В лесу
В ЛЕСУ
Старая птица неуклюже села на ещё неокрепшую молодую веточку, упрямо выбивающуюся вверх из густой и мохнатой кроны дерева.
- И что это они именно на меня норовят сесть! Только выпрямлюсь, как они опять тут как тут. Нагибают и нагибают, будто места им другого нет.
- А ты не разгибайся, тогда и нагибать не будут, - проскрипела ей снизу подружка.
- Ага, расти вот так, как ты – колесом кривым. Нет уж, лучше терпеть да стараться буду.
- И чего ради стараться то! Жизнь всё равно не переделаешь. В ней всегда так – то вниз, то вверх.
- Ну и выйдет из тебя чёртово колесо для обезьян, а не дерево. А мне вверх надо – к солнцу, к небу, к облакам.
- Ровной, значит, хочешь быть, чтобы на доски сгодиться.
- А что же в этом плохого? Всё польза, какая- никакая будет.
- Так ведь для других же, а не для тебя. Вот тогда от каблуков то и намаешься, как полы из тебя смастерят.
- Зато не ссохну заживо, как ты, и скрипеть не буду. На тебя даже птицы лишний раз не садятся из-за этого самого скрипа. А я люблю слушать, как ветер поёт.
- И ты запоёшь, ещё как запоёшь, когда тебя пилить да строгать начнут!
- А ты добьёшься, что тебя в угол поставят или к стене прибьют вместо вешалки, а то и просто в печь бросят. Ты этого хочешь?
- Зато меня никто пилить и строгать не будет. Может быть, даже лаком покроют, бесцветным. А тебя под краской так никто и не увидит.
- Ты, что же, инструментов боишься?
- А что в них хорошего? Лучше уж пусть голыми руками сломают. Даже в костёр идти готова. Ах, как это прекрасно – гореть для других, как это красиво! Все тобой любуются, говорят красивые слова!
- А если эти другие – отпетые хулиганы, которым и в лесу то не место.
- Не знаю. Тогда, может быть, лучше и правда быть вешалкой?
- А ты знаешь, где обычно ставят вешалки? У дверей.
- Не правда! Вешалки всюду нужны, даже в шкафу. А там так прекрасно пахнет от вечерних нарядов.
- И, ты, согласна всю жизнь, пробыть в шкафу? В темноте, без свежего воздуха, без внимания.
- Зато ты вниманием не обделена. Не успела окрепнуть, как тебя снова нагибают и нагибают.
- Да вот! А ты хотя и гладенькая, и удобненькая, а не нужна никому. Разве только, чтобы ночь скоротать, да от непогоды спрятаться.
- Да ну, тебя! Я хоть и кривая, зато целая и никто меня лишний раз не трогает. А за тебя всё цепляется – не облако, так вороний хвост. А ты всё вверх, да вверх растёшь, - и чего ты там не видела? Звезду, наверное, с неба хочешь достать.
- Я, просто выполняю свой долг. Что станет с деревом, если все ветки станут вести себя как ты, - дерево перестанет расти вверх.
- Ствол будет расти вверх.
- Ствол тоже когда-то был веточкой, самой ровной и стойкой. Большое всегда вырастает из маленького, - другого пути нет.
- Эгоистка ты и себялюбка, ещё пару лет и тебе не будет до меня никакого дела, - «здравствуй» даже утром не скажешь. Сверху-то меня не увидишь и не услышишь. А раньше нам так хорошо было вместе!
От вдруг налетевшего порыва ветра ровная ветка пригнулась и закачалась, а кривая заскрипела:
- Сама качаешься и мне покоя от тебя нет! Была бы пониже, - глядишь, и ветер мимо пролетел.
- А дерево и должно качаться, потому что живое. Вот столб, - он толстый и крепкий, а буря налетит и повалит его. А я пригнусь, и когда всё утихнет, - вновь распрямлюсь.
- Зато, от столба польза!
- С чего это ты, вдруг, о пользе вспомнила, завидно, небось, стало? Я тебе так скажу: Устареешь - совсем никому не нужной станешь, даже в костёр не сгодишься.
- Неправда, на старину всегда спрос будет, особенно, если замысел есть и твердость в характере. Погляди на меня, - почти законченный образ. Я, ведь, тоже всё это время не просто здесь торчала, - я работала над собой.
- И что же это за образ у тебя такой?
- Почём я знаю, - кто посмотрит, тот и увидит во мне что-либо.
- И что же такого, например, можно в тебе увидеть?
- Ну, не знаю, зверя какого, а может даже, кого-либо из сказки.
- Вот-вот, ты всегда норовила по щучьему велению, да по своему хотению. Вертелась, вертелась и довертелась, что только мастер и сможет в тебе что-либо разглядеть, да и то, если сильно прищурится.
Первой, почуяв что-то неладное, слетела с макушки дерева ворона. Потом послышались голоса людей и звон пилы. И вот уже под натиском чужой воли, дерево, покачнувшись напоследок, устремилось к земле. Обе ветки, замерев от стука топора, просвистели по застывшему воздуху и разом очутились на земле.
- Как здесь сыро, душно и темно, - растерянно и тихо промолвила веточка.
- Да уж, здесь мы долго не выдержим, заживо сгниём.
- А мы, подруга, обе теперь не живые и не мёртвые.
- Как это?
- А так! Не живые, потому что наше дерево спилили лесорубы и нет уже у него корней, которые поили нас соком, и нет теперь над нами солнца, без которого не бывает жизни.
- А почему мы не мёртвые?
- Потому что в нас вдохнут теперь чужую жизнь и мы будем жить уже ею.
- Висеть у входа или терпеть стук каблуков?
- Может быть и это, если не дождёмся настоящего художника или мастера.
- Художник, - это для меня, в тебе он ничего не увидит. За тебя разве что вороний хвост может зацепиться, а не взгляд художника.
- Пусть так, а по мне, так уж пусть лучше мастер, - не хочу пылиться в музее, хочу приносить пользу людям.
- Так уж, красота – это тоже сила! Говорят даже, что красота спасёт мир!
Они и не заметили, как лесорубы, ловко орудуя топорами, отделили их друг от друга, направив тем самым их судьбы по разным путям. Но подруги и не думали униматься:
- Ну что, дождалась ты своего художника?
- Это, вот этого то, - с бородищей и топором! Нет уж, лучше в костёр!
- А ты не торопись на тот свет, - там то же самое и повторится. Растворишься в воде и побежишь соком по другому, чужому ростку, чтобы уже он стал твоей, новой судьбой.
- А вдруг мне повезёт, - и я буду яблоней в саду.
- Нет в тебе ничего от яблони! В тебе ничего нет, кроме капризов и пустых желаний. Даже мечты нет, - ты сама не знаешь, чего хочешь.
- В сад хочу!
- Этого мало, для этого надо быть хотя бы дикой яблонькой. Нет, подруга, в лесу сгинешь - из лесу не схлынешь!
- Ну и пусть!
- Что, ну и пусть. Опять придёт хулиган, сдерёт с тебя кору, птицы начнут вить свои гнезда, потом вновь зазвенит пила.
- Ты хочешь сказать, что я ничего не могу сама? Тогда почему же я смогла вырасти такой изящной и красивой?
- Не красивой, а кривой. А по кривому то пути прямо не ходят. Ты не захотела быть прямой, потому что по кривому легче и для себя выгоднее.
- Это ещё как сказать. Я в своё время тоже натерпелась немало. Зато моей корой отделана шкатулка, в которой хранятся украшения.
- Сама виновата, - без нужды каждый раз лезла на глаза всякому проходимцу.
- Это он то, проходимец! Он художник, ты понимаешь, художник! И он опять придёт, вот увидишь. Придёт и оценит мою застывшую красоту. А тебя будут пилить и строгать, вот увидишь!
- Не заводись, а то ещё вспыхнешь от злости и сгоришь.
- А ты сгниёшь здесь в глуши под нетронутой корой. Сопреешь и сгниёшь, сопреешь и сгниёшь, вот так!
- Дура кривая, - вот ты кто, а всё туда же, в облака.
- Это ты всё к облакам лезла, дубина стоеросовая. А теперь вот лежишь носом в грязи, тише воды и ниже травы. И меня даже, ниже, - дорослась, догордилась? Что, не так? Так, так! Повалили тебя прямо в самое болото, - вот и лежи. А я как торчала, так и торчу и торчать буду.
- Будешь, будешь и хорошо ещё, если в дверях, а то может и где похуже.
- Ещё не известно, кем сама станешь.
- Да уж такой кривой точно не буду.
- Как миленькая будешь. И верёвкой, и бумагой, и носками можешь оказаться. А то, видишь ли, доской ей надо стать. Уж, больно ровно это будет для тебя, - из грязи, да сразу в князи захотела.
- Не тебе об этом судить и не тебе решать.
- А мне и решать нечего. Выпилят из тебя чурбан, поставят посреди мастерской. И будут каждый день тебя колоть и строгать, пилить и сверлить, пока всё лишнее не отнимут. А как отнимут всё, что для них считается лишним, так и выйдет из тебя кувшин. Или сделают из тебя колодку, чтобы мясо рубить. Это же, вообще, ужас! А моё всё при мне! Ничего лишнего, - я уже готовенькая, творение природы, так сказать!
- И что же здесь ужасного, - я для того и росла, чтобы потом пользу приносить.
- А то, что тебя будут долго-долго пилить и строгать эти проклятые инструменты. Ух, как я их боюсь и ненавижу. А меня сразу лаком покроют, - и всё! Я уже готовая, красивая и совершенная. Такой я сделала себя сама и не надо уже ничего от меня отнимать и добавлять тоже ничего не надо.
- Ну и время настало, - даже жить не хочется. Где же это видано, - кривое, ровному пеняет и жить учит.
- Во-первых, милочка, ты уже не живёшь, а во-вторых, времена не выбирают, вот так! А, кстати, почему тебе не нравятся эти времена?
- Да потому, что кривое стало ценить себя выше прямого.
Они долго, наверное, ещё спорили бы и выясняли, кто из них лучше, но судьба окончательно развела их пути. И, кривая веточка, увидя, как увозят к реке её подругу, только и успела прокричать ей вслед:
- Не серчай на меня, моя добрая подружка. Я на самом деле тебя люблю, и мне будет очень скучно и тяжело одной. Не забывай меня веточка, и я тебя никогда не забуду.
Дерево, лишенное всего, что делало его живым и красивым, увезли на склад. А потом, когда река очистилась ото льда, его спустили на воду и оно долго-долго плыло по течению, пока его не выловили и не вытащили багром на берег, - берег его новой жизни.
Где-то вблизи уже звенела большая пила и, когда рядом остановились двое, у дерева похолодело всё внутри:
- Это, пожалуй, на доски не сгодится, суковато будет.
- Зато столб выйдет добрый, ровная лесина и гонкая.
- На площадь для фонаря будет в самый раз.
Так и встало дерево вновь и обрело свою вторую жизнь, - прижилось на главной площади таёжного посёлка, в окружении улиц, домов и таких же, как она, стройных подруг. Украшенные фарфоровыми серьгами и блестящими проводами, они в морозном инее и впрямь походили тогда на деревья в лесу. Не доставало только веточек, хотя бы кривых. В такие минуты веточка часто вспоминала о своей подружке, и даже спрашивала иной раз, о её судьбе у своих новых подруг. Но про кривую веточку никто ничего не слыхивал.
А глухой и одинокой зимой, столбу становилось так невыносимо грустно и тоскливо, что он от этого даже покрывался льдом, будто корой. Тогда, зимними и вьюжными ночами ему не помогали, ни провода, мерно присылающие ровный шепот от её новых подруг, ни, даже, одиноко висевший где-то вверху фонарь. Все голоса её подруг сливались с завыванием вьюги, а фонарь, отчего-то тускло светил и, раскачиваясь на ветру, так противно скрипел, что даже казалось:
- Уж, лучше бы под топор и стамеску мастеру, чем стоять и мерзнуть здесь под завывание вьюги. А в лесу было всегда так уютно и тепло, не то, что здесь, - одни сплошные сквозняки.
Веточка, которую эти лесорубы зачем-то превратили в столб, некрасивый и голый, вспоминала, каким она была пышным и красивым деревом и ей, даже начинали сниться сказочные сны. Чего только не приснится долгой и морозной ночью.
Но, посёлок расстраивался и хорошел. Особенно красив он был летом, когда звучала дивная музыка, льющаяся из большого колокольчика, который повесили на столб в начале лета. А под ним, на большой клумбе, горели ярким пламенем цветы, которых веточка никогда раньше не видела в лесу. И когда, тёплым летним вечером под её уже ярким фонарём собирались люди, чтобы потанцевать или просто посидеть на скамейке, казалось, будто жизнь вновь течёт по её высохшим жилам, наполняя их таинственным и неведомым смыслом. В такие минуты к ней приходили мысли:
- Всё-таки жизнь прожита не зря, и она продолжается! Я немало потрудилась, и куда меня только не бросало, пока я не стала здесь, чтобы приносить пользу людям, дарить им свет и тепло. Может быть, в этом и есть настоящий смысл жизни? И тогда ей казалось, что душа и не покидала, дряхлеющее от морозов и дождей тело столба, который когда- то был маленькой, но упорной и прямой веточкой, прежде, чем вырасти в роскошное дерево. И она немало потрудилось и поборолось за свою судьбу. Это она - веточка, дала жизнь и кривой ветке, и этому столбу, кормила белок, укрывала птиц и зверей в непогоду.
Она всегда была нужной и полезной для других и в этом она находила счастье и смысл жизни. Значит, - она живёт и сейчас. И душа не покидала её, желая разделить с ней все приключения и волнения жизни. Только вот, очень жаль, что нет рядом её подружки, на которую так часто садились птицы, чтобы попеть или спастись от грозы. Теперь же, и песни другие, и птицы прилетают лишь после дождя, да и то, чтобы посушить свои крылья, сидя на проводах. И кто знает, может быть из-за своей кривой подружки, она и выросла такой прямой. Уж больно не хотелось веточке быть такой, как она, ей было с кем спорить и состязаться. Где теперь она и нашла ли свою судьбу. Вернее, - нашёл ли её тот самый художник, которого она так долго ждала.
Кривая же ветка, так и осталась лежать на земле. Упорно и настойчиво стряхивая с себя снег и опадающую листву, она всё время пыталась цепляться за ноги, проходящих мимо. Но, это были лишь одни олени, да дикие кабаны.
Так и пролежала она до весны, пока не отыскали её бобры. Она пришлась им впору для плотины, которую они строили на маленькой речушке. Кривая и прочная, она ловко держала другие ветки в их причудливом и даже, в чём-то красивом, сооружении.
Она так и не узнала настоящую цену своей красоте, - о ней мог сказать лишь её художник. Наверное, я красивая, - думала она под тихое журчание воды и, успокаиваясь, - ведь, бобры выбрали именно меня. И плотина их не может быть некрасивой!
О пользе и смысле жизни она по-прежнему никогда не задумывалась.