- - -
Он мне сразу очень понравился.
Вид свободного художника с длинными вьющимися волосами удивительного цвета – золотистые с сединой пополам. Волосы частично закрывали уши, и поэтому сам он напоминал чем-то красивую женщину средних лет, с удивительно умными глазами и заинтересованным выражением лица. Светлая куртка-пиджак, голубая рубашка в шотландскую клетку, синие джинсы и тонкий запах дорогого парфюма дополняли портрет моего гостя.
Его появление не было для меня неожиданным. Мой секретарь еще утром предупредила, что моей консультации в приемные часы – с 16-00 – будет ожидать посетитель, который приходил накануне днем узнать о возможности личной встречи.
Улыбаясь, он назвал свое имя и фамилию. Признаюсь, когда он начал говорить, я с удовольствием отметил какую-то изысканность речи, удивительный тембр тихого голоса, размеренную неторопливость, присущую артистичным лично-стям. Тем не менее, его имя не оказалось для меня известным, хотя обладатель такой импозантной внешности и отменных манер наверняка был человеком публичным.
– Шиканов... Александр... Можно без отчества... Хорошо, Николаевич...
Ответно улыбаясь, я впервые за свою врачебную практику поймал себя на мысли, что очень боюсь услышать о личных проблемах со здоровьем моего обаятельного посетителя. Пусть это будет касаться, подумал я, его родственников, матери или отца, но только не его самого.
Чтобы слегка демократизировать процесс консультации, я предложил ему пройти в отдельную комнатку позади кабинета. Еще когда планировались рабочие помещения на первом этаже здания, выделенного под поликлинику, я уговорил проектировщика предусмотреть смежную с моим рабочим кабинетом маленькую комнатку отдыха – с умывальником, холодильником и подаренными на открытие поликлиники красивыми резными диваном и журнальным столиком.
Усадив своего посетителя на диванчик, я занялся приготовлением кофе – для себя и, конечно, для гостя. Я не спешил задавать вопросы. Он тоже помолчал, а затем, кивком головы поблагодарив меня за предложенный напиток, протянул мне файл с медицинскими документами. Не просто подал, а легким хлопком припечатал весь пакет к столу, а затем неловко передвинул его на мою сторону, едва миновав чашку с кофе.
В широкой папке с завязками и торчащими рентгеновскими снимками было с два десятка листов различного размера и цвета. Узкими длинными полосками выделялись бланки биохимических и клинических анализов, выполненных в платной лаборатории (логотип которой красовался на торцах бланков).
Отдельно сшитые скрепкой листки с врачебной выпиской и направление на консультацию к онкологу располагались сверху прозрачного пакета. Мне почему-то захотелось считать, что сам он с содержимым этих записей знаком не был...
Очки я оставил в кабинете.
Я отправился за очками, прихватив с собой подмышку его бумаги. Теперь я уже не сомневался, что дело касается лично его. Я даже перевернул пакет, чтобы не видны были надписи на верхней бумажке. Привычка онколога...
Также привычным был и мой первый вопрос:
– Скажите, пожалуйста, кто Вам порекомендовал обратиться за консультацией к онкологу?
Ответ, облеченный в приятный грассирующий баритон, был негромким и коротким.
Всего одно слово.
– Уролог.
- - -
У многих врачей за долгие годы работы вырабатывается способность после двух-трех слов оценивать медицинскую ситуацию пациента. В моей практике самые безобидные по тяжести диагнозы следовали за ответом, что на консультацию к онкологу больного направил терапевт, гинеколог, дерматолог, иногда хирург. В последние годы в список врачей, направляющих больных на консультацию к онкологу, добавились врачи-урологи.
Урологи по пустякам больных на консультацию к онкологу не направляют. Свои обязанности специалистов они выполняют добросовестно. И размер папки моего сегодняшнего посетителя не оставлял сомнений в тщательности обследования. Впрочем, мне вдруг подумалось, что врачи, обследуя этого симпатичного человека, также не желали найти у него какое-нибудь серьезное заболевание.
Я долго изучал данные анализов и обследований. Короткую справку с диагнозом читать не хотелось. Как говорят онкологи, оба заболевания хуже. Речь могла идти только о двух заболеваниях – рак мочевого пузыря или рак предстательной железы.
Внешний вид, почему-то, исключал одно из них. Вряд ли мочевой пузырь, подумалось сразу. В справке, с достойной уважения врачебной этикой, урологом было начертано: «Неоплазматическая аденома предстательной железы».
И знакомая фамилия доктора...
- - -
Еще несколько лет назад челябинские урологи своих больных на лечение в онкологию не направляли. Специализированного отделения – онкоурологии – в Челябинске до 1995 года не существовало вообще. Радикальные операции – полное удаление предстательной железы (операция называется простатэктомия) или удаление всего мочевого пузыря (цистэктомия) с последующей пластикой кишечного резервуара для сбора и отведения мочи – врачами-урологами Челябинской области как-то не осваивались...
Профессор Николай Иванович Тарасов, ректор Института усовершенствования врачей и заведующий кафедрой уроло-гии, получил приглашение посетить онкоурологическое отделение Медицинского универститета города Чарльстона, штат Южная Каролина, США.
Администрация города Челябинска в лице мэра города, однофамильца профессора-уролога, Тарасова Вячеслава Михайловича, приняла решение содействовать научным контактам урологов Чарльстона и Челябинска.
По рекомендации мэра Челябинска Тарасова в состав делегации врачей-урологов в Чарльстон, США, был включен и главный онколог города Б.А.Жевлаков.
Жизнерадостные властители интимных тайн пациентов, челябинские урологи, интересовались в той поездке всем – культурой Америки, ее ресторанами, прекрасными магазинами и Великим Атлантическим Океаном. В меньшей степени их интерес распространялся на урологию. Еще в меньшей – на онкоурологию.
Я же, благодаря американскому профессору Бисаде (одному из лучших урологов Америки!), познакомился с методиками радикальных операций при раке предстательной железы и раке мочевого пузыря, и загорелся желанием их осво-ить. Профессор Тарасов одобрил мой порыв, добавив, что хирургу-урологу операции такого объема, особенно с кишечной пластикой мочевого резервуара, освоить будет значительно сложнее, чем опытному абдоминальному хирургу-онкологу. Профессор добавил, что результаты работы могут стать темой моей докторской диссертации...
За прошедшие с той поездки в Америку несколько лет я освоил сам и научил своих коллег из онкопроктологического отделения выполнять радикальные простатэктомии и полное удаление мочевого пузыря при раке. Мной даже была разработана методика формирования искусственного мочевого пузыря при цистэктомии, и результаты операции стали основой моей докторской диссертации. А в отделении онкопроктологии были выделены 20 коек для онкоурологических больных.
- - -
Для бесед с пациентами онкологи часто выбирают линию полуправды. Если речь идет о предстательной железе, легче изобразить невысокий риск болезни, называя широко известные диагнозы. Аденома. Быстрорастущая. Потенциально опасная в смысле перерождения. Но излечимая.
Пора задавать ему свои вопросы.
В принципе, все было ясно и так. В том числе и то, что необходимо делать. Есть две ненавистных онкологам ситуации – когда помочь невозможно и когда излечение возможно, но результат не обрадует пациента.
Начнем с принципиальных вопросов.
– Скажите, пожалуйста, что Вас беспокоит?
Мой опыт лечения рака предстательной железы подготовил меня к тому, что очень часто больные не предьявляют на осмотре никаких жалоб.
– Борис Александрович, в том то и дело, что меня ничего не беспокоит!.. – как бы извиняясь, ответил с улыбкой больной Шиканов. – Жена уговорила меня пройти лабораторное обследование, и у меня оказался высокий уровень простат... специаль... специфического?.. антигена. В диагностическом центре мне сделали УЗИ и направили к урологу. В тот же день была пункция предстательной железы...
Задумавшись на короткое время, мой посетитель добавил:
– Больше я ничего не знаю... Доктор отправил меня в коридор и пригласил в кабинет мою жену. Ей он и порекомендовал Вас как специалиста... Мы дождались анализа пункции и через три дня получили направление на консультацию в Городской онкодиспансер, к Вам.
– Александр Николаевич, как Вы относитесь к необходимости оперативного лечения?
Глупо, конечно, задавать такие вопросы, но тут я был рад оттянуть момент тягостных подробностей этого самого оперативного лечения.
– И что Вам известно об опасностях и осложнениях такой операции? – презирая себя за занудство, продолжал задавать вопросы доктор-иезуит.
Мои предположения об интеллекте собеседника оправдались полностью. Он уже был знаком с последствиями лечения рака предстательной железы. Опасности сам;й операции его не пугали, а вот её отдаленные последствия ("... импотенция, скорее всего...") мешали ему дать согласие на операцию.
Но его ответ меня удивил.
– Мы по этому поводу разругались...
- - -
На следующий день они пришли вместе.
В жизни не часто встречаются женщины, в такой мере одаренные ослепительной красотой и обаянием. Повстречавшие подобных красавиц поэты и художники во все времена стремились своими произведениями увековечить для глаз и душ современников их чудные образы. Мировая художественная галерея – тому многочисленный пример.
Спутница моего пациента олицетворяла их всех. Нежность и нескрываемая симпатия к мужу оттенялась грустью, и всё вместе сразу напомнило мне выражение лица Чарли Чаплина при созерцании слепой девушки-цветочницы – грусть и любовь. Ее стиль одежды был безупречен. А голос тихий и чувственный.
Я моментально принял точку зрения пациента. Его излечение сделает несчастной эту прекрасную женщину.
Но его смерть ее убьет.
Мне всегда были несвойственны колебания в профессии. Выбора не было. Конечно, нужно оперировать. Но до сих пор не было и согласия самого пациента на операцию...
- - -
Есть у онкологов неписанные правила.
Одно из них гласит: Не сближайся с пациентом до операции. Всегда больше осложнений, результат всегда хуже.
Одно дело – оперировать симпатичного, вызывающего сострадание, но совершенно незнакомого человека. Другое дело – знать его страхи, надежды, жизненные планы, привязанности, вспоминать его суждения и рассказы о прошлой, до болезни, жизни. Особенно, почему-то, во время операции этого пациента оживают в памяти его анекдоты и шутки. И так хочется, чтобы все было хорошо…
Еще хуже – знать тех, кто его любит. Это они первыми встречают тебя при выходе из операционной.
Самое худшее – оперировать родного человека.
Правда, я лично это правило без колебаний нарушаю. Никому не доверю жизнь и здоровье родных людей, если умею это делать сам.
Все это мне знакомо. Но отказаться от приглашения в гости к своему будущему пациенту я не смог. Они оба были мне симпатичны. Я был рад возможности увидеть их жизнь и быт изнутри.
Я оказался прав.
Он действительно был художником.
- - -
Даная Рембрандта.
Гала Дали.
Обнаженная Маха Гойи.
На всех стенах художника висели картины, на которых была изображена его прекрасная спутница жизни. Видимо, художественные законы работают всегда одинаково. На всех картинах она была обнажена.
Странное чувство я испытывал. Вуайеризм. Мне казалось, что я неприлично подглядываю в чужую спальню. Одетая дама предлагала мне кофе, раздетая смотрела на меня с картин, вызывая сладкую боль в груди.
Оба они счастливо улыбались, заметив мое смущение.
- - -
Он был на редкость здоров. Все его анализы были в порядке. Кроме одного. Уровень проклятого простат-специфического антигена (ПСА) превышал норму в 10 раз.
Она все-таки настояла на операции.
Ни разу – ни до, ни после операции – не пришло мне в голову желание разъяснить ей печальные последствия этой операции. Я до сих пор уверен, что она знала все. Но любовь часто бескорыстна и безгранична.
Утром, в день операции, рабочая суматоха в отделении сгладила мою нервозность. Привычно загромыхала каталка. Я зашел в палату. Оба они были спокойны и сосредоточены. Впервые с нашего знакомства ее взор был обращен исключительно ко мне. Она ничего не говорила, не спрашивала. Совершенно естественным образом, не смущаясь мужа, она поцеловала меня. В щеку.
- - -
Помню до сих пор, с какой идиотской врачебной педантичностью я сообщал больному Шиканову, что вероятность развития у него хирургической импотенции после удаления предстательной железы составляет 50 на 50 процентов.
Но решение уже было принято. Одно на двоих...
Операции, прошедшие без каких-либо осложнений, не запоминаются. В день выписки мне был вручен традиционный коньяк. Я, традиционно, пожелал скорейшего выздоровления. Мы церемонно распрощались, договорившись о контрольном осмотре через 3 месяца.
Уровень простат-специфического антигена пришел в норму уже через один месяц. Другой информации, чтобы убедиться в нормальном течении процесса выздоровления, мне не требовалось. Даже удержание мочи восстановилось раньше времени.
Никаких других вопросов друг другу мы не задавали.
Я считал, что уже поздно выяснять пикантные детали его самочувствия. Думаю, он молчал потому, что прошло еще недостаточно времени.
- - -
Post scriptum.
Даже сегодня я не жалею, что сознательно сгущал краски про опасность функциональных осложнений простатэктомии. При контрольном обследовании через шесть месяцев смущенный пациент Шиканов смог скромно поделиться со мной радостью от восстановления основных функций мужского здоровья. Вынужден с научной добросовестностью сообщить, что по нашим данным процент восстановления потенции после радикальной простатэктомии не дотягивал даже до пятидесяти процентов...
Нам еще предстояло изучение и освоение новых, прецизионных (повышенной точности) методик операции по поводу рака предстательной железы. Сохранение нервных волокон в зоне операции, профилактика рубцевания анастомоза уретры с мочевым пузырем, отказ от избыточного дренирования или оставления в ране тампонов по крупице, постепенно позволили добиться значительного улучшения функциональных результатов радикальной простатэктомии. И одним из решающих стимулов для поиска таких методик и послужила история лечения замечательного человека, моего пациента и друга, художника Шиканова Александра Николаевича.