© Владимир П. Паркин
ТАМ, ЗА ГИНДУКУШЕМ
Историко-приключенческий роман
Книга опубликована в изданном Втором томе романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
ISBN 978-906066-04-6
Историко-приключенческий роман
Продолжение темы романа "Конкиста по-русски"
***
«Меч и крест ротмистра Кудашева»
Цикл историко-приключенческих романов из пяти книг.
Книга первая: «Конкиста по-русски» в двух частях –
1 часть «Разделяй и властвуй», 2 часть «Сильнее смерти».
Книга вторая: «Бирюза от Кудашева».
Книга третья: «Хиндустанский волк».
Книга четвёртая: «Там, за Гиндукушем».
Книга пятая: "Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота".
«Меч и крест ротмистра Кудашева» рассчитан на самый широкий круг читателей. Книги романа будут понятны, интересны и подросткам-школьникам, и молодежи студенческого возраста, военнослужащим всех родов войск, независимо от выслуги и званий, труженикам как физического, так и интеллектуального труда, пенсионерам – всем, кто любит нашу Россию, интересуется ее историей.
*** ***** ***
Глава II
Исфахан. Встреча с Калининым. Миссия Калинина в Исфахане. Первый конфликт. Дзебоев и Калинин.
Мая 16, года 1912 от Р.Х. Персия, Исфахан.
Александр Георгиевич Кудашев, ротмистр Отдельного Корпуса жандармов, и без мундира, в длинной белой рубахе и цветной чалме – персидском наряде зажиточного купца – не забывал о том, что он – офицер для особых поручений первого квартирмейстерства Управления Главного Штаба Российской Империи, военный агент в Исфахане.
Как не мог забыть и того, что Высочайшим указом был лишён воинского чина на всё время своего пребывания в Персии по день завершения заграничной разведывательной операции «Колчестер». Условно, конечно. Его непосредственный начальник подполковник Калинин Сергей Никитич отбирал у своего подчинённого подписки о секретности в виде письменном, но о царском указе донёс до Кудашева извещение в виде изустном. Так, между прочим. Дескать, это условно, временно, после операции чин восстановят, положенное жалованье выплатят за всё время, появятся новые возможности для карьерного роста и прочее. Что ж, так, значит так. Правда, раньше подумал бы, что «начальству виднее», но его собственный жизненный, военный и сыскной опыт уже подсказывали, что не всё так просто в этом решении, созревшем в мозговом центре первого квартирмейстерства Управления Главного Штаба и утверждённом Высочайшим указом!
Как бы то ни было, группа Кудашева в составе его самого и телеграфиста Гагринского проделала гиганской петлёй не близкий путь от Асхабада Закаспийской области Российской Империи в персидский Исфахан без потерь.
Помощник 1-го обер-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба, заведующий Особым делопроизводством разведки и контрразведки генерал-майор Николай Августович Монкевиц предпочёл прибытие группы в Персию на территорию влияния Юнайтед Кингдом из морского порта её метрополии, а не из пограничного поселка Гаудан Российской Империи.
Кудашев и Гагринский – по легенде подданные Британской Короны из Канады, родственники по фамилии Котович, англосакс по матери Джон Котович и француз по матери Саймон. Оба – по отцам, иммигрантам из Белой Руси, урожденные канадцы провинции Онтарио. Джон Котович – доктор биологии профессор университета Торонто. Саймон Котович – его ассистент. Бедный родственник, секретарь, лаборант и фотограф.
В дороге без малого три месяца. Но не без пользы. Дальняя дорога – для умного человека не пустое развлечение. Это своего рода университет. Школа мужества и выживания в не знакомых, часто экстремальных условиях, чуждых старому укладу жизни. Хорошая языковая практика. Масса новых знаний, впечатлений. Освобождение от ненужных старых привычек. Новые знакомства, возможно, полезные связи. Одним словом – адаптация.
Где только не были, чего только не видели. Пройти весь путь незаметно, серыми мышками не удалось. Однако, приключения, иной раз смертельно опасные, пошли, как посчитал Кудашев, на пользу делу. Время покажет, так ли это.
Вот пройденный маршрут от Асхабада до Исфахана: Кавказ, Черное и Средиземное моря, Ла-Манш, Франция, Англия, Атлантика, Гибралтар, Суэц, Аденский, Персидский и Бенгальский заливы Индийского океана. Самому Кудашеву пришлось волей-неволей дважды пересечь Индостан и вернуться в Персию. Теперь, вроде, на месте. Пора приниматься за работу.
***
Вторая ночь в Исфахане. Тихая ночь.
Выспавшись днем, с вечера Кудашев решил заняться делами. Знал, днем посидеть в тиши за письменным столом не удастся.
Едва скрылось алое солнышко за снеговыми шапками Загросса, как ночь раскинула над Исфаханом свой глубоко бездонный чёрный шатёр, сверкающий звёздами, такой величины и яркости, какие не только в северной России, но и Закаспии, не увидеть. С ледниковых вершин спустилась в раскаленный город прохлада. Из сада еще слаще потек медовый розовый аромат. Где-то недалече звонкий юношеский голос под серебряный перебор струн барбата и звонкие ритмичные удары дайере пел о ночи, о счастье, о любви…
Истинно – персидская ночь!
Кудашев прислушался.
«Ночь однажды Дню сказала, кто из них важней:
– Для любви горячей юной, ночь – всегда милей.
И молитва темной ночью, как вода, чиста.
И творят молитву к Небу чистые уста!».
……………………………………………….
Фарси * - Авторский стихотворный перевод В.П.Паркина.
……………………………………………….
– «Абунаср Асади», – вспомнил Кудашев, – «поэт, живший в Персии почти тысячу лет назад. Вот, слава истинная, пережившая время. А спроси у певца, кто был во времена Асади великим полководцем, он вряд ли ответит!».
Пленительную мелодию перекрыл хор прудовых лягушек.
Кудашев хотел, было, бросить в пруд камешек, но передумал. И лягушки в его деле могут пригодиться. Надо же, нет в усадьбе обыкновенной собаки. Зато пролом в ограде изрядный!
Можно, отогнав мысли о Леночке, оставшейся в Россие, в Асхабаде, наконец, сосредоточиться на работе. Пора день за днём вспомнить каждый от двадцать пятого февраля по пятнадцатое мая сего, одна тысяча девятьсот двенадцатого года. Сколько их всего будет? Восемьдесят один день! Однако. И трех месяцев не прошло, а сколько пройдено, сколько пережито. Вроде, ни один день впустую не прожит. За каждый прожитый день перед начальством можно отчитаться новыми уникальными сведениями. И не только. Появилась перспектива получения стабильной информации из серьезных источников. Старая хлипкая легенда военного агента не только подтверждена, проверкой, но и подкреплена недавними событиями, вновь возникшими достаточно крепкими связями. Появилась уверенность, что задача, поставленная перед Кудашевым и его группой, разведывательным отделом Николая Августовича Монкевица, будет выполняться!
Гуляя, медленно обошёл по периметру двор усадьбы. Да, безопасностью здесь явно пренебрегали. От ужасов гражданской войны саманные дувалы не спасут. Не спасут и каменные заборы. Но починить нужно будет обязательно. Пусть лихой человек сначала постучится в ворота, а не пройдет в дом через пролом в дувале! И собачку завести не мешает. Стоит доброго щенка поискать.
Вернулся в кабинет. Не спеша острым, как бритва, ритуальным сикским кинжалом очинил один за другим пачку химических чернильных карандашей. Потом начал писать бисерным почерком в общей тетради так, как писал в своём рабочем дневнике его отец – ротмистр Отдельного корпуса жандармов Кудашев Георгий Александрович, начальник Красноводского уездного жандармского полицейского отделения Закаспийской области. Вместо дат, вместо имен, вместо наименований географических объектов – условные цифры и координаты оперативных карт. Только не на русском и даже не на английском, а на японском языке. И не иероглифами, а знаками алфавита, придуманного Месропом Маштоцем из селения Хацик. И не линейным письмом слева направо, а древневавилонским стилем «быка пашущего»! Не сказать, что очень уж мудрёно и прочтению врагом совершенно недоступно. Но время на расшифровку хорошим специалистом уйдет не малое. А человеку, далёкому от криптографии и голову ломать ни к чему!
Дневник военного агента-нелегала – важнейший оперативный материал. В совокупности с лаконичными сообщениями-донесениями дорогого стоит. Такой дневник – глаза и уши Главного Штаба. Несколько дневников военных агентов позволяют сравнить изложенные в них факты на предмет достоверности информации. В случае отсутствия сомнений в достоверности сведений, карта разрабатываемых «мероприятий» обретает объемность, цвет, временное пространство. Наполняется живыми лицами, звуками, запахами, идеями, действиями!
Одно плохо. Опасный документ. Очень опасный, если связной не донесет его от военного агента до Главного Штаба. Попади он в руки противника – провал агента неизбежен, и не только его самого, но и всех, связанных с ним лиц. Возможно, неизбежен провал операций стратегического значения.
Кудашев работал легко. Его мозг свободно воспроизводил события последних месяцев. Одним из разделов дневника стала Справка, озаглавленная как «Пропускная способность французских железных дорог «Марсель-Лион-Париж» и «Париж-Кале». Другим – «Некоторые особенности морских рейсов на маршрутах «Одесса-Марсель» и «Портсмут-Хорремшехр». Третьим – «Годовые отчеты акционерам «Англо-Персидской Нефтяной Компании» с комментариями». Четвёртым – «Интересы Дойче Рейха в Персии и Месопотамии». Заканчивался дневник финансовым расчётом произведённых расходов из полученных сумм. С точностью до копейки. С дефицитом в одну тысячу триста двадцать рублей шестьдесят копеек! Увы.
К четырем часам утра дневник вчерне был написан. Кудашев с наслаждением потянулся. Глотнул из медного чайника холодного чаю. Глянул на часы. Поздно. Пора и отдохнуть.
Вдруг, что-то произошло. Кудашев насторожился, попытался проанализировать свои чувства. Ах, это замолкли лягушки!
Из открытого окна потянуло чужим запахом. Запахом грязной одежды, дымком дорожных костров.
Кудашев погасил лампу. Осторожно, стараясь не скрипнуть стулом, встал. Прижался к стене. Одним глазом выглянул в окно.
Кто-то поскрёбся в незапертую дверь. Мужской голос пробормотал строку молитвы: «Бисмилля, рахман, рахим»…
Голос этот Кудашеву был знаком.
Это был голос подполковника Калинина Сергея Никитича, офицера для особых поручений 1-го квартирмейстерства Главного Управления Российского Генерального Штаба!
***
Кудашев встретил ночного гостя, как и полагалось младшему по чину офицеру в отношении старшего. Корректно.
Калинин, напротив, всем видом своим изображал неподдельную радость. Света не зажигали, достаточно было и того, что лунной голубой струёй шёл через батистовую противомоскитную сетку узкого окна. Поздоровались на инглиш, но скрепили встречу крепким русским объятием.
– Добрались, наконец-то, сэр Джон Котович! – Калинин сбросил на стул дорожный халат, поставил к стене крепкий посох. Распорядился:
– Сэр Джон! Разбудите своего управляющего, пусть моего осла примет, я его за воротами оставил. Не беспокойтесь, у меня легенда добротная, хорошо обкатанная. Здесь я – странствующий целитель. И в Персии, и в Турции я хорошо известен как Иса Муслим-табиб Родоси. Переводить, надеюсь, не надо. Истоки легенды заложены в самом имени. Документы самые настоящие. Кроме диплома фельдшера медицины Санкт-Петербургской Военно-медицинской Академии. В своё время закончил с отличием двухгодичные курсы.
– Здорово! – от души восхитился Кудашев.
Вышел из лаборатории, пошёл к дому. Стуком в окно разбудил управляющего.
– Слушаю, сахиб! Что изволите, сахиб?
– Странник к нам на ночлег просится, говорит, целитель. Устройте его на ночлег где-нибудь, хоть в лаборатории, пока ещё нет работы. Накормите. Его осёл за воротами…
Вернулся к Калинину.
Минут через десять появился заспанный, прикрывающий беспрестанно зевающий рот ладонью, управляющий. Принёс чайник и стеклянную сахарницу с печеньем. К такому печенью сахар ни к чему, оно и так для русского приторно, но вдобавок ещё и посыпано чёрным молотым перцем!
Ночному гостю управляющий не удивился. Мало ли народу по дорогам бродит. Достойному человеку дать кров на ночь – благое дело! Увёл осла, поставил перед ним корзину с овощными очистками арбузными корками. Отправился досыпать.
Кудашев и Калинин пили чай, разговаривали.
Кудашев спросил:
– Персидский орден «Льва и Солнца» тоже за успехи в медицинской практике получили?
Калинин улыбнулся:
– Будете смеяться, Джон, но именно за успехи в медицинской практике. Консул турецкий в Тегеране из Парижа привез некую заразу. Успел передать её своим двум жёнам. К врачу обратиться побоялся, знал, старый еврей Бен Рабинсон на англичан работает. Нашел меня. Слава Всевышнему, помиловал их от сифилиса, и даже от гонореи. Зараза была попроще, какая-то гнилостная инфекция, даже без имени, в новейших справочниках не нашёл. Выгнал в трое суток настойкой из китайского лимонника. Из Маньчжурии привёз. Правда, заканчивается, заказать бы ещё надо. По двадцать капель два раза в день. Правда, самому консулу и его жёнам пришлось трое суток без сна провести. Сильное тонизирующее. Ну, и я рядом с консулом. Узнал много нового. В Центре были моей работой весьма довольны. Чином подполковника удостоили и должностью начальника нашей группы!
– Замечательно, – прокомментировал Кудашев.
Он слушал внимательно, но некоторое беспокойство уже свило в его душе своё гнездо. Беспокойство исходило напрямую от откровенности Калинина. Откровенности, граничащей с вульгарным бахвальством, несовместимым с работой разведчика. Впрочем, это мог быть просто приём, направленный на проявление ответной откровенности Кудашева. Начальник должен знать, чем живёт и дышит его подчинённый!
Пришёл черёд отчитываться Кудашеву. Разложил уже расписанные на бумаге тезисы по каждой теме. Рассказывал по существу, только факты. Эмоциональная составляющая, обычно присутствующая у любого рассказчика, была исключена напрочь.
Тем не менее, Калинин слушал Кудашева с выражением лица зрителя, уставившегося на экран синема с Иваном Мозжухиным.
Под утро Калинин подвёл черту под отчётом Кудашева:
– Хорошо, я всё понял. На первый раз достаточно. Сегодня, ближе к ночи продолжим предметно. Вам задача на завтра. Первое: прикажите своему ассистенту перефотографировать все листы Отчётов акционеров «Англо-персидской нефтяной компании». Пусть отпечатает максимально уменьшённые, но хорошо читаемые фотокопии на кодаковской плёнке. Подлинники вернёте генералу Фальконеру. Второе: то же самое – с вашими тезисами по собственному отчёту. Подлинник сожжёте. Третье: составьте для Центра прошение о работе с Фальконером. Я не знаю, как в Центре отреагируют на вашу инициативу. Микроленты завтра же будут мною отправлены в Санкт-Петербург! На будущее: без решения Центра, без моей команды вы не станете предпринимать ни одного сколь либо значительного действия. Успокойтесь. Станьте тем, кто вы есть по легенде. Это приказ!
Кудашев молча кивнул головой. Калинин продолжил:
– В каравансарае уже обустраивается мой человек. Помощник-лаборант. Знаком с микроскопом, имеет понятие о сублимации. Почти фармоколог. Проверенный, преданный. Снимает две комнаты. У вас пробуду дня два, три. Потом перееду в каравансарай, займусь целительством. Меня там давно знают. Хворых постыдными, по научному – венерическими – болезнями будет много. Абсолютное невежество в вопросах половой гигиены. Сифилис, конечно, не моя тема, но диагноз ставлю. К нужному дипломированному врачу направлю… Прочие инфекции мочеполовой системы лечу отварами трав, плодов, просвещением соответственным. За неделю исцелённые исфаханцы набьют мою тыкву табиба серебром по самую пробку. Не поднять!
– Не может быть! – попытался улыбнуться Кудашев. – В тыкве, на мой взгляд, не менее литра. Это в серебряных полтинниках должно быть более пятисот монет по девять грамм – четыре с половиной килограмма серебра или двести пятьдесят русских рублей. Двухмесячное жалование армейского подпоручика!
– Позавидовали? Подождите, мы с вами сработаемся – в Персии эмирами жить будем! Не хотите пойти к табибу подмастерьем? Научу отвары готовить, травы понимать, смеси составлять. Держитесь меня, Кудашев! Жить нужно сегодня, а не мечтами о будущем. Я и в Турции, и в Персии, как рыба в воде. Лучше меня никто из европейцев не знают ни Тегерана, ни Исфахана. За что и начальство ценит, и я сам свою лепёшку с мёдом имею. Мы с вами здесь такие дела завернём – в Россию миллионщиками вернёмся. О государевом жалованье и пенсионах и думать забудем! Слышали что-нибудь об австрийском агенте Арминии Вамбери?
Кудашев отрицательно покачал головой.
– А роман английский сэра Джозефа Редьярда Киплинга «Ким» не читали?
Кудашев повторил жест.
– Боже мой, – Калинин сжал руки в театральном жесте отчаяния, – Во, сегодня разведчики пошли! Вас учить и учить ещё. Ладно, не робейте. В обиду не дам.
– Я не забываю, что вы – мой начальник, а я – ваш подчиненный, – сказал Кудашев. А про себя подумал: «Однако, человеку улицы, табибу-народному целителю из обрезанных греков, в общество английских аристократов путь закрыт. Никогда Иса Муслим-табиб Родоси не смог бы получить в собственные руки отчёты акционерам «Англо-Персидской нефтяной компании»!
На том, свой первый разговор офицеры для особых поручений Первого квартирмейстерства Главного Управления Главного Штаба Российской империи в персидском Исфахане и закончили.
***
Трое суток прожил Калинин у Кудашева.
Утро второго дня Кудашев провёл в британской миссии. Зарегистрировался. Заполнил короткую анкету, получил штемпель красными чернилами в паспорт.
Вторая ночь прошла далеко не в дружеской беседе. Калинин резко сменил тактику общения с Кудашевым. Начал с вопросов, уточняющих обстоятельства некоторых фактов, изложенных Кудашевым при первой встрече. С каждым новым вопросом его форма и тон, с каким он задавался, ужесточались. Практически – Кудашев допрашивался Калининым, как подозреваемый в государственной измене.
– Как, почему, с какой целью оказались в Колчестере? Были ли знакомы с генералом Фальконером до встречи с ним в Колчестере? С кем из окружения генерала Фальконера были знакомы до прибытия в Колчестер? Кто, с каким заданием направил вас к генералу Фальконеру? Кто конкретно может подтвердить, что вы спасли тонувшую в пруду девочку – дочь генерала Фальконера? Почему генерал Фальконер отправил вас в Персию на танкере, а ваш багаж повез на своей паротурбинной яхте?
Кудашев отвечал кратко, точно, по существу.
За время допроса несколько раз усилием воли гасил нарастающее чувство негодования. Знал – гнев легко переходит в бешенство, а мощный всплеск адреналина заканчивается ударом шашки или выстрелом из револьвера!
Последние вопросы подполковника Калинина окончательно достали Кудашева.
– Что вы рассказали Фальконеру о своей миссии военного агента в Персии? Как конкретно сложился дефицит бюджета? Чем можете подтвердить произведённые расходы?! Откуда грант на научные изыскания?!
– О миссии военного агента не рассказывал. Справку о произведённых расходах я вам, господин полковник, уже передал. Потрудитесь прочесть её внимательней и пересчитать! Большинство расходов оплачено генералом Фальконером, отсюда и дефицит. Я не могу засчитать в наш бюджет его материальный взнос! Проводите ревизию, вызывайте счетовода. Что касается гранта на научные изыскания, выданного на имя доктора Джона Котович, я, как русский офицер, не считаю возможным использовать. Ни пенни. Этот грант должен остаться непрокосновенным. Как военный агент, в случае провала, я предпочитаю быть судим по статье «шпионаж», но не по статье «кража». Унизителен довесок в пять-семь лет тюрьмы к высшей мере наказания – расстрелу!
– Не забывайте, вы офицер, Кудашев. Следовательно, обязанны исполнить любой приказ своего начальника! Разумеется, исполнив приказ, имеете полное право обжаловать приказ по инстанции!
– Законный приказ, господин подполковник! Мне задавал вопрос на эту тему полковник Ерёмин. Мой ответ был таким же. Я не совершал и не совершу уголовно-наказуемых действий, подпадающих под статьи Уложения о наказаниях Российской империи.
– Не забывайтесь, Кудашев! Мы действуем в экстремальных ситуациях заграничной командировки. Я не обязан доносить до вас полную информацию о положении, которое потребует от нас тех или иных действий. Я приказываю, вы исполняете. Требую полного безоговорочного повиновения. В противном случае либо вы будете отозваны в Россию для отчета в Центр, либо мне придется самому принять самые жёсткие меры в случае вашего неповиновения!
– Сергей Никитич! Полагаю, вы взяли неверный тон для общения со мной. Я давно вырос не только из гимназического мундирчика, но и из мундира вольноопределяющегося, посеченного японскими осколками под Мукденом. Научился думать самостоятельно. Мыслить, то есть, искать смысл во всем, происходящим со мной и вокруг меня. Хотите со мной работать результативно, будьте любезны ставить четкую задачу, определять конкретные пути её решения. Как человек военный, готов выполнить любой приказ, отданный мне моим командованием. Во благо и во славу России, не щадя ни своей жизни, ни жизни своих подчинённых. Но осознанно. Последний раз был в бою девятнадцать дней назад. От лорда Фальконера за спасения его жизни и жизни его дочери не получил ни цента в собственные руки. Но аренду усадьбы и расходы на лабораторию оплатил Фальконер. Отсюда и дефицит. Как прикажете провести взнос английского генерала в бюджет российской разведки?! Я готов отчитаться перед компетентными лицами Главного Штаба за каждый, полученный мною из казны рубль. Прошу хорошо вникнуть во все, мною сказанное. Говорю вам это в первый и в последний раз. Я не позволю использовать себя в тёмную, в качестве тупого бессловесного инструмента! Вам ещё не поздно подыскать себе иную обезьяну, готовую таскать из огня каштаны.
– Разговор окончен, Кудашев. Я вас услышал. Надеюсь, и вы меня хорошо поняли. Более вас не задерживаю.
Калинин принялся устраиваться в углу вивария на ковре, готовясь ко сну.
Кудашев покинул лабораторию. Направляясь к дому, встретил Гагринского, вышедшего из-за угла.
Вместе отошли в глубину сада, в самую темень. Гагринский был взволнован. Попытался, взяв Кудашева за руку, поговорить с ним азбукой Морзе. Его рука дрожала, ладонь была холодной и мокрой.
– Успокойся, Саймон, – Кудашев встряхнул Гагринского за плечи. – Говори на русском, здесь никого нет, я чувствую.
– Александр Георгиевич! Простите меня, какой из меня разведчик… Вытряс из меня подполковник Калинин всю правду про Колчестер. Я, конечно, цен не знал и не знаю, но про наши покупки и расходы был вынужден рассказать всё, чему был свидетель! Не умею я лгать. И не умел никогда…
– Не беда, Владимир Михайлович! Нет нужды лгать. Наши отчеты не будут отличаться друг от друга. Это хорошо. Для меня тоже ложь унизительна. Не мы в должниках у бюджета, квартирмейстерство! Если в Центре решили посадить нас на самообеспечение, мы должны быть официально уведомлены. В противном случае наши расходы должны согласовываться, а счета – оплачиваться!
– Александр Георгиевич! Калинин забрал у меня подарки, сделанные мне лично после спасения маленькой леди Джейн генералом Фальконером. Все золотые вещи: портсигар, запонки, зажигалку… Грозил отдать под военно-полевой суд за мародёрство! Я боюсь. Хочу домой…
– Не бойтесь, Владимир Михайлович! Я товарищей в бою не сдаю. И подарки не жалейте. Мы сюда не за безделушками приехали. Калинин сделал большую ошибку, начав работать с нами силовым методом. Не предполагал в боевом русском офицере, ветеране японской войны, такую алчность!
– Разве он боевой офицер, Александр Георгиевич? Не знаю, как в офицерской среде, но в народе их, таких, как он, «тыловыми крысами» величают!
– С чего вы взяли?
– Калинин сам, воспитывая меня, рассказал. Увлёкся. Хвалился, что был начальником войскового этапа на КВЖД. За войну заработал большие деньги. Занимался и вопросами разведки, и вопросами контрразведки. Китайцев, японцев допрашивал, сведения выбивал, перевербовывал. Неужели на войне можно заработать? Не понимаю.
Кудашев был поражён:
– Как? Сам о себе?! Какое самомнение и тщеславие… Я был о нем более высокого мнения. Мой ум заслонили его чин и положение. Хорошо, впредь умнее будем.
Походил, подумал. Продолжил:
– А вы, Саймон, вспомните народную мудрость: «Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным»! Старые люди говорят, «делай добро и бросай в воду». Так то. А безделушки по возвращению в Россию я вам свои отдам. На память. Калинин не посмел их у меня реквизировать. Ни о чем не беспокойтесь. Я иду спать. И вы ложитесь.
***
Несколько ранее.
Асхабад Закаспийской области Российской Империи.
Мая 4 дня, года 1912.
В субботний день четвёртого мая адъютант Командующего войсками Закаспийской области полковник Отдельного Корпуса жандармов Владимир Георгиевич Дзебоев готовился отбыть в командировку в Ташкент. На неделю. Зашёл в финчасть, получил своё жалованье за апрель, положенные георгиевские, командировочные. Опечатал сейф. Сдал в секретный отдел ключи от сейфа, дежурному штабс-капитану – от собственного кабинета. Молча попрощался со штабс-капитаном рукопожатием.
Вышел на крыльцо. Тяжело вздохнул. Перекрестился на полуденный колокольный звон, донёсшийся от православного Воскресенского собора. В ожидании своего авто достал портсигар с родовой тамгой рода Дзебоевых.
К зданию канцелярии Начальника области подкатил автомобиль, но не ожидаемый синий «Рено» с прапорщиком Илларионом Ованесяном за рулём, а чёрный «Руссо-Балт» из сапёрного дивизиона.
Из машины, скрипя новенькой портупеей, вышел молодцеватый капитан пограничной стражи. Не поднимаясь на крыльцо, отрапортовал с тротуара:
– Господин полковник! Таможенной службой железнодорожной станции «Асхабад-Навалочная» задержан субъект, пытавшийся получить груз – более пуда маковой соломки из Уссурийска. Субъект действует по документам с разными фамилиями. Утверждает, что в целях конспирации. Ссылается на вас. Капитан пограничной стражи Усатый!
Протянул полковнику Дзебоеву документы. Дзебоев документы не принял:
– Заходите, господин штабс-капитан. Подайте документы через службу экспедиции канцелярии.
Прошли в здание, в кабинет для переговоров.
Дзебоев раскрыл поданный паспорт. С фотографии на него глянул подполковник Калинин в цивильном полосатом пиджаке и галстуком бантиком. Однако, согласно записи предъявителем сего паспорта являлся подданный Российской Империи некий Лев Янович Незашибитько. Паспорт выдан три года назад Бессарабским Управлением полиции. Второй документ тоже с фотографией. На ней подполковник Калинин в форме при погонах, под своим именем, но по должности - старший техник службы вооружения артиллерийского дивизиона, войсковой части, дислоцированной в Асхабаде, уже месяцев пять, как переведённой в персидский порт Энзели.
– Где он сейчас, этот Незашибитько? – спросил Дзебоев.
– Под стражей в машине, – ответил капитан Усатый.
– Образец товара имеется?
– Так точно, господин полковник. Прошу, вот в конверте.
Полковник Дзебоев раскрыл конверт, понюхал, попробовал кусочек на вкус. Сморщился, выплюнул. Спросил капитана:
– Давно в Закаспии, господин капитан?
– Третий месяц, господин полковник. Переведён из Выборга по состоянию здоровья. С лёгкими была беда. Врачи рекомендовали сухой теплый воздух.
– С этим у нас в порядке. Теплее и суше не бывает. Ещё месяц, и вы в этом убедитесь. Как я понял, в японской вы не участвовали?
Капитан несколько удивлённо поднял брови, но ответил без встречных вопросов:
– Не участвовал, господин полковник.
Дзебоев вернул Усатому конверт.
– Хорошо. Вы позволите мне побеседовать с задержанным конфиденциально? Как пограничник, должны понимать, возможно, имеет быть место государственная тайна. Под мою ответственность, разумеется. Поставьте одного стрелка под окнами, второго в коридоре у двери. При побеге задержаного действуйте согласно закону. Возьмите конверт. Зайдите в дежурную службу, напишите на моё имя короткую докладную. Я лично допрошу задержанного. Постараюсь проверить его показания. По результатам беседы будет видно, как с ним поступить. Резонно?
– Так точно, господин полковник. Разрешите исполнять?
Штабс-капитан вышел.
Дзебоев смотрел в раскрытое окно, несколько притенённое цветущим кустом сирени. Видел, как в сопровождении двух конвоиров под штыками в здание канцелярии был введён подполковник Калинин. Его руки свободны.
Он поднимался по ступеням крыльца не в силах сдержать торжествующую улыбку на лице. В кабинет подполковник вошел с рукой, протянутой для рукопожатия.
– «Вот чем заканчивается общение за бутылкой «арцаха» в оперативных целях, – успел подумать Дзебоев, – полным развалом субординации!». Прикоснулся двумя пальцами к козырьку фуражки.
Подполковник Калинин был вынужден ответить воинским приветствием. Немного смутившись, начал с деланной весёлостью:
– Как рад, Владимир Георгиевич, что нашёл вас!
– Что вы говорите, Сергей Никитич? Меня всегда может найти тот, кому я нужен. К сожалению, я сам такими возможностями не располагаю. В частности, в отношении лично вас. Чем могу служить?
– Поговорить нужно, Владимир Георгиевич. Может, заглянем куда-нибудь, посидим? В городском саду отличный шашлык готовят.
Дзебоев ответил, не глядя на Калинина, ровным не окрашенным голосом:
– Будда Шакья-Муни учил: «Работая – работай, обедая – обедай!». Я не обсуждаю служебные дела в шашлычных.
Калинин понял, по-хорошему разговор не закончится. Сел без приглашения на первый попавшийся стул.
Дзебоев расположился за столом. Придвинул ближе к себе пепельницу, положил на зелёное сукно свой портсигар и коробок спичек.
Заглянул штабс-капитан, спросил одними губами: «Чаю?». Дзебоев показал ему один палец. Следом за штабс-капитаном, не спрашивая разрешения, в кабинет вошел прапорщик Ованесян.
– Владимир Георгиевич! Машина подана. Прошу прощения, опоздал на десять минут. Шину чуть-чуть подкачать пришлось. Ниппеля французские не держат!
Подполковник Калинин не по-доброму поджал губы. Дзебоев знал, что тот подумал. Принял у штабс-капитана стакан чая с лимоном. Калинину не предложил. Указал прапорщику Ованесяну место за малым столом:
– Присаживайтесь, господин прапорщик. Будете стенографировать нашу беседу.
И, обращаясь к Калинину:
– Я рискую опоздать на встречу по расписанию, но вас, Сергей Никитич, выслушаю. Прошу!
Подполковник Калинин с трудом пытался подавить в себе чувство гнева. Он понимал, Дзебоев его унижает намеренно. И понимал почему. Ладно бы только гнев. У Калинина гнев почему-то всегда переходил в чувство крайнего страха! Спазм сжимал горло, белели губы, он не мог вымолвить ни слова.
Калинин закашлялся.
Дзебоев ждал, с любопытством рассматривал своего визави.
Калинин показал рукой на графин с водой, стоявший на столе. Дзебоев сделал рукой жест, который можно было понять как «прошу», но сам Калинину воды не подал.
Стакана не было. Калинин попытался сделать глоток из горлышка. Уронил графин. Осколки разлетелись по паркету. Посреди кабинета – лужица.
Дзебоев нажал кнопку электрического звонка. Приказал дежурному штабс-капитану:
– Врача! Уборщицу.
Повернулся к Ованесяну:
– Илларион! Ты работаешь?
– Так точно, господин полковник!
Наконец, Калинина пробил кашель. Вошедшая уборщица собрала осколки, вытерла полы. Штабс-капитан принёс новый графин с водой, два стакана. Вошёл врач.
– Разрешите? Вызывали?
– Да, Александр Владимирович! Посмотрите, пожалуйста, господина подполковника. У него спазм. Что-то с пищеводом, возможно. Или с сердцем…
Калинин резким движением отмахнулся от врача, пытавшегося прощупать у него пульс. Тыльной кистью руки сбил с лица врача пенсне. Резко шагнул вперёд к столу, за которым сидел Дзебоев. Раздавил пенсне в золотой оправе, попавшееся под ноги. Врач бросился спасать пенсне, наклонился, близоруко щурясь к самому полу.
– Да что вам от меня надо! – Калинин толкнул врача в сторону.
Дзебоев нажал кнопку звонка и не отпускал её, пока в кабинет не ворвались штабс-капитан и трое унтеров –один свой свободной смены и двое конвойных из комендатуры.
На полу врач унимал кровь из разбитого носа.
Два унтер-офицера ловко взяли подполковника Калинина за руки, заломили их за спину.
Полковник Дзебоев снял с рычага телефонную трубку:
– Барышня! Адъютант Командующего. Соедините меня с Лаппо-Данилевским!
Рискуя остаться без рук, взвыв от боли, Калинин упал на колени.
– Господин полковник! Ваше сиятельство… Не надо прокурора!
Дзебоев нажал на рычаг, повесил трубку. Приказал унтерам:
– Отпустите господина подполковника. Всем выйти!
Остались одни. Дзебоев протянул Калинину стакан воды.
– Говорите, слушаю. Зачем я вам понадобился?
Калинин заикался, но его можно было понять:
– Это не маковая соломка, это сушёный маньчжурский лимонник!
Дзебоев был невозмутим:
– Я, допустим, знаю, пил на Дальнем из него чай. Это разъяснится. Я направил ваш багаж на экспертизу. Что ещё?
– Освободите меня!
– Будут основания – получите свободу!
– Не забывайтесь, полковник Дзебоев! Вы знаете, кто я такой.
– Знаю. И с каждым днём узнаю вас всё лучше и лучше.
Калинин протянул Дзебоеву лист бумаги.
– У меня для вас «Предписание»,с! Подписано Заведующим Особым отделом Управления Полиции Туркестанского Края полковником Новиковым.
Дзебоев прочёл вслух резолютивную часть бумаги с вопросительной интонацией:
– … передать подполковнику Калинину дела поручика Войтинского и полевого командира летучего отряда туркмен из Персии Караджа-батыра, афшара из Шираза?
– Так точно,с!
– «Правильно говорят туркмены: боится, значит, уважает!», – подумал Дзебоев. – «Только его «уважение» теперь непременно новым паскудством обернётся!».
Дзебоев вернул Предписание Калинину.
– Этот документ юридической силы не имеет. Я даже принять его от вас, Сергей Никитич, не имею права. Вопрос предвижу, поясняю: Предписание датировано тридцатым апреля и адресовано заведующему Особым отделом Закаспийской области полковнику Дзебоеву. Подписано – полковником Новиковым. Так?
– Так, – подтвердил Калинин.
– Двадцать третьего апреля я получил Приказ, подписанный тем же самым заведующим Особого отдела Управления Полиции Туркестанского края полковником Новиковым с требованием, – Дзебоев процитировал на память: «… освободить от занимаемой должности полковника Отдельного корпуса жандармов Владимира Георгиевича Дзебоева. Назначить заведующим Особым отделом Закаспийской области переводом ротмистра Отдельного корпуса жандармов Иоганна Иоганновича фон Кюстера». Из этого следует, что я, полковник Дзебоев, не являюсь уполномоченным лицом, указанным в вашем Предписании!
Калинин был явно растерян.
Дзебоев продолжил:
– Заведующим Особым отделом утверждён переводом исполняющий обязанности Начальника Жандармского Полицейского Управления Средне-Азиатской железной дороги ротмистр Кюстер Иоганн Иоганнович. Ротмистр Кюстер сдал дела своему непосредственному начальнику генерал-майору Ростов-Малыгину, на днях вернувшемуся из Берлина, где он провёл более пяти месяцев на излечении ишемической болезни сердца. Однако, сдав дела в Управлении железной дороги, ротмистр в Особый отдел к новому месту службы не явился. Исчез ротмистр. Объявлен в розыск. Отсюда следует: нет в Особом отделе Управления Полиции Закаспийской области лица, уполномоченного решать вопросы, отнесенные к компетенции его Заведующего! Прошу разрешить этот вопрос, потом и поговорим, – попытался закончить разговор полковник Дзебоев.
Калинина не так просто было сбить с толку:
– Я не в курсе ваших кадровых перестановок. У вас должен быть заместитель. Если вы назовёте его, я обращусь к нему.
Полковник Дзебоев давно так никому не улыбался, как в эту минуту подполковнику Калинину:
– Что вы говорите, Сергей Никитич? Майским солнышком голову напекло? Могу стакан арцаха налить, подлечить вас. Не желаете?
И резко сменив тон:
– Кто как не вы без согласования ни со мной, ни с Управлением Туркестанского Края перевели моего заместителя офицером для особых поручений во первое квартирмейстерство Управления Главного Штаба? В Персию загнали военным агентом. Его супругу без мужниного жалованья оставили!
Калинин побагровел, молчал.
Дзебоев добавил:
– Будет решение из Туркестана – передам вам любые документы! Прошу прощения, но хочу напомнить вам, господин подполковник: Первое квартирмейстерство Главного Штаба не является инстанцией, полномочной получать документацию без уведомления соответствующего министерства. Тем более – у лица, не уполномоченного на подобные действия! Впрочем, возможно, вы рассчитывали именно на это обстоятельство?
Калинин молчал, тупо смотрел на носки своих сапог.
– Еще вопросы? – спросил Дзебоев.
Калинин попытался встать.
– Не спешите,– остановил его Дзебоев. – Теперь вопросы буду задавать я. Не трудитесь изображать из себя лицо неприкосновенное. Речь пойдёт не о ваших разведчиках, а о членах их семей, брошенных вами на произвол судьбы! Попрошу внимания. Не станете со мной сотрудничать, я найду возможность побеседовать либо с Николаем Августовичем Монкевицем, либо с самим Начальником Главного Штаба генералом от кавалерии Яковом Григорьевичем Жилинским!
Подполковник Калинин встал. Не говоря ни слова и не прощаясь, нетвёрдой походкой направился к двери, отворил её.
На самом пороге Калинина остановил голос Дзебоева. В голосе – тяжелые металлические ноты:
– На месте стой! Кругом марш, подполковник Калинин! Я не всё сказал.
Калинину пришлось развернуться. Какой-то почти пьяный кураж на абсолютно трезвую голову заставил его схлестнуться в базарной словесной перебранке с полковником Дзебоевым:
– Много на себя берёшь, инородец! Князь без княжества, полковник без полка! На кого голос повышаешь? На старшего офицера русской разведки?! Берегись!
Дзебоев бросил взгляд на прапорщика Оганесяна:
– Пишешь Илларион?
– Пишу, Господин полковник. Стенографически, ни одно слово не пропускаю. И самописец электрический «Эдисон энд Компани» тоже пишет. Восьмой валик гуттаперчевый вставил, – ответил Илларион.
– Продемонстрируй нам последний.
Илларион нырнул под стол, с минуту пошуршал, пощёлкал выключателями. Вдруг из-под стола раздался вполне узнаваемый голос Калинина: «Много на себя берёшь, инородец! Князь…». Илларион щёлкнул клавишей, выключил звук.
– Достаточно, – сказал Дзебоев. – Однако, время идет, а до господина разведчика мы так и не донесли просьбу бедных женщин, оставшихся по его милости без кормильцев! Полковник Калинин, вы придёте в себя, в конце концов? Или будем разговаривать, как люди, или мне придётся вызвать либо конвой Военного Суда, либо санитаров из психиатрической больницы. Выбирайте, что вам по душе!
Калинин сидел на своём стуле. Закрыв глаза, мерно покачивался, словно в трансе. Ответил тихо, голосом совершенно сломленного духа:
– Не я, не сам я… Я только шестерёнка в большом механизме…
– Не шестерёнка, а простая шестёрка. Алтышка в Большой игре!
– Пусть так. Прокол вышел. Не позаботились о жёнах наших офицеров. Разберёмся. У офицеров тройные оклады, богатыми будут! Жёны в шелках ходить будут. Пока потерпят.
– Лжёте, Калинин. Войтинского вы подставили, сфабриковав дело о побеге, а теперь пытаетесь получить документы его дела, чтобы окончательно похоронить договорённости, заключённые с ним мною, полковником Дзебоевым. Этот подлог – лично ваш. С Кудашевым сложнее, но и Елена Сергеевна вынуждена остаться без средств к существованию по вашей милости. Кроме вас об изменении условий командирования до неё и до самого Кудашева донести было некому. Впрочем, всё понятно. Убедили. Вы изменить ситуацию не в состоянии. Вы ничтожество, Калинин. Я мог бы взять вас под стражу по обвинению в нанесении телесных повреждений гарнизонному врачу Спирину Александру Владимировичу. Вызвать конвой. А уж, довезут ли они вас до гаупт-вахты – дело техники! Идите, вы свободны. Пока.
Пошатываясь, прижимая пальцами у виска пульсирующий сосуд, Калинин вышел в коридор. Через минуту к Дзебоеву заглянул дежурный штабс-капитан и капитан пограничной стражи Усатый.
– Господин полковник, прикажете вернуть оружие подполковнику Калинину?
– Верните, но сначала проверьте документы, зарегистрируйте, как посетителя. Потом напишете мне справку о том, что видели сегодня в этом кабинете. Исполняйте. Господин капитан Усатый! Давайте карточку конвоированного, я распишусь. Илларион, сворачивай стенографию. Машину!
*** ***** ***