ЧАСТЬ II. Глава 9. Логово
1
Вопреки планируемым «недельку – здесь, недельку – там», после переезда в деревню Слава нечасто навещал суетливый город. Неприкаянность и бесцельность городского существования изматывали силы. Привыкнув различать вкусовые оттенки, он стал чувствовать фальшь фильтрованной городской воды, мертвенность магазинного хлеба, лживость продуктов в красивых упаковках. Деревенская заполненность времени вытеснила на задворки сознания информационный хлам, сыплющийся на горожанина из электронных «говорильников», «вральников» «сплетников», словно из дырявого мусорного ведра. «Людишки дырявому пестерю заместо Бога молятся, – как-то пошутил дед Валера. – Во святых углах понаставили да ещё и рога поприделали... – и пророчески добавил: – Вот прорастут ужо те рога – змеями человеков опутают». А когда Колька выкинул свой новенький телевизор в мусорную яму, дед Валера попинал безжизненный ящик и одобрительно заметил: «Экого пинка-то смертного дал Колька дьяволу! Нечего людишек с толку сбивать. Егозливых картинок насмотрятся, а опосля стрекозливой дурью маются».
Суетливый город Слава навещал только по рабочей надобности. Изредка оставался в своей городской квартире ночевать. Негромкий ночной шум изводил его не меньше грохочущей дневной суеты. Поверхностный сон перемежался гудением редких машин, запоздалым топотком каблучков по тротуару, энергичными разговорами, а то и фальшивым «от души» пением подгулявших компаний за окном. Конечно, постоянная жизнь в городе приучила бы ухо и сознание к этим его маленьким неудобствам, привычным до переезда в деревню. Но всё познаётся в сравнении. Сейчас у Славы было что и с чем сравнивать.
Утром он вставал с гудящей от полусна головой, долго поливал на себя холодной водой, которая называлась холодной потому, что не знала состояния студёной родниковой воды. Кое-как смыв с себя ночной морок, варил крепчайший кофе, о котором в деревне даже и не вспоминал, и бездумно листал бесплатную газету объявлений. Взгляд выхватывал отдельные строки, но сознание не включалось, поскольку полезные для деревенского жителя предложения о продаже козы, куриц или сортовых семян встречались крайне редко.
Вот и сегодня взгляд не выделил из массы услуг – от автокрана до собачьего маникюра – ничего достойного внимания. Уже закрывая газету, Слава наткнулся на малозаметные строчки: «Зарабатывай на FOREX. От 30 у.е. в день».
Незнакомое слово отдавало зубатой злобностью. По привычке, в поисках его значения Слава начал рыться в словарях. Имеющиеся в домашней библиотеке толкователи слов оказались бессильны. Пришлось включить изрядно подзапылившийся в бездеятельности компьютер и спросить у всезнайки Википедии.
Википедия гласила: «Форекс – рынок межбанковского обмена валют по свободным ценам… спекулятивная торговля валютой… отказ от принципа определения покупательной способности денег на основании стоимости их золотого эквивалента… С 1978 года деньги перестали иметь официальное золотое содержание, обмен начал происходить на свободном валютном рынке по свободным ценам… предсказывается дальнейшей рост внутредневного оборота до 10 трлн. долларов…».
Что-то насторожило Славу в этих строках. Но, далёкий от экономики, он, не сумев представить триллионы долларов и объяснить себе, чем вызвана эта настороженность, отложил новое слово в глубины сознания. Его не взволновало, что из носителей стоимости деньги превратились в суррогаты стоимости, ибо в простом деревенском мире, с которым он связал жизнь, даже и золотые слитки имели не большую ценность, чем изобретённые китайскими спекулянтами Фэн-Тянь – бумажные «летающие монеты». Ему было безразлично, что канули в небытие ясные правила обменных курсов золотого стандарта. Он привык, что у денежного колосса постоянно подламывались то одна, то другая нога, вызывая в разных местах планеты катаклизмы, сравнимые разве что с обрушением природных стихий. Да и какое, собственно, дело фольклористу до безумствований золотого тельца, раздающего во множество потных ладоней по тридцать сребренников?
Так бы и осталось злобное слово на задворках сознания и, возможно, постепенно растворилось бы в словах с иными смыслами. Но вечером позвонил Скиф – давнишний университетский товарищ.
Во время учёбы Скифа отчислили из вуза за участие в пасхальном крестном ходе. Перезванивались они редко, встречались и того реже. Пару лет назад Скиф уверенным басом прогудел в трубку, что дела у него идут как нельзя лучше – он нашёл свободную работу и готовится стать миллионером… И пропал.
Его настоящее имя было Сергей. Но иначе, как Скифа друзья его не воспринимали: прозвище органично дополняло огромный рост, густой бас и белокурые волнистые волосы.
– Славка, привет! Как жись? – раздался в трубке знакомый голос, мгновенно высветивший монументальную фигуру Сергея.
– И тебе, Скиф, привет на ответ! Жись – только держись! У тебя как дела?
– Дела, как сажа бела? – хмыкнул Сергей.
Через старое университетское приветствие они до сих пор легко понимали настроение и состояние друг друга. Коль у Скифа дела, как сажа, да ещё без видимого повода он вспомнил старую дружбу, значит, что-то случилось.
– Что, совсем плохо? – поинтересовался Слава. – Мильён потерял?..
Сергей пропустил его непроизвольный сарказм мимо ушей и вместо ответа деловито осведомился:
– Славик, ты своё университетское увлечение ещё не забросил, фольклором так и занимаешься?
– Чего это ты, Скиф, вдруг вспомнил про фольклор? Да, занимаюсь. Как-то не получилось отстать. Можешь считать меня тем редкостным экземпляром, у которого увлечение переросло в профессиею. Ты-то чем занимаешься, свободный раб денег?
– Не телефонный разговор. Как насчёт встречи? – не смог скрыть подавленность всегда и во всём уверенный Скиф.
– Конечно. Давай встретимся. Хоть прямо сейчас. Я редко здесь бываю… Лучше сегодня. Завтра уеду из этого Содома и Гоморры. Ты ко мне приедешь или я к тебе? – не стал оттягивать встречу Слава. Судя по голосу, Скифу нешуточно нужна эта встреча, а остаться в городе ещё на день – выше всяких сил.
Занятый своими проблемами, он даже не поинтересовался куда и зачем уедет товарищ:
– Приезжай ты… Я пока сооружу что-нибудь для перекуса. Ты спиртное так и не потребляешь… – скорее утвердил, чем спросил Сергей и, не дожидаясь ответа, отрезал: – Кофе угощу. Жду…
Они сдружились в общежитии, на абитуре, когда выяснили, что приехали поступать в университет из одного города. Интересы развели парней по разным факультетам, но возможность жить в одной комнате ежегодно вымаливалась, выцарапывалась, выгрызалась у строгого пожилого коменданта общежития с офицерской выправкой.
Василий Павлович требовал от жильцов вверенного ему клеточного строения образцового порядка и строгой дисциплины. «И как вы учитесь? – укоризненно спрашивал он студентов, заглянув в комнату, где накануне экзамена тетради и учебники лежали вперемежку со сковородкой, чайником и подсохшими кусками хлеба, а простыни на скрипучих кроватях забыли, что должны быть подоткнуты под матрас. – Пока в глазах бедлам, и в головушках будет хлам». Уже потом Слава осознал, что, благодаря назойливому требованию порядка – всегда и во всём, громадность перевитых в клубок знаний разложилась в головах студентов по нужным шкафам и полкам.
А когда Скифа выдворили из университета, мудрый комендант пришёл в их комнату, словно маленького ребёнка погладил по голове могучего парня с громовым голосом и совсем не по-военному сказал: «Не переживай, сынок, из-за пустяков. Не то бело, что ветром нанесло, а то бело, что грязью не обросло. А что иудушкой не стал – уважения достойно».
Слава не раз бывал в опрятной квартирке, где жила бабушка Сергея. Деревенское прошлое, от которого всячески пыталась отмежеваться баба Зина, неприкрыто сквозило в её мягком говорке, в цветастых половичках, в подшитых серых валенках, в маленьком огоньке медной лампадки, которая всегда теплилась перед старинной иконой в противоположном от двери углу.
2
2
Когда он зашёл в знакомую хрущёвку, то подумал, что попал куда-то не туда. Не было тесной прихожей с лосиными рогами вместо вешалки. Куда-то делась маленькая кухонька с ситцевыми занавесками на окнах и неистребимым запахом квашеной капусты. Не стояли на подоконниках горшочки с геранью, не улыбались солнечно-жёлтенькие обои на стенах, не свисала с потолка уютная трёхрожковая люстра с матерчатыми плафонами, не стелились летним разнотравьем под ноги половички, не манило взгляд мерцание старинной «горки» с аккуратно расставленными в загадочной глубине чашками и блюдцами. Славу встретило холодное сверкание квартиры-студии, оформленной в деловых чёрно-белых тонах. Только в углу, как и прежде, теплилась под иконой лампадка, безуспешно пытаясь растопить бездушность ультрасовременного великолепия.
Стоящий посередине комнаты стол был накрыт белоснежной скатертью. На скатерти в стеклянном графине розово светился свежевыжатый грейпфрутовый сок, рядом на огромном блюде источали всё то же холодное великолепие бутерброды с икрой, твёрдым, судя по виду, сыром и разнообразными колбасными деликатесами. С другой стороны от графина, на ещё одном таком же блюде громоздилось фруктовое изобилие. Квартиру наполнял аромат кофе, который в отделённом барной стойкой закутке варил Скиф. В строгих апартаментах он как-то утратил свою раздольную могучесть.
Друзья обнялись. Слава поймал себя на мысли, что не чувствует былой мощи скифского объятия. Огромные руки Скифа были по-интеллигентски слабыми и безвольными.
– Красиво живёшь! – прицокнул языком гость.
– Красиво жить не запретишь, – откликнулся Сергей. – А хочется, чтобы кто-нибудь запретил!
– Зачем же?.. Есть возможность, так живи красиво.
– Это не красота, Славик. Претензия на неё. Красивость. Наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. И не только при отсутствии благ, но и при наличии оных. Желания с возможностями всегда в разные стороны носами водят.
– Чего же тебе не достаёт-то? – удивился Слава. – Роскошь в тупик загнала? А мне казалось, что роскошь можно до бесконечности развивать.
– Развивать-то можно. Да ведь развитая верёвка рано или поздно в путанку превращается. Или развитые нитки оборвутся, напряжения не выдержат. У меня запутались. Мне кажется, что ты сможешь распутать… или оборвать. У самого духу не хватает. В тебе сила не здешняя, не поганая. – И неуверенно добавил: – Может быть …
– Скиф, ты хоть чем занимаешься-то? – пропустил Слава мимо ушей высказывание Сергея, сочтя его за шутку. В жизни у всех бывают чёрные полосы, не только у бедных, но и у богатых. Богатым психологически даже труднее; помимо прочего, их ещё и совесть иногда одолевает. Тем более, Скифа!..
Он не мог поверить в разительную перемену: Скиф, могучий Скиф, который сам иногда удивлялся своей силе, превратился в изнеженное мягкотелое существо!
– Посиди, Славка, пять минуток, кофе доварю, и на ясную голову разговоры заведём, – попридержал гостя Скиф.
Пока Сергей колдовал над кофе, сгущая его ароматом воздух квартиры, Слава осмотрелся. Ничего лишнего, но обстановка отнюдь не из соседнего магазина: массивный, затянутый в белую кожу диван, такое же белое кресло под высокой пальмой, широкий стол с угощением посередине комнаты, в стенной нише аккуратно заполненные книгами полки. «В фальш-стену всё лишнее убрано», – догадался Слава, пытаясь представить, где в стенном шкафу с потайными дверцами хранится некогда подаренный Скифу кованый меч и обтянутый кожей большой круглый щит.
Заоваленные углы призваны были смягчить нарочитую деловитость комнаты, но такой же округлый столик с бесшумным компьютером не позволял гостю вырваться из пространства респектабельного офиса. Офисный дизайн квартиры-студии подчёркивал и неспешно ползущий по экрану широкого монитора график. График безостановочно приращивал похожие на пробирки вертикальные полоски – то пустые, то заполненные каким-то зелёным зельем. Его неторопливое движение резко контрастировало с суетливым цифирьным мельтешением по краю монитора, наглядно отображающим напряженную работу недр нечеловеческого мозга…
– Зелёной заразой любуешься? – спросил Сергей, выставляя на белую скатерть маленький серебряный поднос, на котором источала томное благоухание старинная медная турка, два сверкающих высоких стакана и две маленькие кофейные чашечки.
– Увлекательное зрелище. Почему зараза? Как живой… – ответил Слава, не имея сил оторвать взгляд от вырастающей на глазах зелёной полоски. – Игрушка какая?..
– Терминал, – буркнул Сергей. – Садись. Всё расскажу … Увлекательно, заразительно, потому и зараза. А антисанитарную обработку от нечисти провести – ни один медик не возьмётся, не их профиль.
– Эта штуковина тебя на нитки распускает и путает?
– Она. Зараза… Ну, давай за встречу, – рассмеялся Сергей, наполнил стаканы соком, разлил по чашкам кофе. – Может коньячку? Я спиртным не особо балуюсь, но от хорошего коньяка не откажусь…
Слава, со студенческих лет не изменивший своих убеждений по поводу алкоголя, отказался от коньяка. Грйпфрутовый сок прочистил сознание, вымыл из него бытовые завалы, оставил магистральные мысли, которые расширил и укрепил крепкий чёрный кофе.
– Что стряслось, дружище? – спросил он, глядя на незнакомо-подавленного, хотя и хорохорящегося Сергея.
– Славка, ты не поедешь случайно никуда в экспедицию? – вопросом на вопрос ответил Сергей.
– Я живу в экспедициях. Вылезаю оттуда, когда начинаю пухнуть от пресыщения. Складываю сокровища в фонд и снова по деревням. Тебе для полного счастья экспедиций не достаёт?
– Да какого там счастья… – махнул рукой Сергей. – Для нормальной человеческой жизни… Ты очень точно сказал – живёшь в них. Я часто вспоминаю наши студенческие экспедиции. Там, в деревнях, мы с живыми людьми жили. А здесь, в городе – существуем… Потерял я себя… и людей вокруг себя потерял. Ожиревание – это не счастье, Славка. Болезнь. Я не хочу свинюшно-червячного существования! В полиэтиленовый пакет завёрнутым быть не хочу… задыхаюсь … – нервно выкрикнул он и пристукнул по столу так, что турка подпрыгнула на подносе и изумлённо уставилась на хозяина.
– Ты что, Скиф? Червячность не от места пребывания зависит, от самого человека, – отпарировал Слава. – Город – не сборище существ. И в деревнях, и в городах люди живут, а не существа существуют.
– Живут конечно… И здесь кто-то, наверное, живёт. А поди-ко разыщи жизнь в каменных трущобах? – обмяк Сергей и в самом деле стал похож на безвольного червяка. – А я не живу… Я, Славка, про себя сейчас говорю, не про других, не про город… В деревне ведь тоже можно существовать, не жить… Ты всегда акценты точно расставлял, поэтому я к тебе, а не к кому другому и обратился… Жизнь не от места жительства зависит. Если в человеке светло, то и в мертвяцком склепе он сиять будет, а чернота и на солнечной лужайке грязной лужей растечётся… История нам примеры мучеников, святых во множестве предоставляет. Их в грязь топчут, а они из этой грязи цветами распускаются… И властителей – тоже. Великие деяния через века чернотой сочатся. Я себя потерял. В деревнях видел, что каждый человек человеком был… – сказал Сергей со свойственной ему искренностью.
– Как же ты себя-то потерял? Ты же светлее всех нас был. Мы ещё и знать не знали, что мир – это Творение Божье, а ты уже крест носил, с бабушкой в церковь ходил, молился там… – припомнил ему Слава студенческую юность.
– Я и сейчас молюсь. И крест ношу… Не всегда… Снимаю, когда кощеем над златом чахну, когда совсем не Русью пахну, – перефразировал Сергей известные строки. – Снимаю с себя крест, Славка. Стыдно с крестом. Перед Богом, перед собой совестно. Знаю, что обмануть ни его, ни себя не смогу. Не для обмана снимаю. Чтобы православную веру не бесчестить. На исповеди батюшка сказал, что нет греха в приращении злата, богатство, мол, Богом даётся. А я не верю, что Бог человека златом питает. От Бога другое какое-то богатство… По молодости в деревнях эту житейскую мудрость не раскусил. А там её знают!..
– Знают конечно, – подтвердил прошедший сотни деревенскх просёлков и тропинок гость.
– Возьми меня, Славка, в экспедицию. Не сомневаюсь, что ты можешь ответить на все мои вопросы – столько лет из деревень не вылезаешь! А я сам хочу понять! Чужой жеваниной брюхо набить – сыту не быть, – так бабушка говорила.
– Тебя твое благополучие удручает что ли? – поразился Слава, выслушав друга. Как он и догадывался, Скиф, нажив состояние, проиграл в войне с собственной совестью.
– Не поверишь, удручает. Благополучное существование удручает, – язвительно выделил Сергей «существование». – Ведь и помирать когда-то же придётся… В чём перед Богом ответ держать? В том, что уймищу денег накопил? В этом отчитываться? В старости об этом буду внукам рассказывать?
– Это с терминалом как-то связано? С твоей зелёной заразой? – перевёл Слава разговор в конкретное и более конструктивное русло.
– С ней… С форекосом, будь он проклят, – с ненавистью поглядел Сергей на компьютер.
– «Форекс – международный валютный рынок…» – щегольнул недавно обретённым знанием Слава.
– …рынок, на котором продают пустоту … – продолжил Сергей, нисколько не удивлённый Славиной эрудицией. – Это не цветистая ярмарка, Славка. Это рынок, где спекулируют временем. Тем самым временем, в котором мы живём… из которого уходим в Вечность или … – не сумел подобрать он нужное слово.
– В забвение, – подсказал ему собеседник. – Время не продаётся Скиф. Оно от Бога.
– На валютном рынке, Славка, каждая секунда, каждое мгновение продаётся… Время наполняется рыночной стоимостью. Время – деньги. Слыхал поди?
– Зелёным зельем наполняется, которое твой терминал наливает в пробирки … – догадался Слава.
– Им. Ростовщики давно временем спекулируют. Самый выгодный товар. Потому что у Бога уворованный… Оттуда выжимают в ад бессмертные души, заполняют время рыночной стоимостью и продают. Сейчас ростовщиков банки заменили – от перемены слагаемых сумма только увеличивается. И… – Сергей замолчал. Он волновался, никак не решался перейти границу, за которой лежало признание.
– Говори! Всё рассказывай, как есть! – жёстко приказал Слава.
– И я, Славка, валютный спекулянт, трейдер… убийца и потрошитель времени, – с какой-то безысходностью признался Сергей. – Сам у себя путь из-под ног распродаю…
– Свою душу выжал из времени? На рыночную стоимость поменял?
– Хуже. Я служивый в армии перекупщиков – тех, что души перепродают. Знаешь кому?
– Раньше дьявол шибко людскими душами интересовался.
– И сейчас не меньше интересуется. В людях Бога убили. Вместо него дьявол подсел… Что таких, как я, ждёт, а, Славка?
– Небытие наверное?.. – безжалостно ответил Слава. Смятение Сергея открылось перед ним иными гранями, не вызывающими ничего, кроме раздражения. – Я думал, что небытие с беспамятством связано. Посложнее оказывается всё... Да! Уйдёшь в небытие со своей армией и с нажитыми капиталами!
Сергей сник. Он потянулся за туркой, хотел разлить остатки кофе. Холёная турка презрительно выскочила из дрожащих рук хозяина, который предал собственное благополучие. Она расколола тонкую фарфоровую чашечку, по белой скатерти расползлось грязное коричнево-чёрное пятно. Сергей тупо смотрел на это пятно.
– Вот так… грязью… ароматной грязью себя обгадил.
Он ладонью растер по скатерти остатки кофейной гущи – Славе почудилось, будто пятно обрело некий зловещий лик; казалось, оно открыло мерзкий зёв, чтобы заглотить его друга... Друга ли?..
– Скиф, я с экономикой не в ладах, не все понимаю. Прости… – примирительно произнёс он.
– Да нет, правильно ты всё понял. В небытие… – Сергей стряхнул оцепенение, оторвал ладонь от кофейного пятна, обтёр её о чистый конец скатерти и махнул рукой в сторону компьютера:
– Пойдем к терминалу, там всё наглядно – бесконечное движение в небытие.
Компьютер безостановочно исполнял свою работу – наполнял зелёным зельем пробирки, словно угодливый казначей что-то подсчитывал, изредка попискивал, заставляя Сергея нервно вздрагивать.
Они подошли к компьютерному столику.
– Это движения валют, – ткнул пальцем Сергей в извивающуюся змею графика. – Пробирки, как ты их называешь, наполняются рыночной стоимостью. Времена бывают и хорошие, и плохие. Если валютный спекулянт угадывает, через какое состояние проходит путь времени, то и улучшение, и бедствие приносят ему прибыль. Он всегда в выигрыше…
– Или в проигрыше, – отчетливо высветилась перед непосвящённым вторая сторона медали.
– Или в проигрыше… – подтвердил Сергей. – Проигравших в разы больше. Валютные спекулянты – это комары на живом теле экономики. Комарам не важно, радуется это тело или печалится, здорово оно или болеет. Они просто сосут кровь… пока их не прихлопнут.
– Судя по твоим апартаментам, которые я помню, как старую квартирку твоей бабушки, и по чёрной икре, из-под которой не видно хлеба, ты к проигравшим не относишься, – сухо заметил Слава.
– Не отношусь, – уныло ответил трейдер, – Быстро бы наигрался с этой заразой… Большую часть комаров прихлопывают сразу. Некоторым дают напиться кровушки. Я уже три года на этом рынке. Выигрываю. Ощущение, что меня в рассрочку покупают… Или откармливают? Зачем? И отказаться силы не достаёт…
«Если за хвост дьяволу уцепился – ручонки приклеиваются, – вспомнил Слава один из разговоров с мудрым дядей Васей, – Так и будешь к нему прилепленный жить, пока дьявол хвостом не махнет да тебя в преисподнюю не скинет – здесь ли, на земле, под землей ли. Всё едино – скинет»
– Уж лучше свое корыто, хоть и разбито, чем душа в преисподней зарыта, – он не заметил, что последние слова Наставника произнес вслух.
– Я, Славка, давно об этом думаю… – окончание дяди Васиной мысли совпало с переживаниями Сергея. – Как душу свою спасти?
– В храм отдай накопления, чтобы там за искупление твоей души молились.
Сергей невесело усмехнулся:
– К старцу ездил – совета спрашивал. Златого тельца Бог в жертву не примет! В храм люди от души, от сердца отдают, а не от избытка злата. Так старец сказал. Я на лечение детей перечислял… Нет от пустых денег проку, Славка! Помнишь, в экспедиции нам бабулька быличку рассказывала, как к ней бес в образе мужа ходил? Ночами по хояйству хлопотал, а поутру оказывалось, что работа его пустопорожняя… Так и у меня – не пошло лечение впрок… Не принимают грех ни вера, ни милосердие, ни любовь… Пробовал ставить против тренда – так эта змеюка называется. Тренд разворачивается. Дьявольское наваждение!
– Прекрати вообще ставки делать…
– Не могу! Вербует меня дьявол, не выпускает душу из своих лапищ… Если только уехать куда подальше, куда Форекс лапищи дотянуть не может… Славка, возьми меня в экспедицию, – уже жалобно попросил Сергей. – В деревнях мудрые люди живут, подскажут, как нечистого изгнать. Рябиновая вица, какой та бабулька беса отогнала, здесь не поможет…
***
Так вот где ее логово! Чара там, где деньги и пустота. Она скупает души, скупает планету, оставляя взамен пустоту. Как он раньше не догадался!? На Форексе были деньги. Много денег. Больше, чем на Земле. И эти деньги были пустыми, как было пустым время, из которого вытравили людские души. Пустые деньги в опустошённом времени сеяли смерть так же, как сеяла её пожирающая Землю пустота. Сети нужны Чаре для того, чобы растекающиеся по ним пустые денежные потоки вымывали из Земли остатки жизни. Жизнь становилась всё дороже, но дороговизна эта была мнимой, ибо жизнь не творилась, но скупалась за пустые деньги.
БЕСПРЕСТАННО БУДУТ МУЧИТЬ И ИССУШАТЬ ЛЮДЕЙ ЖАЖДА ОБОГАЩЕНИЯ И СТРЕМЛЕНИЕ ВСЕВОЗМОЖНЫМИ ХИТРОСТЯМИ ОБМАНУТЬ, ОБМЕРИТЬ И ОБВЕШАТЬ ДРУГОГО. БОГАТЫЕ БУДУТ АЛЧНО СТРЕМИТЬСЯ ДАЖЕ К САМОМУ НИЧТОЖНОМУ ПРИОБРЕТЕНИЮ, ОТБИРАТЬ ДОСТОЯНИЕ У БЕДНЯКОВ, У МНОГОСЕМЕЙНЫХ И ВДОВ. ОБМАНОМ БУДУТ ПРИСВАИВАТЬ ОНИ БОГАТСТВА, ОСТАВЛЕННЫЕ НА ХРАНЕНИЕ, – гласил древний Апокалипсис из зелёной ученической тетрадки.
Непомерная гордыня властителей, желающих уподобиться богам, в глубокой древности открыла тщательно запечатанный вход Злу, которое посулило сделать их равными богам. С тех пор Зло победоносно шествует по миру, развращает народы и государства и, возвеличив их, сталкивает с затянутого чёрной моросью Олимпа в пропасть.
Вот почему Чара неуловима! Попробуй поймать то, чего нет! Спрятанную в сетях пустоту!..
Слава оторвал взгляд от завлекательной картинки графика. «…Из носителей стоимости деньги превратились в суррогаты стоимости…» – крутилась в голове фраза из Википедии.
– Скиф, получается, что валютный рынок приращивает пустоту?
– Валютный рынок, Славка, это рваная зияющая рана на живом теле. Ловушка, прикрытая банковскими сетями. Здесь нет денег. Только цифры… А нули к ним – это пузырьки тонущей жизни… её утягивает в бездну сеть.
– Но ведь за счет чего-то нули должны прирастать?
Сергей встал из-за компьютера, открыл в фальшивой стене потайной бар и достал бутылку коньяка.
– За счет выпотрошенных душ… Я проверял! Созревание урожая наркоты и оживление на финансовых рынках совпадают. Много ещё чего… Кому-то очень нужно сокращение людей на Земле… Наркотики – это лишь часть большой войны, Славка. Людей программируют на суицид, аборты, однополые браки… На нули…
Он покрутил бутылку в руках, вытащил пробку, понюхал, но, поймав презрительный взгляд друга, решительно ушёл за барную стойку и выбулькал бутылку в припрятанную там раковину.
Славе показалось, что в мягкотелое существо, выдавившее из себя признанием гнилостность, возвращается душа прежнего Скифа – могучего, решительного, несокрушимого бойца. Когда-то, ещё в студенческие годы Скиф сказал, что если и будет воевать, то только «за»: за веру, за страну, за народ, и никогда «против». Возмужавший Скиф жаждал войны «против» – против той мерзости, в которую он погрузился. Ибо в войне «за» можно победить только через войну «против».
Напряжённую тишину прорезал телефонный звонок.
– Да, это я. Хорошо. Буду. – Заигравшие на щеках Скифа желваки подтвердили Славино предположение.
– Хочешь, Славка, побывать в логове Тьмы?
– Ты знаешь туда вход? – безразлично спросил Слава; ему стало до зевоты скучна тема грязных засаленных бумажек, даже уже и не бумажек, а засаленной, заляпанной грязными руками денежной цифири.
– Знаю… В норку… – осёкся валютный спекулянт. – Логово состоит из нор и переходов между ними… По всему миру, на разных уровнях доступа… Дьявол – это ведь не одно какое-то цельное существо, это множество… людей, – нехотя выдавил он последнее признание. – Людей с целиком или отчасти проданными душами.
– У нас в городе есть нора? – не стал зацепляться за «дьявола» Слава.
– Везде есть… – коротко отрезал Скиф; он как-то вдруг преобразился: подтянулся, по-хищнически напрягся. – Поехали.
3
Они вышли из дома. Мигнула фарами огромная серебристая Ауди, высветив ощереную пасть радиатора.
– Твоя? – с некоторой завистью спросил Слава, мысленно поставив рядышком с Ауди неуклюжий УАЗик, на котором с недавнего времени он начал бороздить просторы сельского бездорожья.
– Моя, – равнодушно бросил Скиф. – Немцы не мытьём, так катаньем в Россию въехали. Безобидные стали народишки в Европе, вежливую войну теперь ведут, интеллигентную. Тщедушные душонки из верёвок размочалили на нитки... Да не в народах дело. Им тоже, как и нам мозги набекрень сворачивают...
Он явно что-то не договаривал. Слава и не настаивал. Наверняка, в логове хранится много чёрных тайн. Меньше знаешь – крепче спишь, больше вероятности, что во сне не попадёшь в когтистые лапы. Скиф приоткрыл покрывало, этого пока достаточно. И так слишком часто Чара мельтешит перед глазами, будто сгущает тьмой воздух…
Ауди легко и почти бесшумно тронулась с места. Слава удобно откинулся в кресле:
– А ведь такая тачка, Скиф, мечта подавляющей части населения России.
– Слышал я эту рыдательную песенку, на каждом шагу поют: ах, жаль, что немцы войну проиграли, ах, жаль, что победа досталася нам… – шутливо проныл удачливый бизнесмен.
– Не песенка это… Сознания людей с ног на голову переставлены – не человек Отечеству служит, а государство к нему прислугой поставлено. Даже и у тебя, верующего человека, мозги набекрень свёрнуты. От твоих спекуляций много ли проку государству? Наверняка даже налоги не платишь. А от государства, небось, услуги требуешь.
Мгновенно сменив тон, Сергей зло буркнул:
– Требую. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
– Кто же его паршивой-то овцой делает, Скиф? – взвился Слава. И сам же ответил: – Только твоё свёрнутое набекрень сознание, в котором и Отечество, и государство, и власти, – всё в одну навозную кучу свалено. Ведь если священник тебе не нравится, ты православную веру не отринешь?
– Не отрину, – согласился Сергей.
– А ты попробуй отделить зёрна от плевел. Государство выше власти, которая в нём правит. Если самодержавного Государя убрали, то теперь ответственность за государство каждый человек несёт. А Отечество и до государства существовало. Оно в другой плоскости находится. Государство Отечеству лишь прочности придаёт.
– Демагог ты, Славка, – попытался вывернуться Сергей из неудобного разговора.
– А ты антисистемщик… сетевик, – мгновенно отпарировал Слава и, памятуя наставления дяди Васи, сложил «лист» так, чтобы точки на разных его краях соприкоснулись:
– Если власть не от Бога, значит от кого-то ему супротивного. И этот супротивник Бога через власть разваливает государство, чтобы развалить Отечество. А теперь давай ещё повыше поднимемся. «Отче наш, иже еси на небесех…» Земной мир есть отражение небесного. Через служение Отечеству наши отцы, деды, прадеды поднялись на небеса, к этому самому Отче. А ты кому служишь? Форекс, Скиф – это цветочки. Ягодки, которые из цветочков вырастают – отрицание Отечества. Это страшно!
Удар с этой стороны был для Сергея неожиданным. Он примолк и переключил внимание на дорогу, о чём-то размышляя.
Слава тоже отвернулся и стал смотреть на проплывающие мимо ровные ряды фонарей, неоновые вывески, мигающие огни рекламы. В Стрелице не было фонарей. Там было высокое звёздное небо. А зимой – чистые белые сугробы; они освещали деревню волшебным светом. И только осенью, когда звёзды скрывались за низкими тучами, деревня погружалась в беспроглядную ночную темноту. В самую первую свою стрелицкую осень Слава повесил на угол дома фонарь с тусклой лампочкой. Утром в окно заколотил разъярённый дед Валера:
– Ты пошто свет-от всю ноченьку палишь, бестолочь городская? Ночью спать надобно, а не улку светить. Ишь, барин какой тут обселился. Ну-ко-ся, выключай своё изобретенье. Нечего глупости удумывать, не в городе.
…Сергей сбавил скорость. Мимо проплыла вывеска одного из самых престижных городских ресторанов – «Логово».
– Это и есть твоё логово? – спросил разочарованный Слава. – Не метафора?
Сергей, как показалось, ответил высокомерно, хотя на кого направлено это высокомерие, было не вполне понятно:
– Никаких метафор. Никакой поэтики! Исключительно животная прагматика: деньги пересчитать, пожрать, женщину снять, переспать, снова идти деньги считать… Нет, это не логово… воплощение несбыточной фантазии небольшой части наших сограждан о зверином логове. Самих зверей скоро увидишь. Но звери – прислуга. А в ресторане – заклеймённые проклятьем животной жизни рабы. Богатые ли, бедные ли – рабы.
– Ну и циником ты стал, Серёга! – поразился Слава, некогда знавший в Скифе совсем иного человека.
– Не будь слепцом, Славка. Вспомни основные признаки рабовладельческого строя, убери словоблудие и вранину и посмотри вокруг… Вот он – свободный… – указал Сергей на спящего на скамейке бомжа, – …что натопал, то и полопал. Спит себе счастливым сном безгрешного младенца…
– Мы к служителям едем, к зверям? Ниже – животные, рабы. А кто рабовладельцы? И где? – спросил Слава.
– Только что ты мне объяснил – всё на свои места расставил: Бог, люди, рабы-животные, слуги Антихристовы – звери. А рабовладельцы – сам Антихрист, воплощённый в не-человеках. На нижние уровни логова, где он пребывает, нам с тобой хода нет. «Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа», – процитировал Сергей известные герценовские слова. – На кухне побываем, где слуги жрачку Антихристу готовят. Рабам даже и сюда-то вход закрыт. Бесперспективные … Никто и зовут их Никак… Кусок пирога ухватили и давятся, чтобы ещё хоть кусочек успеть слопать…
– А ты – перспективный?
– Видимо… вход в логово открыли… Крест снимаю, когда Дьяволу прислуживаю… Переосмыслил теперь своё снятие креста, Славка, не от стыда снимаю, а от прислуживания.
Он снова замолчал и опустил стекло. Душные испарения ночной городской похоти выдавили из машины насыщенный химическим хвойным ароматом воздух кондиционера. Ауди вырулила во двор и остановилась перед глухими железными воротами. На обшарпанной краске ворот одинокий фонарь высвечивал матерные признания «в любви», которые обрамляли грозную надпись: «Объект охраняется злыми собаками».
Сергей неровно помигал фарами дальнего света. В воротах мгновенно распахнулась замаскированная облезлой краской маленькая дверца, выпустив дюжего здоровяка в чёрной форме охранника. Не глядя на охранника, «служитель Дьявола» приложил к протянутому им маленькому приборчику палец. Приборчик пискнул и загорелся приветливым зеленым светом.
– А это?... – спросил охранник, указывая на Славу.
– Со мной, – не удостоил его взглядом Сергей, внимательно изучая художества на воротах.
– Щас открою…
Охранник скрылся за дверцей. Ворота бесшумно откатились. Машина неспешно въехала на грязный двор, заваленный какими-то ящиками, мусорными баками, искорёженными железками, нашла между ними проход и, не останавливаясь, пронырнула в так же бесшумно раскрывшиеся ворота огромного подземного гаража. Гараж, в отличие от двора, был девственно чист и роскошен; в свете фар заблистали ровные ряды разномастных дорогих машин, выложенные керамической плиткой пол и стены.
Ворота закрылись, и гараж осветился мёртвенно-холодным светом, подчёркивающим его великолепие.
Сергей подъехал к небольшой стеклянной кабинке, как выяснилось, к лифту. Не заглушая двигатель он вышел из машины, жестом пригласил войти в стеклянную кабинку Славу, нажал на табло единственную кнопочку, и кабинка мгновенно перенесла их вниз в полутёмный зал. Чёрные мягкие стены и такой же чёрный потолок поглощали свет и скрадывали пространство, создавая ощущение ирреальности. Круглые световые пятна извлекали из темноты столики с сидящими за ними господами и дамами. Отсутствие смокингов, фраков и вечерних платьев не вызывало сомнений в их респектабельности; значимость была нарисована на самодовольных физиономиях. Над залом негромко витали звуки скрипки. Они ложились в мягкую черноту, словно на подушку, уступая место новым звукам. «Моцарт, – отметил про себя Слава. – Попса не для господ. Интересно, ощущают ли они себя слугами? Нет, наверное неспособны к таким сильным ощущениям».
Поклончивый распорядитель зала с крючковатым носом и мефистофелевской бородкой проводил вновь прибывших посетителей за свободный столик. Как только они опустились в удобные облегающие кресла, стеклянный стол засветился неназойливым светом и нарисовал вокруг себя мягкое световое пятно. Световые пятна в зале выделяли из бархатистой тьмы каждый столик, в то же время, обозначая их суверенность, отдельность от других.
В пятне выросла стройная белокурая официантка. Если всё увиденное до того производило впечатление чопорной роскоши, то официантка своим появлением сняла завесу чопорности: полупрозрачный коротенький фартучек легкомысленно прикрывал её почти обнажённое тело, которое похотливо изгибалось на высоких каблуках.
– Два эспрессо и два сока. Всё! – отрезал Сергей.
Официантка, сверкнув ягодицами, поспешно ретировалась.
– Тьфу, – сплюнул Сергей. – Чем-то возбудительным мажутся… служанки тьмы. Пытаются холодную гадючью кровь посетителей разжечь.
– Скиф, антихристовы слуги – обязательно богатые?
– Нет, Славка. Богатый и избранный – разные весовые категории. Избранный – как правило, богатый, но не каждый богатый может стать избранным.
– А как человек приходит к антихристову избранничеству?
– Скатиться вниз легче, чем подняться вверх. Через отрицание заповедей Бога. Через очарование кумиром…
– Через очарование Чарой, – негромко бросил в бархатистую темноту Слава.
Сергей не расслышал его последних слов, он оглядывался, кого-то выискивая. Наконец, остановил взгляд на белобрысом господине с бульдожьим лицом.
– Посиди чуток, Славка. Поосмотрись. Здесь интереснейшие экземпляры попадаются. Я быстренько… без особой нужды сюда не хожу.
Он исчез в темноте и проявился в световом пятне рядом с бульдогообразным господином и смазливым пареньком, поедавшим господина преданно-рабским взглядом.
***
Володька влюблённо смотрел на Аркадия Валерьевича. Тестю нравилось почитание его особы – хоть словом, хоть взглядом; от лести, даже и самой грубой, из злобного бульдога он мгновенного превращался в разнеженного большого и толстого кота. Хотя… если Аркадию Валерьевичу что-то не нравилось, обратное превращение могло быть столь же мгновенным. Как хладнокровно он пристрелил того сморщенного стручка, что ползал перед ним на коленях и целовал ноги! Стручок входил в состав совета директоров банка, но, поддавшись жалости, посмел нарушить правила, выработанные Великими. А нарушение правил карается смертью! Аркадий Валерьевич был депутатом, он знал и строго соблюдал законы! И не допускал в их исполнении ни капли жалости! Володька безумно гордился, что был свидетелем, почти соучастником казни избранным избранного! Когда-то и он получит право карать и миловать!.. Тесть приобщал его к миру избранных постепенно; пользуясь Володькиным телом, он закалял его дух, за что Володька был ему бесконечно благодарен.
Аркадий Валерьевич уже предупредил, что его юный друг понравился важному человеку, и этот поход в логово – его последняя милость. Володька особо и не переживал по этому поводу: своё тесть может отдать только тому, кто стоит выше него на лестнице избранничества. Смена покровителя – это подъём на следующую ступеньку. То, что каждая ступенька оплачивается телом, Володька уяснил себе давно и прочно. Лишь бы новый хозяин хорошо платил, тянул за собой ещё выше и оберегал от опасностей.
Может быть он поможет восстановиться и в универе? Корочки-то, конечно, можно купить, а вот Светлинку… Володька гнал от себя её образ, он сознавал, что в мире избранных нет и не должно быть романтических пристрастий, тщательно скрывал свою неразделённую любовь от Аркадия Валерьевича и… ничего не мог с собой поделать. Светлинка дразнила его голубыми глазами, оттенёнными чёрными локонами волос, восхитительными формами, угадываемыми под широкими штанами, футболками и свитерами, своей стройностью и строгостью. Только ради неё он учился в универе, только ради неё он бахвалился перед сокурсниками своим финансовым благополучием и фирменными шмотками, только она вдохновляла его на создание музыкальных фантазий! Но Светлинка была к нему безразлична. Сколько раз он мысленно раздевал искусительницу, представлял её тело, когда мял очередную потаскушку! И не решался к ней подступиться, каждый раз наталкиваясь на равнодушный, а в конфликте с университетской группой и ненавидящий взгляд.
Памятуя уроки Аркадия Валерьевича, Володька заплатил крупную сумму за изнасилование Светлинки, втайне надеясь, что тогда-то её гордость будет сломлена. Но на следующий же вечер секс-киллер явился с в кровь расцарапанной рожей, швырнул ему заплаченный аванс, отсчитав половину за подпорченную физиономию, и предложил самому разбираться с этой злобной кошкой.
Аркадий Валерьевич не стал защищать Володьку от сопляков, изгнавших его юного друга из универа. Конечно, для депутата это мелочь. Он лишь посмеялся и предложил на выбор диплом любого вуза. И без выбора… свою дочку в жёны. Правила зубатой игры не позволяли отказаться от оказанного доверия.
Избалованная Анжелика физически не выносила постоянства. Мужа ей хватило ровно на неделю, по крайней мере, она утверждала, что в первую неделю она делила постель только с ним . Тело жёнушки требовало разных рук и разнообразных утех. Володька потакал женской слабости, сам выискивал ей состоятельных партнёров и получал от них хорошую плату за пользование своей женой и дочерью депутата.
В принципе, довольны были все: Анжелика получала всё возможное разнообразие утех, Володька стремительно приращивал капитал, любовники жены готовы были платить за её тело и оптом, и в розницу. Конечно же, тесть знал маленькие семейные секреты. Он снисходительно взирал на них со своей величавой колокольни: мужчины услаждали его дочь, сам же он пользовался телом её мужа. И тоже приращивал Володькин капитал. Прочные физические связи были частью мира избранных, а семья – подобием щупалец спрута, втягивающим в свои объятия всех и всё, что попадается на пути.
Аркадий Валерьевич редко брал Володьку в скрытое от глаз логово, где неофит мог ощутить свою причастность к кругу почти небожителей. Избранным было позволено всё, но они отнюдь не кичились своей вседозволенностью, они лишь скромно ею пользовались – без софитов и толп журналистов, без теленовостей и передовиц в газетах и журналах. Только их дворцы, автомобили и ещё более лица выдавали принадлежность к властителям сего бренного мира. «Прах уйдет к праху. Но прежде, чем стать прахом, он должен испытать все радости жизни, – внушал ему тесть. – Но, если ты не стоишь на самой вершине Олимпа, будь осторожен. Вехи своего благополучия должен знать только ты и никто иной. Растопчи свою похвальбу. Деньги нужны для того, чтобы приращивать деньги, а не для того, чтобы дразнить ими рабов. И на всю жизнь запомни, мой юный друг, нет опаснее зверя, чем твой партнёр. Если не съешь его ты, он обязательно съест тебя. Выцарапываются в избранничество только одиночки. Бери пример со Скифа…»
Володька безумно завидовал Скифу, ненавидел его и преклонялся перед ним. Скиф открыто презирал не только соплеменников-трейдеров, но и весь круг избранных. Однажды в задумчивости он поздоровался с Володькой за руку и потом долго демонстративно вытирал ладонь влажной салфеткой. Он был одиночкой. Он фактически никогда не проигрывал на Форексе, хотя и не гнался за выигрышем. «Трудолюбивая пчёлка-одиночка, – отзывался о нём тесть. – В кулак такую пчёлку не схватить – укусит, а сетью опутать да цепочку на шею накинуть – будет мёд таскать. Из таких получаются замечательные рабы. Вот только как его в полон взять?»
Сегодня он объявил, что время Скифа пришло, и взял с собой в логово Володьку, чтобы преподать ему урок пленения пчёлок-одиночек.
– Сегодня буду брать Скифа. Он вполне окреп на дармовых харчах, – сказал тесть. – Хозяин силён крепкими рабами. Пойдёшь со мной, – приказал он. – Поймёшь, для чего я того банковского служаку продырявил.
Скиф пришёл не один, с каким-то бородатым парнем явно не из круга избранных. Володька почувствовал, как напрягся, а затем вдруг повеселел Аркадий Валерьевич. Он залпом выпил коньяк и откинулся в кресле:
– Ловил карася, а поймал осетра, – радостно сказал тесть, пыхнув сигарой, и добавил непонятное Володьке: – Чара всегда платит наличными.
Володька, дабы не выказать себя полным идиотом, не стал выспрашивать. Лишнее знать не полагалось. Сеть при необходимости сама раскроет свои тайны. Или не раскроет...
***
Да, вне всякого сомнения это был он, тот самый слав – так почему-то сразу назвал его Аркадий Валерьевич Воронин, когда Джон положил перед ним фотографию молодого человека и тихо, но жёстко приказал:
– Запомни этого парня. В лицо. Он – один из тех, у кого может быть детонатор катастрофы… И он слишком много знает.
– Его надо убрать? – спросил Воронин, развалясь в кресле и раскуривая сигару. Правила предполагали, что Джон пришёл на приём к депутату, хотя в другой ситуации Воронин не погнушался бы облизать чёрные лаковые ботинки подобострастно склонившегося перед ним посетителя.
– Нет. Он нам нужен живой… До поры. Парня надо найти. Его квартира стоит пустая. Но он где-то поблизости и иногда в ней появляется. В вашей бестолковой России искать человека – что искать иголку в стоге сена, – раздражённо добавил заокеанский друг. Он отлично владел не только русским языком, но и крылатыми простонародными выражениями; иногда Воронину казалось, что Джон знает Россию даже лучше самих россиян. Было понятно и совершенно необоснованное раздражение заокеанского друга депутатской деятельностью Воронина. Но и у них на просвещенном Западе тоже не всё так совершенно, как они хотели бы думать. «Своих сначала разметьте, а потом уж о стоге сена думайте, – мысленно вскипел он. – Чтобы сено сгнило, время нужно – кому как не вам это знать?» Но ответил Джону вежливо:
– Я не уподобляюсь дремучим простолюдинам, Евгений. Иголку из стога сена достают магнитом. Парня отыщу. Это всё?
– Нет. Отработай все его контакты, выяви места пребывания и отследи все перемещения. И ещё… Нельзя допускать его в Светицу – есть у вас на карте такое дикое местечко. А конкретно, в Заборье, – ткнул он пальцем в пустое место на огромной подробной карте. – Официально деревни уже не существует. Но там какая-то странная белая дыра. Мы не можем туда проникнуть, ничем не можем её заткнуть. Если у парня есть детонатор, то в Заборье может храниться заряд, по сравнению с которым самое совершенное оружие окажется лишь детской игрушкой… Услуга будет хорошо оплачена, – масляно прищурил глаза Джон.
Аркадий Валерьевич не стал уточнять про детонатор и заряд. Он всего лишь менеджер. Хозяевам виднее. Он должен лишь исполнять их распоряжения. Но исполнение этого распоряжения оказалось и в самом деле задачкой не из лёгких. Говоря о магните, которым достают иголку, Воронин, откровенно говоря, блефовал. Магнита у него не было. Привычные подкуп, шантаж, применение властных полномочий он отмёл сразу. Да и к кому их применять? К парню, который ни от кого не скрывается, просто не считает нужным сообщать о своём местонахождении. Подключить официальный розыск – значит связать свое имя с человеком, который «до поры». Пришлось надеяться только на собственную службу безопасности.
Да, Джон был прав, настаивая на скорейшем внедрении маленьких электронных человекоуправителей. Вся техническая инфраструктура готова, проект тормозится банальной людской косностью, хотя и в этом направлении сделано не так уж мало: отлаженный наркотрафик, мгновенно по команде «фас» рвущиеся с цепи СМИ, сексуальное просвещение, готовая принять любые новшества молодёжь… Чтобы стог сена сгнил, должно пройти время!
Но факт оставался фактом: поиск слава затянулся.
По прописке, как и упреждал Джон, вверенного Воронину потенциального террориста не оказалось. Застарелый слой пыли свидетельствовал, что парень появляется здесь крайне редко.
В институте, где работал слав, сообщили, что поскольку Вячеслав Андреевич занимается научными изысканиями, ему предоставлен свободный график работы. Он появится на рабочем месте, когда завершит очередное исследование. Руководство института даже не настояло, чтобы сотрудник оставил свой контактный телефон. Обычное русское головотяпство помноженное на научную безалаберность, слабые коммуникационные сети и переизбыток населения! Аркадий Валерьевич, едва сдерживая ярость, язвительно-вежливо попросил сообщить о появлении работника на рабочем месте…
Ищейки Воронина безуспешно прочесали город. А слав здесь! И с кем!? Со Скифом, которому Воронин назначил в логове встречу. Вот он – магнит! Несомненно, после того, как Воронин подобрал и выходил чёрную ворону с перебитым крылом, она стала его скромным ангелом-хранителем. Воронину однажды даже приснилось, что в какой-то прошлой жизни он сам был чёрной вороной и с наслаждением выклёвывал глаза потемнелым иконописным ликам. Он проснулся среди ночи, погладил ворону, положил в золочёную тарелочку её любимого лакомства – толстых зелёных червей, а потом тщательно пересмотрел иконы в своём собрании и долго перед зеркалом мял свой нос, пытаясь придать ему подобие вороньего клюва.
Мысли вихрились, перескакивая с одного на другое. Наряду с радостью от несомненной удачи, из их клубка выполз червячок сомнения. А что если Скиф тоже работает на властелинов мира? И слава он привёл сюда, чтобы насмеяться над пытающимся заполучить сильного раба Ворониным. В этом случае карьера Воронина резко изогнётся вниз, тогда как карьера Скифа мгновенно пойдёт в гору.
Однако колебания – удел слабых. Воронин откинул червячка сомнения в золочёное блюдце чёрной вороны.
– Этот бородач твой, Володенька, – кивнул он в сторону слава. – Это твой шанс. Если ты им воспользуешься, перескочишь в мир избранных. Инструкции получишь позже… – И степенно указал на кресло вынырнувшему из тьмы зала Скифу.
Скиф даже и не кивнул Володьке, не подал он руки и Аркадию Валерьевичу, а легко, несмотря на свою могучесть, уселся в кресло:
– Слушаю… ваше предложение…
***
Официантка принесла заказ, похотливо изогнулась, выставляя на стол стаканы и чашки, призывно глянула на Славу, столкнулась с его отчужденным взглядом и снова, как и в первый раз, мгновенно ретировалась.
Слава, глотнул крепчайшего кофе и задумался, прокручивая в памяти разговор с Сергеем: «У Чары столько же имён и обличий, сколько есть их у Зла. Трудно разглядеть за красивой оболочкой шевеление клубка червей, невозможно выделить в беспросветной тьме Тьму. Как её ни назови, она останется Тьмой: Чара ли, Дьявол ли, Антихрист ли. И только наполненность светом не оставляет Тьме лазейки внутрь человека. Что помешало Скифу разглядеть Тьму? Крест носил… в церковь ходил… молился… Почему всепобеждающая вера не отогнала от него мерзких бесей? Только ли вера удерживает человека в пределах Священного Закона? А на чём стоит вера? На прочном фундаменте жизни, той жизни, которой жили дед Микиша, Василий Петрович, которой жило множество людей, рассевающих по земле жизнь.
Скиф хочет поехать в экспедицию. Прикоснувшись к небытию он осознал, что последние люди из последних сил хранят жизнь, сохранёнными в памяти антивирусными программами не пропускают в неё смерть. «Твоя гусельная игра – программа… песенки, что мне бабушка пела… Пляска – это тоже программа. Изба, печка, стол, кринка, образа на божничке, бабушкин старинный сарафан, как она учила косу держать и корову доить, как пироги стряпала и в печь садила, – всё это программы, которые человека от тлена охраняют…» – сказала программистка Светлинка, когда он вызвал её на откровение. Обязательно надо взять Скифа в путешествие по деревням! И ехать как можно скорее, пока в нём не угасла вспыхнувшая искра!»
Скиф вернулся так же стремительно, как и исчез. Внешне спокойный, раздающий по сторонам вежливые улыбки, он буквально выдернул Славу из кресла, процедив сквозь зубы:
– Поехали из гадюшника.
Ауди, чисто вымытая, ждала их в ряду сверкающего автовеликолепия. Сергей проходя сквозь этот ряд, зло и незаметно сплюнул на огромного широкозадого «Хаммера», по чему Слава догадался, что это была машина белобрысого «бульдога».
4
– В совет директоров банка предложил войти, – сказал Сергей, когда металлические ворота за ними сомкнулись. – …вместо мужика, который почил с пулей во лбу.
– Ты согласился? – напрягся Слава. Вот тебе и съездили в экспедицию! Вот и спас Скифа! Ни один уважающий себя банкир за черту города и носа не высунет, тем более, не поедет туда, где люди живут полунатуральным хозяйством и давно забыли, что такое деньги. А если захочет обратить людей в рабство, пошлёт отряд мошенников… Впрочем, сейчас аборигены банкирам не нужны. Им нужна свободная от людей территория. Они посадят на неё рабов, завезённых с иных земель. Ибо те, кто испокон веку поливал свою землю потом и кровью, никогда не станет на ней рабом. Он будет видеть в пришельцах захватчиков и невидимо глазу завоевателя копить силы, чтобы изгнать его со своей земли. Нет! Скиф не такой! Скиф – не хазарин. Он не проскользнёт ползучей гадиной, чтобы присмотреть территории для новых владык жизни. Скиф поедет! Поедет, чтобы найти Истину! Ту самую Истину, которая коснулась Славы ещё в студенческие годы и затем начала расти в нём переливчатым самоцветом открываемого мира.
Сергей почувствовал его сомнения:
– Нет. Не согласился. Взял недельку на раздумья. А там исчезну из поля зрения… Теперь они меня не то что голыми руками, а и с танками не возьмут. Если в экспедиции получится место по сердцу найти, где-нибудь в деревне и осяду. – И невесело пошутил: – Мужик я здоровый, свободный, какая-нибудь молодушка примаком возьмёт.Когда поедем?
– Мне пара дней на сборы нужна. Ты когда будешь готов?
Лицо Сергея просветлело принятым и уже начавшим воплощаться решением. Ауди сбавила скорость, вписываясь в пустынную тишину улицы, по которой до того, распугивая тишину, царственно шипела шинами. Сергей вдруг резко крутнул руль, и машина ткнулась в безобразное монументальное произведение авангардного искусства, сдвинуло вместе с постаментом шар, оплетенный медными верёвками и цепями.
– Уже готов!
Столкновение было настолько неожиданным, что умышленность его Слава сразу и не понял:
– Ты что? Машину же помял, – глубоко вздохнул он, выравнивая сбитое ударом дыхание и успокаивая заколотившееся сердце.
Сергей зло улыбнулся, дал задний ход и еще раз протаранил монумент, спихнул его с тротуара под откос:
– Эх, пропадай, моя тачанка – все четыре колеса, уходи с людской дороги безобразная краса. Прощай, исчадие ада!
Скульптура и в самом деле напоминала собой исчадие ада. Несмотря на многочисленные протесты жителей, городские власти установили её, потому, что монумент, по их мнению, отражал реальность современного города. Но ещё важнее было то, что малоизвестный зарубежный ваятель подарил городу его «совершенно безвозмездно». Попервоначалу взрослые проходили мимо, опустив глаза, малыши жались к родителям, страшась выросшего на их пути сплетения цепей и верёвок, очень похожих на свитых в клубок змей, а ребятишки постарше тайком безуспешно пытались оторвать змей от шара. Но постепенно все притерпелись, и монумент, определяя люское бытие, стал довлеть и над улицей, и над сознаниями тех, кто решался бросить на него отстранённый взгляд.
– Ты что Серега? С ума сошёл?
– Нет, наоборот, зашёл на ум. Зашёл на ум, зашёл на ум! – пропел Сергей, словно юродивый. – Первого сентября бабушка меня в школу всегда благословляла: «Прокоп да Наум, наведите чадо на ум». Сегодня ведь первое сентября, Славка! Новый учебный год начался. И для ребятишек, и для меня, и для тебя тоже! Доброе дело сделали – страхоту с пути убрали!
Он вырулил обратно на дорогу и неспешно покатил дальше, выглядывая, не стоит ли на пути ещё какое безобразие. Слава наконец пришёл в себя от его причуды:
– Да не страхоты жалко-то. Машину… Ремонтировать придётся.
Сергей загадочно улыбнулся:
– Не придётся… Сегодня первое сентября, Славка! И для немчуры новая жизнь сегодня наступит.
– Что ты ещё задумал?
– Тебе нужна эта машина?
Слава, осознав, что Сергей хочет избавиться от Ауди, прикинул свои необходимости, желания и возможности:
– На кой она мне? Задницу по городу возить? В экспедицию на такой не поедешь, мужики увидят – сразу обрезы из загашников подостают…
– А мне на кой? Задницу возить? Мы-то с тобой – что, не мужики? Прикончим немчуру, и концы в воду…
Сергей явно задумал что-то, что не вписывалось в рамки обыденного понимания. Он весело и зло ухмылялся. Наконец, вырурулил к заброшенному речному порту.
Ещё не так давно маленькие теплоходики «Заря» вываливали на пристань обвешанных котомками сельских тёток, крепких деревенских парней и щербатых мужиков, с любопытством взирающих на городскую сутолуку. Степенно выходили из нутра теплохода нарядные полугородские дамочки, изо всех сил цепляющиеся за свои родовые корни, вели за руку благовоспитанных детишек, которые широко раскрыли глаза при входе в глубины земли да так и забыли прикрыть их пушистыми ресницами. Бережно несли кожаные портфели сельские служащие и городские проверяющие этих служащих, волоком вытаскивали огромные рюкзаки туристы… Когда-то отсюда Слава отбывал в неизвестность, туда, где, казалось, был край света. Но за ним оказывался следующий край… потом ещё… и ещё. Края света не было! В какой-то момент полярность полюсов для него поменялась, и возвращение в город стало ощущаться возвращением из глубинного центра земли на её периферию.
Сейчас, в силу дороговизны водных путешествий, пристань молчаливо прозябала в забытьи. Тусклый фонарь высвечивал стоящие бок о бок прогулочный теплоходик, два катерка и старую ржавую баржу. Ауди вырулила на полуосвещённый причал. Из скромной отдельно стоящей каптёрки неспешно вышел мужичок-сторож, долженствующий изображать зубатого охранника.
– Кто такие? Чего здесь надоть? Ну-ко проваливай, а не то ружьё возьму, – пугнул он посетителей дребезжащим деревенским говорком. Но, увидев знакомого бизнесмена, который, видимо, не раз приезжал сюда и раньше по каким-то надобностям, щербато улыбнулся:
– А-а-а. Ты-ы-ы? Каким ветром занесло в нашу тихую гавань?
Сергей вытащил из кармана и положил в руку мужичку пачку денег.
– Твоя тихая гавань подойдёт для последнего причала?
Мужичок остолбенело помял пачку в руках, загнул уголки нескольких бумажек, неосознанно пытаясь определить сумму неожиданно свалившегося богатства: Наконец вымолвил:
– А что? Конечно могёт… для причала. Пришвартуем кого угодно. Только капитань уж в этом деле сам. Я не помощник. Его убивать будешь? – указал он на сидевшего в машине Славу. – Али привёз жмурика? Да мне хоть как… По речке топляком запустим, за ночь-то эвоно куда унесёт, – внезапно расхрабрился мужичок.
Сергей грубо перебил его:
– И часто ты отсюда ночами топляки пускаешь? Думаешь, если денег чуть больше зарплаты, то без жмурика не обошлось?
По интонации его голоса мужичок понял, что ошибся в своих предположениях, облегчённо вздохнул:
– Дак ить мы – люди простые и рассуждаем по-простому: коли убивают из-за денег, то и излишки денег не иначе, как убийством нажиты.
– Ладно, философ, в чём-то ты и прав. Только в жертву твоему речному царю принесём не человека, машину.
– Эту что ли? – удивился мужичок. – Хорошая машина-то.
Обошёл вокруг, увидел на передке глубокуя вмятину от протараненного монумента:
– Али сбил кого?
– Да что ты всё на смертоубийство-то думаешь? По-христиански никак рассудить не можешь, о любви к ближнему, например?.. Лучше помоги номера скрутить. – Сергей подал ему аккуратный инструментальный кейс: – Инструменты себе возьмёшь. Пригодятся.
Он достал из машины ещё одну отвёртку и при свете фонаря начал откручивать задний номер. Мужичок, кряхтя, присел у капота, бережно обтёр ладонью и без того чистый номер и ткнул отвёрткой в щеголеватые болты:
– Грех… Грех какой. На дежурстве телика насмотришься – сплошные убийства, в голову ничего путного не лезет. Не знаю уж, на что и подумать…
– Да тут и думать нечего, – вмешался Слава. – Человек не хочет иметь задний железный придаток. Тебе-то нужна такая машина?
– Что ты, что ты? – замахал руками мужичок. – На кой мне эдакая зверина. Зверина зверю положена, а мы – люди простые…
Он почти одновременно с Сергеем скрутил номер. Сергей перегнул номера пополам, вставил их друг в друга и зашвырнул далеко в реку:
– Прости, речка…
И обратился к соучастникам погребения роскоши:
– А теперь немчуру туда же скатим.
Мужичок ещё раз деловито обошёл машину.
– Стекло только одно чуток приоткрой. Пока до дна доберётся, отнесёт её от пристани. А подале от пристани даже и рота водолазов не отыщет. И откати ее назад. С разгону-то подале занырнёт.
Сергей отогнал машину на стартовую площадку, то есть ко въезду на причал, мужичок снял отгораживающую причал цепь, они дружно толкнули Ауди, машина разогналась, с негромким плеском нырнула в реку и быстро скрылась среди редких фонарных отсветов на чёрной речной ряби.
Сторож перекрестился:
– Всё. Почивай спокойно, зверина. Никто тебя здесь не потревожит…
– Ну вот, в одной базе данных данные перестали соответствовать реальности.
В голосе Сергея слышалось облегчение, будто он избавился не от удобной машины, а от какого-то непосильного груза. Слава понял, что потопление Ауди было для него символическим актом перехода от бесцельного существования под властью денег, затягивающего в себя, словно чёрный омут, к жизни, к которой, словно к солнцу, тянется всё сущее.
Сергей молча проводил Славу до дома. И только прощаясь, спросил:
– Когда к людям поедем?
– Послезавтра, – ответил Слава; по дороге он уже продумал экспедиционный маршрут и сейчас напряжённо соображал, насколько быстро по срокам сможет уложиться в его подготовку. – Завтра бы с удовольствием поехал. Не успеть подготовиться.
– Одни поедем?
– Девушку знакомую приглашу. Она тоже у людей хотела побывать. Двоих мужиков-то бабули испугаются. Шалят сейчас по деревням. Мужики пулёметы наготове держат, чтобы от чужаков отстреливаться, – грустно пошутил Слава. В его шутке была доля правды. Пулеметы не пулеметы, а чужаков в некогда приветно-добродушных деревнях уже не привечали, не спрашивая роду-племени, не спрашивая откуда и куда они пробираются. Мало кому было ведомо, что в земли, окружающие Светозарные заповедные земли, проникло Зло. Что Зло пробило выстроенные древними мудрецами обережные круги и Тьмою стремительно поглощало Добро, обрезая острым когтем пуповину, связываю его с жизнью….