28 августа 1956 года с котомкой в руках, где лежали самые необходимые личные принадлежности, я прибыл в “мореходку”. Нас, новобранцев, подстригли наголо, помыли в душе, выдали рабочую флотскую форму и объявили, что с этого дня мы уже курсанты и для нас начинается двухмесячный карантин без права выхода за пределы школы. Я, следовательно, не мог ничего об этом сообщить ни маме, ни Фаине. Мама, конечно, очень разволновалась, когда я не пришел ночевать, хотела заявить в милицию, и Фаине пришлось ей все рассказать. Первого сентября в училище был “день открытых дверей”, пришли родители навестить нас и познакомиться с условиями учебы. Пришла и моя мама, принесла яблок, еще каких-то гостинцев, плакала и ругала меня за то, что я ушел из средней школы. Мне удалось убедить ее, что я поступил правильно, что нам будет теперь легче материально, и очень скоро я начну ходить в море, зарабатывать хорошие деньги.
В мореходной школе курсанты находились на полном государственном обеспечении - еда, одежда, даже небольшая стипендия на мелкие расходы. В школе была военная подготовка и засчитывалась служба в армии, по окончании мы получали неплохую специальность и среднетехническое образование. Я думаю, что, живя в Клайпеде, вообще-то трудно было парнишке не стать моряком, где половина взрослого населения так или иначе связана с морем. Клайпеда - город у моря, вытянувшийся узкой полосой вдоль побережья Куршского залива. Это сейчас город несколько раздался в ширину, продвинувшись на восток. А в конце пятидесятых было всего три-четыре основных улицы, идущих вдоль залива, и пересекаемых короткими поперечными улочками. С юга на север, вдоль всего берега залива, тянутся на несколько километров причалы: рыболовецкого колхоза Балтия, морского рыбного порта, вместе с цехами рыбообрабатывающего комбината и судоремонтными мастерскими промысловых организаций, далее - судостроительного завода “Балтия” и опытного судоремонтного завода. А по другую сторону устья реки Дане, впадающей здесь в залив, начинаются причалы судоремзавода номер семь и морского торгового порта. Куршский залив - прекрасная естественная гавань для морских судов, отделенная от Балтийского моря узкой песчаной косой Куршю Нерия. Залив по форме напоминает графин, широкой частью обращенный к югу, к Калининградской области, а узкая часть, горло залива, располагается как раз напротив торгового порта, где Клайпедский пролив соединяет его с морем. Море и все, что с ним связано, наложило особый отпечаток на жизнь клайпедчан. Вот и я выбрал себе морскую дорогу и никогда впоследствии не пожалел об этом.
Через два месяца с нас, первокурсников, сняли карантин, выдали парадную флотскую форму и стали давать увольнения в город, если не получали замечаний и взысканий за учебу и дисциплину. А тех, у кого родители жили в Клайпеде, даже отпускали на выходные с ночевкой. В нашем наборе из двух групп по 35 человек каждая, таких было большинство. Первое свое увольнение помню до сих пор, это был большой праздник и для меня, и для моих родных. Родители приготовили праздничный стол. Отец тоже был дома и даже разрешил мне выпить немного вина. Надо сказать, что в мореходке я начал курить, о чем сожалею сейчас, но так всю жизнь и не смог избавиться от этой пагубной привычки.
Учеба в школе не составляла для меня большого труда, тем более все было новое, необычное - много незнакомых предметов, строжайшая, я бы сказал, железная, дисциплина, общая самоподготовка в аудитории в строго отведенные часы. За малейшую провинность со школы могли отчислить, и мы хорошо это знали. И хотя не так уж легко было в 16 лет привыкать к флотским порядкам, оторвавшись от “маминой юбки”, мне в школе нравилось. В школе был свой клуб, по выходным и праздничным дням там устраивались танцы и бесплатно показывали кино. Можно было пригласить девушек. Было много различных кружков, я с первого курса увлекся художественной самодеятельностью, в основном танцами. Руководитель танцевального кружка, Виктор Сергеевич, был прекрасный танцор, у него я научился отбивать модную тогда “чечетку”, танцевал “цыганочку” и матросское “яблочко”. Были и групповые танцы, с которыми мы выступали не только в своей школе, но и Клубе рыбаков. Пробовал я петь и даже играть на баяне. Словом, жизнь была интересная, содержательная.
Через полгода учебы, в феврале 1957 года, нас направили на военные сборы в город Лиепая, на различные военные корабли. Я и еще трое курсантов из нашей группы попали на эсминец “Отличный”. Хотя азы военной подготовки мы уже прошли, но служба на корабле оказалась нелегкой. Ежедневные утренние и вечерние построения, авралы, когда все на корабле драилось до блеска, технические дисциплины и политическая подготовка, отработка основных задач - все было расписано по минутам, и свободного времени практически не оставалось. После сигнала “отбой” валились в койки, как убитые. Еще осенью, в сентябре, меня назначили старшиной нашей группы, и я оставался им до окончания учебы. На военных сборах меня тоже назначили старшим в группе из четырех человек. Можете себе представить старшину группы ростом 152 сантиметра, каким я был на первом курсе? Только к моменту окончания училища я вырос до 167см, и остался таким уже на всю жизнь. Но, не взирая на рост, товарищи по группе всегда относились ко мне с уважением, это я говорю для тех, кто склонен комплексовать, переживать из-за невысокого роста.
Два месяца военных сборов пролетели незаметно. Было, конечно, все: и наряды вне очереди, и гауптвахты, и даже слезы, но мы справились со всеми трудностями достойно и вернулись в мореходную школу в звании матроса-рулевого военных кораблей. Весной, после сдачи экзаменов за первый курс, нас ждало море, предстояла производственная практика на рыболовных судах. Меня и моих товарищей по группе Зенкина Анатолия и Зенкова Валерия, направили в город Пионерск Калининградской области, а там нас назначили на рыболовный траулер РТ-201 “Пулонга”. Предстоял рейс в Северное море, к берегам Англии, на промысел сельди. Первый выход в открытое море невозможно забыть. Мы, конечно, были наслышаны о морской болезни, но чтобы понять, что это такое, надо самим переболеть ею.
Первая неделя в море была для нас ужасной. Забившись под брезент на корме судна, мы периодически высовывали из-под него головы, чтобы опустошить свои давно уже и так пустые желудки. Спасибо старшему помощнику капитана (старпому), который заставлял нас есть, хотя на пищу даже смотреть не хотелось, гонял на свежий воздух, требовал работать, преодолевая себя. И через неделю морская болезнь отступила от меня и Валерия, а вот Анатолию так и не удалось привыкнуть к морю, он страшно страдал, и через некоторое время был списан с судна и отправлен назад, в мореходку, откуда вскоре сам ушел, поняв, что море не для него. Надо сказать, что морская болезнь действует на людей по - разному: некоторые много едят, другие долго спят, но большинство - травят. В конце концов, все приходит в норму, и по статистике, не могут преодолеть ее лишь около одного процента людей со слабым вестибулярным аппаратом. Как ни странно, женщины намного легче справляются с морской болезнью, быстро излечиваются и начинают работать.
По прибытии на промысел нас с Валерием оформили в судовой штат на одну должность судового матроса-уборщика, самую низкую на судне. Но мы были рады и этому, так как теперь нам шла зарплата, хотя и небольшая. Два месяца практики на промысловом судне многому нас научили, это была возможность проверить правильность выбора специальности. Мне работа в море понравилась, хотя и была не легкой. Приятно было получить свою первую зарплату, купить подарки маме, отцу, сестренке. Себе я с этого заработка купил осеннее пальто и праздничную рубашку с галстуком.
Осенью, по возвращении в школу, нас ожидали большие перемены. В августе 1957 года нашу мореходную школу расформировали, видимо посчитав, что два однотипных учебных заведения для такого небольшого города, как Клайпеда, многовато. Нас, второкурсников школы, перевели в Мореходное училище на первый курс, так как в училище поступали только после десятилетки. Но нам разрешили носить на форменке знаки отличия второго курса. Я считаю, что эта реорганизация была нам на пользу.
Клайпедское мореходное училище в то время было учебным заведением закрытого типа: командирами рот были офицеры, по званию не ниже капитан-лейтенанта, углубленно изучались военные дисциплины, правила внутреннего распорядка были почти как в военных училищах. По окончании учебы, после прохождения стажировки, нам присваивались воинские звания младшего лейтенанта, а дипломы судоводителей и судомехаников (в училище было два отделения), были на порядок выше, чем после мореходной школы, о чем я уже упоминал. Строгие требования к курсантам были не всем по душе, и в процессе учебы многие были отчислены за плохую успеваемость или дисциплину.
Из 70 человек, поступивших в 1956 году в школу, к середине второго курса осталось 50, а окончили училище лишь 31 - меньше половины. В школе были группы, а в училище мы стали ротой. Командовал ротой капитан третьего ранга Малеткин М.Н., он запомнился, как строгий, требовательный, но справедливый, зря сам не обижал и в обиду другим не давал. За опоздание с увольнения, за грязные ботинки, плохо отглаженные брюки, разговоры в строю и т.п. полагался наряд вне очереди, можно было схлопотать и двое-трое суток гауптвахты. Но такая строгость парням была необходима. Зато на курсантов было любо смотреть - всегда начищенные, отглаженные, подтянутые, они пользовались успехом у клайпедских девушек, дружить с курсантом было престижно.
С нетерпением ждали мы субботних и воскресных вечеров отдыха, которые теперь зовутся дискотеками. В актовом зале играла радиола, а иногда и духовой оркестр, у входа в училище толпились девчата. На каждый вечер курсант по пригласительному билету мог привести одну девушку, желающих же всегда было больше, чем билетов, но у входа бдительно дежурили вахтенный офицер и курсант. К праздникам готовились большие концерты художественной самодеятельности, пользовавшиеся неизменным успехом. Я тоже с удовольствием продолжал участвовать в самодеятельности, танцевал, пел, даже пробовал себя в роли конферансье. Хотя жизнь в училище была расписана по минутам, времени хватало не только на учебу, но и на разнообразные занятия по интересам. Мы играли в волейбол, футбол, настольный теннис, шахматы, участвовали в различных соревнованиях. Наша рота была одной из лучших в училище, ребята подобрались дружные, сознательные, не было особых проблем ни с дисциплиной, ни с успеваемостью.
Август 1957 года был особенным не только для меня, в связи с переводом в училище, но и для моей сестры. В конце августа Фаина вышла замуж за Евгения Горошко, с которым давно дружила. Женя еще летом закончил учебу в мореходной школе, получил диплом судоводителя, направление на работу в Клайпедскую базу экспедиционного сельдяного лова (БЭСЛ) и после летнего отпуска готовился уйти в рейс. С жильем в те годы было очень трудно, об отдельной квартире даже не мечталось, и молодые поселились в нашей маленькой квартирке вместе с родителями. Конечно, было тесновато, но я нечасто бывал дома, разве что по праздникам, либо в выходные, а Женя собирался в рейсы, которые тогда были по три с половиной - четыре месяца, межрейсовые же стоянки редко случались больше четырех недель. Так что Фаине предстояла судьба морячки с бесконечными разлуками и встречами-проводами. Но я радовался за сестру, они с Евгением любили друг друга, и мы давно уже считали Женю членом своей семьи.
Весной 1958 года, после второго курса, и мне предстояла производственная практика на рыболовных судах на полный рейс - четыре месяца. Меня, как и Женю, направили в Базу экспедиционного сельдяного лова, на средний рыболовный траулер-СРТ, в должности матроса второго класса. Экипаж судна состоял из 24 человек. Работали в Норвежском море, ловили сельдь дрифтерными сетями. Этот способ лова очень старый, сейчас почти не применяется. Заключается он в том, что на путях миграции рыбных косяков выметываются дрифтерные порядки - это вроде забора из сетей. Такой порядок состоит из 60-120 сетей по 25-30 метров каждая и вытягивается на 3-5 километров. Судно дрейфует с этими сетями от 6 до 8 часов, затем начинается выборка порядка с помощью специальной лебедки - шпиля.
Я входил в команду мастера по добыче и во время выборки сетей находился в вожаковом трюме, где укладывал канат - вожак. Канат - вожак, к которому крепятся сети, с палубы направлял в трюм матрос, стоящий у шпиля. Канат укладывать нелегко, ведь его толщина примерно с руку взрослого человека, к тому же он мокрый. После того, как все сети выбраны на палубу и если улов был хороший, вся команда, кроме вахтенных, выходила на засолку рыбы. Солили в стокилограммовые бочки, а затем опускали их в трюма. Работа была очень тяжелая, техники никакой не было, все делалось вручную. Уставали так, что не было сил раздеться, засыпали, едва добравшись до койки, как убитые. В то время Норвежское море еще было богато рыбой, во время летней путины уловы были большими, и это радовало моряков, так как, несмотря на усталость, сулило, хороший заработок. Система оплаты труда была тогда предельно простой, по паям. Матрос второго класса получал один пай, матрос первого класса - 1,1 пая, капитан - 1,6 пая. За одну стокилограммовую бочку соленой сельди на пай полагалась 91 копейка. Заработок напрямую зависел от уловов и нашей работы. Загрузив до отказа трюмы - около тридцати тонн - СРТ шло на выгрузку к плавбазе, которая находилась где-нибудь за островами, не в открытом море.
Переход занимал иногда сутки, а то и двое, в одну сторону, и это было время нашего отдыха: отсыпались, писали письма домой, смотрели кинофильмы (все суда имели киноустановки “Украина”), бывалые рыбаки вспоминали интересные случаи из морской жизни. У плавбазы идет кипучая жизнь: как поросятки к матке, к бортам прижимаются, швартуются маленькие, по сравнению с ней, средние и малые рыболовные траулеры, выгружают улов, получают новую бочкотару, соль, продукты, топливо, словом, все необходимое для продолжения промысла. Так цикл за циклом проходит рейс. У экипажа радостное настроение - рейсовое задание выполнено на 110 процентов, впереди дом, встреча с близкими, залуженный отдых. На переходе в порт, который длится девять суток, приводим в порядок наше судно: чистим, драим, подкрашиваем, делаем небольшой саморемонт, готовим отчеты за рейс. В этом рейсе я не испытывал уже никакого дискомфорта, морская болезнь не беспокоила меня даже в штормовую погоду. И вот радостная встреча на причале Клайпедского рыбного порта с родителями. Дома ждал праздничный стол и близкие родственники. Я чувствовал себя героем, настоящим моряком, много рассказывал о рейсе, и все меня внимательно слушали. Можно сказать, что именно после этого рейса я и сам понял, что нашел свое дело, дело, которое мне нравилось.
Третий и четвертый курс в училище прошли как-то быстро для меня. На втором курсе закончилось изучение общеобразовательных предметов за среднюю школу, и теперь все время посвящалось освоению специальных дисциплин: морского дела, навигации, лоции, астрономии, судовождения и т.д. По-прежнему много внимания уделялось военным дисциплинам, которые давались труднее, так как многое нужно было запоминать на уроках, делать записи запрещалось.
Осенью 1959 года в училище опять произошли перемены. Начальником училища был назначен гражданский человек, капитан дальнего плавания Бальчунас С.С.. Для первокурсников, вновь принятых, сокращалась программа военной подготовки. Часть военных преподавателей уволили, другие стали приходить на занятия в гражданской одежде. Офицеры доучивали наши группы, наш 10-й выпуск был последним офицерским выпуском из стен Клайпедского мореходного училища. Надо сказать, что после смены руководства дисциплина в училище снизилась, курсанты стали какие-то разболтанные, неопрятные, могли появиться из увольнения с опозданием, и даже выпивши. Весной 1960 года я заканчивал четвертый курс, время было напряженным, много зачетов, курсовых работ. Летом предстояла последняя, парусная практика, потом, осенью - дипломная работа и государственные экзамены. Я тогда и предположить не мог, что летом в моей жизни произойдут большие изменения.