Эта повесть - о первом в мире трансокеанском переходе
советских подводных лодок
во время Второй мировой войны; о том, как вдали от родины, в тяжелейших условиях вчерашние малообученные мальчишки вырастали в героев; как борьба с фашизмом объединила людей разных наций и стран - порой вопреки лицемерию власть предержащих. И ещё о том,что в наши дни память о той войне живет наперекор делячеству и сытому равнодушию.
(Киноповесть)
По улицам Владивостока мчится такси. Мчится – это, конечно, сильно сказано: время утреннее, час пик, и водитель, человек, по всему видно – опытный, всё же с трудом находит возможность маневрировать в потоке машин. Пассажир на соседнем сиденье, мужчина преклонных лет, совершенно седой, но с пышной, красивой шевелюрой, то и дело поглядывает на часы. Он очень волнуется и едва воздерживается от понуканий, но с явной досадой провожает взглядом машины, которым удается изредка обгонять такси.
В этот момент картинка перед ним как бы раздваивается: справа – всё тот же поток машин, а слева – тоже улица Владивостока, но не сегодняшняя, а много лет назад - солнечным вечером 22 июня 1941 года. По ней стремглав бежит матрос – будто наперегонки с этим нынешним потоком автомобилей. Но там над бухтой Золотой Рог разносится острый, пронзительный звук боевой тревоги. Матрос изо всех сил несется по улице, люди, спокойно гуляющие по набережной, с улыбкой уступают ему дорогу и провожают понимающими взглядами: в городе, где каждый живет морем, никому не надо объяснять, что такое сигнал тревоги. Но на лицах тревоги нет: разница с Москвой по времени – семь часов, и никто еще не знает, что случилось в стране и в мире…
…Улучив момент, водитель взглянул на пассажира и улыбнулся:
- Не волнуйся, отец, теперь успеем, - он совершает очередной удачный маневр и в такт своим движениям приговаривает слова старой детской песенки: - Якоря мы… поднимем… вот так!.. Паруса мы… поставим… вот так!.. Веселее, моряк!.. Веселее, моряк!.. Делай так!.. Делай так!.. И вот так!..
С последними словами он паркуется у тротуара.
- Всё, отец, ближе не могу – там стоянка запрещена.
- Ничего, ничего, дойду… Спасибо, братишка!
Пассажир с чувством пожимает водителю руку, выходит, но, сделав несколько ша-гов, спохватывается:
- Деньги-то я… Вот… Спасибо тебе большое!
Водитель, принимая плату, с улыбкой козыряет в ответ:
- Морской порядок в танковых частях! Будь здоров, отец!
А пассажир тем временем спешит к месту, где на набережной стоит на пьедестале старая подводная лодка. На ее рубке белым по серому надпись: С-56. Седовласый мужчина снова смотрит на часы, стрелки показывают 7.55. Циферблат наплывает, растет, и сквозь него, как сквозь время, мужчина снова видит бегущего матроса в том, 1941-м…
Матрос взбегает по трапу на такую же подводную лодку, но на ее рубке белым по зеленому написано: С-54. Он ныряет внутрь и в тесном отсеке сталкивается с товарищем – Сергеем Чаговцом. Тот встречает его насмешливо:
- Ну вот, а тут уже ордена раздавать стали! Я говорю: погодите, Стребыкин вот-вот явится – как без него-то?!
- Является черт во сне! – запыхавшись, отзывается Стребыкин. – В кои веки в увольнение собрался – так на тебе, тревога! Да не учебная, а боевая… Не знаешь, Серега, что за пожар?
- Кто ж его знает! Парторг Вашкевич велел собраться поближе к рубке – говорит, по радио важное сообщение будет.
Тем временем стрелки на циферблате показывают 8.00, и его слова прерывает сиг-нал подъема флага…
…Мужчина (а это он, Анатолий Стребыкин, только седой) опускает руку и замирает. Над пирсом разносится команда: «Равняйсь! Смирно! Флаг, гюйс и флаги расцвечивания поднять!» Над С-56 взмывают андреевский флаг, краснозвездный гюйс, тянутся к мачте веселые флаги расцвечивания. Такие же флаги поднимаются в этот миг и на всех боевых кораблях, стоящих в бухте – у стенки и на рейде. «Вольно!» - раздается команда. Но перед глазами Стребыкина снова лицо его боевого друга Сергея Чаговца, а в ушах вместо «вольно!» звучит совсем другое - «война!».
За два года девять месяцев до похода
Владивосток, октябрь 1940 года
К трапу, спущенному на берег с подводной лодки С-54, приближаются Анатолий Стребыкин и Яков Лемперт. Они явно взволнованы предстоящей встречей со своим первым кораблем. Всходя на трап, подчеркнуто молодцевато отдают честь флагу и по очереди обращаются к вахтенному офицеру – командиру группы движения Донату Негашеву:
- Товарищ лейтенант! Краснофлотец Стребыкин для дальнейшего прохождения службы после окончания учебного отряда прибыл.
- Товарищ лейтенант! Краснофлотец Лемперт для дальнейшего прохождения службы после окончания учебного отряда прибыл!
Двадцатилетний лейтенант, сам еще недавно начавший здесь служить, отдает новичкам честь, но вдруг совершенно не по-уставному расплывается в улыбке:
- Поздравляю с прибытием! Пополнению всегда рады! – и, пожимая им руки, рас-спрашивает: - Добровольцы? Откуда сами?
Новички отвечают наперебой:
- Из Москвы!
- Дмитров, Московская область…
- Земляки, значит? Совсем хорошо! Впрочем… - принимая документы, продолжает улыбаться Негашев, - мы тут, считай, все земляки. Как у нас говорят - с Большой Земли… Так… Стребыкин…
- Я! – вытягивается Анатолий.
- Трюмный машинист?
- Так точно!
- Да вольно, вольно… Трюмный – это отлично! Работёнки будет много. До службы с техникой имели дело?
- Работал на заводе. Слесарем.
- Совсем хорошо! – обрадованно заключает Негашев и, подойдя к рубке, команду-ет: - Старшину трюмных наверх!
Глухо слышно, как в глубине лодки дублируется команда: «Старшина трюмных – к вахтенному офицеру!»
- А вы…
- Краснофлотец Лемперт!
- Понятно… Торпедист?
- Так точно!
- Ну, у вас всё впереди… Но и сейчас без дела сидеть не придётся.
- Никак нет!
- Что «никак нет»?
- Торпеда сама не полетит, ей цель нужно дать!
Негашев несколько удивлён:
- Эт-верно… Иосиф, говорите, вас зовут?
- Так точно. По паспорту – Иосиф. А так – Яша.
Тем временем на палубе появились трюмные машинисты Петр Грудин, командир отделения, и Сергей Чаговец. Поймав последние слова новичка, Чаговец беззлобно заме-чает:
- Яша – когда на столе щи да каша, а на службе…
- И то правда, - с улыбкой замечает Негашев. – Принимайте-ка пополнение, под-водники! Грудин, проводите краснофлотца Лемперта к торпедистам. А Стребыкин – ваш кадр, прошу любить и жаловать… Желаю успехов! – прощается он с новоприбывшими.
Но в этот момент на трапе появляется новое пополнение. Впереди – матрос внуши-тельного роста, но с круглым, по-детски добрым лицом. За ним – совсем худенький и щуплый, о таких говорят «в чем только душа держится». А следом внешне неприметный, но навьюченный, кроме вещмешка, еще и большой картонной коробкой, крест-накрест пере-вязанной довольно толстой бечевой. Так по очереди они и предстают перед вахтенным офицером.
- Краснофлотец Фадеев… Николай… для прохождения службы… акустик… - не по-уставному смущаясь, докладывает круглолицый.
Чаговец, задержавшись на палубе, не удержался от реплики:
- Это же надо! Не лицо, а полнолуние какое-то…
Так и закрепится за Фадеевым это прозвище – «луна».
- Матрос Капинос! – стараясь выглядеть посолиднее, представляется худощавый.
- Ваша военная специальность? – интересуется Негашев.
- Кок! – так же бодро докладывает новичок.
- Кто-кто? – не поверил Негашев своим ушам – настолько не вяжется с этой профессией облик новичка.
- Корабельный кок! – с отчаянным достоинством отвечает Капинос, чем вызывает на палубе дружный смех.
- Отставить хохот! – командует вахтенный. – Желаю успешного прохождения службы! – козыряет он матросу: - Вот только… как у вас с аппетитом?
- Не жалуюсь, товарищ лейтенант.
- Ну-ну… Зовут-то как?
- Демьян Васильевич!
- Знатно! Будет нам теперь демьянова уха! - вполголоса замечает Негашев. И обращается к замыкающему: - А вы кто?
- Матрос Морозов, электрик. По совместительству назначен исполнять обязанности корабельного библиотекаря.
- Очень хорошо! А это что ж у вас – книги? – кивает вахтенный на картонную коробку.
- Никак нет. Патефон!
- Что-о? Вам известно, товарищ краснофлотец, на какой корабль вы прибыли служить?
- На подводную лодку, товарищ лейтенант.
- И по-вашему, если идти на дно – так с музыкой? Да в первый же шторм ваша музыка в черепки разлетится.
- Товарищ лейтенант, - просительно обращается к Негашеву Чаговец, - пожалуйста, разрешите патефон… Для настроения!
- Настроение я вам и без патефона обещаю! А впрочем… - говорит новичку Негашев, - доложите капитан-лейтенанту Братишко. Командиру виднее…
- Спасибо, товарищ лейтенант! – Морозов обрадованно подхватывает свой увесистый багаж, и все новоприбывшие спускаются внутрь лодки.
Сопровождая Анатолия, Чаговец басовито приговаривает:
- Курс молодого бойца проходил? Первым делом моряку что нужно?.. Не знаешь! Первым делом моряку нужны койка и матрац. Потому как матрос спит… А дальше? Не знаешь! …Матрос спит, а служба – идёт!
- Я, между прочим, доброволец! – Анатолий, похоже, обиделся за Яшу, с которым они успели сдружиться в учебном отряде, и теперь ждет подвоха для себя.
- А я что говорю? – невозмутимо соглашается Чаговец. – Не выспишься – любая служба неволей покажется.
Из хозчасти он помогает Анатолию перенести в кубрик койку, матрац и прочее не-хитрое имущество. А после ужина в кубрике идёт знакомство с новыми товарищами - Петр Грудин по очереди представляет новичкам матросов подлодки:
- Коля Семенчинский – считай, ваш земляк. Из Загорска. Он у нас радист – можно сказать, ловец человеческих душ. Этому его еще в Троице-Сергиевой лавре научили. Вы думаете, почему он такой смуглый? Потому что сидит целыми днями верхом на боевой рубке с антенной. Все думают, что загорает и рыбу ловит, а на самом деле он ловит … радиоволну.
- Брось травить! – отмахивается Николай под хохот товарищей.
- Идем дальше, - продолжает Грудин. – Рядом с ним – его отец родной, то есть – старшина Серега Колуканов. Как видишь, нехилый юноша…
Колуканов действительно производит внушительное впечатление хорошо развитыми бицепсами.
- … Вообще-то он борец, хотя душа у него нежная – любит играть на баяне. Только хочу предупредить: не вздумайте просить этого волшебника эфира устроить концерт по заявкам. Он вам такую морзянку выбьет, что точку с запятой перепутаешь!
Кубрик снова взрывается хохотом, в то время как Колуканов, не обращая внимания, скрещивает руки с другим великаном – Виктором Бурлаченко, собираясь помериться с ним силой.
- А это у нас Витя-моторист. Вообще-то он штангист, но дай ему волю, наша под-водная лодка останется подводной навсегда: он штангу толкает таким весом, что, если взять ее на борт, лодка потонет и уже никогда не всплывет. Негашев Донат Иванович, наш командир БэЧэ, - тот, что вас встречал, - просит его: ты, смотри, моторы свои нечаянно не толкни. Хорошо, что Серега всегда рядом – есть с кем размяться…
Под общий смех Грудин продолжает:
- Ну, Чаговец вам уже знаком. Он из Харькова…
Сергей Чаговец прерывает старшину:
- Петро, что мы всё о себе да о себе? Нескромно как-то… Надо бы и новичков прощупать – годятся к подводной службе или нет…
- И то правда, - соглашается Грудин, и все в кубрике скрещивают взоры на Стребы-кине и Лемперте, явно предвкушая продолжение забавы. Чаговец успокаивает их:
- Вы, братцы, не волнуйтесь. Отгадаете три загадки – значит, подводники, нет – придётся подучиться. Готовы? Тогда – загадка первая. Без окон, без дверей, полна горница людей – что это?
Яков немного растерян – уж больно простой вопрос. Но делать нечего, все ждут ответа. И он произносит:
- Огурец.
В ответ - дружный смех. Анатолий, хотя и чувствует подвох, отвечает уверенно:
- Тыква!
Реакция та же. Чаговец удовлетворённо резюмирует:
- Неуд, ребята! Это вам не букварь, а флотская наука! Не огурец тут и не тыква, а самая что ни на есть подводная лодка… Ну что ж, задаю вторую загадку: кто для матроса главней – адмирал, капитан или старшина?
Новички снова в смятении, пытаются угадать:
- Если по званию, то адмирал…
- Старшина, наверно…
Чаговец огорченно цокает языком:
- Опять двойка!.. Для матроса всех главней другой матрос! Ближе него нет рядом никого… Наконец, третья загадка: почему салага ходит?
«Почему, почему… - почти вслух думает Анатолий, - потому что… потому что… Да нет! – осеняет его. – не «почему», а «по чему»!»
Радуясь, что на этот раз не даст себя осмеять, отвечает:
- По морю!
- Допустим, - соглашается Чаговец под хохот присутствующих. – А ты, Лемперт, что скажешь?
- По палубе…
- Это палуба под ним ходит! А салага ходит ПО ЗЕ-МЛЕ! Потому что море – тоже часть нашей матушки-Земли, и палуба – продолжение земли, и вообще… салага потому и салага, что на корабль ему еще рано…
В этот момент в кубрик прибегает дневальный Василий Глушенко и, перебивая смех, мягким украинским говорком не то передал приказ, не то пригласил:
- Дэ тут новэньки? Ходимтэ, будь ласка, до командыру!
Чаговец тут же отозвался:
- Вася, яка ж там ласка, если командир зовет?
Однако капитан-лейтенант Братишко встретил новичков приветливо. Каюта ма-ленькая, как и другие помещения лодки, - моряки в ней едва поместились, но всё здесь на месте, всюду прибрано.
- Как устроились? Давайте знакомиться. Меня зовут Дмитрий Кондратьевич. Родом из Ростова – слышали про такой город на Дону?.. О вас я кое-что уже знаю. Думаю, служить будем дружно, так? Экипаж у нас хороший, ребята помогут. Сейчас надо постараться как можно скорее ввести лодку в строй. Она у нас – первая ласточка новой серии. Как говорится, головная. Первым всегда трудно, так что работы много. Но, пожалуй, еще важ-нее ввести в строй самих себя. Должен предупредить: будете уставать. И всё-таки надо находить время и силы учиться, изучать матчасть. Отрабатывать навыки до автоматизма. Помните - «тяжело в ученье – легко в бою»? А мы ведь люди военные. Как говорится, будь готов – всегда готов… И я на вас надеюсь. Вопросы есть?
- Никак нет! – четко, как учили, в один голос откликнулись новоприбывшие.
- Ну и ладненько! Будут вопросы, трудности – заходите… Мы теперь с вами не просто в одном строю – одной судьбой связаны. Помните об этом!
И начались флотские будни. Еще недавно неразлучные, Анатолий и Яков теперь встречались только по вечерам – днем каждый был занят своим. Один пропадал у торпедных аппаратов, без конца шлифуя и смазывая пусковые механизмы, другой в сопровождении более опытных матросов до помутнения в глазах ползал по кораблю, зарисовывая в тетрадку каждый трубопровод и клапан. Вечерами, когда по лодке разносилась команда «По местам стоять! Начать тренировки по борьбе за живучесть!», Грудин и Чаговец завязывали Анатолию глаза, и старшина команды с секундомером в руке давал вводную:
- Перебита противопожарная магистраль в районе 35-го шпангоута! Товсь… Ноль!
Анатолий срывался с места и мчался к середине корпуса, по пути лихорадочно со-ображая, где и какие клапана нужно перекрыть, чтобы вода из перебитой трубы не затапливала лодку, но при этом во всех остальных отсеках на случай пожара в магистрали был необходимый напор. Едва только он справлялся с первой вводной, тут же следовала новая:
- Пробоина в третьем отсеке по левому борту! Товсь... Ноль!
И надо было не только в считанные секунды оказаться в пострадавшем отсеке, но и спешно задраить переборки, в кромешной темноте отыскать в ледяной жиже увесистый пластырь – деревянный квадрат с кожаными валиками по бортам, чтобы заделать пробоину, а потом включить насосы и откачать из уже накренившейся лодки прорвавшуюся во-ду.
Сергей Чаговец повсюду сопровождал его, но вовсе не для того, чтобы подсказывать и помогать, - наоборот, он фиксировал каждый промах, каждое неверное движение Анатолия или попытку словно бы невзначай подвернуть повязку на глазах, чтобы сориентироваться в тесном пространстве. Сперва Стребыкин воспринимал это почти с обидой, но очень скоро понял: в море, где каждый из пятидесяти членов экипажа занят на своём посту, надеяться придется только на себя, чтобы не подвести команду.
После очередной тренировки Стребыкин и Чаговец выходят на верхнюю палубу и отправляются в корму, где разрешено курить, когда подлодка находится у стенки. Анатолий достает из кармана махорку и устало садится на палубу, спуская ноги за борт. Чаговец реагирует немедленно:
- Ты что, дома на завалинке!
- А что? – недоуменно поднимается Анатолий.
- А то, что есть такие слова – «морская культура». В учебке вас этому не учили?
- Да как…
- Тому, например, - перебивает его Чаговец, - что нельзя плевать на палубу, бросать бычки за борт, нельзя вот и ногами сучить по краске… Ты запоминай, пока я жив!
Анатолий, сознавая правоту старшего товарища, переводит разговор в шутку:
- Ты нам и нужен живым!
Оба примирительно смеются.
В этот момент на палубу поднимаются два офицера в комбинезонах – Братишко и еще один, Анатолию пока незнакомый.
- Это кто? – негромко спрашивает он у Чаговца.
- Сушкин, командир С-55 – она там, подальше, у пирса стоит. Они с нашим друзья – чуть не братья. Вот кто корабль знает – от киля до головки перископа! Сушкин уже целым дивизионом подлодок командовал, а когда наши «эски» пришли, попросился на одну из них командиром. Представляешь? Говорят, в штабе флота не соглашались – так он до наркома дошел, до самого Кузнецова, а своего добился! Мощный мужик…
Офицеры тем временем подходят ближе, и Чаговец, как старший, командует:
- Смирно!
- Вольно, вольно… - Братишко тоже закуривает и кивает на спутника: - Загонял со-всем по кораблю, никаких поблажек не дает… А ещё друг называется!
- А вы, - обращается Сушкин к матросам, - тоже корабль изучаете?
- Так точно, товарищ капитан-лейтенант, - отвечает Чаговец. – Краснофлотец Стре-быкин всего две недели на лодке, но успехи делает быстро.
Сушкин, обращаясь к Анатолию:
- Правда? А скажите, какова длина вашей лодки?
- Семьдесят семь метров!
- Вы уверены?
- Так точно!
- Не совсем точно. На самом деле – 77 целых и 75 сотых метра.
- По красной ватерлинии…
- Вот теперь верно! А ширина? – обращается Сушкин к Чаговцу. С этого момента матросы отвечают по очереди.
- Шесть целых и четыре десятых метра.
- Хорошо. Скорость?
- Надводная – до 19 с половиной узлов, подводная – восемь… почти девять…
- Что значит «почти»? В этом «почти» - цена жизни. Да не одной!
- Глубина погружения?
- Восемьдесят метров.
- А глубже можно?
Моряки недоуменно переглядываются. И Сушкин отвечает сам:
- Восемьдесят – это рабочая глубина. Максимальная – сто. Но сдуру можно, конечно, и ниже – на самое дно сесть… Ладно, пойдем дальше: автономность плавания?
- Тридцать суток без захода в порт.
- Сколько на лодке отсеков?
- Всего семь. Первый и седьмой – торпедные, там же находятся кубрики рядового состава, второй – аккумуляторный, там же – каюты командира и офицеров, в третьем отсеке – центральный пост, над ним – боевая рубка, четвертый отсек – аккумуляторный, пятый – дизельный, шестой – электромоторный.
- Ну, брат, отрапортовал как отстрелялся! - удовлетворенно рассмеялся Сушкин. –Орлы они у тебя, Дмитрий Кондратьевич.
- Не орлы, Лев Михайлович, - альбатросы!
- Пожалуй… Словом, молодцы!
- Служим Советскому Союзу! – грянули оба. После чего Чаговец обращается к Братишко:
- Товарищ капитан-лейтенант, разрешите вопрос.
- Слушаю.
- Когда нам ленточки выдадут?
Офицеры дружно рассмеялись. Братишко разводит руками:
- Ну что ты с ними поделаешь? Считай, самый главный вопрос! Каждый день за-дают… А что, без ленточек никак? Девчата не признают?
- Да нет… Просто… без них не бескозырки – сковородки какие-то…
- Скоро, скоро, - серьезнеет Братишко. – Как только флаг на корабле поднимем и войдёт наша «эска» в боевой строй – тогда и появится на вашей бескозырке ленточка «Тихоокеанский флот».
- А как скоро?
- Вот уж это, товарищ краснофлотец, военная тайна!
Долгожданный день наступил действительно скоро. Выдался он морозным и солнечным. У причала собралась праздничная толпа – здесь и рабочие завода, и женщины с детьми. Вдоль пирса – транспаранты «С новым 1941 годом!» А на С-54 застыл в строю экипаж: офицеры, старшины, краснофлотцы. На бескозырках уже красуются ленточки – те самые, с якорями и надписью золотом «Тихоокеанский флот». Командир корабля Братишко обращается к присутствующим с речью:
- Товарищи! Сегодня, 1 января 1941 года, наша лодка вступает в строй действующих. С этого дня не только начинается ее биография – он станет знаменательной страницей в биографии каждого из нас. Спасибо всем, кто строил корабль, кто подарил ему жизнь: конструкторам, инженерам и рабочим. От имени всей команды позвольте заверить, что мы будем с честью нести боевой флаг корабля и в любых испытаниях будем достойны звания советских моряков-тихоокеанцев, Мы клянемся, что экипаж подлодки готов вы-полнить любое задание любимой Родины, нашей большевистской партии, дорогого товарища Сталина! Ура!
Моряки отвечают троекратным «ура», которое подхватывают все собравшиеся на пирсе. Братишко командует:
- К подъему государственного флага Союза Советских Социалистических Республик равняйсь! На флаг - смирно! Флаг поднять!
И под звуки государственного гимна «Интернационала» по флагштоку лодки медленно поднимается алое полотнище.
Звучит новая команда: «По местам стоять! Со швартовов сниматься!». Экипаж мгновенно спускается в отсеки, разбегается по своим постам, и присутствующие на пирсе видят, как лодка медленно отходит от причала, а потом вслед за ледоколом, который взрывает перед собой искрящийся лед, выходит из бухты Золотой Рог.