6.
«Ах, Аленка, куколка! Чего же ты натворила? Ведь, всю жизнь себе испортила! И было бы из-за кого. Ладно бы красавец, каких свет не видывал, а то без роду, без племени», - глядя в светящееся огнями иллюминации окно, думал Михаил Никифорович, немного спустя, после того, как улеглась первая волна негодования на жену и дочь. А он уж начал думать, не заболели ли они обе разом: Новый год на носу, а они подарков не заказывают.
Вот подарок, так подарок преподнесла любимая доченька. Как людям теперь в глаза глядеть? Ведь он надышаться на нее не мог, одна она у них, припозднились они с Лидией с детьми. Старой крестьянской закалки, рожденный в двадцать четвертом году, он остался без родителей – сослали их в Казахстан. Да по дороге болезнь всех скосила. Он один и выжил, мать его грудного от сердца оторвала, оставила родне, чем и спасла. Воспитывала тетка по отцу, у которой своих мал-мала меньше. Что уж говорить про одежку, когда сыт не всегда был. Нет, она не злая и не скупая была, чем богаты, как говорится. Только ему без, кола и двора не с руки было жениться. А потом Советская власть выучила, сначала на рабфаке, а потом агрономному делу. Он помнит, как отделился от тетки: братья двоюродные женились оба разом и пока пристрои делали, спали все на кроватях отделенных занавесками. Сколько ночей он слушал, как сопят они со своими женами в метре от него. Тогда он у бывшего председателя колхоза разрешение взял, спать прямо в правлении на скрипучем дермантиновом диване. Потому и на работу раньше всех приходил, и уходил позже всех. Не было счастья, да, как говорится помогло. Заметили его в области, сначала в соседний колхоз, который после войны из ямы выбраться не мог, отправили председательствовать. Вот тогда он первый раз свое жилье получил – заброшенный дом, наверное, выслали хозяев когда-то из него. Он, суеверный, прощения у домового попросил, за то, что вошел хозяином. Молодой, силы были, день-деньской на работе, а он вечерами летними потихоньку домишко в порядок привел, только, кроме стола и табуреток, да деревянного топчана в нем ничего и не было. Одежду, какая была, на гвоздь в стене вешал. Это сейчас у председателей колхозов дома лучше и богаче всех в деревне. Видимо за это и народ его полюбил, ведь слушались и рвали жилы и в посевную, и на прополке, а уж про уборочную и говорить не приходится. Трудное время было, но почему-то счастливое. Оказаться бы опять в нем, променял бы он свое место в обкомовском кресле, где, сколько не гоняйся по области, не снимай с бедовых голов стружку, все равно сплошные приписки, чтобы в центр отрапортовать об успехах. Может, стар он стал, но захотелось ему вдруг на покой. Или опять в деревню с Лидией.
Ему уж тридцать три исполнилось, когда она учительствовать в его колхоз приехала. Могла бы и в городе устроиться, как никак дочь, хотя и преставившегося, но героя войны – генерала Авдеева. Мать ее до сих пор себя генеральшей чувствует, а ведь к восьмидесяти ей. Только Лидушка романтики захотела тогда на его счастье. И бедноты не испугалась. Правда, стараниями Софьи Андреевны дом быстро оброс вещами. Но, слава Богу, не жила она с ними, уж больно въедливая бабенка. Нет, конечно же не бабенка, таких сроду с простолюдинками не спутаешь. Уж стара, да шея до сих пор ровно голову держит, и росточка небольшого, а как будто выше всех. Вот завтра он с ней поговорит, как это они две гусыни одного лебеденка не углядели. Ах, Аленка, Аленка! Если бы раньше сказала матери, может, они, что и придумали по своему бабьему делу, а теперь, что? Четыре месяца уже ребятенку, шевелится, байстрюком расти будет. Попробует он завтра выведать, куда этот гусь делся. Да, ведь на смех его поднимут, дочь даже фамилии его не знает, только имя - Александр. Нет, таких Александрами не кличут, Санька он и не больше. Хорошо, хоть фамилию друга знают – Кузнецов.
Михаил Никифорович отошел от окна, из которого тянуло холодом. Зима, а снегу кот наплакал, померзнут озимые. Прошел на цыпочках к комнате дочери, приоткрыл дверь. Свет из коридора осветил бледное исхудавшее лицо Аленки. «Вот два старых глупца, - подумал он про себя и жену, - ведь еще в октябре, когда отдыхали в Сочи мутило ее от шашлыков и рвало, только они тогда решили, что отравилась она чем-то».