Женщина

Тот, удивительно ясный и тихий июльский вечер, был до краев наполнен благоденствием вечной, радующейся жизни.
Все вокруг было так миролюбиво, миротворно, любвеобильно, что можно было подумать, что наконец-то на земле наступила Эра Любви. Что долгожданный мир все же наступил в этом Суетливом, вечно торопящемся и куда-то стремящемся мире. И все живое было пронизано светом любви, который исходил отовсюду: от земли, от неба, поля, леса. Словно какое-то высшее Существо, которое находилось повсюду, исходило этим ласкающим светом. И точно также, все было пропитано непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне. В том, что вечно и точно так же, будет светить спокойное солнце, и что после его ухода по небу всегда, будут рассыпаться мириады и мириады ласково перемигивающихся звездочек, а между ними будет величаво плыть внимательная луна. Что всегда воздух будет оглашен лишь стрекотанием кузнечиков, гудением комаров, да звенящими о подойник струйками молока. И что буренки все так же будут лениво пережевывать траву с прикрытыми от истомы глазами. Будут разноситься по лугу радостные и звонкие голоса доярок, среди которых  то - одна, то другая, то и дело запевала какую – нибудь, веселую песню, сидя на ведро под коровой и перебирая быстро и ловко ее соски. Эта мирная идиллия, конечно же, дополнялась вездесущими детишками, которые пришли в этот летний лагерь со своими матерями, а сейчас терпеливо стояли и ждали: когда мать наполнит его кружку парным пенящимся молоком прямо из соска коровы. Чтобы затем, погрузив губы в пену молока и слегка отдувая ее своим носиком, вздыхая при этом самый мирный на свете запах, не спеша пить этот божественный напиток парное материнское молоко. Вечерняя дойка окончилась, и доярки, группами, по два три человека разошлись по домам. Вместе с ними разбежались и ребятишки. И когда в лагере остались лишь пастухи да мы с Надеждой, то она, смеясь одними глазами, задорно предложила: - Ну что, Сашенька, проводишь меня домой, а что скоро стемнеет, а одной идти страшно. – Провожу – радостно согласился я. И у меня, даже от одного ее певучего грудного голоса сладко заныло сердце. Ведь и я ждал ее лишь с одной мыслью: побыть с ней наедине хоть несколько минут.
Надежда уже с год, как развелась с мужем, ей было около двадцати трех лет, имела годовалого сынишку. С черными вьющимися от природыволосами, огромными, и выразительными глазами, чёрноглазая, она походила на цыганочку. Смуглая, с высоким чистым лбом, вышесреднего роста, плотно сбитая и словно налитая жизненной силой, Надя была из тех про кого в народе с незапамятных времен говорят, «кровь с молоком, а не женщина».
Алого уже давно и неудержимо тянуло к Надежде, и он не упускал ни одного случая, чтобы побыть с ней лишний час и пообщаться. Она словно магнит притягивала Александра к себе, и он целыми днями думал лишь о ней. А вечером, перед сном, в его голове проносились картины, одна эротичнее и заманчивее другой.
Надежда, конечно же, заметила, что Марьин к ней не ровно дышит, поскольку он постоянно находился возле нее, а на других девушек и женщин вообще не обращал никакого внимания, то однажды, полушутя, полусерьезно, сказала:
- Сашенька, вот постарше станешь, я за тебя замуж выйду, возьмешь?
- Возьму, - без запинки ответил Алый.
С того дня Надежда и наедине и на людях стала называть его своим будущим мужем, в шутку конечно, но Александр был человеком слова, а потому твердо решил на ней жениться. Было ему в ту пору восемнадцать лет, отличался серьезностью и рассудительностью, рослый, выглядел постарше своих лет.
И вот, спустя некоторое время Александр и Надежда идут берегом речки, и он, идя позади ее на шаг, видит, как трава, обступая ее с двух сторон, тут же вновь смыкается. Он шел за Надюшей следом, смотрел на ее красивые ноги, и завидовал травинкам, потому что не мог, как они, касаться и ласкать ее ножки. Иногда Надежда поворачивала голову, и ничего не говоря, смеялась своими черными с блеском глазами. А  Марьин шел за ней, как теленок за маткой, не видя ничего кругом. В голове у него как вода в половодье, шумела молодая горячая кровь, глаза застилало как туманом, сердце готовое выпрыгнуть из груди, билось как сумасшедшее. Алому так хотелось предложить Надюше посидеть на берегу речки и полюбоваться природой, а всего более он жаждал обнять ее и поцеловать. Перед его глазами по-прежнему мелькали, сменяя одна другую ее великолепные обольстительные ножки с тугими икрами, а он шел и думал: «Вот скоро мостик, а перейдя, его мы окажемся почти в селе и… все, мы расстанемся до следующего вечера, как это и было всегда».
Каждый раз, когда Алый провожал Надюшу домой, на него нападали непонятные страх и робость; именно её он жаждал обладать, когда они оставались наедине и…, не мог для этого сделать следующий шаг в отношениях.
Вот и сейчас, ругая себя, на чем стоит свет за нерешительность, он, тем не менее, шел и шел за Наденькой ничего не предпринимая, шел до тех пор, пока просто напросто не столкнулся с ней.
Надежда стояла на середине тропинки и смеялась своими прекрасными, лучистыми глазами, а затем тоном, не терпящим возражений, предложила:
- А давай Сашенька, посидим немного на этом обрыве, смотри какое место красивое, да и трава нисколечко не примятая.
И не дожидаясь ответа, сняла с себя темно синий халат, постелила его на траву и села, оставим место для своего спутника.
Алый присел рядом, касаясь её обнаженного плеча, и чувствовал, как оно обжигает его сквозь рубашку. Он Нади исходил жар женщины, и он обволакивал его каким-то дурманом, и от этого жара его стало знобить.
Посидев некоторое время, Надежда взглянула на Сашу, её глаза призывно улыбнулись, а затем, молча, рассмеялись, и словно по небу рассыпались мириады и мириады звезд. Его сердце кольнула неожиданная и приятная боль, а Надюша легла на спину, раскинула, словно это были крылья свои красивые руки, и закрыла глаза.
И в этот миг Алому показалось, будто ночь укрыла их от какого-то всевидящего ока своим темным покрывалом – они остались одни на целой планете.
Александр робко посмотрел на её плотно сжатые ножки, тугой обтянутый юбочкой живот, на упругие налитые груди и, видя, что у Надюши все еще закрыты глаза, он наклонился и осторожно коснулся губами её щеки, а потом и губ. Надежда не пошевелилась, и лишь ресницы ее глаз чуть заметно вздрогнули.
Немного осмелев Алый стал нежно касаться губами ее щек, шеи, волос, не осмеливаясь целовать губы и тем самым показать Наде, что он совсем, совсем не умеет целоваться.
Неожиданно Надежда обняла его своими горячими руками за шею и поцеловала в губы, так долго и упоительно, что он буквально задохнулся, а она стала быстро расстегивать пуговицы на его рубашке.
Сняв его рубашку, Надежда положила его руку на свою блузку, и он дрожащими пальцами с трудом стал расстегивать пуговицу за пуговицей, которые и так готовы были брызнуть во все стороны, с трудом удерживая ее тяжелую налитую грудь.
Алого всего трясло в ознобе, его зубы стучали, и сам он едва не терял сознание. А когда наконец-то расстегнул на ее блузке последнюю пуговицу, то он увидел то, что так давно манило его взор – её чудесные, пленительные груди. Саша не выдержал, коснулся их  губами и ощутил запах молока, запах материнства, запах раннего детства, и этот запах был таким родным и близким, что он прижался лицом к грудям и замер от счастья. Надя целовала его, еще не знавшие женского поцелуя губы властно и жестко, так что ему было иногда немного больно. А она словно хотела выпить из его губ юность, невинность, неопытность. Алый видел, что ей доставляет наслаждение и радость сознание того, что она у меня первая – первая женщина в его жизни. Сознание того, что она является его госпожой, владычицей, и что она может сделать с ним всё, что пожелает её душа, а он не будет при этом сопротивляться даже мысленно.
И Надюша целовала его, то нежно-нежно, едва касаясь своими горячими губами, и пила маленькими глоточками напиток любви, то становилась жестокой и уже целовала, не отрывая губ долго-долго, целую вечность, и тогда Алый начинал задыхаться и просить пощады. Но Надежда в ответ лишь смеялась одними глазами, в которых в это время горел злой огонек.
Надежда была то богиней сошедшей с небес, воплощением любви и добра, то превращалась в исчадие ада, злого демона искусителя. Но Алый был без ума и от того и от другого.
В те мгновения, когда Надя становилась искусительницей, ему временами казалось, что она словно бы мстит ему за что-то, берет у него то, что и у нее когда-то отняли, за то, что и её когда-то выпил мужчина; взял её юность и девственность.
А потому она наслаждалась своей безграничной властью над ним. Её мягкие волосы с волнующим и дурманящим ароматом закрывали его лицо, рассыпались по груди, приятно щекотали. А её губы и руки не зная усталости, бесконечно ласкали и ласкали его блаженствующее тело так, что Алому казалось, что её ласки будут продолжаться вечно.
Надежда неистовствовала, импровизируя всё новые, и новые самые изощренные ласки, какие только в состоянии был вообразить человеческий ум. Она словно решила сделать все возможное и невозможное для того, чтобы он запомнил ее, его первую женщину на всю жизнь. Запомнил её ласки, нежность губы, волосы, тело, для того, чтобы она всегда была с ним – хотя бы мысленно.
Всем своим существом, Надя забирала его в себя и в то же время Алый чувствовал как её тело растворяется в нем. От избытка счастья он был где-то на седьмом небе и думал лишь об одном:
- Боже! Какое неземное блаженство!
И он любил еёв этот миг, любил так сильно, что скажи Надежда – умри, он бы умер мгновенно, не задумываясь.
И если бы она оставила его  в этот миг, он так же бы умер. Он принадлежал ей весь, но кончиков ногтей, душой и телом. Алый был никто, была лишь Надюша, а он в ней. Когда он открыл глаза, вокруг нас хозяйничала ночь. Сколько прошло времени, Марьин не знал, но ему казалось, что тысячелетие, никак не меньше. И после сладкого беспробудного сна ему не хотелось вставать, куда-то идти, что-то делать:  Алый  был как новорожденный ребенок. Словно его душа после долгих – долгих скитаний по Вселенной наконец-то обрела свое тело. Весь Мир, с его вечными, не разрешимыми проблемами и заботами, куда-то ушел, словно растворился, исчез навсегда. Была лишь Надюша и звезды, а более никого и ничего.
Его голова покоилась на её теплой груди, Алый сильно, но нежно обнимал женщину и ему казалось, что так будет вечно, и что они будут с ней находиться на этом месте всю их жизнь.
Надежда была такой просветленной и одухотворенной, что от неё исходило какое-то неведомое ему духовное тепло, которое согревало его тело и душу. И под воздействием этой энергии он чувствовал свою защищенность от всех бед. И в то же время он чувствовал себя мужчиной, её опорой и защитой.
Прошло еще много, очень много времени, прежде чем Надежда встала во весь свой рост и протянула руки к звездам – вся устремившись в высь. Её светлый силуэт отчетливо был виден на фоне НБА и звезд. Надюша стояла и что-то просила у неба. Он слышал е1тихий, почти умоляющий шепот, но не мог понять, что же она просила.
А когда она повернулась к Алому, то он увидел, что Надя божественно красива. Она вся светилась внутренней красотой, которая полностью была направлена на него. И эта красота, которая переходила из внутренней во внешнюю, вся принадлежала ему. Надежда вся принадлежала Александру.
И он это видел и понимал, а глядя на её спокойные, чистые глаза, он понял, что же она просила минуту назад у неба – она просила для него счастья. Надежда осознавала свою ответственность за него и хотела, чтобы он был счастлив и никогда не думал о женщине плохо. Потому что хорошая она или плохая, она всегда остается женщиной. Той, без которой мы все не смогли бы родиться, той, без которой мы не смогли бы жить, любить, надеяться и верить. Потому что Женщина, это все, от травинки и до бесконечности. И он понял все это, благодаря ей, его Женщине!
Алый встал, обнял Надежду за плечи, она обняла его и они пошли, а вокруг их размыкалась и смыкалась нежная июльская ночь.