АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ВТОРАЯ
Лужайка перед дворцом герцога.
(Входят Селия и Розалинда.)
СЕЛИЯ:
Прошу, сестрица, Розалинда, будь же веселей.
РОЗАЛИНДА:
Я, дорогая Селия, стараюсь веселиться в меру сил. Как может веселиться дочь отца, которого изгнали? Не можешь научить меня забыть отца, а значит требовать излишнего веселия не можешь.
СЕЛИЯ:
Меня ты так не любишь, как тебя я. Ведь если б дядя мой, твой изгнанный отец, изгнал бы
моего отца, а мы с тобой остались неразлучны, то я б заставила себя смотреть на твоего отца, как на родного. И ты бы также поступила, коль искренне, как я тебя, меня любила.
РОЗАЛИНДА:
Придётся мне от горя отстраниться, чтоб радостью подруги насладиться.
СЕЛИЯ:
Поскольку я единственная дочь, а остальных детей, похоже, и не будет, то, после смерти батюшки наследницей богатства будешь ты. Всё, что отец у брата силой отобрал, верну тебе с любовью. Верну, клянусь тебе я честью. А коли я обет нарушу, то пусть в чудовище немедля превращусь. Есть повод для веселья, Роза. Благоухай же, Роза, веселись.
РОЗАЛИНДА:
С момента этого, кузина, веселюсь и на забавы всякие горазда. А не влюбиться ль мне, сестричка, ради сей забавы?
СЕЛИЯ:
Затея хороша, когда она – затея, а не боле. Любить по-настоящему не смей! Да и забавой увлекаться - не резон. Ты выйти из неё должна с победой, отделавшись румянцем, да и только.
РОЗАЛИНДА:
И чем же мы сейчас займёмся?
СЕЛИЯ:
Давай-ка матушку-фортуну отвлечём от колеса насмешками своими и пусть дары её достанутся для всех.
РОЗАЛИНДА:
Не плохо было бы такое сотворить, а то ведь так неправильно она свои дары распределяет. Не видя нашей красоты, добрейшая, но глаз лишённая фортуна, обходит зачастую женщин стороной.
СЕЛИЯ:
Да. это так. Красивых добродетели лишает, а добродетельных лишает красоты.
РОЗАЛИНДА:
Там, где владычица – природа, места нет фортуне. Её удел – земные блага, ни лиц созданье, ни творенье тел. Всё это лишь во власти у природы.
(Входит Тачстоун.)
СЕЛИЯ:
Неужто так? А разве красоту, что создала природа, не может вдруг фортуна бросить в полымя? Природа, наградив нас острым словом, вдруг спотыкается о пакости фортуны,
прервав наш разговор явлением шута.
РОЗАЛИНДА:
Фортуна здесь действительно природе навредила, прервав природный ум явлением кретина.
СЕЛИЯ:
А может не фортуна, а природа, решив, что мы не тем умом наделены, чтоб рассуждать по праву о божественных делах, нас испытать желает дураком, поскольку дурость - пробный камень для сметливых. Вперёд же, остроумие! Куда тебя несёт?
ТАЧСТОУН:
Отец, сударыня, желает видеть вас.
СЕЛИЯ:
Тебя назначили послом?
ТАЧСТОУН:
Нет, ваша честь, меня об этом попросили.
РОЗАЛИНДА:
Где дурака учили клевете?
ТАЧСТОУН:
У рыцаря, который клялся честью, что пирожки – прекрасны, а горчица – дрянь. А я же заявил, что дрянь – пирог, горчица – просто прелесть. И всё же – рыцарь в данном случае не лгал.
СЕЛИЯ:
Ты, кладезь всех наук, как нам докажешь это?
РОЗАЛИНДА:
Да-да, сними намордник мудрости своей.
ТАЧСТОУН:
Ступите шаг вперед и бородою собственной клянитесь, что я плут.
СЕЛИЯ:
Клянемся каждая своею бородою, которой не имеем, что ты на самом деле – плут.
ТАЧСТОУН:
Клянусь я плутовством, которого и нет в помине, но если бы вдруг было, то был бы я на самом деле плут. Когда же вы клянетесь тем, чего не существует, то, стало быть, и клятвой этой нет. Вот так же клялся и тот рыцарь честью, которой никогда не обладал. А если он и обладал, то потерял её задолго до горчицы с пирогами.
СЕЛИЯ:
И на кого же ты, любезный, намекаешь?
ТАЧСТОУН:
Да на того, кого так любит старый Фредерик, отец ваш.
СЕЛИЯ:
Любви отца достаточно, чтоб почитать его. Ни слова более о нём! Твой зад на днях оценит вольности, которые себе ты позволяешь.
ТАЧСТОУН:
Иначе и не может быть: драк не смеет умничать о глупости, которую тот умный совершает.
СЕЛИЯ:
И вправду верно говоришь. Когда толику малую ума в мозгу кретина заставляют смолкнуть, толика глупости у мудрого выходит на показ. Сюда идёт месье Ле-Бо.
РОЗАЛИНДА:
Я вижу: изо рта его выскакивают вести.
СЕЛИЯ:
Обрушит их на нас, как голуби пшено на птенчиков своих.
РОЗАЛИНДА:
Нас новостями, словно, шалью обмотает.
СЕЛИЯ:
То – не беда. Приобретём шикарный вид товарный.
(Входит Ле-Бо.)
Бонжур, месье Ле-Бо. Какие вести?
ЛЕ-БО:
Вы главную забаву упустили, милая принцесса.
СЕЛИЯ:
Забава! А какого цвета?
ЛЕ-БО:
Вы цветом, словно, молнией сразили! Не знаю, что ответить вам.
РОЗАЛИНДА:
Помогут остроумие и случай.
ТАЧСТОУН:
Иль как предписано судьбою.
СЕЛИЯ:
Сказал: как-будто мастерком сработал.
ТАЧСТОУН:
Коль не сыщу я смачного словечка…
РОЗАЛИНДА:
Утратишь свой обычный запашок.
ЛЕ-БО:
Вы удивляете, сударыни, меня. Ведь я хотел поведать о борьбе, которая внимания и вашего присутствия достойна. Увы, её вы не видали.
РОЗАЛИНДА:
Так расскажите нам подробнее о ней.
ЛЕ-БО:
Я о начале расскажу, а продолжение увидите вы сами, коль пожелаете присутствовать при сём. Вас уверяю, что развязка вся – в финале, который провести намечено вот здесь на этом самом месте.
СЕЛИЯ:
Ну что ж, послушаем начало, уже почившее и ставшее забвеньем.
ЛЕ-БО:
Пришёл старик с тремя своими сыновьями…
СЕЛИЯ:
Похоже на начало старой сказки.
ЛЕ-БО:
Три славных молодца, прекрасные и телом и лицом.
РОЗАЛИНДА:
С табличками на шеях молодцов: «Да будет каждому известно, каковы мы».
ЛЕ-БО:
Решил бороться старший братец с Шарлем, любимым воином, кумиром государя. И Шарль сразил его немедля, сломав при этом три ребра, лишив надежды даже выжить. С позором были биты и второй и третий. Лежат сраженные на поле, стрик над ними сожалеет, народ, сочувствуя, вопит.
РОЗАЛИНДА:
Вот горе-то какое!
ТАЧСТОУН:
И что же это за забава для девиц, которой так недоставало?
ЛЕ-БО:
Та и забава, о кострой говорю.
ТАЧСТОУН:
Мудреют люди с каждым днём мудреют Сменились зрелища для женщин. Браво! Ребро сломать – для них теперь забава.
СЕЛИЯ:
Тебе, не сомневайся, обещаю.
РОЗАЛИНДА:
Какому уху сладок ребёр сломанных мотив? Найдётся ли желающий их снова посчитать? Ужель, кузина, нам придётся быть свидетелями бойни?
ЛЕ-БО:
Придётся, коль отсюда не уйдёте. Ведь это место выбрано для названной борьбы, которая начнётся очень скоро.
СЕЛИЯ:
Они уже направились сюда. Давай останемся и зрелище посмотрим.
(Звучат фанфары. Входят герцог Фредерик, вельможи, Орландо, Шарль и свита.)
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Коль юноша разумным доводам не хочет внять, прошу вас начинать. Рискует он по собственной вине.
РОЗАЛИНДА:
Так это он и есть?
ЛЕ-БО:
Он самый.
СЕЛИЯ:
Он слишком молод, но собою величав.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
И вы, племянница и дочь, хотите посмотреть единоборство?
РОЗАЛИНДА:
Хотим, монарх, коль вы не возразите.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Не думаю, что зрелище приятным будет: уж слишком силы неравны. Жалея молодость, и, чувству сострадания поддавшись, пытался я его уговорить от боя отказаться, но он и слушать этого не хочет. Попробуйте-ка, дамы, с ним поговорить, быть может, тронут сердце ваши уговоры.
СЕЛИЯ:
Месье Ле-Бо, зовите юношу сюда.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Я отойду, а вы его зовите.
ЛЕ-БО:
Месье борец, принцессы просят вашего вниманья.
ОРЛАНДО:
Отвечу им с большим почтением и честью.
РОЗАЛИНДА:
Вы, юноша, атлета Шарля вызвали на бой?
ОРЛАНДО:
О, нет, прекрасная принцесса. Он предложил желающим бороться, вот я и вызвался и молодость, и силушку проверить.
СЕЛИЯ:
Не по годам вы духом высоко, мой мальчик, вознеслись. Спуститесь. Посмотрите, как жестокого ремесло, как пострадали добровольцы. Взгляните на себя со стороны, рассудку вашему позвольте оценить опасность, принудить вас избрать себе задачу по плечу. А потому - от битвы просим отказаться. Престиж – смирить, в живых – остаться.
РОЗАЛИНДА:
Ваш, юноша, престиж не пострадает вовсе: мы герцога попросим битву отменить.
ОРЛАНДО:
Прошу не ранить сердце сожаленьем. Виновен я лишь в том, что смею отказать прекраснейшим и благородным дамам. Хотел бы я, чтоб эти очи и мысли добрые в мой адрес, мне помогали в трудном поединке. А если буду бит, то срам падёт на голову мою, которая почёта не знавала. А коль судьба мне – помереть, так это – пожелание моё. Ведь друга смертью я не огорчу: я такового не имею; и мир не ощутит потери: я в нём ничем не обладаю. Когда же в мире место я очищу, его заполнит более достойный.
РОЗАЛИНДА:
Как хочется прибавить к вашей силе мне свою малюсенькую силу.
СЕЛИЯ:
И я бы отдала свою в придачу.
РОЗАЛИНДА:
Прощайте! Небеса молю, чтоб я ошиблась!
СЕЛИЯ:
Да пусть исполнится желание твоё!
ШАРЛЬ:
И где же этот юноша галантный, который с матерью-землёю обручиться жаждет?
ОРЛАНДО:
Я здесь, соперник, и готов! А вот желание моё скромней гораздо.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Ведите бой до первого паденья.
ШАРЛЬ:
Я ваша светлость вас могу уверить, что после первого броска подняться он уже не сможет для второго.
ОРЛАНДО:
Вы после схватки посмеяться надо мной хотите, а вот до схватки нет причин у вас для смеха. Приступим же, пожалуй.
РОЗАЛИНДА:
О, Геркулес, всели в него свою недюжинную силу.
СЕЛИЯ:
Как хочется мне невидимкою побыть немножко, чтоб грозному быку подставить ножку.
(Начинается борьба.)
РОЗАЛИНДА:
О, юноша прекрасный!
СЕЛИЯ:
Да если б молнии мои глаза метали, они бы знамо на кого упали.
(Возгласы восторга. Шарль повержен.)
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Прошу! Прошу остановиться!
ОРЛАНДО:
Вы, ваша светлость, не губите мой кураж. Я даже не вошёл и в раж.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Ты в состоянии сказать чего-то, Шарль?
ЛЕ-БО:
Он слова вымолвить не может.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Прошу убрать с арены тело.
Мне имя назовите, юноша, своё.
ОРЛАНДО:
Орландо, государь. Я младший сын Роланда де Буа.
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:
Как жаль, что ты не сын другого.
Отец твой светом почитаем был,
Но в нём всегда врага я видел.
Когда б ты из иной семьи был родом,
Тогда б тебя я принял по-иному.
Твоё искусство впечатляет,
Хотя не радует родство. Прощай.
(Герцог Фредерик со свитой и Ле-Бо уходят.)
СЕЛИЯ:
Ужели, будучи отцом, когда-нибудь вот так бы поступила?
ОРЛАНДО:
Я горд, что графа славного потомок, хоть и младший. И не сменил бы этот титул даже на родство с монархом Фредериком.
РОЗАЛИНДА:
Отец мой обожал Роланда,
Не менее его любили остальные в свете.
Когда бы знала я, что воин – графа сын,
Не только бы молилась – умоляла, плача,
Чтоб риску он себя не подвергал.
СЕЛИЯ:
Пойдем, сестрица, юношу поздравим.
За тон завистливый и грубый извинюсь,
Которым мой отец так душу больно ранил.
Великолепен подвиг ваш!
Когда бы и в любви вы превзошли
Все обещания, как здесь.
Счастливее подруги вашей не сыскать бы.
РОЗАЛИНДА:
(Передавая ему цепочку, снятую с шеи.)
Носите, сударь, в память обо мне,
О женщине, фортуною забытой.
Дала бы больше – нечего мне дать.
Ну, что, сестрица, не пора ли?
СЕЛИЯ:
Да. До свидания, герой!
ОРЛАНДО:
Ужель не в силах я сказать «спасибо»?
Куда ж мои порывы подевались?
Стою, как пень. Чурбан – чурбаном.
РОЗАЛИНДА:
Он нас зовёт.
Я чувствую, как счастье убивает гордость.
Пойду спрошу, чего он хочет.
Вы звали, сударь?
Вы, слава вашей красоте и силе,
Не только ворога сегодня побелили.
СЕЛИЯ:
Кузина, право, заждалась я.
РОЗАЛИНДА:
Иду же я, иду. Прощайте.
(Розалинда и Селия уходят.)
ОРЛАНДО:
Какое чувство странное сковало мне язык?
Молчал, когда о слове умоляли.
Я сильного – поверг,
А перед слабым – пал..
(Снова появляется Ле-Бо.)
ЛЕ-БО:
Даю я дружеский совет –
Уйти вам подобру и поздорову.
Достойны вы и славы и похвал,
Которые по праву вам воздали,
Но герцог же – итогом не доволен.
Нужды о нравах говорить его
Мне не пристало, да вы и сами
Знаете, какие ходят слухи.
ОРЛАНДО:
Спасибо за совет, но хочется спросить:
Которая из двух, прибывших поглазеть на бой,
Является монаршей дочкой?
ЛЕ-БО:
Ему по нраву – обе чужды.
Та, что поменьше – дочь его родная.
Другая – дочка изгнанного брата.
Её он держит здесь для дочери своей,
Которая не может без кузины:
Так велика привязанность к сестре.
Но по секрету вам замечу:
Племянница – для герцога обуза,
Поскольку двор её жалеет,
А люд боготворит за то,
Что дочь она законного монарха.
Ручаюсь я, что зреет гнев-нарыв,
Который собирается прорваться.
Прощайте, юноша,
Надеюсь я: в условиях иных
Господь позволит снова повидаться,
Тогда и помощи и дружбы испрошу.
ОРЛАНДО:
Я от души вам благодарен и прощаюсь.
(Ле-Бо уходит.)
Бреду я из огня да в полымя:
От герцога-тирана Фредерика,
К тирану-брату Оливеру.
Одна надежда – Розалинда!
(Уходит.)