Человек родился

               
                О.П.Ковалёвой посвящаю
               
       Старенькая и добрая акушерка, которую уже все звали в родильном доме бабулей, вместо имени и отчества, заканчивая ночное дежурство, склонила голову над историями болезней рожениц, чтобы занести туда последние записи о родившихся детишках и о тех инъекциях, которые были сделаны мамашам. Читая истории своих пациенток, акушерка вспоминала свою непростую военную молодость и тихо улыбалась своим, никем не нарушаемым мыслям.
Вспоминала, как в далёком 1941 году она вместе с подружкой Лидой Самохиной оканчивала медицинское училище в маленьком городке Клинцы Брянской области. Была тогда Оля стройной красавицей с роскошной объемной косой вокруг маленькой и аккуратной головки. Косу эту только мама Домна Демидовна и могла расчесывать мыть и снова заплетать, сама девочка не справлялась. Разве подружка Лида иногда выручала, когда вместе ходили в баню. Господи, как давно это было, как будто с другими людьми, а не со мной, думала старенькая акушерка, заполняя истории болезни на третьем этаже родильного дома в только что родившемся молодом городе Тольятти, где жила одна молодёжь и в год рождалось по пять тысяч новых граждан России.
 В отделении было вроде бы все спокойно, детки в этот раз родились крепенькие, кричали громко, когда хотели кушать, хватались за материнский сосок с жадностью и усердием.
            Вот бабуля и думала, заполняя истории рожениц, что удачное получилось дежурство  в больнице, никаких осложнений и упаси господи, никаких тяжелых родов и исходов. В тишине утреннего часа каждый шорох был слышен на акушерском посту, а все отделение еще спало перед первым кормлением детишек, новых полноправных граждан своей страны.
А мысли всё сплетались в воспоминания, как будто невидимые ангелы приносили весточку из прошлого, так далеко ушедшего от старушки детства и военной юности. Она не любила вспоминать те страшные дни июня сорок первого года, когда они с Лидой полураздетые и разутые, если не считать брезентовых тапочек, начищаемых зубным порошком перед каждым выходом на танцы, пришли в военкомат, чтобы уйти на фронт и спасать на поле боя раненых. Военком тогда их выставил за дверь.
- Нечего тут мелюзге путаться под ногами, без вас есть, кому воевать…
Военком тоже тогда думал, что война эта будет короткой и девчонок не затронет.
          И вот этот предутренний час стал каким-то тревожным и не спокойным. Не сразу поняла баба Оля, в чем тут дело, но прислушавшись к раннему летнему утру и к дыханию женщин в палатах, она, наконец, расслышала еле слышный звук подавляемых рыданий за стеной сестринской. Скорее догадалась, чем вспомнила молоденькую девочку, родившую вчера толстенького карапуза на три килограмма весом с приплюснутым носиком и с отличным аппетитом. История болезни была следующей в стопке и бабуля без труда поняла, в чем тут дело: мамочке самой еще не было шестнадцати лет, наверное, еще школьница.
       Тихонько на цыпочках, чтобы не потревожить чуткий сон рожениц, баба Оля вошла в палату и присела на кровать к девчушке-мамаше.
- Лапушка, доченька, что случилось, дорогая?- прошептала бабуля и девочка, застигнутая врасплох, обняла бабку, как родную, и как единственное спасение от беды.
- Мама не разрешает мне взять малыша домой... и я не знаю, как мне теперь быть?..
- А сама-то ты любишь его?
- Мне нет ничего дороже на свете этого маленького человечка!...
 - Тогда помни, никто у тебя его отнять не может, потому, что ты - его мать!
Старая акушерка много видела на своем веку, когда женщины оставляли детей в больнице и, улыбаясь, уходили, написав отказную записку. И каждый раз разрывалось сердце у старушки, видевшей войну и горе и никак не умеющую понять, что движет людьми, бросающими своих новорожденных детей.
И снова Оля вспомнила себя в шестнадцать лет, вспомнила, как они с Лидой снова пришли в военкомат осенью, когда враг уже подходил к их родным местам, а девчонки были голодные, раздетые и разутые.  Страх перед войной тогда был меньше, чем перед голодом и холодом, ведь погибнуть они могли и здесь, когда ворог настигнет.
      Ей давно уже надо было уйти с дежурства домой, где её ждали дети и внуки, но она все еще сидела за столом, перебирала истории рожениц и делала вид, что еще не все записала туда. А на самом деле она ждала приемного часа, когда должна была навестить свою дочь бабушка-молодица родившегося вчера карапуза с курносым носом.
А мысли из прошлого не давали покоя старой женщине и против её воли перед глазами вставали те страшные ночи, когда они с Лидочкой в длинных шинелях не по росту грузили раненых в лодки, чтобы переправлять их на левый берег Дона. Мы тогда отступали…
Над Доном, над тихим стелились туманы
Войска отступали угрюмо и тихо
На берег советский зализывать раны
Лодки несли пострадавших и лихо…
Так продолжалось долго и злобно
Враг стал бомбить, канонада гремела.
Столпы воды поднимались холодной
Юная дева солдат лишь жалела.
Лодку бросало направо, налево
Не было даже надежды на диво,
Но видно Бог пожалел нашу Олю,
Всех довезла, в медсанбат поместила!
 Старая акушерка Ольга Сергеевна даже сходила к карапузу в детскую, убедилась, что он отправился к своей мамочке завтракать, потом посмотрела, как его перепеленали и как он довольный своей жизнью уснул, сладко почмокивая во сне.
Ольга никак не могла соединить в себе те далёкие страшные годы войны с сегодняшним мирным утром, сладко спавшими в этот утренний час детишками и женщиной, которая не хотела взять своего внука домой.
      Когда раздался звонок и принесли передачку девочке-маме карапуза, баба Оля спустилась с этажа и нашла в вестибюле, новоиспеченную молодую бабушку, не желавшую, брать домой своего толстенького внука.
      Две женщины, которые раньше никогда не встречались, долго смотрели друг на друга молча, и каждая читала мысли другой. Старая женщина думала, как бы ей сказать молодой, чтобы убедить ее в опрометчивости её решения, а молодая думала, что этой акушерке от неё надо, если они впервые видятся?
       И в какой-то момент они вдруг поняли, что думают они об одном и том же: о карапузе, как он будет жить без них, какая судьба будет ему уготована, если эти две женщины не договорятся об одном и том же.
      Тут баба Оля решилась и вымолвила:
 -  Прекрасный у Вас родился внук! И я пришла Вам об этом сказать, что я никогда не видела таких прелестных детей, чтобы был такой отменный аппетит и такое стремление к жизни...
      Больше ей нечего было сказать бабушке карапуза, да и слова были бы сейчас бесполезны.
       Молодая женщина смотрела в глаза старой женщины долго и, наконец, попросила
- Покажите мне его, пожалуйста, хотя я знаю, что не положено, хотя бы издали... Я прошу Вас… очень.
      Нарушая все правила, акушерка принесла карапуза к служебному входу втайне от врачей, а молодая бабушка, увидев внука, разрыдалась. Ей показалось, что это ее доченька стала вновь малой, беспомощной и нуждается в защите. Она также подумала, что за суетой и спешкой заводских будней, неустроенностью жизни и желанием больше заработать денег, она так мало общалась со своей дочкой, что узнала о том, что у неё будет внук только два месяца назад.
      Поднявшись в отделение, баба Оля принесла карапуза в палату к девочке - матери, отдала ей на руки и тихо сказала:
 - Больше не плачь, все у вас будет хорошо, будьте счастливы, не смотря ни на что!
      И спокойная, она ушла домой к своим детям и внукам. Хотя она уже плохо понимала, где свои дети и внуки, а где чужие.       Все, кто прошел через её руки, казались ей своими.
2005г.Т.Осипова, Тольятти.