Мысль написать о дуэли Пушкина с д’Антесом появилась внезапно во время дискуссии, казалось бы, на совсем другую тему – о статье про предательство друзей в наше время. Автор статьи при этом напомнил, как один из друзей Пушкина, поэт Вяземский, предал его, не выручив деньгами в трудный для поэта Пушкина момент… Зашла речь о дворянстве Пушкина, о том, что поэт гордился им… Один из участников дискуссии возмутился: «Перед кем дворянством гордился – перед дворовыми крестьянами?.. Или кичился?» К слову вспомнились бредни некоего преподавателя русского языка и литературы о том, что Пушкина застрелил вовсе не д’Антес, а снайпер, засевший с оптическим прицелом на чердаке ближайшего к Чёрной речке дома, а сам д’Антес явился на дуэль в бронезащитном жилете, спрятанном под мундир…Если такое несусветство впаривают учащимся в средних школах – караул! (Кстати не бесспорным оказалось и написание имени противника Пушкина: Дантес, Дантесс или д’Антес?)
Считаю необходимым доложить почтеннейшей публике: я – не «пушкинист». В том смысле, что не копаюсь досконально в мельчайших деталях его жизни вообще и в белье его жизни личной в частности. Знания о Пушкине черпаю из общедоступной литературы и исследовательских статей в газетах и журналах, попадающихся под руку. Сразу бросается в глаза и в разум: встречается довольно много противоречий в этой информации. Одна из причин их в том, что образ великого поэта России в ней был исковеркан после октября 1917 года. Первоначально Пушкина советская власть запретила, как поэта придворного. Затем «реабилитировала», как «жертву царизма» и друга «революционеров-декабристов», причесала, подстругала и притёрла в угоду идеологии: «врагами народа», а заодно и Пушкина, были цари, весь свет и – дворяне… Эти прежде всего – отсюда и возмущение читателя. Что ж – так внушили и вдолбили со школьных советских лет.
Давайте начнём с Болдина. Именно там Пушкин написал стих, взорвавший светское общество, как бомба из пушки, «Моя родословная». Не о своей собственной родословной язвительно писал поэт. Прежде всего в этом стихотворении он высмеял, и тем самым оскорбил тех «дворян», которые имели низкое происхождение, каковым был, например, Уваров – министр просвещения России. Пушкин считал самым передовым и прогрессивным слоем всего российского общества дворянский авангард – и сам к нему принадлежал. Этот авангард являлся атакующим борцом с бюрократической аристократией. «Только дворянство в его ограждённом, чистом, идеальном виде могло противостоять бюрократии и уничтожить рабство… В «Моей родословной» Пушкин не просто с гордостью очертил тернистый путь своего рода, но и объяснил со страстью – кто всегда был истинной опорой России – он говорил о родовом дворянстве», - пишет в своей книге «Право на поединок» известный исследователь-пушкинист Я.Гордин. За эту чистоту, ограждение от мусора и идеал, боролся Пушкин, и наживал себе врагов.
К слову, к истинным дворянам с очень большим недоверием относился император Николай I – не удивительно после мятежа декабристов. Он даже офицеров охраны Зимнего дворца набрал из тех, кто выслужился из рядовых солдат. Аукнулось и в Нижнем Новгороде. В декабре 1834 г. Пушкин записал: «В Н.Новгороде царь был очень суров и встретил дворянство очень не милостиво. Оно перетрусило и не знало за что».
Выводы забавны. Первый - нынешние противники царского дворянства сродни императору России – противнику дворянства. Второй: бюрократия неистребима ни дворянами, ни нынешней властью, тем более, что никакого дворянства ныне не существует – благополучно истребили – на радость бюрократам.
Пушкин всё же не идеализировал всё родовое дворянство без разбора: он видел опору России именно в авангарде дворянском – в тех, кто по традиции русских дворян обязан был или служить в армии, либо трудиться на других поприщах, полезных государству. Естественно предполагать, что друзьями Пушкина могли быть только настоящие дворяне…
То, что поэт Вяземский был действительно другом Пушкина, представляется аксиомой. Но вот появляется дотошный исследователь биографии и творчества «нашего всё» историк, главный редактор издания «Русскiй мiръ» Михаил Филин и заставляет усомниться в незыблемости наших представлений о «друзьях» поэта, заглянув в их переписку. Вот что эти друзья писали о нём. П.А.Вяземский 17 мая 1828 г. : «У нас Пушкин после Карамзина выродок. Русская природа не могла выразить его». Н.М.Языков 20 сентября 1828 г.: «Стихи Пушкина «К друзьям» просто дрянь…и доказательством тонкого вкуса литературного в Государе есть то, что он не позволил их напечатать». Е.А.Баратынский 7 марта 1832 г. писал о «Евгении Онегине», как об ученическом опыте, почти сплошь подражательном… Были не только некие письменные выражения добрых чувств к Пушкину, но и поступки. Тот же Вяземский перед дуэлью Пушкина с д’Антесом демонстративно заявил, что он «закрывает своё лицо и отвращается от дома Пушкиных». После трагического исхода этой дуэли показное отношение к погибшему поэту несколько переменилось, и не только у Вяземского. Поэтому так называемых друзей точнее было бы именовать приятелями. Так что слова «Друзья мои, прекрасен наш союз!» соотносятся со словами «Я слышу вновь друзей предательский привет…» Характеры поэтов и их восприятие жизни противоречивы. Они-то и привели к трагической дуэли.
Известно, что главным поводом для вызова д’Антеса Пушкиным на дуэль послужило распространение анонимного пасквиля на имя Пушкина, оскорбительного для него и его жены. Но тут есть странности. В ту пору ксероксов не имелось даже у императоров. Письменные документы размножались вручную и даже без копирки – её тоже ещё не успели придумать. Академик РАН Николай Петраков раскопал информацию о том, что вот таким образом оказалось всего 7 – 8 экземпляров. Причём разосланы они были только друзьям поэта и часть из них вернулась не распечатанными! Вот если бы этот пасквиль прочитали враги Пушкина – это было бы для него настоящим оскорблением. А друзья писанине не придали никакого значения. То есть, логичен вопрос: а не подставили ли француза?.. Вопрос и об измене жены. Не секрет, что Пушкин и сам был очень не промах не только в стрельбе из пистолета, но и по дамам. В том числе и замужним. Кроме того, он не упускал традиционного в то время «иерархического эротизма» в отношении своих крепостных девушек. Поэтому мог традиционно спокойно отнестись и к некоторым приключениям своей жены… Его же рогоносные, с его помощью, мужья к барьеру не тащили – он тащил, грубо говоря…Но дуэли в России были делом весьма не грубым…
О последней дуэли Пушкина – писано-переписано. Но и писано по-разному. Вадим Кожинов уверен, что Николай I к гибели Пушкина не причастен ни в коем случае, а тот же академик убеждён, что царь и был главным вдохновителем травли поэта. Я же, в частности, читая дневники и письма Пушкина, согласен с Кожиновым. Поле для споров обширное. Но поле это раскинулось вокруг самого ключевого персонажа – Пушкина – его характера. Но и его трактуют очень не однозначно. С одной стороны подгоняют под шаблон понятия поэт – нечто возвышенное, вроде «Облака в штанах» Маяковского, кроткое, миролюбивое, доброе… С другой стороны – сам Пушкин, его характер и его действия.
Вот цитаты, приводимые Я.Гординым. Из инструкции Пушкина секунданту в ноябре 1836 года: «…Чем кровавее, тем лучше». Вот стих Пушкина, написанный им в 1820 году: «Мне бой знаком – люблю я звук мечей / От первых лет поклонник бранной славы, / Люблю войны кровавые забавы, / И смерти мысль мила душе моей». Как ни крути, но здесь поэт говорит о себе сам. А вот что писали о нём те, кто знал его. Липранди, ветеран нескольких войн: «Не могу судить о степени его славы в поэзии, но могу утвердительно сказать, что он создан был для поприща военного». Пушкин действительно мечтал после окончания лицея стать военным. Неизвестно почему не стал. Лицейский друг поэта Вольховский рассказывал: «При всякой перестрелке с неприятелем…Пушкина всегда видели впереди скачущих казаков или драгун прямо на выстрелы». А вот дневник офицера Лагутина в Кишинёве: «…Дрался я с Пушкиным на рапирах и получил от него очень сильный удар в грудь». Известен случай, когда взбешённый Пушкин бросился с ножом на офицера, не согласившегося с его мнением.
Нет – не похож был наш Пушкин на херувимчика с розовыми крылышками. Это был воин по натуре и бретёр по образу жизни. Декабрист Басаргин, наблюдая поэта в Одессе, высказался так: «Как человек он мне не понравился. Какое-то бретёрство, желание уколоть других, осмеять. Тогда же многие из знавших его говорили, что рано или поздно, а умереть ему на дуэли». Пушкину везло 28 раз, не менее: именно такое количество его дуэлей известно истории, окончившихся для него благополучно. Возможно, дуэлей было больше. Недаром же Екатерина Карамзина писала 20 марта 1820 года Вяземскому: «У Пушкина каждый день дуэли». Пускай это была ирония, но с большой долей правды. Здесь давайте уточним, чем являлась для такой незаурядной личности, как Пушкин, дуэль и, вкратце, что такое было русская дуэль.
Сложное то было действо. И – тоже противоречивое. С дуэльным кодексом, определёнными правилами и – без правил и кодексов при дуэли. Общим правилом было – защита чести и достоинства. Для дворянского авангарда ещё и утверждение свободы против царского деспотизма: царь дуэли запрещал – это и было одним из проявлений его деспотизма: не подчинение этому запрету – борьба за свободу. Поэтому если бы царь даже решил воспрепятствовать дуэли на Чёрной речке насильно, арестовав участников её и секундантов – она всё равно бы состоялась в другом месте и в другое время, но уже втайне. Для Пушкина, как и для других дворян-авангардистов, дуэль была не только приёмом защиты личной чести, но и корпоративной: если наносили оскорбление одному из авангардистов – в его лице посягали на честь всей корпорации. Дуэль становилась делом чести не единицы, а общества. «Невольник чести» - писал Лермонтов, но слова эти он взял у Пушкина: «Невольник чести беспощадный / Вблизи он видел свой конец…» - пророчествовал поэт в 1820-м году. Тема очень сложная – в короткой газетной статье неуложимая. Надо бы ещё объяснить почему царь, противник дуэлей, всё же не мешал напрямую им. Одна из причин в том, что он и сам был…дворянином. Правда, несколько повыше других – по служебному положению… И тем не менее говорил: «Я ненавижу дуэли. Это – варварство. В них нет ничего рыцарского». Пушкин действовал иначе. Известен случай, когда он предлагал себя некоей посторонней даме, как дуэльного бойца – драться на дуэли за её оскорблённую честь – как же не рыцарство? Но дама отказала ему в грубой форме. Тогда Пушкин отхлестал по щекам её мужа и – вызвал к барьеру его. А это – уже бретёрство.
Дуэльный кодекс категорически воспрещал дворянину отказываться от дуэли, избегать её. В противном случае трусость должна быть наказуема и Пушкин грозил Геккеренам набить им морды публично за отказ от дуэли с ним, а публичные оплеухи в то время были равносильны гражданской казни. Побитых презирали и отказывали им в визитах. Офицер, получивший пощёчину, и не потребовавший сатисфакции, должен был уйти из армии: «С битой мордой в армии не служат». (Этот обычай сохранялся в русской армии до переворота 1917 года). Даже если ударил офицера рядовой солдат. Его, разумеется, наказывали, но побитый офицер из вооружённых сил уходил.
Лелея воображаемый херувимский образ курчавого кроткого поэта Пушкина, его зашоренные поклонники горько ахают: вот если бы по пути на Чёрную речку перехватила бы его любимая жёнушка и увезла с собой в тёплый домик на мягкое кресло – никакой дуэли бы и не было бы. Они попросту не знают, что Пушкин высмеивал тех дворян, кто вмешивал своих жён в дуэльные дела и никак не позволил бы опозорить себя подобным образом – это стало бы явным уклонением от дуэли. Наше желание сохранить жизнь поэта подольше и каким угодно способом – понятно. Способы мы измышляем, упрекая тех, кто их не применил в прошлом, но прошлое прошло и изменить его мы не в силах так же, как и понять его с нашей нынешней колокольни. Не понять и того, что дуэлянты были людьми верующими даже в то, что «Бог за правду» - правда и должна победить – оба противника в это верили… И бывали случаи, когда на месте оба и погибали.
Условия поединков бывали различны. Зависело это от тяжести и обстоятельств оскорблений. Дуэль могла кончиться после первой же царапины и продлиться «до результата» - до гибели одного из противников или до тяжёлого ранения. Обязанностью секундантов было прежде всего попытаться помирить враждующих и, если не получится, - соблюдать честность поединка. Поэтому, хотя бы, панцирь или кольчуга на д’Антесе просто исключались – это было бы тотчас замечено и великое позорище на весь свет ему обеспечено. А ещё и потому, что и кольчуга, и панцирь легко пробивались пулей, а жилетов бронезащитных ещё не придумали. Как и оптических прицелов для снайперов, впрочем.
Пушкин настаивал на результате непременно… Потом д’Антес говорил, что целил в ногу, не хотел убивать, но промахнулся и попал в живот – смертельно. Скорее всего – лукавил: он знал противника как очень меткого стрелка и опытнейшего дуэлянта, и чтобы спасти свою жизнь необходимо было ударить наверняка – в живот. Что и было сделано.
Сколько лет с тех пор минуло. А мы всё сопереживаем чёрную трагедию гибели Пушкина. Он – в нас навечно. Он – наша боль. И не только потому, что дорог как великий русский поэт прошлого. Но и тем близок, что до сих пор сохраняется то, с чем боролся он в числе дворянского авангарда – бюрократизм. И вот ещё: «…Нужно сознаться, что наше современное общество столь же презренно, сколь глупо; это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости, праву и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству…» Так писал Пушкин Чаадаеву 19 октября 1836 года.
(Что до имени убийцы Пушкина, до называть его Дантесом не есть правильно: Дантес – герой романа Дюма «Граф Монте Кристо». Дантес только на слух воспринимается. На самом деле он был д’Антес, где приставка «д» означает принадлежность к дворянству. Это не открытие, разумеется, а только напоминание).