Александр Чашев - Новеллы цикла "Заотнё" - Обзор
Публикуется с одобрения автора -
http://www.proza.ru/avtor/chashev
«Да ить как не по-русски-то? Истовённо по-русски! Сами вы неруси!»
Александр Чашев Из цикла "Заотнё"
В Архангельской глубинке в деревнях, некоторые из которых основаны более девятисот лет назад (первое упоминание - в уставе 1137 года новгородского князя Святослава Ольговича о взимании судебной десятины с жителей Подвинья и Пинежья в пользу новгородского епископа), был распространен ешё в начале XX века поморский диалект, не один образчик которого показан в "Заотне" ("Отцово наследство"):
"«Ты пошто белеюшко не кушаешь-то? Бат не скусно? Иссь надобно!
Больно ледашшой ты!»"
В музыкальности, колорите, очаровании этот оригинал многократно превосходит современный перевод: "Ты почему светлый человек (белеюшко) не кушаешь? Может быть (бат) не вкусно? Есть надо! Больно худой ты!"
Вчитываясь в эту необычную прозу, я вспоминала, как говорила моя бабушка (родом с правобережья Оки - к юго-западу от Московской области). Конечно, слова были другие, но аромат той речи, за десятки лет практически стёршейся в памяти, чем-то напомнил мне архангельский поморский говор, который Александр Чашев называет истинно русским языком.
Он с детства владел лишь отдельными элементами языка поморов, а спустя многие десятилетия - "пришёл к нему лишь недавно. Сердце вспоминает".
Тем более ценны эти новеллы, в которых говорит генетическая память автора. Такое чудо на свете есть!
Не так уж много литературных произведений зафиксировали удивительный феномен поморской народной культуры.
Приведу отрывок из второй новеллы, он говорит сам за себя лучше любых комментариев. Маленький герой беседует с любимой бабушкой, которая провела своё детство в монастыре, став сиротой более столетия назад, в самом начале XX века.
"- А когды ж ты с богом-то свиделась, баушка?
- Семь годков минуло тогды монастырьской маеты-то. За клюквой мя послала наставниця. К озерам лешим. Лес-от уж заосеннилссе. Сбрусневел. Свёток зацялся. На буян прискоцила. А там рецька. Вода кротка! Туман в низы сползат. Цёрной курум сел на пень. Закрицял. Я глызку курника моделого ему и подала.
Ницего, думаю, быват, не оголодаю, ягоды-от хороша наеда! Присела на валежину. А глазки-то и закрылись. Долго ли спала, не ведала. Проснулась будто. …А на мести курума старицёк сидит! И зенки цёрны на мя ласково-от пялит. А руженьём и бородой бурнасой. Платиньё рвано. Полохоло. Дербень истовённо! Стругат цего-то ножицьком. Сполошилася я-то. Окротела. Омалталась цють и крицю от страху-то: - Ты пошто тако наянова на мя галиссе-то? А он улыбнулссе и сказыват: - Не пужайся Стёпушка. Погляжу на тя, голуба душа. Полюбуюсь. И пойду дале.
Осмелела я: - Откудова знашь, как мя клицют-то?
- Я фсё знаю, девиця.
- Фсё знает один боженька. Нешто Бог ты?
- А быват, и Бог. …Он веть в кажном живёт.
- И во мне?
- И в тебе, белеюшко.
- А наставниця бает што в храме, да на образах.
- Нет, во всём он. В каждой травке. Капельке. Слёзке. Душе. Везде. И любит всех.
- И мя?
- Порато сильно, милая! Как услышит песенку про шолнышко, так и заливатся слезама-то.
- А я думкала, дошшь ето?
- Слёзы божьи, обрадушка! Ветрама он гладит головушку твою. Шолнышком ликует тя. Уж как любит!
- А за што? Я ить выпорок сушший. Матушка-игуменья так мя называт.
- Ты для боженьки андел. Ево дитя. И все евонны дети. Детей родитель жалет и любит всех.
- Бат ваганишь ты, дедушко? Взаболь сказывашь-то?
- Охота брешет. Я элако-то не варзаю.
Поверила я ему. Набралась духу и спросила: - А когды из монастыря мя отпустят-то?
Старицёк голову-то поднял к шолнцу. Шоптал што-то. А потом и сказыват:
– Црез три года, покинешь обитель, любушка сердешная. В том же годе замуж выйдешь, беляна. Деток пятерых родишь. Поживёшь со скотом, животом и домом благодатным. Всё у тебя будет... И тихо. ...И лихо. Ежели совсем невмоготу придеться, попроси у боженьки помоши. Вот так: «Голопок, голопок ты лети во цертог, к Богу-батюшке, ко любеюшке. Попроси его выруки для меня Степанидушки». Запомнила обаву-то, белеюшко? …
- Баушко, а што думашь, бог это был, в лесу-то?
- Бат и он. Аль хто от ево посланный. Быват знатливой?
Ишо сведушими их клицют-то. Ведают оне што от других сокрыто. Добро от них."
Вот он, древнерусский язык, доживший до наших дней! Вначале непривычно, но когда проникнешься поэтической стихией этой речи, начинаешь понимать без перевода точно так же, как любой русский может читать то, что написано, скажем, на украинском языке. Впрочем, в заключение каждой главы, автор приводит небольшой словарь.
В языкознании немало "тёмных мест", гипотез. Вот мнение самого автора:
"В новеллах использован русский язык. На Севере он ещё недавно звучал. Лингвисты ничтоже сумняшеся зачислили его в диалект. А новояз, слепленный на основе примитивного говора крепостной России (т.н. "московский диалект"), назвали русским языком. Вот и читаем сказки, не понимая значения родных слов. Пример: Пушкин пишет об острове Буяне, не зная этимологии этого слова. А в деревнях Поморья оно до сих пор звучит,означая всего лишь ровное, открытое место. То есть остров в его сказке должен быть плоским" (Александр Чашев).
Каждому человеку нужны учителя и корни. На Русском Севере никогда не было крепостного права и сохранилась уникальная русская культура. Быть изначально носителем народной культуры - большая честь, счастье. Это твердь, опора и срержень, которые получают с детства далеко не все.
Александру Чашеву повезло, он рос не только в народной поморской культуре, но и в такой любви, что этого запаса с лихвой хватило ему самому и всем потомкам - сыновьям и внукам. Поделился он и с нами, читателями.
"- Неужто весна пришла? Как ты, баушка, считашь?
Улыбнулась лукаво: - Да уж внуцек, истовённо сивка под горку идёт, а бурка на горку крадеться.
Огляделся по сторонам, удивился: - Где сивка-бурка-то? Я и кобылы ледашшой не вижу. Читала мне мама сказку про коня вещего, не обманешь.
Обняла меня бабушка, в вихор поцеловала: - В сказе-то, бат, про коня и писано, белеюшко. Только вот издосель снег у нас сивкой зовётся, а тепло - буркой. О весне бается в старине мной сказанной. Ежели наоборот, сивка идёт на горку, а бурка под горку, то зима нациняется."
Какое счастье-свет - вырасти с такой бабушкой! Многое она перенесла, рано сиротой осталась, после Октябрьской революции, когда "распустили монастырь", вышла замуж и родила пять сыновей и дочерей, как и было предсказано... Умерли дочки ещё во младенчестве... Сыновей отняла война. Только младший вернулся, вопреки похоронке.
Много трудиться довелось Степаниде Степановне, много пережить. Но светлая вера и добрая улыбка никогда не покидали её. Сколько любви было в этой дружной семье, где Степановна сияла ласково! "Белеюшко", "Нежданко", - волшебные слова внуку единственному! И всё-то она наперед знала: что (вопреки приговору врачей) внук родится...
Ушла из жизни Степанида Степановна в тот день, который предсказала себе сама. Так уходят только высокие души, исполненные благости. "Умирать не страшно", - новелла пятая, - повествует об этой светлой кончине...
Поморы жили "укладно": почти каждое действие совершалось, как ритуал.
Вот как мальчик уходит от реки, где наловил рыбы:
"Оглянулся на реку. Дожди, моросящие весь октябрь, залили песчаные мели, рыжевшие летом. И теперь величаво, торжественно, словно беременная женщина плод, несла Мезень полные воды к Белому морю.
– Быват, ишо свидимся, - негромко произнёс девятилетний рыбак. И степенно зашагал по деревенской улице.
Вот и дом. Огромный. На фасаде шесть, обрамленных узорными наличниками, окон. Небо подпирает могучий деревянный шелом, плавно переходящий на конце в очертания конской головы. «Конёк», - так он и зовётся. А под ним резьба деревянных причелин и полотенец. Радостью веет от их ажурных орнаментов. Под коньком круглая розетка - символ солнышка. Красота.
Зашёл в сени. В нос ударило аппетитным запахом пирогов, доносившимся через неплотно закрытую дверь. В избе тепло. У шолныша огромной печи ухватом орудует мама. Улыбка осветила её синие глаза, доброе, курносое, слегка перепачканное мукой, лицо.
- Ну слава анделам! Явился нажиффшик! Да как вовремя-то. Обедать будем. И тата придет скоре.
- Рыба-то в сенях, мама. Я её уже ошкерил. Можно пользовать, – степенно, подражая отцу, пробасил Митяй.
- Благодарим, Митрий-свет Ивановиць! Балуете вы нас. Особливо Кешка доволен. Ишь как фуркотат на пеци! Цюет рыбну пишшу. Обожат цюшшину-то. Сам-от мышей не ловит. Соседску Машку приглашат. Ишь, нероботь огурна!
- Дак старкой он, мама. Отловил уж своё-то".
"Старкой", "сырком" (есть рыбу сырком) - говорят у нас в Нижнепечорье потомки печорских поморов. Есть ещё слово, которое переняли даже приезжие в Нарьян-Маре - сейгод (в этот год). Блахоуханные старые слова! Они как своеобразные обереги, соучаствующие человеку, маленькая твердыня-заговор, помогающая жить.
Александр Чашев запечатлел в своих новеллах и ритуал приёма пищи семьи за столом. Действие происходит в середине XX века, уже после войны, с которой вернулся отец:
"Наеда дошла. Милости прошу корминьцев за стол!
Заняли привычные места. Отец поклонился в красный угол:
- Дедичи всемилостивы, благословите чесну наеду!
Обедали молча. Такое правило давным-давно установили предки. Подчинялись все. Даже мама, любившая поговорить.
Чугунок с золотистой кашей опустел. На верьхосытку угощались пирожками с черникой и морошкой. Запивали чаем, заваренным на брусничном листе.
Закончили кушать. Помолчали с минуту.
Первым из-за стола встал отец. Поклонился в красный угол: - Благодарствуем, дедичи, за добру наеду! – Поклон маме: - Благодарствую, семеюшка!
- Благодарствую, мама! – поклонился и Митька.
- На здоровье, обрадушки! – поклонилась им хозяйка".
В семье, где так живут, бережно храня обычаи, нет места непорядку, ссорам, непослушанию. Потому что сами предки охраняют покой этого дома! Александр Чашев говорит:
"Прошлое, настоящее и будущее - звенья одной цепи. Наши предки жили просто. И просто жили. В этом им помогала мудрость Рода. Увы, оборвана корневая связь поколений. Голоса дедичей не слышны. Грабли бъют по лбам неразумных иванов не помнящих родства".
Добавлю: "просто" жили, да не ПРОСТО. Это сейчас всё по-простому, наскоро садятся за стол без ритуалов и затей. Не то, что не помолиться, благословения пищи попросить некогда! Дай Бог, хоть собраться за столом вместе! В суете современной жизни даже это стало проблемой! Скорей, скорей, опоздаешь - слышим мы с детства.
Александр Чашев в новеллах, автобиографических по сути своей, хотя и с жизненной правдой художественного вымысла, щедро делится наследством, полученным от предков и родной земли.
Его проза лаконична, ёмка. Короткие предложения, а сколько смысла! Вот как изображена первая его охота, которой суждено было стать последней.
Пришли в лес:
"Отец встал лицом по направлению ветра. Выпрямился. Прокашлялся. В тишине раздался его слегка хрипловатый голос: - Хозяин леший! Звери и птицы лешие! Мы пришли взять жизни ваших братьев. Не для пустой прихоти и забавы, а лишь на пропитание. Простите нас! И не препятствуйте в нашем деле. Простите! – Поклонился в пояс прямо. Затем поочерёдно на три другие стороны. "
Охотником маленький герой новелл не будет: не смог стрелять в живность лесную. Отец это понял правильно и вопрос был закрыт. Если человек родился, как говорят в Индии "в гуне благости", ему не стоит вообще брать в руки ружьё. У него иной путь в жизни, иные задачи, иная судьба.
Так и Александр Чашев, отработав честно всю жизнь, как и многие будущие литераторы, стал на склоне лет писателем.
Фото: Поморская изба в музее деревянного зодчества Малые Корелы