Продолжение: Анна Ярославна - королева франков.
22. Король и министр.
Когда они вышли король заметил Гослену
– Уж очень сентиментальны, мягки и рассудительны наши славянские друзья!
– Сигурд вовсе не сентиментален. Он поддерживает тех, кто сохранил ему жизнь: хотя могли и отобрать. Он и есть своеобразный продукт их милосердия, вернее милосердия королевы Анны – хотя это одно и тоже. И главное – он их преданный друг и, поверьте – это не плата за пощаду.
Король заинтригованно глянул на Гослена.
– Я что-то слышал от Роже. Он несколько раз пытался мне рассказать о каком-то монстре-разбойнике… Это Сигурд? Поразительно! У Анны с епископом произошла размолвка по этому поводу?
– Скорее: неудачное нравоучение, которое пытался прочитать Роже вашей невесте, но получилось совсем наоборот. Принцесса Анна, попросту напомнила Роже, что не подобает при его сане быть столь кровожадным!
– Не понял?
– Епископ требовал передать Сигурда палачу, – пояснил Гослен.
– Его можно понять – правильно требовал! Разбойник должен висеть на виселице, иначе, по дорогам вообще нельзя будет передвигаться.
– Анна поступила иначе и в этом проявились её природный ум, прозорливость и, если хотите, дальновидность. Она увидела в этом великане нечто такое, чего, никто из нас, к сожалению, рассмотреть не смог, в том числе и я.
– Что, например? Что такого, что могло бы повлиять на её решение? Ведь отец королевы, мой тесть Ярослав, так же борется с разбойниками и сурово их карает.
– Не будем затрагивать Рабастию – её обычаев я не знаю, но, раз особа такого ранга поступает таким образом: значит, в этом королевстве всё обстоит, несколько иначе?!
– Так что же она увидела в нём? – нетерпеливо повёл плечами Генрих. Его стал раздражать поучительный голос учителя.
– Думаю, в его глазах она увидела внутренний мир викинга и душу сильного человека попавшего в беду. Причём, попавшего в неё, значительно раньше, чем в плен.
– Что ж это за случай или беда, которые, вывели его на разбой среди белого дня? – вскричал король. Ему надоело вытягивать из министра каждое слово.
– У нас, каждый вассал безобразничает на дорогах, и эта проблема, пока что неразрешима. – Гослен ненадолго задумался, затем продолжил: – Причин для совершения неприглядных поступков в жизни множество. Мы совершаем их бездумно, сожалея об этом уже тогда, когда изменить ничего не можем. Есть и у Сигурда тайна. Тянется она, видимо, из очень нерадостного и непростого прошлого, из детства. Принцесса интуитивно ощутила его беду, беду большую – с которой норманн живёт уже множество лет. Но главное, ваша супруга безошибочно определила в нём сильную личность с огромным внутренним миром. Естество принцессы не позволило слепому случаю уничтожить такого индивидуума. С этого момента, Сигурд предан королеве, как и Мстислав с русичами. Он, кстати, уже множество раз доказал это. Не возглавь норманн атаку рыцарей на мятежников в критический момент, битва неизвестно, чем бы закончилась. Не переговори он с викингами, которыми командовал его двоюродный дядя, возможно свадебный обоз, так и не добрался бы до Парижа, а мы с вами, не сидели и не беседовали на эту тему. Но, главное, вы, мой король, возможно так бы никогда и не увидели свою супругу. Так что рукой принцессы Анны двигало божеское провидение.
– Не скрою, воин он знатный! Но вы сказали дядей?
– Да! Отрядом командовал его дядя, ярл из Норвегии и он приказал ему захватить принцессу и нас.
Услышав такое, король резко поднялся из кресла.
– Как? Была такая опасность?
– Нет, небыло! – улыбнулся Гослен.
– Яснее! – сверкнул глазами Капет.
– Сигурд вытащил меч и предупредил дядю, что не пропустит ни одного нормандца к обозу и принцессе. Мстислав со своими дружинниками сделали тоже самое. Дядя сильно осерчал, но против племянника и русичей выступить не решился.
Король опять сел и какое-то время молчал. Гослен ему не мешал.
– Почему мне не доложил об этом Роже? – голос его подобрел от услышанного.
– Роже был сердит на Сигурда, думаю, в этом причина.
– Хорошо, я разберусь с ним! – потеребил Генрих бороду.
– Не стоит придавать этому такое значение. Роже можно понять – он опасался за жизнь невесты.
– Непонятно, как-то опасался! – уже совсем мягко произнес король.
– Каждый из нас служит вам, мой король и выполнял свою миссию. Роже её исполнил хорошо – не корите его!
Капет неопределенно покачал головой и махнул рукой, решив прекратить разговор.
Гослен же, решив перевести разговор в другое русло, заметил:
– Епископ, обладай он даром красноречия вашей супруги, стал бы известнейшим проповедником в латинском мире. Но, увы, обладая немалыми добродетелями, этой – ему не дано. Во время диспута принцесса Анна за считанные минуты, словами из Библии и Учения нашего Учителя Иисуса, повергла его в очень сильное расстройство. Он попросту не знал, что ей ответить
– На Роже это не похоже?
– Я и сам не поверил бы – не будь тому свидетелем. Епископ был беспомощен, как ребёнок. Он не нашёл ни одного довода, чтобы хоть как-то, с достоинством выйти из этого спора. Принцесса, напротив, была настолько убедительна, что создалось впечатление, что священник она, а не Роже.
– И, тем не менее, повторюсь: уж очень добродетельно и сентиментально окружение супруги! – вернулся к началу разговора король
Произнеся фразу, Генрих решил дождаться ответа и устремил взор на министра. Капет хитрил, задавая вопросы провокационного характера. Он согласен был с Госленом во многом, но как объяснишь это вассалам?
– Может нам этого и не хватает? – понимая, чего ожидает от него суверен, предположил Гослен.
– Вы тоже, мой друг, заболели этой болезнью? Последнее время я вас не узнаю.
– Это единственная болезнь, которой я рекомендую заболеть и Вам, мой король, как и некоторым придворным из вашего окружения.
– Не понимаю! В наше время проявить слабость – значить погибнуть!
– Увы, это не слабость – это добродетели, которые были присущи вашему отцу, но которые, почему-то стали замалчиваться при дворе. Собственно о них все забыли. Сентиментальность мягкость и рассудительность, как вы выражаетесь – лучше бессердечия, жестокости и непродуманности в поступках. Кроме всего, они сродни разумной дипломатии.
Гослен забыл на минуту, что перед ним зрелый муж, король, а не неопытный юноша, которому он когда-то помогал делать первые шаги в управлении королевством. И этот муж вдруг вспыхнул гневом: в последнее время с ним это случалось.
– Не забывайтесь, сеньор де Шони! После предательства собственной матери и братца, я такую болезнь не приветствую и она не получит распространение при дворе. Пусть Роберт не надеется на снисхождение, если замешен в мятеже графа Анжуйского!
Король вскочил с кресла и начал мерить небольшую комнату широкими шагами.
– Генрих, я имею право говорить тебе правду – нравится тебе это или нет! Ибо моя правда, тебе ни чем не вредит, а только учит. Если вассалы будут говорить о тебе, как неразумном, вспыльчивом суверене – тогда беда. Они могут тебе не подчиняться, даже сражаться, отстаивая свои мелочные интересы, но они всегда должны видеть в тебе сеньора и мудрого сюзерена. Это произойдёт только тогда, когда твой ум будет работать, взвешивая все за и против, а уж потом – эти замыслы будут претворяться в жизнь руками. Ум – это ты, твоя семья и друзья-советники; руки – вассалы и воины, осуществляющие твои планы. Ум поступает, как ты говоришь, сентиментально, мягко и рассудительно, выискивая мирные пути решения вопроса; руки – выполняют задуманное, действуя более жёстко. Из всего сказанного ты не должен забывать одного: ни в коем случае не позволять рукам делать что-либо, вопреки, своему разуму. Мудрость королей зиждется не на силе и жестокости, а на милосердии и справедливости.
– Ты мне рассказываешь о вещах, которые необходимы и которым я следую… – Генрих опять заходил по зале. – Но не всегда добро – считается достоинством. Часто, его не понимают и воспринимают как слабость.
– Берите пример с супруги, мой король. Её силе воли и твердости духа – можно позавидовать, и вместе с тем – нет мягче и добрее королевы. По крайней мере, знай: именно она та причина, почему твой двор и окружающие тебя люди начинают меняться. Она источник того заболевания, по причине которого, ты перестаешь понимать своих людей. Считай, что этой болезнью заразился и я!
Сенешаль закончил речь, тяжело дыша от нервного напряжения. Давно он хотел высказаться своему ученику – еще с приезда Анны во Францию. И если бы не она, он, видимо, так бы никогда на это и не решился.
– Ты впервые со мной так заговорил. Даже, когда я был юн и неопытен, ты себе этого не позволял.
Король задумчиво смотрел на Гослена. Он вдруг подумал: – Кто она – моя Анна? Она действительно изменяет людей. Неужели так сильна!? В новобрачную ночь, мне так не казалось. Передо мной была растерянная и несчастная девушка.
– Не хочу огорчать моего короля, но повторяю: только я имею право говорить вам то, что вам неприятно слышать. В конце-концов меня наделил этим правом король Роберт, прозванный Благочестивым.
– Да наделил! Я это знаю. Знаю и верю, что ты, учитель, хочешь мне и всей королевской семье, только благоденствия, но и ты можешь ошибаться.
Генрих не гневался. За последние несколько лет он впервые воспринял критику в свой адрес спокойно. – Чудно! – подумал он, – Меняюсь, кажется, и я! – В словах старого друга и учителя он почувствовал боль и беспокойство. Возможно, у Капета впервые шевельнулась искренняя благодарность к министру.
– Да… Анна, Анна!.. – вымолвил он вслух, созвучно мыслям.
Не замечая метаморфозы происшедшей с учеником и сеньором, Гослен продолжил:
– Ошибаться? Да! И я могу ошибаться. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Но, чтобы исправить ошибку я готов даже в свои годы выслушать дельный совет. Вам необходимо быть милосерднее: излишняя жестокость не нужна – её и так много.
– Родственников мятежного графа необходимо помиловать? – Вопросительно глянул король.
Он удобно уселся в кресло и жестом предложил присесть и сенешалю.
– Посоветуйтесь с королевой Анной: лучше неё, вам никто не даст совет. Впрочем, я догадываюсь, как, наверное, и вы, что скажет ваша супруга.
Гослен сел на стоявшее невдалеке кресло поменьше. Король улыбнулся и повторил:
– Ах, Анна… Анна! – а про себя подумал: – Полюбишь ли ты меня так, как люблю тебя я, – и вздохнул.
– Мой король, хочет что-то сказать? – поинтересовался советник, чувствуя, что тот недоговаривает.
– Нет, нет! В другой раз. Ничего существенного. – Он неопределенно махнул рукой. – Не рассказывать же учителю, что брачной ночи попросту не было. – Как-нибудь в другой раз, – повторил король. На этом разговор и завершился.
Разыскав Улеба, Роман и Сигурд сообщили о задании короля. Тот кивнул в знак согласия и попросил друзей отправляться в путь. Он – проведет женщин и детей подальше от воинства, и нагонит их за Блуа. Затем, Улеб попросил у Романа, кое-что из трофеев, доставшихся после дележа обоза мятежников. Не задавая вопросов, друг сложил к его ногам ворох всякой всячины.
– Бери. Здесь одежда и хозяйский скарб – я даже не смотрел, что принесли от графа Галерана.
Добавив к этим вещам свои трофеи, Улеб подозвал жестом девушку в плаще и указал на них. Та, вначале не поняв, затем закивала головой и благодарно улыбнулась. Наблюдая за этой сценой, Сигурд отвязал от луки седла ворох своего добра и сбросил на землю. Затем, передавая ему кошель с остатками солидов, сказал:
– Когда они придут на пепелища, им это поможет! Ты готов? – спросил он уже у Романа и, получив утвердительный кивок, они, махнув бедолагам рукой на прощание, направились в Париж.
Женщины долго махали им вслед, вознося Богу молитвы за их здравие. Проследив, чтобы добро разделили между всеми, Улеб решил немедленно тронуться в путь. Идти было недалеко, но уставшим и напуганным женщинам, кратковременный отдых мало освежил силы. И всё же, пережитый ужас и неожиданная свобода, сыграли свою роль. Никто не решался оставаться в этом страшном месте.
Колона бывших пленниц, под недоуменными взглядами идущего навстречу воинства, двинулась в обратную сторону, подальше от королевской армии. Улеб и пятеро выделенных всадников, следили за тем, чтобы от колоны никто не отстал. Шли всю ночь. Отправленные королём на поиски графа отряды, попадались всё реже. Только под утро, дружинник разрешил женщинам отдохнуть, покормить детей и поесть самим. После непродолжительной остановки, опять тронулись в путь. Идти осталось немного. Увидев родные места, женщины пошли быстрее. Детей несли на руках. Несколько малышей ехали на лошадях воинов сопровождения, давно спешившихся и идущих рядом. Так прошли ещё какое-то расстояние. Наконец, решив, что те в безопасности, Улеб стал отпускать их небольшими группами по своим деревням. Каждой из них он давал по несколько солидов из кошелька Сигурда и своих сбережений.
Прощание с избавителем было трогательным. Женщины, девушки и дети со слезами на глазах, лопотали слова благодарности на незнакомом воину наречии. Не понимая, что они говорят, он только кивал и гладил детей по голове. Улеб раздал несчастным все деньги, – около 200 солидов и 600 денье. Девушка в плаще поцеловала его на прощанье, чем ввела рыцаря в немалое смущение. Даже воины сопровождения, расчувствовались и выделили немного денег от себя. Небольшими группками, женщины с детьми по разным дорогам и тропкам начали расходиться. Что их ждёт дома?.. Один Бог ведает! Улеб и воины, развернув лошадей, отправились догонять королевскую армию. Погоняя верного коня, дружинник уже на следующий день встретился в Блуа с Романом и Сигурдом.
В ознаменование победы над мятежниками, король преподнёс большие дары базилике Сен-Мартен. Хлодвиг Великий, во время похода на Аквитанию в 484-485 годах, поклялся возле неё в присутствии епископа: перейти в христианскую веру. Приняв крещение в 486 году (по другой версии в 496 г.), он, впоследствии, разбив визиготов и завоевав Аквитанию, подарил захваченные сокровища церкви города Тура, в которой находилась гробница Святого Мартина. Преклонив колени у алтаря со словами благодарности святому и Святой Женевьеве, Генрих Капет не мог избавиться от мысли, что следующим врагом Франции будет сам герцог Нормандский.
С триумфом прибыв в Париж, король триумфатором себя не чувствовал. По случаю победы, в честь верных соратников в Санлисе было устроено пиршественное угощение. Поминали мужество павших и славили доблесть живых рыцарей. Поднимали кубки вина за здоровье короля Генриха и, несколько чаще, чем хотелось бы сюзерену, за здоровье молодого герцога Нормандского. Капет понимал: победу с ним разделил Вильгельм, если даже не больше. Его озабоченность не могли не заметить Анна и близкое окружение. На недоуменный вопрос супруги, о причине его беспокойства, он, извинившись, вместо ответа, по совету Гослена спросил:
– Как считает моя супруга, стоит ли в наказание за сбежавшего мятежника Мартелла Анжуйского – казнить нескольких его родственников? Этого требуют наши законы и справедливость?
Королева почувствовала, что вопрос задан не случайно.
– Тебе, мой супруг, следует поступать по законам своего королевства, если они не идут в разрез с убеждениями франков! Впрочем, Салическую правду я знаю плохо.
– Идут в разрез. Вся северная часть королевства, или, почти вся, считают, что нужно казнить. Южная часть – наоборот. Что скажешь ты?
– Я всегда считала милосердие, лучшим советчиком в самых сложных вопросах. Моё мнение: нужно пощадить! – она не понимала супруга.
– Милосердие – милосердием, но законы не нами писаны. За родича должны ответить родственники. Ты же знаешь, что произошло с родичами Генелона, когда его защитник проиграл спор в суде? – Анна не торопилась с ответом. – Не знаешь? – отреагировал по-своему Капет на молчание супруги. – Тридцать человек из его родни повисли в Проклятом лесу.
– Ты этому веришь? Скорее, это вымысел сказителя – он не должен влиять на твоё решение.
– Так, вы хорошо знаете историю епископа Роланда?.. – перешел вдруг на «вы», супруг.
– Доводилось читать. Его дивная жизнь известна и в нашем королевстве.
– Хорошо, а что вы скажете о расправе Гуго Капета с предателем виконтом в 991 году?
Анна пожала плечами.
– Я этой истории не знаю.
– Он был вассалом, вассала своего суверена и оборонял Мелен, отказавшись сдать крепость моему деду. Вернув город, дед велел казнить не только виконта, но и его жену – подвесив её за ноги вниз головой, оголив при этом все срамные места. Так она и весела, пока не испустила дух.
– Наверное, ваш дед был прав в отношении виконта, который, как я поняла, нарушил вассальную клятву его вассалу, но казнь слабой и беззащитной женщины – это говорит не в пользу зачинателя новой династии. Такие законы не имеют права на жизнь – это жестокие законы!
– Возможно! Но, кто ж может их изменить?
– Я думала: вы, король?!
От неожиданности, супруг потерял дар речи. Такого он не ожидал. Последняя фраза сразила его, что называется, наповал. Менять законы?!.. Ну и ну!.. Ему это и в голову не приходило. Он даже не разгневался. Он вообще не мог гневаться на супругу, уж очень сильно любил её. Раздумывая некоторое время над ответом, Генрих, наконец, негромко вымолвил:
– Да, я, король! Возможно, я могу их изменить. Но перед тем, как убедить в своей правоте половину Франции, мне необходимо самому в этом убедиться.
– Ты хочешь знать, почему смех лучше слез? – Анна перешла опять на «ты», – или, отчего чувство мести – хуже благодарности? Может объяснить, почему жизнь приятней смерти, а мир лучше войны? – Она, произносила слова отрывисто, с горечью в голосе. – Не кажется ли тебе, дорогой супруг, что ты, потакая своим жестокосердным вассалам и, творя жестокость, сам рубишь сук на котором сидишь. Ты получил в приданое огромные богатства. Используй их для процветания королевства, а не растрать на две-три войны.
Жестокость франков, уничтожавших друг друга – поражала Анну.
– Ты говоришь на процветание? – вернулся к обращению на «ты» и король. – С такими, как Жоффруа Мартелл, есть только один способ решения спора – война. И ты это прекрасно понимаешь.
– Война происходит тогда, когда двум амбициозным правителям, нечего сказать друг другу. Сила должна соседствовать с умом. Если этого не происходит – горе народам, живущим на землях неразумных упрямцев.
– Он не правитель – он вассал, нарушивший клятву верности своему сеньору и должен понести наказание!
– Наказывай его, но не сей смерть вокруг!
– Я такое слышу впервые! Вы меня поражаете! – Генрих пристально посмотрел на супругу. – Вы говорите о вещах, непонятных ни мне, ни моему окружению.
– Я говорю о разуме, который всегда должен торжествовать над силой. Не этому ли учит христианская вера и церковь? – она с удовлетворением заметила в голосе супруга нерешительность. Ей стала ясна причина непонятного разговора. Супруг искал повод помиловать родственников Жоффруа Мартелла и при этом не выглядеть перед вассалами слабовольным и нерешительным сеньором. Он давно решил не трогать пленных, но не знал, как объяснить это своему окружению. Глядя на него, Анна сказала вдруг мягким голосом:
– Мартелл повержен, но у него много сторонников. Если бы он попал к вам в руки, мой супруг, то принял смерть, как подобает воину. Я думаю смелости и отваги ему не занимать, как впрочем, и вероломства. Свою смерть он поймёт, потому что проиграл, но никогда не простит смерти кровных друзей, среди которых, его любимый племянник. Чтобы их казнить, в первую очередь необходимо обезвредить самого графа. Не сделав этого, после казни его близких, вы навсегда станете врагом номер один, а это очень опасно! В самый неподходящий момент, он нам отомстит.
– Он повержен, раздавлен и уже никогда не будет представлять для нас опасности, – нашёлся Генрих, обескураженный теплотой голоса супруги.
– Это заблуждение. Повторюсь: чтобы казнить родственников графа, необходимо в первую очередь обезвредить его самого. Нет опаснее раненного зверя – вам это известно. В самый неподходящий момент, он отомстит. Пощадив близких ему родственников, вы уймёте его злобу, а может и посеете в душе, если не чувство благодарности, то уж сомнения – наверное. Не дайте ему обосновать свою последующую месть, не дайте этой мести разгореться в кровавую долголетнюю вражду. Сегодня вы, слава Богу, победитель, но впереди всё может быт, и тогда милосердие понадобиться нам.
Генрих, вдруг гордо приподняв голову, прервал супругу на полуслове.
– Мне пощады от вассала?.. Никогда!
– А главное, – продолжала Анна, – своим поступком покажите всем, что в королевстве стало что-то меняться и смерть – не единственный способ решения вопроса. Мне говорили, что я выхожу замуж за мудрого уравновешенного правителя! Хотелось бы, чтобы эти слова были правдой. И мне кажется, что по поводу будущего: так может говорить человек неопытный, но не вы – мудрый и столько переживший.
Король был поражён. Ум и дальновидность Анны – были во всём. Она просчитывала наперёд, всё лучше, чем его министры. После последней фразы, он, удовлетворенно глянув на супругу, только и сказал:
– Я наслышан, о ваших невероятных способностях чувствовать ситуацию. После ваших слов признаю: и мне иногда хочется кое-что изменить, но всегда мучают сомнения: поймут ли вассалы, которым война милее матери.
– Поймут! Многие поймут! Но в королевстве должен быть кто-то первый, и кому быть таковым, как не сюзерену. Необходимо менять взгляды на жизнь.
– Сохранить бы домен – менять нет времени!
– Будем менять вместе, я вам в этом помощница! – отреагировала Анна.
Король остался доволен разговором. Гослен оказался прав: королева была совсем другая, не похожая ни на одну из ранее известных ему женщин.
Но разговором была недовольна Анна. Она не могла ещё понять мужа, а ей этого очень хотелось. Генриху было присуще, все то, что было характерно обществу того времени. Он стремился укрепить домен и влиять на судьбу всего королевства. И если для этого необходимо было применять настойчивость, силу и жесткость – он без колебания шёл на эти меры. Однако необходимо отдать должное королю: часто, анализируя правления своих предков, он стал решать многие вопросы, вопреки традициям (кутюмам).
продолжение следует.