Есть поговорка «Свой своему поневоле друг». Но к некоторым, даже самым близким родственникам применима другая: «С такими друзьями и врагов не надо». Вот и сейчас, в Вербное воскресенье две родных сестры умудрились в очередной раз поссориться прямо на ступенях собора, великое освящение которого вместе наблюдали три года тому назад.
Мимо спускался выходящий из храма народ с ветками в руках, щурясь от попавших на лица капель воды и улыбаясь. Кто-то радовался великому празднику входа Господня в Иерусалим, кто-то послаблению уже поднадоевшего поста, кто-то просто тому факту, что вчера в город наконец-то пришла долгожданная весна.
Только Женя и Маша не радовались. Они были настолько поглощены выяснением отношений, что не замечали даже того, что некоторые не в меру спешащие прихожане случайно задевали их, затеявших жаркий спор прямо на лестнице.
- Опять ты за полночь слушала это своё НЛО и подготовку к Причастию, как всегда, прохалявила! Так за весь Великий пост и не причастилась ни разу.
- Если уж на то пошло, я слушала не группу UFO, а раритетные записи “Middle of the road”.
- Хрен редьки не слаще…
Маша подумала было отпустить совсем уж непристойную колкость, упомянув двойное значение слова «хрен», но вовремя одумалась и не стала неприлично ругаться в святом месте.
- Ты когда причащаться святых Христовых Тайн собираешься? – продолжала между тем Женя.
- На Пасху, вестимо.
- Всего трижды в год, ага – на Рождество, Пасху и Покров. Маловато будет. А на Страстной неделе поговеть? Или всё-таки намылилась на концерт этого своего Кена? Имя-то какое, тьфу! Как смазливый мальчишка из кукольного набора, что папа мне в детстве подарил.
- Папа по большому блату достал для нас набор кукол «Барби и её друзья» в годы, когда всё было дефицитом. А ты с неофитским задором отрезала Барби голову и спустила в унитаз. Можно было бы и почтительнее отнестись к подарку отца. А то получается, как у фарисеев, обряды соблюдаешь, а заповедь почитать родителей в топку.
- Воспоминания о детстве потом. Лучше бы вспоминала о родителях, когда отрываешься в компании однокурсников, забывая предупредить мать, что будешь дома поздно и в нетрезвом виде. Ещё и ещё раз тебе говорю: не превращай страстнУю неделю в стрАстную.
- Но как объяснить музыканту-протестанту, что у православных Великий пост? Он уедет, а другого такого шанса может и не быть, он уже стар.
Так ни до чего и не договорившись, они добрались до родного дома.
Такие они разные были, эти две сестры, Евгения и Мария, что оставалось только диву даваться, как от одних и тех же родителей могли произойти дочери, представлявшие почти полную противоположность друг другу.
Старшая, православная фундаменталистка, являла собой пример настолько суровой аскетики, насколько это возможно в миру – ревностно соблюдала все посты, запреты и каноны, отвергая даже невинные развлечения и сторонясь любых нецерковных культурных явлений. Единственное, что её по-настоящему увлекало, кроме религии, это архитектура. По этой специальности она и работала. Но одновременно служила и Церкви – в епархии активно шло строительство новых храмов, и кому-то надо было их проектировать. Но и тут она не отступила от своего фундаментализма – в своих проектах она стремилась создать строения, максимально каноничные, пусть даже в ущерб надёжности и функциональности. Для неё было немалым подвигом заставить себя ходить вместе с сестрой в полюбившийся сестре с первой службы кафедральный собор, который она считала модернистским. А храмами, переделанными из зданий другого назначения, она вообще брезговала, и никакие уговоры о том, что литургия, она и в катакомбах литургия, на неё не действовали.
Младшая же, напротив, была заядлой рок-н-ролльщицей. Это увлечение пришло к ней в подростковом возрасте, ещё до всеобщего распространения широкополосного интернета. Она взахлёб слушала на папином музыкальном центре кассеты, что могла достать у друзей. Особенно гордилась теми, что купила в Чехии, куда ездила на школьные спортивные соревнования. Потом на смену школьной скамье пришла университетская, а на смену кассетам с рок-н-роллом пришли mp3-диски с хард-роком. И список друзей существенно обновился. Родители и сестра догадывались, что ребята из рок-тусовки попивают. Ходили слухи, что некоторые из них рискнули попробовать и травку. Но пока что никаких серьёзных неприятностей с ними, к счастью, не происходило, и родители смотрели на это сквозь пальцы – когда же, мол, веселиться, если не в молодости. А Евгения сокрушалась, что Машка стала совсем неуправляемой.
Нет, в Бога она, конечно, верила. Но в храм ходила нерегулярно, а вычитывание утреннего и вечернего правила представляло для неё серьёзную проблему.
Даже по стилю в одежде сёстры разительно отличались. Если старшая одевалась исключительно строго, предпочитая тёмные тона, то младшая стремилась одеться поярче везде, где позволяла обстановка.
Не случайно Мария с первой службы полюбила кафедральный собор с огромными окнами. Вообще, в их родном городе, дождливом и туманном, солнечные дни редкость, но, что удивительно, за несколько лет богослужений в соборе, когда там служил литургию епископ, во время этих служб ни одна капля не упала на его золочёные купола. Особенно сильно впечатляло Марию, когда во время всенощной дьякон произносил «Слава Тебе, показавшему нам свет», и в западные окна врывался шальной солнечный луч, расцвечивая и без того блестящий иконостас.
В общем, Женя твёрдо верила, что православие – это крест, а Маша, что православие – это радость.
Но я отвлёкся. А сёстры, тем временем, продолжая спор, доехали до дома и, переступив порог квартиры, разошлись по своим комнатам – старшая читать акафист, а младшая писать дипломную работу. До защиты оставалось всего два месяца.
- Ну и катись на свидание к своему Кену! – в сердцах бросила напоследок Женя, громко хлопнув дверью.
Она, конечно, знала, что между престарелым британским музыкантом и юной русской студенткой ничего не может быть по определению. А парня, который пригласил Марию на концерт, зовут Павел. Просто ей было немного завидно, что красота между сёстрами распределилась явно неравномерно, в результате чего она в свои почти тридцать лет так и не сумела выйти замуж, а вокруг Машки ребята табуном увиваются.
Наговорившись вдоволь по дороге из храма домой, в последующие сутки сёстры не разговаривали совсем, за исключением короткого приветствия за совместным завтраком. Вечером воскресного дня Женя углубилась в Архикад, вычерчивая очередной проект. А Маша в дипломную работу. Надо было успеть больше, чем обычно за день – завтра утром нужно подойти к научному руководителю и представить промежуточные результаты. Вечером концерт, само собой. После него этот романтик Пашка, если вчерашнее потепление будет продолжаться, наверняка захочет побродить по улицам за полночь. Так что, во вторник проснуться удастся только ближе к обеду. То есть, полтора дня из рабочего процесса выпадают. Остаётся ровно двое суток до того, как в четверг ей снова предстоит встреча с научным руководителем. Ближе к полуночи она так устала, что снова на автомате доползла до кровати и тут же уснула без молитвы, о чём успела пожалеть в последний миг перед засыпанием.
Вечером понедельника, когда Женя вернулась с работы, Маша накрыла на стол заранее приготовленный ужин, за которым сёстры не проронили ни слова, затем они переоделись и сели в один и тот же троллейбус. Но Женя вышла раньше, у храма, где уже началось вечернее богослужение, а Маша поехала на три остановки дальше. Женя не признавала высокий каблук, поэтому достаточно быстро пересекла площадь и, распахнув тяжёлую дубовую дверь, исчезла под сводами. Маша тоже не признавала каблуки, но не по сакральным соображениям, а по неформальным, предпочитая джинсы и кеды, поэтому тоже достаточно быстро пересекла площадку, где загорелые рабочие, не обращая внимания на прохожих, укладывали плитку, и оказалась в здании бывшего кинотеатра, где ныне располагался концертный зал. Она была одна. Уже перед самым её выходом из дома Паша позвонил и предупредил, что после работы генеральный директор сорвал его по личным нуждам в свою загородную резиденцию, надолго. Но она не очень-то и расстроилась по этому поводу. Ведь за сценой уже настраивал гитару Кен Хенсли. Думаю, многие уже успели догадаться, какая у вышеупомянутого Кена фамилия.
Всё в этом концерте было нетипично. И приезд одного из отцов-основателей хард-рока в провинциальный русский город. И тот факт, что клавишник будет играть на гитаре. И то, что рок-концерт проходит в зале с сидячими местами. Это даже не столько рок-концерт, сколько творческая встреча старого гения с наиболее преданными поклонниками. Хенсли негромко пел старые и новые композиции под собственный аккомпанемент на акустической гитаре, но часто и надолго прерывался, чтобы отвечать на записки из зала и рассказывать о своей богатой событиями жизни. Организаторы предусмотрели и то, что многие зрители не говорят по-английски. Записки на русском переводил один из охранников, приставленных к музыканту, знающий оба языка. Он же переводил для зала и реплики музыканта.
Но Маша, что должна была через два месяца защитить диплом по специальности «Лингвистика и межкультурная коммуникация», писала записки на чистом английском языке и досадовала, что слишком громкий переводчик мешает ей расслышать голос самого Хенсли.
Однако мероприятие затягивалось. Мария смотрела на часы, успеет ли она до того, как закончится движение общественного транспорта. Такси для студентки – роскошь, позволительная лишь в исключительных случаях.
- Служба в храме давно кончилась. Женька, наверно, уже дома, - подумала она между делом. Почти что равнодушно.
Тут, как назло, у неё в кармане зазвонил телефон, который она отключала только во время богослужений в храме. На экране высветился контакт из списка – «Мигрень». Так она «ласково» прозвала сестру.
- Ну вот, опять будет выговаривать за то, что припозднилась. Я же предупредила, что задержусь, - скривилась Мария.
Пару секунд она раздумывала, отвечать или сбросить вызов, но женская интуиция подсказала ей, что надо ответить.
- Старший лейтенант МЧС Петров, - раздался в трубке незнакомый мужской голос, вызвавший у Маши разрыв шаблона.
- А где Женька? – вскричала она так громко, что в её сторону обернулись не только зрители, но и переводчик.
- Я нахожусь на разворотном кольце, угол улиц Горького и Островского, - продолжил офицер МЧС, - тут грузовик «Ивеко» на полном ходу протаранил троллейбус, набитый пассажирами. Я взял у пострадавшей девушки чудом уцелевший телефон и обзваниваю контакты, что могут принадлежать её родственникам. Ваш номер был записан, как «Сестрёнка». По номеру «Мама» я уже позвонил. Если я ошибся номером, прошу прощения за беспокойство.
- Документы у девушки с собой были? – уцепилась Мария за последнюю соломинку, а в мозгу с каждым ударом сердца пульсировала мысль: «Не она! Не она!! Не она!!!»
Но после того как офицер назвал знакомые с раннего детства фамилию, имя и отчество, стало ясно, что в страшную аварию попала именно Женя.
- Она тяжело ранена? – упавшим голосом спросила Маша, предчувствуя самое худое.
- Мы погрузили её в машину скорой помощи, через минуту отъезжаем в БСМП, - всё также бесстрастно продолжил старший лейтенант. Пару секунд он помолчал, размышляя, стоит ли рубить правду-матку, и решил говорить начистоту: скажу прямо, шансов выжить маловато. Мой вам совет – поезжайте в больницу. Немедленно. Тогда вы успеете с ней попрощаться. Моё дело доложить. Конец связи.
И, не желая продолжать этот тяжёлый разговор ни секунды, офицер отключился.
А Маша уронила телефон на пол, обхватила голову руками и зарыдала.
Это уже заметил и сам Хенсли.
- О чём плачет прекрасная русская девушка? – обратился он к ней. Естественно, по-английски.
Мария знала английский почти что в совершенстве, но сейчас, в состоянии аффекта, путала слова, сбиваясь то на родной русский, то на изучаемый ей в качестве второго языка испанский. Но всё-таки смогла объяснить музыканту суть нежданно приключившегося с ней горя.
Кен принял решение мгновенно.
- Вызывайте такси, Мэри, я оплачу - мы поедем к вашей сестре вместе.
Прибежавший на шум менеджер пытался урезонить звезду, но тщетно. В ответ на замечание, что его график расписан по минутам, он коротко бросил:
- Я полечу следующим самолётом. Увидимся с вами в Санкт-Петербурге.
И, взяв под руку Марию, всё ещё дрожащую от слёз, покинул зал.
Отбиваясь от дежурных врачей, что, не веря своим глазам, пытались выпросить у знаменитости автограф, Кен и Мария прошли в палату реанимации. Евгения лежала без сознания, замотанная в бинты, почти как мумия. Попискивал аппарат искусственного жизнеобеспечения, отбивая ритм всё ещё чудом державшейся в её теле души.
Маша поглаживала холодеющую руку сестры:
- Женечка, милая, прости, что была так груба и несправедлива к тебе. Если бы я могла хоть что-нибудь сделать для тебя хоть сейчас, хоть сей момент…
Тут в её шёпот вмешался Кен. Тоже шёпотом, так как ему казалось, будто бы Евгения спит, и он боялся случайно разбудить её:
- Во время гастролей в Нью-Йорке я услышал в одном местном баре занимательную историю от посетителя, подсевшего за наш столик. Не знаю, правду говорил он или врал, но я склонен ему верить. В 1969 году его мать умирала от рака и в предсмертном бреду требовала привести к ней её любимого певца Роя Орбиссона. Без всякой надежды он всеми правдами и неправдами достал его прямой номер телефона, и каково же было его удивление, когда Рой согласился. И что ты думаешь? После того, как он спел у её постели, она пошла на поправку. И дожила до 91-го года, пережив самого Орбиссона. Потому я и захотел поехать с тобой, надеясь, что может быть, хоть я и похуже Орбиссона пою, это спасёт жизнь хотя бы одного человека. Я, как христианин, убеждён, что все мои миллионы фунтов ничего не стоят, в сравнении с возможностью спасти жизнь хоть кому-нибудь. Да, я христианин. У тебя на шее крест, и у меня на шее крест. Мы верим в одного Бога, хоть и чтим Его несколько по-иному. Я так торопился, что забыл гитару на концерте. Сможешь достать?
- Да-да, конечно, ради Жени хоть что угодно, - послушно закивала Маша и поспешно выбежала из палаты, а Кен остался сидеть там.
Дежурный хирург, обрабатывавший Евгению, сам оказался большим меломаном, и в ординаторской нашлась гитара, которую он брал с собой на дежурство, чтобы тихонько поигрывать в перерывах между делами, если ночь не слишком бурная. Мария и Кен разрешили и ему присутствовать при таком необычном выступлении знаменитого музыканта.
Хенсли не знал с чего начинать, но чёрные одежды Жени, выглядывавшие из-под бинтов, сами подсказали ему исполнить песню “Lady in black”. Потом он сыграл что-то другое, но вместо третьей песни снова начал “Lady in black”. И в конце, когда певец протяжно кричал одну ноту, Женя открыла глаза:
- Где я? Кто я? То есть, я-то знаю, кто я, а кто эти люди с тобой, Маша?
- Ты попала в ДТП, - всхлипнула Маша, утирая глаза стерильной медицинской салфеткой, за неимением платка, - этот молодой в халате тебя оперировал, а этот старик с гитарой – Кен Хенсли, - произнесла она, никак не выделяя интонацией его фамилию, как будто музыкант каждый вечер наведывался петь для пациентов этой больницы.
- У него на шее крест, - задумчиво произнесла Женя, - значит, религия и рок совместимы.
- У него крест побольше, чем у тебя, и любви к ближним, между прочим, тоже побольше, - съязвила Маша, снова превращаясь во вредную младшую сестрёнку, не устававшую ругаться со старшей.
- Ты победила, - прошептала Женя, и попыталась улыбнуться, насколько это было возможно в полуобморочном состоянии после большой кровопотери, - но какое имеют значение все эти идеологические споры, когда родные сёстры наконец-то смогли примириться.
Они бы обнялись, но Маша не решилась прикасаться к Жене, опасаясь причинить ей боль.
Евгения выписалась из больницы в начале июня. А перед самым Рождественским постом обвенчалась с хирургом, дежурившим в ту ночь. И теперь они вчетвером: Женя, Толик, Маша и Паша, любят собраться вместе и послушать, как Маша играет песни Джоан Баез на гитаре, на которой расписался маркером сам Кен Хенсли. Это единственный автограф, что он согласился дать в тот вечер в больнице.
16.10.12.