+
+
А вот еще случай со мной был в Дубайском аэропорту несколько лет назад.
Возвращаясь в Москву после отдыха, сидел я в баре и пиво пил.
Ну кто в Эмиратах бывал, тот знает — там сухой закон и бухло отпускают по бешеным ценам, и то не везде, а только в некоторых отелях, ну и собственно в аэропорту, то есть перед отлетом можно, потому что если какой турист и нажрется, так он все равно сейчас из страны свалит и рожу его пьяную никто здесь не увидит.
Ну я там на выпивку и налег, истосковавшись за две недели.
Сижу короче, квашу.
Вдруг заходит негр.
Пожилой, лет пятидесяти пяти, если не больше, одет упомрачительно — желтый пиджак, голубая рубаха навыпуск и белые штаны, а на голове шляпа кремового цвета.
Однако по лицу и рукам видно, что это не рэпер из США, а простой гастарбайтер с берегов какой-нибудь Слоновой Кости, который в Эмиратах трудился, а теперь летит на родину — в Эмиратах местные арабы если и работают, то только на госслужбе и в бизнесе, а всю грязную работу за них делают приезжие — на каждого гражданина их там по пять-шесть душ приходится.
Ну вот, влезает этот негр рядом со мной на табурет, берет со стойки меню, изучает его какое-то время, потом поворачивается ко мне и говорит, покачивая головой:
"Ту икспенсив".
"Йес", соглашаюсь, "вери икспенсив", а сам в это время заказываю у бармена четвёртую кружечку, всвязи с чем несколько отвлекаюсь от разговора,
но при этом вижу краем глаза, как негр этот, тяжело вздохнув, слезает с табурета и весь такой горем пришибленный, шаркая ногами, направляется на выход.
То есть деньги у работяги конечно есть — не зря же пахал на местных шейхов, но ведь не для того и пахал, чтобы по пятнадцать долларов за кружку пива платить за час до вылета на родину, где на эту пятнашку можно месяц семью кормить.
И так мне вдруг стало жалко этого мужика, что он, столько здесь отработав,
не может себе позволить кружечку на дорожку пропустить, что я его окликнул и угостил пивком.
И мы еще около часа с ним посидели, побухали, поговорили, после чего расстались и разлетелись по своим странам.
И теперь я знаю, что есть в далекой Африке такой вот негр,
который меня помнит и говорит при случае каким-нибудь другим своим неграм — а вот и не все эти белые — твари, есть и среди них приличные пацаны,
я, например, знаю одного — так тот меня ни с того ни с сего пивом по пятнадцать долларов за кружку в Дубайском аэропорту угощал!
И как он вспомнит об этом, так сразу у него тепло на душе сделается — я в этом уверен.
Потому, что у меня самого на сердце теплеет, когда я его вспоминаю.
И не оттого, что я в этот момент думаю, типа — во я какой благородный и щедрый парняга и от этого прусь — нет, а греет меня то, что я чувствую — незнакомый мне человек, причем, заметьте, чуждой мне культуры и воспитания сделался вдруг знакомым и понятным и даже близким.
А все потому, что посмотрел я на него, как на человека и он в ответ на меня, как на человека посмотрел, а не просто как на деталь интерьера этой жизни.
И вот теперь я думаю о нем частенько — где он, жив ли, что поделывает?
И тащусь от этого, и вы все сейчас наверняка от моего рассказа тащитесь и все супер и о'кей и было бы совсем зашибись, если бы не одно "но" — все это ****еж с моей стороны.
То есть, не все конечно.
До того момента, как негр слез со стула, все так и было.
И потом я его действительно пожалел и очень захотел с ним потрепаться за жизнь и пивом угостить.
Но вместо этого я просто тупо смотрел, как он уходит от меня своей шаркающей походкой.
Потому, что не решился предложить незнакомому человеку выпивку.
Вдруг не так воспримет.
Подумает например — а что этому белому от меня надо?
Да плюс еще, не сообразил, как по-английски сказать "угощаю".
Блять, я пять лет не мог себя за это простить.
И сам не понимал, за что.
Ну не сказал, не предложил, не угостил, но ведь не убил же?
Ну не помер же он от жажды!
А потом понял.
Ведь я действительно МОГ сделать так, что этот, незнакомый мне негр, сейчас сидел бы в своей далекой Африке и меня вспоминал, а я бы здесь о нем думал и тянулась бы между нами эта ниточка до самой нашей смерти, а может быть даже и после.
Только не говорите мне — да насрал бы этот негр на тебя, давно забыл бы и тебя и пиво твое — нет, я не хочу так думать и тех, кто так думает, не хочу знать — я видел глаза этого человека и знаю — он бы не насрал.
А теперь нет этого ничего.
Мы просто остались чужими.
Просто посмотрели друг на друга, как на пустое место и разошлись в разные стороны.
И ничего тут не изменишь уже.
Даже если всех негров по всей Африке сто лет теперь пивом поить.
Андрей Мартынов Слово
12 октября 2012
+