Из главы 1.
Чемпионатом по боксу запомнилась практика на Черноморском флоте. Это ежегодное спортивное событие, когда все соединения и крупные части должны выполнить приказ Командующего флотом, выставив своих боксеров. А что, ес-ли их нет? Ну, нет в учебном отряде даже самого завалящего боксера в среднем весе — и все тут.
Приказы не обсуждаются. Выставляется жертва — молодой матрос, — дол-говязый, бледный, с явными дефицитом веса, в длинных флотских трусах и рас-тянутой, салатного цвета, майке. Вид явно не спортивный, на предплечье на-колка — «СЛОН», это значит «смерть лягавым от ножа» или «с детских лет од-ни несчастья», кому как нравится. Жертве что-то пообещал командир роты, дес-кать, ты хоть немного потерпи побои — отблагодарю!
Ощущая первые признаки надвигающегося избиения в «товарищеской» встрече, жертва исподлобья смотрит на кандидата в мастера спорта, чемпиона военно-морского училища и призера флота по боксу.
Вот он, белозубый красавец-ухарь, спешит на расправу, на ходу сбрасывая халат со своего прекрасного тела; весь в «адидасе», выпорхнул и рассыпался мелким бесом по рингу в поклонах, галантных воздушных поцелуях множеству севастопольских поклонниц, имитации боя со своей тенью, изящном перемеще-нии на носочках мелкими шажками вперед, назад, по кругу. Мастерится в этой пляске. В зале — вздох оживления. На ринге — не просто боксер, на ринге — секс-символ, нет, берите выше — секс-повелитель студенток Севастопольского приборостроительного института. «Как хорош, как он хорош», — шепчутся многочисленные поклонницы, любуясь кумиром. Судья раздражен всей этой концертизацией перед боем, одергивает чемпиона, заставляет прекратить дикую пляску.
Гонг! Удар мгновенный, как плетью, безжалостный и неказистый, как от лопасти ветряной мельницы откуда-то сверху и прямо в «нюх».
Вот это да! Вот это разговор! На трибунах становится ти-и-ихо. Лежит кан-дидат в мастера спорта, прочно лежит, крепко задумался, безразличный к бес-полезному счету, склонившегося над ним судьи, отдыхает под тренерскими по-махиваниями полотенцем и обрызгиванием освежающей жидкостью. Вот и врач суетливо достает из чемоданчика какие-то снадобья. Ропот в зале. Шепчутся су-дьи. Похоже определяются, а был ли вообще поединок, никто даже толком не принял боксерскую стойку. Победитель такой же мрачный, как и до этой «това-рищеской» встречи, покидает ринг, никак не разделяя восторги, гордящегося собой командира роты, который хвалится соседям по трибуне:
— Это мой! Из моей роты. 10 суток отпуска ему, 10 суток!
Символ выносят с ринга. Безобразие, нет даже носилок! Но кто бы мог по-думать?
Нет, не так прост этот матросик, как кажется. Ох, не прост. И командир спешит в раздевалку, чтобы пожать руку и обласкать подчиненного.
Подобный поединок состоялся и в училище. Уж очень соперничали между собой два командира роты: у кого рота лучше. Один добивался успехов в учебе. Другой налегал на строевую подготовку, истязал курсантов в отработке строе-вых приемов с оружием и без него, замысловатыми перестроениями и т.п. Ну, нравилась ему, понимаете ли, игра в солдатики. Курсантам здесь жилось не сладко, и их шутливое предложение засчитывать им год службы за два было со-всем не беспричинным. Этот командир роты, богатырь, — мастер не по какому-нибудь непонятному, как нынешний кёрлинг, виду спорта. Это вам не тряпками по льду подтирать. Нет, он мастер по греко-римской борьбе, давно мечтает швырнуть кого-нибудь через себя. А тут объявляется первенство училища, че-рез полгода, значит, его мечта сбудется. Ох, и кинет он кого-то на маты. Вот пыли-то будет! Второй командир роты ведет тайные переговоры с дюжим кур-сантом:
— Мужайтесь и готовьтесь, крепко готовьтесь! Надо его в бараний рог, по-нимаете ли?
Даже отпуск по поощрению обещается, хотя в отношении курсантов он практически не применим. Воспрял духом воин-спортсмен, перестал посещать занятия. Надолго удалился в полутемный подвал, тискал, как молодую девку, громадную борцовскую куклу, ломал ее, швырял через себя.
Настал желанный день сеанса греко-римской борьбы. Командир роты мед-ленно и основательно упирается ногами, начинает принимать борцовскую позу. Свисток. Наэлектризованный воин хватает пытающегося оттолкнуться и вы-рваться от вцепившегося в него противника, высоко поднимает над собой и бьет им о маты. Зал в восторге, зал рукоплещет и замолкает. Поверженный, белый как мел, лежит на поле брани без движения, нога противоестественно подверну-та вбок под углом в 90 градусов. Приоткрывается дверь спортзала. Это второй командир роты в тишине подходит к лежащему, еще ничего не поняв:
— Григорий! Как, тебя уже кинули?
Душераздирающий вопль жены побежденного. Все как у гладиаторов в Ко-лизее. Борьба все-таки греко-римская. Эк здесь друг друга… Далее — санитары, носилки, скорая помощь, гипс, лечение перелома. И никакого отпуска.
Настало время выпуска, первого выпуска КВВМПУ 1971 года. Торжества, пышные речи. Радостное переодевание в лейтенантскую форму, которая унесла нас не только из училища, но, прежде всего, из беззаботной и счастливой юно-сти. Идем парадным маршем перед выдающимся флотоводцем — Главкомом ВМФ Героем Советского Союза Адмиралом Флота Сергеем Георгиевичем Горшковым, только что вручившим нам лейтенантские погоны и морские кор-тики. В памяти до сих пор — слова из речи на митинге моего одноклассника ле-нинского стипендиата Миши Масленникова:
— Товарищ Главнокомандующий! Мы не ищем тихих гаваней!
За этими словами служба на всех флотах Советского Союза и совершенно другая уже офицерская стезя и жизнь.
Из главы 5.
Не каждому дано выдержать испытание настоящей корабельной службой. Ошибки выбора жизненного пути. Вот был бы прекрасным инженером и семья-нином блестяще окончивший школу юный интеллигент из Челябинска, но вот, не очень сознавая, куда идет, он попадает в ВВМУ.
Если в училище все еще романтично, красиво, то на сторожевом или малом противолодочном корабле (у них даже мостик открытый) и шторм, и качка «го-лова-ноги», ни дня ни ночи, все вахта, недоукомплектованность личным соста-вом. Редкие, очень редкие сходы на берег для встречи с семьей, с мучительны-ми поисками попутной машины (до дома из Ара-губы или из Оленьей или Нер-пичьей ох как трудно добраться).
С 5 часов утра, началом возвращения на корабль, с обязательным прибыти-ем за 30 минут до подъема флага. Злодей-командир уже ждет и, ссылаясь на требование Корабельного устава, что не может сойти на берег офицер, если в его заведовании есть неисправная матчасть, вообще запрещает сход. А этой ма-териальной части столько, что всегда есть что не в строю. И как выдержать ин-теллигенту из Челябинска эти характерные для овровской службы в бессильной ярости угрозы командира корабля?
— Да я вас, Кубизьмов, по пояс в землю вобью! Да я вас с противогазной сумкой по миру пущу!
Троечник, он более стоек. Он все это мимо ушей. Еще и улыбаться начнет. У него принципы: «Нас долбают, а мы мужаем». Но Кубизьмов оправдывается, переживает:
— Да разве я плохо служу, товарищ командир?
— Да если бы вы хорошо служили, Кубизьмов, я бы вас каждое утро вызы-вал в каюту и целовал взасос!
А рядом еще ухмыляющийся замполит слушает этот флотский фольклор. Офицер делает еще одну попытку доказать, что его материальная часть в строю, но командир прерывает:
— Кубизьмов! Вы демагог! А знаете, кто такой демагог? Демагог — это мужчина, который всю ночь уговаривает женщину, что мягкий неудобосказуе-мый орган лучше твердого.
С видом смертельно укушенного, бредет Кубизьмов не на свой боевой пост, а к такому же страдальцу, как он, в пост энергетики и живучести, чтобы пожаловаться на эту жестокую несправедливость и проклиная в душе тот день, когда подал рапорт челябинскому военкому с просьбой направить для сдачи эк-заменов в ВВМУ. Троечник же более стоек. Как ни в чем ни бывало, он, в луч-шем случае, идет устранять замечания командира, а то и вообще махнет на все рукой и направится спать в чужую каюту. (Если хочешь спать в уюте, лучше спи в чужой каюте). Там тебя вряд ли достанут.
Как известно, кто спит днем — тот не спит ночью. И спать он будет сладко, но не впиваясь в подушку, а на спине, чтобы следов не оставалось, а электро-механический офицер, изощренный такой, еще и руки в тавот опустит, чтобы, прибежав по вызову, доказать, что только что он вот этими самыми руками…
Мягкий, интеллигентный характер у Кубизьмова, с медалью окончил шко-лу, с красным дипломом училище. Тягостно вздыхает: такая вот служба, да и подчиненные подводят, неисполнительные. Просто безысходность какая-то. Точно говорят, что на флоте лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер.
Про офицеров с мягким характером сослуживцы отзываются с уважением:
— Тишайший. Он был бы хорошей женой.
Жена, в свою очередь, жалуется подругам:
— Ну что так ругают Иван Саввича, ведь он у меня такой домашний. (Же-ны, как правило, всегда говорят о «домашних» мужьях уважительно, по имени и отчеству). «Домашние» своим видом напоминают не бравых морских офицеров, а разочаровавшихся в жизни провинциальных парикмахеров.
Вот и пускался я в публичные споры на семинарах по военной психологии с преподавателями, пытаясь приблизить их к жизни на флоте от этих «деприва-ций», «структуры психологии личности офицера» к этим реальным фактам и обстоятельствам, доказывая, что корабельная служба — служба каторжная, как у коня на посевной.
Спорил и с преподавателем кафедры культуры и искусства, заявившему: «как может офицер называться морским, если он не умеет танцевать вальс». Ка-кой вальс (я его никогда не умел танцевать), когда офицер с атомной подводной лодки из 365 дней в году:
— совершает полторы автономки: 78 суток плюс 39 суток;
— ракетные и торпедные стрельбы, подтверждение курсовых задач в по-лигонах боевой подготовки: плюс 40 суток;
— прикомандирование на другие экипажи в море: плюс 20 суток;
— участие во флотских учениях, рейдовых сборах и пр. — плюс 20 суток.
Итого, только в море, — как минимум 197 суток.
Далее, офицер всегда находится на борту при переводе сил в высшие сте-пени готовности, штормовых предупреждениях, при сдаче курсовых задач, вво-де и выводе главной энергетической установки, перешвартовках (их очень лю-бят и поэтому выполняют в выходные дни) — как минимум 30 суток.
Это уже он не был дома 227 суток в году. А праздники? День ВМФ, 7 но-ября, 9 Мая, 23 февраля. В эти дни всегда на службе. Торжественные построе-ния, несение нарядов и т.д.
Я еще добавлю периодическую учебу в учебных центрах, нахождение в судоремонтных заводах и в других базах. Да, совсем мало бывает дома кора-бельный офицер. В основном, только в отпуске. Такая вот арифметика. Какие тут вальсы?
Нет, бывают и исключения. Политуправление флота вполне одобрило инициативу на Новоземельском ядерном полигоне, где при Доме офицеров флота была организована школа бального и современного танца. Тут я так по-нимаю: днем атомные бомбы взрывают, а вечером, уже освободившись, устраи-вают офицерские балы, вальсируют, так сказать.
Вот и у Кубизьмова папа с мамой увлекались бальными танцами, брали его с собой. Папа так смешно, шарнирно двигался перед мамой и забавненько сучил ножками. Вообще все танцоры так похожи между собой. Женщины-танцовщицы — упитанные, плотные, но стройные, мощные такие, красивые, как крейсера, из тех, что коня, значит, на скаку и в эту самую избу... А вот мужчины-танцоры — худенькие (не будешь же животом трясти перед партнер-шей), невесомые, как моль, как комарики кружат вокруг них в облегающих кос-тюмах в ритме какого-то диковинного танца «джайв». Этот же преподаватель культуры и искусства сообщил, что был в море, ходил с ансамблем песни и пля-ски в США — и это надо же! — не смог встретить из роддома жену.
Но это еще что, на гражданке появились продвинутые. Они, узнав о том, что на Западе пошла мода на присутствие мужа при родах, тоже требуют у главврача роддома права на присутствие при родовспоможении. Но самые про-двинутые идут дальше. Нужно рожать в море, в морской пучине, понимаете ли, дескать, «все мы оттуда вышли». В Кольском заливе, или Ара-губе, конечно, не родишь, но вот в Сердоликовой бухте в Коктебеле — самое место. Ну нет воз-можности в Коктебеле, — так хоть дома, в ванне.
* Как-то, охотясь с аквалангом в районе Коктебеля, в Тихой бухте заблу-дился и вышел на берег, оглянулся, а дальше как в известном анекдоте: «а во-круг голы люди».
— Це дики люди, — подумал я.
Воздух в баллонах кончился, и мне предстояло идти пешком, тащить и ак-валанг, и ласты. Да еще в голом виде, потому что вокруг зашипели, что удиви-тельно, не только мужчины, но, в первую очередь, женщины, что в одежде быть неприлично, здесь пляж нудистский, понимаете ли. Вот накануне встретил, оче-видно, снявшуюся с кочевий группу паломников-кришнаитов. В своеобразных красочных одеждах, с нанесенными на лица, как я понимаю, знаками отличий, с песнопениями шествие адептов двигалось по набережной Ялты. И вздрогнул от неожиданности! Возглавлял процессию пилигримов оперативный работник во-енной контрразведки (особого отдела) при моей дивизии. Встретившись взгля-дами, как два опытных нелегала, мы незаметно кивнули и с пониманием улыб-нулись друг другу. Особист ударил в бубен и бодрым, хорошо поставленным на военной службе голосом запричитал:
— Харе Кришна! Харе Кришна!
Адепты дружно подхватили мантру, затянув:
— Харе Рама! Харе Рама! Рама, Рама, Харе, Харе!
И вслед за «гуру» с песнопениями растворились среди толпы курортников, продолжив свой отрешенный от радостей летней Ялты путь. Здесь все понятно. Здесь все отдыхают. А мой сослуживец в командировке, на службе, значит. Ну служба у него такая.
Но что произойдет, если меня кто-то узнает? Или милиция задержит на бе-регу голого замполита с подводной лодки, — размышлял я. Да еще в таком эк-зотическом виде: в маске, с подводным ружьем, ластах и аквалангом за плеча-ми. А потом на службу того, письмо, значит… А там разбирательство на парт-комиссии:
— Так, давайте честно, по-партийному, что же вы делали в голом виде в общественном месте, при каких делах там оказались? Охотились, говорите? А-а… заблудились? Ну, понятно, женщины попросили вас раздеться. Не попроси-ли, говорите, а потребовали, и вы это требование, конечно, выполнили. Ну и часто вы так охотитесь?
Особисту хорошо, он бы с радостью легализовался на этом нудистком пляже. А мне нельзя. Но без шуток.
Как здесь выглядят посетители? Интеллигентные изможденные люди, олицетворяющие собой не только физическую, но и мужскую немощь. Не встретится вам (по крайней мере, в те времена) голый мускулистый пролетарий-металлург, например, или шахтер. Не встретите казака — не асфальтового из Москвы или Ленинграда, а настоящего, с Дона, голого, горячего такого, в фу-ражке и с цигаркой за ухом и закрученным лихим чубчиком. (Такого как в пес-не: «Гуляет по Дону казак молодой»).
У нудистов даже волосы растут по-особенному. Нет здесь этакого Караба-са Барабаса с окладистой бородой. Нет. Они хотят вырастить бороды, но у них не получается. Появляется на лице какая-то неопрятная волосистость, но не бо-лее того. Ну а женщины, женщины каковы там? Понимаю ваше нетерпение. И если исходить из известной шутки, что интеллигентность женщины определяет-ся длиной ноги (130 см — это интеллигентная женщина, а 150 — это уже импе-риалистическая), то ни те, ни другие там не наблюдались.
Когда на пляж опускается ночь, все они дружно садятся вокруг костров и с такими же, как они, бардами, в возрасте утраченных надежд, раздраженно отма-хиваясь от комаров, поют свои упаднические песни, что-то о жизни собачьей, от которой и собака бывает кусачей.
А зачем же я все это пишу? Про интеллигенцию я. Не теряйте темы защи-ты кандидатской диссертации. Откуда берутся тяготящиеся службой? Из какой среды идут в армию и на флот люди? Нет, не все интеллигенты такие унылые и потерянные, как вам кажется. Они не похожи на сонливых амеб, именующих себя «политиками». Они способны на порыв, на решительный и этакий дерзкий поступок! Ведь и в хлипком и изможденном теле порой может таиться и герои-ческий дух, и скрытая непокоренность. Вспомните. Это Вам не на нудистском пляже лежать, а на асфальте Садового кольца столицы в августе 1991 года, пе-ред танком, лязгающим гусеницами, зеленым безмозглым чудовищем, медленно и неуклонно приближающимся на изнуренного, с горящим взором интеллиген-та.
Но все дело в том, что это только порыв, о котором В. И. Ленин заметил, что нам не нужен истерический порыв интеллигенции, нам нужна мерная по-ступь железных батальонов пролетарской революции.
Вот так и на флоте. Корабельную службу, опять же по классику, выдержит тот, у кого больше выдержки в народной толще. Думаю, что хорошее образова-ние получали школьники в Гаджиево. Обыкновенная школа, не лицей какой-то сверхдорогой. И ребята из семей офицеров и мичманов, зная не понаслышке о морской службе, успешно сдают вступительные экзамены прибывшей в Гад-жиево приемной комиссии из ВВМУРЭ им. Попова. Не развращенные, не изба-лованные, грамотные и стойкие, и по-настоящему интеллигентные, они впо-следствии станут хорошими офицерами. Посмотрите передачи на Первом кана-ле телевидения — «Умники и умницы». Дети из глубинки, явно не из богатых семей. Они умные и честные — пример всей молодежи нашего времени. Это и будет новая передовая интеллигенция страны.
Но части будущих офицеров передадутся ненужные в службе родимые пятна и пороки гражданской жизни. Появляются эстетствующие и вторая кате-гория — воинственно эстетствующие офицеры, эти уже трудно поддаются вос-питанию. И если первая категория, к которой по молодости относился и я, — безобидная, то вторая уже беспокоит и командиров и политработников. Как-то, выступая на военном совете флота, один начальник политотдела, доложив, ка-кие меры принимаются против ленивых офицеров, продолжил:
— А вот против самых ленивых… — и был перебит ЧВС флота Варгиным С. П.:
— Так что у вас на соединении офицеры делятся на категории? «Ленивых» и «самых ленивых»?
Так вот эстетствующие делятся тоже на две категории. И, если просто эс-тетствующие пустячны в своих шалостях: форму одежды усовершенствовать, ну там прорези карманов у форменных брюк заказать в ателье не как положено: вертикально, а горизонтально (было бы положено горизонтально, то заказывали бы вертикально), длиннее положенного носить нашивки плавсостава на рукаве, зашить спинной разрез на шинели, носить неуставные туфли и галстук, ну, в конце концов, это уже граница — носить при форме обручальное кольцо, кото-рое как в песне — «не простое украшение».
Иное: воинственно-эстетствующие. Эстетизм идет из гражданской жизни. Ну, самый примитивный гражданский вульгарный эстет ограничивался там пер-стнями с печатками их якобы родовых гербов, золотыми коронками зубов, от-ращиванием большого ногтя на мизинце, любовно ухаживая за ним, делая ма-никюр и покрывая бесцветным лаком, тем самым подчеркивая свое хвастовство и немужество. Но это все далеко в прошлом. Сейчас уже столько эстетствую-щих мужчин, богато украшенных серьгами со стразами, бижутерией, необыч-ными прическами, что их вообще не отличить от женщин и можно жениться на таком, и не один раз.
У воинственно эстетствующих служба уже на втором плане, они ею пре-небрегают, они выше этого. Они далеки от своих подчиненных, ни он про них, ни подчиненные про него ничего сказать не могут. Откуда они родом, есть ли у них земляки в их же подразделении. Они все время стремятся домой, пребывая вне времени и пространства — что-то слушают, вставив наушники плееров, безразличны к тому, накормлены ли их подчиненные или нет, тепло ли в кубри-ке ночью и т.п.
К счастью, таких немного. В лучшем случае они ИКД — так называют имитаторов кипучей деятельности. Они — любители шума и смятения, сами ор-ганизуют его, хлопая полдня дверями кают в розыске своей фуражки, шумно разговаривают по телефону. Бурун большой, а хода нет. У ИКД всегда есть тео-ретическое обоснование своего безделья:
— Если начальник говорит «дело», то оно и само сделается. А если «не де-ло», то его и делать не нужно.
Про таких еще говорят:
— Дал приказание и спина вспотела.
На любой упрек в праздности всегда есть отговорка:
— Не моя вахта.
— Не моя грядка.
— Не командую конем, на котором не сижу.
Короче, воинственно-эстетствующие искру не высекают, но дерзят, крепко дерзят начальникам. Пропал в карауле автомат. Разбираешься, спрашиваешь у начальника караула, почему в караульном помещении — учебники английского языка, словари, конспекты. Не положено.
Ответ:
— Я изучаю английский язык.
— А зачем вам английский язык?
Дерзит в ответ воинствующий:
— Ну хотя бы для того, чтобы в подлиннике Шекспира прочитать!
Не службой заняться, понимаете ли? И начинаешь втолковывать ему, морщащемуся, так глубоко пораженному извращенным интеллектуализмом, что в караульном помещении можно и нужно читать только Устав гарнизонной и караульной службы, этот бездонный источник мудрости и знаний. Как-то Ми-нистр обороны Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов прибыл в одну из час-тей флота. Капитан-лейтенант, дежурный по части, подал команду:
— Смирно! — и бойко начал доклад.
— Товарищ Маршал… и сбился. — Товарищ Министр — и замолчал в ступоре.
Дмитрий Федорович тоже молчал и, улыбаясь, рассматривал капитан-лейтенанта. Потом ласково потрепал его по плечу и, обернувшись к свите, доб-рожелательно сказал:
— Ничего, ничего, такие нам тоже нужны, — и продолжил движение.
Как не вспомнить справедливость слов Ильича:
— Работать надо с теми, кто есть, других не будет.
Но надо учесть, что и нерадивый подчиненный, в ответ на критику началь-ника, порой сам использует это ленинское положение.
Ну, ладно, написал вам всего. Сам уже стал путаться. Могу еще на эту те-му много писать…