Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год, Рассказов имел все основания полагать, ничем существенно не отличался от предшествующих. Издательства и редакции продолжали возвращать рукописи, а программистская лямка сорокалетнего сочинителя как прежде забавляла имперскую администрацию. Провозглашаемой на всех углах перестройке не преминули приписать всеобъемлемость. Комплекс в основе своей пропагандистских нововведений, приуроченных к очередной смене руководителя партии, производил на Рассказова впечатление только новой рекламы для того же товара. Выборность должностных лиц и даже появление альтернатив при определении состава депутатских Советов тянули в глазах Рассказова не более чем на политическое кокетство. И тех и других по-прежнему берегли от установления для них интеллектуального ценза и соответствующего тестирования. Возможность прогрессивных преобразований Рассказов связывал только с совершенствованием государственной конституции...