Свадебный пир 2

Эдуард Лощицкий
Продолжение: Анна Ярославна - королева фоанков.

18. Свадебный пир.
(часть 2. Застолье и блюда.)

       Супов и бульонов в рационе жителей XI века небыло, поэтому есть начинали с мяса. Мишель Пастуро рисует картину изобилия блюд за пиршественным столом. По его мнению, меню было далеко от меню гурманов XIII и последующих веков. Мясная пища занимала за столом первенство. На первое блюдо подавались зажаренные на вертеле олени, лоси, косули. Разрезанное на большие куски и приправленные ароматическими травами: розмарином, тмином, горячим перцовым соусом с лавровым листом – мясо на больших подносах ставили посредине столов.
       Несколько раз, только снятые с огня, туши вносились слугами на перекладинах. Сгибаясь под  тяжестью, они подносили, ароматно пахнущую, жаренную тушу оленя или лося к каждому из гостей и отрезали понравившиеся куски. Нарезавший мясо слуга назывался «резальщиком». О них часто упоминается в поздних текстах хроник. Мясо клалось на большие ломти белого хлеба и елось пальцами. Уменьшаясь, туша постепенно превращалась в скелет животного. Какое-то время ели молча, запивая пищу вином. Качеству его уделялось больше внимания, чем ассортименту.
       Пили вино в то время вся аристократия, бароны средней руки и низшие сословия общества. Вино считалось источником здоровья и слыло особым Божьим даром. Оно символизировало кровь Христа и освящалось в христианской религии во время церковных ритуалов.
       Знало общество того времени и пиво. Но из-за быстрого прокисания использовалось низшими сословиями сразу после приготовления. Транспортировать пиво на далекие расстояния не представлялось возможным. Лишь несколько областей Франции (Фландрия, Артуа, Шампань) употребляли этот напиток. Там, где его не производили, оно мало ценилось, а в Анжу, Сентоже, Бургундии и Париже: пить пиво – значило то же, что приносить покаяние. В большинстве графствах Франции пиво считалось женским напитком. Мужчины пили его лишь тогда, когда заканчивалось вино, а поскольку оно никогда не заканчивалось, то употребляли пиво очень редко. Яблочное вино – сидр, из-за кислого вкуса в высшем свете не употреблялось. Мёду больше повезло. Медовуху, настоянную на целебных травах, аристократия любила. На столах хмельной мёд в кувшинах был в изобилии.
       Слуги наполнили кубки и сенешаль объявляет тост за здравие папы римского, Льва IX. Не исключено, что здравницы пьются сидя за столом, а не стоя. Спустя некоторое время, папский легат в ответном тосте, перечислив заслуги короля Генриха перед Святым Престолом, пожелал ему и его супруге королеве Анне: здравия, процветания и продолжения королевского рода.
       Вторым блюдом подавались зажаренные на вертеле кабаны, иногда мясо медведя под соусом – жирное и сытное. Всё это сопровождается поеданием большого количества груш, яблок, айвы, гранат, финик – хранившихся в зимний период в глубоких холодных подвалах. Сушёные сливы, виноград, грецкие и кедровые орехи – в обилии высятся горками во всех уголках столов. В то время, как одни дворяне разносят мясо, другие – постоянно подливают гостям вино и хмельной мёд.
       Мелкая дичь: зайцы, кролики, каплуны; всевозможная дикая птица: перепела, куропатки, фазаны, тетерева, лебеди, журавли, цапли, выпь; и домашняя: гуси (кроме уток), цыплята, голуби – всё в огромных количествах выставляется в огромных блюдах на столы. Утки в те времена считались несъедобной птицей. Употребляли в пищу и мясо домашних свиней. Конину не ели, а овец использовали только для стрижки шерсти. Быки до XIII века выращивались, как тягловая сила и для воспроизводства поголовья стада.
       Подавали к столу и пироги с мясной и рыбной начинкой. Рыба использовалась всякая. Китообразная акула (плавники), лобан, сельдь, минога, лосось, барвена, плотва, голавль, угорь, моллюски – всего было в изобилии. Жирные карпы из королевских прудов в Марли, форель из горных рек – были особым блюдом. Причём, рыбу ели в свежем виде (из пресных озер) и вяленую или сушеную (из моря). На десерт всё те же яблоки, груши, айва, сушеный виноград, чернослив, финики, гранат.
       М. Пастуро считает, что развитие кулинарии относится к концу XII – середине XIII веков, и еда всех слоев общества до того времени, была достаточно примитивна.
       С этим нельзя не согласиться, ведь быт был всё же скуднее, что отражалось и в еде. Однако, при употреблении основного блюда – мяса, да ещё в таком количестве, для пищеварения использовались различной остроты соусы, овощи и фрукты Учитывая физиологию человеческого организма, без них было не обойтись. Даже плотоядные животные (дикие и одомашненные), употребляли растительную пищи для улучшения пищеварения и нейтрализации жировых накоплений. Эдмон Поньон в работе о повседневной жизни средневекового общества 1000-1040 годов, указывает на ряд специй и приправ, применяемых в то время при приготовлении мясных блюд. Восточные специи присутствовали в ограниченном количестве, но тмин, розмарин, лавровый лист – были в избытке. Не вступая в полемику с учёными, отнесём ранее перечисленные приправы и разновидности фруктов и овощей не к изыску гурманов, а к необходимости, хотя для нашего XXI века, это является основой изысканной кухни.
       Небольшие отступления – не плод фантазии, призванный заполнить несколько лишних страниц текстом и набрать объёмы, но логически обоснованное заключение, позволяющее нам правильно сориентироваться в той малоизученной эпохе.
       Между тем, королева внимательно наблюдала за происходящим. Многое было в диковинку. Она не понимала, каким образом франки могли употреблять за столом такое огромное количество пищи. На далёкой Родине любили поесть, но чревоугодие не приветствовали. Отец Анны Ярослав Мудрый, был умерен в пище сам, и требовал этого от семьи и окружения. Он считал, и Ирина была с ним согласна, что излишняя пища способствует возникновению различных хворей, скудоумию и лености. Изобилие и излишество в еде баронов, особенно трудно представить нам, жителям XXI века. В некоторых хрониках упоминают пиры, длившиеся несколько недель, на которых съедалось по несколько тысяч туш крупной дичи. Бывали случаи, когда гость от переедания умирал.
       Расправившись с очередным куском аппетитного оленьего огузка, король заметил, что супруга с некоторым смятением и даже иронией взирает за трапезой. Пытаясь справиться с грудинкой фазана, она уловила его взгляд и слегка улыбнулась. Генрих ответил улыбкой и посоветовал оставить жёсткую грудинку и попробовать мясо медвежьей лапы под соусом из красного вина с виноградников Монмартра. Представив несчастное животное, убитое для праздничного стола, Анна вежливо отказалась от «лакомства». Есть ей не хотелось. Гости были для неё более интересным объектом наблюдения.
       Сдержанный легат ел молча и мало. Пример умеренного потребления пищи показывали и все священнослужители. Чревоугодие, хоть и считалось грехом, однако церковь наказывала за него мягче, чем за другие прегрешения. Десять дней поста за переедание; пятнадцать – для тех, кто напился вина до рвоты. Можем допустить, что на королевском пиру в честь бракосочетания первых особ королевства, благословлённого архиепископом – ограничение в еде не предусматривалось. Тем более, что Марк Блок и Эдмон Поньон считают, что искупление грехов было несложной процедурой.
       Интересен эпизод из моей личной жизни – не могу не привести его.
       Однажды, будучи на праздничном ужине у одной высокопоставленной особы, на котором присутствовали нерядовые священники, кто-то, при подаче великолепно приготовленного жаркого из телятины, весьма некстати заметил, что пасхальный пост не позволяет употреблять скоромную пищу. Беседуя в это время на темы христианской морали, гости смутились и сконфужено попытались найти выход из непростого положения. Нашёлся один из протоиреев. Подняв к потолку глаза примерно на 40 секунд, он прошептал молитву и деловито сообщил:
     – Теперь, можно есть!
       Никто из присутствовавших ему не возразил, в том числе и епископ, ну а мы, светские люди, тем более. До сих пор теряюсь в догадках: что же это была за чудодейственная молитва, которая во время поста разрешала есть мясо? Думается, что и в те далекие времена были такие же молитвы, которые во имя Веры превращали – «…порося – в карася». Пусть читатель не осуждает меня за иронию и поверит, что, даже самые преданные христианскому вероучению последователи, в том числе и понтифики, находили лазейки, через которые позволяли падшему ангелу искушать и торжествовать над их плотью и душой. Но без греха – не познаешь торжество Веры, и побаловать себя обильной пищей люди любили во все времена. Судя по морали, освещенной в работах по Средневековью Э. Поньоном, М. Блоком, М. Пастуро и других медиевистов – этот грех, как впрочем, и другие, мало их беспокоил. Поэтому, представляя картину праздничного застолья 14-15 мая 1049 года во дворце архиепископа в Реймсе, не будем обращать внимания на ограничения в еде.
       Первые часы за столом царили порядок и дружное чавканье гостей. Ели много, а пили ещё больше. Заправленные пряностями вина подавались в избытке. Вкус вина в средневековом обществе не считался приятным, поэтому, его приправляли травами, как и остальную пищу. Употреблялись в большом количестве и всевозможные сыры. Десерт готовился только на меде. Каким он был нетрудно представить, видимо вкусным.
       Немаловажно было бы определиться с поведением гостей во время праздничного застолья. С какими нравами и обычаями столкнулась королева Анна за пиршественным столом? Во второй половине XI века, как пишет Марк Блок, в средневековом обществе, в частности, во Франции, зарождаются нормы общественного поведения. В аристократических кругах это вначале осуществлялось без особого рвения и строгости. Но при формировании нового королевского двора вырабатывается общий этикет поведения, в том числе и за столом во время трапезы.
       Известно, что не рекомендовалось вести беседу между собой с набитым ртом. Есть быстро, перехватывать еду у соседа из общего блюда, или забирать у него недопитый кубок – запрещалось. Верхом невоспитанности: считалось лезть за едой, солью или специями, пальцами. Даже пить вино, не вытерев губы от жирной пищи, считалось дурным тоном. Ковырять ножом в зубах или распускать пояс у всех на виду во время и после еды, было верхом неприличия.
       Пир продолжался, и выше указанные нормы поведения за столом, соблюдаются тем меньше, чем больше поднимались кубки за здоровье королевской четы, именитых гостей и папы Льва IX.
       Шум за столом нарастает, и если, у кого-либо и возникло бы желание проследить за тем, кто и как, соблюдает нормы поведения – вряд ли такое было б возможным. Они попросту перестают быть сдерживающим фактором. Пир постепенно превращается в нечто, похожее на базарную площадь во время очередной ярмарки в аббатстве Сен-Дени.
       Гости уже меньше обращают внимание на виновников торжества, на папского легата и других высокопоставленных особ, а больше на вино, хмельной мёд и соседа по столу. Послышались шутки и смех. Сеньоры стали рассказывать друг другу разные истории из жизни героев саг и баллад. Нередко, разговор вёлся уже на повышенных тонах. Кое-где мирные беседы перерастают в ссоры. Но, в какой-то момент по знаку Гослена, из глубины залы зазвучала нежная музыка. Кельтские мелодии наполнили зал нежным звучанием, навевая умиротворение и сладостные грезы из героического прошлого. Захмелевшие гости, видавшие виды воины, сразу обмякли. Говорить стали тише и, поддаваясь влиянию волшебных звуков, замолчали вовсе.
       Музыка и пение были неотъемлемой частью любого пиршественного застолья. Обычно, в углу зала располагалось несколько десятков людей – жонглеры, странствующие музыканты и певцы. Арфа – любимейший инструмент Средневековья, лютня, что-то наподобие скрипки и барабаны – это почти весь музыкальный инструмент артистов. В руках талантливых музыкантов они творили чудеса.
       Из общей массы жонглёров выделяется певец исторических песен. Он поёт о подвигах героев древности. На первом месте – воины Карла Великого. Судьба Жерара Руссильонского, любовь к королеве и самопожертвование его супруги Берты – до слёз трогали гостей. В это же время, неугомонные шуты и карлики смешат всех, корча забавные гримасы и разыгрывая бои за украденные со стола объедки.
        Обилие впечатлений захватили Анну и Марию. Переглядываясь, они внимательно наблюдали за ходом пиршественного застолья. Вот Гийом, герцог Аквитанский, что-то дружески рассказывает сидевшему рядом рыцарю. Анна постаралась вспомнить это лицо. – Ах, да! Это Жофруа из Лангедока. Ей представляли его в свите герцога как  искусного воина – лучшего рыцаря герцогства. Он ввёл тренировочные бои среди аквитанского рыцарства и добился высоких результатов. Герцог даже похвалился, что благодаря Жоффруа, каждый из его шевалье может одновременно сразиться с несколькими противниками. Де Прейи (де Прельи) был скромен и в ответ на похвалу – застенчиво улыбался. Вспомнив этот момент, Анна припомнила и то, как Жоффруа дважды подходил поздравлять её с Генрихом. Она улыбнулась. – Да! Повсюду есть симпатичные и малосимпатичные люди! Хорошо, когда тебя окружают первые. Жоффруа она мысленно отнесла к первым – симпатичным. Но вот ее внимание привлек герцог Нормандский.
       Вильгельм – всегда учтивый и любезный, оживлённо что-то обсуждал с графиней Аделаидой. – Обаятельный лев! – Подумалось Анне. – Умеет себя вести в обществе дам. – От наблюдательного взгляда молодой королевы не укрылись попытки герцога произвести впечатление на Матильду. Видя, как девушка рассеянно слушает собеседника матери, Анна пришла к выводу, что ни обаяние, ни высокое положение герцога Нормандского, не произвело на ту должного впечатления, чего не скажешь об Аделаиде.
      Графиня давно знакома с молодым правителем Нормандии и любила беседовать с ним о землях, в которых провела счастливое, но очень короткое время с любимым Ричардом Нормандским – первым мужем. Смерть герцога разлучила их, но теплые чувства к Нормандии – остались в сердце. От её взора не ускользнуло, оживленнее обычного, поведение Вильгельма и она догадалась о причине. Графиня впервые, что называется, решила вывести в свет дочь, достигшую шестнадцатилетнего возраста. Бракосочетание брата с принцессой из Киева, позволило на свадебной церемонии познакомить Матильду со многими владетельными сеньорами Франции и правителями королевств латинского мира.
       Аделаида воспитала дочь по своему подобию – умной, обаятельной и добродетельной девушкой. Но, кроме материнских качеств, Матильда унаследовала гордость и упрямство отца – строптивого графа Фландрии. При всём этом, девушка была необычайно хороша. Сама Матильда, переполненная впечатлениями от церемонии, с восхищением разглядывала королеву из далекой славянской земли. Как ей хотелось в этот момент, быть такой же красивой и грациозной. Занятая мыслями, она не могла сосредоточиться на разговоре с герцогом. Девушка не предполагала, что судьба соединит их через несколько лет.
       Ещё один человек за столом, то и дело бросал взгляд в сторону королевской четы. Взгляд быстрый и ненавязчивый, преисполненный любопытства, граничащего с удивлением. Со стороны, казалось, что преданный вассал, часто поглядывая на супружескую королевскую чету, выказывает излишнюю преданность суверену. На деле всё обстояло несколько иначе.
       Граф де Валуа был тем человеком, который проявлял повышенный интерес к королеве. Он сидел вместе с супругой, Элеонорой Брабантской, рядом с герцогом Вильгельмом.
       Рауль III – один из самых влиятельных вассалов королевства. Его побаивались даже неугомонный Тибо, граф Блуа, и непокорный и коварный Жоффруа Мартелл, граф Анжуйский. Генрих Капет ценил дружбу и верность графа Рауля, отказавшегося от политики своего отца Рауля II, направленной на свержение с трона династии Робертинов. Граф был моложе короля на несколько лет. Имея высокий рост и атлетическое телосложение, он всегда изысканно одет. Не признавая веяний южной моды Аквитании и Оверни, Рауль де Крепи носил длинные темно-русые волосы. Тонкие черты лица, обрамлённые небольшими усами и бородкой, придавали ему вид несколько задумчивый и загадочный.
       Спустя полтора столетия, подобный романтический образ будет воспет в куртуазных творениях Кретьена де Труа и других трубадуров. Отличительной чертой графа было то, что, улыбаясь иногда при разговоре, он никогда не смеялся громко и открыто, а, при малоинтересной беседе с собеседником – внешне не выказывал скуки. Граф был любезен не только с равными себе по рангу сеньорами, но и со своим домашним окружением и вассалами. Внешне мягкий, он был суров с врагами. Закалённый в междоусобных войнах, этот сеньор слыл лучшим воином королевства. Пожалуй, особо следует выделить: его страстное увлечение охотой. Лучшие охотничьи собаки, как и лучшие породы лошадей, были предметом зависти многих именитых родов королевства. Охотничьи угодья Вексена и Валуа, изобиловали дичью. Граф Рауль разумно использовал природные ресурсы лесов своего фьёфа, не позволяя неконтролируемое истребление животных. Даже самолюбивый герцог Вильгельм считал за честь, сидеть за одним столом с потомком Карла Великого.
       Общаясь с Аделаидой и её дочерью, Вильгельм не забывал поддерживать разговор и с графом. В основном говорили об охоте. Рауль, беседуя, часто поглядывал в сторону короля с королевой. Он пытался понять: каким образом Господь влияет на судьбы людей, распределяя между ними человеческие качества и достоинства? Одним даёт ум и красоту. Другим – только ум, или красоту. Третьих – обделяет и тем и другим, но наделяет богатством или воинским талантом. У иных же – всё отбирает, подвергая тяжким испытаниям. Такие мысли часто не давали ему покоя.
       Глядя на Анну, граф задавался тем же вопросом: – Прекрасная дева прибыла из далеких варварских земель, чтобы дать потомство для продолжения династии Робертинов. Судя по выражению лица – особой радости она от этого не испытывает. Почему такая красота приносится в жертву политическим амбициям двух суверенов – сюзеренов своих королевств. Почему эта девушка, которой нет равной по красоте, не может полюбить и жить в счастье и радости? – Графу стало жаль Анну. Покосившись на Элеонору, он невольно вздохнул. Он женился из-за земель, а не по любви. В голову пришла мысль, которая ему, всегда сдержанному и чтущему честь рода благородному человеку, показалась вероломной: – Она будет моей! Когда?.. Через сколько лет?.. Не знаю! Буду ждать хоть вечность – но она будет моей! Помилуй Бог, о чём я мечтаю? Рядом со мной Элеонора, а невдалеке сидит здравствующий родственник Генрих!
        Граф Рауль так увлёкся мыслями, что пропустил очередную шутку герцога и улыбнулся невпопад. Заметив задумчивый вид соседа по столу, Вильгельм понимающе прошептал ему на ухо так, чтобы не услышала Элеонора:
     – На меня наша ягодка, королева, тоже произвела неизгладимое впечатление.
     – О чём ты, Вильгельм!?
     – Полноте, граф! Ты не единственный, кто не сводит глаз с красавицы из Рабастии. Говорят, там вои отважны, девы прекрасны, а правители – сильны, мудры и великодушны!
     – А ещё говорят, – шутливо подхватил Рауль, – там хранятся несметные сокровища и охраняют их медноголовые рогатые чудища!
     – Напрасно смеёшься! Король Рабастии Георг – очень богатый правитель. Любое украшение королевы стоит целого графства, а может и герцогства. Она привезла в приданое больше золота, серебра и драгоценных камней, чем есть у Генриха Чёрного со всеми его вассалами, не говоря уж за нашего короля. Да, и двадцать «чудищ», приехавших с ней в качестве охранников, – Вильгельм усмехнулся, – медных голов не имеют, но выглядят покрепче нас.
       Он поднял налитый до краёв кубок и обращаясь к графу и его супруге произнёс
     – Предлагаю выпить это доброе вино за здоровье короля и королевы! Многие им лета!
       Граф охотно присоединился к герцогу, но Элеонора сделала вид, что не расслышала тост. Взяв небольшой кубок супруги, Рауль осторожно вложил его ей в руку и повторил здравницу в честь королевской четы.
       Покрасневшая графиня, натянуто улыбнувшись, отпила небольшой глоток и поставила кубок на место.
       Вильгельм опять сказал графу на ухо:
     – Будь осторожен. Она заметила твой повышенный интерес к королеве.
     – Дань уважения суверену и его супруге и только!
     – Да, конечно, и я об этом! – многозначительно завершил герцог. Он не слыл назойливым собеседником и не страдал многословием, но, не удержавшись, заключил тихо: – Женщины намного чувствительнее нас, мужчин, а главное – они значительно подозрительнее, и в каждой красивой особе видят соперницу.
       Графу изрядно поднадоели умозаключения Вильгельма и он, не переходя границ присущей ему учтивости, спросил:
     – Ты ещё не женат, а уже имеешь такой опыт?
     – Потому и имею, что не женат. Легче наблюдать со стороны.
     – То-то я смотрю, что и ты глаз не сводишь с Матильды, Бодуэна дочери, – усмехнулся Рауль.
       Поставив на стол взятый было кубок с вином, герцог отреагировал с улыбкой:
     – Пора и мне устраивать личную жизнь, поэтому хочется выбрать невесту по любви, и чтобы была недурна собой. Вряд ли мне повезёт, как Генриху, но Матильда также очень хороша.
     – Достойный выбор! – одобрительно кивнул граф.
       Вильгельм украдкой оглянулся, и, приложив палец к губам, произнёс:
     – Тише мой друг, не хочется, чтобы Аделаида заметила интерес к своей дочери. Я не женат, поэтому всё можно истолковать очень превратно.
     – Думаю, графиня Аделаида уже всё заметила, потому и смотрит на тебя, как-то по-особенному.
     – Проявляются родственные чувства.
     – Нет – это нечто большее.
     – Думаешь? – нерешительно глянул на графа Вильгельм.
     – Да! Но, мой друг, советую быть осторожней. Сестра короля очень умна и практична: лёгкой победы у тебя не будет.
     – Я не тороплюсь, но за совет спасибо.
       Их разговор начал привлекать внимание Элеоноры. Вслушиваясь в отрывки фраз и, пытаясь понять смысл, она даже прекратила есть.
       Это заметили граф с герцогом, поэтому, решив оставить щекотливую тему, стали обсуждать достоинства отдельных кобылиц из конюшен графа Рауля.


продолжение следует.