Человек подходит к морю.
Как и тысячи людей до него. И садится на песок спиной к волнам.
Низ холодеет, человек откидывается на спину и волны гонят локоны его темных волос к низу - к ступням устремлённым в километры суши исхоженных на пути к морю.
Перед ним синее предзакатное небо.
Оно спускается ему на лицо лёгким бризом - треплет ресницы. Свернувшие в одеяло чистую высь.
Все ниже.
И ниже.
Тело погружается в мокрый песок. С каждой волной.
Ещё.
И ещё.
Всё глубже…
Полоса песка блестит в лучах заката. С юга на север.
Он выползает синим крабом. Чтобы пройдя три шага стать красным. Чтобы волна смогла омыть его глазницы. Чтобы песок ушёл в море, а море в океан.
Бурлящая пена бьёт его в панцирь.
Еще раз.
Но мёрзнет его голова. Его руки. И заливает меж ремешков сандалий. Холод затекает в ушные раковины.
Он просыпается…
Над ним ничего нет. И только по одной явят свой свет звёзды в ночном небе. Непроглядно чёрном.
Подушечкой большого пальца он накрывает самую яркую точку и, щуря глаз, протирает её кристальный свет. Так звёздный свод приходит в гармонию в одном единственном взгляде.
Но переворот на бок не сулит ничего, кроме ещё более мокрого, замёрзшего тела. И вот он ледяной и мокрый. Шлёпанцы давят песок сбитыми пятками. Он встает, упираясь в шаткие ноги. Весь в песке. Воде. Воду уносит ветер. А вместе с ней и остатки тепла.
Не спеша, разувшись, глядя вдаль, - к горящим окошкам монолитной черноты прибрежного домика, - начинает путешествие туда: к теплу, к янтарному свечению.
Его передергивает с озноба, он идёт против ветра балансирую обувью в руках. Ноги его подводят – идут как-то не так. Да и большие клешни уже не держат большие шлёпанцы. Досадно.
Бросает их и уходит в море синим крабом.
Чтобы наутро проснуться от солнечного света, льющего в белое окно на белой стене, и крика чаек.
И никакой он не синий краб.
И всё это - чушь.
И если он сейчас не съест жареной рыбы – станет совсем дурно с голодухи…