Жуан, Кирпич и я - задыхались в тесных рамках города.
Наше жизнелюбие превышало все допустимые границы.
А бытие в нем было рассчитано на человека утомленного, обессиленного, человека взнузданного судьбой, алиментами, геморроем и условностями.
Оттого, силы наши, не находя себе применения, делались губительными прежде всего для нас самих.
Кирпич завис в невесомом пространстве нереализованной привязанности к Лоре Богданенко.
Жуан мучился тем, что не находил ничего, - как бы не расковыривал тела и души, - ни в ком из своих многочисленных пассий.
Меня же периодически и вовсе подташнивало от землян, так что я иногда искренне недоумевал какого черта я делаю в этой рэгтальности.
И, поскольку реальность не спешила оправдывать наши надежды, то мы, страстно любя, начинали столь же пылко её ненавидеть, как ненавидят уличённую в измене возлюбленную.
Мир не желал понимать нас, а родственные нам по подвиду животные то ли избегали высовываться из своих норок, то ли скрывались пока еще в качестве спермы в отцовских семенниках.
Положение мог спасти только обман.
Иллюзия, опьянение и искажение.
Видеть в мире, обступившем тебя плотным кольцом, что-то третье, а может быть даже и четвертое - вот необходимое условие для моего выживания.
А у меня был дар к бреду, опьянению и ко лжи - то есть, я едва ли не с рождения был поэтом.
Всякая, казалось бы, бесполезная красота, - будь то выжигание словом на белой канве чистого листа, или вышивание а ля макраме языком в межбедренном пространстве томной феи, - должна была быть оправдана и умножена.
Пусть я превращу её если и не в знамя, то хотя бы в пощёчину.
Звонкую затрещину всему трезвому и материалистичному.
Надлежало наспех выкроить новое евангелие от себя самого и раздать двум своим опёз-doll-ам(апостолам) для скорейшего и поверхностного ознакомления.
- Представляешь, больной, страдающий астмой лежит в отделении три недели, а его лечащий врач, - одна старая, бесполезная швабра, - не меняет ему назначений. Сестры жалуются на пятиминутках, что он мочится ночью в кровать. Я открыл его историю болезни и, как ты думаешь, что я там увидел? - рассказывал Кирпич, забредшему к нам на огонёк, мечтательно-отсутствующему Жуану.
- Я никогда не думаю. Ты же знаешь, что не такой уж я и дурак, чтобы это делать, - отвечал последний, приветственно кивая мне и улыбаясь.
- Так вот! Эта идиотка назначает ему фенобарбитал и лазикс. Причем, и тот и другой препарат - на ночь! Первое - это снотворное, Жуан, второе - мочегонное. Вот так у нас лечат бронхиальную астму!
- И что ты сделал? - поинтересовался я.
- Положил лист назначений на стол заведующему.
- А дальше?
- Не знаю, что дальше. Но мне, полагаю, надо перевестись в психбольницу. Там, хотя бы, шизофрения - это норма. Причем, не только среди пациентов.
- Не сгущай красок! Не все же врачи такие олухи?! - резюмировал Жуан свои мысли.
- Не все, - согласился Кирпич, - Далеко не все.
- Давайте махнем на дискотеку? - ни с того ни с сего предложил Жуан, - В Приазовский парк. Лето, блин, проходит, а на борту моего истребителя не прибавилось ни единой звёздочки.
И два апостола воззрились на меня с наигранной мольбою.
Судя по их заговорщицкому виду, они обсуждали этот вариант продолжения сегодняшнего вечера еще до моего прихода, и, поскольку мне нечем было крыть эту карту, я согласился, хотя не слишком любил разнузданные пляски под открытым небом у реки, под закопченные поп-хиты и гнусный писк крайне свирепых в это время года комаров, укусы которых просто невозможно было не расчесать до крови.
И если с перевозбуждёнными самками Culex pipens(у самцов челюстной аппарат недоразвит и поэтому они не кусаются, питаясь, подобно бабочкам, нектаром цветов), еще и можно было как-то совладать, - например, облившись с головы до пят не самым дорогим одеколоном, - то с музыкальным репертуаром подобных увеселений уже поделать обычно ничего было нельзя.
К слову сказать, именно на этом мероприятии мне относительно повезло и, будто по заказу, звучали композиции таких популярных в народе брендов, к каковым я не испытывал ничего, кроме симпатии: Bee-Gees, Dee D.Jackson, Rockets, Kraftwerk, Donna Summer, ну и La Bionda со своим непременным "Sandstorm".
В остальном мои музыкальные пристрастия совершенно не пересекались со вкусами подавляющего большинства меломанов, впрочем, эти несовпадения распространялись не на одну лишь музыку....
В то замечательное время в качестве конечной цели похода на дискотеку у сильного пола не всегда фигурировали танцы или знакомство с прекрасной феей.
Я бы даже сказал, что танцы, как таковые, в перечне предпочтительного времяпрепровождения занимали место этак надцатое.
По той или иной причине обделенные вниманием девушек половозрелые особи мужского пола сбивались в кучи, руководствуясь сугубо принципом территориальности и настойчиво искали конфликта.
А конфликт являлся как раз такою милою штукою, которую можно найти даже тогда, когда ищешь абсолютно иную вещь.
Район, в каковом располагалась танцевальная площадка, открыто враждовал с передовыми отрядами тех мест, где мы имели честь проживать, поэтому директива поставленная инициатором похода Евгением(он же Юджин, он же Жуан) была по-юлиицезаревски кратка и проста: прийти, увидеть, победить.
При этом, под "победой" подразумевалась по-возможности скорейшая транспортировка похищенных елен в местность более благоприятную прежде всего с военной точки зрения.
Сергей и Женька окунулись в танцующую толпу, а я остался стоять у ограды, стараясь, на всякий случай, не терять их из поля зрения.
Я всегда подозревал, что моя нежная, злая и одинаково удачно совмещающая в себе лёд и пламя, весьма внутренне отчуждённая от всего живого душа, чрезвычайно стара; и что только алчность, да вероятно также и неимоверная ненасытность, побуждала её раз за разом втискиваться всё в новую и новую плоть, - в смысле "рождаться", - дабы позднее, став имаго, приобрести способность вторгаться в дебри вульво-вагинальных эдемов, - а по возможности, - и в туманно-трансцендентальную сферу чужого духа.
Что она, дурочка, там чаяла найти?
Призрак родственности?
Мда...клевала не раз она на эту блесну.
И когда я стоял, с оттенком снобистской снисходительности устало сканируя анатомические частности женских фигур, извивающиеся в такт дрянного шаманского бубна от группы Gilla, то именно она, эта старая, всеведущая(тем не менее, время от времени охотно позволяющая обвести себя вокруг пальца, ибо обожала обманываться), живущая во мне блудливая сука, подняла вдруг свою голову и стала нашептывать что-то о сущности танца, как о среднем звене между банальной разновидностью сексуальной охоты и бесстыдно-нелепым, пропитанным самопиаром перформансом, с легким налётом эксгибиционизма.
Австрийка Гизела Вухингер ванильно-бархатно тянула своё знаменитое "Джонни...О' йеее!" и полчища молоденьких самочек рефлекторно выгибали свои спинки, поблескивавшие влажными лопатками в наглой лимонности прожекторного освещения, а окончательно отупевшие от дешевого вина и гиперсекреции тестостерона прыщавые юнцы, мужественно топтались на месте, обольщая кишевшее вокруг комарьё, слетевшееся на запах углекислого газа и молочной кислоты, которой так богат пот созревающих homo(vulgaris)sapiens.
Я вполне допускаю, что в этом зрелище и была какая-то недоступная моему разумению красота, но на меня, как это часто и весьма некстати случалось в разгар каких-либо праздненств, - за исключением похорон, - снизошла внезапно великая печаль, и непоправимая босховость картины начала украдкой отдавливать зрительный нерв.
Жуан и Кирпич, тем временем, - как я исподволь заметил, - уже определились с выбором, сделавшись центром небольшой группы, состоявшей в основном из девиц.
Во всяком случае, каждый "медленный танец" они настойчиво тискали одних и тех же особей и это постоянство служило благим предзнаменованием для меня, мечтавшего сменить декорации чем быстрее, тем лучше.
С ненавязчивостью молодого осьминога ощупывая круп своей партнерши, Женька не забывал вливать кагор(цикуту)красноречия в её уши, в связи с чем его рот практически не закрывался.
К стыду своему признаюсь, что я почти обрадовался, когда его толкнул в грудь, какой-то претендент на милости пропальпированной Жуаном дамы.
Мой друг не решился ответить, так как был явно не создан природой для коррид и выяснения отношений и обидчик заметно превосходивший его в габаритах, презрительно положив ладонь на лицо, пихнул Женьку в разнотравье толпы.
Сергей было дернулся в его сторону, но был тут же схвачен со спины подручными танцпольного агрессора.
Конечно, бить человека не видящего тебя - подло, но я не знал сколько у моего оппонента рассеяно среди людской массы потенциальных союзников и возможных сочувствующих, поэтому вложился в один единственный удар так, чтобы он же гарантированно стал и последним.
Тот послушно, под визг едва не придавленной им девушки, прилег на асфальт, а я вышагнул в сторону диверсантов, специализировавшихся на выкручивании рук Кирпичу.
Те не выказали никакого желания принять бой и отпрянули в сторону, а я, схватив под локоть Жуана заорал ему в переносицу:
- Бери гурий и бежим ловить тачку, пока нас не затоптали местные мухоморы!
И, дабы подать своим однополчанам пример достойного поведения, взял в руки ладонь обомлевшей от увиденного девушки и потащил ее за собой прочь, в темноту аллеи, которая должна была вывести нас к альтернативному выходу из парка.
Впереди всех бежали Кирпич и его новая знакомая.
Бежали красиво, вынужденно-романтически взявшись за руки.
Летевшие нам вдогонку свист и преисполненные любви крики утверждали во мнении, что ситуацию, по крайней мере, я оценил верно.
Но не факт, что беготня во мраке запущенного и заросшего бурьяном парка к одинокой, но заветной дыре в ограде, будет вознаграждена избавлением от возможной и быстрой мести.
Я это понимал и как мог подбадривал отстающего от нас Жуана:
- Женя, шевели поршнями! Иначе твоя неспешность может обернуться полной обездвиженностью!
- Да у меня Ира - на каблуках! Она не может бежать так же быстро, как вы, олени!
Топот, который чутко уловил мой музыкальный слух, означал, что за нами движется довольно солидная погоня, поэтому, как только все благополучно выбрались из темени Приазовского парка на столь же замечательно светлую, с пустыми глазницами фонарей улицу , я незамедлительно выбежал на проезжую часть, отчаянно голосуя.
К моему удивлению водитель абсолютно измордованного "Москвича - 412", коротко скрипнув призрачными тормозными колодками, остановился:
- О-piece-денели вы тут совсем что ли?! А если бы сбил?!
- Извини! Обстоятельства! - я понимал, что салон этого шикарного авто не резиновый и думал лишь о том, как бы побыстрее сбагрить с глаз долой своих приятелей с их новоиспеченными подругами.
- Обстоятельства, говоришь? Морг забит такими вот. С обстоятельствами.
- Ладно, шеф! Не мети пургу! - повысил я голос, и, уже обращаясь к единоверцам, шустро заполнившим внутренность консервной банки с двигателем, прибавил: - Встретимся у нас с Кирпичом на квартире. Буду через час.
- А как же ты? - осведомилась жуановская спутница, оправляя не слишком длинную юбку.
- Я бегаю быстро, - улыбнулся я ее коленям, находившимся не так уж и далеко от нежного подбородка.
Не успела отъехать эта груда металлолома, как из дыры в заборе высыпала жаждущая сатисфакции группа воинственно настроенных аборигенов.
Хотя я никогда не любил математику, но тут она пришла ко мне на помощь и, сосчитав количество молодых людей, рванувших в мою сторону, я смекнул, что семь человек - это явный перебор.
- Стой! Всё равно догоним! - кричали мне крайне заинтересованные в моем обществе юноши.
Я не стал вступать с ними в полемику, сэкономив силы непосредственно для бега, дабы делом, а не словом разрушить их иллюзии в отношении собственных легкоатлетических способностей.
Поскольку было уже несколько за полночь, то нашему забегу всерьез никто не мешал, только пара-тройка любопытных прохожих, испуганно на меня покосившихся, зябко поёжившись, молча проследовала дальше.
Довольно быстро вся эта яростная ватага отстала на приличное расстояние, только один, чрезвычайно упорный преследователь, буквально следовал за мною по пятам.
Его товарищи, отказавшись от погони, что-то кричали нам вслед, вероятно, увещевая его вернуться, но тот, надо отдать ему должное, никак на это не отреагировал.
Я порядком устал, к тому же особых талантов к марафону у меня никогда не наблюдалось, а мчать вперед с такой же скоростью до самого дома мне представлялось абсурдным, да и вряд ли выполнимым.
Остановившись, я пытался восстановить дыхание, но у меня было такое чувство, что сердце вот-вот весело запрыгает по мостовой, наконец-то освободившись из заключения в клетке моей груди.
К моему удивлению бегун совершенно не запыхался, а перейдя на шаг, спокойно шел ко мне без тени каких-либо сомнений.
"Так..., - задумался я, - Легкоатлет? Возможно. Но спортсмен, однозначно."
Молодой человек приблизился ко мне настолько, что оказался, так сказать, в зоне огня, но мой правый хук, однако, не достиг цели - он, изящно отшагнув в сторону, чуть отклонил корпус и этого было достаточно, чтобы мой кулак рассек лишь воздух.
"Гм..., - услышал я внутренний голос, - Боксер. И боксер, кажется, не плохой. Так вот откуда эта сатанинская выносливость!"
В этот момент в меня полетела классическая "двойка" и я едва успел принять оба удара на предплечья, сполна ощутив их силу и резкость.
Конечно, было бы значительно кошернее, кинувшись ему в ноги, перевести противостояние в партер, и там, использовать свое преимущество в мышечной массе и весе, но я не был психологически готов к тому, чтобы мои новые, еще не лишенные первой стиркой девственности джинсы а ля Lеvi Strauss, превратились бы в пыльную тряпку.
Тут я проморгал довольно сочный удар в область печени и, хотя махнул руками в ответ, - вскользь задев правую скулу врага, - почувствовал, как не взирая на хвалёную крепость прямой мышцы живота, мои ноги вдруг стали ватными, а на улице резко сгустилась тьма.
Вдавив подбородок в грудную мышцу и прикрыв его для пущей надежности левым плечом, я пошел в нападение, чувствуя, что совершаю глупость, так как демонстрация моих боксерских навыков в данной конкретной ситуации наверняка приобретала оттенок клоунады.
Самоуверенная улыбка, не взирая на обступивший меня мрак, явственно угадывалась на лице противника и косвенно подтверждала эту мою догадку.
Но что делать, если мне нужно было выиграть время и как-то обрести благословенную способность вновь ощущать собственные ноги, к которым довольно-таки медленно возвращалась материалистичность?
Вероятно, парень хотел дать мне возможность, что называется "вымахаться", дабы затем взять меня уставшего, словно подарок, двумя-тремя ударами выбив из меня дух.
Он бравировал своей реакцией и блестящей техникой, играючи справляясь с моими попытками пробить его защиту, но я не столько атаковал, сколько выжидал, когда мои ноги вернутся ко мне из параллельного мира.
- Ну, всё, чувак. Надоела мне эта возня, - в первый и в последний раз подал он голос, - Peace-дец тебе.
Он успел договорить эту фразу.
Однако после того, как я вложился как следует в один-единственный лоу-кик, он как-то сразу сник.
Его левое колено, противоестественно прогнувшись вовнутрь, хотя и вернулось тут же на исходную, но речи о моментальном восстановлении боевых кондиций, скорее всего, уже быть не могло.
Подъём моей левой ноги заныл даже несмотря на то, что на мне была весьма крепкая(югославского производства)обувь и, судя по тому, как мой оппонент растерянно затоптался на месте и зубами закусил нижнюю губу, я понял, что нанес более или менее серьезную травму.
Наверное, можно было сейчас его просто добить, хотя бы продублировав всё тот же удар ногой сбоку в область коленной чашечки и подколенного сухожилия, однако, глядя, как он, не без усилий, продолжает удерживать вес тела на одной ноге, а другой, опираясь лишь на носок левой стопы, едва касается асфальта, - я передумал.
Полагаю, мне повезло.
Ну, что поделать, если боксеры его веса излишне сухи и не располагают в нижних конечностях достаточным количеством мяса и воды, которые могли бы сыграть роль своеобразного щитка?
Я был очень доволен, что обошлось без борьбы, ибо чтобы не быть отрихтованным этим добрым молодцем, мне пришлось бы, - если бы, разумеется, успел, - воспользоваться своими борцовскими навыками.
Как говорится: и джинсы целы, и фейс не тронут.
Я молча повернулся и пошел прочь.
Мой визави всё еще продолжал стоять зачем-то на том же месте, будто памятник, бессмысленно глядя мне в след.
Однако чуть позже, всё же медленно заковылял в обратном направлении.
Мне оставалось пройти пару троллейбусных остановок, когда минуя хаотично поросший цветущими акациями старый сквер, я услышал в темноте чей-то плач.
Ни то чтобы я страдал излишним любопытством, просто одуряющие ароматы акаций в сочетании с чьей-то анонимной скорбью, сбили меня с заданного курса и я углубился в тёмные кущи скорее руководствуясь инстинктивными мотивами, нежели следуя голосу разума.
На притаившейся в урбанистической сельве ободранной скамье восседало существо женского пола в каком-то душераздирающе-кэрролловском наряде и с чем-то неописуемым на голове.
Я подошел совсем близко, но девушка никак не отреагировала на мое приближение.
Поджав под себя правую ногу, она сидела откинувшись назад и склонив на грудь спутанную замысловатой прической голову, а ее тонкие руки теребили складки воздушной, полупрозрачной белой юбки.
- Я могу вам помочь? - обозначил я свое присутствие.
- Какое сегодня число? - последовал неожиданный вопрос.
- Гм...Одиннадцатое.
- Проклятая цифра! Ненавижу это число!
- Ну вот, хотя бы перестали плакать, - оптимистически констатировал я.
- Что вы, собственно, хотите?
- Ничего. Полагаю, что ваша печаль не так уж безнадежна, как показалось на первый взгляд. Поэтому я могу с чистой совестью удалиться.
- А вы что, на досуге суперменом подрабатываете? Или Гайдара обчитались?
- Мимо. Мне, в общем-то, всё по фигу, милая леди, - я двинулся прочь, прямо через косящий под самшит кустарник.
- Эй! Спайдермен! Постойте! Не уходите!
- Слушаю и повинуюсь, Алиса.
- Какая еще "Алиса"?
- Льюис-кэрроловская, разумеется.
- Аааа....Ну вот так и будем звать друг друга. Ты не против? - в ее тоне транзитом мелькнуло некое тепло, внезапно проступившее сквозь льдистость настороженности.
Я вернулся и водрузил свой зад на лавочку:
- Не против.
- Алиса, - с непередаваемым изяществом она вручила мне узкую и прохладную ладонь.
- Спайдермен Суперменович Миккимаусов, - аккуратно пожал я тонкие пальчики.
Она ландышево рассмеялась, а глаза её вспыхнули карим огнём.
Я исподволь разглядывал продолговатую и сухощавую фигурку.
Истощенное концлагерной диетой тренированное тело балерины.
Девушка, на мой вкус, пожалуй, была излишне худа, но в каждом движении ее сквозило нечто настолько сверхженственное, что это завораживало.
Мы перебросились парой-тройкой ничего не значащих фраз, когда я, вспомнив о своих приятелях, поинтересовался:
- Какие у тебя планы на остаток этой ночи?
- А что? - напряглась она.
- Хочу тебя пригласить к своим друзьям. Кажется, они сейчас наверняка пьют какую-то вкусную дрянь и ждут меня.
Девушка молчала, обдумывая мое предложение.
- Спайдермены не насилуют, Алиса.
Она улыбнулась:
- Ну, ладно. Поверю.
Спустя полчаса мы входили в нашу съёмную квартиру.
- Ну, наконец-то! - бросился в коридор Женька.
- Мы уж думали, что ты решил вернуться на дискотеку, - сострил Кирпич.
- Да, было такое желание. Меня даже приглашали наши общие друзья. Те самые гэпэтэушники, которые так увлеченно играли с тобой в гестапо на танцплощадке. Но, поразмыслив, я решил отказаться.
- Всё нормально? - спросила Ира, второй раз уже проявлявшая трогательное участие в моей судьбе.
- Как будто, - обронил я, и тут же, без всякого перехода, прибавил: - Знакомьтесь! Это Алиса!
Наблюдая за церемонией обмена частью паспортных данных и косвенно принимая в ней участие, я исподволь любовался интересным лицом своей спутницы и недоумевал, как, такая внешне бесплотная девушка, могла вызывать у меня желание.
Пусть широкие, но какие-то мосластые бедра, почти полное отсутствие груди, да робкий намек на наличие ягодиц, и компенсировались какой-то загадочной разновидностью животного магнетизма от нее исходившего.
Жуан, исполняя роль виночерпия, спровадил пустую бутыль токайского под стол и, достав из холодильника следующую, тут же разлил ее по бокалам:
- За знакомство!
- Ты почему не пьешь? - спросила Алиса.
- Мне сейчас нельзя. Такой период, нечто вроде беременности...
- Не поняла.
- У спортсменов бывают такие дни, типа критических, когда пить не стоит совершенно. Ну, если, конечно, нет желания остаться без печени.
- Аааа....стероиды, что ли?
- Ты такая эрудированная! - беззлобно съёрничал я.
- Зачем ты их употребляешь?
- После пары-тройки лет напряженных тренировок, человеческий организм упирается в тупик. Мышцы отказываются увеличиваться в размерах, уткнувшись в свой генетический потолок. Вот тогда и приходят на помощь медицинские препараты, которые изначально помогали людям восстанавливаться после тяжелых травм, сложных переломов, ожогов и так далее. Некоторые из них применяют в ветеринарии.
- Какая прелесть! А ты не боишься, что подорвешь свое сексуальное здоровье?
- Еще не создан такой динамит. А если серьезно, то всё зависит от грамотного подхода. Здесь много тонкостей. Зная их, можно почти не переживать о последствиях.
- Но это ведь всё равно вредно.
- Алиса, ты куришь?
- Да.
- Это вредно, Алиса.
Девушка рассмеялась в ответ, и глаза ее коньячно вспыхнули в электрическом свете, но когда она повернулась ко мне, они внезапно стали черными и глубокими от какой-то неведомой мне печали.
Я смотрел в этот карамельный омут и ко мне вернулось забытое ощущение из раннего детства, когда за каким-то дьяволом меня занесло на крышу школы, а я стоял у самого края и наряду со страхом испытывал парадоксально-параноидальное желание спрыгнуть вниз.
Ее пальцы коснулись моей щеки, а дёготь расширившихся зрачков заполнил собою всё поле моего зрения.
- Ну, что же ты не скажешь, что не встречал еще никогда таких глаз, как у меня? - она чуть наклонила голову вбок, и не моргая, продолжала гипнотизировать меня своими цыганскими очами.
Тут девушка приподнялась и, расставив ноги, оседлала мои бедра.
Все присутствующие смолки.
Наклонившись ко мне, она сжала лицо в ладонях.
Не обращая никакого внимания на присутствующих, Алиса несколько секунд что-то напряженно выискивала в моем взоре.
Затем.... она поцеловала меня.
Долгим и глубоким поцелуем.
Когда же она отняла свой рот, небольшое общество разразилось бурными рукоплесканиями.
- Надеюсь, в этих аплодисментах нет и тени иронии? - обратился я к компании.
- Ну, что ты! Только искреннее восхищение, - ответил Кирпич.
- Я так и подумал. Кстати, а почему никто до сих пор не последовал нашему примеру?
- Причина проста: мало выпито вина, - подал голос Жуан.
- И выкурено табака, - присовокупила Настя, стройная блондинка с васильковыми глазами, сидевшая рядом с Женькой.
После этого дамы в полном составе отправились на балкон, где в обществе неумолкавшего ни на секунду Жуана, сладострастно предались табакокурению.
Я и Кирпич остались за столом.
Серега меланхолично попивал мадьярское, соломенно-янтарно переливавшееся в его бокале, а я методично расправлялся с курицей.
- Где ты нашел это чудо?
- На улице, - с полным ртом ответствовал я.
- Так они ж почти пустынны в это время суток, в этом благословенном районе! Это признак таланта, дружище. Я вот только никак не разберу, что в ней сидит такое? Смотришь: только лицо. Не то чтобы красивое, но с некой изюминкой, какое-то страдальческое и в тоже время порочное. А тело, как у шестиклассницы. Глазищи - невообразимые. Губы...Надо поразмыслить почему все мои девушки тонкогубы! Так вот: кажется, губы и глаза только - всё, что есть у нее. Но! Но, черт побери, это далеко не так!
- Харизма, ебона мать! Харизма! Такой и должна быть настоящая кэрролловская Алиса. Безбашенная, рефлексирующая, непредсказуемая, непонятная, иррациональная. Мне повезло - я ее встретил здесь - в задрыпанно-замусоленном Ростове-на-блять-Дону. В Англию ехать не пришлось. Вот только что делать с ней теперь - не знаю.
- Зато я - знаю.
- Не сомневаюсь.
- Послушай, а как ее зовут на самом деле?
- Без понятия.
- Хм...Я даже не знаю, кто из вас двоих неадекватнее, - улыбнулся Кирпич. - Как ты ее встретил? Что, прямо вот так подошел на безлюдной улице?
- Да. Только подошел криво так. Но на безлюдной улице.
- Умеешь! Умеешь ведь, сволочь!
- Да ладно...От нее, видимо, только что сделал ноги плэйбоевский кролик. Девушка пребывала в расстроенных чувствах. А я сыграл Чеширского Кота. Короче, всё по сценарию. Как у дедушки Льюиса.
- У тебя на всё всегда имеются самые простые объяснения, - с укоризной заметил мой приятель.
- Что поделать, если жизнь достаточно простая штука? Она хотела бы казаться сложной, но у нее это плохо получается. В ней столько занудства и банальности, столько рутины и однообразия, что приходится совершать глупости, дабы хоть как-то себя развлечь.
- Послушай, старик, а как же теперь твоя больничная Медуза-Горгона?
- Прекрасно.
- Так ты, что....совмещать будешь...их?
- Нет.
Кирпич вопросительно уставился на меня.
- Откуда такой нездоровый интерес к моей половой жизни, Сережа?
- Не хочешь - не говори.
- Скажу. Я стал прощупывать ситуацию на тему встреч вне больничных стен. Она довела до моего сведения, что это невозможно, поскольку она женщина замужняя и так далее. Вместо этого она предложила мне ночь, - пардон, - дежурство любви, как раз перед своей выпиской.
- И что - ты?
- Я ответил, что это невозможно, поскольку я онанист по убеждениям.
- Что?! Ты отказался... с ней?
- Ага. Она, правда, начала что-то там говорить, что боится быть пойманной мужем и так далее. Но я подумал, что следует поступить не типично. Существует, конечно, риск, что я запомню ее как самый курьезный случай на всю жизнь, как некий золотой шанс, который я не использовал из какой-то своей прихоти, но, видит Бог, - а ему-то как раз всё по-who-й и он, как обычно, смотрит в другую сторону, - я поступил правильно.
Кирпича перекосило.
Мой друг, нелепо приподняв правое плечо, приложился к бокалу, да так и застыл, о чем-то глубоко задумавшись.
- Что это тебя так перекосо-peace-дило, Сережа?
- Да так...Странный ты человек. Мне кажется, что к тебе и тянет людей по причине твоей абсолютной непредсказуемости. Но если ты женишься когда-нибудь, то жена сойдет с тобой с ума.
- Хорош кассандрить на пьяную голову, - усмехнулся я.
- Ты не куришь? - спросила возвратившаяся и задымленная Алиса.
- И не пью.
Тут Кирпич поднялся со своего места и провозгласил:
- Друзья, вам не кажется, что атмосфера у нас излишне академичная? - и не дав возможности никому вставить слова, тут же продолжил: - Предлагаю внести некий элемент иррационализма в скучное натирание стульев пятыми точками.
- Давайте внесем! - с готовностью откликнулась подруга Женьки.
- Валяй! - согласилась Настя.
- Колёс накатить предлагаешь, как я понимаю? - поинтересовалась моя спутница.
- Поражаюсь твоей проницательности, - ответил Кирпич, извлекая недр доисторического трюмо небольшой пакетик.
- А что это такое "колёса"? - спросила Ирина.
- Таблетки, - пояснил Жуан.
- Ой! Как-то страшно..., - поёжилась Настя.
- Да пустяки! Мы чуть-чуть. В разумных пределах, - уверенно изрек Кирпич, выкладывая перед ней три таблетки.
- Этому дала, этому дала..., - приговаривал Кирпич, разнося отраву, словно официант.
- Мне четырех мало, - сказал Жуан, - Добавь пару.
- Что это за дрянь? - мрачно поинтересовалась Алиса.
- Никуша. Но могу предложить еще и радик, если это тебе о чем-то говорит.
- Гм... Поверх алкоголя? Этаминал-натрия? Брутально. Ну, фиг с тобой....Одну таблетку и одну - радедорма, гарсон.
- Не подумай плохого. У меня это говно полгода пылится. Надо же продегустировать? Я тестирую почти все лекарства подобного плана на себе и Жуанчике. Я ж будущий доктор, - при последних словах Серега пьяно улыбнулся.
- Экспериментатор, да? Ну-ну...., - и Алиса скептически поморщилась.
- Как с тобой-то быть, надежда советского спорта? - обратился он ко мне.
- Мне такую же порцию, что и моей даме.
- Ты весишь в два раз больше, чем она. К тому же она выпивала, а ты - нет. Давай накину по одному калику того и другого? Иначе - не возьмет.
Я махнул рукой.
- Ты за компанию со мной решил, да? - коснулась губами моего виска Алиса.
- Да надо попробовать хоть раз в жизни. Чтобы иметь представление. Быть может, глупо и рискованно. Но...мне надоел собственный рационализм. Хочу заглянуть в бессознательное.
Уже через 15 минут, я почувствовал нечто вроде опьянения, отличавшегося от алкогольного какой-то отгороженностью от объектов и разрастающимся до небывалых размеров тотальным безразличием ко всему и вся.
Я огляделся по сторонам.
Жуан целовался с Ириной, Кирпич шарил под юбкой у хохочущей Насти.
Все четверо периодически обмениваясь глупейшими остротами, поддерживая нить общения.
Электрический свет вдруг показался мне нестерпимо ярким, а всё происходящее до тошноты вульгарным.
Я привстал и, схватив желтоватую бутыль за тонкое горло, впился в нее жадным поцелуем.
Когда вино из емкости перекочевало в мой желудок, поставил ненужный предмет прямо на пол, прошептав:
- Шах!
- Пока ты еще не утратил способности соображать, а ситуация далека от патовой, пожалуйста, гроссмейстер, покажи мне где твоя кровать, - Алиса чуть сжала мою руку у локтя.
- Зачем?
- Пойду спать.
Уже на автопилоте, зедевая плечами мебель, я проводил ее в свою комнату.
- Шляпника и Шалтай-Болтая прошу ко мне не пускать, - бросила мне в след девушка, когда я закрывал за собой дверь.
Я сел за стол и электрический свет, так донимавший меня, внезапно померк.
Когда сознание вновь вернулось ко мне, то я увидел такую картину.
На кровати Кирпича, кое-как загримированной нами под диван, разбросав руки и ноги во все стороны лежал нагой Жуан; по обе его стороны возлежали Ира и Настя, причем, Настя была в одних трусиках, а Ира, хотя и при полном обмундировании, но рука ее бережно сжимала женькины тестикулы.
Семь бутылок токайского и три бутылки "Эрети" кем-то были выстроены у отопительной батареи на манер кегель в боулинге.
Кирпич, наморщив лоб, вешал на люстру белый бюстгальтер и, по его щеке, петляя между напряженных мимических мышц, сползала крупная капля пота.
- О, Осирис who-ев! Восстал из Царства Мёртвых! - прокомментировал он мое пробуждение.
Я молча метнул в него лежавшее на столе яблоко.
Отрекошетив от плеча Сергея, оно полетело на стол и опрокинуло салатницу.
Кирпич, никак не отреагировав на произошедшее, слез со стула и отошел к окну, любуясь висящим на хрустальных плафонах настиным лифчиком.
- Размер у него маленький. Поэтому и нет должного эффекта, - патологически серьезно проговорил он.
С мрачным видом он подошел к Насте и, сняв с нее последнюю деталь нижнего белья, задумчиво изрек:
- Так...Вот очень удобно, наверное, когда твоя девушка носит трусы "недельки". Если забыл какой день недели, поднял юбку, посмотрел и ясность внесена. Сатурдэй, блять. День Сатурна - самой несчастливой планеты для людей, если верить астрологии. Все несчастья в этой жизни из-за yo-баного Сатурна. "Саббат блади Саббат", как сказал однажды Оззи Осборн. С другой стороны - Шаббат. Черт...Я недоеврей и полурусский одновременно. Сложно, Осирис, жить без прозрачности в таком вопросе, как национальная принадлежность, - последняя фраза уже была адресована мне.
Я отупело следил за бредовыми скачками его мысли.
- Знаешь кто-ты?, - неожиданно для самого себя сказал я.
- Кто? - почему-то испуганно спросил Кирпич.
- Шляпник.
- Нет. Я - Сергей Брик. Точно тебе говорю, Тутанхамон! - с животной серьезностью убеждал меня невменяемый друг.
Он зачем-то полез на антресоль и, через пять минут вернулся держа во рту гвозди, а молоток - в руке.
Встав на стул, он, пошатываясь, взгромоздился на него и, придирчиво примерив несколько раз трусики девушки к стене, прибил их стомиллиметровыми гвоздями:
- Вот теперь уже более или менее гармонично!
Кирпич сел было за стол, но тут же взвился, одержимый новой идеей.
Что-то настойчиво выискивая в сумочке одной из девушек, он кряхтел и матерился, пока наконец его старания не увенчались успехом.
- Эврика! - заорал он, победоносно демонстрируя мне губную помаду.
Кирпич склонился над пребывавшей в глубоком медикаментозном сне Настей и старательно накрасил ей губы помадой, затем, перевернув ее на спину, точно ту же операцию проделал и с губами половыми.
Он переводил взгляд с ее лица на промежность и обратно так, словно следил за игрой в теннис:
- Не плохо получилось, - сухо констатировал художник, - Вот только цвет меня немного смущает. Какой-то кричаще-яркий. Агрессивно-морковный. Это не поэтично ни разу. А ты когда-нибудь задумывался о вагине всерьёз?
- Всерьёз - никогда. Так...мимоходом, - честно признался я.
- И что ты о ней думал?
- Разное, - уклончиво ответил я.
- Ну, например? - настаивал совершенно обалдевший от извращенного действия запитых спиртным транквилизаторов Сергей.
- Я думал, что можно было бы назвать этот орган как-то иначе, чем ножны. Если вагина - это ножны, то почему член не назвали гладиусом? Откуда это дурацкое слово "пенис"?
- Ну, да.. Вагина - ножны, а гладиус - меч...Логично! Согласен с тобой, коллега! А как быть с вульвой?
- Никак не быть.
- То есть?
- Смени пластинку. Эта задолбала уже.
Кирпич пожал плечами и неожиданно выключился, соскользнув прямо на пол, к облезло-коричневым ножкам старого стола.
Найдя в себе достаточно сил, чтобы подняться, я направился в комнату, где спала Алиса.
Каково же было мое удивление, когда я ее там не нашел.
Я застыл над пустой кроватью, недоуменно разглядывая смятую простынь.
Земное притяжение, распоясавшись сверх всякой меры, не позволяло долго стоять и я, чтобы хоть как-то смягчить дискомфорт, опустился на колени.
Ощупав, еще сохранившее тепло от ее тела, легкое одеяло, положил голову на подушку, поделившуюся со мной ароматом туалетной воды исчезнувшей девушки.
Я уже проваливался в черноту беспамятства, когда почувствовал на своем затылке чьи-то нежные пальцы:
- Каким богам молишься?
- А я подумал, что ты выпила магическое зелье и, уменьшившись, удалилась в Зазеркалье.
- Нет, я увеличилась и пришла. К тебе, - с этими словами Алиса села на кровать, положив мою голову к себе на колени.
Я поднял на нее глаза.
Столько покоя и красоты было в ее существе, что от сложных, противоречивых эмоций, мне стало плохо.
- Меня убивает красота твоего лица, волос, рук. Это невыносимо. Знать, что ты совершенно отдельное от меня существо. Знать, что есть мужчины, которые знают о тебе тоже, что я узнал о других женщинах.
- Химия, принятая тобой, оголила кое-какие участки твоего сердца. Ничего. Протрезвеешь и хитином затянет всё то, что сейчас расцарапано внутри.
- Ты права. Я вывернут мехом вовнутрь. И кажется, говорю такие вещи, о которых обычно молчу.
- Не вздумай только влюбляться. Ладно?
- Что ты! Нам, сказочным персонажам, любить - доктора не разрешают. Это вредно для печени.
- Твои друзья, Шалтай-Болтай и Шляпник, в полной отключке. Я сглупила выпив эти чертовы таблетки. Голова стеклянная.
- Жизнь иногда невыносима на вкус. Вот и принимаешь яд, в надежде, что он перебьет ее вкус. А на деле, получается еще хуже.
В комнате висельнически повисла мертвенная тишина и только ласковые тарантулы ее рук, нежно скользившие по моей глупой голове, наполняли смыслом беготню часовых стрелок в ограниченном вольере циферблата.
Думая о времени, о руках девушки и о россыпи прекрасных бессмысленностей, ради которых лишь только и стоило жить, я пообещал себе самому, что отныне и навсегда буду адвокатом не великого и значительного, а всего внешне совершенно бесполезного, тихого и незаметного.
- Я рассталась с человеком, который имел большой вес в моей вселенной, - неожиданно прошептала Алиса.
- Так и думал, что твои слёзы посвящены проводам тазами отгремевшей страсти.
- Всё, что не делается - к худшему, - вздохнула она. - Ты проходил в нужное время, в нужном месте. Посмей только теперь меня не полюбить!
- Я буду тебя вожделеть. Ведь любить - абсолютно аморально.
Я чувствовал, что она улыбается моим словам.
Огонек ее улыбки медленно тлел как на губах, так и в сердце, уступая промежуточному состоянию между сном и бодрствованием.
Спустя несколько столетий, выдергивая меня из забытья, Алиса проговорила:
- Поеду я домой, Сальвадор моей дали. Телефон у тебя есть. Не провожай, - она поднялась и добавила с улыбкой, - Да ты и не способен.
Не без усилий оторвав голову от кровати, я еще раз посмотрел на нее, уходящую, недоступную и такую до странности близкую.
Когда, подобно створкам раковины, сомкнулись ресницы, то её лицо еще долго переливалось на матовом экране моего внутреннего зрения.
Задрапированный туманом, хрупкий образ ее удерживал меня на плаву до тех пор, пока медленно подступавшая тьма не сгустилась настолько, что свет наступившего дня показался апокалиптическими сумерками, в которых и захлебнулось мое сознание.