражать.
***
Все стали расходиться. Самойлов вместе с капитаном Симоновым направились к двери, как внезапно генерал Берков окликнул капитана Симонова:
– Останьтесь, капитан, – попросил он. – У меня к вам есть разговор.
Коротко кивнув, Симонов остался в кабинете военного коменданта города.
Лейтенанта Самойлова немного удивило тогда, что КГБ-шник Берков попросил остаться капитана. Удивило, прежде всего потому, что все, о чем могли сказать, было уже сказано на общем совещании. К тому же, они с Симоновым прибыли вместе, и то, что позвали только Симонова, немного насторожило его.
«Неужели мне не доверяют?» – подумал он. «Наверное, много лишних вопросов задавал», – решил он про себя и вместе со всеми направился во двор части.
Позже на его расспросы Симонов ответит ему, что получил особое секретное спецзадание от командования. Не знал Самойлов и того, что спецзадание это, поступившее от КГБ-шника Беркова заключалось в том, чтобы капитан Симонов приглядывал бы за ним, как за неблагонадежным. И в случае его неподчинения устранил бы его.
***
– Я с большим уважением отношусь к армянскому народу, – ни с того, ни с сего начал вдруг генерал Берков, с хитрецой поглядывая на капитана Симонова. Симонов смутился.
– Ладно, не смущайся, капитан, – похлопал его по плечу Берков. – Уж кому, как не мне знать, что ты – армянин? Я все ваши досье от корки до корки просмотрел. А поговорить с тобой я хотел вот о чем. Скорее всего, вам придется стрелять по толпе, а потому рука у вас не должна дрогнуть.
Он внимательно посмотрел на Симонова.
– Так точно, товарищ генерал, не дрогнет, – жестко ответил капитан.
Генерал заметил, как сжались кулаки Симонова. Затем вдруг, нарушив субординацию, Симонов продолжил:
– Они мне за все заплатят, даже за грехи своих собратьев – турков, резавших армян в 1915 году. Никого не пожалею, ни женщин, ни детей, ни стариков!
Генерал с удивлением посмотрел на него.
– Нет, женщин и детей я тебе уничтожать не приказываю, – растерянно проговорил генерал. – Я говорил только о тех, кто будет вам противостоять, кто будет участвовать в восстании. Так что, не переусердствуй! – строго посмотрел он на Симонова.
– Так точно! – отвел глаза в сторону капитан.
– И еще, присмотри там за лейтенантом. Что-то он слишком лоялен к этим бузотерам, врагам нашего государства. Если что, можешь отстранить его от дела. Понял меня? – пристально посмотрел он в глаза капитану.
– Так точно, товарищ генерал, – понял, – ответил Симонов. – Разрешите идти?
– Идите, – ответил ему генерал. – И учти, ко всему подходи с умом!
Симонов, молча, кивнув, покинул кабинет военного коменданта.
***
Нагнав направляющихся к автобусам офицеров, Симонов подошел к лейтенанту Самойлову.
– Что, много наговорил лишнего? – спросил его Самойлов, как только капитан поравнялся с ним.
– Да,– не сразу ответил ему капитан. – Зря ты так, им это не понравилось. Мне пришлось заверить их в твоей благонадежности.
В словах Симонова Самойлову почудилась неискренность, он почувствовал, что тот ему чего-то не договаривает.
– Выходит, теперь ты мой ангел-хранитель? – испытывающе посмотрел он на капитана.
– Выходит что так, правильно мыслишь, – ответил ему Симонов. – Что ты так разволновался из-за за этих бузотеров? Кто они тебе, – родственники, близкие? Исполняй, что велят старшие по званию, и все будет в порядке. Это, в конце концов, наш солдатский долг.
– Долг?! – остановился Самойлов. – Стрелять в безоружных людей, это и есть наш долг? – с отчаянием бросил он в лицо Симонову. – А ты сам когда-нибудь в живого человека стрелял? Я – стрелял, знаю, что это такое. Но там, в «Афгане» я стрелял в матерых убийц, не ты его, так он тебя прикончит. А здесь же – наши граждане. Нет, не по-божески это и не по-человечески! Преступление это!
***
Проснулся генерал от телефонного звонка. За окном едва забрезжил рассвет. Сняв трубку, он вдруг услышал взволнованный голос своей жены.
– Саша, Витя у тебя не был? – с беспокойством спросила она.
– Нет, не был, – сонно ответил генерал. – А что стряслось?
– Саша, он уже неделю, как дома не появляется. Звоню к нему на «сотовый», он отключен. Я извелась вся, не знаю, что и думать.
– Да загулял, наверное, где-то, – ответил генерал, – и что ты так опекаешь его? Не маленький уже.
– Да к кому я обращаюсь, тебе всегда были безразличны твои дети, – с упреком в голосе ответила жена.
– Не начинай, ладно? Как только я вмешивался в их воспитание, ты грудью их защищала. Вот я и самоустранился, чтобы все были довольны. Чего ты теперь от меня хочешь? – раздраженно прикрикнул он на жену. Затем, посожалев об этом, примирительно сказал:
– Ладно, успокойся, я приеду домой. А ты пока обзвони всех его друзей и подруг. Съезди к нему в институт, в конце концов, там-то он должен был появляться!
Положив трубку, он задумался. Затем, позвонив на ККП дачи, он попросил приготовить ему машину.
Через час он уже был в дороге по направлению к Москве.
***
Как выяснится позже, уже после произошедшей трагедии, на подступах к городу в ту ночь стояли не вооруженные группы боевиков, как обещал комендант города. Там стояли безоружные студенты, которых сразу же после окончания занятий пламенными призывами согнали туда активисты партий Народного фронта и «Мусават». Выяснится и то, что мальчишки эти и не ведали, против чего их там поставили. Возможно, студенты собирались как обычно, устроить пикеты? Неизвестно.
Известно лишь то, что никого из тех, кто собрал их там, в момент гибели этих ребят не окажется. Не окажется их и среди погибших. И первыми жертвами тех событий оказались именно эти ребята – студенты, искренне верившие в идеалы новых времен с замаячившей на горизонте демократией. Верили они и в то, что советский солдат никогда не станет стрелять по безоружным гражданам.
Знал ли об этом военный комендант Дубиняк, а может, просто не хотел знать? – вопрос, который после всех этих событий, на протяжении многих лет задавал себе Самойлов.
***
В 00 часов по бакинскому времени начался штурм города Баку. В 00 часов, поливая пулеметным и автоматным огнем по спящим домам, в город ворвались танки и бронетранспортеры. Танки будут обстреливать дома спящих граждан не только из пулеметов и автоматов, будут стрелять по домам и боевыми снарядами.
Прорвут пикеты на Аэропортовском шоссе, Тбилисском проспекте и других дорогах, ведущих в город. Одновременно с ними армейские подразделения разблокируют казармы. Кровопролитные столкновения развернутся в районе Баилова, неподалеку от гостиницы «Баку», в ряде пригородных посёлков. Наиболее кровопролитные бои пройдут в районе Сальянских казарм.
Вот только, можно ли назвать «боями» обстрел, который велся только с одной стороны? Скорее – нет. Стрельбу по безоружным людям точнее можно назвать совсем другими словами – «расстрел», или если быть совсем точными – «бойня».
Танки и бронетранспортеры не будут разбираться, кто прав, а кто – виноват. Железные машины просто будут давить всех и все, что будет попадаться на их пути.
Многие их тех мальчишек и девчонок, стоявших в ту ночь в пикетах, даже не успеют ничего понять, как окажутся под гусеницами танков. Под гусеницами окажутся автобусы и такси, везущие пассажиров. Окажется множество частных легковых автомобилей с пассажирами и даже машины скорой медицинской помощи. И все пассажиры этих машин будут убиты.
В машинах «скорой помощи», обстрелянных танками, погибнут врачи – Мархевка А.В., Мамедов Р., Мариманов В.И., Султанов З.А., погибнут шоферы машин и пациенты.
На Сумгаитской дороге будет раздавлена легковая машина, пассажирами которой окажутся трое учёных из Академии наук, трое профессоров, среди которых одна – женщина. Машина их, заметив танковую колонну, остановится на обочине дороги, пропуская колонну вперед, как вдруг один из танков выйдет из колонны и, скрежеща гусеницами, переедет легковушку, раздавив всех ее пассажиров.
Попадут под прицелы автоматов и пулеметов и случайные прохожие, и даже те, кто находился в ту ночь в своих квартирах. Кто-то погибнет, выйдя на балкон, кто-то, случайно оказавшись у окна. А кто-то, просто включив свет в квартире.
Солдаты будут стрелять по окнам домов, по тёмным переулкам. Будут стрелять в бегущих людей, по любой движущейся мишени. И помимо людей, жертвами в том кровавом безумстве окажутся даже бездомные собаки и кошки.
Стрелять будут без предупреждения, особыми патронами к автомату Калашникова, калибром – 5, 45 мм со смещенным центром тяжести. Пули от которых, при попадании многократно увеличивают страдания раненного, не оставляя ему ни единого шанса на выживание. И это при том, что применение этих патронов к тому времени будет запрещено международным правом. Солдаты будут стрелять в граждан в упор и будут добивать раненых, чтобы не оставлять свидетелей своих преступлений.
На теле врача «скорой помощи» – Мееровича Яна позже комиссия обнаружит – 21 пулевое отверстие, на теле врача – Ханмамедова Рауфа — более 10-ти, Рустамова Р. – 23.
Будут расстреляны в упор и пассажиры автобуса № 39. В этом «Икарусе» вместе со взрослыми пассажирами погибнут и их дети. А на темных улицах под покровом ночи бойцы спецназа будут убивать прохожих штык – ножами. И среди жертв убитых штыком, окажется слепой человек с палочкой, некто – Ефимичев Б.В.
К 5:30 часам утра, к моменту объявления по радио чрезвычайного положения, убитых из числа случайных прохожих будет насчитываться – 182 человека. Количество раненых будет превышать цифру – 700. Многие из граждан пропадут «без вести».
Расход боеприпасов в ту ночь, по данным военного коменданта города, составит – 60 тысяч патронов.
Стрельба не стихнет и в последующие несколько дней. Солдаты будут врываться в квартиры горожан, будут заниматься мародерством. Будут убивать ограбленных ими, чтобы скрыть следы своих преступлений.
Потом, на протяжении трех дней, с 21 – по 24 января военным командованием для сокрытия огромных неоправданных жертв будет сымитировано «взятие» Сальянских казарм. Стрелять с противоположной стороны будут холостыми патронами. А с – наступающей будет вестись прицельный огонь по двум жилым домам, на крыше которых якобы, «засели боевики». И многие из мирных жителей этих домов будут убиты, многие получат ранения.
Позже, при расследовании этих преступлений, которое было возобновлено через несколько лет по инициативе Гейдара Алиева, военное командование будет утверждать, что все убитые мирные граждане пострадали из-за «противодействия экстремистов». Но вот только убедить экспертов военному командованию так и не удастся.
Cледствие также установит, что погромы в Баку были организованы Коммитетом Государственной Безопастности СССР . В Москве вынашивался план по развалу Советского Союза. И эти чудовищные события в Баку были началом конца Союзного государства. Из Армении ,из своих родных очагов, были изгнаны Азербайджанское население, а некоторые были замучены и убиты. Впоследствии Коммитет Государственной безопастности СССР вовлечет уголовников и недовольных беженцев из Армении в эти погромы. Следствием также будет установлено, что во время погромов в Баку убийств лиц армянской национальности не было. Насильно выгнанные из своих домов из армении, азербайджанцы, освобождая армянские квартиры сами заселялись туда.
Следствие также установит, что именно Коммитетом Государственной безопасности СССР будет взорван энергоблок телевидения и радиовещания, а не посторонними лицами.
Лишь благодаря усилиям Гейдара Алиева будет дана политическая оценка кровавым событиям 20 января 1990 года. Но виновные лица в этой бойне до настоящего времени не понесли заслуженное наказание.
***
На подъезде к Москве в кармане генерала Самойлова завибрировал мобильный телефон. Опять звонила жена.
– Ты где? – спросила она встревоженным голосом.
– Подъезжаю, – ответил Самойлов. – Не появлялся Виктор?
– Нет, – ответила жена. – Но я сходила в институт и кое-что узнала.
***
– Ну и что там стряслось, что ты так переполошилась? – спросил он жену, как только вошел в дом.
– Витька попал в дурную кампанию, – в отчаянии сообщила жена. – На занятиях давно не появляется. Разговаривала с Сережкой, ну помнишь, с которым он с восьмого класса дружит, так вроде они теперь не дружат. По его словам, наш сын связался с наркоманами, задолжал им денег, а теперь где-то от них прячется.
– Виктор употребляет наркотики?! – закричал на жену Самойлов. – И ты ничего до сих пор не заметила? Что ты за мать?
– Я не замечала, а как я могла заметить, я же не врач-нарколог! А ты где был? Все только на меня надеешься, хоть бы раз поинтересовался, чем дети твои живут.
В кухню вошла дочь Самойловых – Светлана.
– Что вы так раскричались с утра, спать не даете! – недовольным голосом проговорила она. – О, привет папка, – поздоровалась она с отцом.
– День на дворе, а ты еще спишь? – строго посмотрел на дочь Самойлов.
– Да, сплю, имею право. У меня, между прочим, не было первой пары.
– У тебя брат в беде, а ты спишь, тебе все безразлично, – с упреком посмотрела на нее мать.
– Ой, подумаешь, в беде! Ну, во-первых, он не в беде, а в очень даже…, – начала Светлана и осеклась. Затем, взглянув на взволнованных родителей, добавила:
– И ни от кого он не прячется и никакой он не наркоман. А Сережка все врет, они с Витькой поссорились из-за девчонки, вот он и наговаривает на него.
– Где он? – одновременно спросили генерал с женой.
– Как же вы о Витьке своем печетесь. Да все с ним хорошо, успокойтесь, он у Лерки, у своей девушки.
– У какой Лерки? – спросила мать. – Почему я не знаю никакой Лерки? Он никогда не говорил мне о ней, – с сомнением посмотрела она на дочь.
– Почему, почему… стриптизерша она, в клубе, потому и не говорил, знает, как ты к этому отнесешься.
Генерал с женой потеряли дар речи.
– У стриптизерши…? – наконец вымолвил генерал. – Вместо занятий в институте он у бабы какой-то отирается, а я ему оплачиваю его красивую жизнь? – вспылил генерал. – Пусть завтра же переводится на вечерний и идет работать, раз он такой взрослый!
– Что ты такое говоришь? – взмолилась жена, – его же сразу в армию загребут.
– Да, загребут, так пусть пойдет и послужит! – закричал генерал. Затем, будто вспомнив о чем-то, отходчиво произнес:
– Ладно, черт с вами! А этому паршивцу передайте, что я ему пропускать занятия не позволю! Иначе пойдет как миленький в армию и будет служить как все, а там не мед кушают. И передайте, что я сам лично буду контролировать каждый его шаг. А то, понимаешь, распустился ….
***
В 4 часа утра 21 января к колонне бронетранспортеров, которой предстояло отбыть на патрулирование улиц города, подъехал УАЗик. Из УАЗика вышел пошатывающийся, пьяный вдребезину майор. Самойлов узнал его, именно он встречал его во дворе комендатуры города в день их приезда. Затем, по его команде двое солдат вынесли из машины два ящика с водкой.
– Это вам, так сказать, для поднятия боевого духа, – указал на ящики майор. – Комендант распорядился. По двести граммов на брата и – вперед. И имейте в виду, есть устный приказ сверху, малейшее сопротивление со стороны населения – открывать огонь на поражение.
Солдаты подходили к ящикам с водкой и, выпивая по стакану, возвращались к БТР-ам. Стакан водки выпил и Самойлов, в надежде, что водка снимет с него состояние тоски и безысходности, прочно завладевшее им с самого утра.
***
Вчера с ним произошло нечто, что полностью выбило его из колеи.
С раннего утра 20 января он на своем БТРе отбыл патрулировать улицы в центре города. Глазам его предстала ужасающая картина.
На городских улицах, на тротуарах и даже на парковых клумбах лежали окровавленные трупы. По внешнему виду некоторых из них поначалу трудно было даже определить, мужчина это или женщина. На обочинах стояли искореженные, раздавленные танками и прошитые пулями легковые автомобили и автобусы с мертвыми пассажирами внутри. По дороге ему повстречалось несколько раздавленных и обстрелянных микроавтобусов «скорой помощи».
Следы от пуль были повсюду – на старинных городских зданиях и рекламных щитах. Пулями были прошиты городские скамейки и памятники. На ступеньках одного из автобусов он заметил огромную лужу крови, а рядом с автобусом лежал убитый ребенок, мальчик – 7-8 лет. Самойлов почувствовал, как ком подкатил к самому его горлу, но сдержался, чтобы не впасть в истерику. Неожиданно по рации ему передали, что в районе кинотеатра «Низами» идет перестрелка.
Двинувшись в сторону кинотеатра, Самойлов издали заметил группу людей, бежавших со стороны кинотеатра. Заметив БТР, группа кинулась врассыпную. И только один из них, то ли растерявшись, то ли еще по какой-то причине, продолжал бежать впереди него по дороге.
В руках бежавший держал какой-то предмет, крепко прижимая его к груди. Самойлову показалось, что это – пулемет и он начал преследование. Неожиданно человек свернул с дороги и вбежал во двор пятиэтажного дома. Самойлов неотступно следовал за ним. Добежав до ближайшего подъезда, человек попытался вбежать в него, но Самойлов его опередил и выпустил по нему автоматную очередь. Подойдя к подстреленному, Самойлов увидел, что это молодой парень, лет 20-ти. Увидел он и то, что никакого оружия при нем нет, а то, что он принял за пулемет, оказалось футляром со скрипкой.
***
Колонна бронетранспортеров двинулась в сторону центра города. Обогнув городской рынок и свернув в сторону городского Управления внутренних дел, колонна остановилась и рассредоточилась, чтобы отправиться по разным направлениям.
Глядя перед собой, в темноте предрассветного часа Самойлов заметил впереди метнувшиеся через дорогу тени. Автоматически он нажал на гашетку пулемета. Затем, вырулив на узкую улочку и оказавшись в районе старых одноэтажных строений, окруженных стенами каменного забора, он, не заглушая мотора, остановил БТР. Соскочив с БТР, Самойлов подошел к одному из домов и вошел в маленький дворик.
Во дворе он увидел нескольких человек, гревшихся возле огня, зажженного в бочке из-под сальяры . Люди о чем-то тихо говорили на незнакомом ему языке. Вдруг один из них заметив его, что-то закричал остальным, и те, кинувшись к забору, в мгновение ока перелезли через него. Внезапно из-за забора раздались автоматные очереди. Выбежав со двора и обогнув дом, Самойлов увидел БТР Симонова. Сам Симонов стоял над лежащими на земле людьми, и внимательно их осматривал. Двое из них были убиты наповал, третий корчился в предсмертных судорогах. Симонов достал из кобуры пистолет и выстрелил ему в голову. Человек затих.
Перед Симоновым на коленях стоял человек со связанными за спиной руками. Направив на него фонарик, Самойлов увидел, что это молодой парень, от силы, лет 18-ти. По лицу его было видно, что он сильно напуган.
– Вот, Самойлов, ты их упустил, а от меня им сбежать не удалось, – довольно улыбаясь, проговорил Симонов.
– Слушай, отпусти паренька, – попросил Самойлов. – У него даже оружия нет. Может просто прохожие, нас увидали и перепугались.
– Может и так, – продолжал куражиться Симонов. – А может и по-другому. Что это они вдруг нас испугались? – посмотрел он на пленного. – Может, они что-то замышляли, а значит, по законам Чрезвычайного Положения они – преступники.
– Мы не преступники, – срывающимся голосом заговорил вдруг паренек. – У Арифа отец с вечера дежурил на «скорой», домой не вернулся. А мы – друзья Арифа и решили вместе с ним пойти поискать его отца. Может с ним что-то случилось?
– И кто же из этих твой Ариф? – спросил у паренька Симонов, указывая на убитых.
– Вон тот, в кожаной курке, – не глядя на убитого, ответил паренек и заплакал. – Бедная тетя Ася, она же с ума сойдет, когда узнает, что вы ее единственного сына убили.
– А когда он погромы у армян устраивал, она с ума не сходила? – гневно прикрикнул на него Симонов.
– Да вы что, мы же – бакинцы! Мы наоборот, наших соседей-армян спасали от погромщиков. Это беженцы из Армении в погромах участвовали, но не бакинцы.
– Отпусти его, – настойчиво потребовал Самойлов. – Что ты над парнем куражишься?
В этот же момент раздался одиночный пистолетный выстрел, и парень, склонив голову на грудь, завалился набок.
От неожиданности Самойлов протрезвел и двинулся на Симонова.
– Ты что это творишь, сука? – начал было он, как увидел направленный на себя автомат.
– Еще шаг и ты отправишься вслед за ними, – угрожающе проговорил Симонов. – На твою ликвидацию я имею указание, так что не зарывайся тут, понял? И запомни, все они – преступники, а мы – освободители и очищаем город от этой азербайджанской националистической мрази.
В этот момент Самойлов заметил, что стоит в окружении солдат, и дула их автоматов направлены на него. Ничего не сказав, он повернулся и пошел к своему БТРу.
– Стой! – окликнул его Симонов. – Напрасно ты думаешь, что я тебя отпустил. Поедешь вместе с нами, иначе – пристрелю.
Молча повиновавшись, Самойлов пересел на БТР Симонова.
***
БТР проехал вдоль улицы и остановился возле старого двухэтажного дома. Широкие железные ворота во двор оказались запертыми изнутри. Водитель направил БТР на вход, и БТР беспрепятственно въехал во двор, разбив ворота. Внезапно Симонов отдал приказ – обстрелять дом.
Самойлов увидел, как у стеклянных веранд дома стали появляться люди, вероятно, спросонок пытавшиеся понять, что происходит. Увидел он и гибель этих людей от попадавших в них пуль. Увидел он в окне второго этажа и молодую женщину с ребенком на руках, в которую попала срекошетившая пуля.
От ужаса Самойлов замер, у него онемели ноги и словно приросли к земле.
В этот момент он заметил Симонова, выходящего из квартиры на первом этаже, откуда он волоком тащил молодую девушку в длинном домашнем халате нараспашку, поверх белой ночнушки. Девушка, осыпая Симонова проклятьями на русском языке, упиралась, пытаясь за что-нибудь зацепиться и вырваться из его рук. Симонов кулаком ударил девушку в лицо, она упала и затихла. Затем Симонов достал пистолет и хладнокровно выстрелил в нее в упор.
Из той же квартиры вслед за девушкой выбежала маленькая девочка, лет шести, вслед за ней с криками, – «Амина, подожди»! – пожилой седовласый мужчина. Увидев лежащую в крови на земле девушку, мужчина вскрикнул и кинулся к ней. Маленькая девочка, выбежавшая с ним, побежала по двору и влезла в окно подвала. Увидев, что Самойлов заметил, куда спряталась девочка, старик кинулся на него, пытаясь схватить его за горло. Но в этот момент раздался выстрел, старик обмяк и медленно сполз по нему на землю, оставляя на его форме кровавый след. За спиной старика стоял Симонов с пистолетом в руке.
– Я тебе только что жизнь спас, – улыбаясь проговорил он. – Так что ты – мой должник.
Самойлов нагнулся над стариком, тот тяжело дыша, смотрел на зияющее окно подвала. Затем перевел взгляд на Самойлова и тихо попросил:
– Не убивай ее, прошу тебя, она же – ребенок. Самойлов увидел его остановившийся взгляд и понял, что старик умер.
Поднявшись, он опять покосился на подвальное окно, и не увидел, а скорее почувствовал, как из темноты окна на него смотрит девочка. Она просто смотрела, не плакала, как обычно плачут маленькие дети. Она смотрела, наверное, широко распахнутыми от ужаса глазами, и Самойлов понял, что этот взгляд из темноты будет преследовать его всю его оставшуюся жизнь.
– Что, лейтенант, принял последний вздох у старика? Слабак ты, удивляюсь, как ты в Афгане служил? – кривлялся Симонов.
Форма и руки Симонова были в крови, из дома выходили его солдаты, тоже перепачканные кровью. Похлопав испачканной в крови рукой Самойлова по плечу, Симонов внезапно присел на корточки возле трупа старика. Обшарив его карманы, он достал из них деньги, паспорта и нитку крупных бус.
– На, возьми, – вложил Симонов ему в руки бусы. – Это настоящий янтарь, мусульманские четки. Пусть это будет твой трофей. Возьми и помни мою доброту.
Симонов в каком-то странном оцепенении поднес четки к лицу. Сделанные из желтого янтаря, они вдруг блеснули в свете первых солнечных лучей каплями алой человеческой крови.
– Век не забуду, – проговорил вдруг тихо Самойлов, тяжело взглянув на Симонова.
***
Дежурство подходило к концу, и конвой двинулся по направлению к штабу комендатуры. По возвращению в комендатуру, Симонов бодро выпрыгнув из БТР, направился на доклад к коменданту. Самойлов с трудом вылез из БТР и повалился на скамейку во дворе.
Он сидел и смотрел в одну точку, сжимая в руке «трофейные» четки старика. Через полчаса во двор вышел майор. Увидев Самойлова, майор подошел к нему и, вытащив из кармана пачку сигарет, протянул Самойлову:
– Кури, лейтенант.
Затем, помолчав, добавил:
– Я все понимаю, нелегко всем нам тут. Но другого выхода у нас не было, это – война.
– Война…? – с отчаянием взглянул на него Самойлов. – С кем воюем, майор, с народом? С детьми малыми, со стариками и женщинами? Экая доблесть для русского солдата! Ты лучше ответь мне, майор, как я после всего этого жить дальше буду?Я за всю свою службу в Афгане так и не сумел понять, на кой ляд нам нужна была их война? Не понимал, за что гибнут наши ребята в этой забытой Богом стране? Но там я все же воевал! Воевал с вооруженными бандитами. А здесь…? Что я делаю здесь?! Где обещанное комендантом оружие у восставших? Где уличные бои, где боевики? Почему мы стреляем по окнам спящих мирных граждан? – ответь мне, майор.
– Молчи, – опасливо огляделся по сторонам майор. – Народ сам избрал для себя эту войну, и никто им не виноват. А ты – живи дальше, как и раньше. Ты еще молодой, а время все лечит. И время все расставит по своим местам. Покажет, кто был прав, а кто – виноват.
– Покажет. … Вот только, что оно покажет? Что были времена, когда обманутым оказался не только народ, но и армия? Что эти жертвы ничем нельзя оправдать? Что советский солдат из защитника превратился в палача?
– Знаешь, – помолчав, поднял на него глаза майор. – Хочу дать тебе совет, – со мной – можно, но там этого лучше не говорить, – кивнул он в сторону здания комендатуры.
***
Через несколько минут Самойлов вместе с другими офицерами в кабинете коменданта города слушал доклад капитана Симонова. Комендант докладом остался доволен.
– Я рад, что с нашей стороны потерь не было, – оглядел он присутствующих. -Завтра резервистов мы отправляем обратно. Продолжат службу по наведению порядка войска МВД СССР. Хочу так же сообщить, что все офицеры, участвовавшие в этой операции, получат внеочередное воинское звание, я уже подготовил представление. Кроме того, я так же хочу сообщить, что руководство страны по достоинству оценивает ваше мужество. Я подготовил представление о награждении многих офицеров, принявших участие в операции – орденами и медалями за проявленное мужество и стойкость в деле охраны конституционного строя страны.
– Служу советскому союзу, – внезапно донеслось до Самойлова. И неожиданно для себя он осознал, что его голоса в этом общем отклике не было.
***
Вернулся на дачу генерал только к вечеру. По дороге их застала метель, неожиданно заглох мотор, и генералу с шофером пришлось ловить попутку, бросив машину на обочине дороги.
Подойдя к буфету, генерал скинув с себя шинель, достал недопитую бутылку коньяка. Налив себе в стакан, он отпил из него и прошел на кухню. Открыв холодильник, достал сковороду с котлетами и банку маринованных огурцов. Затем, поставил на плиту сковороду и присел рядом.
***
После того, как их часть вернулась из Баку в Ставрополь, ему вручили орден Красного Знамени и дали звание – капитана.
В тот период Самойлов сильно пристрастился к водке, пил так, что несколько раз его чуть не выгнали из армии. Он и сам хотел тогда демобилизоваться и навсегда оставить военную карьеру, если бы не жена. Это она уговорила его остаться в армии, и аргументы ее были неоспоримыми. За годы его службы он так и не нажил собственной квартиры. Сыну его тогда не было и года, и он вместе со своей семьей вполне мог бы оказаться на улице, если бы ушел тогда из армии.
Самойлов искренне надеялся, что все пережитое им в этой южной республике, забудется, и что душевная боль, мучившая его, пройдет сама собой. Утихла боль лишь с рождением его дочери. Именно тогда, взяв на руки живой и теплый комок, он понял по-настоящему истинный смысл своего существования. Он понял, что обязан сделать все, чтобы защитить эту жизнь от всего недоброго в этом безумном, рушившемся мире. И с той поры жизнь его потекла более или менее гладко.
Позже был августовский путч в Москве. Именно он – Самойлов одним из первых встал тогда на сторону защитников Белого Дома. И хоть он в ту пору не разделял желаний и стремлений этих людей и не понимал, чем им так не угодил социализм, он не смог отдать приказа – стрелять по людям. Там же он познакомился с Ельциным. Ельцин заметил его и позже всячески продвигал. Вот так он и дослужился до генерала.
И все было бы хорошо, если бы не этот январский морозный день, вернувший его опять в тот страшный год его жизни. Год, оставивший такой неизгладимый след в его душе.
***
Есть генералу не хотелось и взяв остатки коньяка, он поднялся из-за стола и пошел в свой кабинет. Открыв ящик письменного стола, он достал оттуда янтарные четки и долго рассматривал их, перебирая в руке. Затем, налив себе еще коньяка, залпом осушил стакан и отправился спать.
Сон не шел. За окном шумела метель, и мысли роем проносились в его голове, не давая ему покоя.
– «Сломи свою гордыню и униженно проси прощения у них, как знать, может они и простят. Это и будет твоим наказанием и божьим испытанием», – вдруг вспомнил он слова священника.
– Я знаю, как мне быть! – внезапно осенило его. Вскочив с постели, генерал подошел к окну. – Мне непременно нужно съездить туда, – решил он. – Сходить на кладбище и попросить у всех убитых прощения. Может и девчушку эту разыскать удастся, может, помочь ей чем-то смогу.
Ему вдруг захотелось в этот момент вернуться в то время и многое там исправить. А еще захотелось встать на колени перед той маленькой девочкой и долго просить ее о прощении. Но больше всего ему хотелось вычеркнуть тот день – 21 января из своей жизни, когда он совершил преступление. О, Господи, будь прокляты те, кто меня заставил сделать это! – в который раз за эти годы мысленно обратился он к Богу с этими словами.
***
Утром следующего дня он был уже в аэропорту. Как и 20 лет назад, самолет Аэрофлота приземлился в международном аэропорту «Бина». Только аэропорт в Баку выглядел уже совсем иначе, чем 20 лет назад. Это было современное красивое здание.
Пройдя таможенный досмотр, генерал вышел из аэропорта и двинулся в сторону стоянки такси. К нему подошел мужчина в черной кожаной куртке, в руках он крутил ключи от машины.
– Такси нужен? – широко улыбаясь, спросил он у генерала. – Садись, недорого отвезу.
Генерал, осмотрев этого предприимчивого таксиста, не стал с ним спорить. Кивнув, он сел в машину.
– Куда едем? – спросил водитель, как только завел двигатель.
– Пока в город, – ответил генерал. – А там – разберемся.
– Хорошо, – обнажил зубы водитель. – К какой гостиница вас везти?
Генерал на секунду задумался, затем, вспомнив название гостиницы, возле которой он патрулировал, не будучи уверенным, что она еще существует, с сомнением произнес:
– Гостиница – «Хаят».
– Хороший гостиница, – одобрил шофер.
***
По дороге от аэропорта генерал внимательно всматривался в вид за окном автомобиля. Город изменился, и это было очевидно. Сама дорога из аэропорта в город стала другой, она была гладкой, и автомобиль катился по ней как по стеклу.
При подъезде к городу взору генерала предстали множественные высотные новостройки. А въехав в город, генерал его совсем не узнал. Город встретил его современными зданиями, яркими рекламными щитами. Расширился и бульвар города. Словом, это был уже совсем другой город, абсолютно не похожий на тот, в котором он побывал 20 лет назад.
– Красивый у вас город, – сказал генерал, – многие могут вам позавидовать.
– Да, говорят, что красивый, хоть мне это безразлично. Главное, чтобы деньги можно было здесь зарабатывать. А вы просто так приехали, отдохнуть или в командировку? – поинтересовался таксист. – Если погулять, то запишите мой телефон, я могу вас по таким местам повозить, вам понравится.
– Ничего, я сам все найду, – отверг предложение таксиста генерал. – Я бывал в Баку, правда, очень давно, но расположение улиц все еще помню.
При подъезде к гостинице генерал вдруг попросил:
– Остановите у круга «Одиннадцатой красной армии».
Таксист с удивлением посмотрел на него.
– Такого названия больше – нет, – хмуро произнес он. – Вы, наверное, очень давно здесь не были. Раньше он так назывался, до 1990 года, когда в город вошли военные и убили в здесь много народа. После этого его переименовали, теперь круг называется – «Двадцатое января».
Генерал, покраснев, ничего не ответил.
Подъехав к гостинице, генерал, прежде чем выйти из такси, все же взял у таксиста его номер телефона.
– Мало ли, может и правда, понадобишься. Я давно здесь не был, многого не узнаю теперь.
Устроившись в номере гостиницы, генерал вышел на балкон. И обозревая всю красоту города с высоты балкона, почему-то порадовался за этот город. Сумевший не только залечить раны, оставленные на нем 20 лет назад, но и значительно похорошеть.
***
Утром следующего дня генерал позвонил по номеру, оставленному ему таксистом.
– Вы мне сегодня понадобитесь, – проговорил он в трубку. – Мне нужно разыскать один дом, недалеко от базара, рядом с которым когда-то находилось городское управлении милиции. Я помню название улицы, тогда она была – имени Гоголя. Знаете, где это?
– Конечно, знаю, – ответил ему таксист. – Там до сих пор базар находится. Правда, милиции там больше – нет. Да и самой милиции тоже теперь – нету, теперь у нас – полиция. Но здание их осталось. Теперь эта улица – имени «Братьев Мардановых». Во сколько мне подъехать?
– А прямо сейчас, – если сможешь, – попросил его генерал.
***
Через полчаса машина остановилась у старого здания городского управления внутренних дел. Генерал вышел из машины, в его правом кармане лежали четки погибшего старика, и он притронулся к карману. Пройдя в направлении базара метров двести, генерал увидел знакомые старинные железные ворота. Все во вмятинах, на сей раз, они были распахнуты настежь.
Постояв немного у ворот, генерал долго не мог собраться с духом, прежде чем войти во двор. Внезапно он почувствовал, как защемило сердце и его обдало холодом, как тогда, двадцать лет назад. Тряслись руки, чего раньше он за собой не замечал. Пройдя во двор, он остановился и огляделся по сторонам.
Во дворе почти ничего не изменилось, не считая того, что стеклянные веранды квартир исчезли. Теперь на их месте была кирпичная кладка с небольшими окнами.
Внезапно на него навалились воспоминания того страшного предрассветного часа двадцатилетней давности. Он слышал треск автоматной очереди, перепуганные крики людей. Покосившись в сторону подвала, в котором пряталась девочка, как и тогда, он ощутил на себе ее испуганный взгляд из темноты.
– Вам кого? – неожиданно обратилась к нему молодая женщина, стоящая на пороге квартиры, из которой тогда выбежала малышка. Затем он услышал мужской голос, доносящийся изнутри квартиры:
– Амина, тебя к телефону!
– Я сейчас, – ответила женщина, всматриваясь в лицо генерала.
– Мне очень знакомо ваше лицо, – сказала она, – откуда я могла вас знать? – неожиданно спросила она у Самойлова.
Генерал стоял и молчал, опустив голову.
– А вы всегда жили в этой квартире? – вдруг поинтересовался он.
– Да, с самого рождения, – ответила женщина, продолжая пристально вглядываться в его лицо. – Вот уже целых – 26 лет живу здесь.
– Я бывал здесь, очень давно, и мне бы не хотелось этого вспоминать, – ответил Самойлов и повернувшись, решил уйти.
– Я вспомнила вас, – вдруг проговорила женщина. – Я вас помнила всегда! Правда, вы изменились. Это вы тогда стояли на этом же месте, а я смотрела на вас из окна подвала. В ту ночь, когда убили мою сестру и отца.
Самойлову сделалось не по себе.
– Я вот стою перед вами и даже не знаю, какие слова мне найти, чтобы вымолить у вас за все прощение, – с отчаянием посмотрел на нее Самойлов. – Хоть и понимаю, что прощения я не заслуживаю. И все же, простите меня или убейте, хоть и знаю, что простить очень трудно, почти невозможно.
– Вы просите прощения? – участливо посмотрела на него женщина. – Вы ведь никого в ту ночь не убили. Или я ошибаюсь? Прощения должен просить тот, кто ворвался к нам ночью и вытолкал нас во двор. А потом убил сестру и отца. Хорошо, что мамы не было тогда дома, она лежала в больнице. Хоть она смогла уцелеть, и я не выросла полной сиротой.
– Простите меня! – еще раз проговорил Самойлов, – я так и не смог всего этого забыть, всю свою жизнь несу в себе свою вину.
– Это не ваша вина, – ответила ему женщина, – вы ведь не по своей воле тогда сюда пришли. Хоть правда, я до сих пор задаю себе вопрос, зачем нужно было врываться в ту ночь в наш двор?
Самойлов молчал.
– А убийца вашего отца и сестры умер, и 20 января его похоронили, – вспомнил вдруг он.
– Умер? Жаль! – глаза женщины блеснули гневом. – Жаль, что просто умер, что не помучался перед смертью за все, что он содеял.
– Он помучался, – вспомнил слова Котова генерал. – Умирал от какой-то страшной болезни, сгнил заживо. Я рад, что вы выжили тогда, я часто думал о вашей судьбе.
– Да, все сложилось более или менее благополучно. Мама на следующий день узнав о том, что случилось, чуть не умерла от горя. Но потом вышла из больницы, растила меня….Я уже сама – мать, у меня двое детей. Мама все время болела и умерла год назад. Правда, после того случая я два года не разговаривала, – вдруг вспомнила женщина. – Просто разучилась тогда говорить. С детьми такое случается … от очень сильного стресса, – опустила она голову. – Но врачи, к счастью, помогли.
– Спасибо вам за то, что зла на меня не держите, – сказал Самойлов. – И вот еще что, – замялся он. Достав из кармана четки, он протянул их женщине.
– Вот, возьмите, это четки вашего отца. В ту ночь мне вложили их в руки, и сам не знаю почему, я хранил их все эти 20 лет.
Женщина, протянув руку к четкам, неожиданно разрыдалась.
– Спасибо, – сказала она, с трудом справившись со слезами. – А теперь идите. Не мучайте ни меня, ни себя. Это была не ваша вина, время было такое.
– Вы так великодушны, что я просто не знаю, что мне сказать вам. Может, вам нужна какая-то помощь, может, я что-то могу для вас сделать?
Женщина покачала головой.
Самойлов повернулся и пошел к выходу. Дойдя до ворот, он вдруг услышал голос женщины:
– Спасибо, что тогда не выдали меня!
***
Сев в такси, генерал попросил водителя, чтобы тот отвез его к месту захоронения жертв 20 января.
– Вам на Аллею шахидов? – удивился шофер. – Ну что ж, поедем. А вы знаете, что тогда случилось в Баку? Тогда ужас здесь творился, столько людей было убито. Ни за что, ей Богу, просто потому, что так захотел Горбачев. Тварь он такая, страну разрушил, сколько из-за него погибло людей. А он живет, за границу ездит, кайфует.
Самойлов молчал и слушал.
Через час автомобиль остановился у Аллеи Шахидов. Генерал вышел из машины, водитель вышел вместе с ним, решив его проводить.
- Не нужно, – попросил его Самойлов. – Я сам, один пойду.
Пожав плечами, таксист остался у машины.
У входа на это мемориальное кладбище генерал купил цветы. Войдя в аллею, он поразился огромному количеству захоронений. Проходя мимо могил, генерал внимательно читал имена и фамилии похороненных, вглядывался в их лица, смотревшие на него с мраморных плит.
Неожиданно он увидел мужчину, примерно его возраста. Тот стоял у могил, где были изображены фотографии двух молодых ребят, судя по всему, братьев, на монументах которых было написано – «Оруджев Рафик» и «Оруджев Рафаель». По дате на надгробье генерал понял, что в момент гибели одному из них было – 16 лет, другому – 15.
– Это ваши близкие? – спросил он у мужчины.
– Сыновья, – печально вздохнул тот в ответ, – мои дети.
Внезапно взгляд Самойлова остановился на портрете новобрачных в свадебных одеяниях. На чьих надгробьях он прочел – «Аллахвердиев Ильхам» и «Аллахвердиева Фариза». Молодожены погибли в день своей свадьбы.
Эта аллея была отражением интернационального Баку того времени. Здесь все были похоронены рядом, как и жили когда-то, одной дружной семьей под названием – бакинцы. Это были – азербайджанцы, евреи, украинцы, татары, русские…«Мархевка Александр, Харитонов Владимир, Семенов Владимир, Богданова Валерий, Токарев Владимир, Тухтамышев Фаргат, Ефимичев Борис, Бессантина Вера, Алимов Рамис, Меерович Ян»….
Генерал прошел мимо могил в сторону Вечного Огня и положил купленный им букет рядом с ним. Внезапно он почувствовал сильную боль в сердце. Преодолев боль, он пошел дальше и, дойдя до последней могилы, остановился, схватившись рукой за сердце.
К нему тут же подошла пожилая русская женщина, по видимому, навещавшая кого-то из своих близких.
– Вам помочь? – спросила она у Самойлова. – Что, сердце прихватило? У меня есть с собой валидол, вот, возьмите, положите под язык, – протянула она ему таблетку. – И присядьте вот тут, – усадила она его на мраморную плиту.
Генерал молча взял таблетку и вдруг взгляд его упал на фотографию. И он узнал это лицо! На могильной плите было написано – «Нищенко Андрей Александрович», далее, стояла дата рождения и дата смерти – 1972 г – 21.01.1991г.
– Кто он вам? – спросил генерал у женщины.
– Сынок мой родненький, – ответила женщина. – Кровинушка моя. Вот, не уберегла его.Я ведь в тот день отпускать его из дома не хотела, говорила ему, что никаких занятий в консерватории не будет. А он и слушать меня не захотел, взял скрипку и ушел. Убили его на пороге дома, прямо у подъезда. Ему ведь и восемнадцати тогда не было. А какой был талантливый, учителя ему большое будущее прочили. А вышло вон как, – замолчала женщина, отерев рукавом пальто портрет сына. – Так вот и живу одна. Дочка моя в Россию потом уехала, меня к себе зовет. А куда мне от него ехать? Тут я хоть придти к нему на могилку могу, поплакать. Господи, за что его убили? – вдруг заплакала женщина. – Что он такого совершил, не знаю. И посмотрите, скольких тогда поубивали.
Генерал почувствовал, как у него перехватило дыхание от пронзившей его невыносимой боли в сердце.
– А вы тут просто так или тоже к своим пришли, навестить? – с любопытством посмотрела на него женщина. – Тут я почти всех приходящих знаю, за двадцать лет со всеми перезнакомилась.
Генерал не отвечал.
Женщина дотронулась до него, и он повалился на могильную плиту.
***
Сердце генерала еще тихонько билось, но он уже ничего не слышал и не понимал. И последнее, что видел генерал Самойлов перед своим уходом, была та страшная картина двадцатилетней давности, мучившая его все эти годы.
Он – молодой офицер, едет по морозной улице. Вот впереди него бежит человек в серой куртке и модных джинсах. Человек бежит, прижимая к груди какой-то предмет, офицеру кажется, что это – пулемет. Вот человек вбежал во двор пятиэтажного дома, офицер неотступно следует за ним. Человек добежал до подъезда дома, еще немного, и он скроется в подъезде. Но тут офицер прицеливается и спускает крючок автомата. Человек падает навзничь. Офицер подбегает к нему и видит удивленный стекленеющий взгляд огромных синих глаз, устремленный в небо и струйку алой крови в уголке пухлого рта с темным пушком над верхней губой.
Офицер, склонившись над ним, внимательно его рассматривает. Это – молодой парень с пышной шевелюрой светло-каштановых волнистых волос и мягким, немного детским овалом лица. Офицер пытается нащупать на его шее пульс, пульса – нет. Вдруг он замечает лежащий на снегу предмет, который принял поначалу, за пулемет. Нагнувшись, он видит, что это – футляр. Осторожно открыв футляр, он видит там… скрипку. Внезапно, откуда-то с балконов верхних этажей слышится душераздирающий женский крик….
Баку. Октябрь, 2012 года