Счастье - это когда нет несчастья. Продолжение

       
        ПРОДОЛЖЕНИЕ. Начало в http://www.proza.ru/2012/10/15/1006
        Говорят: "Счастье - это когда в доме нет больных, в тюрьме нет родных, среди партнёров нет гнилых, а среди друзей нет врагов.
(Китайская мудрость).
Счастье - это когда жена похожа на идеал, дети похожи на тебя, работа похожа на хобби, и при этом тёща не похожа на начальника, начальник не похож на идиота, а зарплата не похожа на милостыню...
- Доктор, чтобы я не говорила свoему мужу, он молчит. Я могу говорить ему целый день, а он в ответ - ни слова. Боюсь, доктор, что у него серьезное психическое заболевание.
- Это не заболевание, мадам, Это - талант..." ...

        Во второй части своих воспоминаний я хочу рассказать об отдельных случаях из своей жизни, из жизни моих родных и близких. А так как эти случаи не связаны ни хронологически, ни какими-то другими связями, то и назвал я их одним общим заголовком «ОДНАЖДЫ».

                ОДНАЖДЫ
                ОДНАЖДЫ я ехал из города Сухуми. Это было летом 1997 года. Я ехал из военного санатория домой в Москву. Получилось так, что я оказался единственным пассажиром в вагоне. Это, скажу я Вам, крайне неприятно, и я обрадовался, когда на станции Туапсе в вагон сели два бойца-пограничника. Но оказалось, что я обрадовался преждевременно и напрасно.  Пограничники зашли в моё купе, проверили мои документы и стали спрашивать, не везу ли я оружие и наркотики. У меня в сумке были фрукты. Я хотел было уже угостить их фруктами, но, услышав вопрос, воздержался. Я ответил: «Вы проверили мои документы, убедились, что я полковник и еду из военного санатория. Неужели я похож на человека, занимающегося перевозкой оружия или наркотиков?». Они промолчали и потребовали предъявить мои вещи для досмотра. Я выставил мои сумки, в которых были фрукты, купленные мною в Сухуми для детей моих и внуков. Долго, очень долго, рассматривали они их, перебирали, но, не найдя ничего подозрительного, в конце концов оставили меня в покое.   А я долго думал: «Что же это творится в нашем царстве-государстве, к чему мы придём, если молодые люди, находясь «при исполнении» не знают границ, преступив которые начинается унижение или оскорбление. И вспоминал, как в Адлере на границе с Абхазией я представил декларацию, но в паспорте под обложкой у меня обнаружили спрятанные ранее и забытые мною сто рублей. Очень строго меня спросили: "Ну, что делать будем?", и я ответил: "Что будем делать? Ничего не будем делать. Это разве деньги? Просто я забыл об этой заначке". Помедлив немного, меня пропустили через границу, где уже готов был к отправке в Сухуми микроавтобус.
                ОДНАЖДЫ 09 мая 2005 года мы с женой ехали в электричке. Было раннее утро. Был юбилей Победы в Великой Отечественной войне 1945 года. Настроение было мирное и торжественное. В  вагоне было много ветеранов, пожилых мужчин и женщин, ехавших в Москву на торжества. Недалеко сидели двое молодых людей. Они о чём-то тихо разговаривали, а потом один из них, сидевших к нам лицом, стал вдруг громко материться. Я сделал ему замечание: мол, в вагоне заслуженные люди, ветераны, женщины, годящиеся ему в бабушки. Обычно в таких случаях люди извинялись, но этот молодой человек  вдруг рассвирепел, сунул руку в карман, и со словами «Сейчас зарежу!» привстал и направился в мою сторону. Не успел я ответить, отреагировать, подумать, насколько подешевела жизнь человеческая, что за просьбу не материться в вагоне грозятся зарезать, как в вагон вошли контролеры билетов, и молодые люди быстро ретировались из вагона. А мы с женой стали вслух размышлять: куда же мы придем, если наше будущее – наша молодежь - так неуважительно относится к старшему поколению, вынесшему все тяготы войны, спасавшему страну от порабощения. Я ещё сказал: «Такая вот жизнь человеческая!Таковы люди!Не убили фашисты - свои зарежут!» Кстати,во время инцидента в вагоне никто не произнёс ни одного слова. И куда же мы катимся? Куда прикатимся? Как там, у Ф.М.Достоевсого? - «Преступление – это продукт социальной несправедливости …».
                «Смертью смерть поправ!». Это у меня в последнее время в голове постоянно «крутится», хотя я прекрасно понимаю, что у этого библейского выражения совсем другой смысл. ("Христос воскрес из мёртвых, смертью смерть поправ..."). Но после сообщений о беспределе, творящемся в нашей стране мне на ум приходит именно это выражение. Убивают уже десятками, взрывными устройствами, автоматическим огнестрельным оружием, чем угодно, не щадят даже грудных младенцев. Убивают с особой жестокостью. Отцы насилуют своих малолетних родных детей, не говоря уже о приёмных! Сколько мрази разной развелось? Как людям жить – выживать среди такого количества нелюдей? Люди, к сожалению, не защищены от нелюдей. Отменили смертную казнь для нелюдей, стало нормой за смерть человека давать нелюдям минимальные сроки, отпускать их досрочно. А они – нелюди – на воле среди людей продолжают бесчинствовать, насиловать, калечить, убивать, ….  А власти говорят и говорят о защите людей….  Сами-то они под надёжной защитой, под надёжной охраной ...   А общество, люди, теряют инстинкт самосохранения: ведь лучшие уничтожаются худшими.  А чтобы сохранить людей, надо казнить нелюдей. Только так люди с древнейших времен сохранялись. Только так сохраняется общество, государство.
                ОДНАЖДЫ, в 2008 г., я шел с работы домой по улице Паршина. Вдруг меня сзади грубо толкнули. Оглянувшись, я увидел, что толкнули обгонявшие меня молоденькие парень с девушкой. В глаза бросилось то, что девушка была очень красивая, а парнишка так себе – худосочный, прыщавый. Я спросил: «Что же вы толкаете, ведь места на тротуаре хватает, чтобы разойтись, не толкаясь». Молодой человек грязно выругался  и пригрозил: «Зарежу!». Красавица, державшая молодого человека под руку, ускорила шаг и увела его вперёд. А я вспомнил случай в электричке в День Победы и опять задумался: куда же мы придем, если такие нравы у нашей смены; и как это такие красивые девушки дружат с таким хамьём, а может и с уголовщиной? О, нравы!
                ОДНАЖДЫ я поздним морозным вечером шёл от дочери Леночки домой. Вдруг на улице меня остановил милицейский патруль. Это были два молоденьких милиционера срочной службы из полка патрулирования улиц. Я их видел раньше, но и за милиционеров-то не считал: ведь раньше в милицию набирали ребят, отслуживших уже в армии, а эти сразу после школы – и в милицию. Паспорта при мне не было, но я показал удостоверение Ветерана воинской службы и свою Социальную карту москвича. Молодые люди спросили: «Оружие, наркотики есть?» Я ответил: «Вы же смотрели мои документы. Разве я похож на такого человека, который занимается преступным промыслом?».  Молодые люди ответили мне: «Придется пройти с нами в отделение. Там разберутся!». Отделения я не боялся. В отделении были офицеры, знавшие меня, ибо, когда я еще служил, то поддерживал с офицерами отделения связь в связи со случавшимися  тогда ещё задержаниями моих подчинённых слушателей, проживавших на Набережной Новикова Прибоя. «Раз надо, то пойдем» – сказал я. Но я тут же заметил, что патрульные повели меня как-то в сторону, дворами, кустами. Хотя меня это не смутило: дворами, так дворами. Вскоре в тёмном пустынном месте один из патрульных, видимо, старший, остановился и потребовал показать всё, что было у меня в карманах.  К документам я достал и кошелёк. Денег в нём не было. Как я теперь понимаю – на моё счастье. Оглядев мой пустой кошелёк, патрульный произнёс: «Ну ладно, мы Вам поверим. Идите домой!». Домой – так домой. А вскоре в газете «Московский Комсомолец»  я прочёл заметку о том, что вблизи улицы Генерала Глаголева два милиционера - патрульные срочной службы – задержали нетрезвого гражданина Югославии. При проверке документов они увидели у задержанного крупную сумму долларов. Патрульные хотели напоить гражданина и забрать деньги, но тот оказался крепким. Тогда они задушили его и забрали деньги. Но люди видели, как они его задерживали, как посылали в магазин за водкой, как уединялись на детской площадке. Обличить и задержать молодых людей не составило труда. В содеянном они сознались. А я подумал: «А, может быть, это были те патрульные, что, увидев мой порожний кошелёк, отпустили меня? Неисповедимы пути твои, Господи! ...»   
                ОДНАЖДЫ, это было в городе Ленинске Кзыл-Ординской области Казахской ССР, на космодроме Байконур, где я служил в 70-е годы 20-го столетия (1971-1978 г.). Я возвращался в четыре часа утра домой после ночного дежурства в патрульной службе. Оружие на время отдыха я сдал дежурному по караулам, шел домой в предвкушении того, что скоро прилягу и закрою глаза, ибо ноги буквально гудели, а глаза слипались. Я подошел было уже к самому дому: до нашего подъезда оставалось метров сорок, я смотрел уже на окна квартиры, где мирно спали маленькие наши «Куки» - Леночка и Оксаночка – и их мама Галя. Кстати слово «куки» означает – «куклы» – так называла маленькая Леночка еще более маленькую Оксаночку, говоря «Кука» вместо – «Кукла». Итак, я был уже почти дома. Кругом была ночная тишь. Вдруг со стороны ближнего гастронома раздалось грозное рычание и  «Гав!». Не успел я осмыслить это «Гав!», как вдруг на меня со всех сторон бросились бродячие собаки с разнокалиберным  «Гав, гав, гав. …».  «Бродячая стая!» - успел сообразить я.  Накануне в Ленинске были уже случаи, когда стая бродячих собак загрызла ишачка, а в другой раз искусала маму с ребенком. Я только успел сложить руки на груди, повыше, пожалев о том, что сдал оружие дежурному по комендатуре - ведь выстрелом можно было бы напугать,  разогнать стаю - как в мою шинель со всех сторон вцепились зубастые бродяги. Я читал где-то, что, если собака нападает, то надо присесть, и она остановится, не укусит. Но в данном случае собак было много, они, очевидно, были голодны, и как они отнесутся к моему приседанию, я не знал. Решил стоять молча, стараясь  не упасть, переступая при перетягивании своры в ту или иную сторону. Под недружным натиском «друзей человека» я только и думал: «Лишь бы не упасть, лишь бы не упасть, а то загрызут!». Сколько времени все это длилось, я не знаю, мне было под разноголосое «Р – р – р – р - …» - не до времени. Вдруг от магазина вновь раздалось густое: «Гав!». Свора, таскавшая меня за полы шинели по двору в разные стороны, бросила меня и, как ни в чем не бывало, разошлась в разные стороны. Некоторые псы легли тут же возле моих ног. Выждав некоторое время, я тихонько пошел домой. Сон прошел. Дома я тихо разделся и полез в ванную, ибо чувствовал, что не усну: все-таки я, хоть и не стал заикой, но погрызенным собаками быть не хотелось. И хорошо, наверное, что я не паниковал, не кричал на собак и не звал на помощь. Если бы не негромкое «Р – р – р …», то вообще все было очень тихо. Так длинная офицерская шинель спасла меня, как минимум от укусов за ноги.
              ОДНАЖДЫ  ночью меня разбудила бабушка Ефросинья. В то время я и мой маленький братик Мишенька жили в комнате бабушки и дедушки. Мама наша сильно болела тифом, папа был на войне. Маму привезли из больницы, так как врач сказал, что «… все равно она жить не будет, пусть умирает дома …». Я увидел маму и не узнал ее, испугался: мама была худая как скелет, обтянутый кожей, голова ее была острижена наголо, она была в бреду, что-то выкрикивала, куда-то рвалась, а ее удерживали дедушка Филимон, бабушка Анна и тетя Ефросинья. Они постоянно дежурили около нее. Иногда можно было в бессвязных маминых выкриках различить «Петя!», «Мишка!». Меня она не узнавала, обессилев, падала  на подушки, а я в страхе убегал. В комнатушке бабушки, не переставая, в колыбели плакал мой маленький братик. Он медленно и мучительно умирал от истощения: кормить его было нечем, лечения никакого не было тогда, и все так и говорили, что без мамы, без материнского молока ему не выжить. Беспомощность, безысходность чувствовалась во всем. И вот он умер. Ночью. Меня разбудила бабушка, в комнате было необычайно тихо: Мишка не плакал, а собравшиеся взрослые говорили мало и шепотом. Женщины плакали, причитая шепотом: «Не жил совсем. Отмучился, ...».  Бабушка  сказала мне: «Мишка умер». Вдруг из комнаты, где умирала мама, раздался дикий крик: «Мишка – а-а! Дайте мне Мишку!». Это мама в беспамятстве каким-то своим материнским чутьем почувствовала непоправимое горе. Взрослые привели меня к маме, но она не обращала на меня внимания, она кричала, она рвалась к  Мишеньке, требовала принести его. Но Мишеньку ей не показали. Мишеньку готовили в последний путь, готовили втайне от мамы: если выздоровеет, то узнает на этом свете, а если умрет, узнает «на том» свете. А сейчас показывать нельзя: неизвестно, что будет.
          Я не помню, как хоронили Мишеньку, и был ли я на кладбище, я не помню, сколько долго болела мама. Иногда меня подводили к ней, и, если она меня узнавала, то осыпала горячими поцелуями, крепко прижимая к себе. Иногда она меня не узнавала, а требовала Мишеньку. Я не знаю, что было бы со мною, если бы мама умерла. Но, Слава Богу, мама поправилась. А когда потом родился Володя, то все свои силы мама посвятила ему, чтобы он, будучи маленьким, не болел, чтобы рос здоровым. Мама требовала, чтобы восстановили детские ясли, чтобы можно было оставить маленького и пойти на работу. Конечно, властям это не нравилось: их волновали полевые работы, а не здоровье детей.
                ОДНАЖДЫ я выбежал на огород. Во дворе была препротивная погода: было сыро и холодно. И вдруг вижу: с поля прямо на меня скачут три всадника,  три богатыря. Я испугался, побежал домой. Но испуг мой был напрасен: бойцы были из конной разведки наших наступавших войск, наших освободителей. Я ходил героем и всем рассказывал, что это я первым увидел наших бойцов. Вскоре пошли наши войска – эшелон за эшелоном. Бойцы все шли и шли, останавливались на ночевку в селе и у нас в хате, мама варила картошку, бойцы угощали нас сахаром и тушенкой. Двери в хату не закрывались ни днем, ни ночью. Ночью мы с мамой спали на печи, а на лавке, на полу – везде спали бойцы. Было очень интересно. Потом мы с ребятами бегали на Дахталийский шлях: там непрерывным потоком шли колонны танков, самоходок, машин, шла артиллерия.  Иногда танкисты останавливались и поднимали кого-нибудь из нас на броню танка или даже на пушку. Сколько был радости, счастья, рассказов!
                ОДНАЖДЫ, когда все взрослые мужчины были на войне,  а в селе остались только старики, женщины и дети, село заняли румыны. Румыны всегда ругались и сильно били всех плетками. Как-то один румын избил нашего дедушку Степана. Мы с моим двоюродным братом Колей решили отомстить этому проклятому румыну и, когда он уснул в соседском дворе, мы стащили у него винтовку. Винтовка была для нас тяжелой, далеко мы не ушли,  вскоре были пойманы на месте преступления и наказаны тем же румыном и той же плеткой. Надо сказать, что дети в то время были полностью предоставлены самим себе, ибо всех взрослых румыны выгоняли в поле на работу. Можно сказать так: в селе днем хозяйничали румынские солдаты и детвора. Мы с Колей решили, что с румынами лучше не связываться, и в саду у Коли сорвали все не созревшие, маленькие еще, яблоки и нанизали их на колючки сливовых деревьев, благо яблоки уродили хорошо, а слив не было. Когда мамы, вернувшись с поля, увидели нашу работу, то мы уж, конечно, получили не хлеб от «зайчика»,  …
                А «хлеб от зайчика» мамы нам приносили каждый вечер: кушать было нечего, хлеба было мало, и мамы наши со своего маленького пайка, который они брали с собою на работу в поле, оставляли кусочек для нас: они хотели нас порадовать, угостить хоть чем-то, а, кроме хлеба, у них не было ничего. А так как угощать просто хлебом было банально, тот мамы придумали, что хлеб этот не простой,  а от «зайчика», и он вкуснее того, что будет на ужин с картошкой. 
             ОДНАЖДЫ дедушка Степан пас корову в поле, а я был дома. Я не помню, по какому случаю, дедушка решил подменить меня и дать мне выходной.  Было тепло, была прекрасная пора  лета, когда в садах было полно фруктов и ягод. Ко мне пришли трое соседских ребят. Я был рад им, ибо с тех пор, как маму сослали, у меня практически друзей не стало. Мы с ребятами пошли играть в наш сад. В саду у нас была большая вишня с огромными сладкими ягодами. Ребята захотели поесть вишен. Я вскарабкался на дерево и стал, обрывая ягоды бросать их вниз прямо с веточками, на которых было по две, по три ягоды. Ребята ловили и складывали в кепку. В какой-то момент, когда я в очередной раз призвал: «Лови!», с земли мне никто не ответил. Пацаны сбежали, прихватив с собою все ягоды.  Так я в очередной раз столкнулся с гнусным предательством. Я еще больше замкнулся и еще больше полюбил читать книги.
                ОДНАЖДЫ мы писали изложение на уроке русского языка и литературы. Учительницей русского языка у нас была Галина Александровна Качур. Совсем молоденькой приехала она в нашу школу из другого села, здесь стала учить детей, ставила пьесы в сельском клубе, сама играла роли в них. На эти спектакли приходило почти все село. И в этих спектаклях стал играть роли демобилизованный из армии офицер морской пехоты Качур Михаил Андреевич – двоюродный брат моего отца. Он тоже стал учить детей немецкому языку. А вскоре они с Галиной Александровной поженились.
Так вот, писали мы изложение по теме «Товарищество» по повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба». Для меня тема эта, учитывая то, что я очень любил эту повесть, и то, что после того как маму сослали в Сибирь, я остался без товарищей, была очень актуальна.
И вот однажды, начав урок, Галина Александровна спрашивает этак хитренько: «Догадайтесь, дети, кто у нас сегодня отличник? А?». Дети называли имена отличников, но Галина Александровна отклоняла все их догадки. Потом она подошла ко мне, положила свою руку на мою голову и сказала: «Вот кто у нас отличник!». От этого ее прикосновения, от ее теплой руки и теплых слов, от невольной этой ласки мне стало легко на душе, ушли куда-то обиды и злость, и хотя я старался не подавать виду, мне стало хорошо: не все меня отвергли.
Михаил Андреевич на своих уроках также часто останавливался рядом со мною, клал руку мне на плечо или на голову. Он ничего мне не говорил. Он продолжал урок. Но я понимал, что это были знаки внимания и поддержки. Спасибо им за все. Нет их уже. Пусть земля им будет пухом. 
                ОДНАЖДЫ в селе показывали кинофильм «Радуга». В то время в кино ходили только дети: у взрослых хватало хлопот по хозяйству, да и денег тогда не платили за работу. Мы, сами тогда оборванные и голодные, плакали, не стесняясь своих слез, глядя, как издевались фашисты над беременной партизанкой Оленой; как они застрелили мальчика Мишу, когда он попытался передать партизанке кусочек хлеба; как  Мишина мама и его маленькие братики и сестрички хоронили Мишу в хате, чтобы фашисты не расстреляли всю семью; как утрамбовывали землю на его могилке. Все это было нам знакомо и близко: ведь мы сами перенесли оккупацию и много слышали о зверствах фашистов над нашими людьми в соседних селах. В каждой семье тогда были потери: кого-то убило, кто-то пропал без вести, кто-то умер от ран, кого-то изувечила война. Сколько крови, сколько слез пролито, сколько мук вытерпели наши люди!
В кино партизаны казнили предателя, выдавшего фашистам партизанку. И нам совсем не было жалко его: так ему и надо фашистскому прихвостню.
                ОДНАЖДЫ с дедушкой Степаном (я жил тогда с дедушкой и бабушкой) мы пошли в Городковку (это километров за восемь от нашего села) на маслобойню. Одному дедушке было тяжело нести подсолнуховые семена, и он взял себе в мешок, и мне немного насыпал: все-таки полегче будет. Наш путь пролегал полями через село Дахталия Крыжопольского района. Встали мы рано и на рассвете были уже в Дахталии. Там на сельской площади стоял обелиск: была чья-то могила. Я спросил у дедушки: «Кто здесь похоронен?». И дедушка рассказал мне повесть о том, как в соседнем Джугастранском лесу были партизаны; как один партизанский разведчик полюбил девушку в Дахталии; как он на коне преследовал убегавших румын. Партизан был ранен отстреливавшимися румынами, а когда стал  перевязывать рану,  то в этот момент был предательски убит сельским парнем - кузнецом. Ночью в село пришли партизаны, парня повесили в сарае, а партизана похоронили на сельской площади как героя.      
                Мы прошли совсем немного, когда впереди хаты я увидел крест. Опять кто-то похоронен? Дедушка рассказал, что здесь родители похоронили того парня, что убил партизана: на кладбище его хоронить не разрешили, поэтому родители похоронили его возле хаты – сначала тайком, а по прошествии времени поставили по православному обычаю крест на могиле сына. А было ему всего 15 лет. И за что убил он партизана – такого же молоденького хлопца - никто не знает. Возможно, из-за той девушки, что полюбила партизана?  Прошли ещё немного. Справа на возвышении стояло заброшенное здание церкви. Я спросил у дедушки: «Почему церковь не работает, кто её разрушил? Почему не отремонтируют?». И дедушка рассказал мне, что ещё давно, до войны, священника арестовали, а церковь закрыли, устроили в ней какое-то хозяйственное помещение. «Так она и стоит, разваливается» - заключил дедушка свой рассказ.  «А почему?» - не понимал я. «Власть не разрешает!» - отвечал дедушка. «А что такое власть?» - не унимался я. «Плохая власть! Ох, беда, Петю, беда!» - тяжко вздохнул дедушка, вытирая обильный пот с лица, и поспешил сменить тему. Дальше за Дахталией стояли большие каменные кресты. Дедушка рассказал, что стоят они очень давно: еще его дедушка ему рассказывал, что ехал один гусар в Тульчин, где был штаб Суворовской армии, видимо, вздремнул в седле, вдруг конь его чего-то испугался, понес, задремавший гусар не сумел успокоить коня или не успел, выпал из седла, а ноги-то остались в стременах. Вот гусара и разорвало и похоронен он в двух местах: у дороги около Нетребовки, у ярка (оврага), недалеко от хаты Карандюка, где жил мой одноклассник Володя Карандюк, и здесь вот на этом месте за Дахталией.
                Конечно, про гусар дедушка не мог рассказать мне ничего. Но впоследствии из книг я узнал, что в городке Тульчин, который был недалеко от Вапнярки, в 1796 году был штаб 80-тысячной армии легендарного полководца А.В.Суворова; что в Тульчине А.В. Суворов завершил свой труд "Наука побеждать"; что в Тульчине есть музей А.В.Суворова; что в Тульчине полковником П.И.Пестелем было создано Южное Общество Декабристов и в 1821-1822 годах в Тульчине с П.И. Пестелем встречался А.С. Пушкин. А ещё я узнал что эти места в 1672 году завоевали войска Османской империи и владели ими до 1699 года, и в Тульчине и сёлах Тульчинского и нашего Томашпольского, и других районов Винницкой области были построены турецкие крепости для дислокации турецких войск. И дедушка Степан тоже рассказывал, что "совсем недалеко от нас в Маркивци была турецкая крепость". 
                Такие вот "Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой" (А.С.Пушкин), рассказывал мне по дороге дедушка Степан, отвлекая меня от тоски и усталости, и так за разговорами мы вскоре пришли до олийни (маслобойни). Из наших семечек выжали масло, и мы отправились домой. Бутылку с маслом и круг жмыха нес дедушка. Было жарко, дедушка без конца повторял: «Ох, беда, Петю, беда!»; пот заливал его лицо, дедушка вытирал его рукавом и все изумлялся, где этого соленого пота столько набирается: «Вон толстые, и то с них не течет столько, а тут …?  Ох, беда, беда, Петю, беда!»
             ОДНАЖДЫ в теплую весеннюю погоду мама затеяла побелку хаты и вынесла синие папины кавалерийские бриджи  («галифе!») на просушку. Папа был еще на войне. Я долго любовался этими необыкновенными брюками, соображая, что во всем селе таких нет ни у кого: ведь в селе все ходили в домотканых штанах. А у меня есть настоящее богатство, особенно в комплекте с папиной буденовкой с большой красной звездой, которая, как и брюки, осталась со времен папиной службы  в кавалерийском полку Красной Армии. После некоторых раздумий я надел папины кавалерийские бриджи, завязал их подмышками и у щиколоток и вышел на улицу. Разговоров было много: конечно, все смеялись. Но я думал, что это от зависти. Я гордился папиными брюками, тем более что папу в этих брюках я не видел никогда: как потом я понял, к этим брюкам нужны хромовые сапоги, а к босым ногам моим они совсем не шли.
                ОДНАЖДЫ мы втроём – я и мои двоюродные братья Коля Качур и Вася Сауляк - пасли своих коров в Яланецком лесу, с самого края, в «дубчаке».  День был пасмурный, неприятный, достаточно холодный для лета.  Коровы щипали скудную травку среди вековых дубов, нам играть или делать что-либо было неохота из-за неуютного прохладного воздуха, и мы, кутаясь в свои рваные фуфайчонки уснули. А коровы тем временем перешли ровик, ограждавший лес от поля и стали  пастись в засеянном зерновыми поле. Из сада, который был напротив леса, увидели нарушение и отогнали наших коров в расположение Яланецкого колхоза.
                Очнувшись от сна, мы стали искать коров, но нигде не нашли. А уже вечерело. Мы подумали, что коровы пошли домой и тоже побежали домой. Но дома коров не было, а пришедшие с полевых работ наши родители сразу сообразили, что воров угнали в Яланец. И наши родители вместе с нами пошли в Яланец.  Вообще-то идти было километров четыре с половиной в одну сторону, но учитывая, что уже был вечер, и все день провели в поле на работах, радости идти туда не было  ни у кого. Но нас не ругали, даже не журили за такое упущение. Говорили лишь о том, что хорошо, что рядом не было полей с клевером, иначе было бы очень плохо, так как желудки коров, наевшихся клевера, вздувались от клевера и лопались. А для семьи потеря коровы обходилась дорого. По пути зашли к сторожу Яланецкого сада. Сторож сада подтвердил, что коровы в Яланецком колхозе. Пошли в колхоз. Там родителям коров вернули (не знаю за штраф ли какой или так). Пошли домой. Проголодавшиеся коровы щипали придорожную траву, родители шли, вели мирные разговоры, мы уныло плелись сзади, ожидая «возмездия». Но никакого «возмездия» так и не было. Ни по дороге домой, ни дома.  Наши родители понимали, что мы сами сильно переживаем за то, что случилось. И нас не наказали.
                ОДНАЖДЫ, в семидесятые годы прошлого века, мы с мамой пошли в Дахталию за керосином. В нашем магазине почему-то его не было, а маме он был крайне нужен. Мы взяли канистры и пошли в Дахталию. Там керосин мы купили, но я заметил, что одна молодая женщина покупала целый мешок хлеба. Я спросил маму: «Зачем ей столько?». Я видел, что большинство селян сами выпекают хлеб, и мама тоже всегда выпекала свой в круглых формах очень вкусный хлеб. А какой запах хлеба бал в хате и во дворе в день выпечки! Мама рассказала мне, что сейчас многие хлеб не выпекают дома, а покупают в магазине, по цене 10 копеек за килограммовую буханку, а мешками многие берут на откорм свиней и бычков: от хлеба получается лучшее мясо  и большее количество. Я удивился: «Как! Хлеб на откорм свиней?». – «Да - сказала мама - сейчас молодежь не помнит военных невзгод и голодовок. Вот и не жалеют хлеб. Откармливают хлебом свиней: 10 копеек килограмм хлеба, 10 копеек килограмм картофеля, а мясо полтора рубля за килограмм, а на рынках в городе еще дороже. Кабанов откармливают по полтора – два центнера, колбасы делают. В основном, мясо, сало и колбасы везут в Одессу. Люди находят, что это  выгодно, делают деньги, а на деньги строятся, покупают машины, хорошую одежду. Сейчас жить можно, заключила мама: в колхозе платят деньги за труд, люди хорошо зарабатывают, у кого здоровье есть. Теперь живут не так, как мы когда-то: работали день и ночь за неоплачиваемые трудодни, за «палочки» в конторских книгах, ходили голодные и холодные, без паспортов, без права на выезд из колхоза. Да ещё заставляли покупать бесполезные людям бумажки-облигации. Какой с них толк? С бумажек сыт не будешь! А теперь вон даже молоко продают по 20 копеек за литр, а то и дешевле бывает; керосин, дрова, уголь продают, а раньше не было ничего: ни денег, ни товаров.  Теперь жить можно - повторила мама - лишь бы здоровье было, а у нас его уже нет: потеряли всё. Такая наша тяжёлая жизнь была - войны, голод, тяжёлые работы, страхи, переживания, недосыпания, недоедания, ...».
                Так по дороге из Дахталии рассуждала наша мама, а я думал: «Неужели благо люди превратят во зло. Разве можно так поступать с хлебом! Ведь он так тяжело достается!». Всегда на откорм поросятам шли  пищевые отходы, картофельная шелуха, сама картошка, все это варили в больших котлах, руками переминали и в теплом виде скармливали поросенку. Бычкам давали сено, траву.
                Никому бы в голову не пришло в тридцатые и сороковые годы скармливать хлеб животным. Ведь, если хлеб, молоко, картофель стоят копейки, то это не значит, что можно так не по-хозяйски с ними обращаться. Так, разговаривая, с канистрами за плечами, мы с мамой пришли домой. Теперь керосина маме хватит до следующего лета. Ведь керосин необходим летом, когда пищу готовят на керосинках, экономя дрова.
                Кстати, в Дахталии на сельской площади перед магазином не было уже могилы погибшего партизана: родители увезли его останки на родину, в село, где он родился.
                ОДНАЖДЫ, когда в 1957 году, я из Казани приехал в Нетребовку и жил некоторое время с дедушкой Степаном и бабушкой Ефросинией, дядя Андрей, папин брат, предложил мне сходить с ним ночью в лес за акацией. Это означало, что днем он приглядел в лесу высохшее дерево и решил ночью (ибо днем лесничий мог задержать и оштрафовать, хотя наказывать было не за что: сухое дерево подлежало спилу) тайком его спилить и припасти, таким образом, для дома хороших дров. «Большая акация – вздохнул дядя Андрей – вдвоем не унести, а оставлять следы тоже нельзя». Решили взять соседскую девушку Анну. Это была крепкая, выросшая без отца и привыкшая к невзгодам жизни, девушка.
Ночью, взяв маленькую ножовку, мы втроем отправились в лес. Прошли поле, вошли в лес. Шли тихо, прислушиваясь к звукам леса: не набрести бы на лесничего, делающего обход. Но в лесу, кроме заливистого соловьиного пения, не слышно было ничего. Хорошо светила луна, но в чаще было довольно темно. Местами попадались высокие заросли крапивы, которая больно жалила руки, ноги, а иногда и лицо. К сухому дереву дядя вывел нас быстро: хорошо ориентировался в ночном лесу.  Мы с дядей долго пилили  дерево ножовкой у самой земли, делая длительные паузы, чтобы вслушаться в лесные звуки: не идет ли кто? Осторожно приняли на руки пошатнувшееся дерево, чтобы не допустить шума и треска при падении. Положили дерево на землю. Пот заливал и щипал глаза, лицо, шею. От крапивы чесались руки, ноги, лицо. Осторожно, прислушиваясь к лесным звукам, распилили дерево на три части, спилили сухие ветки и отнесли в сторону от оставшегося низкого пня, который присыпали землей и прошлогодней листвой.  Я думал, что мне, как самому крепкому (так я думал о себе, ибо дядя был уже в солидном возрасте, а Аня, хоть и крепкая, но все-таки она - девушка) дядя выделит самую тяжелую часть ствола – от пня. Но дядя Андрей, словно читая мои мысли, распределил части дерева иначе: себе он взял ствол от пня (самую тяжелую часть), мне дал среднюю часть ствола, покачав головой, что это будет тяжело для меня,  а Ане – тоненькую верхушку.  «Что тут тяжелого?» - подумал я, но спорить не стал: не время и не место для разговоров и тем более для пререканий. Присели «на дорожку», прислушались – тихо в лесу, только соловьи заливаются. Тихо подняли, понесли: дядя впереди, за ним Аня, а я в арьергарде. Пройдя  пару сотен метров, я почувствовал, что дерево тяжелое, я весь взмок, дерево жестко давило на плечо, плечо ныло, хоть вой. Я перекладывал дерево с плеча на плечо, но вскоре это не помогало: натертые плечи не успевали отдохнуть. Мысленно я молил дядю, чтобы он сделал привал, но дядя все шел и шел вперед, стараясь, видимо, выйти из леса и подальше отойти от него.  Тут я вспомнил пословицу: «Руби дерево по себе». Конечно, говорилась она в иных ситуациях, но подходила и к данной ситуации. Остановились в поле, в лесополосе, в нескольких сот метров от леса. Остановились, когда я уже  чуть ли не кричал «Хватит, – не могу больше!». Аня, которая была впереди меня, тоже шла молча, спотыкаясь. Наконец, дядя поставил свой ствол «на попа» и тихо сказал: «Садись, передохнем». Мы сели, расслабили натруженные плечи, вытирали заливавший глаза пот, молча отдыхали.  А я все думал: «Руби дерево по себе. Вот пришлось на себе испытать эту пословицу.  А ведь, не будь дяди Андрея, я взял бы дерево не свое. Взять-то взял бы, а донес ли бы?». Так вот и в жизни по всем вопросам надо рубить дерево по себе. На этом опыте я убедился также, насколько тяжел труд крестьянский.
                ОДНАЖДЫ мы с братом Володей проводили отпуск у своих родителей и решили по традиции сходить в лес: грибочков собрать, подышать лесным воздухом. Воздух в лесу был действительно какой-то особенный: расслаблял организм так, что иногда хотелось прилечь и не вставать, так было приятно, томно, благостно. До леса было километра три полем, в лесу мы собрали немного грибов, но началась гроза, пошел дождь, небо рассекали частые молнии, гремел гром. Мы спрятались под густой листвой деревьев, но вскоре промокли и решили идти домой, несмотря на дождь. Это было ошибкой, ибо нельзя выходить в поле во время грозы.  Мы знали об этом, но забыли. Едва, выйдя в поле, мы прошли метров сто, пересекли поле, засеянное свеклой, как вдруг, совсем рядом сверкнула молния, гром так треснул, что мы с Володей аж присели, запахло горелой листвой. Тут только мы вспомнили, что нельзя находиться в поле во время грозы, нельзя стоять под отдельным деревом, … Вспомнили все, что  нельзя и поняли, как нам повезло: ведь молния могла бы нас поразить насмерть!
                ОДНАЖДЫ летом я был в отпуске у родителей.  И мы с отцом, уже не помню, что-то делали на огороде. Вдруг отец поднялся и закричал: «Ага-га-га! Стой! Сейчас я тебе задам! Отдай муку! Муку верни!»
Я оглянулся и увидел, что по дороге за огородами шёл человек очень высокого роста, худой. Человек вдруг после крика отца стал, ускоряясь, поднимать свои длинные  ноги и побежал. Всё происходило как-то необыкновенно, как в замедленной съёмке, как какой-то смешной этюд в "Смехопанораме", прямо пантомима какая-то. 
   Я спросил отца:  «Что это за кино такое?».
И отец рассказал, что они с этим  мужиком (жил он недалеко от нас) как-то ездили в Крым, в Джанкой, чтобы купить муки. Там были цены приемлемые. И можно было купить много, запастись мукой на несколько лет.
Купили. Привезли муку на железнодорожную станцию  Вапнярку. Там наняли машину, и машиной через Савчину привезли муку в село. И привезли сначала вот этому длинному нескладному мужику. Всё было нормально. Отец наш был очень демократичным человеком, хотел всегда, "как лучше". Разгрузили этому мужику, потом привезли муку отцу. И тут наш отец увидел, что одного мешка муки не хватает. Он и думать не мог, что так нагло можно его обворовать. Видимо, пока он помогая, относил муку в хату, тот припрятал один мешок. Пошёл наш отец к мужику, чтобы выяснить, подумал, может, по ошибке как-то получилось. Но мужик, на вопрос, зачем он взял чужой мешок с мукой, что-то промычал и закрылся в хате. Ясно, то возвращать он муку не собирался: присвоил, украл. Отец пригрозил, что кража так просто ему не сойдёт. И теперь этот вор обходил отца дальними дорогами, боясь приблизиться на близкое расстояние, и всегда  убегал от отца.
Как сказала наша мама – «Теперь он до самой смерти будет вздрагивать и убегать при одном виде нашего отца или при звуке его голоса. Стоит ли такой жизни мешок муки?».
                ОДНАЖДЫ родители привезли доски, чтобы поменять полы в хате. А через некоторое время они рано утром обнаружили, что доски исчезли: кто-то украл. Ночью сильно лаял их Шарик, родители хотели даже выйти во двор, но не вышли из-за плохого самочувствия, предположив, что Шарик  лает на чужого пса. Но оказалось, что Шарик честно предупреждал их о ворах. Отец вызвал милицию. Приехали милиционеры с собакой – ищейкой. Доски быстро нашли, благо следов осталось очень много: доски везли на подводе, они тряслись, и на дороге оставались характерные следы опилок и  коры. Оказалось, что украли доски молодые ребята, которые были на вечеринке по соседству. Подсказала им соседка. Хлопцы повинились, милиция уехала, сделав свое дело, а хлопцы пришли просить отца не подавать на них в суд, мол, пошутили. Отец и мама мои были людьми добрыми, умными, и они решили не доводить это дело до уголовного и простить ребят: им еще жениться надо, детей заводить, благо хоть в армии они уже отслужили.
                Ребята обрадовались тому, что их простили, и разоткровенничались. И рассказали о том, как соседка научила их украсть доски; как они подогнали подводу; как один из них с ломиком стоял у дверей (это на него так лаяла собака),  чтобы убить, если кто выйдет  из хаты (хорошо, хоть не вышли ни отец, ни мама!); как остальные перетаскали доски на подводу; как перевезли и спрятали доски, чтобы потом продать их. Ребята в порыве откровенности рассказывали запросто такие ужасные вещи, а мама плакала и благодарила Бога, что никто из них не вышел из хаты, хотя намерения такие были. Конечно, пострадали они бы в этом случае  оба, ибо, за одним вышел бы другой, а ворам не оставалось ничего другого, как «убирать свидетелей». Так вот глупость могла привести к трагедии и тяжелым последствиям для всех ее участников. Ребят, конечно, простили, и на этом все закончилось, ибо, как сказал Ф.М. Достоевский «Прощение прерывает цепную реакцию зла!». 
                ОДНАЖДЫ в город Ленинск Кзыл-Ординской области с проверкой космодрома Байконур прибыла комиссия Министерства обороны СССР. Это было в конце сентября 1971 года. В Ленинске в это время всегда  чудная пора: солнце  ласковое, не злое, как летом, тепло, очень много арбузов, дынь, винограда. На складах и базах много яблок и других фруктов, но их придерживали в то время на базах в связи с тем, что с 1 ноября на фрукты было повышение цен. У нас 1 октября  родилась Леночка. К сожалению, она тяжело заболела еще в родильном отделении  военного госпиталя Ленинска. Так как жители Ленинска были в основном военные и члены их семей, то все инфраструктуры были тоже военными, поэтому и родильное отделение было структурным подразделением военного госпиталя. Поэтому и родилась наша Леночка в военном госпитале и лечилась – там же. И Оксаночка тоже родилась 1 сентября 1973 года в родильном отделении военного госпиталя космодрома Байконур. В это время на космодром прибыла комиссия  с инспекторской проверкой, наша мама с Леночкой были в госпитале, а меня назначили дежурить в гостиничном комплексе, где разместился председатель комиссии. Задание было почетным, но очень ответственным. И отнесся я к нему соответственно с полной ответственностью, тем более что и настрой тогда  был у меня, как и у большинства офицеров тоже соответствующий: всегда готов отдать жизнь за Родину, за командира. Но именно в период этого дежурства я жестоко разочаровался и понял, что те люди, за которых мы готовы жертвовать самым дорогим – своей жизнью, а, следовательно, благополучием своих родных и близких, своих детей, эти люди не стоят того, чтобы умирать за них, ибо они нас глубоко презирают. Они думают, наверное: «Я – начальник, ты – дурак» и «Власть – всё, народ – ничто». Они забыли, что Человек прежде всего Человек, а все остальное – наживное. Видимо, у нас преобладают традиции деспотизма, «азиатского стиля правления» и демократии нам не видать ещё  очень долго. А случилось это так: однажды в мое дежурство мне поступила команда: «Срочно найти начальника полигона и передать, чтобы он позвонил в Москву в военный отдел ЦК. Срочно!». Начальник полигона как раз обедал с Начальником инспекции в столовой гостиницы. Я вошел в столовую. Маршал и генерал сидели за огромными столами, заваленными различной снедью, напитками и фруктами, почему-то на значительном удалении друг от друга и молча обедали. Как положено по Уставу, я обратился к Маршалу: «Товарищ Маршал Советского Союза, разрешите обратиться к генерал-лейтенанту К.». Маршал по уставу должен был разрешить мне обратиться, либо не разрешить.  Но маршал не  обратил на меня ни малейшего внимания. Ни один мускул не шевельнулся на лице его, как будто меня не было, как будто я только что не промаршировал строевым шагом, не остановился перед ним, лицом к лицу, и не обратился к нему. Я испытал  шок, и, мгновенно преодолев его, тут же, как того требовал Устав Вооруженных Сил (попробуй, нарушь его на таком уровне!) ответил: «Есть!», сделал пол оборота в сторону начальника полигона и доложил ему «Товарищ генерал-лейтенант, Вам приказано срочно позвонить в военный отдел ЦК». Начальник полигона выслушал меня, сказал «идите» и глазами показал в сторону маршала, мол, теперь у него спроси разрешение, чтобы выйти из столовой: так требовал устав. Я это знал. Я повернулся в сторону маршала и обратился к нему: «Товарищ Маршал Советского Союза, разрешите идти?». И опять хоть бы какое- то шевеление! Но я уже не был шокирован. Я понял, что он меня, капитана Советской Армии, «в упор» не видит  и не увидит никогда. На его «ноль внимания» я ответил «Есть» и вышел из столовой. Я подумал, что они «там наверху» считают, что Родину они любят больше, чем все их подчинённые вместе взятые, или считают себя «Родиной», а нас за людей не считают. Даже здесь, в закрытом городке, где он в полной безопасности, я, капитан Советской Армии, как рядовой стоял у тумбочки, охраняя его сон, его покой, я готов был своей грудью закрыть его при малейшей опасности, а он меня не видит "в упор!". Так думал я тогда. О подобном отношении высших офицеров к младшим я до этого никогда ни у одного писателя не читал и не слышал. Среди профессиональных военных бытует крылатое выражение: "с этим человеком я пошел бы (или не пошел бы)в разведку". В училище довольно часто мы ещё рассуждали "кого бы я прикрыл своей грудью" в случае опасности для него. И готовы были! Ведь каждый, кто избрал профессию Родину защищать, готов был умереть за неё, за своих товарищей и командиров. А теперь, после испытанного унижения, я не готов был умереть за таких командиров из-за такого их отношения ко мне, несмотря на все их заслуги. Стал вспоминать, сколько я читал о взаимоотношениях русских офицеров, старших и младших, ещё с царских времён, и ничего подобного не вспомнил, так как всегда было взаимное уважение, всё достойно, по правилам офицерской чести. А что я увидел теперь? Утрачены вопросы чести, офицерской чести! Перевернулось мое мировоззрение. Я стал другим. Семья, родители, страна, Родина, которую защищать обязался, - для них надо работать, их надо поддерживать, для них надо быть опорой, за них можно умереть. А все остальное в мирное время – пропаганда. Ведь сказано же в одной из заповедей Библии: "Не сотвори себе кумира!". В мирное время, как поётся в известной песне, главней всего - погода в доме.
                Правда, впоследствии, когда я уже служил в академии, образец для подражания - кумир - у меня всё-таки появился. Это был начальник академии Герой Социалистического труда генерал-полковник Тонких Фёдор Петрович, который всегда был внимателен к людям и никогда не позволял себе  "в упор не видеть человека". И всегда был образцом служения Родине!
                Вечером маршал пожелал посмотреть кинофильм. В гостинице был кинозал, фильм политотдел подобрал – про войну, патриотический, советский фильм. Маршал посмотрел начало и сказал: «Что вы мне показываете! Я сам воевал! Вы мне «ножки, ножки» покажите!». А откуда на военном полигоне эротические, как теперь говорят, фильмы? Тогда и слово такое не произносили. И показывали наши целомудренные, патриотические фильмы. Политотдел был в трансе: где достать? Начали звонить в другие города: может, где-то есть что-нибудь подходящее? Нашли что-то аж в Ташкенте – столице Узбекистана, привезли (летели самолетом за этим фильмом) и  следующим вечером показали маршалу.
           ОДНАЖДЫ, в 1963 году меня, молодого лейтенанта – командира взвода геодезистов учебного центра Ракетных войск – назначили начальником патруля на вокзал г. Котовск Одесской области с задачей – обеспечить порядок на вокзале и прилегающей территории. Где-то под вечер в комнату начальника патруля вошел сержант, представился и предъявил мне документы. Он был назначен в нашу часть. Следом за сержантом вошел интеллигентно одетый пожилой человек. Я, принимая документы у сержанта, отвлекся и сказал пожилому человеку: «Папаша, Вы подождите, пожалуйста, присядьте», а, отвлекшись, как-то не обратил внимания на фамилию сержанта. «Папаша» присел, подождал, и, после того, как я разъяснил сержанту, как найти нашу часть, подошел ко мне (я сидел за столом) и протянул мне красное удостоверение. Я открыл его и обомлел: в удостоверении было: «Генерал-майор Вершигора Петр Петрович». В моей голове пронеслось: «Ковпак, Руднев, Медведев, Кузнецов, Вершигора, ... – это же легендарные партизаны...».
С.А.Ковпак и П.П.Вершигора, оказавшись в тылу врага, самостоятельно, по своей инициативе сформировали  партизанский отряд, а П.П.Вершигора - кинорежиссер по образованию – был назначен С.А.Ковпаком начальником штаба партизанского отряда «как самый грамотный» по выражению С.А.Ковпака. Впоследствии П.П.Вершигора был назначен командиром вновь сформированного партизанского соединения.
Не может быть, чтобы передо мною стоял сам легендарный Вершигора!
Я вскочил, стал извиняться, но Петр Петрович Вершигора меня успокоил: «Ничего, ничего. А знаете ли Вы меня как писателя?».
Мы в то время зачитывались его книгами, особенно его документальной повестью «ЛЮДИ С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ».
Я рассказал, что как писателя я его знаю, что читаю его книги с превеликим интересом, что именно в них мне больше всего понравилось ...
П.П.Вершигора сказал мне, что скоро выйдет его очередная книга, что в настоящее он время живет в Молдавии, неподалеку от Котовска, а сержант его сын, и служил он в Москве. Но так как Петр Петрович чувствует себя в последнее время неважно, то он решил перевести своего сына поближе, что они приехали на его служебной машине и доедут до части своим ходом ... Он еще побеседовал с нами (в комнате были еще патрульные) о службе, о своей литературной деятельности, о своих планах, очень тепло отзывался о легендарном партизанском командире С.А.Ковпаке, как он всегда советовался с рядовыми партизанами (“с народом”, по выражению С.А.Ковпака), прежде чем принять решение. Этим методом, кстати, я стал пользоваться в своей работе. Мы принимали на собрании общее решение (наш вотум), и потом от него старались не отступать. Появились успехи. Старшие начальники стали выдвигать меня «поделиться опытом работы». Приходилось изучать соответствующую методическую литературу, выступать перед коллегами на семинарах, собраниях, совещаниях, ... хотя всё можно было объяснить двумя словами: «Советуйтесь с подчиненными!».
Побеседовав с нами, П.П.Вершигора уехал с сыном в штаб нашей части, и сержант Вершигора стал служить при штабе нашей части.
А вскоре в газете я прочел печальное известие о кончине (1963 год) легендарного партизана Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза - Петра Петровича Вершигоры. Он очень рано ушел из жизни, он о многом мог ещё рассказать, поделиться своим боевым и житейским опытом...
У меня было такое ощущение, как будто я потерял родного мне человека.
Так вот судьба подарила мне встречу с этим легендарным человеком ...      
                ОДНАЖДЫ примерно в 1963 году, в  городе Котовске Одесской области, где я молодым тогда лейтенантом служил в учебном центре Ракетных войск, как-то в городе ко мне подошла незнакомая пожилая женщина. Вид у нее был измождённый, нездоровый. Она почему-то стала мне рассказывать о том, что в сороковые годы, когда была голодовка, она с тремя маленькими детьми очень бедствовала. Дома нечего было есть, и чтобы накормить хоть чем-то детишек, она взяла на сахарном заводе, где она работала,  «пару бурячков (свеколок)». За это ее посадили на несколько лет в тюрьму, а детей отдали в приют (детский дом). И она их потеряла и до сих пор не знает, где они, что с ними, живы ли они. … А я показался ей похожим на ее старшенького … «Наверное, мой старшенький такой уже» - повторяла она, как бы оправдываясь передо мною. Мне было очень жаль её и очень больно и тяжело её слушать. Я понимал, как тяжело этой бедной женщине …
Сколько таких матерей было по всему Советскому Союзу!   
                ОДНАЖДЫ я узнал, что есть Закон Российской Федерации «О РЕАБИЛИТАЦИИ ЖЕРТВ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ». В этом законе было сказано:
- «За годы Советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным признакам».
- Статья 1.1. Подвергшимися политическим репрессиям и подлежащим реабилитации признаются:
дети, находившиеся вместе с репрессированными по политическим мотивам родителями или лицами их заменявшими, в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении;
дети, оставшиеся в несовершеннолетнем возрасте без попечения родителей или одного из них, необоснованно репрессированных по политическим мотивам.
В статье 3 перечисляются лица, подлежащие реабилитации,
а в статье 4 – кто не подлежит реабилитации (предательство, измена Родине, уголовные преступления) .
Я не знал, какие обоснования маминой ссылки  были указаны в документах (в деле: я полагал, естественно, что было дело, обоснования), но твёрдо знал, что преступлений, указанных в статье 4 Закона о реабилитации, мама не совершала.  Следовательно, мама и мы, её дети, подлежали реабилитации. Поэтому написал в органы прокуратуры (в Генеральную прокуратуру РФ).
Мне ответили, что в органах прокуратуры, отсутствуют  какие-либо материалы по гражданке Качур А.Ф.
Тогда через некоторое время я снова прочел Закон и обратился в Министерство Внутренних дел РФ с заявлением о признании меня реабилитированным. В заявлении я описал, что наша мама, имея практически грудного ребенка на руках (Володю), была сослана в Красноярский край, хотя не совершала никаких преступлений, тем более таких, по которым лица, их совершившие, не подлежат реабилитации (ст. 4 Закона о реабилитации).
Из МВД мне ответили, что послан запрос по моему заявлению в органы внутренних дел Винницкой области Украины, откуда мама была сослана, и в ОВД Красноярского края.
                Из архивов органов внутренних дел Винницы и Винницкой области мне пришли ответы, что отсутствуют  какие либо документы о высылке Качур А.Ф.  Вот так-то! Нет документов! Как говорится, без комментариев!
Позднее я всё-таки получил Справку о реабилитации из Комиссии по вопросам восстановления прав реабилитированных Томашпольской районной рады Винницкой области. Справку из Томашполя мне прислали без дополнительного запроса от меня. Видимо, им переслали документы из Винницы. Все-таки правда нашлась! Там люди поняли, что в 1948 году нашей маме власти высылкой фактически сказали: «Ты не умерла, когда тяжело болела тифом, и тебя привезли домой умирать! Ты выжила в голодные и холодные годы войны и оккупации! Ты хочешь правды? Так попробуй, поищи её в «глухой неведомой тайге»! Попробуй, выживи в сибирской глуши! Одна! Больная! Без семьи! Без детей!».
                Говорили, конечно, другие слова. Клеветнические. Лживые и обидные. Поэтому наша мама не могла смолчать. Поэтому-то так зол был  прокурор, и так кричал на неё.
                А вот из ГУВД по г. Москве (из Зонального Центра по реабилитации) мне в 2009 г. пришёл отказ. Сказали: «Обращайтесь в суд!». Их не убедило то, что власти, фактически, ни за что отняли маму у полуторагодовалого ребёнка и то, что Украина признала свою ошибку. «В связи с расхождением законов России и Украины» - обосновали они. Как-то странно всё закончилось. Получив моё заявление с просьбой о реабилитации, из зонального информационного центра ГУВД по г. Москве два раза звонили мне на домашний телефон с вопросом: «Вы за справкой приедете к нам сами или мы направим справку в отдел социальной защиты, а Вам копию? Как лучше для Вас?». Умилившись такому доброжелательству, я ответил, что мне достаточно копии справки и стал ждать. Но в течение довольно длительного времени не было никакой информации. Я позвонил в центр. Услышал ответ: «А мы направили по почте в Ваш адрес отказ в выдаче справки. Если Вы не получили, то приезжайте к нам в центр, напишете заявление и мы выдадим Вам копию заключения в отказе в признании реабилитированным». Вот так, странно как-то. Еду на Петровку, 38. Узнаю, что центр находится на улице Новослободской. Еду туда, пишу заявление, получаю документы, в которых указывается о противоречии статьи 3 Закона Украины «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине» статье 1 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий», что  мне отказано в реабилитации, и я это решение могу обжаловать в народном суде по месту жительства. Содержание «Заключения» так сформулировано: «О противоречии законодательству Российской Федерации (статья 11 Закона Российской Федерации от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий» ст.3 Закона Украины "О реабилитации жертв политических репрессий на Украине" от 17.04.1991 г.). Под документами подписи заместителя начальника ГУВД по г. Москве В.А.Чугуева, начальника ЗИЦ ГУВД по г. Москве В.В.Богачева, заместителя начальника Н.Г.Новиковой. Вот так-то. "Закон - что дышло!". Странно. Оформлявшие заключение юристы не обратили внимание на то, что документ противоречит статье 4 Закона Российской Федерации от 18 октября 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий», которая указывает однозначно, что, если не было преступлений, связанных с изменой Родине и уголовных, то люди, подвергшиеся репрессиям, подлежат реабилитации.  А наша мама Родине не изменяла, уголовных преступлений не совершала, но по чиновничьим понятиям просто «не вовремя» родила ребёнка, ибо, если бы у неё не было на руках грудного ребёнка, то она смогла бы работать и не попала бы под действие секретного Указа Президиума Верховного Совета СССР от 02.06.1948 г. о выселении в отдалённые районы лиц, уклоняющихся от трудовой деятельности в колхозах. В те тяжёлые времена войн и голодовок идеологическая чистка в Украине, в отличие от всех других республик Советского Союза, считалась наиважнейшей задачей, задачей номер один, и в связи с этим, самым крупным по числу оперативных работников в КГБ Украины было управление по борьбе с идеологическими диверсиями. И именно в Украине придумали этот самый секретный указ, согласно которому "любой счетовод" мог выслать в отдалённый район Сибири любого не понравившегося ему односельчанина (косо посмотрел, не поделили межу, сказал что-нибудь не так, ...). А наша мама не могла с грудным ребёнком работать на полевых работах. И критиковала сельские власти за отсутствие детских яслей, за их бездействие по другим жизненноважным вопросам. Вот и попала под идеологическую чистку. По навету недоброжелателей. Но никаким властям этого не понять. До сих пор не понять! И власти ей этого простить не могут. До сих пор! И для них, для властей, неважно даже, что времена и страны стали другими. Люди вытаскивали страну из руин, и никому до этого никакого дела нет. Никому их не жалко. И получается у нас, что меняются общественно-экономические формации, меняются власти, а отношение к людям не меняется. Да и вообще во власть пробиваются люди, умеющие обещать, как говорят, "вешать лапшу на уши", действующие по поговорке: "обещать жениться - это необязательно жениться" ... Так и остался я не реабилитированным, «врагом», сыном «врага», хоть и дослужился до полковника, …
                Поэтому наш отец, умудрённый, жизнью и говорил, что "любая власть - ярмо на шее народа". Власть и Отечество - понятия несопоставимые. Все блага, все народные богатства люди от власти используют для себя, простые люди даже средства на лечения своих тяжело больных детей собирают по копеечке. А властям от таких объявлений не стыдно, они такие объявления не воспринимают как обвинения в свой адрес, как будто так и надо - им же легче: не надо заниматься этим вопросом, не надо тратить деньги - пусть сами родители больных детишек собирают средства, ищут куда ехать - в Израиль, в Германию, в Америку, ...
А мы сэкономим на здравоохранении. Пусть граждане сами себя лечат "здравоохраняют", и, вообще, пусть сами себя охраняют от всего - от терактов, от болезней, от бандитов, от жуликов... От всех бед. И пишут об этом и журналисты, и не журналисты, и ведущие телевидения просят "наберите короткий  номер, чтобы спасти ...", но их мнение никому из власть предержащих на всех уровнях не нужно... Народ спасает сам себя. Спасает и своих, и чужих детей. О какой такой справедливости можно говорить? Не было её при царе Горохе, нет и сейчас.
                Как там писал А.К.Толстой?
                "Послушайте, ребята,
                Что вам расскажет дед.
                Земля наша богата,
                Порядка в ней лишь нет.
                Жаль, что я отказался от получения документа лично. Возможно, всё это выглядело бы иначе, по другому сценарию. Почему «Начали за здравие, а закончили за упокой»? Два раза меня спрашивали: «Вы приедете получать справку сами или Вам выслать копию»? Значит, справка о моей реабилитации всё-таки была оформлена? Или предполагалось оформить? А потом передумали.
                Интересно, а сами чиновники (чиновницы) на работу ходят с грудными младенцами? Или берут отпуска по уходу за детьми на все три года?
                Значит, в суд… 
                «А судьи кто?».  Вопрос давний (или древний?). Задал его русский поэт А.С.Грибоедов ещё в XIX веке. Конечно, вопрос обращён был ко всему дворянскому обществу, но он актуален и для судов. И для современных судов. А вот что пишет душой болеющий за страну, за народ наш современный поэт А.Дементьев:
                Мы вновь живём под властью
                Зарвавшихся чинуш.
                Дана свобода красть им,
                Брать мзду с  наивных душ ...
                … Теперь и с малой просьбой
                Прийти я не решусь …
                Ах, как ты оплошала
                Моя родная Русь!

                Точнее и лучше не сказать! Моя родная Русь!
                Под впечатлением этих слов поэта и требования секретаря суда искать адвоката (а адвокат запросила 130 000 рублей), не стал я обращаться в суд. Бог им судья.

                Не могут ни судьи, никакие другие правоохранительные органы защитить человека от беспредела, творящегося в стране. От явного, очевидного рекета, когда захватывают целые предприятия, как только они начинают приносить прибыль; от незаконных захватов другой чужой собственности - земельных участков, дач, квартир, ... Никто ни за что не отвечает! Вот в чём беда! Законы, а тем более подзаконные акты власти пишут под себя любимых, чтобы не отвечать, набивать свои карманы, переводить деньги за границу, приобретать там и недвижимость, и движимость, и жить ТАМ, и интересами ТОЙ страны, а не своей Родины. 
                Конечно, если бы папа не приехал к маме в Сибирь, то мама неминуемо погибла бы. На прииске было всего несколько перепуганных, больных женщин. Из некоторых отрывочных фраз мамы, я понял, что когда их привезли на прииск, то там был только небольшой барак. И не было работы для них. Бог знает, как и на что они жили эти брошенные в глухой сибирской тайге женщины. Зачем, для какой цели их там поселили? Для того чтобы они там, вдали от родных и близких, вдали от своих детей умерли? Наверное, для того.
                Шестого августа 2007 года из материалов газеты «МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ» я узнал, что еще в 1938 году был Приказ нарком внутренних дел СССР № 0047 (два нуля указывают на гриф «совершенно секретно»), который устанавливал для каждой республики и области СССР лимиты по, так называемым, первой и второй категориям. Первая категория вела на расстрел, вторая – на высылку. И то и другое предписывалось проводить без суда и следствия по решению внесудебных органов – «троек», состоявших из председателя областного или республиканского комитета коммунистической партии, начальника местного НКВД и главного прокурора. А Приказ  00447 появился после ответов на шифровку № 863 из Кремля от 1937 г. на места. В ней давалось указание местным партийным руководителям прикинуть, сколько народу у себя они готовы расстрелять и выслать.
Стало ясно, ПОЧЕМУ В АРХИВАХ НЕ БЫЛО ДОКУМЕНТОВ: расстреливали и высылали без суда и следствия по решению троек.
                ОДНАЖДЫ в Интернете я увидел информацию о том, что уроженец села Нетребовка Томашпольского района Винницкой области Карандюк Самуил Васильевич 1891 года рождения, проживал в посёлке Бирюса Нижнеудинского района Иркутской области.   Работал забойщиком Бирюсинского слюдрудника, б/п, украинец, неграмотный, арестован 09.03.38 г., постановлением НКВД СССР и Прокурора СССР от 20.08.38 г. по ст. ст. 58-1 «а», 58-8, 58-10 УК РСФСР. Расстрелян 21.09.38г. в г. Иркутске. Реабилитирован определением Военного трибунала ЗабВО от 12.08.58 г. Номер архивного дела 7505.
Как попал наш неграмотный нетребовчанин, аж в Иркутскую область? Когда? … Что пришлось ему вытерпеть! … У него какое-то странное, не нетребовское имя, я не слышал никогда ранее, что есть такое имя. Со мною когда-то ещё в «поповской» школе учился Володя Карандюк, жили они на самом краю села, отца его звали Семен, но я не помню, был ли жив его отец. Был у него старший брат и сестра. Других Карандюков, которые жили в другом краю села, я совсем не знаю, слышал только. Но все они жили не богато. Итак, кто этот Самуил? Кем он приходился Карандюку Володе? – Отцом, дядей, дедушкой? Теперь мне уже не узнать. Как он попал на слюдяные шахты? В Нетребовке не было кулаков – мироедов, никто ни на кого не батрачил. Люди жили, трудились, не щадя сил и здоровья, дорожили общественным мнением: «Что люди скажут!» И не было и речи о паразитическом, антиобщественном образе жизни, как впоследствии придумали власти - все работали, и работали с детских лет, поэтому и в школу не ходили. Жили все примерно одинаково, сами строили себе одинаковые  разделенные на две половины  саманные хатки, работали на помещика, помещик, по всей видимости, их не притеснял, коль ненависти на него у селян не было. Так, по крайней мере, мне когда-то рассказывали старики, подчеркивая, что у них все жили одинаково, трудясь на земле. Учебе внимания не придавали: «на работе в поле грамота не нужна!». Так было со всеми. Я уже описывал, что так было и с нашими родителями и со всеми односельчанами. 
                Я написал в Нетребовку Сауляку Петру, не слышал ли он чего  о Самуиле Карандюке. Петр ответил, что когда-то в центре села недалеко от школы жила Ольга Самуиловна Карандюк, дочь Самуила Карандюка, но её давно уже нет на свете.   
                А под наковальню приказа Карандюк С.В. попал, как видим, в 1938 году. Что ему пришлось испытать в застенках НКВД? Неграмотный, чужой для того края человек. «Хохол!». Задавали ему, небось, непонятные вопросы, а он, будучи неграмотным, ничего не понимал. Он только и знал, что ворочать украинскую землю, а потом – иркутскую слюду. А раз не понимал, били еще сильнее, пока он вообще уже ничего не соображал и не подписал на себя, то о чем никогда и не догадывался.   
                А как быстро всё исполнено! Убивали по – «стахановски»! И еще запросили: дайте еще 4000 убить!
В материалах «Московского комсомольца» от 06.08.2007 г. Приводится, в числе некоторых других (из Тбилиси, Грозного, Читы), шифровка из Иркутска от 26.04.1938 г.:
                ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ.
                НКВД тов. ЕЖОВУ.
Ввиду значительной засорённости области право-троцкистскими, пан-монгольскими и кулацко-белогвардейскими элементами, подпадающими под первую категорию, просим ЦК ВКП(б) разрешить дополнительный лимит по первой категории для Иркутской области 4 тысячи.
И.О.секретаря Иркутского обкома ВКП(б)   ФИЛИППОВ
Начальник НКВД по Иркутской области    МАЛЫШЕВ

                Как видим, к "первой категории" (расстрельной) совершенно секретного приказа можно было отнести любого, и расстреливали неграмотных мужиков, пахарей, умевших только в земле копаться, причисляя их к "право-троцкистким", "пан-монгольским", "кулацко-белогвардейским", ... "элементам", ...
               

                ОДНАЖДЫ, когда нашу маму сослали в далёкую Сибирь, меня по какой-то надобности вечером послал дедушка Степан к жившему примерно в километре от нас Петру Победе. Это был пожилой уже человек с искалеченной на войне ногой. Он рано вернулся с фронта после тяжелого ранения в ногу, а в 1945 году он каким-то образом одним из первых в селе узнал о Победе советских войск над фашистской Германией. Узнав о победе, он ходил по селу, кричал: «Победа! Победа!» и всех поздравлял: «Победа! Победа!». Сельские остряки  тут же дали ему прозвище «Победа». Конечно, у него уже было прозвище, как у всех сельчан, но оно сразу же забылось, и иначе как «Победа» его уже никто и не знал. Был он работящ, умел столярничать, сапожничать, знал и другие ремесла. Было у него трое или четверо детей, и всех он поднял, поставил на ноги, сыграл им свадьбы, построил дома. Когда я пришел к нему, он принял меня ласково и стал восхищаться сильным характером нашей мамы: «У твоей мамы очень сильный, справедливый характер; она всегда выступала за справедливость, за правду, за это и пострадала! Твоя мама всегда говорила людям правду в глаза. Если бы все люди были такими, то больше было бы правды на Земле, людям жилось бы лучше! ... А какая она была труженица! В пятнадцать лет её уже назначили звеньевой! Ведь ребенок же совсем, а руководила уже взрослыми женщинами!»
Мне было очень тяжело без мамы, но после его слов я гордился нашей мамой.  Потом Пётр Победа позвал своего сына Василия и приказал ему отомкнуть качели, стоявшие еще с Пасхи у них во дворе, чтобы я покачался, сколько захочу. Это было неслыханное уважение! Василий (по уличному его звали по прозвищу отца -  «Победыком») был старше меня лет на семь.   Был он бесшабашен, своенравен, задирист, хулиганист, любил направо и налево раздавать подзатыльники, имел ранение от снаряда, который он нашел после войны в поле и хотел в костре выплавить из него тол, и я, вообще-то, побаивался его, хотя меня он не обижал никогда. Василий отомкнул для меня качели, раскачал меня и ушел по своим делам. Было уже поздно, быстро наступали сумерки, мне было очень грустно после речи Петра Победы, качаться мне не хотелось, но я из вежливости к людям, которые желали нам добра, уважали и хвалили нашу маму, немного покачался на качелях и пошел домой.
                ОДНАЖДЫ. Мы еще были слушателями Военной академией имени Ф.Э.Дзержинского, когда её начальником в 1969 году назначен был  генерал-лейтенант Тонких Федор Петрович. Из рассказов преподавателей и начальников мы знали, что генерал-лейтенант Тонких Ф.П. был чрезвычайно занят по испытаниям ракетного вооружения, а также созданием загородного учебного центра академии. Но, когда в начале августа 1971 года группа выпускников Военной академии имени Ф.Э.Дзержинского прибыла для дальнейшего прохождения службы на космодром Байконур, то мы  не предполагали, что и здесь, на Байконуре, нам придется встретиться с  нашим начальником академии. Мы, тогда ещё молодые офицеры, знали о нём не так уж и много. Запомнился его строгий, несколько хмурый взгляд из-под козырька фуражки, то, как он носил фуражку – немного набекрень, на правую бровь. Поэтому некоторые говорили: «Казак! Из казаков он!». Конечно, мы и тогда восхищались его разносторонней подготовкой, умением руководить, быть требовательным к себе и к подчинённым.
                На Байконуре я получил назначение во 2-ю баллистическую лабораторию Вычислительного центра. И вот через некоторое время начальник лаборатории подполковник Григорий Николаевич Кузяк ставит мне задачу: «Будете заниматься расчётом траектории полёта  нового изделия, изделия с разделяющимися головными частями. В этом для нас новизна и сложность задачи. В Вашей группе будут сотрудники лаборатории Евгения Андреевна Батура и Нина Александровна Маева. От отдела баллистики с Вами работать будет майор Савин Вениамин Михайлович».
                После небольшой паузы подполковник Кузяк добавил: «Председатель Государственной комиссии по данному изделию - Герой Социалистического труда, начальник академии генерал-полковник Тонких Федор Петрович».
                Конечно, как я говорил, мы и ранее восхищались разносторонними способностями и работоспособностью начальника нашей академии. Он ведь и ранее назначался Председателем Государственных комиссий. Но об этом мы знали, в основном, из рассказов людей, знавших генерал-полковника Тонких Федора Петровича по службе более близко. Теперь же нам выпала честь работать самим в его «команде». И, когда начались испытания ракеты, то нам не раз приходилось восхищаться Ф.П.Тонких, его ответственным отношением к порученному делу.
                Работа, особенно в начале испытаний, была весьма напряженной. Технические задания по изделию приходили довольно «сырые», были и аварийные пуски. Подразделения, занимавшиеся поиском упавшей после аварии ракеты, испытывали определённые трудности в поисках ракет, не долетевших до цели. И тогда от Ф.П.Тонких и его непосредственных помощников приходили требования оказать помощь им в определении координат падения. В то время на Байконуре одновременно проходили испытания трёх ракет. Был, как говорят, момент соревнования. И по всем ракетам была такая ситуация, когда Председателям государственных комиссий необходимо было докладывать в Москву о результатах пуска, а упавшую где-то в тайге ракету найти не могли. Иногда Председатели Государственных комиссий приходили в отделы вычислительного центра и просили помочь в определении координат места падения  изделий. С точки зрения теории полета решить такую задачу было не сложно, но в заданиях это требование отсутствовало, а личную инициативу сотрудники тоже не проявляли из-за сложности и большого объёма программируемых задач.
                Ну а мы с начальником лаборатории подполковником Г.Н.Кузяком решили помочь Государственной комиссии, возглавляемой генерал-полковником Тонких Федором Петровичем, и разработали алгоритм решения пассивного участка траектории с момента аварии. Координаты падения ракеты мы немедленно сообщали представителю Государственной комиссии. Вылетавшие по указанным координатам группы поиска без труда находили детали упавшей ракеты. Правда, случаев таких было совсем мало.
                Мы очень уважали нашего Председателя Государственной комиссии и делали всё, чтобы не подвести Федора Петровича. По Байконуру ходили легенды о его работоспособности, ответственности, порядочности и умению всегда держать своё слово. Мне приходилось убеждаться в этом не один раз и впоследствии, когда я служил уже в академии, и узнал о Федоре Петровиче гораздо больше. В академии офицеры называли его не иначе как уважительно: «Федор Петрович». Только и слышно было: «Федор Петрович решил! Федор Петрович сказал!». 
                Очень многих достойных офицеров, служивших на Байконуре, Федор Петрович перевел в академию. И он всегда очень строго следил, чтобы они старались и преуспевали по службе, чтобы они, как он говорил, проявляли себя с положительной стороны, заслужили уважение и авторитет. 
                С Федора Петровича офицеры и курсанты всегда брали пример, стремились быть похожими на него, восхищались его фронтовыми подвигами. Рассказывали, что он занимался в молодости боксом, и однажды на фронте,  будучи безоружным, не только сам отбился от немецких разведчиков за языком, решивших взять его в плен,  но и сам их пленил.
                А сам Герой Социалистического труда генерал-полковник Тонких Федор Петрович всегда требовал образцового отношения к порученному делу. И требовал в первую очередь с себя.
                Для нас же он всегда был ОБРАЗЦОМ СЛУЖЕНИЯ РОДИНЕ.
                Когда мы помогли Государственной комиссии, Федор Петрович выразил руководству нашего управления благодарность. Об этом мне рассказал заместитель начальника управления полковник Петр Леонтьевич Кондрацкий, с которым мне приходилось тесно общаться по вопросам работы жилищной комиссии и комиссии по распределению дефицитных товаров, секретарём которых меня назначили, когда я прибыл на Байконур.
                Вот что пишут о Фёдоре Петровиче Тонких бывшие сослуживцы-фронтовики:
                - Гвардии рядовой В.Е.Крысанов: «…Простой, душевный, замечательный командир, истинный коммунист – вот таким он остался в моей памяти»;
                - Полковник В.Е.Гавриленко: «Он для всех был доступным, обаятельным человеком. Его любили и уважали. Он хорошо знал семьи офицеров …».
                И это истинная правда. Федор Петрович был Человеком с Большой буквы. Он всего себя отдавал служению Родине. Офицеров, которым помогал Федор Петрович было очень много. В академии я встретил много знакомых офицеров с Байконура. Два из них были моими соседями по дому. Они прибыли в академию чуть раньше меня.
                Если бы все люди были такими, как Федор Петрович Тонких, то никогда никаких проблем ни у кого не возникало бы.
                После Федора Петровича Тонких начальником академии назначили генерал-полковника Котловцева. Я обратился к новому начальнику академии по личному вопросу и изложил ему в рапорте свою просьбу об обмене моей жилплощади.
                Вообще вопрос был не сложный, так как причины у меня были уважительные и законные: мы жили в  квартире со смежными комнатами, прописано в квартире было пять взрослых человек, мама наша - вдова инвалида Великой Отечественной войны - имела первую группу инвалидности, я был в звании полковника, и согласно Жилищному кодексу СССР нам положена была квартира с раздельными комнатами. Перед этим я обращался к начальнику академии генерал-полковнику Ф.П.Тонких и он обещал нам обмен квартир, но, в связи с неожиданным, буквально, внезапным, увольнением его из рядов Вооружённых Сил, выполнить обещание он не успел.
                Но, учитывая характер Котловцева, и то, что в это самое время Ельцин стал секретарем Московского городского комитета партии и дал строгое указание, в нарушение Жилищного кодекса СССР, не предоставлять офицерам квартиры в Москве, возникли, видимо, определенные субъективные трудности. Котловцев в предоставлении квартиры с раздельными комнатами отказал мне, причем в резкой, в хамской форме и выдвинул довольно унизительное предложение: "А вы предложите обмен квартирами своим выпускникам, которых оставляете в Москве". Генерал Котловцев даже не понял насколько унизительное предложение он выдвинул. В ответ я заявил, что вынужден буду обратиться к Главкому Ракетных войск Стратегического назначения.  «Это Ваше право!» – ответил Котловцев. Но в тоне его слышалось: «Попробуй!». Но, всё равно, я написал рапорт Главкому РВСН. Тем временем подошел мой очередной отпуск, я получил приказ на отпуск и начал собираться. Вдруг меня срочно приглашают к начальнику факультета генерал-майору Т.А.Меметову, и он мне отдает приказ срочно, вместо отпуска, ложиться в медпункт академии для обследования и увольнения из рядов Вооруженных Сил. Перед этим ко мне уже были придирки со стороны заместителя начальника академии генерал-лейтенанта Тита., несмотря на то, что руководимый мною курс в течение нескольких лет подряд занимал первые места по учебной, научной, изобретательской и спортивной работе, и мне коллеги говорили: «Ну, тебя и в сто лет не уволят: ты всё время впереди!». Про генерала Тита. говорили, что у него сильное протеже – то ли жена Горбачева (её девичья фамилия тоже была Тита...), то ли Председатель Президиума Верховного Совета Украины, тоже - Тита. В связи с этим,  и с тем, что генерал Тита. допускал разные несуразности,  офицеры часто говорили:  «В корделоже бузина, а в Киеве - дядько!». Конечно, при этом имелось в виду ещё и то, что начальник академии Ф.П. Тонких три раза отклонял кандидатуру Тита. на должность заместителя начальника академии. Начальник академии Герой Социалистического труда генерал-полковник Ф.П.Тонких подбирал на должности в академию офицеров и генералов, имеющих склонности к научно- исследовательской работе и освобождался от «балласта», от бездарей. Но кто-то упорно пробивал это назначение, и всё-таки оно  произошло! Тита. не любил людей, был высокомерен и заносчив. Ну а в академии Тита. сразу невзлюбили за его солдафонство, мелочные придирки. Бывают такие генералы и офицеры, что, занимая высокий пост, они не найдут основное звено в своей работе и остаются по стилю своей работы на уровне командира взвода - прапорщика, или, в лучшем случае – младшего офицера. О таких говорят: «Он не вырос из лейтенантских штанишек!».  Я сразу понял, что это Тита., временно исполнявший в то время должность начальника академии, получил сигнал из Главного штаба РВСН и отдал распоряжение начальнику факультета – уволить срочно! Я ответил начальнику факультета Т.А.Меметову: «Мне ещё не исполнилось 50 лет и исполнится только через два месяца.  Поэтому ни у кого нет права уволить меня до исполнения 50 лет. А, когда мне исполнится 50 лет, то мы «обмоем» мой юбилей, и уже потом только вернемся к вопросу об увольнении». Так оно в последующем и получилось. «Подожди, я сейчас» – произнес Т.А.Меметов и ушел на доклад  к Тита., кабинет которого располагался на первом этаже корделожи. Вскоре он вернулся и сказал: «Поедешь в отпуск». Я окончательно убедился, что это был приказ Тита.
К тому времени были уже уволены весьма уважаемые офицеры факультета – заместитель начальника факультета по учебной части полковник Касаткин Николай Николаевич и заместитель начальника факультета по политической части Калиновский Аркадий Антонович. Были уволены опытнейшие, уважаемые начальники курсов факультета полковники Сигаев Юрий Денисович, Сальников Александр Алексеевич, Шалимов Олег Федорович. Теперь Тита. подобрался ко мне. Согласно приказу министра обороны – увольнению по выслуге лет подлежали полковники по исполнении им 50-и лет. Но мне еще не исполнилось 50 лет! Зачем же подлые приемы? Обычно к ветеранам относились почтительно, давали дослужить до круглой даты, чтобы пенсия была побольше, провожали с почетом, увольнение ветерана готовилось заблаговременно, организовывалось солидно, на высоком уровне, без спешки. Все коллеги старались сказать увольняемому теплые слова, добрые напутствия ... Так везде было принято, я читал, что и в Японии, и в США тоже так принято было. А у Тита. – «срочно»! Нет человека, нет проблем! Генерал-майор Т.А.Меметов на факультете был сравнительно недавно, и мы знали его мало, как и он нас ...
                В стране при Горбачеве такая нелепая «перестроечная» обстановка создалась, что даже такого заслуженнейшего человека, как Герой Социалистического труда, участник Великой Отечественной войны, доктор военных наук генерал-полковник Федор Петрович Тонких, уволили по схеме «срочно»! Что уж тут говорить!  По-моему, он был в отпуске, когда объявили о его увольнении. Федор Петрович собрал весь руководящий состав академии, начальников кафедр, начальников курсов, попрощался, несколько раз повторил, что не держит ни на кого обиды. Но, обида – это было очевидно – была.
                Если честно, служить во времена «перестройки» не хотелось: противно стало! Постоянно в академию наезжали разные комиссии из Главного политического управления, задавали одни и те же вопросы: «А как Вы перестраиваете себя, свою служебную деятельность в связи с выходом книги М.С.Горбачева «Поворот с ускорением»?». Хотелось сказать одно: какое может быть ускорение на повороте? Ускорение на повороте может привести к катастрофе. Так оно и получилось в конечном итоге: так «повернули с ускорением», что развалили великую державу, обездолили целые народы. Надоели постоянные никчёмные проверки, стрессы, постоянные разговоры о реформировании армии, вопросы офицеров: «Куда идём? Что будет?». Все понимали, что не может ни армия, ни любое другое ведомство само себя реформировать. Воинская дисциплина стала падать, участились пререкания, среди офицеров стали появляться даже такие, далёкие от профессии офицера, как фарцовщики. Нужны законы, а не разговоры и благие пожелания.  У меня появились первые признаки ишемии сердца: уже утром в метро при подъезде к академии как будто тисками сжималось сердце, появлялась ноющая боль за грудиной, раздражительность. Диспансеризация подтвердила: ишемическая болезнь сердца, стенокардия напряжения…
                Офицеры учебного отдела рассказывали мне, что когда наш курс по итогам учебной, научно-изобретательской и спортивной работы занимал первое место, а это было на протяжении нескольких лет подряд, ибо мы всегда со слушателями брали высокие обязательства и добивались их выполнения, то Тита. всегда вычёркивал из проекта приказа наше подразделение. Особенно больших успехов мы добивались на протяжении нескольких лет подряд, с отделением, которым командовал капитан (в настоящее время – полковник) С. Солоничкин. В этом отделении было много талантливых офицеров – это Б.Обухов, Ю.Балабонин, В. Кокорев, А.Руденко, В.Прут, непобедимый на кроссовых дистанциях В.Покропивный. Успешными также были отделения под командованием В.Чёрного и Ю.Морозова. (Выпуск из академии этих офицеров был в 1987 году, и мы планировали назначить их на руководящие должности в Московском гарнизоне. Но в конце мая 1987 года случилось крупное ЧП, опорочившее на весь мир Советскую Армию: немецкий лётчик-любитель Матиас Руст прилетел беспрепятственно в Москву на личном спортивном самолёте, приземлился на Большом Москворецком мосту и подъехал до собора Василия Блаженного. Случился большой международный скандал. Михаил Горбачёв использовал инцидент для крупных кадровых изменений в Вооружённых Силах. Уже 30 мая им были освобождены от должности министр обороны Сергей Соколов и командующий ПВО Александр Колдунов, оба — политические противники Горбачёва. Вместо них он назначил людей, поддерживающих курс проводимых им реформ: новым министром обороны был назначен Дмитрий Язов, занимавший должность заместителя Министра обороны по кадрам. К 10 июня было привлечено к ответственности 34 офицера и генерала. Командующий Московским округом ПВО генерал-полковник Владимир Царьков, назначенный на должность за несколько дней до события, получил выговор, но должность сохранил. Одна из наиболее цитируемых оценок последствий полёта Руста для советских Вооружённых Сил дана американским специалистом по национальной безопасности Вильямом Одомом: «После пролёта Руста в советской армии были проведены радикальные изменения, сопоставимые с чисткой вооруженных сил, организованной Сталиным в 1937 году». Было заменено практически всё руководство Министерства обороны до командующих военными округами включительно. Новый Министр обороны потребовал пересмотреть приказы по назначениям выпускников академий и уменьшить количество назначений в Московский гарнизон, и отделы кадров, уже подготовившие приказы к подписи Министром обороны, стали переделывать приказы. Времени на согласование с начальниками факультетов и курсов изменений проекта академического приказа у сотрудников отдела кадров академии уже не было, и получилось так, что одни из лучших наших выпускников, в частности, С.Солоничкин и В.Кокарев вместо назначения на должности в Генеральный штаб были назначены в Днепропетровск и Оренбург).
                Я сам много и напряженно работал, а в спортивных соревнованиях я единственный из начальников курсов академии принимал участие лично и никогда не отлынивал. У меня был первый спортивный разряд по подводному плаванию (первый разряд - 45 метров, а я проплывал под водой в бассейне Москва – от стенки до стенки, а это – 50 метров) и по стрельбе. Я лично, в общем, строю с моим подразделением, сдавал все нормативы. Спортивный комитет Министерства обороны проверял у офицеров академии в соответствии с программой силовую подготовку и ловкость (гимнастика), выносливость (кросс), быстроту (бег на 100 метров) и подтверждение спортивных разрядов (кросс, гири, стрельба, плавание, подводное плавание, бег на 100 м). Конечно, чем лучше были результаты по «силе, быстроте и выносливости» и чем больше было первых разрядов, тем выше было место подразделения и в целом – учебного заведения.
                Для того чтобы постоянно держать себя в хорошей физической форме, я ежедневно вставал в 5.50 утра; выбегал на улицу Глаголева, затем на Карамышевскую набережную в районе церкви Живоначальной Троицы, пробегал несколько километров, затем занимался на гимнастическом городке; затем возвращался к церкви, проплывал по Москве реке метров двести и бежал домой. Дома принимал холодный душ, завтракал и ехал в академию. Бороться с ленью я научился ещё в детстве.
                В академию поступали иногда и такие офицеры, что не умели бегать, стрелять, плавать, ... С ними приходилось заниматься индивидуально, учить с «нуля» ... С теми, кто не умел ходить на лыжах, я по воскресеньям выезжал на лыжную базу академии в Бабушкино и учил там слушателей, как быстрее преодолевать 10-ти километровые дистанции. А что было делать? Ведь профессия такая была -  Родину защищать. А А.В.Суворов завещал: «Тяжело в ученье – легко в бою!» 
                Во время проверок академии Спортивным комитетом Министерства обороны я разрешал слушателям тренировки дома, а не в академии в конце рабочего дня, как было принято. Большинство слушателей проживало на Набережной Новикова-Прибоя, и там они коллективно тренировались, вдоль набережной или в Серебряном бору. Это, конечно, давало положительные результаты.  Утренние тренировки «дома» были гораздо эффективнее тренировок в конце рабочего дня в академии, когда чувствовалась усталость, да и воздух в центре города был пропитан смогом. С большим пониманием к трудностям, возникающим у проверяемого Спортивным комитетом МО СССР курса относился заместитель нашего факультета по учебной части полковник Касаткин Николай Николаевич. Он всегда поддерживал и помогал проверяемым от факультета. В отличие от заместителя начальника академии генерала Тита., который только мешал всегда тренировкам и ходу учебного процесса проверяемых подразделений, хотя все вознаграждения со стороны Спортивного Комитета были в его адрес, а победившие подразделения награждались грамотой академии. Как в известном французском фильме, где рядовой спасает королевское знамя, а награды получают все, кроме него. Было такое впечатление, будто генерал Тита. заранее избирал (назначал) победителя и ждал победы этого избранного (назначенного), а не победы сильнейшего. Иногда похоже было, что он недоумевал: как это победил "не тот, на кого он "поставил!".
                Безусловно, огромную поддержку оказывал всем начальник академии Герой Социалистического труда генерал-полковник Тонких Фёдор Петрович, который был очень объективным и справедливым человеком и командиром. Нам было на кого равняться! И прежний заместитель начальника академии фронтовик генерал-лейтенант Федоренко нас всегда только поощрял за наши старания и успехи, …
                Для сведения: Военная академия им. Ф.Э.Дзержинского, ныне Военная академия Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) им. Петра Великого находится в центре, у метро Китай-город, между улицей Солянка, Китайским проездом и Москворецкой набережной. Раньше напротив академии через Китайский проезд стояла известная в советское время гостиница «Россия». В настоящее время (2000-е годы) гостиницу «Россия» снесли, а академию  планируют перевести в ближайшее время в город Серпухов Московской области. Комплекс зданий, в котором размещается академия, был построен еще в восемнадцатом веке во времена правления царицы Екатерины II по проекту -  плану видного деятеля тех времен – президента Российской академии художеств И.И Бецкого как Воспитательный дом и в настоящее время является историческим и архитектурным памятником. Вплоть до Октябрьской революции этот дом существовал как приют для детей. После революции и до передачи его в конце 30-х годов академии (после переезда из Ленинграда) в нем размещались учреждения советских профсоюзов. Кстати, именно это здание было описано писателями И.Ильфом и Е.Петровым в «Двенадцати стульях» в период, когда в нем размещались профсоюзные учреждения.
                Академия, как правило, занимала первое место среди учебных заведений Вооруженных сил, а мы – первое место в академии. Так вот, мне рассказывали, что когда учебный отдел писал итоговый приказ, то генерал Т. всегда вычеркивал мою фамилию из приказа, как начальника курса, занявшего первое место по всем итогам соревнований – по учебе, научной, изобретательской и спортивной работе, и вписывал кого-нибудь другого – своего протеже. Старшему офицеру учебного отдела, подводившему итоги по утвержденной методике, и разрабатывавшему итоговый приказ приходилось обращаться к начальнику академии за поддержкой: ведь при подведении итогов волюнтаризм не применим, ибо там шли буквально математические расчеты по методике, учитывающей все достижения подразделения за семестр. Однажды, когда я был освобожден начальником факультета от исполнения служебных обязанностей по болезни, (начальники курсов работали с одним выходным днем – воскресеньем, и по болезни брали справку на субботу, чтобы «отлежаться» хотя бы за два дня – субботу и воскресенье), то вдруг в субботу вечером раздавался звонок дежурного по академии»: «Вас срочно вызывает Тита.». Еду в академию. Захожу к дежурному по академии, а он  говорит: «А Тита. уехал домой». Ну что ж говорю: «Если будет звонить  Тита., скажи, что я приезжал по его вызову». Вот такой  вот был самодур Тита., недаром за создаваемые им нелепости его прозвали  «В корделоже бузина, а в Киеве – дядько». Так было. Он очень не любил научных работников и офицеров, прибывших в академию из научно-исследовательских учреждений, и был сторонником перевода в академию только из армейских подразделений, хотя это не верно, ибо в академии должна развиваться и научная база. В строевых частях, в отличие от научно-исследовательских институтов и полигонов, научной работы не было, поэтому в интересах академии было принимать в свои ряды и тех офицеров, которые имели опыт научно-исследовательской работы. Таким образом, к концу моей службы мне пришлось столкнуться с самодурством, которое во времена Горбачева и Ельцина стало как-то особенно выделяться. Видимо, сказывался пример Ельцина по нарушению законов СССР и отмене действия Государственного Жилищного кодекса СССР в одном отдельном городе. По этому закону при строительстве жилья 10 процентов квартир отдавалось Вооруженным Силам СССР. А Ельцин нарушил этот закон, и теперь офицеров престали обеспечивать жильём. Стали накапливаться офицерские семьи, не имеющие жилья и надежды на его получение. Власти Москвы боялись даже обменов квартир офицерам. Люди всё больше проявляли недовольство действиями руководителей государства и отдельных регионов, всем надоели унижения: они возмечтали было о справедливом государстве и обществе, но получили то, что теперь называется «дерьмократией», хотя к чести народов большинства республик, входивших в СССР, на референдуме они проголосовали за сохранение СССР. Но Ельцин все равно развалил его, пользуясь неконкретной, отвлеченной болтовней Горбачева, тогда Президента СССР, и поддержкой США и Евросоюза. 
                Ну а меня тогда решили уволить. Проще было уволить меня, чем поменять квартиру. Но нам повезло: мы жили тогда в пятиэтажном доме. Там у нас было чисто, мы сделали хороший ремонт, отциклевали и покрыли лаком паркетный пол. И вот моя жена Галина Николаевна, работавшая в паспортном столе, приводит женщину, получившую квартиру с изолированными комнатами в новом доме. Строители в то время уже стали работать очень плохо, стали халтурить, и в новых домах было очень много недоделок. У этой женщины не было денег на их устранение, не было денег на мебель, на переезд, и она не могла переехать в новую квартиру. В то же время наша квартира ей очень понравилась. Она говорила: «Здесь чистенько, паркет, хоть смотрись как в зеркало, детям моим хорошо было бы, две спаленки – одна для меня, а другая – для детей, и общая комната. Нам было бы хорошо здесь». Кроме того, мы ей пообещали помочь в приобретении мебели и разной домашней утвари. Решили оформить обмен. Но председатель исполкома района не разрешил оформить обмен. Пошли к нему на прием. Он – против обмена. Идем домой. Наша знакомая опечалилась. Идем мимо юридической консультации. Я говорю: «А давайте спросим, правильно ли поступают с нами власти?». Зашел. На приеме – никого. Сидит юрисконсульт, скучает. Я ему задал ему вопрос о необходимости юридической консультации. Он: «Плати пять рублей!». Заплатил, получил квитанцию. Слушаю юрисконсульта. Он говорит: «Идите в суд! Чиновники - самодуры! Идите в суд, и вам обмен станет не 300 рублей, а всего 30 копеек. Я с такими проблемами встречался уже не раз!». Суд рядом. Пошли. Написали заявление. Отдали в канцелярию. Вскоре получили повестки о явке в суд. Пришли в назначенное время в суд. От исполкома не явился никто, хотя повестка им была.   Судья допросила меня, допросила Наталью, которая хотела меняться с нами.   Мы рассказали, что именно нас устраивает при обмене. Далее: суд удаляется на совещание и объявляет решение: «Обменному бюро исполнительного комитета Ворошиловского района г. Москвы  выписать обменные ордера!» Так, благодаря бабушке Гале, ее коммуникабельности и общительности, мы обменялись квартирами, и обе стороны остались довольны этим обменом. Так мы переехали в новую квартиру. К этому времени 08.08.1989 г. в свой 50-летний юбилей я приехал в академию (специально, как обещал Т.А.Меметову), отметили мой юбилей, начальник факультета генерал-майор Т.А.Меметов вручил мне подарок - очень красивые ручные часы, об увольнении не говорил, а вскоре сам убыл в очередной отпуск.
                Практически, сразу же после переезда я получил из отдела кадров предписание на месяц ложиться в госпиталь РВСН на обследование для увольнения из Вооруженных Сил. Я стал срочно оборудовать новую квартиру, чтобы семья могла в ней нормально жить. Пришлось попросить перенести несколько срок явки в госпиталь. Спасибо, наши кадровики, медчасть академии и исполнявший обязанности начальника факультета полковник В.А.Алексеев пошли мне навстречу и дали возможность подготовить квартиру и перевезти семью. В госпитале меня обследовали, нашли целый букет заболеваний, оперировали варикоз обеих ног, сделали операцию на носовой перегородке. Лечение затянулось до нового 1990 года. Потом я стал оформлять увольнение. Получил путёвку в лучший по тем временем санаторий имени Ворошилова в Сочи, но опять мне не повезло: начальник факультета приказал путёвку сдать, остаться ещё на пару месяцев и оказать помощь новому начальнику курса Алексею Николаевичу Голованю по вопросам организации и сдачи зимней экзаменационной сессии. Хотя, без сомнения, полковник А.Н.Головань сам справился бы с этой задачей. Тем более что пока я был в госпитале, он уже успешно руководил курсом. Всё-таки он прибыл в академию с должности командира ракетного полка! Ещё ранее на должности начальников курсов нашего факультета были назначены командиры ракетных полков Анатолий Дмитриевич Отрошко, Валерий Николаевич Шумилов, Николай Николаевич Попков.
                Приказ есть приказ, а я не привык обсуждать приказы. Так я уволился аж в апреле 1990 года.  Я размечтался, что отдохну, у меня только начался отпуск, но вдруг звонит мой бывший коллега Ю.Д.Сигаев и говорит: «Хватит лодырничать! Приходи на работу. Ты нам нужен». Ю.Д.Сигаев трудился уже начальником отдела кадров Специализированного Производственного Предприятия при ГКВТИ СССР (СПП ГКВТИ СССР). Я ответил, что у меня нет еще паспорта, нет военного билета.  «Ничего, я тебя знаю и без паспорта, и без военного билета, потом принесешь, когда получишь!» – отвечал Юрий Денисович. Так, находясь еще в отпуске, я устроился на работу, на должность начальника бюро по подготовке кадров по компьютеризации  производства. У меня была связь с ведущими Московскими компьютерными научными учреждениями и со всеми вычислительными центрами крупных городов Советского Союза. Мы организовывали для работников этих вычислительных центров учебу по компьютерным новинкам, особенно по языкам программирования. А примерно через год Юрий Денисович перешел в другую организацию, а меня назначили начальником отдела кадров СПП.
                ОДНАЖДЫ. Прибыв в академию в мае 1978 года из Байконура, я встретил преподавателя 14 кафедры полковника Зиберова. Он сразу:
- А ты знаешь, что по твоей дипломной работе, по твоим уравнениям и графикам по перегрузкам в зависимости от угла входа в атмосферу мы слушателей обучаем?
                Признался, что думал, что мой диплом давно уже уничтожен - я знал, что дипломы хранятся в течение года, а потом сдаются в архив.
                - Нет, что ты, диплом твой хранится. Мы часто берём его в секретке и читаем – сказал полковник Зиберов.
                И я вспомнил сколько намучился со своим дипломом, как помогал мне мой руководитель дипломной работы профессор Иван Иванович Разин в алгоритмизации задачи для программирования; как не "шла" программа, как ошибку нашёл во сне - приснилось, что я ищу ошибку в программе, я её нашёл, а утром посмотрел - и действительно увидел ошибку; как я устал тогда, буквально вымотался, готовясь к защите, ...
                Вот уж никак не предполагал я тогда насколько важна моя дипломная работа для учебного процесса. Приятно было узнать, что принёс хоть маленькую пользу, что не напрасно тогда, в период дипломного проектирования и защиты, так вымотался.
                Я поблагодарил полковника Зиберова за приятную информацию. 
                ОДНАЖДЫ в нашу ракетную академию на должность начальника факультета прибыл из авиации, генерал К. На построении факультета генералу К. не понравилось то, как ведут себя офицеры в строю. Ему показалось, что они хотят проявить, таким образом, неуважение к его личности, и он с трибуны громко потребовал: «Начальники кафедр, наведите порядок в строю! Я не намерен терпеть безобразия в строю! Вы знаете, что я прибыл к вам из авиации, а в авиации дураков не держат!». Факультет взорвался громким неудержимым хохотом. До генерала К. дошло, какую глупость он прилюдно, перед всем факультетом, сморозил. Через несколько дней он перевелся куда-то на новое место службы, и больше в нашей академии его никто не видел.
                ОДНАЖДЫ мне мама рассказывала, как, когда папу призвали на войну с Финляндией, она ходила пешком в Вапнярку в лютый мороз, в плохой одежонке и обуви, совсем не пригодных для такого мороза, а это где-то километров тридцать с «гаком». Как-то ей передали, рассказывала она, что воинский эшелон, в котором находится наш папа,  стоит в Вапнярке и, наверное, еще будет стоять несколько дней. Недолго думая, наша мама быстренько собрала кое-какой еды, кое-как одетая, в лютый мороз, поздно вечером через поля пошла в Вапнярку, чтобы увидеться с ним. Трудно сказать, как она дошла. Это было какое-то чудо! Крутила метель, была кромешная тьма, она могла заблудиться, выбиться из сил, замерзнуть.  Но она пришла. И пришла во время, и застала ещё нашего папу, и они увиделись. Вот как бывает!
                ОДНАЖДЫ, когда меня перевели для дальнейшего прохождения службы в Военную академию имени Ф.Э.Дзержинского, я прибыл к начальнику факультета заочного обучения генерал-майору Н.М.Лавровскому для того, чтобы представиться ему о прибытии для дальнейшего прохождения службы во вверенном ему факультете. Я вошел в его кабинет и только начал доклад, как он вдруг встал из-за стола и произнёс: «Родной ты мой! Ты живой?!» Я ничего не могу понять, а он подошел ко мне и крепко обнял. Я в шоке! Тогда генерал-майор Н.М.Лавровский рассказал мне, что он вычитал из моего личного дела (оно лежало у него на столе), что я родом из-под станции Вапнярки. А во время войны их истребительно-штурмовой полк, в котором капитан Н.М.Лавровский был начальником штаба, как раз штурмовал (бомбил) Вапнярку, и они думали, что там после их "авиаутюжки" в  живых не осталось никого. Я ответил Николаю Михайловичу, что я бомбежку хоть и плохо, но помню, ночью над Вапняркой стояло зарево огня, гул, люди выходили смотреть, было жутко, женщины плакали, крестились  и молились Богу за тех, кто был в том аду, но наше село от Вапнярки было далеко, и нас не бомбили. Такие вот в жизни бывают встречи! Потом я ещё встречал женщину, бывшую санитарку пехотного полка, участвовавшую в освобождении нашего района, и она тоже радовалась, говоря: «Я рада очень видеть Вас живым. Ведь война - есть война, было очень много бомбардировок и артиллерийских обстрелов, … Бомбили немцы, бомбили наши, …, и мы шли по разрушенным городам и посёлкам, по, практически, выжженной земле, …».
                ОДНАЖДЫ я по радио слушал передачу о тайне исчезновения огромных сокровищ гетмана Украины И.Мазепы. Рассматривались различные версии, вплоть до, на мой взгляд, маловероятной. Будто И.Мазепа возвращался в вырезанный и разоренный А.Меньшиковым город Батурин и вывез оттуда свои припрятанные сокровища. Но это же целый обоз! Как вывезти его из разорённого города незаметно? И никто из ведущих передачу не предположил, что сокровища мог найти и вывезти А.Меньшиков. Не напрасно же современники Меньшикова считали, что он был богаче самого царя Петра I. Конечно, воровал он чрезмерно. За что и бит не раз царем бывал. Но и вывезти сокровища тайно от царя он тоже мог, «наградив» себя за то, что всех «от мала  до велика» в Батурине вырезал...
Интересно всё в истории нашей! О Мазепе, в частности, когда-то приходилось читать, что он, якобы, исполнял тайный указ царя Петра I, заманить короля Швеции с войском на Полтавщину, где Шведский король без тяжёлой техники и продовольствия попадёт в ловушку и не сможет сопротивляться. Гетман Мазепа выполнил указ, заманил шведов, но увидев, что стали вытворять царские войска на территории Украины, понял, что он и сам попал в ловушку, и, спасая свою жизнь, бежал в Молдавский город Бендеры ... Возможно, была мечта освободиться от колониального ига жестокого властителя, но, …
                (Как-то я узнал, что Меньшиков был Генералиссимусом и подумал: "Неужели ему император Пётр I присвоил чин этот за уничтожение города Батурин? Но потом в Интернете прочитал следующее:
                "Еще одного петровского сподвижника — Алексашку Меншикова, как звал его первый русский император, с уверенностью можно назвать самым недолгим генералиссимусом России. Приведя на трон вдову Петра Великого императрицу Екатерину I, Меншиков сумел сохранить престол и для ее преемника Петра II. Именно при нем 12 мая 1727 года князь Александр Меншиков и получил чин генералиссимуса морских и сухопутных войск. А уже 9 сентября был этого звания лишен и отправлен в ссылку. Вероятно, если бы звание генералиссимуса было завоевано князем Меншиковым на поле брани, в трудных победах над сильным неприятелем, такая участь миновала бы его... Царь Петр последовательно провел своего сподвижника от звания поручика бомбардирской роты Преображенского полка (капитаном которой был сам Петр) до звания генерал-фельдмаршала, которое Меншиков получил после победы русских войск в сражении под Полтавой. Но вот высший чин русской армии достался ему уже за победы политические. В тот момент, когда был подписан указ о новом генералиссимусе, его дочь Мария, обрученная с будущим императором Петром II, уже готовилась к свадьбе. Но состояться браку было не суждено, поскольку влияние Меншикова к тому времени уже ослабело. 8 сентября 1727 года его арестовали, а на следующий день, лишив чинов и собственности, отправили в ссылку, из которой ему уже не суждено было вернуться").
                Получается, что "за Батурин" Меньшиков получил звание генерал-фельдмаршала, ... А за рвение к власти, "победы политические" и вывоз своих наворованных капиталов в Лондон был сослан, ... Таковы бывают судьбы жестоких, алчных людей, ...
                ОДНАЖДЫ я, как всегда, в зимние выходные пошёл на лыжах в тайгу. Я очень любил бродить по зимней тайге, несмотря на лютые сибирские морозы, любоваться на её красоты, изучать следы зайцев и других таёжных зверушек. Идёшь по тайге, всё в белом тумане, смотришь на деревья в снегу, на заячьи тропы, на красивых таёжных птичек, и вдруг из-под ног: «Ф-р-р-р». Это вылетели гревшиеся в снегу тетерева или глухари. Летом тоже очень красиво и интересно в тайге, но летом надоедают мошкара и комары. Я помню, как разъедала мне лоб мошкара, как текла сукровица, как мама чуть не плакала, когда я возвращался домой после работ в тайге в летние каникулы. Работал я с геологами и по сбору проб от пород – когда мы ходили по определенному азимуту.  Моей задачей было по компасу идти по указанному азимуту и нести камни, отколотые от встречавшихся скальных пород – пробы. Работал я с геологами по прокладке маршрутов, когда приходилось держать рейку, по которой геолог измерял расстояния и углы. Работал я и по прокладке (рубке) просек и по рытью канав по просекам. Для рытья канав давали кирку, совковую лопату и стальной лист, чтобы легче было набирать землю на лопату. На канавах в конце рабочего дня пальцы от напряжения не выпрямлялись. В процессе всех этих работ мошкара грызла открытые участки тела, особенно в области лба, залезала в уши, в глаза. Особенно неприятно и больно было, когда мошкара забивалась в ухо. Для защиты от мошкары давали сетки-накомарники, но я в накомарниках работать не мог: в них было душно, не хватало воздуха, они мешали, если приходилось рубить или копать.
                Зимой было холодно, приходилось постукивать озябшими руками по бокам, чтобы отогреть их, приходилось идти, проваливаясь на беговых лыжах в снег. Но было интересно, хотя и очень опасно, ибо при усталости, возникало сильное желание присесть, чтобы отдохнуть, что могло закончиться смертью: присел, сразу же организм обволакивает сонливость, а если уснул, то – замёрз. Таких случаев на моей памяти было два, когда замерзли школьники из нашей школы. Кроме того, очень часто «водит леший». Так говорят, когда человек, потеряв координацию и ориентацию, начинает ходить по непонятным причинам кругами вокруг одного и того же места. Или, например, однажды мы играли в футбол на старом аэродроме. С аэродрома хорошо был виден наш посёлок. Когда мы закончили игру и стали собираться домой, я вдруг заметил, что меня как-то тянет в другую сторону от посёлка, мне казалось, что надо идти в сторону, противоположную от посёлка. Хорошо, что я был с ребятами, и поселок был хорошо виден. А если бы такое случилось в темноте? Тут бы и случилось то, что в народе называется «леший водит».
              А однажды зимой я бродил по тайге, порядком устал, вышел на просеку, а по ней – на сопку. Надо сказать, что в тех местах сопки были похожи на застывшие огромные волны различной высоты. Были очень высокие и крутые сопки, а были и более пологие. И я уже сильно устал, а посёлка всё не было. Я стал всё чаще задумываться: а туда ли я иду? Всё чаще приходили воспоминания, как недавно замёрз наш одноклассник. Видимо, он порядком устал, присел, уснул и не проснулся, … Нашли его мёртвым недалеко от посёлка, … И вдруг, когда я поднялся на очередную сопку, то отчетливо услышал радио. И понял, что я иду не в том направлении. В нашем посёлке радио было в центре на площади и работало всё время, мы все привыкли к нему. Решил повернуться и подняться на соседнюю сопку. Спустился вниз, поднялся на сопку. Радио стало ещё громче. Решил, хотя не верил сам себе, подняться на всякий случай еще на одну сопку. Спустился, поднялся и ... увидел, как на ладони огни нашего поселка. Обрадовался: есть Бог на свете, опять, в очередной раз, спас меня мой Ангел-Хранитель! А весь фокус в том, что ни до того, ни после, я радио, будучи в тайге, не слышал, ... 
Так в жизни моей было  много раз, когда казалось, что всё, заблудился. Но что-то есть такое, что люди называют удачей, везеньем, и вот в последний момент, оказывается всё благополучно. Говорят: «Ангел-Хранитель спас! Хороший у тебя Ангел-Хранитель!»  Так было в Красноярске, когда я заблудился, так было не раз в тайге, но  всё заканчивалось благополучно.
                ОДНАЖДЫ в летние каникулы отец Вити Григорьева пригласил Витю, меня, Толю Малогалимова поехать с ним на прииск Викторовский, посмотреть «настоящую» тайгу, помочь ему собрать сено.  Отец Вити Семен Григорьев работал секретарём парткома шахты. Был он грузин по национальности, говорил с акцентом и очень мало. Жили они в нашем бараке по улице Донского, дом 5, но вход в их квартиру был отдельным, было у них четыре комнаты, одну комнату они сдавали квартирантам. И была у них пристройка для коровы, которой на зиму они заготавливали  сено. И ещё была у них еще очень умная овчарка Джесси. Джесси всегда играла с нами. Одно время я учился с Витей Григорьевым в одном классе, и он часто приглашал меня к себе делать уроки. А так как у нас в то время была очень маленькая комнатка, то я с удовольствием ходил к Вите. Там мы делали уроки, играли и, там, кстати, мы очень помогли друг другу по русскому языку: мы договорились диктовать какой-либо текст по очереди, и так писали диктанты, пока не стали писать без ошибок. Мама Вити была коренной сибирячкой. А ещё у Вити была старшая сестра Тамара, младший брат Ваня и сестра Люда. Витя по окончании семи классов уехал поступать в город Красноярск в техникум. У Тамары я был в 1990 году, она одна из всей их большой семьи оставалась жить в Северо-Енисейске. Тамара рассказала мне, что Витя после окончания техникума работал мастером в засекреченном тогда Красноярске 26, а мама с Ваней и Людой тоже переехала на жительство в город Красноярск. Там мама живёт и сейчас (это было в 1990 году), Ваня стал пить по-чёрному, а Люду застрелил бывший муж. Тамара показывала мне фотографии. Люда была очень красива. Ей бы жить да жить. Мы с Тамарой плакали. Ну а тогда году в 1955-м  мы поехали на Викторовский, сгребали сено, купались в искусственном озере, где вода была более тёплой, чем в речках. Таких озёр тогда в нашем районе было достаточно много. Они образовывались в карьерах, остававшихся после работы драг. Драги – это такие машины для добывания и промывания грунта при поисках золота. После драг оставались глубокие карьеры, которые потом заполнялись талыми водами. Жили мы в Викторовском в небольшом бараке, построенном когда-то, видимо, для ссыльных, и в котором жила когда-то наша мама.  Впоследствии я написал Вите Григорьеву в Красноярск 26, он ответил мне, а потом уже где-то в 1992-м он писать перестал. А я, получив от жены Володи Чалбышева, что «Володи не стало»  тоже не решался писать: и годы наступили лихие и  время лихое, нестабильное, ненадёжное. Может, людям стало не до переписки.
                ОДНАЖДЫ мы с Толей Малогалимовым провожали его сестру Лену на прииск. Лена работала в райкоме комсомола и должна была посетить прииск по каким-то комсомольским делам. Ну а мы с Толей увязались за Леной. С Толей мы дружили и почти не разлучались. Мы шли по очень красивым местам, переходили каменные реки, поднимались на сопки, спускались с них. Повсюду была неописуема красота. От каменных рек веяло какой-то древней таинственностью, мы засыпали Лену вопросами – откуда они?
Не менее красивы были и оставшиеся после работы драг искусственные озёра. Озёра были как будто мёртвые, вода в них была довольно далеко от уровня поверхности, они  были довольно глубокими, от них веяло какой-то таинственностью и страхом. Вода в них была абсолютно неподвижна, отливала каким-то свинцово-ртутным блеском. Глядя на эту воду, оторопь брала. На обратном пути я хотел искупаться в одном из таких озёр, но Толик меня отговорил. Наверное, наше состояние можно сформулировать так: было желание искупаться, но не было желания в это озеро окунаться. Так мы и не искупались тогда в озере. Но зато красотой природы насладились вполне.
                ОДНАЖДЫ в городе Ленинске – жилой зоне космодрома Байконура - случилась паника: из квартир командного состава стали пропадать ценные вещи. По городу пошли панические слухи о том, что квартиры обворовывает организованная жестокая банда, что руководит этой бандой женщина. Описывались её приметы. Якобы банда проникала в квартиры так, что хозяева замечали это только по прошествии определённого времени. Обворовали («обчистили») уже 23 квартиры, а поймать воров не удавалось. Наконец-то вора поймали. Оказалось, что квартиры обворовывал всего один человек – прапорщик с самой дальней площадки Байконура - 95-й. В апреле 1978 года меня назначили дежурным по караулам  гарнизона города Ленинска. Заступив на дежурство, я узнал, что на гауптвахте находится прапорщик Чистяков, который обворовывал квартиры командного состава. Я, приняв дежурство, зашёл в камеру к прапорщику Чистякову с целью проверить его содержание. Моему появлению прапорщик обрадовался, стал охотно делиться впечатлениями о том, как это всё случилось. По его рассказу, он однажды в кладовой нашёл связку ключей. Нашёл и нашёл, и положил в кладовой. Но у него было двое детей, жена не работала, были определённые материальные трудности. Тогда он обратил внимание на связку найденных ключей, и у него возникла мысль об улучшении быта своей семьи: он решился пойти на преступление. Как он рассказывал, он взял связку ключей и пошёл по наиболее обеспеченным домам. Он звонил в квартиры, и если никто не отвечал, то он, как он говорил, в течение 2-3 минут подбирал ключи от квартиры, заходил в квартиру, быстро брал самые ценные вещи, в основном, драгоценности и деньги и уходил. Как он говорил, во всех квартирах все ценные вещи хранились примерно одинаково и времени на их сбор тратилось очень мало. Похищенные вещи он сначала прятал, а потом продавал солдатам-строителям, в основном, кавказцам. Всё это он совершал утром, когда все уходили на службу. Если на звонок отвечали, то он называл какую-нибудь фамилию, якобы вызываемого офицера и уходил. На службе сначала он  отпрашивался, что задержится, потом ему не разрешали опаздывать на службу, потом объявляли взыскания за опоздания на службу, но его уже  ничто не могло остановить. Как он мне сказал, уже возникла привычка – «как в карман за сигаретами». Однажды он, не получив ответа на звонок в квартиру, открыл её,  и вдруг навстречу ему вышла женщина. Она была в ванной и поэтому не ответила на звонок. Прапорщик извинился и быстро ретировался. А однажды также он открыл квартиру и вошёл в неё, а навстречу ему вышел хозяин квартиры. Прапорщик извинился и быстро ушёл и уехал на службу. На службе объявили, что все прапорщики должны пройти переосвидетельствование в  участке милиции насчёт прописки.  Вечером после службы он зашёл в участок и увидел там человека, из квартиры которого он убежал утром.  Прапорщик Чистяков всё понял и сразу же во всём сознался. Теперь он сидел на гарнизонной гауптвахте пока не найдут все украденные и проданные им вещи. Многие вещи были проданы солдатам и увезены ими в разные районы необъятной страны. А прапорщик ждал на гауптвахте суда. В Ленинске тем временем паника улеглась, и жизнь вошла в привычное русло и люди стали забывать о тех слухах, что были во время краж.   
                ОДНАЖДЫ на Байконуре мы играли в спортзале в баскетбол. В пылу игры кто-то, видимо, косточками пальцев или локтём, проломил мне нос. Из глаз потекли слёзы, а носу потекла красная жидкость. Я пошел в поликлинику, прикрыв нос платком. В поликлинике лорврач заохала, сказала, что этот случай не амбулаторный и надо идти в лор отделение военного госпиталя. Но направление в госпиталь почему-то не выписала. Я, «ничтоже сумяшеся» пошёл в госпиталь. Там меня осмотрел врач и сказал, что это случай не стационарный, и мне надо обратиться в поликлинику. Я возмутился, сказал, что из поликлиники меня направили к ним. «А где направление?» – спросил военный доктор, могучего сложения подполковник, и, услышав от меня, всё, что я думаю о них (врачах) позвонил в поликлинику, отругал врача, которая меня послала к нему, и сказал: «Вот смотри сам, что это случай - амбулаторный». При этих словах он при помощи лор инструмента выровнял «ямку» на моём носу. Конечно, - больно, из глаз и из носу потекло, я вытираюсь платком, ещё не успел вытереться, как вдруг буквально вбегает в кабинет женщина в белом халате и, увидев, что мне уже поправили нос, воскликнула! «Ой, а я хотела увидеть, как Вы это будете делать!». Я не успел опомниться, как подполковник, произнеся: «А, пожалуйста, посмотрите», тем же инструментом снова повредил мой нос, а затем выправил. Из глаз и из носу брызнули слезы и сукровица, мне сильно захотелось врезать подполковнику, и, ругнувшись, я схватил свою медицинскую книжку и вышел.      
                ОДНАЖДЫ, когда я служил на Байконуре, мы играли рано утром в футбол. Дело в том, что у нас в соответствии с программой командирской подготовки были занятия по физической подготовке. А так как на Байконуре летом очень жарко - днем температура воздуха в тени достигала градусов 44-45 (а какая тень в пустыне?), то эти занятия проводились рано утром, когда температура была около 30 градусов. Конечно, было жарко, и никакими упражнениями никто заниматься не мог. Но ведь проверки тоже сдавать надо!   Вот тогда был найден компромиссный вариант: футбол. Футбол любили и играли с удовольствием все: и начальник нашего 5 Баллистического отдела П.С.Гладков, и его заместитель В.Р.Коган, и начальник нашей 2 Баллистической лаборатории Г.Н.Кузяк. Все рано утром дружно выходили к реке Сыр-Дарье, недалеко от берега которой, 5 отдел своими силами соорудил свое собственное футбольное поле. Однажды, в 1975 году, во время такой игры в футбол, я, спасая наши ворота от неминуемого гола, получил тяжёлую травму.  Получилось так, что начальник 3 лаборатории А.П.Пучков вышел один на один с вратарём, а я бросился ему наперерез, и на большой скорости наскочил левой ногой на мяч, который А.П.Пучков перебросил с левой ноги на правую ногу, чтобы ударить по воротам. В тот миг, когда я неожиданно наскочил на мяч, раздался, глухой звук (это треснула моя крестообразная связка), и я упал от пронзительной боли в левом коленном суставе. Дальше играть я не мог, и, придя в себя, побрёл в поликлинику. Нога в колене отекла и сильно болела. Я не мог ни выпрямить её, ни ходить. В поликлинике мне наложили лангету, освободили на несколько дней от службы, что-то написали в моей медицинской книжке неразборчивым почерком, и я, не прочтя, похромал домой. Потом, со временем, вроде всё прошло, я полагал, что я уже полностью выздоровел, но впоследствии стал убеждаться, что при малейшем неправильном движении ноги мое колено пронзала резкая боль, оно буквально на глазах отекало и не выпрямлялось. Я стал частым посетителем хирурга, пока, однажды не разговорился с подполковником соседнего отдела, который когда-то оперировался по поводу разрыва крестообразной связки коленного сустава в Москве. Он-то мне все пояснил: что моё колено без операции не заживёт, что, судя по симптомам, у мены разрыв крестообразной связки, что лучше всего операции на коленном суставе делает Московский хирург с мировой известностью Миронова, что она оперирует всех известных спортсменов, получивших подобные травмы, пришивая им капроновые связки. Слава, так звали подполковника, был человек с большим юмором, безобидно подшучивал надо мною: «Гордись: у тебя травма, как у большого спортсмена». Я серьезно задумался о своем здоровье, прочел (с трудом, ибо почерк у врачей отвратителен) записи в своей медицинской книжке – что там мне рекомендовали наши доктора. А они писали, что рекомендуется операция («операбельное лечение»)! Я понял, что ничего у меня без операции не заживет. Но к операции я не был готов, потому, что прошел уже собеседование с начальником Военной академии имени Ф.Э.Дзержинского Ф.П.Тонких и ждал вызова из академии. И понял я, что нельзя мне с моей травмой «высовываться», надо терпеть боли и молчать. Так продолжалось года полтора: пока пришел вызов из академии, пока ждали приказа Министра обороны о переводе ... У меня часто «блокировалось» колено не только на занятиях по физической подготовке, но и, были случаи, в отпуске. Было очень больно, но приходилось терпеть и даже обходиться без медицинской помощи. 15.05.1978 г. мы всей семьей приехали в Москву. Через два дня семья заныла: "Куда ты привёз нас. Вези нас обратно в Ленинск". Как будто это возможно - куда захотел, туда и поехал. Их реакция естественна: в Ленинске осталось много друзей, знакомых, работа, всё было рядом... Потом они привыкли и полюбили Москву. А мне надо было осваивать новую должность, привыкать к новым условиям службы, к новому коллективу, к новым коллегам и к новым начальникам,... 
                В академии я года полтора также не жаловался на свой коленный сустав, занимался физической подготовкой наравне со всеми, пока однажды на занятиях по физподготовке при прыжке через коня я неудачно приземлился, колено моё в очередной раз «заблокировалось», я вынужден был обратиться к врачу. Я направлен был хирургом академии З.С.Алещенко в госпиталь РВСН в г. Одинцово Московской области. Так я впервые попал в хирургическое отделение военного госпиталя, где мне сделали сложную операцию на коленном суставе, и впоследствии я мог заниматься и парадной, и физической подготовкой и сдавать все проверки Министерства обороны СССР, и занимать первые места. Операцию мне сделали буквально в канун нового 1980 года. Так что 1980 год я встречал в Одинцовском госпитале. А в 1989 году при обследовании в том же госпитале при увольнении из Вооруженных сил СССР, хирурги долго расспрашивали меня в отношении последствий операции, как я чувствую себя после такой операции. Мне сказали, что методика, по которой мне была сделана операция, не совершенна, после операций по этой методике со временем боли в коленном суставе возобновляются, и в настоящее время эта методика не применяется. Так, видимо, я попал под медицинский эксперимент: колено действительно болит.  Хотя с возрастом, да с учётом тех нагрузок, что переносили мои ноги, это и не удивительно. В 1989 году (снова накануне нового года, уже 1990) мне пришлось оперировать мои больные вены.
                ОДНАЖДЫ, будучи в отпуске (где-то в шестидесятые-семидесятые годы двадцатого столетия) в Нетребовке у своих родителей, я шёл в лес через поле. Погода была чудесная, в поле уже созрели злаковые, но их еще не косили. Я шел, не спеша, наслаждаясь природою, и  где-то в районе Качурового лужка я удивился: чего-то в поле не хватает. Шёл, и ничего не мог понять. И вдруг дошло: в поле не хватает звуков! Тихо в поле! Мое подсознание хранило те звуки полей, что я слышал в детстве – громкие крики множества перепелов «Спать пора! Спать пора!», трели жаворонков из-под самого неба, щебетанье других птичек. А тут – тишина! Она-то меня и поразила! А причиной всему оказалось хозяйствование человека на земле: с пятидесятых годов стали травить живой мир полей удобрениями, пестицидами, стали «выкашивать» комбайнами. Ведь комбайнами косили, приближаясь постепенно от краёв к центру поля. И зайчишки, и перепела постепенно уходили от комбайна к центру, где ещё не было выкошено, и последний заход комбайна оказывался последним в их жизни. Не стало в полях перепелов, зайцев, жаворонков. Да и удобрениями отравлялось всё живое. Опустели поля. И это я на подсознательном уровне заметил: что-то не так в поле стало, не так, как раньше было. Я-то ведь, когда вся живность в полях выкашивалась, не был в селе.В лесу тоже на моё удивление оказалось очень тихо. Раньше в лесу было очень много разных птиц, и больших, и малых – ястребы, филины, совы, соловьи, дятлы, удоды,  дрозды, сороки, вороны, голуби, щеглы, чижи, синицы, вертишейки, воробьи, … Каких только птиц не было в лесу! И всё это пело, свистело, чирикало, ухало, стучало, порхало, … А теперь – тишина… Здорово, видимо, сказалась экология полей и на лесах …
                ОДНАЖДЫ мы с соседской девушкой Аней шли с сельского праздника из Дахталии. Это было в начале лета 1958 года. Погода была чудесной. Настроение было чудесное. Пришли в село. Во дворе соседней хаты шум, плач, крики. Заходим во двор. Хозяйка плачет, говорит, что они занимались вышиванием рушников во дворе, готовились к свадьбе, но дочь её сказала, что за нелюбимого замуж не пойдет, закрылась в хате, сказала, что повесится. Дверь крепкая, дубовая, обитая стальными полосами. На окнах - металлические решетки. Тут и знакомый «Рыжий» крутится, хвалится, что дверь делал он лично и её не взломать. Я накричал на него, потребовал, чтобы он ушел со двора, что он и сделал поспешно. Я же стал с разбегу бросаться на дверь всем телом. Дверь не открывалась. Весь двор заполнили соседи, в основном женщины. Прибежала и наша мама. Женщины плакали, что-то говорили, но я не слышал ничего. Я в исступлении бросал своё тело на дверь снова и снова. Я бил её своим правым плечом до тех пор, пока она не открылась.  И дверь открылась. Согнулся металлический засов. В сенях стояла лестница на чердак (на горище). Я метнулся на чердак и увидел висевшую в петле девушку. Бросился к ней, поднял. Она была без сознания. Поднялись на чердак моя двоюродная сестра Нина, соседка Аня. Помогли снять бесчувственную девушку, вынести во двор. Женщины её окружили, стали оказывать помощь, и, Слава Богу, её откачали. Я мало что помню после того как девушку вынесли во двор. Девушку привели в чувство. Её спасли. Её мама не стала больше навязывать ей нелюбимого человека в мужья.  Девушка вышла замуж за парня, которого любила, они родили двух девочек и жили счастливо. И всегда ладили.
                ОДНАЖДЫ в Нетребовке я возвращался поздним вечером от знакомых. Это было в 1961 году. Я уже был курсантом военного училища. Вдруг во дворе наших дальних родственников вижу: люди бегают по двору с керосиновыми лампами, женщины плачут, мужчины хозяина увещевают, собака от злобы хрипит. Собака была очень злая. Она никого к себе не подпускала. Я понял из слов мамы хозяина (это была очень добрая женщина – сестра моей бабушки Ефросинии, она, как и вся эта семья,  всегда была приветлива со мною), что её сын по пьянке потерял собранные у людей деньги, а теперь очнулся с похмелья и решил покончить с собою и повеситься. Я шагнул в темноту. Тут же на меня с грозным рычанием бросился пёс. Носком сапога я ударил его под подбородок. Это очень болезненное место. Пёс с визгом рванулся от меня, цепь не выдержала, и он, не переставая визжать, убежал на огород. Я бросился к хозяину, который висел уже в удавке и судорожно дергался. Я приподнял его, подбежали люди, сняли удавку, помогли ему. И жил он потом ещё долго, и, наверное, старался не вспоминать об этих минутах своей слабости.
А однажды поздно вечером я шёл из клуба. Я учился тогда в военном училище. У меня были зимние каникулы. Было морозно. Сияла луна. Не дойдя две хаты до дома, я увидел, что кто-то валяется на снегу у забора. Подошел ближе. Лежащий на снегу человек был неподвижен. Стал его тормошить. Понял: он живой, спит. Но долго ли он продержится? Ведь замерзнет!  Растормошил, смотрю, а это сосед наш не дошел до дверей своего дома – упал пьяный, уснул. Разбудил я жену его, отвел домой выпивоху, и больше я не слышал, чтобы он напивался до бесчувствия. Видимо, понял, что надо во всем знать свою меру. 
                ОДНАЖДЫ  мы со Славой Устиченко пошли в увольнение. Мы были уже на 2 курсе училища. Со Славой мы дружили еще с 1 курса. Родом он был из Уфы. Это был честный, весёлый, коммуникабельный парень. Мы с ним быстро сдружились.  Он, узнав, что я побывал в Сибири, называл меня, в шутку, то «чалдоном», то «тунгусом», я же, в ответ, называл его «башкиром».  Находясь в увольнении, мы часто ездили к брату Славы, капитану-артиллеристу, командиру батареи (комбату). Поехали и в этот раз.  Устиченко – старший в армии почти с семнадцати (чтобы попасть на фронт прибавил себе возраст) лет, воевал, любил свою профессию, мог «раскупорить» бутылку из противотанкового орудия. Дома мы застали расстроенного комбата. Он достал бутылку водки, усадил нас за стол, стал рассказывать о том, что пришел приказ о сокращении их части и о его увольнении. Это было, так называемое «Хрущевское» сокращении армии. Мы уже знали о нём. Все СМИ трубили тогда о майоре Жуке, который, уволившись из армии, пошел работать в колхоз свинарём. (Впоследствии писали, что этот майор был резидентом разведки одной западной страны). Ну а тогда, офицеров склоняли к работе в сельском хозяйстве, на свинофермах. Кстати, в то время в Нетребовке работал председателем колхоза бывший командир полка подполковник запаса Нестерук.
                (Кстати, в органах милиции также по распоряжению Н.С.Хрущёва были большие сокращения, мол, "нет преступности, и милиции нам много не надо", что привело к росту преступности, ...)
            Выпив немного водки, комбат Устиченко заплакал: «За что они так с людьми, со мною? Я же «прикипел» к армии, я больше ничего не умею!». Мы со Славой были шокированы, и, приехав в училище, написали рапорта об увольнении. Не знаю, как вел себя Слава, подавая свой рапорт на увольнение. Слава был настойчив и его уволили, он поступил во Львовский политехнический институт, закончил его. А меня командир роты «выставил» из кабинета,  сказав, что у него рука не поднимется написать представление об увольнении меня из армии и что увольняют офицеров, не имеющих высшего образования, а у меня оно по окончании училища будет. «Поймите – убеждал меня командир роты училища – офицер – это государственный человек, и государство никогда не бросит его в беде!». Так я остался в училище. А уже на третьем курсе на Гороховецком полигоне преподаватель кафедры тактики и оперативного искусства училища продемонстрировал нам, как офицер-фронтовик из противотанкового орудия (сорокапятки) «откупоривает» бутылку, пользуясь угломером, нанесённым на козырёк полевой фуражки. Вот такие вот были комбаты, получившие военную закалку, «комбат – ё  – комбат».
                ОДНАЖДЫ где-то в 1963 в г. Котовске, где я служил в Учебном центре РВСН, всех офицеров учебного центра срочно собрали на совещание. Вошел запыхавшийся начальник учебного центра полковник А.И.Глущенко и объявил: «Только что мы получили из Главного штаба шифровку. Согласно полученной директиве, все кто желает уволиться из рядов Советской армии, должны в срочном порядке подать рапорта. Офицеры, подавшие такие рапорта, будут уволены».
              В то время продолжалась компания по унижению армии и офицеров. Унижение, организованное Кремлёвским руководством. В Москве, когда я бывал в отпуске, не раз слышал за спиной оскорбительное ворчание: «Дармоеды!». Служить было неприятно.  Я быстро написал рапорт, но от полковника Глущенко услышал ответ: «Я не могу принять Ваш рапорт. Вы отличный офицер, Ваше подразделение на проверках Главкома тоже получает только отличные оценки. У меня рука не поднимется подписать представление на Ваше увольнение». Так я и не смог уволиться из армии.
                ОДНАЖДЫ меня, молодого тогда лейтенанта, вызвал к себе командир батареи майор Жбанников Михаил Яковлевич. Это был опытный заслуженный офицер, и мы его очень уважали. Михаил Яковлевич рассказал, что председатель соседнего колхоза пожаловался начальнику гарнизона полковнику А.И.Глущенко на то, что какие-то солдаты постоянно набегают в колхозный сад и обрывают яблоки, а старенький колхозный сторож ничего не может поделать с этими самовольщиками. Начальник гарнизона приказал направить в помощь колхозному сторожу офицера, да такого, который смог бы изловить самовольщиков и доставить на гарнизонную гауптвахту.
                В нашем гарнизоне, кроме нашего учебного центра РВСН, был еще учебный центр по подготовке автомобилистов и строительная часть. Из какой части были охотники за колхозными яблоками неизвестно. И вот я должен был завтра утром быть уже в колхозном саду, чтобы помочь сторожу изловить злоумышленников. Надо сказать, что меня такая перспектива совсем не обрадовала, а скорее наоборот – очень сильно огорчила. Во-первых, у меня ежедневно было по 7 часов занятий в своём взводе, во-вторых, какая-то совсем не военная и неблагодарная задача – сидеть с пожилым сторожем и ждать, пока солдаты придут за яблоками. В детстве я сам много лазил по чужим садам, я понимал, что таким образом солдаты подкармливались. Одним словом, я был весьма огорчён, но виду не подал и ответил комбату, по-уставному: «Есть». Настроение было испорчено на весь оставшийся день, вечер и ночь. Я вспоминал наши ребяческие набеги на сады; вспомнил, как в 1957 году, мы с ребятами пошли на колхозную бахчу; как я попросил у сторожа арбуз, мол, в Сибири не ел никогда; как сторож ответил мне, что он не может дать мне арбуз, так как это не его; как я дерзко ответил сторожу «ну, тогда стреляй!» и всё-таки сорвал арбуз тут же, рядом. Конечно, сторож возмущался сильно, но свою берданку он даже не снял с плеча – человеческая жизнь  дороже арбуза.  Так под впечатлением воспоминаний, я утром следующего дня прибыл к шалашу сторожа. Сторож обрадовался, он был очень разговорчив, а я молчал и мечтал, чтобы бойцы в сад не пришли. Было очень жарко, а я был в сапогах и в кителе. Но сторож бдительность не терял. Вдруг он схватился за свою берданку и сказал: «Вон, смотри – пришли!». В саду под яблоней стоял солдатик, быстро срывал яблоки и клал за пазуху. Надо было ловить! Я побежал к солдату, топая сапогами и моля про себя, чтобы он поскорее заметил меня и убежал. Солдат заметил и стал убегать, а потом вдруг остановился. Подбегая к нему, я думал: «Ну зачем он остановился? Зачем он мне?». Старик-сторож заметно отстал.  За несколько метров до солдата я зашипел: «Беги, дурак!». Солдат услышал, понял и припустил от меня. Добежав до границы сада, он перепрыгнул через небольшой ручеёк и побежал в лес в сторону нашей стартовой позиции. Видимо, он был из нашего дивизиона боевого обеспечения. Подбежал дед-сторож, ругаясь, что я не захотел поймать солдата, но я сказал, что солдат хорошо бегал, видимо, он спортсмен-разрядник, и я никак не мог его догнать. Дед до конца дня почти не разговаривал со мной, а моё настроение поднялось, я был доволен тем, что боец послушался меня и убежал. Не убеги он, мне пришлось бы каким-то образом препровождать его на гарнизонную гауптвахту, несколько часов быть с ним рядом, наверняка он стал бы просить меня отпустить его, а как я мог отпустить его, если сторож видел, что я его поймал? Но всё-таки моё дежурство в саду не прошло даром: слух о том, что в саду самовольщиков ловят офицеры, моментально разнёсся среди солдат, и они перестали бегать в самоволку. Да и, безусловно, офицеры в своих подразделениях провели соответствующую работу.  А дед о моём проступке не сказал никому. Видимо, он тоже понял, что не стоит судьба человека яблока, пусть даже и краденого. Кстати, у нас уже был случай, когда капитан ловил курсанта, обрывавшего кукурузу в колхозном поле, курсант вырывался, пытался отбиться от капитана, оторвал ему погон и был отправлен в дисциплинарный батальон. Вот так всё глупо получилось. Помню, не рад был и сам капитан. Так часто бывает: напорешь с горячки, а потом всю свою жизнь раскаиваешься.       
                ОДНАЖДЫ, когда я служил ещё в городе Котовске Одесской области, сослуживец рассказал, что они по вечерам своего маленького сына укладывали спать, а сами выходили погулять, свежим воздухом подышать. Но как-то, когда ребёнок уснул в своей кроватке с сеточкой, и они, как всегда, вышли на улицу, им не захотелось долго гулять, они вернулись домой пораньше. И вовремя: их маленький, грудной сыночек каким-то образом ножками через ячейку в сетке спустился с кроватки, головкой зацепился за сетку и уже хрипел: ещё немного, и он задохнулся бы! Как вовремя они вернулись! Мы все радовались за своего товарища и, конечно, делали выводы: ни под каким видом нельзя оставлять маленьких детей без присмотра даже на один миг. 
                Часто в газетах печатают материалы, как мама «на минутку» отлучилась от ребенка, которого купала в ванной, и ребёнок утонул, как гибнут маленькие дети на качелях. Вот недавно был страшный случай: мама ребёнка разговаривала с соседкой, а ребёнок качался на качелях, вскоре ему надоело, и он спрыгнул. А качели со всего маху ударили его по головке сзади. Спасти ребенка не удалось. Конечно, мы смотрели за своими детьми – Леночкой и Оксаночкой. Но однажды в городе Ленинске, когда Леночке было годика четыре, Оксаночке годика два, мы пошли все на пляж, на реку Сыр-Дарью. Река Сыр-Дарья отличалась в то время сильным и быстрым течением. И ещё, благодаря песчаному грунту, по которому она протекала, она могла вымыть песок, создать воронку или яму, там, где только что было мелкое место. Все это мы знали и старались учитывать. Я пошел с детьми ополоснуть их возле берега, мы искупались, и я отправил их на берег, а сам пошёл на глубокое место, чтобы самому поплавать. Вдруг слышу, какие-то крики с берега. Оглянулся, а наших «Кук» несет течение на глубину, и они уже захлебываются мутной Сыр-Дарьинской водой. Я подхватил их за ручонки и вывел на берег. Оказывается, когда я отправил детей на берег и пошел в реку, повернувшись к ним спиной, они тоже повернулись и пошли за мной, и вскоре сильное течение подхватило их легкие тельца и понесло на глубину.  Я так расстроился, что не мог больше оставаться на пляже, и мы засобирались домой.  Но в растерянности от случившегося, мы не надели детям сандалики, они пошли босиком и вдруг запрыгали как журавлики с ножки на ножку: ведь температура песка была, наверное, далеко за семьдесят. Таким вот неудачным был первый наш выход на Сыр-Дарьинский пляж.
Вывод: глаз нельзя спускать с маленьких детей! Ни на секундочку!
                ОДНАЖДЫ из-за сильной жары мы решили, что наша мама Галя с детьми поедет к бабушкам на Украину. Из города Ленинска до города Москвы они летели самолетом. Я провожал их до самого трапа. Все было хорошо. Но в самолете наша Аленушка вдруг обнаружила, что меня нет с ними. «А где моя папа?» – спросила она маму.  Тогда ещё она говорила «моя папа». Не видя меня, она на весь самолет стала кричать и плакать: «Где моя папа?». Её успокаивали пассажиры, её брали  в кабину к пилотам – не помогало ничего. Так она плакала до самой Москвы. Дети, когда они маленькие ещё, привязываются к своим родителям. А месяца через полтора, когда я получил отпуск и приехал к ним, то первой я увидел нашу Аленушку во дворе, но она меня не узнала и с плачем побежала к маме.
                ОДНАЖДЫ, когда я служил на Байконуре (это были семидесятые годы двадцатого столетия), по местному телевидению показали фильм «Как надо отдыхать». Показали, как отдыхал начальник полигона генерал-лейтенант К.   А отдыхал он в прекрасных местах Урала с семьей, с полным обслуживанием подчиненных поваров, снабженцев, политработников. Этот фильм стал последней каплей. У офицеров лопнуло терпение. До этого не раз поднимали офицеры на парткомах, собраниях вопросы о том, что в гарнизонных магазинах нет цельного молока, что в сорокаградусную жару в магазинах в продаже отсутствуют прохладительные напитки, а К. и его заместителей снабжали всем. Обычно К. отвечал: «У нас нет возможности обеспечить всех, а то, что меня обеспечивают, то я считаю, что я заслужил». Мы все наслышаны были о злоупотреблениях старших начальников, но тут, как говорится, «без зазрения совести» всё это сняли на плёнку, за государственный счёт и отдохнули, и кино сняли, и нам показали «как отдыхать надо». Посыпались письма в ЦК КПСС, в Москву. Из Москвы прибыла комиссия для проверки. «Накопали» много чего. Поснимали некоторых полковников, непосредственных организаторов отдыха и других услуг начальникам за государственный счёт, генерал-лейтенанта К. перевели под Москву начальником военного научно-исследовательского института, а в пригороде города Ленинска были построены завод по выпуску пива и газированной воды и совхоз для обеспечения населения города цельным молоком. Кстати, в городе Ленинске проживали тогда  в основном молодые люди – офицеры и их семьи, всего тысяч сорок человек. Пожилых людей почти не было. На улицах города всегда можно было видеть только молодых, красивых людей. И, естественно, много детей.
                ОДНАЖДЫ летом в семидесятые годы двадцатого столетия я был в отпуске у родителей. Мы с мамой были во дворе, когда по улице медленно проехал мотоцикл с самодельной коляской. За рулем мотоцикла был мужчина средних лет, а в коляске сидела молодая женщина. Женщина громко и весело поздоровалась с нами, а я спросил, что это за жизнерадостные, самодовольные такие люди. И мама поведала мне их историю. Жили они в центре села. И было у них, как у всех: отслужив в армии, он женился, жили, работали в колхозе. Потом он стал выпивать, потом запил по-черному, валялся в канавах, хозяйство запустили, стал бить молодую жену. И так длилось довольно долго. Но однажды утром, когда жена, как всегда, поставила на стол бутылку водки и попыталась открыть её, чтобы налить мужу, мужчина сказал: «Не надо!». Женщина хотела с радостью спрятать бутылку, но муж сказал: «Пусть стоит!». И так было несколько недель: жена ставила бутылку водки на стол, бутылка стояла не открытая все время обеда. Муж перестал пить! Но вдруг он снова начнёт! Но однажды мужчина сказал: «Убери водку и больше не выставляй: я сильнее водки!». И больше он не пил, занялся хозяйством, своими руками собрал  мотоцикл, приварил к нему коляску, и так они теперь неразлучно ездят на работу. Такую вот почти сказочную историю поведала мне мама, а я восхищался этим мужчиной, и желал, чтобы побольше таких людей было в нашей  стране.
                ОДНАЖДЫ я, будучи начальником курса Военной академии им. Ф.Э.Дзержинского (ракетной), получил письмо от односельчанина – капитана-артиллериста Медвидя В.П. Василий Петрович просил консультацию по вступлению в нашу ракетную академию.  Я тут же написал ему письмо, в котором разъяснил, что ему - артиллеристу  нет смысла поступать в ракетную академию: переучиваясь, он потеряет много времени, ведь практически, придётся начинать всё почти "с нуля". И его карьера в войсках может притормозиться, тем более, что в то время очень жестко действовал возрастной ценз, при котором, если возраст назначения на вышестоящую должность прошел, то уже не жди никакого роста. Так было уже с моим выпускником 1979 г. - золотым медалистом подполковником Сочневым Г.И. Пока подполковник Сочнев Г.И. учился в академии, был упущен момент назначения его на вышестоящую должность. Карьера в войсках дальше не пошла, несмотря на то, что Г.И.Сочнев окончил академию с Золотой медалью. Я посоветовал В.П.Медвидю поступать в артиллерийскую академию. В артиллерийской академии ему учиться придется по своей специальности и в два раза меньше, чем в ракетной академии - не четыре года, а всего два. Да и перспективы роста в Сухопутных войсках несравнимы с перспективами в Ракетных войсках стратегического назначения из-за разных масштабов этих видов Вооруженных Сил. И ему нет никакого смысла переучиваться, так как, кроме задержки в карьерном росте и возможного назначения в дальний гарнизон в холодную Сибирь или знойный Казахстан, он ничего не получит. В.П.Медвидь так и сделал. Он поступил в артиллерийскую академию. И закончил службу в должности заместителя Главнокомандующего Сухопутными войсками Украины, в звании генерал-лейтенанта. Я рад за односельчанина, рад, что он прислушался к моему совету.
                ОДНАЖДЫ в девяностые годы двадцатого столетия на работе пристал ко мне один человек: «Помоги по даче. Выручай». У нас дачи не было. Почему бы не помочь человеку в выходной день, коль он так просит. Поехали. Выполнили разные там работы, в основном по обшивке стен и полов фанерной доской. Во дворе у него яма с водой. Но так как он не удосужился стены ямы укрепить, то они обваливались. Я ему подсказал, что надо осиной обложить: осина в воде не портится. Он: «Пойдём в лес, напилим осины». Пошли в лес. У него ножовка тупая-претупая. Стали  пилить осину. Еле-еле осилили. Свалили. А дальше надо было ее распилить на части. Но ножовка без развода, дерево её зажимает, не пилится никак. Я тогда, в свои пятьдесят четыре, чувствовал себя хорошо. Я еще занимался физической подготовкой, делал физическую зарядку, у меня был крепкий пресс. А хозяин был хиляк. Про таких говорят: «Кроме карандаша и ложки ничего никогда в руках не держал». Я, видя, что толку с него мало, говорю ему: «Давай я буду держать дерево на весу, чтобы пилу не зажимало, а ты пили». Так и сделали. Но пилил он довольно долго: уж больно пила-то тупая была. Я держал дерево в основном на мышцах живота, ибо поясница побаливала, и чувствовал: как будто мурашки у меня по животу ползают. Немного побаливало. Но не обращал внимания. А напрасно: дома я обнаружил у себя две паховые грыжи. Вот так переоценил я себя. Не выдержали напряжения мышцы живота, разошлись. В 1996 году в гарнизонном госпитале в г. Подольске пришлось делать сразу две операции. Так вот из-за дела, которое, как говорят, «выеденного яйца не стоило», я приобрёл хроническое заболевание. А, в общем, получилось так, что, не будучи профессиональным спортсменом, приобрёл я болезни как «настоящий спортсмен»:  варикоз обеих ног, разрыв связок, как у футболиста или хоккеиста,  грыжи - как у тяжелоатлета …
                ОДНАЖДЫ поздним вечером 26 апреля 1994 года нам поступил телефонный звонок. Мужской голос спросил: «Это квартира Качур?». «Да» - ответил я. «Ваша дочь Оксана в Боткинской больнице, она попала под машину» -  ответили мне…
                Мне очень тяжело писать об этом тяжелом для нашей семьи случае, но я хочу почтить память очень хорошего человека и врача, фронтовика, Человека с большой буквы Ильи Ароновича Мовшовича.
                А тогда мы растерялись. Мы с минуты на минуту ждали дочь с работы, а оказалось, … Мы быстро собрались, попросили Лебедева Валеру отвезти нас в больницу, и вскоре были уже там. Дочь наша еще лежала на носилках в приёмном отделении, но уже пришла в сознание. Увидев нас, она заплакала. Оказалось, что они с подругой Юлей шли с работы, шли на зелёный свет светофора, увлеченно разговаривая, и не увидели, как на них налетел  автомобиль. У Оксаночки оказался многооскольчатый перелом голени, а Юля ударилась головой о переднее стекло автомобиля и была без сознания. Начались наши поездки в больницу. Лечение затянулось. Юля долго не приходила в себя, а у нашей дочери начался остеомиелит. Это воспалительное заболевание костей, когда кость как бы разлагается, превращается в крупу. Это было очень плохо. Сначала нашу дочь лечила одна врач, потом её отстранили после консилиума, и лечить принялся сам начальник отделения. Но и у него не получалось. Он только и жаловался, что мало получает, а потом  уехал с женой в отпуск в Париж (!). Сказал: «Приеду через месяц, тогда и посмотрю». А прошло уже много месяцев, улучшения не было, мы не знали что делать. Я взял телефоны известных клиник и стал звонить врачам: «Помогите!».  Хирург больницы имени Склифосовского Охотский на мою просьбу помочь ответил: «Они напортачили! Никто теперь не возьмётся  исправлять их ошибку. Обратись к Илье Ароновичу Мовшовичу. Он работает в этом отделении консультантом. Он поможет». Пошли к Илье Ароновичу. Он говорит: «Я им говорил, как надо лечить этот случай, но разве сейчас молодёжь слушает нас?». Я прошу: «Помогите, пожалуйста, Илья  Аронович. Ведь она ещё совсем молоденькая, ей ещё замуж выходить! На Вас одного надежда!».  «На Бога надо надеяться» - ответил Илья Аронович, снял трубку телефона и сказал: «Больную Качур перевести в мою палату!».   Илья Аронович остановил воспалительный процесс. Уже был 1996-й год. Надо сращивать кости. Нужен был аппарат Илизарова, но завод в Гудермесе, где выпускали эти аппараты, разбомбили: ведь шла первая Чеченская война. Аппаратов не было! Что делать! Илья Аронович посоветовал обратиться в другие клиники, просить дать аппарат в аренду. «Мы потом вернём» - сказал он. Пришлось искать аппарат. И снова помогла хороший человек и врач Нина Федоровна Попова. Так с Божьей помощью и с помощью Ильи Ароновича и Нины Фёдоровны 20 октября 1996 года (после более чем двухлетнего лечения!) нашей дочери сняли аппарат, она смогла ходить, и её выписали из больницы. Спасибо Илье Ароновичу! Нет уже его в живых, к сожалению. Вечная память ему! Пусть земля ему будет пухом! Настоящий человек он был! Советский Человек! Человек с большой буквы!
                Юля очень долго лежала в реанимации. Больше месяца она не приходила в себя. Мне больно было смотреть на её маму - её буквально ветром качало, так она переживала.  Юлю врачам удалось спасти. А ещё больно было слушать, как подонок, наехавший на девчонок, сетовал, что Юля разбила ему стекло головой. Уже тогда он был генеральным директором  богатой фирмы, но долго притворялся и лгал, что он «простой инженер», что иномарка, на которой он сбил девчонок, не его.  Потом только всё прояснилось... Что хоть и богатый, и директор генеральный, а - подонок ... 
                ОДНАЖДЫ летом, где-то в самом начале 80-х годов двадцатого века, мы приехали в отпуск к нашим родителям, всей семьей, как всегда. У нас с моим отцом были планы наконец-то оформить ему инвалидность. Раньше у него не получилось из-за того, что справки о ранениях и контузии были ветхими, и на комиссии отцу порекомендовали обновить их через архив МО СССР. Но пока шли запросы, ответы, отец стал плохо себя чувствовать. А оформлять надо было: шли годы. (Кстати, только из полученных архивных документов наш папа узнал, что во время войны ему было присвоено воинское звание сержант. Когда-то он спас своего командира во время артиллерийского обстрела, был ранен, контужен и награждён медалью "За отвагу". Медаль он получил, а о присвоении ему воинского звания не знал. Видимо, он был представлен к воинскому званию сержант в полку, но не узнал об этом из-за госпитализации и направлении после госпиталя на войну с Японией. Папа удивился и одновременно обрадовался, так как сержантская пенсия была больше пенсии рядового). И вот мы решили покончить с этим вопросом и оформить папе пенсию инвалида Великой Отечественной войны. Но была плохая дождливая погода, отец чувствовал себя плохо, отпуск мой неумолимо подходил к концу, и мы уже стали думать, что и в этом году ничего у нас с инвалидностью не получится. И вдруг настали, как по заказу, теплые, солнечные дни. «Ну что, рискнём?» - спросил я отца. «Попробуем» - ответил своё привычное наш папа, и мы засобирались в Томашполь в районную больницу. Проблема была ещё в том, что, если раньше комиссия по инвалидам Великой Отечественной войны работала в районе, то теперь необходимо было с направлением из районного лечебного учреждения ехать в областной центр – в город Винницу. Из дому вышли рано, чтобы успеть на утренний семичасовой автобус. Но, не дошли мы до остановки метров двести, как прямо у колхозной конторы у отца открылось сильное кровотечение из носа. Отец лег на спину, и мы стали ждать, когда перестанет идти кровь из носа, вытирая её носовыми платками. Мимо нас проходили люди, спрашивали, что случилось, чем можно нам помочь. Я уже стал подумывать о возвращении домой. Но когда кровь перестала течь, папа сказал, что возвращаться не будем. Мы дошли до автобусной остановки, и как раз вовремя – подошёл автобус.  До Томашполя доехали без приключений.  Дошли до больницы. К врачу нет никого. Обрадовались: повезло! Зашли в кабинет, но врач сказал: «Подождите немного в коридоре – я сейчас. Я вас приглашу». Ждём в коридоре возле кабинета врача.  Врач что-то пишет, ходит по кабинетам, явно не по делу, но нас не приглашает. Ждём полчаса, ждём час. Папа явно устал. Я начинаю нервничать. В голове крутится: «Сейчас – это через час?». Захожу к врачу, чтобы напомнить ему, что мы ждём, когда он нас пригласит, а он и говорит: «А у меня через пять минут будет обеденный перерыв!». Я взорвался: «Мы же больше часа ждали вашего приглашения! Вы что: саботируете? Так-то Вы работаете с больными людьми? Немедленно выпишите нам направление на комиссию в Винницу!». Врач молча выписал нам направление, и мы снова пошли на автобусную станцию, чтобы ехать в Винницу. Для здорового человека идти было не далеко, но папу мучили приступы астмы и стенокардии, и шли мы медленно. Пока приехали в Винницу, был уже вечер. Решили остановиться в гостинице Дома офицеров. Устроились в хорошем двухместном номере, и решили позвонить моему бывшему коллеге В.В.Колошину. Папа знал его ещё по Котовску, куда он приезжал ко мне ещё в шестьдесят шестом году. Колошин был дома, нашему звонку обрадовался и сразу же предложил  придти к нему домой, благо проживал он недалеко от Дома офицеров на улице Фрунзе. Папа согласился. Пошли к Колошиным вместе. Сам Василий Васильевич и его жена Любовь Никифоровна приняли нас так радушно, что мы в гостиницу уже не возвратились и переночевали у них. С В.Колошиным мы начинали ещё в училище и вместе поехали в город Котовск, но я в 1966 году поступил в военную академию, а он решил продолжить образование по профессии геодезиста и закончил Киевский строительный институт заочно. Не виделись мы довольно долго, и было что вспоминать о своей службе, о сослуживцах, о жизни. Мы с ним проговорили почти всю ночь. А утром мы простились с любезными хозяевами, и пошли в клинику. Дошли до клиники, где работала врачебная комиссия, а там нам сказали: «Сегодня приёма не будет: завтра состоится выездная медицинская комиссия в Томашполе. Приезжайте завтра в Томашпольскую больницу». Вот так-то. Хорошо хоть, что выездная комиссия будет работать в нашем районе, а не где-нибудь. В клинике обратили внимание на нарост у папы на переносице и предложили удалить его. Действительно, на переносице у папы было что-то похожее на большую бородавку, только это что-то постоянно чесалось, раздражалось, иногда кровоточило. Папа согласился, мы прошли в процедурный кабинет, там лазером папе удалили этот нарост, и мы поехали обратно в Томашполь.  В Томашполе надо было где-то переночевать. Зашли к Военкому Олегу Кондратьевичу Гиршу. Тот позвонил второму секретарю райкома партии Николаю Филипповичу Гудиме, который предложил нам идти в гостиницу, там нас поселят в номере для командированных, благо их в настоящее время не было. Переночевали в гостинице, утром пошли на комиссию. Пришли. Зашли в кабинет. Представили все справки. Доктора стали расспрашивать о ранениях, о контузии и, посовещавшись, объявили нам, что комиссия считает, что все папины заболевания связаны с переохлаждениями организма, контузией и стрессами, пережитыми во время боевых действий, и комиссия считает, что ему необходимо дать вторую группу инвалидности. А в заключение они предложили папе подлечиться в профильной больнице города Могилёв-Подольского. Я сразу подумал, что надо ехать сейчас, что если мы поедем домой в Нетребовку, то никакой больницы нам не видать, ибо сам отец не сможет поехать в Томашполь за направлением и в Могилёв-Подольский в больницу и попросил тут же дать нам направление в больницу.
Папа уже лечился в Москве в 67 Клинической больнице в 1979 году, там немного поддержали его сердце,  оно меньше стало болеть, папа меньше стал уставать, не так часто стали возникать водянки. Водянки были из-за того, что слабое сердце не перерабатывало жидкость, и тогда папе прокалывали брюшину и «сливали» жидкость.
                Нам выписали направление, и мы поехали в город Могилёв-Подольский. Видно было, что папа очень устал, часто пользовался ингалятором, но доехали мы, в общем-то, нормально, хотя в маленьком, переполненном автобусе было довольно душно. Пришли в больницу. Там нам очень понравилось: больница была в фруктовом саду, всюду зелень, фрукты, очень чистый, хороший воздух, рядом река Днестр, очень вежливый персонал. Я провел папу в палату, немного посидел с ним, потом я пожелал ему выздоровления, и мы попрощались. Мне надо было успеть на автобус до Томашполя. Я прошёл еще на берег Днестра, понаблюдал мост на другой берег. Там была уже Молдавия. По мосту через Днестр можно было перейти в молдавский город Атаки. Поехал в Томашполь. В автобусе пассажиров было совсем мало. Смотрел на поля и села вокруг. Увидел указатель: «Село Гонтовка».  Подумал: «В этом селе, наверное, родился вожак восстания, борец за свободу Украины Иван Гонта».  Потом только я выяснил, что село названо действительно в честь Ивана Гонты, что в этом селе в течение двух недель мучили и казнили Ивана Гонту.
                Приехал в Томашполь уже вечером. Зашёл в военкомат: надо было где-то переночевать. Переночевал в военкомате. Была у них комнатушка для командированных. Рано утром приехал в Нетребовку. Там уже волновалась наша мама: куда мы пропали?  Рассказал о наших с папой приключениях, позавтракал, засобирался в Вербовую, где меня ждали наши «Куки». А там уже и на службу надо было собираться.
                Отец подлечился и из больницы приехал, когда мы были уже в Москве. Он стал получать пенсию – 81 рубль. По тем временам это была хорошая пенсия, особенно, если учитывать то, что у наших родителей почти все продукты были свои. Папа был доволен. Часто он потом повторял, что сам бы он никогда не смог бы оформить эту пенсию, и говорил: «Это твоя пенсия, если бы не ты, то один я бы не смог её «выходить-выездить». Такое выражение придумал он. Наверное, чтобы подчеркнуть надуманную бюрократию при работе с больными людьми. Я тоже был доволен тем, что наконец-то закончилась наша пенсионная эпопея: ведь родители переживали из-за того, что всё так неудачно до сих пор складывалось. Хотя их злоключения на этом не закончились. Окончательное оформление пенсии и поездки в райсобес и военкомат пришлись уже на долю нашей мамы. Она всё оформила, но в военкомате потеряли папин военный билет. Пришлось мне на следующее лето ехать в военкомат за папиным военным билетом. В военкомате все были в отпусках. Оставался один только майор В.Шустов. Он ничего не знал, но дежурный по военкомату вспомнил, как мама привозила документы заслуженного, как он выразился, награждённого  фронтовика. Он вспомнил, что у папы была медаль «За Отвагу». Мы с В.Шустовым обыскали все кабинеты, все сейфы. Нет нигде военного билета! Уже в его кабинете, без всякой надежды найти, я сказал: «А что у тебя на столе под этой папочкой?». Шустов поднял папку. Под папкой лежал папин военный билет. Домой меня привез В.Шустов на мотоцикле. Так мы подружились с майором Шустовым. И так окончательно закончилась папина пенсионная эпопея, длившаяся в течение нескольких лет только из-за бездушного решения районной комиссии «обновить фронтовые справки», потому что они пришли за многие годы хранения в ветхое состояние. Да, они протёрлись в перегибах, слежались, непонятно чем они были написаны – чернилами, марганцовкой или кровью. Хотя заслужены были кровью. Но ведь читались-то эти фронтовые справки нормально. И печати на них видны были. Но такой вот «бюрократизм, волюнтаризм».
                ОДНАЖДЫ в конце августа 1959 года мы снова собрались в училище в г. Львове после летних каникул. Начались будни учёбы и службы, знакомства с училищем, командирами, преподавателями, городом. Ведь весь предыдущий учебный год мы провели в казармах и на полевых занятиях, учились стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы, учились ходить в атаку, окапываться, управлять боем стрелкового подразделения. Как нам надоела полевая жизнь! А каково было каждый раз перешивать погоны на шинелях! Все пальцы были исколоты иголками. Ведь тогда был приказ, чтобы на полевых занятиях погоны были защитного цвета, а на территории части – парадного (в нашем случае – малинового). На солдатских шинелях погоны были пришивные. И вот нам приходилось каждый раз при выходе в поле и возвращении погоны на шинелях перешивать разными сторонами.  Об увольнениях речи не было. Мы немножко одичали, отвыкли от общения с девушками, с гражданскими людьми. И даже когда мы ездили по городам с хоровыми выступлениями со старшим  лейтенантом В.Гавриловым, то нас тоже размещали в казармах, мы всегда были в составе подразделения.  А тут напряженности учебного процесса мы ещё не почувствовали: ещё были только лекции по математике, физике, химии, в увольнение отпускали, лишь бы не было взысканий. В Львове стояла чудесная солнечная погода. На первой же неделе наш командир взвода капитан Н.Негров сводил нас в город, показал парки, скверы, мемориалы. Везде было много молодёжи, много девушек. Капитан Негров, как бы подогревая наш интерес к девушкам, всё время с восхищением восклицал, подзадоривая нас: «Посмотрите, посмотрите какие красивые девушки!». Мы увидели, как красив город, как красивы  местные девушки. Мы вдохнули какой-то свободы, какого-то радостного чувства красоты жизни. И, естественно, стали ходить в увольнения, знакомиться с достопримечательностями города, с девушками.  Как правило, в воскресенье в казарме оставался только наряд. И вот однажды в один из прекрасных выходных дней я, как исполняющий должность старшины роты, в присутствии ответственного по роте капитана Негрова провел инструктаж увольняемых курсантов и выдал им увольнительные записки. Капитан Негров жил в доме рядом с училищем и после проведения процедуры увольнения убыл домой. И тут ко мне подошёл курсант А.Навроцкий и стал просить меня отпустить его в увольнение. Его в увольнение не отпустил командир взвода капитан Негров из-за взыскания. А теперь он умолял меня отпустить его скрытно от капитана Негрова, так как у него в городе назначено свидание с девушкой. Девушка ему очень нравится, но её адрес он не знает и боится, что не сможет её найти, если свидание не состоится сегодня. Телефонов тогда не было никаких, это потом уже при знакомстве первым делом обменивались номерами телефонов.  Так что ситуация у курсанта создалась сложная, он сильно умолял отпустить его, и я решил пойти ему навстречу, выписал ему увольнительную, проинструктировал, предупредил, что списки увольняемых уже отправлены дежурному по училищу, что его фамилии там нет, и отпустил. Вскоре подошёл капитан Негров и приказал: «Вызовите курсанта  Навроцкого ко мне в канцелярию!». Я понял, что мы «влипли» и доложил капитану Негрову, что отпустил Навроцкого в город. «Хорошо - сказал капитан  - пришлите его, когда он вернётся из увольнения». Курсант Навроцкий из увольнения прибыл во время, замечаний не имел. В канцелярии его ожидал командир взвода капитан Негров. К нему я его и отправил. Потом я проверил прибытие всех увольняемых, провёл вечернюю проверку, отбой, все уже спали, а Навроцкий всё был в канцелярии. Проверив взводные кубрики, я вернулся в свой кубрик и присел на стул. В ожидании вызова в канцелярию я не раздевался и не ложился.  Через некоторое время пришёл Навроцкий, доложил, что капитан Негров ушёл домой, что он допытывался у Навроцкого, кто его отпустил в увольнение, что он отвечал, что ушёл самовольно, что капитан предупредил его, что его отчислят из училища, и заставил написать объяснительную записку о самовольной отлучке. Навроцкий написал, взяв всю вину на себя. Ушёл, мол, самовольно. Негров прочитал и сказал: «Молодец, что не выдал старшину. Иди спать». И порвал его объяснительную записку. А мне он так никогда и не сказал ничего.
                ОДНАЖДЫ в 1959 году я ехал домой из Львова на зимние каникулы. Перед этим мы зашли с В.Колошиным к его тете Тане, «отметили» каникулы и разъехались по домам. Как потом оказалось, отмечали мы напрасно, ибо в Львове был очень строгий военный комендант, и на вокзале нас уже встречали военные патрули. Но я, чётко отдав воинскую честь начальнику патруля, прошёл на перрон и в свой плацкартный вагон. А многих ребят в эти дни патруль задержал. В вагоне я нашёл своё место. Оно было на второй полке, а внизу размещался солдат. Он любезно предложил мне положить мой чемоданчик под его полку, сказав: «Подо мной надёжнее. А свой  вещевой мешок я могу и на крючок повесить». Время было уже позднее, в купе были одни военнослужащие из разных частей, мы поговорили о военных порядках в гарнизонах и приготовились ко сну. В молодости сон крепкий. Вскоре уже все спали. Утром, когда я проснулся, на полке подо мной спал уже гражданский товарищ с двумя детьми. Надо было побриться, бритва была в чемодане под ними, но я пожалел будить ребятишек. Но, проехав Жмеринку, я решил всё-таки достать свой чемодан. Но гражданин сказал, что ночью в городе Хмельницкий выходил солдат, занимавший это место, и унёс чемодан и вещевой мешок. Я понял, что меня обокрали, и пошёл к проводнику, чтобы получить справку о краже. Дело в том, что в чемоданчике ничего ценного не было, но я положил туда документы и  -  самое главное – комсомольский билет. Я рассудил, что в поезде у меня комсомольский билет спрашивать никто не будет, а из внутреннего кармана облегающего курсантского кителя он выпирает достаточно заметно. И вот теперь у меня ЧП! Проводник опросил пассажиров и тоже, вспомнив, что ночью в Хмельницком выходил солдат с чемоданом и вещевым мешком, а больше вагон никто не покидал, быстренько оформил мне справку и научил на станции Вапнярка (это была уже моя станция) обратиться с данной справкой в милицию. На Вапнярке я, выйдя из вагона, тут же обратился к дежурившему на перроне старшине милиции. Он с ходу всё понял и посадил меня на проезд, идущий до Хмельницкого. «Я в линейное отделение позвоню, а ты сразу иди к ним» - сказал старшина.  Я так и сделал. Моим делом занялся майор милиции Кожухов. Он сказал: «Ты будь на вокзале: вдруг понадобишься». А со мною в училище учился курсант Савва. Через сутки я попросил майора Кожухова найти мне его адрес. Адрес нашли, и я решил навестить своего товарища. Савва был милейший парень. Он был сыном армейского офицера – отец его был майор, он был очень воспитан, всегда улыбался, всегда был доброжелателен.  К сожалению, впоследствии, когда он стал офицером, его подстрелил часовой, пуля поразила позвоночник, и лейтенант Савва был комиссован из армии по инвалидности. А тогда я провел с ним почти целый день, а когда вернулся на вокзал, то майор Кожухов рассказал, что солдата, сошедшего ночью с поезда, они нашли. Это был рядовой Маслов,  москвич, он отбывал наказание в дисциплинарном батальоне и вернулся в часть после отбывания наказания. «Рядовой Маслов прибыл в часть аж днём, имея при себе только вещевой мешок. Пред прибытием в часть он где-то был несколько часов, наверное, у какой-то девушки. Но мы её найдём, потерпи ещё немного» - сказал майор Кожухов. Действительно, на другой день, он сказал мне: «Поедем на опознание вещей». Они нашли квартиру девушки, у которой останавливался рядовой Маслов. Поехали. Но из моих вещей остался только чемодан и кое-какие подарки, которые я вёз для родителей, брата Володи и родственников. Не было документов и нескольких экземпляров газеты «Красная Звезда», где были мои фотографии с В.Колошиным и где рассказывали о нас корреспонденты. Миловидная девушка рассказала, что Маслов пришел ночью, сказал, что он едет из командировки и, случайно, поменялся с кем-то чемоданами. Бутылку вина, что я вёз домой, они распили, а все бумаги он сжёг в печке. «Всё – сказал майор Кожухов – мы своё дело сделали и передаём материалы в военную прокуратуру. Теперь она будет вами заниматься». Мои зимние каникулы подходили к концу. Оставалось буквально три дня. Денег у меня не было, и подкармливали меня иногда уборщицы вокзала. Вскоре меня вызвали в военную прокуратуру на очную ставку. Маслов во всём сознался, мне выдали справку о краже и уничтожении документов, в том числе комсомольского билета и проездных документов, и сказали, что ещё вызовут на суд. Оставалось два дня каникул. Я поехал к родителям. В Вапнярке я написал благодарность старшине милиции и выехал в училище. В училище мне объявили по комсомольской линии выговор, а в суд над Масловым так и не вызывали. А летом 1960 года Львовское дважды Краснознамённое общевойсковое командное училище имени Н.А.Щорса расформировали, и я стал учиться уже в Московском Краснознамённом высшем общевойсковом училище имени Верховного Совета РФСР. О расформировании училища мы были осведомлены заранее. Командир нашей роты капитан Иванов и командир нашего первого взвода капитан Н.Негров, заместителем которого я был, провели большую работу, чтобы курсанты могли выбрать по душе место для дальнейшей учёбы. Для выбора представлены были училища  в Москве, Ленинграде, Баку, Ташкенте. Я выбрал Московское училище.
                Училище имени Н.А.Щорса размещалось на Лычаковской улице Львова. Если идти от улицы Погулянка от центра города, то по левую руку располагалось училище с его спортивными площадками, учебными корпусами и казармами, а по правую – старинное Лычаковское кладбище. В годы Великой Отечественной войны на Погулянке фашистами была казнена (повешена) родственница митрополита католической церкви Шептицкого, которую он же и выдал фашистам за её участие в партизанской борьбе против них. Шептицкий люто ненавидел Советский Союз. Лычаковское кладбище от Погулянки начиналось большой аркой, на которой вверху по-польски было написано, что сооружена она «в память о польских легионерах, павших от рук банд Будённого». Такая была надпись. Далее шли старинные красивые памятники над семейными склепами усопших польских панов. Фактически это был музей под открытым небом. В конце кладбища был сооружён Холм Славы в честь павших при освобождении города советских воинов, на котором стоял танк сержанта Марченко. Этот советский танк в 1944 году первым ворвался в город. В праздники львовяне совершали факельные шествия из центра города к Холму Славы по Лычаковской улице мимо нашего училища. Было очень красиво и патриотично.
                ОДНАЖДЫ, примерно в 1989 году нам удалось приобрести редкую книгу польского писателя-историка К.Валишевского «Дочь Петра Великого». Вернее, не приобрести, а достать. Термин «достать» прочно вошел в то время в жизнь и быт советских людей, особенно при правлении М.Горбачёва. В магазинах тогда полки были пустые, но из-под прилавка достать можно было практически всё.  Правда, с наценкой. Книг тоже не было. Книги доставали через пункты приёма макулатуры. Причём макулатуру сдавать не обязательно было: можно было за деньги приобрести у приёмщика макулатуры талон на определённую книгу и в магазине выкупить понравившуюся книгу. Многие тогда таким образом пополнили свои домашние библиотечки хорошими книгами. Кстати, в то время при Горбачёве ввели налог с продаж. Этот налог брали с покупателей, и было много курьёзных случаев, когда люди, увидев цену товара, хотели его приобрести, найдя сумму денег по ценнику, но в последний момент кассир говорил цену уже с налогом, и, бывало, что человеку не хватало денег на покупку.  Человек разочаровывался, и клял всё на свете. Особенно доставалось, конечно, властям. Ну а мы тогда тоже «доставали», что могли  - и книги, и одежду, и продукты. На базах и складах было всё, а в магазинах – пусто (?!).
                И вот редчайшая книга о царице Елизавете. Несмотря на то, что книга была необычайно интересна - в ней много было интересных судеб людей, фактов и событий  того времени, взятых из редких архивных документов - читать книгу было тяжело, так как написана она была на старом русском языке с применением буквы «Ъ» - ять. Но читать книгу, тем не менее, было интересно. И в ней описывался редчайший, удивительнейший и малоизвестный факт того времени о том, как сидевший в тюрьме крестьянин Яранского уезда Леонтий Шамшуренков в 1751 году изобрёл и построил автомобиль! Автомобиль мог двигаться с большой скоростью, мог легко преодолевать крутые подъёмы и спуски, мог двигаться и на колёсах, и на полозьях и имел часо-вёрстный счётчик, отмечавший расстояния и звонивший на каждой версте. Сам Л.Шамшуренков сидел в то время в тюрьме. Его посадили на 15 лет как свидетеля за то, что он донёс властям о злоупотреблениях при продаже спирта. Пишут, что человеком он был грамотным, прямым и смелым. Как-то он узнал, что яранский воевода в компании с яранским купцом Иваном Корягиным расхищает спирт с казенного винокуренного завода и торгует им в "тайных кабаках". Он отправил на воеводу жалобу в Петербург. Узнав об этом, яранский воевода посадил жалобщика в нижегородскую тюрьму, в которой Шамшуренков просидел много лет и сидел бы, вероятно, без конца, если бы не его изобретательский гений. Из тюрьмы Л.Шамшуренков писал в Сенат прошения о своих изобретениях - он изобрёл автомобиль и механизм для подъёма тяжестей на большие высоты. В конце концов, из тюрьмы его выпустили для построения своих изобретений, он их построил, получил 50 рублей награды и … снова был водворён в тюрьму. «А изобретения и слава его – пишет писатель – остались похороненными в бумагах и весьма вероятно, что несчастному изобретателю так и не удалось выйти из тюрьмы, и дело его пострадало из-за неуклюжести и неповоротливости огромного юридического и административного аппарата». Такая вот удивительнейшая история.               

                ОДНАЖДЫ, когда я был в отпуске у родителей, мимо по улице проходил не старый ещё, но какой-то измождённый, скособоченный, с почерневшим, каким-то трагическим  лицом, человек. Мама позвала его в хату, накормила. Когда он ушёл, мама рассказала мне трагическую историю о братьях В-овых – наших дальних родственниках. Их направили в Архангельскую область на лесозаготовки. Они приехали на маленький аэродром, откуда их должны были доставить  вертолетом до места работ. Была непогода. Пришлось ждать. Как потом рассказывал старший брат В-ов, они ждали несколько дней, а однажды он уснул, и его разбудили: садись в вертолет, полетели! А младшего В-ова на аэродроме не оказалось. Старший полетел один, в надежде, что младший прилетит позже, другим вертолётом. Но младший не прилетел. И, когда старший потом приехал домой, то его спросили: а где младший? Старший очень удивился и рассказал, что произошло, и что он думал, что младший брат вернулся домой. Но ему не поверили. Жена младшего сказала: «Ты убил его!». И заявила в милицию. В милиции старшего били, добиваясь показаний об убийстве, искалечили: скажи, как ты убил брата, где его тело. И отбили ему почки, печень. Все отвернулись от него, а он твердил одно: «Я уснул, и больше я не видел брата. Я не знаю, где он.  Я работал и думал, что он вернулся домой». Но никто старшему В-ову не верил. Говорили: куда мог деться твой брат? Ты убил его! А старший брат ходил по селу, с почерневшим лицом, потерянный, безнадёжный, жалкий, скособоченный. Ходил с опущенной вниз головой и не смотрел на людей: он знал уже, что всё равно никто ему не поверит… Младшего В-ова так и не нашли. Такая вот трагическая история случилась с родными братьями.
                ОДНАЖДЫ. Я не знаю, почему вдруг я вспомнил этот коротенький эпизод из моей жизни. Эпизод о том, как  я смог победить себя и не взять в квартире, куда я был приглашён соседским мальчиком, валявшиеся у них дома под столом 25 рублей. Тогда это были большие деньги. Насколько я помню, пенсия инвалида 3-й группы была 32 рубля в месяц. А тут целых 25 рублей. Для подростка тогда – это целое богатство. Произошло это где-то году в 1952-м в Северо-Енисейске Красноярского края.
                А, может быть, я вспомнил об этом, потому что в этом году данному событию юбилей? Как быстро летит время! Неужели с тех пор пролетели уже 60 лет?
Итак, однажды летом я вышел во двор нашего барака на Донского, 5. Не знаю, есть ли он сейчас, но, когда я был в Северо-Енисейске в 1990 году, он  ещё стоял. Наш большой деревянный барак. А тогда, очень-очень давно, когда я  вышел во двор барака, ко мне подошёл мальчик лет 14. Он держал за руку ребёнка возрастом годика два. Подошёл, поздоровался, представился, назвав своё имя - Тимофей. Сказал, что он из Красноярска, приехал к своему дяде на каникулы. Дядя жил в соседнем с нашим бараком доме. Да, это был Дом, а не барак.  Жившая в этом доме Инка Архипова, часто говорила слова «Кухня», «Спальня». Мы, дети из барака таких слов не знали. Ну, какая «спальня», «кухня» в бараке»? Там люди жили в клетушках. Жили в основном ссыльные.  Например, в нашей клетушке поставить две кровати негде было. Нам с моим братом Володей  отец на ночь клал  доски с плиты (печки) на свою кровать, на эти доски стелили фуфайки, и мы так с братом на этих досках спали. В нашей клетушечке было всё вместе – и «спальня», и «кухня». И жили в бараках, в основном «семьи» из сосланных мужчин и женщин, у которых где-то там, на родине жили родные, дети, законные мужья и жены. Но семьи их были разрушены 58-й статьёй, а жить-выживать надо было. В конце двадцатого столетия молодёжь такие браки стала называть «гражданские браки». Раньше таких слов не было. Хотя браки подобные, наверное, случались еще до декабристов. А в сороковые – пятидесятые двадцатого века семьи по воле властей разрушались, людей могли выслать за что угодно. Например, забеременела женщина и не смогла с маленьким ребёнком на руках выработать установленный минимум трудодней. А председатель на неё, или на кого-то из её родственников «зуб» имел. За что угодно. Может быть, уже все забыли. А он нет, он помнил. И он всегда мог отомстить, используя служебное положение. Ведь жили тогда по «комсомольскому» девизу: «Партия сказала надо! Комсомол (читай – народ) ответил – Есть!» А, если не ответил или не присоединился, не успел, значит «Враг народа!». И тогда отвечай по подобранным тебе пунктам широко известной тогда статьи № 58.
                Жили ещё в посёлке партизаны. Женщины. Партизанки. Брянские. Уж не знаю, за что их. Но они всегда гордо говорили: «Я партизанка!». А жили ещё «партизаны» из районов Западной Украины, Литвы, Латвии. Украинских «партизанок» обзывали «бандеровками». Но они в ответ тоже гордо говорили, что они партизанили.
Когда у кого-то из таких «временных» семей заканчивался срок, он (она) уезжал домой на родину, к настоящей, «родной семье», а оставшийся «член семьи» искал себе замену.  Сходились, в основном, по национальному признаку. Хотя бывали разные случаи. Вот, например, наш знакомый дядя Коля из Винницкой области Украины жил с тетей Пашей из Курской области. Жена дяди Коли умерла в Винницкой области. И когда нему приехали дети, то тетя Паша из Курской области стала этим детишкам как мама. Жили люди как в настоящих семьях, была и ревность и любовь, всё было. И когда к кому-то приезжали дети, то их принимали. И жизнь продолжалась. А нам, пацанам, как было разобраться в этих политических и бытовых хитросплетениях? Да мы и не старались разбираться. Среди нас был интернационализм, как теперь сказали бы, «толерантный». 
                Так вот, познакомились мы с Тимкой, и зовёт он меня к себе в гости в Дом. А я настоящего Дома-то и не видел. И не любил я знакомиться. Познакомишься, привыкнешь, другом посчитаешь, а он возьмёт, да и предаст тебя. Обидит перед своим новым приятелем. А это больно. Проходили мы это.  Не любил я тогда «заводить» друзей.  Это потом уже, попозже,  у меня появились друзья верные и надёжные. Такие, как Толя Васильев, Толя Малогалимов, Витя Григорьев, Генка Шишков, Юра Решетников, Володя Чалбышев. А тогда я любил гулять «один». Даже в тайгу ходил один.
                Но Тимка чем-то мне понравился, и я пошёл с ним. В квартире у них мне понравилось. Там был кабинет, спальни, кухня. Тимка провёл меня в кабинет, где было много книг, радиоприёмник. У нас радиоприёмника не было. Вообще всё у них мне понравилось. Всё было здорово. Тимка в спальне стал укладывать малыша спать, а я, оставшись один в комнате, случайно наклонился и увидел под столом 25-и рублёвую купюру. Возникло желание  взять, спрятать. Это же для нашей семьи так много, а они, видно, богатые, они и не заметят пропажу! Рука сама потянулась к двадцатипятирублёвке, но я её отдёрнул. Силой. Стал соображать: куда я её дену? А как папа? Он же может сказать – отнеси туда, где взял! Как тогда было с баночкой маринованных яблок, которую мне дали ребята, а я взял и принёс домой. И если ещё спросит, где я взял деньги, что я скажу? Вот недавно дядя сосед Витя рассказывал, что он нашёл на улице 25 рублей. Он ещё хвалился: «Там были другие люди, они тоже хотели взять купюру, но я нашёлся первый и воскликнул: «Так вот, где я свои деньги потерял!», и поднял купюру, а остальные ушли «не солоно хлебавши!».  Но это дядя Витя. Он взрослый. И это было на улице. А я что скажу родителям? Они очень не любят, когда я неправильно, легкомысленно поступаю. Но у них же «туго» с деньгами. Как же мне поступить? Брать или не брать? Всё это крутилось в моей незрелой голове, искушение было большое, и я не знал, как мне правильно поступить.
И вдруг меня пронзила совершенно другая мысль: "Тимка хороший пацан. Он меня пригласил в Дом. Как я могу его подвести? Вдруг его родственники обнаружат пропажу и свалят всё на него? И накажут его? Как я ему в глаза смотреть буду? Он же поступил как мой друг! Настоящий друг! Разве можно подводить, предавать друзей?"
                Я не взял купюру. Я победил себя! Вошёл Тимка, и я показал ему лежавшую на полу под столом купюру. Тимка спокойно поднял её и положил на стол. «Обронили нечаянно» - только и сказал он. 
                А мне стало спокойно и хорошо. От моей победы над собой. «Чужое брать -  грех!» - часто повторяла наша набожная бабушка. Я не взял «грех» на свою душу.
                Я забыл напрочь про этот случай. Сейчас только, через 60 лет почему-то вспомнил. Не знаю почему. А Тимка тогда вскоре уехал к маме в Красноярск, и больше я никогда его не видел. И не вспоминал. Возможно, потому, что в детстве впечатлений всегда переизбыток. Тем более что вскоре я подружился с Толиком Васильевым, тоже из Дома, где были и спальни, и кухни. Правда, из другого Дома, но тоже по-соседству. И с другими ребятами подружился. Ребят тогда было много. Многие были с зобами, как я теперь понимаю, из-за нехватки в воде йода, но это не мешало им играть, резвиться, дружить. Мы играли в лапту, в «пристенок», в городки, ходили в тайгу, обследовали заброшенные шурфы и скалы, рискуя жизнью, конечно. Но, слава Богу, всё обошлось. После окончания семи классов Толик Васильев уехал в Красноярск в речное училище, а я остался в школе, пошел в 8-й класс, и в 8-м классе сдружился с Генкой Шишковым.
                Такое вот испытание на прочность дружеских  отношений выпало когда-то в моём далёком детстве, и теперь вот я горд тем, что с честью выдержал его. А то появилась бы дурная привычка воровать у людей, «заболел» бы ещё клептоманией.
А человек не должен болеть. Человек должен побеждать себя, свои болезни и вредные привычки.
                ОДНАЖДЫ. В начале августа  1971 года после окончания Военной академии им. Ф.Э.Дзержинского (ныне Военная академия РВСН им. Петра Великого) мы прилетели в город Ленинск Кзыл-Ординской области Республики Казахстан для дальнейшего прохождения службы. В самолёте летели вместе с семьей окончившего наш факультет капитана Куранова Виктора Яковлевича, также получившего назначение на Космодром Байконур для дальнейшего прохождения службы.
                Я был назначен во 2-ю лабораторию 9-го отдела Вычислительного центра Космодрома, вскоре мы получили квартиру. Жизнь стала налаживаться. А в конце сентября я отвёл жену Галину Николаевну в родильное отделение госпиталя города Ленинска. И первого октября у нас родилась дочь – «Дитя прекрасное Елена» - как поздравили меня коллеги по нашему отделу.
Когда я привёз супругу с ребёнком из родильного отделения домой, то увидел, что ребёнок ведёт себя беспокойно, не спит, всё время «попискивает», в то время, как по моим сведениям, маленькие дети  должны больше спать. Утром ушёл на службу. Надеялся в течение дня ситуация изменится в лучшую сторону. Но вечером, придя со службы, я увидел, что стало ещё хуже. Ребёнок измотан, жена – тоже.  Пригляделся к малышке, вижу: как-то неестественно она прижимает ножку к животику.
                «Здесь что-то не так – сказал я жене – надо к врачу». Телефонов тогда не было у нас никаких. Как вызвать врача, не знаем. Соседи все молодые, тоже не знают, телефонов нет ни у кого. Но подсказали, что недалеко в городе есть больница, и можно сбегать туда и вызвать скорую помощь. Побежал искать больницу. Хорошо городок небольшой. Стемнело. Нашёл больницу. Не светится ни одно окошко. Обошёл вокруг, нашел входную дверь. Стал стучать в дверь. Стучал долго. Наконец, за дверью спросили, чего надо. Оказалось, что я сторожа разбудил. Рассказал ему о нашей беде. Спросил, как вызвать скорую помощь, где можно найти врача. Сторож ответил, что скорая находится при госпитале. Если бежать ещё к госпиталю, много времени потеряю. И так уже поздно.
Спрашиваю сторожа:  «А из больницы нельзя вызвать скорую помощь?»
Сторож открыл дверь, показал, где телефон.
                Я позвонил, указал адрес, сказал, что малышка вчера только из роддома.
                Прибежал домой. Было уже поздно.
                Вскоре приехала скорая, мать с малышкой забрали в госпиталь.
                А уже около шести часов утра нашей малютке сделали операцию.
                Делал операцию военный врач, хирург подполковник Магомед Магомедович Гаджиев.
                Я представляю, как это было: привезли ребёнка, поставили диагноз, приняли решение о необходимости хирургической операции (как потом оказалось, родильное отделение заражено было инфекцией стафилококка), доложили начальнику отделения Магомеду Магомедовичу.  Он приказал готовиться к операции рано утром.
                Потом мне Магомед Магомедович  сказал, что «ещё день, и спасти малышку уже было бы невозможно».
                Судьба вновь свела меня с Магомедом Магомедовичем в 1989 году: он был уже начальником хирургического отделения Одинцовского госпиталя РВСН, где мне делали операцию по удалению варикозного расширения вен. Конечно, я его узнал сразу, и благодарил его за спасение нашей малышки. А ей было уже в том году 18 лет. Он меня тоже узнал, вспомнили Байконур, общих знакомых. Кстати, как тогда в 1971 году я узнал, супруга Магомеда Магомедовича работала в 1-й лаборатории нашего отдела. 
Такая вот клятва Гиппократа.
                К сожалению, в наше время, в XXI веке не всегда врач спешит спасать человека. Клятва другая?
                Получается, что «другая» клятва и у нас не только «Закон – что дышло …», но и клятва тоже «что дышло», …
                Как же тонко, однако, чувствуют наши разные должностные лица от самых различных государственных ведомств нравственный климат, общий дух отношения к народу, навеянный деньгами!
                ОДНАЖДЫ я пришёл домой со своего «одиночного» лыжного похода по тайге. Мы жили тогда ещё на Донского, 5. Когда погода была нормальная, то все ребята катались с горки возле дома. Но когда мороз подходил к 40 градусам, то все сидели по домам, а я шел по тайге «зигзагами» до речки Селовой и обратно. По воскресеньям, конечно, ибо по субботам мы учились в школе. Сначала мы ходили с Володей Чалбышевым и Толей Усиковым. Они ставили за Селовой петли на зайцев. Но в сильные морозы они в тайгу не ходили. А мне было интересно ходить по зимней тайге, любоваться её красотами, изучать следы зайцев и других зверушек. И я ходил в тайгу один. И вот, однажды, когда я, набродившись по морозной тайге, пришёл домой, у нас были гости. Я не помню, был ли тогда праздничный день или просто так, по случаю выходного дня, к нашим родителям пришли гости. А были у нас дядя Коля Высоцкий со своей женой тетей Пашей и  сосланные из Кишинёва дядя Витя Танасевский  с женой. Взрослые сидели за столом, выпивали, вели бесконечные разговоры «За жизнь», вспоминали о своих злоключениях, о том, что им пришлось пережить, особенно по пути из мест проживания к местам ссылки. Жаловались, что, сколько они ни писали Сталину, Ворошилову и Швернику, а ответа так никто не получил. Тогда никто не знал, что указ о высылке в районы вечной мерзлоты, придуманный Хрущёвым и поддержанный Сталиным, был засекречен и никакие жалобы по нему рассмотрению не подлежали. Но люди не знали этого, и, не видя своей вины, нанимали юристов и писали жалобы на местное руководство в Москву, полагая, что в Москве разберутся и помогут им вернуться домой к своим семьям, к своим детям, к своим родным, ...
                Сейчас я очень жалею, что тогда не прислушивался к их разговорам и ничего не запомнил. Запомнилось дяди Колино выражение: «Я ел траву в немецких лагерях и грыз землю в советских!». Тогда я не понимал смысла слов «грыз землю в советских». Потом, повзрослев, я понял, что этими словами хотел сказать дядя Коля: в советских лагерях их не кормили совсем, и заключённые, бывшие военнопленные, в этих лагерях съели даже всю траву. Меня усадили за стол, налили чарку, я выпил с ними, поел.  Взрослые тем временем, наговорившись, запели. Пели они, как всегда печальные песни, которые выучили по тюрьмам, да по этапам – про бродягу, про Кармалюка, про старушку-мать, которая «к воротам тюрьмы пришла», и другие песни о тяжелой жизни. Потом они запели песню «Черный ворон». Пели слаженно, красиво, самозабвенно. Я видел, как ручьём текли слёзы у женщин, у дяди Коли и дяди Вити, но они, видимо, этого не замечали. Они пели: «Черный ворон, чёрный ворон, что ты въёшься над моею головой!» и … плакали. Вообще-то они плакали, когда пели и другие печальные песни, но как-то не так. Не так самозабвенно, что ли. Стеснялись своих слёз, что ли? А теперь они просто не замечали, что плачут. Они полностью поглощены были песней. Я не знаю, что или кого видели взрослые, когда пели эту песню, какой образ чёрного ворона  у каждого из них возникал, думали ли они вообще о ком-то, или о чём-то, когда пели эту песню. Возможно, когда они пели «Чёрный ворон, я не твой!», то понимали, что это не так, что они крепко попали в его лапы. А перед моими глазами вдруг чётко встал … образ Сталина. И чёрные усы его - как крылья чёрного ворона. Я не знаю почему. Возможно, так отреагировала моя психика на разговоры взрослых и их жалобы на свои судьбы. Я до сих пор ничего не понимаю. Я не испытал в тот момент никаких чувств к Сталину. Но образ его, как образ чёрного ворона, ещё долго стоял у меня перед глазами. И в моей памяти этот странный эпизод остался на всю жизнь.
                ОДНАЖДЫ в 1992 году, когда я работал в Центре занятости Комитета труда и занятости Правительства Москвы, я зашёл в одно из структурных подразделений Комитета, чтобы передать документ. Вошёл, поздоровался. В комнате работали несколько женщин. На моё приветствие никто не ответил и даже голову не поднял. В те времена, когда люди ещё не были так агрессивны, для меня это было в диковинку. Я произнёс: "Что же вы так мрачно встречаете? Без приветствия, без улыбки?" Никто даже голову не поднял. Одна дама только ответила: "Я мужу дома на кухне улыбаюсь!" "Ну-ну - сказал я - а кто примет у меня документ из округа?". Одна дама, старшая по должности, молча взяла у меня документ, молча расписалась на копии документа, и я молча покинул кабинет. Комитет тогда только формировался, и я замкнутость вновь набранных сотрудников отнес на счёт вхождения в новые должности. Никогда бы я в то время не поверил, что в будущем в городе придётся видеть только недовольные, агрессивные лица, что грубость, агрессивность следует ожидать не только от неуравновешенных мужчин, особенно с похмелья, но и от, что особенно пагубно, от молоденьких юношей и девушек. Чем объяснить такое поведение людей? Социальной напряжённостью? Несправедливостью? Безысходностью? Неустроенностью? Не знаю. Знаю только, что никто, ни один человек в стране из властей не задаётся этими вопросами. Нет, они видят растущую агрессивность народа, но ограничиваются тем, что укрепляют свою безопасность, безопасность своих близких. А народ перестал верить и перестал обращаться даже к своим защитникам - милиции. А ведь были когда-то времена, когда я, прибывая в незнакомый город, первым делом искал милиционера, чтобы навести у него справки. И когда меня когда-то в поезде обворовали, то помогала мне наша тогда милиция.   
                ОДНАЖДЫ летом 1957 года Гена Шишков, Юра Решетников и я после долгих дорожных мытарств приехали в Казань для поступления в авиационный институт. Позади была длинная дорога в несколько тысяч километров и недели в две времени. За это время мы ещё больше подружились – ведь мы среди огромного мира должны были полагаться друг на друга, помогать друг другу, подстраховывать друг друга. И эта длинная дорога сильно сблизила нас, и совсем не казалась в тягость. Мы наслаждались свободой, новыми местами, людьми, всем, что нам встречалось и отличалось от того, с чем мы были уже знакомы.  Наиболее опытным среди нас был Юра Решетников, и мы с Геной безоговорочно прислушивались к его мнению.  Юра был очень инициативным, активно выяснял все вопросы по нашим дальнейшим маршрутам, по билетам, о том, как нам действовать дальше, и нас с Геной это вполне устраивало. И, по правде, длинная дорога нам не очень надоела, и мы друг другу не надоели, не раздражались, не ссорились, не дулись друг на друга. То есть присутствовала полная совместимость характеров, устремлений, желаний, взаимодействий и взаимопонимания. Ехали мы легко, весело, много шутили, смеялись, наслаждались и делились друг с другом новыми впечатлениями.
                Мы уже знали, что на первое время остановимся у родственников Гены, и Гена уверенно нас повез к ним. От вокзала ехали на трамвае. Для меня это было впервые, раньше я не видел трамвай, и, когда мы стали выходить на нужной остановке, то ребята вышли, а я не успел. Водитель трамвая не заметил этого и поехал. Мне пришлось прыгать на ходу с вещами в руках, прыгнул я довольно неудачно, разбил колено, а главное, мои единственные брюки так разорвались на коленке, как будто их разрезали спереди от шва до шва. Такая вот проблема неожиданно появилась у меня.
                Пришли мы к Генкиным родственникам Евграфовым. Дома у Евграфовых нас очень радушно встретили Клавдия Михайловна и Нина. Нина сразу предложила зашить мои брюки, зашила очень аккуратно и даже погладила. Зашила брюки она так аккуратно, что шов был почти не заметен. А я свои повседневные брюки почти и не гладил никогда. Да и вообще брюки на моих коленках рвались очень часто, поэтому я не особенно огорчился. Помню: только купит мне мама новые брюки, а я их тотчас же и порву нечаянно, падая или перелезая через забор. Мама огорчалась, зашивала, говорила: «Носи теперь рваные!».
У Евграфовых нас накормили обедом, на обед пришёл с работы муж Клавдии Михайловны, по-моему, его звали Алексей Петрович, который отнёсся к нам тоже очень тепло. После дорожного питания, в основном всухомятку, силы наши быстро восстановились, и мы  решили пройтись по чистеньким улицам города, осмотреться, познакомиться. Проводником нашим был Гена. Я не помню, бывал ли он в Казани раньше, рассказывал ли, но у меня создалось впечатление, что бывал: он хорошо ориентировался в городе. Вскоре Гена привел нас к озеру Кабан, и мы решили искупаться. Когда стали раздеваться, то опять у меня случилась неприятность: порвалась по всей спине моя сеточка – футболка, которую я надевал вместо майки. Футболка за время долгого пути поизносилась. Родители собирали нас в длительный путь основательно, мечтая, видимо, чтобы мы закрепились в городе, «стали людьми». Мы ехали в сапогах, летняя обувь (китайские тапочки, балетки) были в чемоданах, деньги, во избежание потери или кражи, были у нас оформлены в аккредитивах. Так что за длинный путь мы основательно «поисшарпались». Ведь сколько пересадок мы делали? Первая была в Енисейске. Там мы встретили некоторых наших ребят – Володю Вишнякова с Инной Комковой, других. Потом длительная остановка в Красноярске, где мы жили в какой-то малюсенькой одноэтажной школе на окраине города, по-моему, в Бугаче. В школу мы приходили вечером и спали, не раздеваясь на матрасах, брошенных на пол. А днем пропадали на вокзале в очереди за билетами. Школу эту рекомендовал нам наш одноклассник Валера Поплюйков, которого мы случайно встретили на стадионе Красноярска, куда сразу же по прибытии в Красноярск повёл нас Юра Решетников смотреть футбол. В школе была только одна женщина, наверное, завхоз. Приняла она нас доброжелательно. Из Енисейска до Красноярска мы ехали автобусом. Путь был длинный, нас укачало, и на стадионе мы, глядя на футбол, клевали носами. В Красноярске до Казани билетов не было. Было очень много народу. Все хотели ехать в западном направлении. Несколько дней мы стояли в очереди, отмечались. Потом взяли билет до Казани с пересадкой в Свердловске. Потом был длительный путь в поездах, которые ходили тогда почему-то очень медленно, останавливались «у каждого столба», так, что мы успевали даже покурить, выйдя из поезда в поле, и нарвать красивых полевых цветов.
                Так что одеждам нашим досталось изрядно. Но ничего. Футболка не испортила моё настроение. Мы прыгнули в воду и стали плескаться, плавать между лодками, которых было достаточно много: было тепло и много людей вышли отдохнуть на воде. Наверное, это было воскресенье, я уже не помню. Генка расшалился, шутил с девушками, катавшимися в лодках. Вдоволь накупавшись, мы пошли прогуляться по улицам. Недалеко от озера навстречу нам шли три симпатичных девушки нашего возраста – две блондинки и брюнетка. Юра у нас был старшим. Он и по возрасту, и по опыту был постарше. Нам ещё не было и по 18, а Юра уже работал. Он окончил вечернюю школу, был опытнее, чем мы с Генкой. У Юры была уже взрослая девушка, которая работала в Доме культуры Северо-Енисейска. Конечно, мы с Геной не возражали против Юриного старшинства, и Юра «руководил» нами. Увидев девушек, Юра тихо сказал нам: «Брюнеточка моя». Это означало, что он сам хочет с ней познакомиться, а мы с Генкой должны поддержать его и  выбирать из других девушек. Конечно, мы все понимали, что нам не до длительных знакомств, как говорится не до девушек, но нам, приехавшим из таёжной глуши, хотелось пообщаться с городскими девчонками, наверное, утвердиться, прежде всего, в своих глазах, в том, что можем говорить с девушками наравне. Особенно это было важно для меня, мало общавшегося с девушками вне школы. «Грязных» мыслей у нас не было и в помине. Так нас тогда воспитывали. И мы мечтали только о чистых взаимоотношениях с девушками. Мы подошли к девочкам, и тут меня «какая-то муха укусила»: на замечание Юры, что «брюнеточка его», я подумал: «Щаз-з …», и первым подошел к ней, благо она была с краю. Так мы познакомились с девчонками. Брюнетку звали Клавой, а как звали других, я уже не помню. Девчонки были подружками, у них была встреча, вместе они были уже долго и решили уже расходиться. Ну а мы как истинные кавалеры, предложили проводить их. Как потом оказалось, Юре и Гене далеко идти не пришлось, а Клава жила довольно далеко на краю города, и нам пришлось добираться до её дома и трамваем, и пешком. Но мы не спешили, общались, не замечая времени. Когда стемнело, я проводил девушку до ее дома, и когда она ушла, то тут же понял, какую глупость я совершил.  Я был в незнакомом городе, за дорогой не следил, все внимание уделял девушке. И, что очень плохо - я не знал адрес Генкиных  родственников. Я не помнил ни названия улицы, ни номера дома! А самое главное – я не запомнил маршрут, по которому мы шли с Клавой, да и в сумерках все поменялось. Что делать? Надо идти! «Дурак! Какой дурак!» - твердил я себе. Куда теперь идти? В голове крутилось невесёлое: «Где эта улица, где этот дом?». Меня, наверное, ждут, теряясь в догадках, где я потерялся. И я пошел, сам не зная куда, по улицам, по трамвайным путям ... По какому-то своему внутреннему «навигатору». Как когда-то в Красноярске и как когда-то в Северо-Енисейской тайге. Я долго бродил по темным, пустынным улицам, но даже, если бы я кого-то и встретил, то всё равно я не мог ничего спросить: я не знал название улицы. Я не знал даже фамилию семьи, которая так гостеприимно нас приняла. Я знал только имена – Клавдия Михайловна, её дочь Нина, мальчик Андрей, и ещё то, что муж Клавдии Михайловны работает прорабом. Но в данный момент эта информация помочь мне никак не могла. Так, идя по городу, изрядно устав, и выкурив все сигареты, я уже где-то далеко за полночь, вышел на какую-то улицу, и увидел впереди огоньки сигарет. Какие-то два человека сидели на скамейке и курили. И хотя Клавдия Михайловна и Нина предупреждали нас о том, чтобы мы в городе были осторожнее из-за хулиганов, которые могли и поколотить, и раздеть, я решил подойти к курящим и попросить у них закурить. Я от волнения и от переживаний уже терпеть не мог без курева.
                Какое же было моё изумление и счастье, когда, подойдя к скамейке, я увидел сидевших на ней Гену и Юру. Не раз мне говорили: «Какой хороший у тебя Ангел-Хранитель». Наверное, они правы. Но тогда я не думал об этом. Это было уже гораздо позднее, когда я рассказывал о своих приключениях.
                Ну и устроили Гена и Юра мне тогда головомойку!  Не описать простыми словами! Никогда не забуду! Причем, если Гена делал упор на то, что я поступил по-свински, так как из-за меня, наверное, не спят Клавдия Михайловна и Нина - они волнуются - где мы, куда  пропали, им  надо вставать, чтобы открыть нам двери, да и они с Юрой  устали «как собаки» - с поезда же, с длительного пути! Юра же, в отличие от Гены, соглашаясь, конечно, с Генкиными упрёками, в том, что я поступил по-свински и по отношению к так хорошо принявшим нас взрослым людям и к ним с Генкой, делал упор на то, что я ослушался его и первым подошел к Клаве. «Я же сказал, что это будет моя девушка!» - повторял он. Понимая, что я действительно поступил по-свински, я молчал. А что я мог сказать в свое оправдание? Кругом виноват, буквально – «сам дурак!». В то же время я был счастлив, что нашел ребят, я был безмерно благодарен им, за то, что они не ушли в дом, что ждали меня. Если бы они не ждали меня, то я не нашёл бы дом. И еще я был доволен тем, что обычно застенчивый, замкнутый и молчаливый, я столько времени «проболтал» с незнакомой мне городской девушкой, и она меня не «отшила». В школе я как-то мало общался с девчонками, был серьезен, малоразговорчив, замкнут, занят, в основном учёбой, спортом и общественной работой, а в летние каникулы – работой в тайге. Генка был общительным – душа нараспашку – мог обо всём расспросить, с ним охотно общались. Когда я был в Северо-Енисейске в 1990-м году, то  Володя Вишняков рассказывал мне о наших одноклассниках, о том, что многие прилетали в Северо-Енисейск просто так, потому, что их тянуло сюда. Приезжал и Алик Дорожко и другие одноклассники и одноклассницы. Приезжала из Еревана, где она жила с мужем, и наша одноклассница Люда Иванова к своей маме. Мама  жила с семьей брата Люды Ивана. Я очень хотел зайти к ней в 1990 году, но, к сожалению, я не решился зайти. И очень сожалею, что не зашел тогда к ней.
                Ну а тогда для нас время летело стремительно, крутило нас в поисках самих себя и ошибок не прощало, тем более что, вылетая из сибирского родительского гнезда, мы разлетались на большие расстояния.
                Обычно в школьные годы я больше любил быть в одиночестве, любил сидеть с книгами, бродить по тайге, или бродить с Генкой по центральной улице Северо-Енисейска, слушать его задиристые шутки, его подначки, любил петь с ним его любимую песню: «Шторм седой туман. Мрачен океан. Мичман Джон угрюм и озабочен: дан ему приказ прибыть через час … Мичман Джон не должен быть не точен!». Дальше там было что-то про девушку Кет, но я уже подзабыл. Вообще Генка очень любил петь. И умел петь. И не забуду я никогда, как Гена взмахивал рукой в такт этой ритмичной песни. У нас в школе был хороший хор, и мы с Генкой с удовольствием в нем участвовали. Наедине мы с Генкой очень часто пели эту песню о мичмане Джоне. И пели её даже, когда Гена был в Москве где-то в 1968 году. Он прилетал по работе из Оренбурга, дал мне телеграмму: «Встречай». Я приехал в аэропорт встречать Гену с цветами. Гена их тут же отдал незнакомой девушке,  а надо мной долго подтрунивал по этому поводу. Я жил тогда в офицерском общежитии академии на Садовой-Спасской, в трёхместной комнате с Володей Удодовым и Толей Филитовым. Вход в общежитие был по пропускам, но я провёл Гену, и он ночевал у нас в комнате. Офицеры, что жили со мной в этой комнате, пообщавшись с нами вечерком, перешли на ночь в другие комнаты, где были свободные места. День был выходной, и в такие дни всегда можно найти у своих ребят свободную кровать. Так было у нас принято – по возможности не мешать коротким встречам друзей, родственников. Почти всю ночь мы с Геной проговорили, вспоминали свою беззаботную юность, школьные годы, ребят. Он много рассказывал мне о своей семье, о Северо-Енисейске, об одноклассниках, о Казани, о своей работе, …
                Разве могли мы хотя бы предположить тогда, что эта наша встреча будет последней?
                А тогда ночью, в Казани, ребятам я дал слово, что больше я от них «ни на шаг». Да и вообще мы решили, что надо готовиться к экзаменам, и нам пока не до девушек. Надо сначала поступить в институт, «ну а девушки потом!».
Впоследствии мы переехали от гостеприимных Клавдии Михайловны и Нины в общежитие КАИ (Казанский авиационный институт) на улице Карла Маркса, жили там шесть абитуриентов из разных городов в комнате. В столовую ходили всегда втроем: впереди по осевой линии улицы шагал Юра, за ним Гена, а я был замыкающим. Я не помню, почему тогда мы так ходили по осевой и почему нас не останавливали  сотрудники ГАИ, но это правда. В столовой тогда на столах всегда были бесплатные хлеб, горчица и соль. Ну и вода, конечно. Не помню сейчас про чай – был ли он бесплатно или сколько стоил, поэтому про чай говорить не стану.   Официантки были всегда вежливы и доброжелательны и с сочувствием относились к нам, когда мы, выйдя из «бюджетных рамок», переходили на бесплатные хлеб, воду, горчицу и соль, или брали только первое – как правило, борщ. Наливали тогда в столовых большущие тарелки, и мы вполне наедались.  Так мы жили, готовясь к вступительным экзаменам и проходя медицинские комиссии. В КАИ всё было очень серьезно и основательно.
                И мы готовились к экзаменам основательно, занимались плотно, «в город» почти не выходили. Как правило, только в столовую. В комнате общежития жил с нами парень, который поступал уже четвертый раз. Он был постарше нас, готовился очень серьезно и рассказывал нам, как непросто сдать экзамены в КАИ, и что он «всё равно» поступит. И он поступил. Из нашей комнаты поступили только Гена и этот парень.
                Так вот мы и жили самостоятельно, вдали от родных. И так вот разбросала нас жизнь. Юра уехал в Ленинград, потом в Украину. Нет уже давно его. В 1962 году, он служил в Виннице в штабе ракетной армии. Мне Генка писал об этом. После окончания училища меня направили в эту армию. И я возмечтал о встрече с Юрой. Но тогда разгорался Карибский кризис, в мире пахло третьей мировой войной, или, как тогда говорили, «над миром нависла угроза ядерной катастрофы». Многих советских военных направляли на Кубу, и Юра буквально перед моим прибытием, как мне сообщили в штабе  Винницкой ракетной армии, тоже убыл на Кубу. Так нам больше не довелось встретиться. В 1990 году я нашел его сестру Свету Решетникову. Она работала в больнице Северо-Енисейска. Света рассказала мне, что Юра жил в Украине, в Днепродзержинске, преподавал в техникуме, и что Юры уже нет в живых, и как он очень тяжело умирал, будучи совсем ещё молодым.
Нет уже давно Генки. Тоже очень рано ушел из жизни. Очень рано. Он никогда не щадил себя. И теперь только память о той чистой дружбе, о той молодой поре бурлит и хлещет и бьется в моей голове, свищет в ушах, бьёт по вискам.
Было три покусанных жизнью с раннего детства парнишки, в общем-то, весёлых и где-то даже жизнерадостных, друга. Три весёлых друга. И разбросала их жизнь по разным краям огромной страны, и крутила их судьбами, их жизнями, как хотела…
«Жизнь».  В этом слове спрессованы и политика, и экономика, и национальные проблемы, и взаимоотношения между народами, и взаимоотношения между людьми, и характер человека, и его судьба, …, и много-много всего.
Всё в одном слове – «Жизнь».
                Говорят: «Жизнь» сотворила  с человеком такое, что не дай Бог  никому такого ...".
                Как будто люди ни при чём. И власти ни при чём.
                Одна только «Жизнь» виновата!
                А Жизнь, в свою очередь, «кричит»: «Не виноватая я, …!».
                Такая вот наша жизнь …
                Вот такие разные случаи случаются. Такие разные уроки и загадки жизнь нам преподносит.
                Хотелось бы ещё поразмышлять, высказать свое личное мнение об АДЕКВАТНОСТИ, РОЛИ ЛИЧНОСТИ в ИСТОРИИ, о появлении названия Украина ...
                В государстве большую роль играет личность руководителя государства, его адекватность, умение любить и защищать свой народ.
             Жил-был в двенадцатом веке князь Ростовский и Суздальский Андрей Георгиевич сын Юрия Долгорукого (Юрий Долгорукий – младший сын Владимира Мономаха), прозванный впоследствии Боголюбским по названию любимого селения своего – Боголюбово. Князь Андрей очень любил северные свои края и совсем не думал, как пишет Н.М.Карамзин, «о России южной». В Южной Руси шли непрерывные войны между князьями. Как описывают некоторые историки, пришло время князю Суздальскому и Ростовскому по наследству принимать великое княжество Киевское. Но Андрей  не любил южные края и, как описывают летописи и русский историк Н.И.Костомаров,  «... Он решил сделать Владимир столицей  - главным городом всей земли. Он считал, что во Владимире, который ему обязан своим старейшинством над землёю, воля народная должна была идти об руку с волею князя. Город Владимир, прежде малый и незначительный, сильно разросся и населился при Андрее. Жители его состояли в значительной степени из переселенцев, ушедших к Андрею из Южной Руси на новое жительство. На это явно указывают названия урочищ во Владимире; там были: река Лыбедь, Печерный город, Золотые врата с церковью над ними, как в Киеве, и Десятинная церковь Богородицы; Андрей из подражания Киеву дал построенной им во Владимире церкви десятину от своих стад и от торга и сверх того город Гороховец и сёла». 
                Не исключено, что сказал князь Андрей: «Здесь, во Владимире, будет центр Руси, а там – в Киеве - окраина (украйна)». И решил князь Андрей стереть стольный город Киев с лица земли. И собрал он ополчение одиннадцати северных князей и захватил город Киев и разграбил, и разрушил его, сравняв с землёй. Свой город! «Никто и никогда дотоле не грабил и не разрушал так город Киев, - передаёт слова летописца историк Н.М.Карамзин, - победители, к стыду своему, забыли, что они россияне: в течение трех дней грабили не только жителей и домы, но и монастыри, церкви, богатый храм Софийский и Десятинный; похитили иконы драгоценные, ризы, книги, самые колокола, ...».
 Было это в середине двенадцатого века (1156 г.). И утратил город Киев навсегда право называться столицею отечества, пишет летописец. И не раз ещё разрушали Киев до основания северные князья, уничтожая и людей и дома, но люди со временем снова селились на месте Киева: ведь этот город всегда занимал  очень выгодное географическое положение – он построен был на пути «Из варяг -  в греки». 
                Но, скорее всего, князь Андрей просто мстил киевлянам за смерть своего отца Юрия Долгорукого.   И поэтому так жестоко мстил.
Юрий Долгорукий, как подчеркивают историки, один из тех князей, о которых летописец при всем желании и традициях прославлять правителей, не мог сказать ничего положительного. Поэтому летописец описывает его довольно правдиво как толстого коротышку (совсем не таким изобразил его скульптор в Москве), неуверенного в седле, весьма трусливого, обжору и развратника. Два раза занимал он Киевский великокняжеский престол при помощи вороватых половцев и два раза  трусливо сбегал при малейших признаках опасности. Потом пришел в третий раз. Но ничего хорошего для киевлян его приход на великокняжеский престол не светил, снова он привел в Киев жадных до чужого добра половцев, а ведь содержать всю эту свору приходилось киевлянам. И киевские бояре решили избавиться от Юрия Долгорукого и отравили его.
                Так описывают летописцы и русские историки  те смутные времена, когда наследники Владимира Мономаха делили Русь. И так сделали Мономаховичи из своей вотчины, из центра Руси нелюбимую окраину (украйну) и жили там люди в постоянном страхе, что вот-вот снова нападут на них с севера, с востока бывшие братья - соплеменники или кочевники и станут снова убивать, разорять, насиловать ...  Жили – то жили. А как! Вообще-то я не могу даже представить, как они жили. Представьте себе славянское поселение из белых хаток, окружённое на удалении видимости сторожевыми сигнальными вышками с соломой, на которых дежурили сельчане. При опасности солому поджигали, дым видели с соседних сторожевых вышек, сигнал доходил до поселения, … А дальше-то как? Куда прятаться? Я не понимаю: ведь тем, что прискакали за пленниками, чтобы грабить, насиловать, убивать, не составит особого труда сжечь село, найти селян, сделать другие чёрные дела свои. Мы привыкли, что в стране есть государство, есть границы, есть армия, есть защита от врагов, нарушивших границы страны. А  ведь тогда ничего этого не было! Как там в те лихие времена люди жили, как спасались от нелюдей? Как в этих условиях казаки запорожские, донские и другие осваивали так называемые «дикие поля»?    
                Так получился отверженный своими правителями, брошенный на произвол судьбы, край, целый народ. …   И народ этот сам, без князей и царей, выстоял, выжил и в течение столетий отстоял название своей страны – Украина - что наводит на мысль о том, что название это произошло не от «окрайна», а от «краина» - страна, отечество, а, следовательно, все украинцы – соотечественники.
                Русский историк В.О.Ключевский описывает те времена так: «Пользуясь неурядицей, кочевники стали одолевать Русь в своем напоре из степи. Это заставило часть жителей юго-западной Украйны выселиться в страны, более спокойные, дальше на северо-восток, в область верхней Волги». И был это двенадцатый век, и было это ещё задолго до Батыева прихода на Русь. Здесь, как видим, историк пишет уже слово Украйна с заглавной буквы. Видимо, подчёркивая, что Украина - это уже не окраина Руси, а самостоятельная область, а, может быть, страна. Возможно, где-то и были какие-то письменные свидетельства этого, но беда в том, что во время нападений, войн, всё сжигалось: и летописи, и книги, и храмы, в которых, как правило всё хранилось. Ведь есть свидетельства того, что Андрей Боголюбский ещё до Батыева похода на Русь, дважды разрушал и выжигал Киев полностью. Никакие письмена у таких условиях сохраниться не могли. А устные предания забывались.
                И когда монгольский хан Батый пришел на Киев, то взял его. Киев был ослаблен. Киевляне мужественно  сопротивлялись, но силы были не равны, так как город, хотя и возрождался не раз из пепла, был давно уже ослаблен. Это был уже не тот Киев, что был во времена княгини Ольги, князей Игоря, Святослава, Владимира, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха ...  Киевская Русь давно уже распалась на удельные княжества и легко была покорена татаро-монголами. А, может быть, и не пришли бы монголы на Русь, если бы не спесь князей русских, ибо пишет летописец и русский историк Н.М.Карамзин: «Уже войско наше стояло на Днепре у Заруба и Варяжского острова: там явились десять послов татарских. «Слышим» – говорили они князьям российским – «что вы, обольщённые половцами, идёте против нас; но мы ничем не оскорбили россиян: не входили к вам в землю; не брали ни городов, ни сёл ваших, а хотим единственно наказать половцев, своих рабов и конюхов. Знаем, что они издревле враги России: будьте же нам друзьями; пользуясь случаем, отомстите им ныне, истребите злодеев и возьмите их богатство». Сие благоразумное миролюбие показалось нашим князьям или робостью или коварством: забыв правила народной чести, они велели умертвить послов; но татары ещё прислали новых, которые, встретив войско российское, в семнадцатый день его похода, на берегах Днепра, близ Олешья, сказали князьям: «И так вы, слушаясь половцев, умертвили наших послов и хотите битвы? Да будет! Мы вам не сделали зла. Бог един для всех народов: он нас рассудит».
                Бог рассудил. На триста лет Русь была покорена татаро-монголами.
                Что было бы, если бы русские князья поступили по-другому? История не имеет сослагательного наклонения.
                Русский поэт и писатель А.К.Толстой (1817-1875 г.г.) написал целую балладу «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», описывая, как все правители русские с древних времён пытались навести порядок на Руси. Видимо, только пытались, не доводя дело до конца, ибо законов мудрых, постоянных как не было, так и по сей день, нет, и порядок так и не навели:
                Послушайте, ребята,
                Что вам расскажет дед.
                Земля наша богата,
                Порядка в ней лишь нет….
                Эпиграфом к данной балладе А.К.Толстой взял следующие слова из летописи Нестора (стр. 8): «Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет».
                Так вот и живём без «наряда» по сей день. В стране, где каждый живет по своим понятиям, не признавая законов, потому, что они созданы другими людьми, которых он не желает уважать, и законы читать не будет; в стране, где действует «закон»: «Я начальник, ты – дурак». В стране, где «Сытый голодного не разумеет», где человек беззащитен, где, если нет телохранителей, то запросто среди белого дня могут и прибить.
                Так вот со временем, из-за междоусобных войн между потомками великого по делам своим князя Владимира Мономаха, появилась новая страна – Украина. До сих пор спорят историки о таком названии, о том, когда оно появилось, о том, что не имела Украина своей государственности, ... Много вопросов, мало сведений о тех временах, ... Ведь войны сопровождались пожарами, всё уничтожалось:  летописи, воспоминания ...
                Что ж, так сложилось по недальновидности древних руководителей – князей, воевавших друг с другом, хотя все они были близкие родственники, все они были - Рюриковичи. Но непрестанно воевали они друг с другом, уничтожая свой народ ...    
                Не лучше раньше было и в других странах ...
                После Второй мировой войны, благодаря благотворной политике Советского Союза, произошло крушение колониальной системы. Освободились от колониального ига более 2 млрд. человек. Крушение колониальной системы — это прогрессивное явление в современной истории человечества. Бывшие колонии и доминионы получили возможность развиваться самостоятельно, независимо ... А, так называемые "колонизаторы" стали покидать колониальные территории и уезжать в свои страны.
Великобритания, например, своих граждан, не желавших оставаться в Индии, бывшей колонии Великобритании, вывезла их из Индии, предоставив им земли и денежные средства на своей территории. В благодарность за это Индия сделала английский язык вторым государственным языком.
                Были, например, когда-то империи Германская, Австро-Венгерская. Остались самостоятельные и вполне благополучные страны Швейцария, Австрия, Германия, ... Пришли в этих странах к руководству настоящие дипломаты. А как говорил один известный дипломат, «язык дипломату дан, для того, чтобы скрывать его мысли». Во благо своего народа, конечно. Они не обижаются на историческое прошлое; не ворошат его; не опускаются до смешивания современной политики и древней истории для получения ядовитой и враждебной националистической смеси и использования её для отравления умов и сознания своих граждан и рассеивания вражды между народами; немцы не оскорбляют австрийцев и швейцарцев, а те – немцев. Они заботятся о современности, о своих современниках, и страны их процветают... И в этих странах понимают, что при любой свободе слова, при самых разных мнениях, нельзя оскорблять других ...
                В России же и в Украине  только и знают, что пенять на прошлое, ворошить его. Зачем политики пытаются заняться ещё и историей? Мало им политики? Всё отлично в экономике? Одни все не могут забыть гетмана Мазепу, который изменил царю Петру, потому, что,  видимо, чувствовал и понимал, что не удержать ему свою голову на плечах при тех интригах, которые плелись в окружении царя. С его подачи были ведь казнены уже полковники Искра и Кочубей. Поэтому и бежал Мазепа, спасаясь, ибо нельзя жить в постоянном страхе за свою жизнь, к шведскому королю Карлу XII практически с небольшой горсткой своих приближённых. К сожалению, в те жестокие времена за обыкновенную болтовню даже высокопоставленным лицам вырывали языки, выкалывали или выжигали глаза, рубили головы. Да и в более поздние времена жестоких дураков было полно. Не простили же власти нашей маме её критические замечания в их адрес. Я хорошо помню, как районный прокурор в конторе (конторой колхоза имени Буденного тогда служила хата Семена Червоного), куда привезли маму от дяди Григория, кричал на нашу маму. Мы, ребятня, сразу же побежали за ними и слушали, всё, что говорили в хате, стоя под окнами. Районный прокурор с пеной у рта кричал на маму: «Молчать! Я бы тебя посадил в темный мешок и бил бы по тому мешку, пока бы ты не замолчала!». Я не понимал: почему в мешок, почему  в темный, почему бил бы по мешку? А прокурор кричал в ответ на мамины слова, что "всё плохо, разворовали всё, даже детские ясли не могут восстановить, жизнь становится всё хуже ...". Конечно такие слова они не могли простить нашей маме. Как же: жизнь становится всё хуже! Разве такие сравнения можно прощать? Ведь воровали-то они. И они не простили нашей маме правду.
                А сколько так называемых политических дел при том режиме были оформлены как уголовные? Наверное, даже в архивах нет полной информации по этим вопросам. Не напрасно так много реабилитаций по таким "уголовным" по 58 статье делам тех страшных времён.
                Пишут, что ещё А.С.Пушкин утверждал: «В России нет закона. Есть столб и на столбе корона!».  К сожалению, закона в России как не было, так и нет. 
                Надеялся ли Мазепа на победу? Вряд ли. Наверняка ему докладывали, что народ Украины, казачество Украинское и Запорожское за ним не пойдёт. Так и получилось: народ не поддержал Мазепу! Значительное большинство подданных царя остались ему верны! Но, тем не менее, царь распорядился уничтожить людей, ждавших его в городе Батурине! И  Меншиков вырезал всех: и старых, и малых! «До основанья!» Умом не понять! За что?
                Получается, что тот, кто пошел с Мазепой ещё жил после резни и, возможно, умер своей смертью, как и сам Мазепа в Молдавском городе Бендеры. А оставшиеся в городе были вырезаны за верность царю?  Получилось, что за верность. Если бы уехали – остались бы живы. «Бей своих, чтобы чужие боялись!»?. Кто-то ведь ждал «своих». Ждал царя Петра. Надеялся на какой-то поворот в своей жизни, а их взяли да и убили. Свои же! За что? Это-то и невозможно понять! Ведь в Батурине оставались сторонники царя Петра, сторонники казачьих полковников Кочубея и Искры, казненных царём по ложному доносу Мазепы, ненавидевшие Мазепу. Да и просто противники политики Мазепы!
               И они ждали царя, надеялись на его милость, ...!
               Вспоминается дядя Коля Высоцкий, рассказывавший когда-то, как они в фашистском концлагере ели траву от голода, а в советском лагере даже травы не было: всю съели «освобождённые» из фашистского плена. А ведь они тоже ждали своих, надеялись … 
              Мазепа, небось, после казни по его клеветническому доносу полковников Кочубея и Искры, в ужасе слушал кукушек и спрашивал: «Кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить?». Он же понимал, что в те жестокие времена, пока что взяла его: Кочубей и Искра написали царю на него донос, а он на них написал встречный, ложный донос. И на этот раз царь поверил ему, гетману Мазепе. И Кочубея, и  Искру казнили после страшных пыток...
              (Кстати, в Киеве в Печорском монастыре сохранились могилы казнённых Кочубея и Искры, а также древних Киевских князей Аскольда и Дира, убитых «вещим» Олегом).
             ... А вдруг в  следующий раз царь поверит не ему, а доносчику (доносчикам), доносившим на него? Он знал: доносов царю на подданных всегда было много. И один из них, даже самый лживый, мог привести его на дыбу, а с дыбы - на плаху. Ибо выдержать лютые пытки невозможно. Что же тогда будет? Не так смерть страшна, как пытки, лютые пытки. И умирать ведь тоже не хочется! А написать донос может кто угодно. В том числе и соблазненная им дочь Кочубея. Чтобы отомстить за убиенного отца. А как князь Меншиков хочет стать гетманом! И его люди могут написать царю что угодно, а Меньшиков подтвердит, чтобы соперника - его, Мазепу, убрать. И не сносить тогда Мазепе головы!
               А вдруг Карл победит? Тогда он, Мазепа, будет у Карла в чести, и тот жизнь ему и богатства его не тронет, и он останется гетманом Украинским! С кем же быть? С Петром – тогда каждую минуту ждать пыток и смерти - или с Карлом? Тогда может быть удастся ещё пожить. Надо решать! Так, наверное, в голове Мазепы крутились панические мысли, и он решил выбрать, как ему казалось, меньшее зло. И он выбрал, и ушел с кучкой приближенных к шведскому королю Карлу, который успел уже отомстить Дании и Польше за ту войну против Швеции, которые они развязали в сговоре с Россией, когда он был еще совсем несмышленым, злоупотребляющим алкоголем юношей.  И вот теперь король Швеции Карл, находясь в Польше на границе с Украиной, предлагает Мазепе союз против царя Петра. Где выбор?  Хоть прямо пойдёшь, хоть налево, хоть направо, все равно потеряешь. Но у короля Карла, может, голову свою не потеряешь? Мазепа выбрал Карла. И получилось так, что хоть и на чужбине, но всё-таки жив был и умер своей смертью  в городе Бендеры в Молдавии. И до сих пор сохраняются могилы гетмана Мазепы и многих шведских солдат, ушедших с ним в Молдавский город Бендеры и умерших там.
                Другие не могут забыть вырезанный Меншиковым по приказу царя город Батурин и другие обиды, нанесённые после воссоединения России и Украины, в том числе и уничтожение Запорожья ... Но причем здесь современная политика? Пусть Историей занимаются ученые-историки, как Физикой занимаются ученые-физики, Химией – ученые-химики  и так далее!
                Ведь то было в далеком прошлом! А современные народы – россияне и украинцы - хотят жить в мире, без постоянных воспоминаний о том, что было плохого с той и другой стороны. Нельзя далёкое прошлое переносить на настоящее. Так можно предъявлять претензии потомкам древних кочевников, воевавших когда-то древнюю Русь – потомкам печенегов, например, каракалпакам в Узбекистане, гагаузам в Молдавии, потомкам древних половцев, кипчаков, монголам и другим. И все понимают, что дружба будет только на пользу и россиянам, и украинцам. Но ворошатся древние обиды, давно забытое прошлое в Украине, а  в России в свою очередь тоже ворошат то же самое прошлое, но уже со своей колокольни. А народы страдают, стали «заграницей» друг для друга  ...   Читаю я газету «Московский комсомолец» за 21.05.2009 г., а там перечень стран по уровню благосостояния народов ... Россия занимает 63 место, Украина – 75! Вот есть где развернуться руководителям и России, и Украины! Какое огромное поле деятельности! Непочатый край работы в разрушенной экономике! ... 
                Вот Вам и про роль личности в истории государства, вот Вам про адекватность правителей во времена древние и нынешние ...               
           И в дальнейшем и политики, и историки будут изучать величайшую трагедию многих народов - развал Союза Советских Социалистических Республик. И выражать сожаление о том, что так нелепо всё это случилось. И, конечно, будут воздавать "по заслугам" тем, кто способствовал этой трагедии. Но это будет потом, попозже. А пока что люди и целые народы бывшего СССР будут "вкушать" горькие плоды этой великой трагедии. И никто не знает и не сможет сказать сколько это будет продолжаться.
           А, как говорится, совсем «напоследок» хочу рассказать о судьбах некоторых из тех, кто в свое время ратовал за ссылку нашей мамы и подчеркнуть, что тяжелейшая жизнь не ожесточила наших родителей, не сделала обиженными на весь мир.  Этот рассказ очень грустный,  в свое время родители с большим сожалением, а мама – со слезами на глазах - рассказывали мне эти тяжелые новости, когда я приезжал домой из военного училища на каникулы. Очень жаль, но у всех у них в семьях было тяжелое горе, тяжелые трагические события, и те, кто верит в Бога или в черта, говорят: «Не рой яму другому!», "Зло вернётся бумерангом", «Поступай с людьми так, как бы ты хотел, чтобы поступили с тобою!», «Бог все видит!», «Бог правду любит!». Скорее всего, люди эти были злые и обладали большой  отрицательной энергией, и эта отрицательная энергия съедали их самих и их родных, особенно их детей, которые, видимо, попадали в зависимость от злой энергии с рождения. Следует сказать, что ни с одним из этих активистов родители не разбирались, не ссорились, общались, если приходилось, а их старшие дети всегда меня защищали: видимо, жалели меня, что я стал практически сиротой при живых родителях. Возможно, мои родители знали что-то, чего я не знаю: может быть, им было известно, что активистов заставили выступить: мол, смотри, а то сам в Сибирь загремишь! А у всех у них были большие семьи, крепкие хозяйства, как все это бросить? Как оторваться от родных мест, да еще в ссылку! Горя у людей в те тяжелые времена было полно. Случалось оно и с теми, кто сочувствовал нам. Например, в том году, что уехал к маме отец с Володей, в «копанке» - яме с водой – утонула соседская девочка. Ей было годика три-четыре. Жили они позади нас. Очень подвижная была девочка, умненькая, хорошенькая. А доглядывала за нею ее бабушка, ведь все были заняты на полевых работах, а садика в селе не было. Очень тяжело было бабушке с подвижной и озорной девочкой, но как-то управлялась она три-четыре года. А в то лето случилось несчастье: отвлеклась бабушка на мгновенье и потеряла ее из виду, бегала, искала, звала, плакала, а потом ее надоумили поискать граблями в «копанке» - яме с водой, в которой полоскали постиранное бельё. Так девочку нашли в «копанке» уже мертвой. Сколько горя было! Сколько слез! Плакали и свои, и чужие. Убивалась бабушка. Убивалась мама девочки. Бабушке не простили смерть девочки. Ее все время упрекали, бабушка замкнулась, не выходила посидеть со старушками - соседками, она все время обливалась слезами, да так незаметно и скончалась. Смерть девочки потрясла меня и всю нашу малолетнюю округу. Мне приходилось хоронить девочку. Она лежала вся в цветах, ставшая вдруг такой большой, неузнаваемой. Мне дали хоругвь – это такая церковная принадлежность – парчовый лик святого на длинном деревянном  древке. Я с хоругвью тогда еле управлялся, один раз чуть не упал с нею.
                Потом мне приходилось идти с хоругвью не единожды, когда хоронили соседей, особенно маленьких. Горя тогда хватало, но особенно каким-то роковым оно было у наших активистов, у тех, кто играл злую роль в судьбах своих односельчан и своих родных. Это носило какой-то отпечаток фатализма, неизбежности.
                Итак, начнем это грустное и крайне тяжелое повествование с ближнего от нашего дома краю села.
                Ближе всех к нам жил «Рыжий» - через три  хаты. Тоже крепкий хозяин был. Любил верховодить и решать судьбы людей, не задумываясь. Работник он был хороший:  и плотничал, и столярничал, всегда заказы имел, и деньги за работу брал большие. И семья у него была большая: пять мальчиков и две девочки. На пасху они всегда устраивали у себя на подворье качели, половина села сходились на эти качели (больше развлечений не было), несли им плату за «прокатку» – кто крашенки (крашенные куриные яйца, ещё их называли – «галунки»), кто -  денежки, что у кого было. Все брали за качели, все в хозяйстве пригодится. Имел Рыжий и инструмент хороший, делал стулья, лавки, двери, окна, ... Золотые руки были у него. И детей учил своему мастерству, только так учил,   что никого не выучил: злой был очень. Не обошли и его черные дни: заболел и умер самый маленький его сынок, года на три младше меня. Я был на похоронах, нес хоругвь: сосед же. Потом вдруг повесился самый старший сын Рыжего. Пришел из армии, женился и повесился. Женился вроде хорошо – невеста из крепкой семьи, красивая. Почему он так поступил, я не знаю. Помню, всё село в шоке было, страшно нам тогда было: все тогда боялись висельников, в церкви их не отпевали, на кладбищах не хоронили, ... Похоронили его рядом с  кладбищем, за забором: священник не разрешил хоронить на кладбище, и это приводило в ужас верующих, а тогда все были верующими. Люди знали заповеди Христовы, знали, что такое «грех», с детства внушался страх перед грехом. Жена Рыжего не выдержала таких испытаний, стала тяжело болеть, перестала выходить из дома, а потом и умерла. Сам Рыжий стал пить, и однажды в нетрезвом виде топил печку, что-то там загорелось, и он обгорел и задохнулся в дыму.
            
      Трагично сложилась жизнь семьи бывшего секретаря школы. Вернулся он из армии, приняли его на работу секретарем в школу, был он молод, крепок, удачлив, легко решал судьбы людей. По уличному его так и знали все – «секретарь». Потом секретарь женился, родил мальчика и девочку. В 1957 году я общался я с сыном секретаря, толковый парень рос, в семье его все очень любили. Закончил он техникум, женился, родили ребенка, устроился работать в городе Тульчине, отец купил ему машину. По тем временам это было большой редкостью! Все было прекрасно. А потом начались несчастья: в 1957 году кто-то поджег сарай. Сарай сгорел вместе с коровой. Это было большое несчастье. А потом сын секретаря ехал из Тульчина в гости к родителям в Н. со своею семьею, машина перевернулась, и разбились все насмерть. Когда я приезжал к родителям на каникулы, я часто встречал бывшего секретаря сельской школы. Жили по соседству, как-то даже его отец попросил у моей мамы солдатский рюкзак, я привез, и мама ему этот рюкзак подарила. Он со слезами рассказывал о гибели сына и внука. Дед от горя ослеп, бабушка зачахла, семья стала уже не той что была до трагедии. А раньше они все хорошо одевались, в село ходили «под ручку», во дворе у них было всегда чисто и красиво – была крепкая семья. И большое горе подломило ее.
         Жаль, бесконечно жаль, когда люди пропадают ни за что. Но особенно жаль мне Володю Олексового и Ваню Захарчика. Это были хорошие люди, но погибли они  нелепой и жестокой смертью. Это очень жестоко и несправедливо, но это произошло.
              С Володей мы дружили, хотя он был года на четыре старше меня. Это был рассудительный, степенный, несуетливый юноша, придерживавшийся принципов правды и справедливости. Это притягивало к нему ребят, а особенно меня, оставшегося без родительской опоры и защиты. Видимо, чувствуя неправоту своего отца или просто по-человечески жалея меня, он всегда защищал меня, всегда поддерживал, всегда был рядом в летние длинные пастбищные дни. Мы много дней были вместе, когда я остался с дедушкой и бабушкой, без родителей, но никогда мы с ним не разговаривали о наших родителях. С Володей у нас было много забавных, я бы сказал, иногда курьезных случаев. Я часто, пользуясь его добродушием и всепрощенчеством по отношению ко мне, часто озорничал, шутил над ним. Иногда не совсем удачно. Так, дважды я натравливал на него шершней. Это насекомые, похожие на ос, только раза в три крупнее. Свои гнезда они вьют на деревьях, и не подпускают никого к себе. Укус шершня может вызвать тяжелые последствия, а укус трех шершней – смерть.  Так вот однажды, увидев  гнездо, вокруг которого вились шершни, я стал кидать в него желудями и шишками, дразня Володю. Володя кричал: «Не надо, не трогай!». Я хохотал над ним: «А, боишься!». Вдруг удар в верхнюю губу свалил меня с ног. Я почувствовал острую боль в губе и общее недомогание, я стал как будто оглушенный. Это ударил и укусил меня шершень. Меня, а не Володю! Умный шершень попался, знал, кого наказывать. Володя поднял меня со словами:  «Я же говорил, не трогай! Почему ты меня не послушался?». Я был никакой, меня шатало и мутило, я ничего не соображал. Володя отправил меня домой, обязавшись приглядывать за коровой. Я прибрел домой, моя верхняя губа вздулась, закрыв нос, бабушка стала чем-то лечить меня, а я пару дней провалялся в постели с температурой и плохим самочувствием. Володя в эти дни приглядывал за нашей Милкой. Через какое-то время я снова все повторил! Не научили меня шершни с первого раза! Все получилось, как и в первый раз, изменилось только место. Снова меня наказал шершень. Снова я болел. А больше я их уже не трогал: научили!
                В 1957 году, когда я приехал к дедушке и бабушке из Казани, я однажды встретил Володю. Он вернулся из армии, стал совсем взрослый, красивый в военной форме, я его не сразу узнал. Без лишних слов он пригласил меня к себе в гости по случаю прибытия из армии. Я не был никогда у него дома,  я не подумал, что там будут все его родственники и под впечатлением приятной для нас обоих встречи, мы пошли к нему. Там было очень много Володиных родственников, ему было не до меня, мне было грустно и одиноко, я посидел немного и ушел потихоньку. Больше я Володю не видел: по каким-то делам (кажется, в военкомат) он поехал в районный центр в кузове грузовой машины, в кузове была бочка с горючим, ехали по полевой дороге, где-то на ухабе бочка сорвалась и раздавила Володю.
                Для родителей нет горя больше, чем потеря своего ребенка, особенно сына – надежду и продолжателя рода. У Володи были еще две сестры, но и у них не сложилась жизнь (и из-за алкоголя в том числе), и так постепенно род вымер.
           Не менее ужасный случай произошел с Ваней, сыном бригадира Захара. Это были высокие красивые, чернявые, как  говорят, сельчане, люди. Ваня был так же, как и Володя, постарше меня, да и в остальном он походил на Володю, и жили они рядом. Но с Ваней мне приходилось меньше общаться, я не был дружен с ним. Он был все-таки постарше меня намного. Хотя при встречах всегда ощущал от него доброжелательность, и, если надо было, то и – поддержку. Ваня работал в колхозе водителем грузовой машины, его уважали, особенно мои родители, за доброту и безотказность. Именно, глядя на таких людей, хочется сказать: "Доброта спасёт людей и природу".  Наши родители не раз рассказывали, что, когда Ваня ехал на машине по пути, то всегда останавливался при встрече и предлагал подвезти. А, если его просили о чем-либо, то отказа не было никогда.
                Последний раз я встречался с Ваней, когда приезжал из Котовска Одесской области, где я служил в учебном центре преподавателем геодезии. Меня командировали для закупки картошки офицерам. У нас тогда был набор курсантов из Херсонской области. И прибыли тогда к нам в учебный центр отличные ребята. Это был Коля Гайдамака, отличный фотограф-любитель, интеллектуал Миша Фесенко, Саша Хрипко, нежный и легкоранимый Юра Евдокимов. Колю Гайдамаку я впоследствии оставил в учебном центре своим заместителем.
Кстати, когда я учился  в Военной академии, к нам на третьем курсе был назначен начальником курса Николай Трофимович Гайдамака, однофамилец Коли Гайдамаки. Впоследствии, в 1982-м году я принимал курс у Николая Трофимовича, когда он уходил на пенсию. И до сих пор мы с ним поддерживаем связь. Это был у нас третий начальник курса. А первым  моим начальником курса был Георгий Александрович Троицкий. Он и принимал нас в академию на первый курс Командного факультета. Это был высокий, с мужественным лицом полковник. Мы очень уважали его. Тогда, в 1966 году я писал рапорт на инженерный факультет по специальности «спецтехника», но нас, у кого были высокие оценки в аттестатах зрелости, отобрали со всей академии на Командный факультет в отдельную группу. Видимо, у командования академии были какие-то задумки в отношении нашего отделения, но последовали изменения в статусе факультета. На Командном факультете мы проучились один год. А потом была реорганизация, изменились условия, был значительно повышен ранг Командного факультета, туда стали принимать только офицеров с майорских должностей, а нас определили на Первый инженерный факультет по специальности Баллистика и Теория полёта. На новом факультете нас ввели в состав курса механиков, командовал которым Олег Николаевич Дружинин.  Но вскоре Олег Николаевич перешёл на кафедру преподавателем, а к нам назначили начальником курса Николая Трофимовича Гайдамаку. Начальником академии был тогда генерал полковник Одинцов Г.К., получивший впоследствии воинское звание Маршал артиллерии.
                А тогда с Юрой Евдокимовым случился неприятный инцидент. Я, молодой тогда лейтенант, уже не знал, что с ним делать. Парень воспитывался у бабушки, с родителями у него были сложные отношения, и вдруг он заявил, что не желает служить, что в армии пустая трата времени, никому это не нужно, что армия - это "сифилисная язва" на теле общества (где он только слов таких нахватался?), что ему и сама жизнь надоела. Я уже предчувствовал, что зреет чрезвычайное происшествие, ЧП, как говорят, в армии, что меня ждут комиссии, разборки и прочие мероприятия политработников. Я не знал что делать, как поступить с Юрой: а вдруг он и в самом деле решит покончить  с собой?  Уже давно батарее объявили отбой, а мы с Юрой всё не могли закончить разговор. Мне уже начинало казаться, что сам я не справлюсь и необходимо вызывать командира батареи майора Жбанникова Михаила Яковлевича. Я очень уважал своего командира батареи, он был очень хорошим человеком, прошёл суровую школу войны в 1945 году с Японией,  и мне очень не хотелось его огорчать и вызывать в столь позднее время. А Юра всё твердил: не хочу, не могу, надоело, … И тут я сказал: «А бабушку ты, Юра, любишь? А каково ей будет, если с тобою случится что-то плохое?». Юра задумался. Долго молчал. Потом сказал всего два слова: «Это - аргумент!». Мы посидели ещё немного, почувствовалась какая-то взаимность, какое-то взаимопонимание, взаимная облегченность, … 
                Юра Евдокимов был способным мальчиком, он отлично окончил наш учебный центр и хорошо служил впоследствии в боевой ракетной части. Такая положительная информация приходила о нём из части.   
                Должен сказать, что мне приходилось, как в Северо-Енисейской школе, так и в армии жить, учиться и служить в многонациональных  коллективах. В школе, например, я не помню  конфликтов на национальной почве среди ребят. Хотя учились и русские, и украинцы, и татары, и крымские татары, и литовцы и латыши, …  Но, благодаря воспитательной работе учителей, пионерских и комсомольских организаций конфликтов на национальной почве не было. В армии также. В первом моём взводе были ребята из Киргизии, из Казахстана, из Молдавии, из Украины, и, естественно, из самой большой Советской республики – России.  Один раз, правда, ребятам из Москвы пришлось на комсомольском собрании взвода разбираться со своим земляком, относившимся с презрением к ребятам других национальностей. На собрании, инициированном секретарём комсомольской организации, тоже из Москвы, с резкой критикой выступали москвичи. Собрание прошло под тем девизом, что  патриотизм и национализм – это не одно и то же; что, если патриотизм - это любовь к своей стране, то национализм – это слепая ненависть к людям других национальностей; это как зловонная куча чего-то отвратительного, на которое слетаются только мухи и падальщики, а всё остальное шарахается подальше; что национализм всегда способствует расколу коллективов и общества в целом; что национализм всегда ищет поддержку и способы внедриться и расшириться в массах, поэтому он всегда продажен и провоцируем на неадекватные выпады, …
                Ребята из Москвы были весьма грамотными и развитыми и выступали убедительно, веско и аргументировано, с приведением множества примеров и фактов из истории. И наш «националист» больше не допускал унизительных выпадов в сторону ребят не русских национальностей.
                "Не суди, и судим не будешь!"
                В каждой стране, как правило, живут люди разных национальностей, разных этнических групп и рас. Их объединяет одно государство, перед ними стоят одинаковые задачи по защите страны и улучшению её экономического состояния. И эти задачи объединяют их, и поэтому они должны жить в дружбе и мире. И поэтому национализм, расизм в любой стране являются неадекватными, порочными явлениями, с которыми самым активным и жёстким образом должны бороться все структуры, все институты государства. Должно быть буквально: "Национализм не пройдёт!".  Но, к сожалению, обычно правящие круги ловко разжигают и используют национализм и другие отклонения в обществе для того, чтобы отвлечь народ от опасных для режима внутренних проблем, причиной которых зачастую являются коррупция, некомпетентность и воровство, а также от антиправительственных выступлений. А простые люди, мечтая о лучшей доле, «ведутся» на уловки властей. Да и так уж устроены люди, что нуждаются в живых идолах, чтобы поклоняться им. А власти злоупотребляют оказанным им доверием. К примеру, кажется, что соседние страны должны жить в дружбе, помогать друг другу - ведь у них так много общего - но на практике всегда получается наоборот, и более сильный сосед стремится ослабить своего соседа, разжечь ненависть к нему и аннексировать территорию своего более слабого соседа. Хотя зачастую неведомые силы природы наводнениями, ураганами и другими, так называемыми природными катаклизмами, предупреждают: остепенитесь, займитесь своими внутренними проблемами, экономикой своих стран. И, если таким предупреждениям не вняли, то действует правило бумеранга по непонятливым правителям и их народам. Но правители себя и своих близких окружают надёжной, высокооплачиваемой, специально подготовленной охраной; они к своим-то людям выходят в толпе охраны. В случае же  ядерной катастрофы на Земле современные правители, по вине которых и может случиться такая катастрофа, мечтают и готовятся перелететь на другую планету. Для того и тратят огромные деньги на освоение космического пространства. Только им и в голову не приходит мысль о том, что они там, на другой планете, делать будут без кормящего их народа, без слуг, без лакеев и подхалимов? Почти вся история человечества из таких примеров - примеров отрыва правителей от своих народов. Ведь сказано же: "Что посеешь, то и пожнёшь!" и "Посеешь ветер - пожнёшь бурю!". Но каждый правитель хоть даже немного "окрепшей" державы мечтает стать властелином мира и надеется, что он этого добьется. Тем более, что его окружение постоянно внушает ему мысль о, зачастую мнимом, "его величии". А надежда умирает последней, даже если она рождена болезненным воображением.   
                Кстати, среди казаков, как российских, так и запорожских, национализма не было: главным для казаков были такие качества, как храбрость, справедливость и соблюдение традиций казачества. А кто человек по крови - это не имело абсолютно никакого значения. 
                Националисты-одиночки всегда были, есть и будут, но для общества в целом не опасны. Так протявкают, как моська на слона.  Могут унизить отдельных граждан - есть такие злые, как их называют, «психологические садисты». Могут также получить отпор, но от этого они не меняют своих пристрастий. Беда в том, что они, как правило, объединяются в организации, создаваемые правителями, правящими классами стран, выделяющими на них огромные суммы денег налогоплательщиков, зачастую  называют себя "революционерами", и ищут поддержки в других странах, фактически продаваясь им и действуя под их руководством. Как в том анекдоте - "кто девушку ужинает, тот её и танцует ...". И нужна большая работа по патриотическому воспитанию молодёжи, по разъяснению, что патриотизм и национализм - это совсем не одно и то же. Национализм может стать мощнейшим орудием. Националисты зачастую борются за, так называемые, "чистые" этнические государства и мечтают в созданном ими хаосе сделать политическую карьеру. Националисты, объединившись, могут наделать много больших бед. Чтобы подобное не случилось, работа против национализма, должна быть первейшей, самой кропотливая работой государства, всех его институтов, и всего общества. Но, к сожалению, на практике это не всегда ставится государством на первое место, иногда государству выгодно поднимать, так называемый, "национальный вопрос" в целях повышения своего рейтинга, захвата чужих территорий, для отвлечения народных масс от внутренних проблем, который - этот, так называемый "национальный вопрос" - каждый может понять по-своему... Национализм злобен. Он только и ждёт команду хозяина: "Фас!". И тогда, как говорится, жди беды - как минимум, драк, погромов, а, как максимум, вооружённых выступлений. Для простых людей всё это - кровь, смерть, ... Ещё А.Гитлер, планируя завоевать Советский Союз, особую ставку делал на национализм, не говоря уже о ЦРУ США ...  В течение нескольких лет Гитлер и Геббельс готовили, зомбировали немцев для завоевания новых территорий ... Нормальным немцам не нужны были чужие земли, и без зомбирования, без пропаганды не было бы тяжелейшей Второй мировой войны ...  А сейчас часто возникают националистические войны, которые развязывают, как правило, третьи стороны, не принимающие непосредственного участия в войне. Это в старые времена воевали две стороны, а современные войны развязываются третьими сторонами, и они, эти третьи стороны финансируют эти, развязанные ими, войны, оставаясь в тени ...
          После распада СССР национализм обострился. Особенно национализм обострился в бывших республиках СССР после того как в 1998 году Б.Ельцин воскликнул на весь мир: "Берите суверенитета, сколько сможете проглотить!".
          Этот клич стал сигналом для националистических "разборок" в республиках бывшего СССР и в России, особенно на Кавказе.
          У каждого ведь своё понимание суверенитета, свободы, демократии.
          К примеру, один говорит: "Свобода - это когда можно делать всё, что не запрещено законами!".
          А другой говорит: "Какая же это свобода, если она ограничивается какими-то там законами!".   
                Истории всех националистических обществ показывают, что националисты продажны, ибо им нужны деньги на пропаганду и на привлечение новых единомышленников, их обучение и вооружение, и националистам нужна поддержка извне. Они вынуждены "продаваться". А "покупают" националистов за большие деньги монополисты, чтобы получить ещё большую прибыль. И монополисты управляют националистами.  От населения националисты могут получить поддержку только в случае угнетения, геноцида той или иной национальности. Националисты сильных, сплочённых, с многочисленным населением стран - это, как правило, неадекватные хулиганствующие или даже бандитствующие элементы. И войны на национальной "почве", за передел земель и мира были и будут всегда. Только, если в старину нападали без предупреждения или с предупреждением "Иду на вы!", то в нынешнее время сложных политических отношений, блоков и информационных технологий всё начинается с так называемых Информационных войн, с забалтывания, дезинформации и обмана населения, разжигания национальной розни и подталкивания националистических группировок внутри страны к борьбе друг с другом "под наблюдением и при помощи". Не все люди осознают, не все понимают, что главное в жизни человека - это нравственные принципы. Есть достаточно много людей, особенно людей у власти, с больной психологией "захватчика", которым очень хочется чего-нибудь - "хоть кусочек" - чужого. И получается, что в "избранной" стране сограждане избивают, уничтожают друг друга под наблюдением и при помощи больших держав, правители которых жаждут чужого добра.
               Совсем как в моём далёком детстве, когда старшие ребята от скуки натравливали друг на друга малолетних пацанов и наслаждались бесплатным зрелищем драк малолеток. Только в войнах всё гораздо сложнее, опаснее и страшнее. Наверное, среди народов и "государей" лозунг (или принцип?) "Разделяй и властвуй" будет жить всегда, потому, что он, этот принцип, даёт возможность и прославиться государствам и "государям", и под каким-нибудь предлогом урвать хоть чуть-чуть у более слабого. (Я всегда сравниваю отдельные государства с отдельными людьми, и всё сходится: сильный всегда "прав", на сильного нет управы, сильный может творить что угодно, ... Сильный "государь" может и присоединять, и разъединять, и объединять, и диктовать, и переименовывать целые народы, и переселять целые народы, и "перемыжовывать", в смысле изменять границы, и ..., всего и не перечислить, ... А народы больших держав в то же время отвлекаются от выступлений против эксплуатации и нищенского существования в своих  богатых и великих державах). 
                Вообще по прохождению службы курсантами в учебном центре можно было бы снять кинофильм наподобие кинофильмов "Солдат Иван Бровкин" или "Максим Перепелица", настолько там было много разных забавных и не очень случаев среди молодых солдат. Почти как в этих кинофильмах...  Такая, наверное, жизнь тогда была. 
                А тогда в командировку за картошкой я взял Колю Гайдамаку и Мишу Фесенко. Дали нам грузовую машину, и мы поехали искать, где картошка получше и подешевле. Старшим нашей маленькой колонны был капитан Александр Шитов. В Одесской области тогда был неурожай, и мы поехали в соседнюю Винницкую область, а там мы заехали в Нетребовку к моим родителям. Отец предложил для закупки картошки поехать в Городковку, где был большой базар. Когда мы ехали через поле, то догнали Ваню. Отец попросил меня остановить машину и подвезти его, что я и сделал с удовольствием, ибо о Ване слышал только хорошее от родителей и от других людей. Больше я Ваню не видел. Родители потом со слезами рассказывали, что Ваня как-то вдруг стал предчувствовать, что смерть ему будет от машины, отказался  от работы шофером, стал работать разнорабочим, несмотря на просьбы председателя колхоза Петра Аксентьевича Щербы. А однажды председатель нашел в поле Ваню, стал просить его пересесть только на пару часов на водовозку, только отвезти в поле воду, и все. Все другие водители были заняты. Очень просил. Ваня не хотел, чего-то боялся, что-то предчувствовал, но, будучи человеком добрым и отзывчивым, согласился. Его отвезли в гараж, он завел «бочкаря» и поехал на плотину набрать воды. Там он, нагнувшись к воде, стал опускать шланг в воду, и вдруг машина съехала и прижала Ваню к кирпичной стенке плотины. Ване прижало и медленно раздавливало грудь. Освободиться он не мог никак. Пока кто-то увидел, что случилось несчастье, пока прибежали люди, пока освободили Ваню ... Ваня был еще живой, он прошептал только: «Живая смерть». Видимо, это означало, что он, пока расплющивало  его грудь, видел смерть воочию. Как это несправедливо, то, что произошло с Ваней!
                Не менее страшной смертью погиб один из самых ярых  “стукачей” и ненавистников людей – бригадир Сидор, как звали его сельчане. Он наклонился к газовой плитке, и в это время раздался взрыв газового баллона. Страшные ожоги лица, тела, мучительная смерть ...
                На этом я остановлюсь: хватит такого печального, тяжелого. Пусть у всех будет только приятное, а на нашу долю выпали такие вот времена роковые, необъяснимые обстоятельства, роковые трагические случаи, которые, по идее должны сказать всем людям: «Берегите друг друга, щадите друг друга, не огорчайте друг друга, прощайте друг друга, потому, что есть что-то такое беспощадное, жестокое, неминуемое, что принесет много бед и вам. Так не лучше ли жить в мире и дружбе? «Под небом места хватит всем» - сказал в свое жестокое время величайший поэт М.Ю.Лермонтов. Но людям, к сожалению, всегда всего мало ... И люди, к сожалению, плохо учатся, как на своих ошибках, так, тем более, - на  чужих ... Даже люди, так сказать, государственных масштабов ...
                Наш отец часто любил повторять: «Была бы шея – хомут всегда найдется», «Любая власть – ярмо для народа», «Один с сошкой – семеро с ложкой», ... Он в душе был демократом и понимал, и видел что власть - это принуждение, жестокость, насилие. Особенно в колхозах в то время, когда людей, как рабов, заставляли, работать на полях без заработной платы, без выдачи документов, без права переехать в другой район, на другое место жительства. В колхозах был принудительный, рабский труд. А он принуждать не умел и не хотел. Он любил справедливость. Он понимал, что демократия в стране будет только тогда, когда она будет в душах, по крайней мере, большинства людей. Нашему отцу ещё до Великой Отечественной войны районные власти предлагали место председателя колхоза имени Будённого. Избрание на собрании колхозников они бы устроили. Он отказался. Тогда его отправили на войну с Польшей, а когда он вернулся с этой войны, то сразу же отправили на войну с Финляндией. Так районные власти мстили ему за отказ идти у них на поводу. Только с ним так поступили власти. После Великой Отечественной войны снова последовало предложение стать председателем колхоза, и снова отец отказался. Тогда власти снова принялись мстить ему, определив нашу маму на высылку в Сибирь, несмотря на то, что у неё на руках был грудной ребёнок ...
                В свое время мы с моим братом Володей – мальчишки, романтики, учащиеся – я курсант «кремлевского училища», Володя - студент  исторического факультета Одесского университета -  часто спорили с отцом, закончившим за один год два класса церковно-приходской школы, о жизни, о политике. Тогда мы не понимали насколько отец был прав, насколько мудр: не было в мире людей правды, не говоря уже о справедливости, и, наверное, не будет. Хотя в то время мы с Володей верили, что будет ... Ведь «власть» - это люди, рассуждали мы, а они тоже хотят, как и мы, добра своему народу, они служат ему верой и правдой. Но оказалось, что не служат и не верой, и не правдой. Ошибались мы с моими братьями и товарищами в отношении слуг народа. По молодости, мы не понимали, что с древних времён в нашей стране, да и в других, любая власть считает себя непогрешимой, что в стране с древних времён всё происходит не по закону, а по настроению человека у власти, чиновника, по его «понятиям», по его «воле». Отсюда и абсолютизм, и культ личности, и волюнтаризм и прочие «измы». Повзрослев, я говорил: «У нас каждому начальнику кажется, что он Родину любит больше, чем все его подчинённые вместе взятые!». И вся беда для народа в том, что при всех "измах" кругом ложь и обман, что чиновники не уважают свой народ.    
                Знаменитый китайский полководец и философ времен Конфуция У-Цзы (4-й век до нашей веры) говорил, что правители должны уважать, защищать и просвещать свой народ, давать ему жить, не раздражать свой народ поборами и неправильными решениями.
                Как это просто: давать жить народу, не раздражать его ... А сейчас такое впечатление, что наши власти только тем и занимаются, чтобы не дать народу жить.  На Руси издревле было принято обирать свой народ до нитки. Об этом свидетельствуют летописи, сказки, легенды... И каждая власть стремилась разрушить "старый мир" и построить "новый", обворовывая свой народ.
                В свое время за безграничную алчность и поборы древляне казнили князя Киевского Игоря, привязав его к двум деревьям, и отпустив их, разорвав, таким образом, князя.
                Из поколения в поколение передается притча о том, как князь (видимо, князь Киевский Игорь) посылал свою дружину за данью и как спрашивал своего воеводу о поведении данников. Если обираемые плачут, то еще у них что-то осталось, и можно снова собирать с них дань, и князь отправлял  к ним дружину за новой данью, а если же обираемые начинали смеяться, то все – больше у них нет ничего, и князь говорил своей дружине: «Теперь у них точно нет ничего».
                Тонкими психологами были, однако, наши древние предки.
                Я часто вспоминаю, как жили люди в Нетребовке ещё в сороковые годы двадцатого века. Жили, практически, натуральным хозяйством. Не было самых необходимых товаров: мыла, спичек, керосина, тканей. Даже ложки делали сами из дерева. В обувь вместо портянок стелили солому. Понятия не было о нательном или постельном белье. Накрывались той же одеждой, что надевали на себя. Стелили тоже разные лохмотья. Носимая одежда была по несколько раз штопаной и латаной. Как говорят, «латка на латке».  На глиняные полы тоже стелили солому. Печки топили соломой, высохшими и обглоданными коровами кукурузными стеблями, подсолнечными стеблями, ботвой, собранными летом на дорогах «коровьими лепёшками». Как правило, их размачивали, перемешивали с мелкой соломой или половой, высушивали на солнце, а зимой топили печки. Огонь добывали древним способом, высекая искру ударами куска металла по кремнистому камню. Искра попадала на ветошь, и тогда надо было раздуть огонь, зажечь солому, … Как я говорил уже, хаты строили своими силами. Материалом служила тот же грунт, перемешанный с  глиной. Крышу покрывали соломой. Так было теплее зимой и прохладнее летом.  Да и солому запасали со своих огородов. Солому выращивали на своих огородах в 25 соток, засевая определенный участок рожью, которая даёт длинную солому. На огородах росли, в основном, картошка (второй хлеб), были грядки с луком, чесноком, иногда с маком. Что и сколько сеять (сажать) продумывали заранее. Зимой. При необходимости (износ одежды) определённый участок огорода засевали коноплёй. Осенью коноплю выдёргивали, вязали в снопы, вымачивали в воде (на речке или в копанках), затем на специальных станках перебивали в паклю. Затем длинными зимними вечерами паклю крутили веретенами в нитки. Я помню, как собирались молодые женщины, как ловко они работали пальчиками, делясь своими проблемами, переживаниями, рассказывая в то же время новости сельские, фронтовые, … Мы лежали на печи, свесив головы, и слушали рассказы, жалобы, плач молодых женщин – наших матерей. Отцы наши воевали. Наши мамы в те тяжелые времена помогали выжить нам, и сами выживали. Делали сами мыло, полотно. У некоторых в хозяйствах были самодельные ткацкие станки. У нашей бабушки Анны был такой станок – "верстак", как она его называла. Из ниток ткали грубое полотно. Практически это была мешковина. Летом это полотно выбеливали на солнцепеке. Полотно становилось белым. Из него потом шили рубашки и штаны. При необходимости красили. Но, как правило, детям и пожилым не красили. Наша мама сама себе шила ночные рубашки, а потом, когда, уже в шестидесятые, купили швейную машинку, то мама шила себе и блузки, и кофточки. Воротнички, манишки, рукава рубашек украшали вышивкой. Для лета белые одежды были в самый раз. Оставляли ещё полотно на рушники. Их тоже украшали красивой вышивкой. Полотно берегли. Помню, что вместо портянок сворачивали пук соломы и клали в обувь. Материю на портянки не тратили. Да и обувь была, в основном самодельная – кто во что горазд. Обувь берегли. От снега до снега ходили босиком. И дети, и взрослые. Были нарывы на ногах, были простуды, были более тяжелые заболевания (недаром в районе в Комаргороде был туберкулёзный диспансер), но покупать обувь денег не было. При необходимости что-нибудь купить, надо было сначала что-нибудь продать, чтобы были деньги. Несли на базар зерно, яйца, кур, лук, чеснок. Я помню как на базарах в Томашполе или Городковке бойко шла торговля. Тогда, в сороковые, на базарах торговались азартно.  На то он и базар, чтобы торговаться. Это потом стало: сказал цену, и всё – окончательно: диктуют монополизм, мафия. В старые времена принято было поторговаться. А на базарах тех чего только не было: коровы, овцы, козы, куры и т.п.   Так вот люди жили, работая в колхозе, на огороде, делая всё, чтобы выжить, чтобы дать возможность жить своим детям. Жили, выживали, налоги платили, …
                Так уж, видимо, сложилось, что во все времена, во всех общественных формациях,  власти всегда, больше всего озабочены тем, как обобрать свой народ; какими налогами (данью) обложить его: за землю, за строения, за дорогу, за животных, за деревья, за дым, за воздух,  ...   Всегда, повсюду пришедшие к власти стремились жить за счет других людей и жить лучше, чем  все остальные люди, говорил нам отец, приводя примеры из жизни села и районного центра: «Смотрите:  у кого дом лучше всех! У председателя, у судьи, у начальника милиции, а не у того, кто больше всех и тяжелее всех работает.
                Отец заводил нас с Володей: «Я плачу, налог за хату» - говорил он – а за что это! Ладно за огород. Хотя он давно уже тем же налогом выкуплен. А хату я построил сам, мне власти не помогали ничем, а получается, что я им должен платить! За что? Или почему я должен отдавать родившегося телёнка в колхоз? Или платить налог за домашних животных? Покупать облигации? Вон назначили специального финагента, он не работает в поле, а ходит по селу, собирает налоги с людей. А откуда у людей деньги, если в колхозе денег не дают? А вот это никого не интересует.               
Где хочешь или где можешь там и бери, но налоги уплати! Вот и мучаются люди. И уехать не каждый может - ведь к колхозу прикреплён, паспорта нет,... Молодёжь только уезжает из родных мест подальше от колхозного рабства на заводы, в шахты, куда угодно лишь бы справедливости было хоть чуть побольше».
                Ответить вразумительно мы с Володей не могли, чувствуя, что отец прав: за что? Ладно, за землю, за огород, а здесь-то за что? Но, тем не менее, мы спорили, доказывая недоказуемое.
                Я часто вспоминаю о периоде нашей жизни, который нигде не описывается, сразу после Великой Отечественной войны. Власти тогда, видимо, были еще заняты войнами, празднованиями побед, дележами побед, трофеев и поверженных стран, а народ на селе (а тогда более двух третей населения было сельским) как-то остался на какое-то время  сам по себе. То есть народу невзначай, видимо, дали возможность жить (вспомним китайского полководца-философа). Вернулись домой фронтовики, соскучившиеся по мирному труду. Начали обзаводиться живностью, выращивать сады, работать днем и ночью, не разгибаясь. Растить и убирать колхозное и свое. Колхозные поля большие, техники не было никакой, днем косили косами и жали серпами, а ночью скирдовали. Потом снопы волами на ток отвозили, цепями молотили и волами же зерно отвозили. Я помню, у нас на подворье появилась корова, свинья, овцы, много курей, утки, гуси, ... Во дворе все гоготало, крякало, блеяло, мычало, ... Во дворах стоял стойкий запах навоза. Появилась поговорка: «Не будет вонять во дворе - не будет пахнуть на столе ...», т.е. если не будет навоза (живности), то и на столе не будет пища пахнуть ... Люди работали как неистовые, думали, что им дали жить (опять же по китайскому полководцу-философу). В домах, кроме квашеных огурцов, помидор и капусты, появились моченые арбузы, яблоки, мясо, масло. И всё это люди делали своими руками. Я помню, как в Рождественские и Крещенские праздники (новый год первого января тогда никто не отмечал, праздники начинались шестого января и продолжались до девятнадцатого января, люди, особенно дети, ходили по домам с колядками и щедривками, «Щедрый вечир, Добрый вечир»), столы ломились от яств. Потом все это исчезло. А потом и совсем забыли о моченых арбузах и яблоках. А какая вкуснотища была! А в то время люди стали еще шить из овечьих шкур по старинным образцам хорошие шубы - длинные до пят, со стоячими каракулевыми воротниками, с черной меховой оторочкой по бортам и низу шуб. Называли такие шубы «боярками». Причем появились кушниры – специалисты по выделке кож и пошиву шуб. Как правило, они ездили по селам и предлагали свои услуги. У нас тоже такой специалист жил. Стали резать овец, они плакали как люди, мы с мамой убегали, чтобы не слышать. Папа пошил себе чёрную смушковую шапку (папаху), как у запорожцев. Зачем? Я не знаю. В том далёком детстве я  примерял эту папаху. Очень теплая была папаха. Но папа её так и не носил. Приезжий кушнир  занимался у нас на дому выделкой кож, кроем и пошивом шубы для мамы. Но мама тоже так и не носила ее: вскоре объявили о новом законе, о налогах с каждой коровы, свиньи, овцы, курицы, дерева, ... Надо было сдавать шкуры животных, яйцо, молоко, деньги за деревья в саду ...  Люди стали в срочном порядке резать живность (оставляли только коров и несколько кур), вырубать сады, ...  У моего дедушки Филимона на огороде осталось одно только грушевое дерево, да и то, оно не было посажено дедушкой, росло далеко от хаты, возле самой речки, возле тропы. Плоды его были вкусными, но только те, что сами упали (сорт груши таки называли – «падалка»), и собирали их не столько дедушка и бабушка, сколько прохожие люди, особенно ребятишки. Видимо, наученные еще периодом коллективизации, когда их буквально выгнали из дома на улицу, они решили: «Не треба (не надо)! Пусть подавятся!». А наш сад папа возродил уже в шестидесятые годы, когда вернулись из ссылки из Сибири. Он не только посадил хорошие сорта яблонь, груш, вишен, слив, но посадил во дворе виноград. И был виноград очень вкусным, и вино с него тоже было очень вкусным. Кстати, папа в селе одним из первых посадил возле дома виноград. Уже потом стали выращивать виноград другие селяне, а после - и в колхозе. Кстати, в саду у папы было дерево, на котором созревали и яблоки, и груши. Видимо, здорово соскучился наш отец по крестьянскому труду.
                Но, в очередной раз, власти не дали своему народу жить, во имя только им известных и понятных идей и целей. И вот снова власти кинули народ. Такое впечатление, что их, кроме налогов, кроме денег, ничего больше не интересует. Сняли даже воспитательную деятельность с учебных заведений, со школ. Кто же тогда будет воспитывать молодёжь? Кто будет обеспечивать рабочие места, охрану труда? Капиталисты? Ещё К.Маркс писал, что любой капиталист за сверхприбыль пойдёт на любое преступление. И никто ещё не смог опровергнуть К.Маркса. «Таковы люди», как говорили когда-то наши родители.
                А, кажется, чего проще: народ богатеет, значит, страна богатеет. В стране появляется больше товаров, больше продовольствия; здоровье сытых (не голодных) людей (здоровье нации, как любят с пафосом возглашать политики) улучшается, авторитет страны растет, ...
                В конце восьмидесятых годов двадцатого века власти снова дали было возможность народу развиваться, повышать свой материальный уровень: появились кооперативы, арендные предприятия, люди стали работать, производить, зарабатывать, …   Но, увы! Зависть! Алчность! Лживость! Предательство! Желание паразитировать на шее народа, управлять, решать судьбы людей, желание, чтобы люди боялись и раболепствовали! А рабских душонок  у нас, к сожалению, хватает. А потом снова власти по только им известным причинам, «прикрыли» всё.
              И сегодня власть душит народ, не дает ему жить, народ нищает, болеет, вымирает, ... Авторитет страны от этого только падает, но власти видят нечто другое в происходящих процессах, они не хотят всеобщего благоденствия, они любят отдельных облагодетельствованных, ... И сегодня оказался прав и актуален величайший русский поэт-демократ Н.А.Некрасов, сказавший в своей поэме "Железная дорога":
                "Жаль только - жить в эту пору прекрасную
                Уж не придется - ни мне, ни тебе."

               Почему-то всегда приходят к  власти такие, что своими амбициями, своей внутренней и внешней политикой не дают даже близко приблизиться "той поре прекрасной", о которой так мечтал для русского народа великий поэт.
              Часто в СМИ проходят дискуссии о взаимоотношениях государства с населением страны, о том, так ли уж необходимо государству увеличение населения, ведь в последние годы в стране наблюдаются резкое снижение рождаемости и рост смертности. Да, говорю я, люди государству нашему нужны, но молодые, сильные, крепкие, выносливые в работе. Размышляя об отношении нашего государства к людям, особенно к пожилым людям, я вспоминаю нашего соседа по Нетребовке Федора П.. Был он когда-то молодым, красивым, сильным и удачливым, служил в кавалерии, с фронта пришел невредимым, в красивой форме, в кубанке. Женился на лучшей девушке в селе. Ему завидовали. Потом он спился. Так вот, этот спившийся человек, алкоголик, держал на привязи у входа в свой дом собаку, но почти совсем не кормил её. Часто люди видели, как измученная голодом собака выла и поедала свои испражнения. Люди жалели собаку и укоряли Федора: «Что же ты не покормишь пса? Хоть отвяжи его, он, может, найдет себе поесть! Ведь он же помрет от голода!» На что Федор отвечал: «Ну и что! Я другую собаку заведу!».
                К сожалению, бывает, что примерно так же относится государство к простым людям. Ведь как можно годами не платить заработную плату или платить мизерные зарплаты и пенсии, такие, что люди не могут даже оплатить коммунальные услуги! Как можно и в этих случаях и так уже обделенных людей обсчитывать, не доплачивать людям даже их мизерные пенсии. Например, меня и моих коллег обсчитывали при расчете пенсии  на 95 рублей. Исправили тем, кто уличил и заявил об этом через суд или написал министру обороны. Мой коллега А.А.Сальников написал в Московский военкомат, но шли долгие месяцы, решения не было. Я написал в Министерство обороны. Ответа долго не было, и тогда я написал письмо Уполномоченному по правам человека В.Лукину - ведь пенсии - это их сфера деятельности, знал я. Но помощник Лукина ответил мне: "Обращайтесь в суд!". А зачем они нужны, и чем они занимаются, он не сказал. И за что высокую зарплату получают из карманов налогоплательщиков, тоже не сказал. И только позже мне пришло письмо из Московского военкомата. Мне сделали перерасчет. А кто не знал, что его обманывают, тому ничего не перерассчитывали! Конечно, 95 рублей - это не так уж много, но ведь государство не должно жульничать по определению! Ведь государство создаётся для защиты определенной территории и проживающих на ней людей (это ещё древнегреческий философ Аристотель дал такое определение государству), а не для того, чтобы обирать и обманывать их!!! И государство не должно жить по принципам: «Своя рубашка ближе к телу!»; «С Миру по нитке – голому рубашка!»; «После меня – хоть потоп!». Ведь чиновники далеко не «голые», их главнейшей заботой должна быть забота о стране, о живущих в ней людях! Но, к сожалению, над людьми издеваются, обирают, обманывают.  А выживают, как могут, от стрессов болеют, умирают, ... Смертность превышает рождаемость. Бедные люди, получая недопустимо низкую заработную плату или пенсию, или совсем ничего не получающие, мечутся, ждут от государства помощи, поддержки, не понимают, как может обманывать их, по их понятиям, родное государство: ведь они на это государство трудились всю жизнь. Они надеются на помощь, на защиту со стороны государства, они не понимают того, что никому они не нужны, тем более те, кто уже отслужил, отработал, отдал все свои силы и здоровье стране и теперь нуждается в заботе, в отдыхе: они ведь заработали своим трудом.  Но тут-то, когда они выработались, стали они лишними, ненужными никому, стали обузою в своей стране  …
                Еще Н.В.Гоголь в своей бессмертной поэме «Мертвые души» (Приложение к первому тому – «Повесть о капитане Копейкине») описывал мытарства, потерявшего ногу в Великой Отечественной войне 1812 года капитана Копейкина, хлопотавшего о пенсии себе,  и ходившего на «деревяшке» по кабинетам чиновников и просившего, чтобы ему – инвалиду войны - назначили пенсию. Но пенсию ему, спасшему их, так и не  назначили ...
«А вскоре появился в Рязанских лесах отряд грозных разбойников и верховодил у них одноногий атаман ...»  - так завершает свою повесть Н.В.Гоголь. 
                В наше время поэт Андрей Дементьев о ветеранах Великой Отечественной войны написал стихотворение: «Хоронят нынче Вас без музыки, дорогие  ветераны Великой войны: стали Вы обузою для спасенной Вами страны!».
                А вообще-то это очень страшно: спасти страну, ценою своего здоровья дать возможность другим жить, властвовать, и ... быть отвергнутым этими другими, здоровыми и богатыми, стать по их воле обузою в спасенной  тобою стране!
                Как пишет А.Дементьев «Отныне в России есть два государства. Одно для народа. Другое для барства. В одном государстве шалеют от денег, в другом до зарплаты копеечки делят». Государство наше отделилось от народа, назначает себе высокие зарплаты, высокие пенсии по закону «О государственных служащих», жирует на народных мучениях. Ввели понятие – «простой народ», чтобы отдалиться от него – от простого народа. Хорошо хоть не говорят, как во времена Ивана Грозного – «чернь», «смерд». Не стесняясь никого, депутаты Государственной  Думы ежегодно после так называемых летних каникул в первую очередь рассматривают вопросы повышения своих зарплат и так запредельных по размерам, но совсем не заботятся о повышении заработных плат работникам школ, больниц, таких силовых структур как Вооруженные Силы Российской Федерации, Милиция. Кстати, о Вооруженных Силах: их, видимо, «за ненадобностью», разваливают буквально уже второй десяток лет. Низкие должностные оклады, низкие пенсии, постоянные «реформы», проблемы с жильем, частая смена армейского руководства - всё это действует только разлагающе на армию. Стали назначать  министрами обороны людей далёких от армии, для того, видимо, что, не создав в этом ведомстве ничего, не пропитавшись духом ЗАЩИТНИКА ОТЕЧЕСТВА, в отличие кадровых военных, таким людям легче разваливать армию - нет воспоминаний, нет боли от разрушений, нет ностальгии.  В Думских магазинах, буфетах, столовых – цены самые низкие (при самых высоких зарплатах!). Государственные служащие в нарушение закона занимаются бизнесом, становятся без зазрения совести миллионерами и миллиардерами или делают таковыми своих родственников, а миллионы людей выживают, еле-еле сводят концы с концами, считают свои копейки «от получки до получки», спиваются от безысходности ...
Люди стали забывать, что с самого своего рождения человечество выживало, руководствуясь групповыми интересами.  «Один за всех, и все за одного!»  - таков девиз выживания. В одиночку люди не смогли бы выжить. Но в настоящее время люди, попав во власть, не понимают этого и руководствуются своими личными интересами.
                И у нас бывшие «правильные» советские люди, воспитанные на бескорыстии и любви к человеку, подтверждают печальный вывод К.Маркса о том, что «любой капиталист пойдёт на любое преступление за прибыль в триста процентов».
                ЛЮДИ ОПОМНИТЕСЬ!  В жизни есть ВЫСШИЙ СУДИЯ, в жизни действует ПРИНЦИП БУМЕРАНГА, и он вернет зло, если не самому творцу этого зла, то его потомкам!
                Такие вот случаи разные случались в нашей жизни. Их много было, всех не перескажешь, да и не ставлю я перед собою такую цель. Я ведь не книгу пишу, а хочу оставить для своих потомков хотя бы маленькую память о том пути, который прошли мои родители. Хоть чуть-чуть рассказать о наших предках, которых я знал, с которыми проходила моя жизнь. Жизнь очень многогранна, многообразна, в жизни всегда случается  много всяких интересных случаев хороших и плохих, страшных и забавных. А.С.Пушкин в поэме «Борис Годунов» сказал: «Учись, мой сын, - науки сокращают нам опыт быстротекущей жизни!»  Время проходит быстро, а опыт приходит медленно. Говорят:  «Чем годы длиннее – тем время короче». Поэтому учиться необходимо интенсивно. Так оно, наверное, и есть. Если, шутя, сравнивать жизнь с подъемом в гору и спуском с горы, то в первую половину своей жизни человек как бы взбирается вверх, путь этот труден и проходят его медленно. А когда человек прошел пик (середину) своей жизни, где-то после сорока лет, то движение вниз идет уже быстрее,  набирая скорость: в старости уже просто мелькают дни и ночи, пока однажды не сверкнет в глазах последний «ослепительный свет». Как в песне «Раскинулось море широко» о тяжело заболевшем кочегаре корабля. Эту песню   любили  петь люди старшего поколения: «Увидел на миг ослепительный свет,/ Упал: сердце больше не билось».
                Так человек свои последние годы пробегает, жизнь проходит стремительно (сказано же: чем годы длиннее -  чем больше лет -  тем время  короче, т.е. быстрее бежит). В конце жизни редкий человек не скажет: «Жизнь прожил и не заметил». Время, как огромный, тяжелый маховик: вначале очень трудно раскрутить, а потом ещё труднее остановить. И время не повернуть вспять. Многие говорят, что приведись им начинать жизнь сначала, по новой, они бы прожили ее по-другому. Но кто знает, получилось ли бы лучше? Ведь в жизни столько подводных камней, что при малейшей неосторожности все кардинально меняется. Есть такое почти мистическое понятие, как Судьба. Да, говорят: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, а посеешь характер – пожнешь судьбу!». На судьбу личности большое влияние оказывает окружающая обстановка и здесь, конечно многое зависит от воли, твердости характера, от способности противостоять вредному влиянию окружения, от удачи. Поэтому я желаю Вам, дорогие мои, удачи, счастья, твердого характера, умения различать моменты, могущие привести к негативным последствиям, здоровья!
                Вот на этой грустной ноте я закончу. Хватит, пожалуй. Всего все равно не описать. Тем более что я не писатель. Писал урывками, в свободное время. Наверное, путался, допускал ошибки, опечатки, повторы, …
                Много было в моей жизни разных людей, интересных и забавных случаев.
                Например, один случай вернулся ко мне года через три армейским анекдотом. Было это в 1962 году. Я был дежурным по роте. Командир роты майор Голев А.И. утром почему-то задерживался, а я в ожидании, чтобы доложить ему, как положено по уставу внутренней службы о происшествиях, вышел покурить в курилку. Там уже курили курсанты другой роты, младшекурсники (я был уже старшекурсник, выпускник!) и с ними курил их командир роты капитан Красько. Капитан что-то громко рассказывал, курсанты громко хохотали, но я был занят своими мыслями, к словам не прислушивался и, естественно, не смеялся. И вдруг капитан обращается ко мне: «А Вы, товарищ курсант, почему не смеетесь?». Возможно, он хотел узнать, чем я был удручен, - он и раньше почему-то не раз интересовался как мои дела, восхищался как красиво, по его словам, я отдаю воинскую честь, - я не знаю. Я ответил: «Я не Вашей роты. Я жду майора Голева». На этом все и закончилось. Но года через три, будучи уже преподавателем-командиром геодезического взвода в учебном центре ракетных войск, я услышал анекдот, только уже в разных интерпретациях: например, «Командир дивизии (полка, дивизиона) спрашивает младшего офицера: «А Вы, почему не смеетесь?». В ответ: «Я не Вашей дивизии (полка, дивизиона)». Хотя, возможно, анекдот этот был давно уже «с бородой», и это какое-то случайное совпадение.   Много чего в жизни случается с людьми. И трагичного и комичного.               
                Я не ставил целью написать художественное произведение, и считаю, что я достиг главного: если когда-нибудь кто-нибудь захочет узнать конкретную историю нашего (моего) времени, нашего рода (а такое желание неизбежно возникнет у моих потомков когда-нибудь), то вот она -  конкретная история. И написана она без домыслов, без писательской фантазии, в основном, о тех событиях, непосредственным участником которых был я сам, или рассказывали близкие мне люди. Возможно, у кого-то было по-другому, но я рассказал о том что было с нами.
                Так получилось, волею судьбы, что мне пришлось пережить несколько государственных режимов: Сталинский, Хрущевский, Брежневский,   ...  Из них самым бездушным, самым жестоким, безжалостным и самым страшным режимом был  Сталинский режим. При Сталине людям в селе - а их тогда было более чем 2/3 всего населения Советского Союза - не давали паспортов, не платили зарплату. Даже за самую малость (за поднятые валявшиеся в поле колоски, собранную солому, за поднятые валявшиеся в лесу сухие ветки, ...)  местные власти могли посадить человека на долгие годы в тюрьму, в лагерь, сослать, лишить права переписки ... Разрушались семьи, терялись дети ... Нечем было кормить скотину, нечем было топить печи (топили собранными в поле высохшими коровьими лепешками), ... Как людям было жить-выживать: за работу не платили, а если сам взял на поле, то в тюрьму сажали ...  До сих пор такие насильно разъединенные, расселенные люди разыскивают друг друга ...  Невольно вспоминается описанный историками случай в Санкт-Петербурге во времена Петра III, когда после строительства Зимнего дворца на площади оставалось много так называемого строительного мусора - досок, кирпича, песка, ... - и власти сказали жителям города: берите, что кому надо и сколько надо. Жители быстро всё убрали. Так было сокращено время и средства на уборку. А при Сталине в полях и в лесах убирать упавшее запрещали, и люди вынуждены были собирать, но украдкой, чтобы никто не видел, а зачастую таскать мешками в ночное время из скирд, стогов, ... Жить-то надо было.
                Самым социально направленным был Брежневский режим. При  Брежневе труженикам колхозов стали платить заработную плату. У сельских тружеников появился материальный интерес, стимул к труду, желание заработать. Сельским жителям выдали паспорта; стали выплачивать пенсии инвалидам и участникам Великой Отечественной войны 1941-1945 г.г., а также труженикам тыла; стали продавать (льготникам – по льготным ценам) дрова, уголь; в селе появились медицинские пункты, электричество; люди стали строить кирпичные, из нескольких комнат, уютные дома, а не саманные халупы из двух половин, как раньше, где семье развернуться негде было; люди стали избавляться от грубой самодельной мебели и стали покупать современную мебель. А ту, выбрасываемую, "мебель" и мебелью назвать-то нельзя было - это были грубо сколоченные самодельные лавки, самодельные низенькие стульчики, ... В домах стали появляться шифоньеры, мебельные стенки, стулья, фабричные раздвижные столы, радиоприёмники, телевизоры, люстры, ... Люди стали стараться, чтобы их дети получили хорошее образование в высших учебных заведениях и всеми силами помогали в этом своим детям. Одним словом, на глазах рос уровень жизни, уровень культуры людей. Не было голодающих, бомжей, беспризорных детей, ...               
                Короче говоря, стал интенсивно, буквально на глазах, улучшаться быт селян, не менявшийся ещё с дореволюционных времён.
                И, видя эти перемены в жизни людей к лучшему, наша мама говорила: "Если нет голода, войн, несчастья, то это уже счастье. Теперь жить стало лучше, теперь жить можно, только здоровья у нас с отцом уже нет".
                Мы тогда все мечтали о честной, порядочной жизни  среди честных порядочных людей, и мы стремились к такой жизни, нас учили и воспитывали на теории «о человеческом в человеке»…  И это, кстати, при минимальных ценах на нефть. Многие современные историки подчёркивают, что, если бы при Брежневе цены на нефть были такие, как сейчас, то страна по уровню жизни народа была бы, как говорят, впереди планеты всей. Но в США активно пропагандировалась борьба с СССР и тщательно искались средства, чтобы ослабить СССР. Президентом США Рейганом в1982 году была подписана директива о национальной безопасности с задачей нанести максимальный ущерб советской экономике; была развязана гонка вооружений; ЦРУ "обработало" арабских шейхов - нефтяных королей и на мировой рынок хлынула дешёвая арабская нефть, ... 
                В ответ тем, кто рассуждает про "застой" при Брежневе хочется сказать: "Правильнее было бы сказать, наверное, - "застой после Брежнева". Что ни говори, в СССР всё обеспечено было для развития человека, для движения человечества вперёд, для его прогресса.   
                Но получилось по пословице «рыба гниёт с головы».  Получилось то, что получилось: как писали в девяностые годы двадцатого столетия газеты « о том, как один американский актер великую державу развалил ...». Имелся в виду президент США, бывший актер, А.Рейган. А помогали ему, наши политики. Лжереформами они запустили механизм деградации страны и народа,… Но об этом пусть рассказывают историки, политологи. Много чего пишут сегодня газеты, почему Горбачев так поступил со своей страной. Пишут, что Англия завидовала Советской системе медицинского обслуживания и хотела создать аналогичную у себя. Ни для кого не было секретом, что Советский Союз был для всего мира примером борьбы с социальным неравенством. И капиталистические страны, равняясь на Советский Союз, под давлением своих общественных сил вынуждены были создавать у себя развитые системы социальной защиты и медицинского обслуживания. Но, наверное, люди не готовы ещё к равенству, к братству, ... 
                Возникает вопрос: почему же у нас развалили самую передовую систему и строим по типу совсем не передовой – американской? В американской системе здравоохранения не развита профилактическая составляющая, в результате чего хирургам и многим другим специалистам от медицины выгодно, чтобы было больше больных. В советской медицине упор делался на профилактику заболеваний. Для здоровья народа это лучший вариант. Пишут, что самая передовая в мире была Советская система образования. Почему же у нас тогда развалили самую передовую систему образования? Зачем развалили сельское хозяйство? Понятно, почему армию, фабрики и заводы развалили – боялись вооруженных, организованных людей. А сельское хозяйство ведь кормило страну!
                Десятки лет пустует земля, никто не пашет и не сеет, разобраны на кирпичики фермы, другие колхозные строения. Хорошо, не устраивала коллективная (колхозная) система землепользования, но строения - то зачем разваливать? Животных зачем было морить, уничтожать? Ведь строение всегда можно приспособить и для единоличного, фермерского хозяйства. Что же потом строить всё – все сельскохозяйственные постройки - сначала?   А что строим, какой капитализм? И когда наш дикий капитализм станет человеческим? Странным очень кажется то, что у нас без внимания на наши достижения, на наши особенности, перенимают далеко «не наше» – американское!  Даже заклятый враг всего советского Жириновский В.В. признал как-то в передаче В.Соловьева «К барьеру», когда его оппонентом был Г.Н.Зюганов, что самой социально-направленной страной в мире был Советский Союз. Но если (опять!) у нас система была «самая передовая и народная», то зачем же её развалили? Много ссылок на времена сталинские, но то было давно, и можно было сделать из той эпохи правильные выводы: «Все для народа, все для страны!» Но, опять всё то же: «Умом не понять!». Умом не понять, как может дойти власть до такой высокой степени коррумпированности, до такой высокой степени продажности! Умом не понять долготерпение народное. Умом не понять тех (а их много!), кто понимает, что взятки брать плохо, но всё равно берёт – как не взять, если все берут, если можно украсть то, что «плохо лежит», если можно брать! «Все берут. Чем я хуже?» - говорят такие люди и берут без зазрения совести.   
                Сейчас наша власть много говорит о необходимости наведения порядка, о борьбе с коррупцией, ... Но - это телеспектакли, это все слова, слова перед камерой, ... 
                Власть предержащие не хотят понять, что их язык – это язык УКАЗОВ, язык ЗАКОНОВ (причем правильных ЗАКОНОВ, без лазеек, чтобы ЗАКОН не стал «дышлом»), язык ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫХ ПОСТАНОВЛЕНИЙ, а не пустых призывов! ...
                Говорит Президент: «Надо строго наказывать за повышение цен на лекарства!» А на основании чего наказывать? Кому наказывать?  Какие меры применять? Закона-то нет! И "надо" не поучать, зная что это не поможет, а создать систему, такие условия, чтобы не повадно было, находясь у власти, воровать, получать взятки и откаты, обманывать, мошенничать, ...  В странах, где есть закон, и казна пополняется за счёт штрафов, и народу легче: не всякий фармацевт рискнёт беспредельничать. У нас же одни декларации, «проповеди».   Проповедями пусть занимается Церковь. Ещё Лев Толстой в своём великом романе «Война и Мир» (2 том) описывал, как управляющие воровали и утирали очки своему барину.
                Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой понимал, что не правильно построено современное ему государство, и писал об этом. Но тогда, читая это в школьные годы, мы просто не обращали внимания на эту боль великого писателя, не понимали его. 
                Теперь тоже пишут, и много пишут и, благодаря средствам массовой информации (не продажным, конечно), люди понимают, что везде ложь, коррупция, воровство, но всё остается без изменений ...  И люди только с болью говорят: «За Державу обидно!».
                Как не шли хозяйственные проекты Пьера Безухова, так не идут нацпроекты в нашем государстве ... О них уже забывать стали. И поневоле возникает вопрос: «А есть ли вообще у нас государство?». А если есть, то почему оно так стремится отделиться от народа? Отделиться капиталами, охраной, заборами, …, всем, всей своей жизнью «на чемоданах», готовностью в любое время покинуть страну. Возможно, со временем историки разберутся. Говорят, в истории, чем дальше, тем четче видно: отсеваются эмоции.   Или, как там: «...  Большое видно издалека! ... ». А пока что люди у власти жируют и никак не остановятся.
А сколько «Писем президенту» написал уже писатель Александр Минкин? В том числе и о мечтах наивного барина Пьера Безухов облегчить жизнь своим крепостным. И ни на одно из них в прессе ответа нет. Интересно, читает ли их хоть кто-нибудь из, так называемых, официальных лиц?  Уверен:  если бы письма были хвалебными, подхалимскими, то читали бы и труды его восхваляли бы. Но А.Минкин критикует бездеятельность, некомпетентность властей, как и в письме о проектах реформ, а властям это неинтересно. Они всё только обещают, обещают, обещают, издеваясь над народом…
                Я же буду заканчивать мои субъективные, возможно, не всегда правильные, да простят меня ученые-историки, размышления и молю о благополучии страны, моих родных, близких, знакомых ... 
                Как-то девяностые годы XX столетия я читал «Благонамеренные речи» великого русского писателя и мыслителя М.Е.Салтыкова-Щедрина. «Благонамеренные речи» М.Е.Салтыкова-Щедрина - это художественное исследование «основ» современного ему общества – государства, собственности, семьи. Я читал описание общества двухсотлетней давности (1861 год), но видел общество современное. И убеждался в том, что с тех пор ничего  не изменилось: всё те же черты буржуазного хищничества, психология и практика рвачества, стяжательства и накопительства, всё то же мошенничество и жульничество, всё так же ложь и лицемерие правящих классов скрываются под масками благонамеренности и добропорядочности. Кажется, будто писатель М.Е. Салтыков-Щедрин написал о нашей стране в наше время. Будто "фотографировал" наше время. И получается, что М.Е. Салтыков-Щедрин самый современный писатель, и, если кто желает познать современный мир, то пусть почитает самого современного, мудрейшего русского писателя М.Е.Салтыкова-Щедрина.
                В отношении царившего в России взяточничества ещё за сто лет до М.Е.Салтыкова-Щедрина русский поэт Г.Р.Державин ("Поэт современности" - писал о нём А.С.Пушкин), говоря о причинах пугачёвского бунта, в подавлении которого он, будучи гвардии поручиком, принимал личное участие, писал:
                "Надобно остановить взяточничество, или, чтобы сказать яснее, беспрестанное грабительство, которое совершенно истощает и ожесточает людей".         
                Неужели так всё и останется и в будущем?
                И ещё: мне кажется, что наши политики забывают или совсем не знают, почему гибнут государства. А причину гибели государств очень четко, одной фразой, сформулировал Булат Окуджава, подчеркнувший, что «погибают царства …оттого, что люди царства своего не уважают больше». Вся история нашей страны, да и других стран, подтверждает эти мудрые слова.
                Примеров гибели государств из-за неуважения людей привести можно очень много …
                В мире не было и нет правды и справедливости. Все конфликты между людьми должны улаживать государственные структуры, как библейский царь Соломон. А они не хотят. Им это неинтересно. Тем более что ответственности они не несут никакой.  Поэтому и не найти людям правду-матушку. И тогда, в условиях абсолютной безнаказанности, ещё более растут подлость, обман, мошенничество, преступность.
                Раньше, когда люди жили родами, когда высоко ценилась преданность семье и родственным связям, было стремление у родов не вступать в антагонистические отношения друг с другом, ибо это чревато межродовой ненавистью, местью и другими негативами. Я хорошо помню, как в селе даже при небольшой ссоре взрослых из разных родов, переставали здороваться все, даже несовершеннолетние представители родов. Причём распространялось всё это практически мгновенно. И родственники были той сдерживающей силой, которая не позволяла отпускать ситуацию до крайностей, до мести. Месть не поощрялась, хотя отдельные случаи бывали. Не в таком виде, конечно, как на Кавказе - в виде кровной мести. Но случаи бывали. Подлые, как всё тёмное, в тёмное ночное время. При полном алиби непосредственных виновников ссор. Были случаи, когда в самое сонное время били окна. Были случаи, когда травили животных, особенно птицу. Рано утром хозяева открывали курятники, куры шли на огород, склёвывали рассыпанную там отравленную пищу, как правило, зёрна пшеницы, и домой уже не возвращались. Хозяевам убыток, конечно. А врагу – удовлетворение. Были случаи ночных поджогов, внезапных ночных нападений на людей и избиений до полусмерти. Люди становились инвалидами. Все пострадавшие утверждали одно: «Я знаю, кто это сделал!». Но на конкретных лиц не указывали никогда. «Не пойман – не вор». Видимо, такие случаи случались и после примирения, после «могорыча» и раскрыть их по тем временам, и определить виновного было невозможно. Мстить могли и дальние особенно злые, непримиримые  родственники, спустя даже длительное время после примирения. И кто совершил подлость, могла не знать ни одна из ранее враждовавших сторон. Со временем, особенно в городах, люди отдаляются друг от друга, становятся почти чужими. И это неправильно. Родственными связями надо дорожить, помогать друг другу. Это правильно. Друзей может быть много, друзья могут меняться - одни  отдаляться, другие приближаться, но родственников не выбирают, родственники не меняются и всегда были наиболее надёжной опорой. Особенно в трудные времена. В старые времена было даже понятие побратимов. Это когда друзья братались, совершали обряд братания, чтобы укрепить узы дружбы. С развитием государств люди стали больше надеяться на государство, на поддержку государства. И стали забывать о родстве. И напрасно. Ибо в трудные времена именно родственники помогали во многих делах. Бросали все свои дела и шли на помощь. Надо строить дом – созывали родственников. Всех – и близких, и дальних. Надо строить что-то другое – созывали родственников. И свадьбы, и похороны – всё делали сообща. В назначенное время родственники приходили и помогали. Все понимали, что время, когда придёт необходимость в помощи, придёт к каждому: ведь у каждого росли дети, внуки. И люди в селе старались заслужить и оставить о себе добрую память. Родственники всегда старались проявлять уважение и внимание друг к другу. Невнимание, равнодушие могли вызвать нехорошие подозрения, и даже близкие родственники могли не простить их. К старшим, к родителям, бабушкам и дедушкам в Нетребовке, например, обращались только на ВЫ. Это тоже дань уважения к старшим. 
                Я от всей души желаю своим потомкам, всем людям, чтобы они жили лучше, чем их предки, чтобы на Земле всегда был мир, справедливость, честность, благополучие, социальное равенство, чтобы было, за что уважать государство.
Я Вас всех люблю, мои дорогие, мои родные, и желаю всем ВАМ здоровья, счастья, мира, добра, стабильности, чтобы Вы всегда ладили друг с другом и чтобы на Вашем жизненном пути встречались  только хорошие, доброжелательные люди, чтобы в Вашей жизни всегда была опора и поддержка! «Счастье – это когда нет несчастья!» - часто повторяла наша мама. Живите дружно, помогайте друг другу.
                Пусть земля будет пухом нашим родителям, бабушкам и дедушкам, всем нашим предкам! На Земле у них была изнурительная, тяжелая работа, полная трудностей и горя жизнь. Но они жили достойно. Боролись и побеждали все невзгоды, и выживали назло всем невзгодам! Мужественно и без раздумий они шли на защиту Отечества – мои дедушки в Первую мировую войну, а дяди и папа – в Польскую, Финскую и Великую Отечественную! Мы можем только восхищаться  их мужеством, их упорством, их стойкостью, их жаждой жизни, их заботой друг о друге и умением поддержать в трудную минуту!
                Никогда не забыть мне моего трудолюбивого дедушку Степана, бабушку Ефросинию, бабушку Анну, моего отца, прошедшего три войны, выполнявшего в Сибири тяжелую работу горноспасателя. На этой работе ему было очень тяжело: уже солидный был для этой работы возраст, ранец натирал незаживающие раны на позвоночнике, но отец не брал больничные – мол, надо продержаться: скоро и так,  по возрасту,  уволят с этой работы. Как он терпел – уму непостижимо! А когда уволился из горноспасательного отряда, то, как думаете, на какую работу он пошел? Он пошел опять в ту же шахту крепильщиком. Это очень тяжелая и опасная работа: необходимо было из бревен устанавливать стены и потолок в лаве сразу после проходчиков, чтобы лаву не завалило обрушившейся породой.
                А наша мама? На работе в поле у нее повысилось давление (она болела гипертонией) и у нее пошла кровь из носа. Все руки, кофта, тяпка в крови, а она работает: «Как же я от других отстану?». Вот этим стремлением быть как все люди, не отставать от людей, не отличаться от них каким-либо отклонением или пороком (пьянством, ленью, жадностью, скупостью и т.д.) и отличались наши предки. Они прислушивались, как теперь сказали бы, к общественному мнению, дорожили своей репутацией, как говорил летописец, описывая древние подвиги – «На миру и смерть красна!»; «Лучше смерть на миру, чем позор!» Вот такие были наши предки. Они не щадили себя ради детей своих! Такие они были стойкие люди, несгибаемые характеры! Пусть земля им будет пухом.  Царствие им Небесное! Они его заслужили на Земле!               
                Никогда не забыть мне нашу Северо-Енисейскую среднюю школу, учителей, поистине давших мне путевку в жизнь, наших ребят по двору и одноклассников. Я горжусь, что учился в Северо-Енисейске, что меня учили поистине выдающиеся, талантливые учителя!  Когда я сдавал вступительные экзамены в высшее военное училище, то не раз меня спрашивали экзаменаторы, где я получил такую хорошую, по их словам, подготовку. Я с гордостью за свою школу, за своих учителей отвечал, что в Северо-Енисейской средней школе. «Хорошая школа, хорошая подготовка, хорошие учителя» - заключали экзаменаторы. И я гордился своей школой. Я знаю, что теперь в Северо-Енисейске новая школа. Строить её начали еще где-то в 1954 году. А наша школа стояла на самом высоком месте Северо-Енисейска. В нашей школе училось в то время много ребят и девочек. Многие были из дальних приисков и жили в интернате.  Учились в основном дети репрессированных родителей, но мы никогда ни в школе, ни за её стенами не разговаривали на эти темы. Учились, играли, занимались в секциях и кружках, которых для нашего развития в школе и поселковых структурах  было достаточно много. До сих пор я восхищаюсь и с превеликим почтением отношусь к нашим учителям. Разве можно забыть заместителя директора по учебной части Почекутова, который на уроках литературы читал нам наизусть «Евгения Онегина»? Он приходил на урок, садился, клал подбородок на ладонь и говорил: «Следите, пожалуйста, по книге, поправьте, если я собьюсь». Но ни разу он не сбился! А разве можно забыть нашего учителя литературы Александра Анатольевича Кржижановского?  Это был кудрявый красавец атлетического сложения. А какой доброжелательный он был? А как самозабвенно он нас учил? А наш классный руководитель Рожкова Галина Сергеевна? А математичка Красикова Валентина Ивановна? Она так увлекала нас решением задач, что я не ложился спать, пока не решу задачку! Валентина Ивановна в настоящее время живёт в Санкт-Петербурге, и мы с нею периодически перезваниваемся. А как забыть нашего поистине вездесущего учителя физкультуры Павла Фёдоровича? Кроме уроков по физкультуре Павел Фёдорович вел еще спортивные секции – лыжную, гимнастики, бокса, борьбы, легкой атлетики. Я занимался в лыжной секции, в секции бокса, легкой атлетики и гимнастики. Гимнаст из меня был никакой, особенно на фоне нашего талантливого школьного гимнаста Юры Копылова. Но никогда не выразил Павел Фёдорович своего негативного отношения, своего неверия в меня. Только поддержку и подбадривающие слова я слышал от него.  Павел Фёдорович не только вел занятия в школе и в спортивных секциях. Он регулярно устраивал соревнования то по боксу, то по лыжам, то по легкой атлетике. Когда он успевал всё делать, один Бог знает. Кстати, секции по боксу, по борьбе, по тяжелой атлетике были созданы при ДК поселка и в них  занимались не только учащиеся школы, но и рабочие парни, пришедшие из армии. Накачанные, мускулистые. Помню, как в одном из тренировочных боёв по боксу  меня начал одолевать, входя в ближний бой, один из таких, уже взрослых ребят. Павел Фёдорович научил меня: «Не давай ему сближаться. Уходи от сближения. У тебя руки длиннее. Используй это преимущество». Стоит ли говорить, что советы пошли на пользу? Хотя, если честно, бокс мне не нравился: в секции было много хороших ребят и бить их по лицу изо всей силы просто так, не имея на них зла, ненависти, мне не нравилось. Я хотел просто научиться давать сдачи тем, кто обижал «в охотку», без причины, когда подвыпившие парни обижали тех, кто поменьше. А, научившись «давать сдачи» даже тем, кто «постарше», я после школы в бокс уже не возвращался: не понравилось мне бить человека.
                А как забыть мне Детский сектор в ДК? Мы всегда ходили туда. По сути это был детский читальный зал. Зимой там было очень холодно, но молчаливая заведующая, закутавшись в теплые одежды (в комнате было холодно, мы тоже все были в верхней одежде), всегда была готова помочь нам подобрать журнал или книгу. Ребят, которые посещали детский сектор, было много. И как она выдерживала вечную суету и шалости ребятишек? Одному Богу известно!
                А еще мы посещали при ДК кружки фотографические, автомобильные.  В посёлке все было создано для нашего развития, были созданы все возможности, чтобы подросток смог проявить себя, достойно провести время.  И всё бесплатно. Конечно, не все тогда могли иметь соответствующий спортивный и другой инвентарь, домашние библиотечки. Телевизоров тогда ещё не было. Не было в квартирах и телефонов. У многих даже радио не было. Но в спортивных секциях обеспечивали всем необходимым для занятий, для тренировок.  Я, например, в школьной лыжной секции получил лыжи, лыжные палки и лыжные ботинки.  И всё это постоянно находилось у меня дома, чтобы я мог в любое время им воспользоваться, потренироваться. И,естественно, все кружки, секции, снаряжение  - бесплатно.
                Сейчас нас ориентируют на Европу, на США, на их «приоритеты» и уровень развития.  Это в то время, когда наши и зарубежные СМИ частенько говорят о том, что в Европе сотни тысяч, если не миллионы, людей, не умеющих ни читать, ни писать, и каждый пятый подросток в Европе не умеет ни читать, ни писать! И мы, к сожалению, идём к такому состоянию образовательного уровня в стране. Ибо наше государство, наши чиновники, озабочены финансами, экономией выделенных денег и использованию их не по назначению.
                А ведь ещё в древности китайский полководец У-Цзы говорил:
                "В древности все, кто заботился о государстве, непременно, прежде всего, просвещали свой народ и любили своих людей.
                Что значит любить народ?
                Это значит действовать так, как выгодно народу, а не так, как ему вредно.
                Это значит – создавать, а не разрушать.
                Беречь жизни, а не убивать.
                Давать, а не отнимать.
                Доставлять радость, а не страдания.
                Успокаивать, а не раздражать.
                И ещё – когда безвинных не подвергают наказаниям, это означает, что народу дают жить".
                Это сказано было в 4-м веке до нашей веры.
                Как видим, здесь китайский философ отразил все функции государства по защите своего народа. Здесь, выражаясь современным языком, и просвещение, и здравоохранение, и сохранение мира, ибо война - это такое зло, которое разрушает буквально всё.
                Уже 21-й век, а ничего не изменилось, и дорвавшиеся до власти экономят на просвещении и на здравоохранении своего народа, на пенсионерах, на инвалидах, на безработных, на репрессированных, на детях, ... На ком угодно, только не на себе, любимых.  Безграмотность становится нормой. И утвердится окончательно, если власти (чиновники) не изменят своего отношения к народу. А пока получается так (и это видно во всех отраслях), что нашему государству (чиновникам), хорошо всё то, что народу плохо (как в поговорке  «Что немцу плохо, то русскому хорошо»). И как бы это страшно ни звучало, но для нынешнего нашего государства (чиновников) выгодна большая смертность, особенно инвалидов, пенсионеров, репрессированных, безработных и других категорий, которые нуждаются в различных выплатах, компенсациях и т.п. Такова система: «Нет человека -  нет проблем!». Для государства (чиновников) выгодны даже пробки на дорогах: автомобиль стоит, а бензин-то выгорает! Наши чиновники «умудрились» «сэкономить» даже на тех деньгах, что Германия выделила в качестве компенсации тем гражданам России, что в годы Великой Отечественной войны были вывезены в Германию на принудительные работы. 
                Человек, занимающий пост чиновника, меняется в отношении к людям, от него зависящим, и становится неузнаваемым. Ибо перед ним сразу же ставятся задачи по экономии финансов. И поэтому на чиновничьи посты ставят финансистов, а не специалистов и в здравоохранении, и в других отраслях, и даже в Министерстве обороны, не задумываясь над вековым опытом:  «если не хочешь кормить свою армию,  то будешь кормить чужую». Финансист научен думать только о финансах. И поэтому чиновнику главное научиться красиво и убедительно обманывать и … экономить. Чем больше сэкономил – тем больше в карман пойдёт; чем больше стройка - тем больше смета, и опять, больше в личный карман пойдёт.
                Но люди наши живут, выживают, надеются. Даже те, у которых вся грудь в орденах, а рот без зубов.
                А я вспоминаю, как в нашей Северо-Енисейской школе имени Героя Советского Союза Е.С. Белинского работал кружок по ликвидации безграмотности («Ликбез») среди поселковой молодёжи. И я тогда, в середине пятидесятых годов прошлого века, записался в этот кружок. Мне тогда было лет пятнадцать-шестнадцать. Я ходил по вечерам к рабочему парню призывного возраста, чтобы научить его читать и писать. Парень работал конюхом на конном дворе, жил с дедушкой и бабушкой, в  школу по неизвестным мне причинам не ходил, а когда встал вопрос призыва в армию, то призадумался о том, как он будет общаться с бабушкой и дедушкой. Телефонов тогда, как я уже говорил, тем более мобильных, не было. Только письма. И парень решил научиться читать и писать. И для таких ребят, чтобы помочь им, при нашей школе был создан кружок  по ликвидации безграмотности – ликбез. И в кружке было много ребят. И они ходили по назначенным им домам и учили неграмотных, уже работающих ребят, читать и писать.
                А каким был наш класс? Какие прекрасные девчонки и ребята  учились в нём!  Наши отличницы Людочка Иванова, Ниночка Демидова, Неллечка Константинова, Машенька Абушаева, Валечка Телегина, Томочка Вишнякова, Лиллечка Махарадзе … Другие девчонки. Где они теперь? Людочка Иванова вышла замуж и уехала в Ереван. Как ей там живётся? Когда я приезжал в Северо-Енисейск в 1990 году, её мама и брат жили в Северо-Енисейске.  Разбросала всех жизнь по великой стране. Какие чистые помыслы были у всех? Самым взрослым и уважаемым был наш лучший школьный и районный лыжник Коля Жарков. Не отставал от Коли по спортивным достижениям и Алик Дорожко. А больше всего мы дружили с Толиком Малогалимовым и Генкой Шишковым. И хотя семья Малогалимовых была большой, там всегда было полно Толиных приятелей. У Толи была сестра Лена, сестра Валя, брат Валера. Самая старшая сестра Тоня жила отдельно. Лена работала в райкоме комсомола. Иногда она брала нас на какой-нибудь прииск. Шли по тайге, по необыкновенно красивым местам. Иногда мы с Толей домой возвращались сами. Лена и Валя много читали, у них всегда были новые книги. Именно у них я впервые познакомился и прочёл великий роман «Тихий Дон» М.А.Шолохова.  Мы много читали, делились прочитанным с Толей Малогалимовым, с Генкой Шишковым. Генка Шишков был умный, настойчивый парень, хорошо учился, умел дружить и дорожил дружбой, с ним было интересно. С Володей Чалбышевым и Толиком Усиковым мы часто выходили в тайгу на охоту. У Володи было ружьё. Он был местный, не приезжий, и мы звали его «Чалдоном». Конечно, домой приходили без добычи, но зато бродили по тайге до изнеможения.  Особенно зимой по глубокому снегу. До выпуска из седьмого класса мы очень дружны были с Толей Васильевым. Мы тогда жили в малюсенькой комнатушке в большом бараке на улице Донского, дом 5. Толя Васильев был красивый, сильный и очень интеллигентный мальчик. После седьмого класса он уехал в Красноярск в речное училище. Я тоже чуть не уехал с ним, но родители и учителя отговорили. Толя в 1960 году служил под Калининградом. А мы в составе нашей роты МКВОКУ им. ВС РСФСР в 1960 году проходили стажировку в Калининградской области. Толик прислал мне свою фотографию в военной форме с надписью «Лучшему другу в мире …». Мы, переписываясь с Толей (иной связи в то время не было),  договорились встретиться в Калининграде, когда нашу роту повезут в Калининград на экскурсию по памятным местам. Конечно, это было наивно. Встреча не получилась. Так мы не увиделись с ним, а со временем связь потерялась, видимо, из-за нестабильности гражданской жизни после армии, когда приходится искать работу, квартиру, девушку – будущую жену. Дружили мы и с Маратом Руснаком. Он был в наш выпуск секретарём комсомольской организации школы. Он очень любил фотографировать, и у меня осталось на память от него очень много фотографий. Слышал, что в семидесятые годы он был главным инженером в Тирасполе.
               Всегда я помнил, и буду помнить нашу школу, наших ребят. Многих уже нет с нами – ушли из жизни.  Очень рано и тяжело уходил из жизни Гена Шишков. Он работал авиамехаником, контактировал много с керосином, как всегда не щадил себя, и тяжело заболел …   Покинули нас Володя Вишняков, Володя Чалбышев, Юра Юнусов. Как я жалею, что ни разу не встретился с Володей Вишняковым в Москве! Он, будучи первым секретарем Северо-Енисейского райкома партии, часто останавливался в гостинице «Россия». А я служил в Военной академии им. Ф.Э. Дзержинского - напротив  гостиницы.  Не повезло! Не исключено, что проходили друг мимо друга, но не узнавали …
                Часто я думаю, особенно в бессонные ночи, кем бы мы стали, если бы не наши поистине самоотверженные, героические родители? Если бы они не «тянули» нас «в люди». Если бы не сослали нашу маму? Мы с братом в молодости наивно мечтали и верили, что, если все люди будут работать честно, будут порядочными, будут любить свою Родину, то непременно настанет такая жизнь, когда в стране всего будет вдоволь, и все люди заживут хорошо и вольно. И мы старались жить так, чтобы «… потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» (Н.А.Островский «Как закалялась сталь»),  и, как завещал А.С.Пушкин: «Учись, мой сын – науки сокращают нам опыт быстротекущей жизни» (Драма «Борис Годунов»). Не знаю. …  Знаю только, что после всего случившегося, хотя и я, и наши родители не держали зла ни на кого, мне было очень тяжело в Нетребовке: все равно осадок остался. Предательство людей не проходит бесследно. Часто я вспоминаю, как однажды мы в Лопатином яру пасли коров. Там рядом было колхозное свекольное поле. Свеклу уже выкопали и женщины ножами чистили выкопанную сахарную свеклу и складывали в бурты. Там работала и моя тетя Наталка – папина сестра. Вдруг ребята стали подбегать к женщинам и брать у них свеклу – по одной, по две. Быстро прятали свеклу в свои холщевые сумки и убегали к коровам. Из сахарной свеклы получался вкусный борщ. Я тоже подбежал к своей тете Наталке, подумав: «Вот бабушка сварит вкусный борщ», но вдруг услышал от нее: «Куда? Где твоя мама? Иди отсюда! Иди к своей маме!» У меня потемнело в глазах. Пораженный, я пошел в сторону. Вдруг меня догнала жившая позади нас наша соседка Нина – дочь Павла Рогового, жена Федора П., сунула мне в сумку пару свёкл, молча погладила по голове. Я жил тогда с дедушкой и бабушкой - родителями тети Наталки. Мои родители с маленьким Володей были где-то далеко в неведомой холодной Сибири. Никогда я не напоминал своей тете об этом случае и всегда относился к ней, как к своей родной тете, с уважением.  Уже потом, когда я приезжал на каникулы из училища, я рассказал нашей маме об этом случае. Мама спокойно ответила: «Наталкин муж Иван не воевал. Его не призвали по болезни. А в оккупации он работал на румын. Поэтому Наталка боялась, чтобы Ивана не арестовали.  У них же трое детей!». Так я окончательно понял, почему мои родители все простили односельчанам и не держали на них зла: каждый тогда боялся за себя, за своих родных и близких, и наши родители понимали это. Они понимали: душила система. Наши родители понимали это и не могли молча терпеть все несправедливости властей. Я тоже понимал это и не желал людям зла, но невозможно было прогнать воспоминания о тех лихих днях. Особенно о своём детстве. У меня постоянно крутилось в голове: «Неужели и меня такая жизнь ждёт?». Потом уже повидал я мир, людей, у меня еще в школе сформировалось определенное мировоззрение, определенные мечты. … 
                В 1957 году, когда я приехал в Нетребовку из Казани, у меня был тяжелый приступ отчаяния. Я не мог понять: за что с нами так поступили? Мне было очень обидно и больно за то, что люди сделали с нами, за их подлость, … Я, увидев убогость и безысходность жизни моих родных в Нетребовке, пал духом. У меня постоянно крутилось в голове: «Неужели и меня такая жизнь ждёт?».  Мне не хотелось жить. Я увидел, что я не смогу наказывать наших обидчиков. А ведь как тогда мне, мальчишке, казалось просто – выследить, довести до мостика через Журавку, ударить, столкнуть в речку, и всё: упал человек с мостика высотой метра два, разбился, никто и не догадается, как всё было на самом деле. Конечно, догадались бы. Но я тогда думал не об этом – я думал о том, насколько люди замордованы, замучены своим рабским положением.  Потом всё это прошло окончательно: я увидел, убедился, что люди и так унижены. Унижены прежде всего властью, ибо созданная ещё Сталиным система власти душила безжалостно. 
                В настоящее время я часто слушаю по радио “Россия” передачу Вячеслава Клименкова “Калина красная”. В ней часто говорится, что вот, мол, получил молодой человек за драку шесть, а то и больше лет. Слушая передачу, я часто думаю, что в свои молодые годы я мог десятки раз “загреметь” за решетку за драки.  И сейчас я мысленно благодарю тех людей, а в основном это были женщины, которые разнимали нас, остервеневших, дерущихся пацанов.  Не разними они нас вовремя – было бы задержание.  Ведь жили мы в сибирском полууголовном поселке среди озлобленных людей - репрессированных политических и уголовников. У большинства нервы были на пределе. Я сам в те времена мог, зачастую неожиданно для себя самого, ударить в лицо, разбить нос просто за нецензурные слова, произнесенные сверстниками в моем присутствии. Я очень не любил грубых людей. За что и  слыл “бешеным”. Драки были даже в училище. «За справедливость». И, слава Богу, что все обходилось, что рядом были неравнодушные, снисходительные  люди, и со временем мой характер стал более уравновешенным и терпимым. “Успокоился” я на старших курсах училища. Повзрослел, постепенно привык, перестал остро реагировать на мелочи, стал снисходительнее, научился не слышать брань, перестал “воспитывать всех подряд”.  Однажды в Москве в троллейбусе где-то в 1979 году, я сделал замечание молодым людям: они громко матерились в троллейбусе, не обращая внимания на окружающих их многочисленных пассажиров. Молодые люди замолчали, а сидевший рядом пожилой человек сказал: “Когда-то я за такие речи в трамвае полтора года строил Канал имени Москвы».  Вот так воспитывали культуру. Сурово, конечно. Очень сурово! А слабо самому воспитывать у себя культуру и уважение к другим  людям?
                А тогда в 1957 году я стал больше общаться с ребятами, с взрослыми нетребовчанами, включился в «огородные» работы родственников, стал больше контролировать себя  и не давать воли своим эмоциям. Как писал персидский поэт Омар Хаям еще в середине одиннадцатого века:
                «Не зли других и сам не злись, 
                Всегда во всём ты будь мудрее,
                А если трудно – улыбнись,
                Всем станет чуточку теплее!
                Холодной думай головой,
                Ведь в жизни всё закономерно.
                Зло, излученное тобой,
                К тебе вернётся непременно!
                С древних времён многие понимали, что зло на Земле творят сами люди, и что страдают от этого зла ни в чём неповинные, и что зло рано или поздно непременно вернётся к сотворившим его ... Но ничему, к сожалению, история не учит людей. И люди ненавидят и преследуют инакомыслящих, людей других национальностей, другой веры, развязывают кровавые, опустошительные войны ... 
                Я горжусь своими родителями, своей школой, училищем, академией. Я не стал командиром полка, как мечталось в детстве под впечатлением от песни: «Шёл отряд по берегу, шёл издалека. …Шёл под Красным Знаменем командир полка …». Но я стал благодаря своей школе, училищу и академии полковником.  Это тоже не мало. Я много работал, не щадил себя никогда и много повидал на этом свете. И жизнь моя была полноценной во всех смыслах. Мне везло на учителей, друзей, однокашников, подчинённых, которые не подводили меня, … И я всем им очень благодарен.
                Я не знаю, в каком отделении написали на новогодней открытке поздравление с присвоением мне очередного воинского звания полковник, кто сочинял. Хотя сочинять  совсем было необязательно.  Но ребята отвечали: «Это наши общие пожелания Вам». И мне очень приятны их тёплые, простые общечеловеческие пожелания. Гораздо приятнее официальных, «дежурных». И я не забываю их до сих пор.
Вот текст поздравления:
                «С высоких стен Кремлёвской башни
                В спокойном звоне полночь бьёт,
                И, провожая день вчерашний,
                Полковником встречает Качур год!
                Пусть не пришиты ещё новые погоны,
                Но прозвучал о присвоении приказ.
                И вот уже эта весть (как будто вихрем кони)
                Несётся в отделения из класса в класс …
                Пусть самый строгий Вы начальник курса,
                Но справедливый  и отходчивый душой.
                Высокомерия в Вас нет и форса,
                А это значит – честный Вы и простой.
                Пусть эти звёзды принесут Вам счастье;
                Ведь воспитателя труд не простой.
                Пусть на порог Ваш никогда несчастья
                Не прорываются ни летом, ни зимой.
                И хлопоты приятными лишь будут,
                Ведь радость приносить Ваш должен труд.
                И никогда тогда Вас не забудут
                Кто эти годы проучился тут.
                От всей души желаем бодрости, здоровья,
                Успехов радостных в труде.
                Душевной молодости вечной
                И счастья в личной Вам судьбе.
                Нигде, никогда, ни в чём неприятностей, печали,
                плохих слов, жизненных невзгод, замечаний             
                ни в этом 1984 году, ни в новом полковничьем звании!
                31декабря1983 года. 
                Я рад тому, что большая часть моей жизни прошла в условиях хорошего морального климата и добрых человеческих отношений, в условиях, когда я ни в одном месте огромного Советского Союза, где мне приходилось бывать, ни ночью, ни тем более днём, не испытывал чувства страха ни за себя, ни за своих родных. А после распада Советского Союза мне постоянно приходилось вечерами встречать своих девочек, чтобы довести их домой. Разгул преступности не обуздан и в настоящее время. Люди беззащитны, их ежедневно сотнями грабят, убивают, насилуют, …, и нашему государству они не нужны.
                Сейчас много говорят  о полученной, якобы, после путча свободе. Но какая может быть свобода при абсолютной зависимости от денег, от «денежных мешков», при такой массовой безработице, при таком огромном количестве нищих и бездомных в стране? Разве это свобода - свобода быть бомжом без жилища, без документов, без работы? Свобода спать на лестницах, в подвалах, в нежилых помещениях, без воды, без средств к проживанию? Свобода не лечиться недееспособным людям - алкоголикам, наркоманам, психически больным людям? Свобода выбрасывать их на улицу, лишать жилья, вывозить за пределы мест, где они были зарегистрированы, убивать их? Свобода политикам говорить одно, а делать совсем другое?
                Всё было в истории мира, всё "проходили" люди, но всё равно верят своим вождям, наступая на одни и те же грабли! Когда-то в середине семидесятых годов двадцатого столетия в Камбодже диктатор Пол Пот воспылал идеей избавить свою родину от врагов и построить общество в своей стране счастья и справедливости. Имея безграничную власть над людьми, сам он жил крайне скудно. Став главой правительства Камбоджи, он объявил, что Камбоджа называется теперь Кампучией и повёл свой народ в "счастливое будущее", да так повёл, что за три с половиной года своего правления он с двенадцати-пятнадцати летними бойцами "Красных кхмеров" уничтожил три с половиной миллиона своих  соотечественников. Уничтожали старых людей, немощных инвалидов, грудных детей ("чтобы из них впоследствии не выросли враги счастливой нации"), беременных женщин, интеллигенцию,... Избавлялись даже от врачей, "чтобы в будущей счастливой нации не было больных" (?). Уничтожали города, чтобы все работали только на земле ... Библиотеки, театры, клубы, кинотеатры, концертные залы были стёрты с лица земли. Песни, танцы были запрещены ...
                Такая вот история о жизни и деятельности "для блага народа". Как сказал кто-то из древних - "чем больше познаём мы людей - тем больше любим собак".
                Разве могут люди чувствовать себя свободными в стране, где царят обман, мошенничество, произвол, хамство, …? Где царит закон «всё на продажу!»? Где могут не выплачивать пенсии и заработные платы или обсчитывать при их начислении? Где, хотя и не официально, но всё-таки существует (и это в третьем тысячелетии!) такое отвратительное явление, как рабство? Где человека могут на долгие годы запереть в тюрьму только за то, что он осмелился «вынести сор из избы»? В чём заключается свобода при наличии всех перечисленных и других безобразий? Я её не вижу и не ощущаю. Мне, например, кажется, что я, когда не боялся за здоровье и жизнь своих родных и близких, когда я знал, что в стране можно всегда найти работу, тем более работу по душе, по призванию, я был более свободен и счастлив, чем сейчас. Не было и нет у нас ни демократии, ни свободы. Не может быть свободы без обеспечения безопасности людей. Демократия должна быть внутри каждого человека. Вот  пример. Женщинам с грудными детьми на руках, при сталинском режиме, в годы репрессий и произвола, власти говорили что они (а таких после войны было очень много!), ведут «антиобщественный» (?), «паразитический» (?) образ жизни, и высылали их, отрывая от семьи, от грудных детей, разрушая семьи, в Сибирь, в вечные мерзлоты. А ведь люди просто хотели жить, любить, иметь детей, … Но тогдашние власти им не дали такой возможности. И современные власти, якобы, «демократические», принявшие Закон о реабилитации, утверждают, что эти женщины реабилитации не подлежат. Что изменилось в душах власть предержащих? Они проявили сострадание к миллионам невинно пострадавших, сосланных? Они «простили» их хотя бы задним числом? Нет. Ничего не изменилось. Не понимают современные власти тех, что перенесли тяжелые годы жесточайшей войны, тяжелые потери родных и близких, голод и холод. Вместо СССР стала РФ. Вместо ВКП(б)- КПСС стала ЕР. Когда-то люди стремились в ВКП(б), чтобы строить социализм, потом - в КПСС, чтобы строить коммунизм, но всё заканчивалось борьбой за карьерный рост наверху, и не получился ни социализм, ни коммунизм. Во всех случаях у большинства руководителей всех уровней всё заканчивалось безграничной жаждой власти и богатства, стремлением к роскоши. И партийные работники, и кабинетные чиновники всегда считали, что их "труд" стоит гораздо дороже, чем труд шахтёров, хлеборобов, учителей, ..., и всех других профессионалов. В мире не было справедливости и, видимо, не будет.   А сейчас вообще неизвестно что строим, "куда идём": живём-то без идеологии, без ясно очерченных целей и направлений. Понятно, зачем люди "идут" в ЕР. Все говорят о демократии, о свободе, о том, что «Мы не рабы. Рабы не мы». А что изменилось? Жили люди плохо.  Стали жить ещё хуже.   Была эпоха КПСС, стала другая.  Видим борьбу за власть, перевороты на самом «верху», делёж общенародных богатств.  А основная масса народа влачит жалкое существование. И сколько людей ломаются психологически и даже психически при осуществлении разных непродуманных реформ, переворотов, революций и войн никто даже не задумывается. Подсчитывается только число убитых и раненых при ведении боевых действий. Да и то довольно приблизительно. Но ведь в душу-то человека не заглянешь! Сколько израненных душ после таких реформ, переворотов, революций и войн никто не знает. Говорят же: "История учит нас тому, что не учит ничему!". А нам по телевизору: "Газпром - национальное достояние!". 
                Я желаю всем моим родным, друзьям, знакомым и всем людям мира на Земле, здоровья сибирского, счастья, благоденствия и всего-всего наилучшего! Я никому (даже врагу своему) не пожелаю пройти такой тернистый жизненный путь, какой прошли наши родители, да и их родители тоже. И невозможно даже представить, как много значило в их жизни отношение властей, чиновников, к людям, особенно, беспомощным людям – инвалидам, пожилым, … Сколько писали о чиновничьем беспределе русские писатели (Гоголь,  Салтыков-Щедрин, Некрасов, Чехов, …) и советские писатели-сатирики, но на их отношении к людям это никак не сказывалось. Посмеялись, и оставили всё без изменений или сделали ещё хуже. Почему-то у нас всегда, во все времена, принимались решения и подзаконные инструкции, унижающие людей, создающие им дополнительные препятствия, понуждающие порой отказаться от того, что было положено человеку по закону, ибо подчас получается «себе дороже».  Как-то я присутствовал на приеме у нотариуса, от которого вышла пожилая женщина, оформлявшая, видимо, наследство,  и которая сказала в сердцах: «Лучше б они, умирая, землю с собою забирали!». Я не знаю, какие проблемы привели старушку, судя по её внешности, из села, к нотариусу, но, видимо, она получила такую консультацию, о правилах оформления, скорее всего, приусадебного участка, что вряд ли продолжит это оформление – «себе дороже!».  А сколько пишут о, так называемых «дачных амнистиях» у нас, и о том, что на местах ничего не меняется: как обдирали, так и продолжают обдирать людей различные коммерческие структуры, созданные вокруг муниципалитетов, управ и других государственных органов.  Но так ничего и не меняется! «Умом Россию не понять?». Ничего не в состоянии поменять ни законы, ни постановления правительства, ни президент, ни премьер! Или не больно-то им и надо?  Даже в лучшие советские времена при оформлении различных, положенных по закону льгот столько было «порогов», что у многих руки опускались при их оформлении и получении. Вот, например, нашим родителям положены были дрова и уголь. А как их выписать и получить? Сколько хождений и поездок, о которых и рассказать-то нелегко. Сами наши родители по состоянию своего здоровья выполнить все эти операции просто не смогли бы. Это делали я или брат, когда  приезжали в отпуск. Из-за плохих дорог в дождливую погоду, и мечтать нечего было что-нибудь сделать. Ну, может быть, только в Райсобесе, который находился в двух десятках с лишним километров, получить необходимые справки. Далее с этими справками надо было ехать 30 км на дровяной склад в Вапнярку и заказать там дрова и уголь согласно справкам из Райсобеса. Затем с разрешения председателя колхоза выписать в колхозе грузовой автомобиль. Затем найти водителя автомобиля, показать ему документ, подписанный председателем колхоза и договориться о времени поездки. Затем поехать на склад и получить заготовленные дрова и уголь, приехать домой и всё это переносить в сарай, после чего распилить дрова,  переколоть их  и сложить в сарае. Разве под силу эти нелегкие работы инвалиду или пожилому человеку? Но потом и эта процедура показалась районным чиновникам слишком простой, и дрова стали выдавать не в Вапнярке, а в Радянском лесничестве соседнего Крыжопольского района. Последние несколько раз мне приходилось со справками Райсобеса заказывать уголь в Вапнярке, в дрова в Радянском лесничестве, которое находится под Крыжополем, и добираться туда очень сложно, далеко и долго. В этом лесничестве выдавали талон в какой-нибудь лес, где шли вырубки, и надо было заказать дрова у лесника, а потом приехать и привезти дрова родителям. И хорошо, если при посещениях Райсобеса, председателя колхоза, водителя, склада, лесничего и лесника повезёт, и они оказывались на месте, когда я приходил. Это просто везение, о котором только мечтать можно. А зачастую приходится, что называется «ловить». Не раз бывало и так: нужный чиновник  уехал в область, и  … «приходите завтра», … И эти все проволочки считались нормой, с ними даже никто не боролся, и никто и не думал над этими вопросами даже в том обществе «развитого социализма». Хотя, в принципе, оформление и получение этих материалов могло бы выполнить  правление колхоза, пусть бы даже за определённую плату.  Но нет, не желают чиновники - пусть люди помыкаются. Поэтому я хочу пожелать  людям здоровья и достойной жизни. Чтобы настали такие времена, когда людям не придётся унижаться перед чиновниками. Чтобы при выступлениях больших руководителей страны по радио и телевидению не приходило желание переключиться на другую программу. Чтобы при этом не вспоминалась сказка писателя К.Андерсена «Голый король» или басни Крылова, например, «Как, друзья, вы ни садитесь, …» или «А Васька слушает, да ест» и слова немецкого канцлера Бисмарка: «Больше всего лгут пред выборами, во время войны и после охоты!», и чтобы люди не забывали «о человеческом в человеке». Ну а я … Я старался жить честно и достойно. И «другим никогда, видит Бог, я не буду! Если что-то не так, Вы простите меня!» …   
                * * * 
                Комментарии к нашей семейной фотографии 1948 года.
              1948 год. Лето. Церковный праздник. Все село по традиции собралось на площади перед сельской церковью. Много гостей, пришедших из соседних сёл. После тяжелых лет войны и голода в 1947 году, люди общаются, делятся воспоминаниями, всем пережитым за эти тяжелые годы, фотографируются на память. На их лицах, измождённых непосильным трудом, недоеданиями и переживаниями, одновременно с печалью светится надежда на лучшие времена. Еще не забыта война. Встречаются фронтовики – победители.
Сфотографировались и мы всей семьей. С нами – односельчане. В третьем ряду стоит мой папа. Он положил свои натруженные руки мне на плечи. Слева от папы моя мама. Она еще очень молода – ей всего двадцать восемь лет. Сколько же им пришлось пережить, передумать, переволноваться! Сколько лет прожила наша мама за свои двадцать восемь? У папы на войне шел год за три. Хотя это всего лишь «от щедрот государственных». А на самом деле?
А у мамы? К скольким годам приравнивался один год Её жизни?
А вот мой братик Володя  - в кепке, успел положить пальчики в ротик.
А мне всегда почему-то мешали мои руки, поэтому я спрятал их в карманы пиджака.
                Фотограф Сёма из Томашполя, конечно, призывал, как и все профессиональные фотографы, улыбаться, но улыбки, сами видите, не совсем весёлые.
                Никто ещё не знал, а, может быть, кто-то и чувствовал, но не понимал, что страшная Беда уже нависла над нашей семьей, и совсем скоро она разбросает нас на огромные расстояния, что не скоро мы сможем снова улыбнуться друг другу. Пройдёт совсем немного времени, и нашу маму заберут, объявив её «врагом народа», а нас – «членами семьи врага народа», и люди станут отворачиваться от нас, станут бояться общаться с нами.
                Но пока об этом никто не догадывается ...
                Не сбылись надежды на лучшую жизнь и у нашего односельчанина, который сидит на фотографии на стуле с малышом на руках. Шляпа набекрень, бравый взгляд. Взгляд победителя в будущее. Но сломала и его жизнь, и стал он проклинать на чем свет стоит жизнь такую несправедливую и беспросветную, и стал он запивать, стал нервным, буйным, а как вспылит, то может ударить, чем попало, что в руках оказалось: полено, так поленом, топор - так топором. Не мог он терпеть несправедливую жизнь свою треклятую...  И провел он почти всю свою горемычную жизнь по тюрьмам, да по карцерам. И была у него семья, да разбежались все от него. И жизнь заканчивал он в абсолютном одиночестве. И было у него недюжинное здоровье, да не берёг он его и растерял по тюрьмам  да по карцерам, простудился и умер в больнице от воспаления легких ...
               
08.08.2008г.

                Письма Юрию С.
                Здравствуйте, Юрий! По поводу Вашего высказывания «о проблемах в нас самих». Я бы уточнил: «о проблемах людей у власти», так как именно они создают обстановку, «климат» в организациях, регионах, в стране. И они должны отвечать за них. От них очень много зависит то, как живут люди – по-человечески или как звери. Конечно, люди всякие бывают, есть и злые, и просто сволочи. Вспоминается вновь и вновь детство, то, как нашу маму высылали, как она защищалась сама и людей защищала, как на неё кричали, как люди не увидели причину тому, почему наша мама не могла выходить на полевые работы: ведь у неё на руках был грудной ребёнок. Маму обвиняли в том, что она не выходила на полевые работы в 1947 году, хотя она и выходила, по возможности, если ребёнок, рождённый во второй половине октября 1946 года, не болел. Она боялась потерять его, как когда-то потеряла из-за тяжёлой болезни маленького, грудного сынишку Мишеньку. Ведь для любой матери самое дорогое - это здоровье и счастье её детей. Здоровье и счастье детей - это основная, неотъемлемая часть счастья матери. Сколько за годы войны люди горя перенесли, сколько родных и близких потеряли? И люди хотели мирной, спокойной, человеческой жизни... Тогда же хотели выслать и свёкра вашей тёти Нины, Максима, но он рассказал, о том, что хочет работать, но он болен, и выполнять те работы, на которые его посылает бригадир, он физически не в состоянии. Максим был грамотен, и его определили секретарём сельсовета. А наша мама, рано вышедшая на работу в поле и не ходившая в школу, хотела справедливости (о чем и рассказывал мне впоследствии П.Победа), она возмутилась тем, что её «незаконно отрывают от детей», что это бесчеловечно. Её буквально трясло от неправды, от несправедливости, от возмущения. С методами властей она была знакома ещё с детских лет. А, возмутившись, она вызвала всю ярость властей на себя, тем более что она их упрекала: «Воры, разворовали всё; на трудодни не даёте ничего; не хотите детские ясли организовать; люди живут при вас беднее, всё хуже, …». Этого говорить нельзя было, хотя все знали, что руководство колхоза воровало машинами, а колхозники мешками украдкой, по ночам (даже Н.Хрущёв как-то по воскликнул, говоря про жизнь в колхозах: "По ночам не надо спать!"). Поэтому и не хватало для оплаты трудодней. Ну, а люди потом одни стали говорить, что «мама была за правду», другие -  что она не хотела работать, т.е. увидев следствие, они не увидели причину – грудного ребёнка. Мама всегда говорила, что она любит работать, хочет работать, она с детских лет на "норме", но в колхозе всё устроено не справедливо, "не по-людски". Она всегда работала, но теперь с грудным, часто болевшим  ребёнком на руках невозможно было справляться со всеми объёмами работ. Тут и сработал придуманный Хрущёвым секретный Указ о высылке в дальние районы Сибири в целях их заселения. Так по этому Указу "убивали двух зайцев" - принудительно заселяли пустующие земли Сибири и запугивали работников колхозов с целью повышения производительности труда ( в 1947 году была сильная засуха, неурожай, ...). В то время в Нетребовке было два колхоза: им. Ворошилова и им. Буденного. «Ворошиловцы» жили как-то поспокойнее и получше. А «буденовцам» не везло с председателями: попадались  бесхозяйственные, вороватые, пьяницы. Председателей часто меняли, дела колхозные "не шли", а расплачивались и страдали колхозники колхоза имени Будённого.
       Распределение урожая в те времена делилось следующим образом:
1. Какая-то часть урожая расхищалась.
2. Значительная часть шла на обязательные госпоставки (сверху заранее «спускались» разнарядки – сколько чего посеять и сколько сдать государству).
3. Какая-то часть урожая сахарной свеклы выделялась в поддержку стахановского движения, и работницы даже знали, кому они «помогали».
4. Ту часть урожая, что оставалась (а иногда оставалось очень мало) распределяли колхозникам по количеству начисленных им трудодней.
                А как начислялись трудодни, известно было одним бригадирам. Здесь также не обходилось без злоупотреблений, без «кумовства»: «своим» - больше, «чужим» - меньше. Люди жили-выживали в те тяжелые послевоенные голодные годы как могли. И об этом, защищаясь, говорила наша мама. Говорила запальчиво, возмущалась, кричала, а в ответ кричали на неё. А перед этим она также ругалась с председателем Рогой Анонием за то, что тот отхлестал меня в поле плёткой за собранные мною колоски. Как нас ни ловили, пугали, но колоски в поле мы всё равно собирали. Ну и, когда пришла разнарядка на высылку, то Аноний в первую очередь определил нашу маму. Хотя у неё была, как она считала, защита, уважительная причина – грудной ребёнок. Мне пришлось когда-то  постоянно слышать: «она не хотела работать!». А то, что у неё на руках был грудной ребёнок, люди старались «забыть». Как-то я даже одной чиновнице из Красноярска написал – приходилось ли ей или её родственникам, выходить на работу с грудным ребёнком?  Тем более в поле?  А после того, как я получил из Томашполя справку о реабилитации, через некоторое время я получил пакет из Томашпольской милиции. Удивился, открыл. В пакете были письма от «свидетелей» из Нетребовки. Я их не знаю, но, судя по письмам, это  были не мамины ровесницы. Они «свидетельствовали» о том «что они плохо помнят её, но слышали, что «она не хотела работать в колхозе». В письме, подписанном начальником милиции, указывалось, что данные свидетельства собрал в селе представитель милиции такой-то. Явно, письма, направлены мне в помощь на получение справки о реабилитации. Но о грудном ребёнке на руках (об уважительной причине) в письмах никто не вспоминал. Так у нас за «лесом не видят деревьев», а за следствием не видят причин, и живут «как пауки в банке» -  лишь бы укусить больнее себе подобного. Так, что с тем, как Вы сказали, «причина в нас самих», несмотря на то, что обычно действует комплекс причин, никак нельзя не согласиться. Кстати, согласно древнейшей нашей летописи, когда-то в древности, ещё до появления государства Русь, славянские племена никак не могли мирно уживаться (задолго до Батыя), и тогда решили позвать правителя из варягов,  и пришёл на Русь Рюрик с братьями и дружиной, и стали они объединять племена и править. И закончилась династия эта с кончиной сына Ивана Грозного Федора.   Так что в какой-то степени действительно дело не только в Даллесе. И это могло быть просто очередной «страшилкой». Хотя известно, что каждое уважающее себя и свой народ государство с древних времён заботится о защите своей территории и людей, на ней проживающих. Эта защита, как правило, слагается из нескольких программ: политической, экономической, военной и т.д. В Советском Союзе была военная доктрина, носившая, как подчеркивали наши политики, оборонительный характер. Ну, а политические программы всем знакомы. Они были также ощутимы для финансов и экономики СССР - это «эскалация  революции», поддержка «революционных движений» финансами, военными специалистами, оружием. Таких стран было много: Испания, Израиль, Ливия, Египет, Сирия, Судан, Конго, Сев. Вьетнам, Сев. Корея, Китай, Куба, Палестина, Афганистан, Ангола, Ирак, Чили и многие другие страны Африки, Азии, Европы и Америки. Достаточно было объявиться кому-нибудь, не согласному с капитализмом, как СССР был уже там с поддержкой. Таковы были идеология и внешние программы по защите СССР. Мы о них знаем по той информации, что нам давали наши СМИ. Конечно, у США были свои программы, свои методы защиты своего строя и своего государства. Это и пропаганда среди своих капиталистов: «Оглядывайтесь на СССР, а то доведёте своей алчностью народ до того, что отнимут всё!», и расширение своих сфер влияния. Были также программы развала СССР и привлечения на свою сторону отдельных стран мира, попытки захвата, …
В 2003 году, когда у нас вовсю разваливали армию (и до сих пор разваливают), и говорили, что у нас дружба со всеми (Клинтон, Коль, …)  и воевать нам совсем не с кем, мне пришлось  присутствовать на лекции одного видного работника МИД России. В лекции речь шла о противоречиях стран «морских» и «сухопутных», о неизбежных войнах между ними. Конечно, это была теория, хотя и с обоснованиями. Но потом лектор плавно перешел  к «практике» и сказал буквально следующее о планах США (а планы добываются разными способами – разведка, прогноз, умение слушать и читать государственных деятелей, …): «США развалили Югославию. Сейчас они осуществляют захват Афганистана. Потом будут Ирак, Ливия, Сирия, Иран и Россия». Правители сильных государств следуя своим амбициям вмешиваются во внутренние дела других государств (не зря их называют "международными жандармами", хотя делать это нельзя ни в коем случае. Народы живут по своим обычаями и обрядам и не надо навязывать им что-то другое, провоцировать гражданские и разные междуусобные и религиозные войны, в результате которых гибнут ни в чём неповинные люди ... А спровоцировавшие эти войны тем временем "выкачивают" природные богатства этих стран. 
                Как видим, пока у США всё идет «по плану». Но, если это запланировано, то страшно представить будущее наших детей и внуков. А, тем более, в этом уже году (раньше не говорили) в пылу предвыборной борьбы даже В.Путин признал, что «методы развала Советского Союза перешли на Россию». Не дай, Бог, людям новых испытаний войной! А пока что страна слабеет.  Промышленность не развивается. Никакой, «стабильности» нет, хотя власти утверждают обратное; страну обворовывают «в наглую»; из страны вывозится или уничтожается в результате варварского отношения всё ценное – лес, кедрач, другие природные богатства; оборудование изнашивается и стареет от варварской эксплуатации; товары в основном ввозятся, свои не производятся; безработица растёт; страну превращают в сырьевой придаток; все сферы деятельности держатся на том, что было создано в советские времена; сейчас выручают только цены на нефть и газ. А что дальше? Народ придумал: «Единожды солгав, кто поверит тебе?!». И забыл, и продолжает верить тем, кто его постоянно обманывает, кто его же, народ, публично называет быдлом и «бандерлогами». Вот и снова мы вернулись к Вашим словам. Извините. Надеюсь, я добавил хоть какие-то знания о жизни наших далёких предков? 
Очень романтично звучали когда-то слова из песни: «Вышел в степь Донецкую парень молодой …». У меня слова «степь» и «козак» вызывали интерес с детства. Интерес к козацкому роду, к ковыльным степям Украинским, Донецким, Донским. Я с детства был заинтригован этим явлением и с упоением читал всё подряд про кочевавшие в тех степях в старину многочисленные народы, про казаков Запорожских, Донских, Кубанских, Яицких, Даурских и про всех, …, что попадалось.
            В Северо-Енисейске родители работали очень много, дома бывали мало, и мы с братом Володей иногда сутками оставались вдвоем. Он с детства был слаб здоровьем, очень мало ел, и мне мама наказывала: «Обязательно накорми Володю». Иногда я силой заставлял его поесть. И тогда же я рассказывал Володе про Байду Вишневецкого – основателя своеобразной республики Запорожских казаков, про которого мы учили когда-то в Нетребовской школе;  про Ивана Болотникова, Тараса Бульбу (тогда мы не понимали литературного вымысла и понятия не имели об обобщенных художественных образах и все воспринимали за действительность),  Степана Разина, Кондратия Булавина, Северина Наливайко, Богдана Хмельницкого, Ивана Богуна, Емельяна Пугачёва и других героев казачества. А Иван Богун и Северин Наливайко вообще были моими кумирами. Про Ивана Богуна я где-то вычитал (вымысел, наверное, но я тогда не понимал этого), что он при фехтовании в бою ловко саблей обрубал пальцы своим противникам. Я это запомнил, и, когда зимой мы с ребятнёй выходили «на бой» и фехтовались дом на дом или район на район обыкновенными палками из заборов, то я использовал этот приём, и, как правило, выходил победителем. А, когда читал, то было интересно и непонятно (и даже сейчас): как они в те далёкие времена смогли выживать в обстановке, когда шла охота на людей различных народов и племён – а каких только народов и племен по тем степям не проходило, степи буквально «утюжили» разные кочевые народы. Молодых и здоровых уводили в плен в рабство, на продажу, а остальных уничтожали. Был в таком рабстве и Вишневецкий, и Болотников, и Хмельницкий, и многие другие. Меня очень многое восхищало в обычаях и в быту казаков, например, что в запорожцы принимали всех, без этнических различий, главное,  чтобы вера была православной. Кстати, имеется версия, что в самом начале, «в зародыше» в казацкие отряды сплачивались отщепенцы, изгнанники из родов татарских. В переводе с тюркского слово «казак» означает «вольный, свободный человек или «человек, оторвавшийся от своих, одиночка». Это потом «одиночки» стали объединяться в группы, отряды, коши. Было так, что когда-то князь Московский Иван Калита принимал в земли Московского княжества беглецов от татар, и из Литвы, и других земель. Выделяли земли - поселяйтесь, живите. Условие у князя было одно: «Женишься на православной – принимай православную веру, замуж выходишь за православного – принимай веру православную». Так князь Московский Иван Калита укреплял Московское княжество. Те же, кто не хотел «закрепляться» на земле, и не мог ужиться со своим родом, уходили «гулять» в степи. Видимо, тогда времена такие были. (Кстати, в США примерно так же устанавливается гражданство – вне зависимости от национальности). Поражало, что в России и Украине, особенно в средние века, люди были настолько обездолены в родных местах, что должны были бежать, куда глаза глядят, хоть «к чёрту на кулички», лишь бы подальше от немилых бар, в России – своих, в Украине – и своих, и польских. И ещё: мы тогда думали, что Запорожье ограничивается Днепровскими островами, а на самом деле острова – это был район сбора казаков, их крепость, а жилая зона, как бы теперь сказали, распространялась довольно далеко от Днепра, и как мы видим из архивных данных, вплоть до так называемого Дикого поля – современной Донеччины. Кстати, даже в 17-м веке во времена царя Петра I по Дикому полю (ныне Донбасс) кочевало довольно много народов (предки современных казахов, калмыков, ногайцев, …).  И царь решил построить в этих местах по реке Бахмут (места: город Бахмут, потом Артемовск, река Северный Донец) оборонительную линию. А в те времена в войсках Австро-Венгерской империи служили наёмниками сербы. Они ничем не занимались, только военной службой. Австрийская императрица Мария-Терезия решила «привязать» их к земле, что сербам-воинам очень не понравилось, они не хотели становиться землепашцами, и стали искать выход из создавшегося положения.  И тут царь Петр предложил им переселиться в крепости по реке Бахмут. Видимо, чтобы «разбавить» нелюбимое царём вольное запорожское, украинское население, которое соседствовало с донскими казаками. (Помнишь, в кинофильме "Тихий Дон" драку донских казаков с соседями-украинцами из-за очереди на мельницу? Донские казаки хотели пройти вперёд, игнорируя "не местных" украинских крестьян из соседнего района, а те не пропускали, требуя соблюдения очерёдности. Там ещё дед, чтобы остановить побоище, схватил факел и закричал: "Спалю!"). Было организовано переселение, и переселили в эти места Дикого, тогда, поля более 40 тыс. сербов. Есть книга сербского писателя (фамилию, к сожалению, не помню) «Переселение» о тех временах. И в Интернете информации по этому вопросу много. Но сербам в новых местах пришлось тяжело: с востока шли кочевники, считавшие эти степи своими издавна, а с запада на сербов нападали запорожцы, также считавшие эти земли своими и не признававшие конкурентов, и не понимавшие планов царя, невзлюбившего и не признававшего их. Запорожцы к тому времени уже контролировали эти места, у них уже были тут хутора и сторожевые посты. Но, конечно, без документального, юридического по царским правилам оформления собственности. К началу 19 века сербов в тех местах уже не осталось (по переписям населения). Оставались в России сербские фамилии на «- ИЧ» - Исакович, например, и другие, среди российских служивых людей, и кочевавшие таборы, женщины из которых, приглашая для гадания, предупреждали: «Я не цыганка: я – сербиянка». Такие слова я сам не раз слышал, когда приехал из Казани в 1957 г. к родственникам.  На самом деле, кто выяснял – цыгане они или сербы? Да и не знал я тогда про эту историю. Скорее всего, многие сербы по прошествии времени при переписи называли себя уже не сербами, а по другой национальности, возможно, они говорили, что они русские. Такая вот история с географией. И вот интересно: а когда же земли Дикого поля стали Запорожскими? Как они заселялись (отвоёвывались) запорожцами? На самом деле это очень увлекательная история. И когда-то, когда в архивах было проще и разрешали делать выписки, я в Московском архиве древних актов делал выписки о тех временах. На самом деле записей о тех временах достаточно много, но больше всего уже времён Екатерины II, когда она стала раздавать эти земли своим служивым людям с оформлением в собственность, чего не было (оформления), когда земли осваивали запорожцы. Земли передавались вместе с хуторами, селами, вместе с проживавшим там населением. И, естественно, были большие недовольства, когда приходили новые хозяева и наводили свои порядки среди свободного до той поры украинского населения («туземного населения», как писали тогда во многих документах). Когда-то в  романе   Вячеслава Шишкова я  читал о судьбе последнего Запорожского кошевого П.Калнышевского и был поражен тяжелой судьбой этого Великого человека, великого своими значительными делами. Калнышевский тоже «осваивал» с запорожцами «новые» земли. Это земли современной Донеччины до границ с землями Войска донского.
            А ещё я слышал историю о том, что когда открывали Днепровскую ГЭС и затопили исторические Днепровские острова, на которых когда-то пребывали запорожцы, их крепость, то историк - поклонник запорожцев, собиратель их подвигов и хранитель памяти о них, бросился с плотины днепровской ГЭС и погиб.
И когда мы с Колей Фильковым в 1957 году, где-то в конце сентября, поехали в дотоле неизвестные мне Донецкие степи,  то у меня всколыхнулось всё прочитанное о тех краях. Коля в Н. приехал в отпуск. Он приехал, когда почти все ребята разъехались. Мой двоюродный брат Коля Качур стал учиться в Томашполе в 10-м классе. Я несколько раз ходил к нему, он снимал квартиру. Практически мы остались втроем – Володя Кузив, Коля Филькив и я. С Колей мы решили ехать на Донбасс вместе, когда закончится его отпуск. Часто мы были у него дома, ходили к его родственникам. Уезжали от его дома на подводе до Яланця. Колю провожало много родственников и соседей. В Донецке мы разъехались – Коля поехал в Горловку (или в Енакиево, уже не помню), а я  - в Макеевку. В Макеевке «степями и не пахло» - сплошные терриконы, заводы, шахты, … В Макеевке я посетил, прежде всего, Нахаловку, нашел там Колю Романового, он жил там со своей женой Светой и семьей старшего брата Василия. Был там и Мишка Теренькового Ивана (Теренчик). Посидели. Ребята много и шутили, веселились, мне в их компании нравилось. Кстати, мы с Колей Романовым сдружились в Н., куда он приезжал летом 1957 г. в отпуск. Приехал он такой приблатненный, в яркой рубашечке, кепочке, с фиксой. Когда впервые я его увидел возле клуба, он сидел на скамейке, мы поздоровались, он достал финку и стал  крутить её в руках. Я сделал ему замечание: «Это не игрушка, убери!». Коля долго, пристально, изучающе смотрел на меня, но финку убрал, стал шутить, балагурить. Парень он был хороший, весёлый, общительный, и мы с ним сдружились. Мы все когда-то росли в поле с коровами (кто со своими, а кто с чужими), и делить нам было нечего. Коля очень любил готовить салаты из свежих овощей, и, приготовив салат и бутылку самогонки, присылал за мной своего младшего брата Ваню. Коля любил выпить, мы тогда не знали об опасности алкоголя. Ваня меня находил, и я шёл «на салат». По вечерам обычно мы шли на вечеринки к Светлане – красивой, румяной, весёлой дочери директора школы, на которой Коля вскоре женился. Коля был постарше меня, работал уже в шахте, ему пора было уже устраивать свою семейную жизнь. Он был, как многие в Н. переполнен юмором, много шутил, подначивал по-доброму, был весёлым и добрым парнем, мне нравилось общаться с ним. Ходили мы, как правило, втроем – Коля, Володя Кузив и я. Потом из Донбасса приехал мой двоюродный брат Коля, и ходили иногда вчетвером. В нашу дружескую клубную компанию входили также Федька Емельянив и Петя Шинкарик, но с нами они не ходили. Общались, в основном в клубе или около клуба. Федька, кстати, был уже заведующим клубом. Был, правда, совместный поход «за буряками» под Яланецкий сад. Кто-то около клуба сказал, что там хорошие буряки, и мы прямо от клуба, хотя было уже очень поздно, собрались и пошли. Взяли у Володи лопату и мешки, накопали буряков. Пете пришлось тащить мешок почти через все село. Из «своих» я сделал самогон – хотелось угостить ребят своим, да и с собою взять. Часть его в качестве «подарка» я привёз в Макеевку дяде Коле Высоцкому. Сходил я также на металлургический завод им. Кирова, нашел там Петю Тодориного в ФЗУ, и Петю Мунчикового, повидал, как там ребята бедствуют. Ребята были угрюмые, молчаливые, голодные; сводил их в столовую, пообедали. Вскоре все они (кроме Коли Романового) вернулись в село, женились, стали работать в колхозе. Переехал с семьей в село и Василий, Колин брат. К сожалению, как мне рассказывали, судьба у Коли получилась сломанной из-за алкоголя; якобы (так мне рассказывали) он уехал на Дон, в степи, пас там лошадей, … Были ли дети у Коли и Светланы, я не знаю.
               Сразу же по приезду в Макеевку, я стал устраиваться на работу на Труболитейный завод, где уже работал Лёня Высоцкий, долго проходил медкомиссию, долго ждал решения начальника отдела кадров. Потом стал там работать, и вся романтика о «Степи Донецкой» улетучилась – «заели» посменная работа и свадебные гулянки: Лёня Высоцкий хорошо играл на гармошке, в то время в Макеевке было много свадеб, его приглашали играть, а он уговаривал меня, чтобы я шел с ним «за компанию».  Жили мы в Западной Макеевке в коммунальной квартире – с Высоцкими жил еще шахтер с многочисленной семьей – по выходным делать было абсолютно нечего, было довольно тоскливо (тоска «зелёная») – осень, затем зима, слякоть, пасмурно до темноты, … Эти свадьбы были, пожалуй, единственным  развлечением для нас с Лёней. Но мне только-только исполнилось 18, у меня были ожидания перемен (и очень хотелось) -  приезд родителей, армия, институт, мечты о какой-то новой жизни, …  Я отчётливо понимал, что я еще очень молод, что вся жизнь у меня ещё впереди, что я здесь временно, что я всё ещё на маршруте «Северо-Енисейск – И далее»; и пока неизвестно, где и когда будет моя конечная станция. Да и не очень-то её и хотелось пока. …  Как в известной песне: «И в снег, и в ветер, и в звёзд ночной полёт, меня моё сердце в тревожную даль зовёт …». А Лёня подыскивал уже «вторую половинку»: он уже был совсем взрослый, он уже давно отслужил, ему давно уже пора было обзаводиться семьёй, …  Так получилось, что мы не переписывались, а потом и адрес забылся. А как-то в газете я прочитал: «Командующий ВМФ РФ Владимир Высоцкий». В голове промелькнуло: «Неужели Вовка, брат Лёни?». Навел справки, оказалось – однофамилец и тёзка.   
                * * *
                Здравствуйте, Юрий! Получил Ваше письмо. Спасибо.
              Постараюсь ответить на Ваши вопросы о ровесниках, румынах и др.
Скажу сразу: мне приятно с Вами общаться, отвечать на Ваши вопросы, искать общих знакомых, и т.д. Еще также приятно общаться с умным человеком, земляком.  Я часто вспоминаю Нетребовское детство, ребят. Причем ребят вспоминаю по тому, как мы играли, или ссорились в поле, в лесу, как купались в баюре в Гнатковском яру, как лазали по деревьям в Яланецком лесу, особенно за черешней и дикими яблоками, как лазили в Яланецкий сад, когда пасли там коров. А в поле тогда было очень  много ребят – мальчишек и девчонок. Пасли коровы – кто свои, а кто – чужие. Так мы тогда жили. Я помню всех этих ребят и девчонок, начиная с крайних хат – Володи Карандюка и Вашей тети Нины и Фильковых ребят – Нади, Коли, Гали всего нашего кутка и почти до самой церкви и до жолобив. А вот Колю Дарчиного (Михайлового)  - не помню, каким он был в детстве. Помню его сестру Нину, Настасю Иринину. Я знал о нем, о Васе, но все это со слов других людей – его родителей, моих родителей, Коли Качура Андреевого, … Когда я приехал в 1958 году, его в селе уже не было.  Т.е. они, их образы, как бы стерлись из моей памяти после моего отъезда в Северо-Енисейск где-то в 1950 –м году. Маму Вашу в те годы, я, может, и не видел – она была еще маленькой. А свадьбу помню, конечно. Ваш дедушка Симон и бабушка Оля всегда старались быть, по крайней мере, не хуже других, свадьбу устроили «на все сто», и мама Ваша – невеста красавица была на зависть многим. А в 1957-м году мы уезжали на Донбасс с Колей Фильковым. «Проводы» были у них, и я там был, и Ваши бабушка Оля и дедушка Симон были, и провожали нас на кукушку до Яланця. А, когда приехал в 1957 г., то с ребятами несколько раз заходили к Вашей тете Нине, мы много разговаривали с ней, она много рассказывала мне о ребятах. А с Колей Михайловым, безусловно, мы много, тем более – ровесник, пересекались, но, увы, я не могу его представить из того далекого детства. Хорошо помню их брата Петю. С ним судьба обошлась очень жестоко, и ребята тоже были с ним жестокими, обзывали его. Приходилось за него заступаться. И Петю Антона Мудрика, я очень хорошо помню – мы с ним у них на огороде всегда играли, он выдумщик был такой, затейник. Очень много мы с ним играли, и даже делали из подсолнухов стойки для прыжков в высоту и соревновались – кто выше. Конечно, он прыгал выше и дальше.   До моего выезда из села, мы дружили также с Володей Кузевым и Мишей Донцом, младшим братом Феди Донца. С ними я сдружился после того, как уехал наш папа с моим братиком к маме. Иногда дедушка, подменяя меня, вёл нашу корову Милку в поле, и тогда я бежал к ребятам, и мы целыми днями были вместе. Мы очень часто бегали в лес за черешнями и яблоками, разводили кроликов. Миша Донец был очень способным мальчиком, в школе учился только на отлично. И Кишинёвский сельскохозяйственный институт закончил с Золотой медалью. Но когда я встретился с ним, когда приехал в село из Сибири, то не узнал: он сильно изменился внешне и внутренне. Он уже серьёзно болел и таял буквально на глазах. Однажды, когда он проходил мимо нашего дома, я пригласил его в хату, чтобы посидеть, поговорить, вспомнить о нашей детской дружбе, но он не произнёс ни одного слова. Мы с мамой не поняли, что с ним: то ли уснул, то ли сознание потерял. Удалось привести его в сознание, и он, не сказав за время встречи ни слова, побрёл куда-то по своим делам. Помочь ему никто уже не мог. Потом мне рассказали, что его не стало. Мне было очень горько оттого, что с ним это случилось, я всегда помнил его умным, весёлым и преданным другом. И, когда я в 1957 г. приехал, то ходили мы уже вдвоём с Володей Кузевым. Он жил постоянно в селе и не планировал никуда уезжать. После школы он хотел поступить в военное училище лётчиков, но когда-то у него был перелом ноги, и из-за этого его в училище не приняли. Он не прошёл медицинскую комиссию. Он, как и Миша Донец, был весёлым и хорошим другом.
А фотографии мои, скорее всего, давала Вашей бабушке Оле моя мама. Они дружили. Вот такая наша история.
А что касается до правдивой Истории Великой Отечественной войны, то её, практически, нет, так у нас каждый, приходя к власти, нашу историю переписывает на свой лад. Как говорил Бисмарк "больше всего врут во время охоты, рыбалки и войны". История у нас давно стала, к сожалению, частью политики. Хотя данных об участниках войны против СССР достаточно много.  Самой преданной Гитлеру  была Венгрия. А Венгрия и Румыния очень близко к границам Украины - Румыния, считай, рядом с Томашполем - поэтому нельзя исключать, что в Томашпольском военкомате и в Н. сельсовете ничего не успевали сделать, была большая неразбериха и паника. Именно за потерю связи и неразбериху был расстрелян в 1941 году командующий Западным фронтом Павлов. Ведь официально вовсю трубили, что Гитлер на СССР нападать не собирается. Поэтому, возможно, после освобождения в 1943 г. к непризванным в 1941 г. отнеслись снисходительно – многих виновников – должностных лиц - уже не было. Представьте, что секретарь сельсовета все списки в военкомат писал от руки, а возил, наверное, на «конячке».  Да и, насколько я помню, из рассказа Володи Кузевой Марфы, его отец – секретарь сельсовета - был застрелен в поле в начале войны неизвестно кем (возможно, диверсантами, может, дезертирами). Диверсантов в приграничных районах в начале войны было много. Их задача – создавать панические настроения, неразберихи, совершать диверсии, … Тогда ещё отрядов «Смерш» (смерть шпионам) не было как таковых, но местные власти по своей инициативе направляли работников на дороги и в поля для вылавливания шпионов и дезертиров. Можно представить, как они могли это выполнять! Так вот и застрелил кто-то Володиного отца.   А воевали на стороне Гитлера очень многие страны и выходцы из многих народов. Страны: Венгрия, Румыния, Италия, Словакия, Испания, Хорватия, Финляндия. Болгария и та была на стороне Германии, правда, войска её на территорию СССР не вторгались. Выходцы из отдельных народов: голландцы, латыши, эстонцы, бельгийцы, датчане, норвежцы, французы, албанцы, шведы, боснийцы. И были ещё соединения, сформированные из народов СССР (выходцев из Средней Азии, азербайджанцев, северокавказцев, грузин, татар, армян, украинцев, латышей, эстонцев, белорусов, русских, отдельно – казаков, ...).
Всё, Юрий, извините за то, что отнял у Вас много времени. Спасибо за внимание.
С уважением, П.Качур
                * * *
                Письмо Людмиле С.
               Здравствуй, Люся! Получил твоё письмо на mail.ru. Спасибо большое. Письмо навеяло много новых воспоминаний, поэтому решил ответить тебе подробнее, … Прежде всего, хочу сказать, что мне очень стыдно. И, прежде всего, перед самим собой.  Стыдно за то, что забыл, как звали нашего классного руководителя. Да, ты права, это была Рожкова Галина Сергеевна. И, выпустив нас, она пришла в ваш класс. А ведь она очень добросовестным учителем, чутко и внимательно принимала участие в моей судьбе, о чем я и хочу рассказать, и покаяться за свою окаянную память. Когда мы перешли в 8-й класс, Галина Сергеевна стала нашим классным руководителем. Класс был сборный. И в этом классе оказался и я, и Гена Шишков. Школа стояла, как ты помнишь, на возвышенном месте, наш класс был на 2 этаже, окна выходили на посёлок, и можно было видеть нашу улицу им. Ломоносова, конный двор, ул. Механическую (её снесли, когда стали строить пятиэтажки), Дом культуры и весь поселок. Обзор был большой. В нашем классе у окон сидели, в основном, девочки из приисков, я их мало помню, средний ряд занимали наши поселковые девочки – Люда Иванова, Нелля Константинова, Маша Абушаева, Люда Коробейникова, Маша Шушпанникова, другие девчонки. А мы сидели «у стенки». За предпоследней партой  - мы с Геной Шишковым, впереди Алик Дорожко, Боря Анчин, Володя Чалбышев, Толя Усиков, … Самую последнюю парту занимал наш лучший, непобедимый лыжник Коля Жарков (он не окончил 10 классов, женился на Варакиной из параллельного класса, стал работать) и Валерка Бобров – наш отличник. Коля Жарков на лыжах ходил так, что его бегом никто догнать не мог, даже Алик Дорожко. Хотя А.Дорожко тоже был очень сильным спортсменом. Коля был сильным, мощным парнем, на лыжах он делал очень широкие шаги, и на вид казалось, что он ногами двигает медленно, но скорость у Коли была недосягаемой для нас. Быстро бегал на лыжах мой «всегдашний» соперник Веня Козлов. Но он именно бежал, а Коля шёл. Жаль очень, Веня погиб - его сбросили с поезда. Об этом мне рассказал Володя Вишняков. У нас очень хороший был класс. Я не знаю, по каким таким признакам (я только-только успел почувствовать себя уверенно после украинской сельской школы, в младших классах я был «трудным»), но Галина Сергеевна сразу стала меня выделять: выдвинула меня старостой класса; потом она и Павел Фёдорович беседовали со мной, советуя поступить в комсомол (я тогда, как говорится «и не мечтал»), потом меня избрали комсоргом класса, потом выдвинули в комсомольское бюро школы. Галина Сергеевна интересовалась планами после окончания школы, настоятельно советовала мне не идти в военное училище: муж её был старшим лейтенантом (я не знаю, где он служил, возможно, в военкомате или по охране), и она знала армейскую жизнь не понаслышке. А на выпускном вечере она подошла с мужем ко мне, и они снова заговорили о том, что армия  не самое лучшее место, где можно выйти «в люди». Тогда все только и говорили о том, как выйти «в люди». Так что в старших классах я постоянно чувствовал внимание и заботу нашего классного руководителя, за что ей огромное спасибо. И нашего учителя Павла Фёдоровича  Климова. Я посмотрел свой аттестат зрелости. На нем роспись директора школы Л.Паниной, заместителя директора по учебной части Почекутова, учителей: Рожковой, Красиковой, Ощепковой. Ощепкову я тоже не помню – то ли учительница физики, то ли – химии.  И я очень огорчен тем, что я что-то незначительное помню, а фамилии своих учителей успел забыть. Такова, видимо, память: что не повторяется, то – забывается.
             А тогда я очень скоро, видимо, по молодости, забыл советы Галины Сергеевны. Тем более что вскоре жизнь стремительно закрутилась:  поездки в Казань, потом - Донбасс, военное училище, …  Уже в училище я получил из С.-Е. письмо от Генки. Генка писал, что приехал на каникулы к маме в Северо-Енисейск. Что встретился там со старателями, с которыми мы дрались. Что они спрашивали «где красномордый» (в молодости у меня был румянец «во всю щеку»), и хотели «разобраться» с ним, но Гена припугнул их «дядей Димой», который работал в экспедиции и которого они хорошо знали. Далее Гена рассказывал о том, что он всё лето работал с д. Димой и старателями в тайге; что в посёлке встречал знакомых ребят и девчат. Мне тогда, уже в армии, было не до лирики: я в то время жил уже в суровых армейских условиях почти на границе с Польшей, на окраине города Владимир – Волынский.  Переписка с девушкой, я думаю, мне не помешала бы, мне только-только исполнилось 18, но на какое-то время стало не до того: нас учили Родину защищать, учили строго, учили фронтовики, учили «как на войне». Я всегда готов был встать на защиту своей Родины и отдать свою жизнь за Родину. Нас учили военному делу без каких-либо послаблений. Физические, да и умственные нагрузки были очень большие. Были стрессы, было и голодно и холодно. Почти все занятия были в поле: учились перебегать, переползать, окапываться, сидеть в дозорах и засадах, бегать на дальние расстояния, стрелять, изучали всю военную технику, какая была в то время. Я, признаться, не знал тогда, чего я больше хочу – есть или курить. Кормили тогда еще очень скудно. В стране ещё чувствовалось напряжение с продовольствием. Большинство наших курсантов были городскими ребятами, получали письма от девушек, многим ребятам родственники высылали деньги, и они подкармливались в буфете войсковой части кефиром и булочками. А мне денег не высылали, да я сам писал родителям, зная как им тяжело с деньгами, что у меня все есть, и мне не надо ничего. Правда, как-то я получил посылку от родителей с домашним (маминым) печеньем, но я собрал всё наше стрелковое отделение, и мы  всё это почти молниеносно умяли всем отделением. А были тогда ещё случаи, когда получали посылки из бедных семей (как правило, одиноких мам) с домашними сухарями, и ничего – справлялись. Самая вкусная посылка пришла как-то Валерке Попову из Гагр – сладости, фрукты. У нас в семье сладости не водились, и мне угощенье очень понравилось. Как-то в выходной мы, несколько голодных курсантов, пошли вечером в солдатскую столовую: там старослужащие часто не ели картошку-пюре. И мы, с «голодухи», объелись этой картошкой, было плохо, некоторых рвало. Поэтому больше я на «халяву» - бросовое картофельное пюре - не бросался. Унижаться, как бы ни хотелось есть, тоже не мог. Помнится, как-то в выходной все разбрелись, в основном, в буфет, а я пошёл на спортивную площадку позаниматься на турнике (в увольнение на первом курсе мы не ходили, а физические нагрузки притупляли чувство голода), позанимался там, и вдруг в песке под сапогом нашел 5 рублей. Как я обрадовался! Какое везенье, какое счастье! Боже, ты увидел меня! Я побежал в буфет, купил пачку сигарет «Прима», бутылку кефира, булочку. И ещё остались деньги «на потом». Поел, накурился «Примы» (вскоре нам стали выдавать махорку, и мы «оттягивались» ею на привалах).  Такая вот история была. Бытовая. А наша история-наука – больше пропаганда, чем история. Поэтому и говорят: «история нас учит только тому, что ничему не учит». В пропаганде история фальшивая, сфабрикованная, подогнанная под потребность. Пропаганду создают власти, в ней много имитации, условностей. Попробуй, разберись, что в ней, и в том какая страна строится. Большинство людей не умеют различать информацию от пропаганды и верят пропаганде, то есть больше верят неправде. Поэтому я не готов спорить с дипломированным историком-профессионалом. Мой брат Володя, историк по образованию, тоже говорит, что в моих записях много субъективизма, и я с ним вполне согласен. Я же не профессионал (у профессионала мышление профессиональное!), а дилетант в истории, в литературе, я пишу свои воспоминания, пишу о своих ощущениях и переживаниях. Нетребовку можно увидеть в Интернете: есть сайт с фотографиями села. Показан пруд, в 100 метрах от которого мы жили. Плотина.  На плотине крест, где погиб Ваня Захарчик. Поле, дорога, сельская улица, по которым я когда-то ходил, … 
          Есть в Интернете также форум нашего Московского Общевойскового Командного военного училища  им. ВС РСФСР, и Военной академии им. Петра Великого (бывш. им. Ф.Э.Дзержинского). Будет желание, можно посмотреть.
          А написал я свою работу (отвечаю, Люся, далее на твои вопросы и пожелания), в основном, в 2007 году. Сначала писал на бумаге (даже «рукописи» есть) о родителях, их родителях, потом перешёл на себя, потом дети снабдили меня компьютером, и я стал печатать на нём. На компьютере печатать мне нравится. Но издать (большое спасибо, Люся, за высокую оценку моей работы) в настоящее время очень тяжело: зависимость от рынка, надо платить за издание самому или искать спонсоров, потом торговцев книгами, ...  Это в советское время печатали много, а сейчас издатель дорогой и очень разборчивый. Да и вряд ли люди будут читать: сейчас в моде детективы, эротика, любовь, наконец. А я слово «Любовь», как видишь, не произношу. И наши родители не произносили «всуе» это слово. Но разве мои воспоминания не о мужестве и стойкости наших родителей, не о Любви к близким и семье? Любовь - это помощь и поддержка. Любовь - это от природы, а верность и преданность семье - от воспитания. Я когда-то послал в Красноярск на сайт А.Бабию («Красноярский мемориал»), он ответил (хотя я совсем и не мечтал, и не просил), «мол, со временем напечатаем», но потом, видимо, из-за постоянной перегруженности забыл: он сам пишет книги, общественная деятельность, рутина, ... Да и кому это надо? И ещё, как правильно ты сказала, очень много работы по редактированию, по корректировке. Кому это надо, кроме меня? Я когда-то читал о том, как получилась повесть «Как закалялась сталь». (Упаси меня, Боже, от сравнений с Н.Островским: и уровень не тот, и эпоха не та, и тематика не та!). Попалась ему хороший редактор и сказала: «А что, если вот это сделать так, а это так, а тут изменить, а тут подправить, а тут добавить?». И получилась Книга с большой буквы. Я это не к тому совсем, что «вот мне бы такого редактора такого издания». Я к тому, что я не вижу себе места в этом «калашном ряду», да и не нужно мне это. Для своих потомков «кто мы есть и откуда мы» я написал. Хотя, возможно, ещё кому-то было бы  интересно. Придет когда-нибудь время и «время разберется, вылечит». Основной урок истории в том, что преуспевают те, кто лучше разобрался в её уроках, а смысл истории как  науки, как и смысл всей жизни в том, чтобы каждое поколение жило лучше, чем предыдущее. Так я думаю, и это хотел я донести (довести) до своих потомков. И мечта моя наиглавнейшая состоит в том, чтобы жизнь их удалась; чтобы страна наша богатела (чего, к сожалению, я не вижу в обозримом будущем); чтобы народ не пил с горя, от безысходности, чтобы не бродяжничал, не озлоблялся, а радовался жизни, хотел жить, хотел и мог работать, хотел иметь детей и внуков, т.е. хотел продолжать свой род, будучи уверенным, что в будущем у них тоже будет всё хорошо. Т.е. я хотел бы, чтобы «жила страна родная!» Примерно, хотя бы, как в Финляндии (как Аня пишет), как в Дании, как в Швеции, …  А у них так потому, что (я так считаю) правители стали уделять больше внимания своему народу, его повседневным заботам, и не считают свой народ бандерлогами. Где-то когда-то я читал, что «Ока» в переводе с финского означает «река», что когда-то, до прихода славян, на наших территориях жили финские племена. И почему они теперь живут лучше, чем мы, люди самой богатой части Земли? Ответ очевиден – это отсутствие в течение многих веков честного человека там - «наверху», отсутствие в стране «наряда».  Когда-то в школьные годы читал книгу «Пламя гнева» о жизни и восстании против колониальных поработителей индонезийцев. Тогда они казались мне неимоверно угнетенными, бедными, страна – дикой, а сейчас посмотрел телепередачи про Индонезию, и мне кажется, что у них люди живут лучше, чем у нас, и что страна более цивилизованная. Хотя были там тоже разные и Сухарто, и Сукарто. Когда-то читал книгу «Хижина дяди Тома», а потом часто задумывался: а разве лучше жизнь наших предков, наших родителей, чем жизнь американского раба негра дяди Тома? Так вот начитаешься и начинаешь «думать». А правителям не надо, чтобы люди думали. И сравнивали. Поэтому и уничтожают когда-то лучшее и бесплатное образование.  Своих они обучат и платно. О медицинском обслуживании я говорю: «Без денег идти к врачу бесполезно, а с деньгами – опасно!» И в других отраслях продолжается планомерное вредительство. Об этом не говорят и не пишут только самые ленивые и проворовавшиеся. Но … «воз и ныне там …; а кот Васька слушает (а слушает ли?), да ест,  … ».   Власти не о всеобщем благе думают, а о своем кармане. Это видно. Они себе начисляют "заработные" платы в десятки миллионов рублей, простым людям жалеют и двадцати-тридцати тысяч. О пенсиях я уже и не говорю.
        С Аней мы общаемся по Интернету, с Юлей и по Интернету и по телефону. Юля приезжала к нам, я с дочерью и внучкой были у неё. Живем, правда, друг от друга далеко. С твоей сестрой Галей немного тоже общались в «Одноклассниках». Там же «подружился» с твоей внучкой Настенькой. Но пока не переписывались. Я ещё работаю. Пока не увольняют. Хотя уже устал по (от) жизни. Но нестабильность в стране заставляет (из-за детей) ещё работать. Получается, что я до нынешнего времени по занятости «самый стабильный».  Свои воспоминания писал дома по выходным, когда оставался с внучками и укладывал их спать. Читать «своё» не умею, да и не хочется снова всё переживать, хотя иногда просматриваю и обнаруживаю много досадных опечаток, ошибок. Досадных, потому что иногда вижу, что ошибка сделана не из-за незнания, а из-за невнимательности, поспешности. И из-за этого моя оценка себе «за грамматику» падает. Помнится, когда-то за оценку за моё выпускное сочинение спорили мой учитель по литературе А.А.Кржижановский и завуч Почекутов (имя этого весьма уважаемого мною учителя, к моему великому сожалению, я не помню). В эпиграфе к сочинению я написал текст и расставил знаки препинания так, как было у А.С.Пушкина. Но в нашу грамматику внесли уже в советское время изменения данного правила, и завуч настаивал на том, что я должен был учесть эти изменения (хотя, если бы я учел их, то можно было бы сказать, что у А.С.Пушкина было «не так»). Именно так и доказывал А.А.Кржижановский, желая поставить мне 5, но завуч победил и мне поставили 4.  Я сам тогда был и сейчас не за 5 (куда мне!), но была интересная интерпретация нашего закона (неужели сугубо национального?) «казнить нельзя помиловать». И это была (насколько я помню) моя первая сознательная встреча с этим знаменитым «законом». Он живет успешно в нашей самой высокой политике и сейчас. 
               Люся, сайт «1-я школа им. Белинского» в Одноклассниках я посмотрел, но «знакомые» фотографии найти не удалось. Там очень много фотографий. Мне этот сайт рекомендовала также Аня. Посмотрю непременно и Галину Сергеевну узнаю непременно. Спасибо тебе, Люся. Ты настоящий педагог.
               Такая вот жизнь, такие вот новости-старости. Всем желаю здоровья, счастья, успехов, всего наилучшего. Большой привет моему юному другу по «Одноклассникам» – твоей внучке Настеньке. Нашу младшую внучку тоже зовут Настенькой. Юля её видела.
До свидания. С уважением, П.Качур

                * * *


    Рецензия на «Счастье - это когда нет несчастья. Продолжение» (Пётр Качур)

Уважаемый Петр Васильевич, спасибо за интересные записи!
Вы проделали большую и очень полезную работу. Коротко, но с большой душой описанные случаи из вашей жизни хорошо характеризуют определенные периоды, которые проживало некогда большое и сильное государство. Ваши записи позволяют составить правдивое представление о жизни в той, уже несуществующей стране.
Я обратила внимание, что кроме случая с нападением собак и случая, когда Вы с братом попали в грозу, находясь в поле, все неприятности, несчастья, горе, беды, как правило, были связаны с человеческим фактором. Подумать только, сколько бед смогло бы избежать человечество, если бы люди были всего лишь добрее и порядочнее.
Теперь о самом главном, что произвело на меня впечатление наравне с незаслуженным «вырыванием» Вашей мамы из привычной среды, отрывом ее от детей и поездкой Вашего отца с младшим сыном в суровую «добровольную ссылку».
Я читала много историй о репрессивных. Везде в той или иной степени присутствовала озлобленность. Я ни в коей мере не берусь никого судить, мало того, мне всегда казалось, что для людей, прошедших незаслуженную ссылку, это нормально. Так вот, Ваши воспоминания отличаются тем, что в них озлобленности нет совсем, они пронизаны добротой. Обида есть и должна быть, ведь о том, что случилось, надо помнить - не с радостью же это делать.
У Вашей мамы была веская причина ненавидеть страну, которая очень жестоко с ней обошлась. Но когда над страной нависла угроза развала, она не стала злорадствовать по этому поводу, а пожалела людей, которые неизбежно должны были от этого пострадать. В ней не было ненависти, которая могла затмить глаза и заставить радоваться развалу.
Ваш отец многое критиковал, но ведь правильно обо всем говорил и зла никому не желал.
Когда с Вашей семьей случилась беда, Вы были ребенком. У Вас отняли мать, потом пришлось уехать отцу с братиком, и Вы вынуждены были испытывать на себе жестокость бездушного обращения окружающих. Боль от наносимых душевных ран могла неисправимо изменить Ваш характер (ведь психологи не просто так утверждают, что все проблемы родом из детства). Однако когда Ваша семья вернулась из ссылки, Вы не стали мстить тем, кто несправедливо обрек Вас на страдания. Мало того, Вы даже сочувствуете им в их горе. Это потому, что нет в Вас злобы. И позже, став военным, Вы готовы были отдать жизнь за эту страну.
Несмотря на все трудности и страдания Вашей семьи, все вы остались ДОБРЫМИ. Это очень бросается в глаза на фоне царящей сейчас злобы.
Петр Васильевич, много дней жизни, здоровья и радости Вам, Вашей семье и всем Вашим потомкам! Будьте счастливы!

Лана Шмелс   12.03.2014 12:51   •