Глава первая.
Елизавета написала в своём дневнике: « 1911 год. Сентябрь. Крым. Курортный сезон близится к концу. Во всём чувствуется замирание жизни. Во всём царствует гамма серо-зелёных оттенков. Настороженная тишина проникает в самую душу. Завтра мы отплываем «Санта – Марией» в Одессу, потом в Италию, возможно, остановимся на несколько дней на Мальте. Когда я сказала об этом отцу, он побледнел. Потом обнял меня и сказал: «Всё будет хорошо. Ничего не бойся» Перед нашим отъездом он закрылся в кабинете с Платоном, они долго о чем-то спорили. О чём?»
Закрыв дневник, Лиза продолжала думать о предстоящем путешествии. Она поняла, что отец отговаривал почему-то мужа от этой поездки. Почему? Радость Лизы поутихла, хотя она готова ко всяким неожиданностям. Подойдя к огромному, почти во всю стену окну, она посмотрела сквозь окроплённое дождём стекло. По серой набережной плыли два-три зонта. Лиза любила слушать музыку тихого дождя.
У выхода она столкнулась с монахом, кланяясь, невольно задержала на нём взгляд. Чёрная сутана никак не соответствовала его красивому холёному лицу. Высокий лоб его - не портили два едва заметные шрама. Монах напоминал того молодого человека, что появился однажды в «Клубе любителей искусств». Неизвестный никому пришелец говорил очень странные вещи о свободе в любви, о ханжестве. Некоторые возмущенные посетители и Лиза в том числе, не дослушав его, покинули тогда клуб. Она шла к морю, чувствуя на себе взгляд странного монаха, Лиза успокаивала себя: «Нет, не он. Это же католический священник».
Мощное судно резало волны, они вскипали и взлетали поющим разноцветным фейерверком, тугие струи ветра, точно невидимые струны, подхватывали их музыку: оратории, кантаты и гимны… - В эту музыку вплетаются слова любви Платона, нет ни одной фальшивой ноты. Лиза счастлива. Красота и изящество манер этой пары притягивает взоры. И восхищение, и зависть скользят по ним. Чужое счастье всегда вызывает противоречивые чувства.
И вдруг Лиза опять увидела того монаха. Он поразительно изменился: в стороне от всех на отдельном кресле он восседал, точно старец - с посохом. Лицо его было сурово, вдохновенно, отрешённо, как лик иконы…- «Видимо, он всю ночь провёл в молитвах, - подумала Елизавета, - и теперь он устремлён в какую-то даль, в бесконечное пространство…» Ко всему, что касается религии, Елизавета относится со вниманием. Церковь, Православная молитва всегда вселяют в неё спокойствие, возвращают радость и уверенность в себе. А здесь…
Ей кажется, что монах следит за ней! Тревога, страх проникают в её душу. – «Он католик, но это не должно меня смущать - успокаивала себя Елизавета, - идеи Владимира Соловьева о единении католицизма и православия, хотя утопичны…»
- Лиза, да ты меня не слушаешь! О чём ты думаешь? – беспокоится Платон, но увидев Сотникова, забывает о своём вопросе. Елизавета недолюбливает этого легкомысленного волокиту. А Сотников широко улыбается, тряхнув своими русыми кудрями, пускает вход своё обаяние.
- Елизавета Петровна!Графиня!. Вы здесь? Простите, я не могу не выразить своего восхищения вами. Ибо вы прекрасны. Вы - морская царица! Не хмурьтесь на меня, пожалуйста…
Но Лиза ему не позволила поцеловать свою руку. Сотников не смутился нисколько, продолжал распространяться в комплементах. Платону не нравилась эта привычка приятеля, но Сотников - не последняя фигура в высшем обществе.
В последнее время Пётр занялся политикой, главное – недавно вернулся из путешествия по Сибири, написал толковую статью о проблемах заселения Сибири. О том и хотел Платон потолковать с ним. Но Сотникова остановить не так просто. Платон терпеливо ему поддакивает:
- Вы, Пётр Евсеевич, конечно, знаток красоты, а женской в особенности…
- Да, не скрываю я от вас - бывал я в «розовых цепях» у женщин много раз,- перефразировал он Блока, зная об особом отношении Елизаветы к этому поэту. – Но, как видите, спасся! Жив, здоров, свободен…
- Однако – слышал я, что была помолвка…- сказал Платон, смеясь.
- Мне не пристало слышать этот вздор, - совсем рассердившись на Платона, Лиза отошла в сторону. – «Тьфу, как можно говорить с таким человеком?»
Взглянув, случайно, на монаха, Лиза испугалась: он смотрел на неё… «О, кто же это?» - Исчезла музыка, остался беспокойный шум усиливающегося ветра, который озорно играл её лёгким, как морская пена платьем. – «Как глупая девчонка!» - сердилась она уже и на себя.
Наконец они с Платоном покидают палубу. На внутренней лестнице и в проходе почти не слышен стук машин, только лёгкое дрожание напоминает об их мощной работе. Полированная красного дерева отделка стен и мягкий ковёр подчёркивают роскошь. В каюте по-домашнему уютно. И всё-таки беспокойство не покидает Елизавету.
- Боже мой! – вздыхая, говорит она, - кажется, весь мир колеблется, как это море, на дне которого ржавеют сотни кораблей. Не разгаданы тайны гибели одних, как гибнут другие. Море – жадное жестокое чудовище!
- Не надо, Лиза, так думать. Успокойся. «Море – лазурное царство. Царство лазури, света, молодости и счастья…»
- Это Тургенев. Когда его читаешь, видишь только кропотливый труд. Он завистник. Знаешь, что он о Пушкине написал? – «Пушкин – есть змея, скрытно в зеленях ветвей сидящая, которой дан глас соловьиный»(1). Так мог сказать только завистливый Сальери.
- Пушкин мудр, как змея, талантлив, как соловей! Вот и всё, что хотел сказать Тургенев. 19 век – наше прошлое. Мы – век двадцатый! Это будет век великих открытий и свершений. Жизнь наша должна быть подстать новому времени: яркой, активной.
- Все не могут быть великими! Ты опять намекаешь, что моя жизнь убога?
- Нет. Мы просто ссоримся, потому что ты не можешь забыть о моей предстоящей поездке в Сибирь.
- Не поэтому. Это ты думаешь о Сибири непрестанно. Тебе не жаль ни старинной усадьбы, ни яблоневого сада, ни речки родниковой! Если ты можешь жить без всего этого, то обо мне и говорить нечего.
- Но что же делать? Сибирь – единственный мой шанс! А ты – ты совсем другое. Ты всегда была и будешь со мной – и во сне, и наяву… Я закрываю глаза и - вижу тебя. Птицы, цветы, небо, солнце! Вокруг тебя светлый нимб. Всё любуется тобой.
- Я не святая! – сердится Лиза, - ты сегодня ужасно банален
- Да, да! Потому что я безумно влюблён в вас, княжна Карская, - отвечает Платон, обнимая и целуя жену.
- Мне страшно, Платон. Ты меня не понимаешь. Твоё общение с Сотниковым, с этим циником …Это неприлично, это предательство.
- Прости, Лиза, но мне нужно с ним переговорить о деле. Разговор наш не окончен. Мы договорились встретиться с Петром в ресторане. Тебе придётся побыть немного здесь одной. Бархатные глаза Елизаветы потемнели. В этом взгляде отразилась вся женская судьба – любить, вечно ждать ответной любви. Бледность её лица сливается с белой матовой шеей, обвитой жемчугами. Эта значительная затаённая улыбка на устах сводит с ума Платона. - «Неужели ты не можешь поделиться частицей своей силы? Ведь она мне так нужна. Нам нельзя расставаться" А она отвернулась, пряча печаль, сказала:
- Я понимаю, что тебе нужно в жизни очень - много, кроме меня…
- Так же, как и тебе, любимая! Музыка, искусство, литература…
- Без тебя мне ничего не нужно, - отвечает Лиза. Он слышит, как сильно бьётся её сердце. Платону уже не хочется идти на встречу с Сотниковым, говорить с ним о Сибири.- «Господи, она совсем ещё дитя. Её опасно оставлять одну!» Но через минуту это состояние прошло. – «А почему не поговорить о Сибири? До весны ещё уйма времени. Окончательное решение рано принимать» Энтузиазм, упрямство или, может, «стоицизм», доставшийся ему от далёких предков победили.
- Мы никогда не расстанемся, - заверил он жену и пошёл в ресторан на встречу с Сотниковым. (Продолжение следует)