© Владимир П. Паркин
ТАМ, ЗА ГИНДУКУШЕМ
Историко-приключенческий роман
Книга опубликована в изданном Втором томе романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
ISBN 978-906066-04-6
Историко-приключенческий роман
Продолжение темы романа "Конкиста по-русски"
***
«Меч и крест ротмистра Кудашева»
Цикл историко-приключенческих романов из пяти книг.
Книга первая: «Конкиста по-русски» в двух частях –
1 часть «Разделяй и властвуй», 2 часть «Сильнее смерти».
Книга вторая: «Бирюза от Кудашева».
Книга третья: «Хиндустанский волк».
Книга четвёртая: «Там, за Гиндукушем».
Книга пятая: "Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота".
«Меч и крест ротмистра Кудашева» рассчитан на самый широкий круг читателей. Книги романа будут понятны, интересны и подросткам-школьникам, и молодежи студенческого возраста, военнослужащим всех родов войск, независимо от выслуги и званий, труженикам как физического, так и интеллектуального труда, пенсионерам – всем, кто любит нашу Россию, интересуется ее историей.
*** ***** ***
Глава VI
Возвращение в Исфахан. Новые знакомства: Уильям Баррат, Уна Скотт и Вольфганг фон Пенк. Неожиданное приключение на лоне природы. Смесь лягушонка с белой козочкой.
Двенадцатого июля Саймон Котович, он же Владимир Михайлович Гагринский, встретил своего патрона профессора Джона Котович в Исфахане у ворот усадьбы. Принял у Кудашева дорожный саквояж. Обнимая «кузена», прошептал на ухо: «У нас гости!». Правильнее было бы сказать: «У нас хозяин со своими гостями!», так как Котовичи в этой усадьбе только арендаторы.
Извозчик развернул коней.
Кудашев вошёл в распахнутые ворота. Посреди двора стоял старый знакомый – управляющий имением лорда Фальконера в Хорремшехре Джамшид-баба.
За его спиной со ступеней крыльца веранды взмахами руки Кудашева поприветствовали ещё двое.
Первый Александру Георгиевичу был знаком. Это вице-консул Генерального консульства Соединенного Королевства Великобритании в Исфахане полковник сэр Гай Генри Баррат. Второй – европеец лет тридцати пяти, мужчина атлетического сложения. Чуть рыжеватые коротко подстриженные волосы, аккуратные усы с кончиками, подзавитыми вверх. Горохового цвета льняной мундир без погон, коричневые сверкающие сапоги. На добротном кожаном поясном ремне справа аккуратная кобура для пистолета «карманной» модели, слева – кавалерийская офицерская сабля. Всё понятно: вермахт. В чине не ниже полковника. Пруссак!
Кудашев пожал руку Джамшид-баба, не торопясь, выслушал его короткую молитву – пожелания здоровья и благополучия. Ответил на фарси, как в таком случае подобает.
Подошёл к уважаемым гостям – представителям высшего колониального европейского сообщества в Исфахане. Смущённо развел руками, указывая на свой халат, покрытый дорожной пылью, коротко пояснил:
– Деште-Кевир! – имея в виду пустыню.
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой профессор! – с улыбкой приветствовал его полковник Баррат. – Уверен, ваша добыча от вас не ушла. С доброй охотой, вас.
И, повернувшись к своему собеседнику, представил пруссака Кудашеву:
– Знакомьтесь, наш добрый друг, старейшина германской общины в Исфахане, торговый представитель германских фирм «Карл Цейс» и «Сименс» добропорядочный бюргер и отец большого семейства герр Вольфганг фон Пенк!
Обменялись рукопожатиями. Кудашев подавал свою ладонь, не напрягая мышц, как холодную варёную рыбу.
– Извините, господа. Я только приму душ, сменю сорочку и буду к вашим услугам!
Повернулся к Джамшид-баба:
– Мне душ и бельё. Накрывайте стол.
Приняв душ, Кудашев брился самостоятельно. Собственное горло не доверял никому. Бакебарды оставил как есть, не подстригал. Из глубины мутного стекла зеркала на него глядел незнакомец.
– «Страшен, как чёрт. Тьфу!», – подумал Кудашев. – С бородой и то лучше. Кудаш-бек! А этот… «профессор»! Ладно, на знакомого нарвусь ненароком, так хоть не признает!».
***
Через полчаса обедали в зале на хозяйской половине усадьбы. Сам собою над столом чувствовался легкий прохладный ветерок. Он словно шел по полу, а потом поднимался к отверстию в потолке, прикрытому небольшим куполом.
Сэр Баррат заметил реакцию Кудашева.
– Нежитесь на сквознячке, сэр Джон? Вам повезло. Эта усадьба с Башней ветра. Видели над домом купол с узкими щелями? Это не архитектурная финтифлюшка, а бадгир, древнейшая персидская система вентиляции и охлаждения воздуха! В Исфахане домов с бадгиром немного. Зато в Язде – каждый второй. Нужно бы и в миссии завести. Всё никак не соберусь начать перестройку!
Кудашев отреагировал как истинный англичанин: изобразил на лице заинтересованную мину и произнёс традиционное:
– Йес, сэр!
За столом ещё двое. Рядом с Кудашевым орудует ножом и вилкой молодой капитан пехоты в кителе красного сукна – драгоман английской миссии сын полковника Уильям Баррат. Напротив – человек, которого Кудашев мысленно окрестил «полковником вермахта» – Вольфганг фон Пенк.
Вошёл Джамшид-баба, объявил:
– Леди Уна Маргарэт Баррат-Скотт!
Кудашев вопросительно взглянул на полковника Баррата, сидевшего во главе стола на двенадцать персон. Как-никак он хозяин усадьбы. Доктор Котович со своим ассистентом только квартиранты.
Полковник Баррат махнул рукой Джамшид-баба:
– Пусть идёт!
Обратился к Кудашеву:
– Моя дочь. Вдова. Потеряла мужа на реке Оранжевой. Берегитесь, сэр Джон, у неё острый язычок. Но, в сущности, – смесь лягушонка с белой козочкой! Инициативна. Мы её не ждали сегодня.
Леди Баррат вошла в зал только минут через двадцать.
Первым встал из-за стола её отец:
– Уна! Позволь представить тебе нашего постояльца. Профессор Университета Онтарио доктор биологии сэр Джон Котович.
Повернулся лицом к Кудашеву:
– Сэр Джон! Первая в Лондоне леди-газетчица Уна Баррат. Журналист. Официально аккредитована при Генеральном консульстве в Тегеране. Сотрудничает с «Таймс», печатается под именем незабвенного супруга – Скотт.
Джамшид-баба поставил прибор для леди Баррат на противоположном крае стола, так, что она сидела бы лицом к лицу со своим отцом. Но леди предпочла иное место в компании. Она решительно прошла мимо уготованного ей прибора к Кудашеву. Протянула ему руку в белой кружевной перчатке. Не для поцелуя, для рукопожатия по-мужски.
– Рад знакомству, леди Баррат! – сказал Кудашев.
Перед ним молодая женщина. Англичанка. Аристократка. Синеглазая блондинка. Пронзительный, несколько насмешливый взгляд. Кружевная блузка с высоким воротником ослепительной белизны, светло-сиреневый костюм для верховой езды, мужские брюки только начавшего входить в моду покроя «галифе», коричневые сапоги со шпорами, в левой руке не веер – стек! Амазонка.
Засмотрелся Кудашев. Таких женщин он еще не видел. Пауза затянулась.
– Сэр Джон! Если вы отпустите мою руку, я смогу пообедать, – с улыбкой сказала леди Баррат, но не сделала попытки освободиться от рукопожатия.
– Да, конечно! – Кудашев совсем не был смущён. Напротив, это рукопожатие словно сняло с его души огромную тяжесть, навалившуюся после событий в атрекском каравансарае.
– Ещё один попался! – прокомментировал ситуацию капитан Уильям Баррат.
Полковник Баррат весело улыбнулся. Фон Пенк позволил себе коротко хохотнуть. Не смог удержаться от улыбки и сам Кудашев.
– Помолчи, Вилли! – леди Баррат легко ударила своего младшего брата по эполету. – Сдвинься в сторонку. Я буду сидеть рядом с господином профессором, а он немного поухаживает за бедной проголодавшейся после верховой прогулки женщиной!
Капитан Баррат с сестрицей не стал спорить. Молча, поднялся из-за стола и пересел на место, ранее уготованное ей.
– Хорошо погуляли, леди Уна? – спросил амазонку фон Пенк.
– Миль десять-двенадцать, точно не скажу. На мою любимицу Винтер еще не поставили счётчик. Кстати, Вольфганг! Вы должны быть в этой области специалистом. Ваши немецкие инженеры ещё не изобрели прибора типа того, что уже стоит на автомобилях, для измерения расстояний при верховой езде?
– Кто бы знал, как я люблю умных женщин! – вздохнул фон Пенк. Порылся во внутреннем кармане своего френча, достал нечто, на первый взгляд похожее на карманные часы. Щёлкнув, открыл крышку. – Прошу вас! Это именно то, что вы заказывали. Счетчик пройденного расстояния. Две стрелки. Большая по всей окружности, малая – по малому циферблату. Два режима переключаются простым нажатием заводной головки. Первый для пешей прогулки, второй для верховой езды. Отсчет ведется в футах по большому циферблату и в милях – по малому!
Леди Баррат, как ребёнок, получивший любимую игрушку, захлопала в ладоши:
– Какая прелесть. Папа, смотри: немецкая работа!
– Английская, – спокойно отреагировал полковник Баррат. – Британская фирма «Arnold & Dent». Будет нужда, можешь пользоваться моим. Верни прибор господину фон Пенку, это мой ему подарок.
– Мои извинения, – фон Пенк спрятал счётчик в карман. Обратился к полковнику Баррату:
– Смелая женщина ваша дочь, полковник! Вы разрешаете ей в одиночку прогуливаться в предгориях Загросса? Не опасаетесь, что она в один прекрасный день может стать жертвой насилия либо быть проданной в гарем вождя кочевого племени? Потом не разыщешь!
– Не сыпьте мне соль на рану, полковник Пенк! Леди Скотт давным-давно совершеннолетняя женщина. Она знает Персию не хуже нас с вами, а что касается языков и диалектов, то лучшего переводчика не найти. Сама со стеком ходит.
– Стек – не оружие. Вы лишили меня возможности сделать леди Уне один подарок. Позвольте мне сделать другой.
Фон Пенк расстегнул поясной ремень и снял с него кобуру.
– Леди Баррат! Прошу не отказать мне в удовольствии быть вам хоть чем-то полезным. Примите это оружие. Рекомендую: «Маузер» калибра семь шестьдесят три, «шнелльфойерпистоле» – пистолет «быстрого огня» М-712. Безотказный. Сможете носить его поверх своей «амазонки», но могу прислать и кобуру для скрытого ношения.
– Принимаю. Благодарю вас, Вольфганг. Вы сегодня необыкновенно милы и щедры! – сказала леди Баррат фон Пенку, но улыбнулась, обращаясь к Кудашеву:
– Полагаю, во всем виноваты вы, доктор Джон!
Её улыбка Кудашеву совсем не понравилась фон Пенку.
– Надеюсь, леди, вам никогда не придётся применять это оружие на поражение. В Персии гражданская война. Если здесь сегодня тихо, это не значит, что не будет стрельбы завтра. Увы, наша община не так давно потеряла своего сына. Совсем молодой человек из хорошей семьи, коммерсант, доверенное лицо фирмы «Сименс» погиб в сабельном бою с группой бродячих мародёров.
– Прекратите запугивать мою дочь, фон Пенк! Завтра эта история может быть напечатана в «Таймс». Нам это нужно?! – полковник Баррат встал из-за стола. – Если господа откушали, полагаю обед законченным.
Подошел к Кудашеву.
– Дорогой доктор Джон! Не сочтёте ли вы меня человеком бестактным, если я попрошу вас познакомить меня с вашей лабораторией? Поймите правильно, я несу бремя собственности, отвечаю за безопасность этой усадьбы, а ваша работа сопряжена с носителями серьёзных заболеваний, опасных для человека!
Кудашев повел своих первых посетителей в виварий. Их встретил Гагринский мистер Саймон Котович, ассистент доктора Котович. Гагринский, сам в белом халате, предложил и Барретам, и фон Пенку белые накрахмаленные халаты, шапочки и бахилы на обувь. Полковник Баррет удивлённо поднял вверх брови, но промолчал.
Виварий – громко сказано. Всего-навсего двадцать небольших металлических клеток, двадцать белых мышек. На стенах – рукописные помесячные «дневники» с отметками о контактах каждого номера подопытных мышей с очередным номером клеща. Увеличенные фотографии клещей. Увеличенные микрофотографии мазков крови до и после эксперимента. Стальной шкаф стеклянных пробирок с экземплярами клещей с указанием регионов Персии, где они были изъяты из природной среды. Долго «гости» в виварии не пробыли. До устных разъяснений дело не дошло. У фотографии клеща, увеличенного в четыреста пятьдесят раз, леди Баррат стало плохо. Сомлела. Кудашев вынес её из вивария на руках. Положил на зелёную травку подстриженного по-английски газона. Ассистент дал потерпевшей понюхать турундочку, смоченую нашатырным спиртом.
Назад в английскую миссию леди Баррет возвращалась в коляске папы. Её кобыла Винтер весело бежала за коляской в поводу.
Смешно сказать, но Котовичи публичной демонстрацией своего вивария остались довольными!
***
Документ № 55.
«Дневник»
Александра Георгиевича Кудашева.
Извлечение:
… «Осень, октября дня 25, года 1937 от Р.Х.
Княжество Киштвари.
Сегодня дата памятная – день большевистского переворота. Двадцать пятое октября от Рождества Христова, а на советских календарях число красное – 7 ноября. Для моей семьи дата своя, особенная – день рождения нашего первенца – Георгия. Сегодня ему двадцать пять лет. Александр родился в восемнадцатом. Тоже в октябре, но двадцатого. Ему, стало быть, уже девятнадцать. Как там они? Выжили в восемнадцатом, пережили двадцатый, двадцать четвертый, дай Бог, и тридцать седьмой благополучно для всех нас минует. Большое дело, не сменила Елена Сергеевна свою фамилию Найдёнова на известную в Асхабаде фамилию Кудашева. Возможно, потому и не попала семья под каток красного террора. Обидно немного, сыновья носят фамилию матери. Ну, не страшно. Главное – живы! Впрочем, уже к восемнадцатому году в Асхабаде народонаселение изменилось весьма существенно. За шесть прошедших лихих лет германской войны и российской гражданской мало кто из старых жителей мог припомнить ротмистра Кудашева, спасшего русский театр от бомбы шахида-самоубийцы. В газетах о происшествии не писали. Свидетелей тому не осталось. Елена Сергеевна, как работала в областной больнице Красного Креста сестрой милосердия, так и продолжает работать старшей операционной сестрой. Главный врач Агапьев Борис Николаевич, покидая Асхабад в 1920-м году, предлагал Найдёновой работу в больнице Тегерана. Отказалась…
Вот, капнул случайно на хвалёную китайскую тушь. Расплылось слово! Старею. Плакать учусь, когда никто не видит. Ладно, о семье как-нибудь в следующий раз. Есть ещё темы серьёзные, неотложные, профессиональные! Отложим этот листочек в сторонку. Будет время вернуться к нему.
***
Так, на чём я остановился в прошлый раз? На теме гибели поручика Збигнева Мечиславовича Войтинского. На теме расследования конфликта нашей группы с предполагаемой группой германских военных агентов. Кроме Войтинского в тот день были расстреляны туркмен-стрелок иррегулярной милиции из роты охранения русской миссии в Мешхеде, а также курбаши Махмуд-шахсевен из Шираза, друг детства Караджа-батыра. Свидетель преступления управляющий-кетхуда атрекским каравансараем Караджа-батыра показал:
А) убийц было трое;
Б) по внешности европейцы, не русские, не англичане, эти языки в некоторой степени были кетхуда знакомы; все светловолосы, кончики усов завиты вверх;
В) кони клеймены тавром крест;
Г) негативно отреагировали на слово «грюнвальд», которым Войтинский спровоцировал немцев (предположительно) на сабельный поединок;
Д) молодой немец, не старше 25-27 лет, был убит в сабельном поединке Войтинским; его голова была разрублена от верхней части лба до нижней челюсти; тело было увезено с места происшествия;
Е) Войтинский и другие были расстреляны из винтовки Маузера и пистолета Маузера, гильзы были собраны, как вещественные доказательства.
Показания кетхуда частично подтверждены вторым очевидцем – мальчиком-пастушонком из аула Атрек-оба.
Вернувшись в Исфахан, на пороге усадьбы, где снимал спальные помещения для себя и своего ассистента, а также флигель под виварий и лабораторию, я неожиданно столкнулся с человеком, чей портрет был точным образом убийцы, сложившимся в моем уме согласно показаниям свидетелей преступления. Мощного телосложения немец со светлыми усами кончиками вверх! Без погон, но при сабле армейского образца и при пистолете «маузер» в кобуре. Меня познакомил с ним владелец усадьбы вице-консул английской миссии полковник Баррат. Немец носил имя Вольфганг фон Пенк, был коммерсантом и главой немецкой общины в Исфахане. За обедом в русле светской беседы фон Пенк подарил свой маузер дочери полковника Баррата леди Уне Баррат-Скотт, журналистке. Мне удалось рассмотреть модель оружия. Это был «Маузер» М-712 «шнелльфойерпистоле» под патрон калибра семь шестьдесят три. Две стреляные гильзы этого калибра с места преступления лежали в моём кармане. От мысли, что я сижу за одним столом с убийцей моего товарища, я едва не потерял голову. От удара столовым ножом в грудь немца удержался с большим трудом. Слава Богу, общество было занято Уной Баррат и её подарком. Через минуту я уже мог улыбаться и поддерживать светский непринуждённый разговор. Однако, фон Пенк ухитрился подбросить ещё одну информацию, которая могла стоить ему жизни. Он пожаловался, что совсем недавно немецкая община понесла потерю: в сабельном бою с группой кочевников-мародёров погиб молодой коммерсант. Честно говоря, я эти признания уже приравнял к признаниям в совершенном преступлении. От немедленной расправы немца спасло не общество, его спасло присутствие леди Уны Баррат! После обеда и экскурсии в наш виварий общество покинуло усадьбу. Леди Баррат, прибывшая к обеду на серой кобылке арабских кровей, уехала в коляске вмести со своим отцом. Её брат драгоман миссии капитан Уильям Баррат поскакал вослед на гнедом английском жеребце. На таком же коне ускакал и фон Пенк. Его жеребец клеймён не был.
***
Глава немецкой общины в Персидском Исфахане коммерческий представитель компаний «Карл Цейс» и «Сименс» Вольфганг фон Пенк никогда не был полковником вермахта и не имел права на приставку «фон» к своей фамилии.
Клаус Пенк в Исфахане восьмой год. Жизнью доволен. Есть деньги, есть связи, положение в обществе. Свои величают его просто – «герр оберст» – господин полковник. Частичка «фон» пристала к плебейской фамилии Пенк сама-собой. Всё как надо. Добрая фрау, прелестные киндер. Дом, сад, свинарник и автомобиль «Мерседес-Бенц»!
Что ж, удивительного. На волне революций ещё и не так иные взлетают. К сожалению, Пенка вознесла не политическая стихия – явная, яркая, героическая. Портреты Пенка в газетах не печатались. Это несколько угнетало. Кресло главы немецкой общины не было официальным. Германия не афишировала своё всё возрастающее присутствие в Персии и в Афганистане.
Консула Дойче Рейха в Исфахане не было. В консульствах России и в Британии были вынуждены считаться с неофициальной фигурой главы немецкой общины. С герр оберст Вольфгангом фон Пенком. Не официально.
Было у Пенка и своё начальство. Вернее – начальник, которого он в доверительных беседах с соотечественниками называл просто «покровитель». Соотечественники полагали эту фигуру министром кайзеррейха по делам колоний. Они ошибались. Увы, такого министерства в Германии в отличии от Великобритании еще не было.
Положение своё фон Пенк считал надёжным, устойчивым. Община незаметно для чужих глаз разрасталась, бизнес набирал обороты. Мало-помалу, осваивались торговые пути в Британскую Индию. Золлингеновские стальные клинки, оправленные в серебро и золото гард и ножен персидскими мастерами, продавались не только на Большом Базаре в Тегеране, их можно было купить уже и в Кабуле, и в Нью Дели, и в Амритсаре. Что, клинки! Это мелочь для невежественных туземцев. В Бухару, в Персию, в Афганистан и в Индию шли немецкие автомобили, бытовые электрические вентиляторы, рефрижераторы, швейные машинки, инструментарий. И не только. Лучшим товаром считались винтовки Маузера! В обратном направлении в подвалы Рейх Дойче Банка сверкающим потоком текло серебро и золото. И у этого потока под самым носом британского консульства в Исфахане не последним человеком был Клаус Пенк.
Положению фон Пенка можно было бы позавидовать. Если не знать, что своим процветанием маленькая колония обязана исключительно «персидской революции», парализовавшей на местах имперские органы власти, власть шах-ин-шаха.
Фон Пенк, начал большую работу по организации в Исфахане ряда торговых представительств ведущих немецких фирм. Дело пошло. С вождями курдских племён удалось договориться, как этому не пытались помешать английские и русские дипломаты в Тегеране. Немецкий бизнес и без шах-ин-шаха нашёл своё место в торговом обороте Персии. Ему не смогли помешать ни русские казачьи полки, ни военные подразделения Британской Индийской армии. Казаки были связаны собственными проблемами защиты русский поселений на севере Персии. С англичанами пока проблем не было. Баланс сил был найден. Немецкий поселок строился на земле, выкупленной за серебро и золото, нашедшее своё место в расписных сундуках новоявленных персидских демократов – депутатов городского управления – эджумена, вождей и ханов курдских племен бахтиаров и шахсевенов. Соответсвенные купчии были составлены и подписаны на трёх языках – фарси, немецком и, на всякий случай, английском. Скреплены печатями, подписями и чернильными отпечатками пальцев. Подлинники документов отправлены в МИД Германии, копии – в Генеральное консульство Дойче Кайзер Рейха в Турции. Отдельный пакет был отправлен в Берлин в адрес «Общества за немецкую колонизацию». Фон Пенк был уверен, этому обществу суждено великое будущее – государственный статус Министерства Кайзер Рейха по делам колоний и поселений. Так же, как и безымянным, пока, немецким поселениям в Персии. Сегодня они – просто база, разменная карта в Большой игре. Завтра – полноценная немецкая колония под защитой Германии! Разве Британия в один день получила свои нефтяные промыслы Персидского залива «на вечные времена»? Сначала они выкупили пустынные прокалённые солнцем безжизненные берега у местных туземных вождей. Это исторический прецедент.
У Германии тоже есть и собственные колониальные амбиции, и собственные прецеденты освоения новых колоний. Разве «Железный Канцлер» генерал-фельдмаршал Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд герцог фон Лауэнбург князь фон Бисмарк унд Шёнхаузен не объявил на весь мир о том, что частные владения немецких коммерсантов под защитой немецкого государства?! Тому подтверждения – имена бременского коммерсанта Адольфа Людеритца – отца-основателя Германской Юго-Западной Африки, Германского Того; предпринимателя Адольфа Вёрмана, положившего к основанию Рейха Германский Камерун; Карла Петерса – Германскую Восточную Африку; братьев Клемента и Густава Денхардт – африканское княжество Виту. Придёт время, русским и англичанам придётся, если не покинуть Персию, но серьёзно потесниться. В немецких поелениях Ирана немецкий порядок – гражданская и воинская повинности, немецкие кирхи, почты, школы, библиотеки. Взаимовыгодное сотрудничество с местными властями.
Случалось, бывали неприятности вроде последней. Банда шахсевенов ограбила караван с безобиднейшим грузом велосипедов и автомобильных шин, направлявшийся к Боланскому перевалу. Погиб сопровождающий. С разбойниками разобрались своими силами. Приняли меры, усилили охрану. Увеличили мзду индо-британским пограничникам на перевалах. Подняли цену на товары. Восстановили равновесие.
Если не знать, какой ценой оно достигнуто.
У всякого героя есть собственная Ахиллесова пята.
Была таковая и у Вольфганга фон Пенка. Больное место. О нём в Персии и знать никто не мог. Однако, фон Пенка этим словом можно было не только лишить душевного комфорта, но привести в бешенство. Услышав это слово, Вольфганг фон Пенк сразу вспоминал, что он не более, чем фендрих по имени Клаус Пенк, сын немецкого портового грузчика и прачки, сирота, приютская «вошь» с двенадцати лет.
Этим словом было «грюнвальд».
***
Июля 13, 1912. Исфахан.
«Грюнвальд»!
Это слово, приснившееся на рассвете нового дня, подняло Кудашева с постели лучше английского будильника. Протер глаза, потряс ладонями, покрутил головой, прогоняя остатки сна. Повторил негромко вслух:
– Грюнвальд…
Проснулся и Гагринский. Высунулся из марлевого полога:
– Звали меня, доктор Джон? Что-то сказали?
– Нет, Саймон. Спите, еще рано.
Набросил на себя лёгкий халат. Прошёл в душ. После душа, не вытираясь, в лабораторию, в свой кабинет. Взял с книжной полки «Немецко-английский военный разговорник», полистал его. Увы, «грюнвальда» не нашел. Нужен словарь потолще. Где-то здесь был! Вот он. Нашёл. Прочитал перевод на инглиш. Задумался.
Слово, как слово. Ничего особенного. На немецком языке, всего лишь «зелёный лес». Дело не в слове. Дело в том, что стоит за этим словом. Насколько это слово общеизвестно и значимо, если немец, услышав «грюнвальд», остановил казнь и с риском для жизни своего подчиненного предоставил Войтинскому право на поединок, передал ему свою собственную саблю?! Или здесь что-то личное? Неужели Войтинский и немец были знакомы раньше? Нет, маловероятно. Стоп, ещё раз! Войтинский и немец… Поляк и немец! Так, теплее, теплее. Точно, за этим словом что-то стоит очень весомое. Что? Сленг? Брань в переносном смысле? Фольклор? Историческое событие? Что? Что?!
Кудашев убрал книги на полку. Решил было спросить у Гагринского, поляк, знать должен! Но раздумал. Гагринского поберечь нужно. Человек взрослый, но в душе ещё ребёнок. Слово «грюнвальд» не простое, оно уже кровью омыто. Нельзя, чтобы Гагринский на нём ненароком споткнулся.
После завтрака поехал в миссию. Английскую, конечно. Предъявил у входа свой паспорт дежурному унтер-офицеру из сипаев – сахиб субедару. Дежурный для формы, не читая, раскрыл и закрыл паспорт. Доктор Котович уже был ему знаком. Спросил на английском:
– Вы к полковнику Баррату, саиб?
– Нет, я в библиотеку, – ответил на хиндустани Кудашев.
– О! – просиял белозубой улыбкой сахиб субедар. – Долго служили в Индии?
– Было дело, – подтвердил Кудашев, не упуская возможности попратиковаться на языке, с которым знакомился по «Инглиш-хинди дикшенри» не более, как с месяц.
– Знаете, где библиотека? Вас проводят.
Интерьер библиотеки английской миссии от библиотек, известных Кудашеву, отличался наличием не только стеллажей с книгами и нескольких столиков для чтения, покрытых зелёным сукном, но и удобными креслами, низенькими журнальными столиками с пепельницами и стопами газетных подшивок.
За столом у окна, спиной к входной двери офицер в красном мундире. Услышав скрип двери и шаги Кудашева, обернулся. Это был сын полковника Баррата – Уильям.
– О, кого я вижу! – капитан Уильям Баррат направился к Кудашеву. Не решился первым протянуть руку. Звякнул шпорами, поклонился одним бритым подбородком.
– Доброе утро, господин капитан! – Кудашев протянул руку. – Рад вас видеть.
– Взаимно, сэр Джон! А я собирался ехать за вами. Отец хотел бы вас видеть. Не волнуйтесь, ничего серьёзного. Приглашение на сафари.
– Благодарю. Сафари? Здесь, в Персии?
– Да. Мы не поедем в Африку. Отец сам вам всё расскажет. Сафари довольно необычное. Была мысль пригласить на него учёного человека. Мы зайдем к вице-консулу через час. Простите, чем могу помочь здесь, в библиотеке? Представьте себе, я, драгоман миссии, являюсь её хранителем. Библиотека не бывает открыта ежедневно. Со мной, обычно, согласовывают время. Это пустяки. Этот зал – мой рабочий кабинет!
– Благодарю вас, господин капитан! Ничего определённого. Соскучился по книгам. Если позволите, посмотрю, выберу что-нибудь, скоротаю часочек!
– Да, конечно. И, если можно, обращайтесь ко мне просто Уильям. Я капитан по воле моего отца, не по призванию сердца. Сам люблю книги более, чем воинские потехи!
Кудашев огляделся. Богатая библиотека. Есть даже на русском. Ого, сочинения Алексея Николаевича Куропаткина – «Туркмения и туркмены». Идем мимо, эти книги нужно было читать дома! А вот то, что нам нужно – «Энциклопедия Британника» в девятнадцати томах. Взял с полки первых четыре тома, прошёл за столик в уголочке, укрытом от зала большим цветущим кустом роз. Оглянулся на Баррата-младшего. Уильям сосредоточенно перелистывал какие-то деловые бумаги, сшитые и переплетённые в зелёный коленкор. Издалека удалось прочесть на одной синий штемпель на приклеенной белой марке: «Top secret» – «совершенно секретно». Так, у каждого своя свадьба. Кудашев наугад раскрыл третий том, полистал его, отложил в сторону. В четвёртом томе нашёл статью по слову, что заставило подняться с восходом солнца – «Грюнвальд».
Прочитал. Способность к аналитическому мышлению Кудашева не подвела и на этот раз. Но досада на самого себя дала знать. Плохо быть недоучкой. Эти знания по истории европейских войн мог бы получить не только в университете, не только в гимназии, но и по роману Генриха Сенкевича! Увы, не читал. Теперь прочтёт обязательно! Однако, мысль была правильная. Войтинский в свой смертный час рассчитал верно. Спровоцировал немца на поединок. Задел ущемлённую веками, прошедшими с 1450-года, незаживающую по сей день кровоточащую германскую обиду за поражение в битве, имя которой осталось в памяти и поляков, и немцев одним словом – «Грюнвальд»! Погиб поручик Войтинский, как истинный воин, с мечом в руке. Слава храбрым!
***
………………………………………………………………………
* Грюнвальд – Грюнвальдская битва – великая победа военного союза польско-литовско-русских сил над германским войском Тевтонского ордена крестоносцев при Грюнвальде
(Танненберге) в решающем сражении Великой войны 1409-1411 годов, состоявшемся 15
июля 1410 года.
………………………………………………………………………
***
Для Клауса Пенка за словом «грюнвальд» стояли не только исторические события пятисотлетней давности, но и факты собственной жизни, которые он хотел бы навсегда стереть из своей памяти. Увы, прошлое невозможно уничтожить. Нельзя из собственной памяти вычеркнуть одно, но оставить другое, как сжечь из большой библиотеки одну не угодную книгу.
Он родился и вырос в большом портовом городе Данциг, который в его семье так и называли, но при посторонних прежде, чем произнести это слово, нужно было вникнуть, кому говоришь, немцам ли? При поляках лучше сказать Гданьск. В противном случае могут и по уху съездить! Такой вот непростой город. Город девятисотлетнего противостояния между немцами и поляками. Живут в городе, конечно и другие люди – евреи, датчане, шотландцы. Этим всё равно – Гданьск ли, Данциг ли. Но не полякам. Но не немцам. У каждых для города своё имя. И каждая из сторон уверена в своей правоте. И каждая из сторон всегда была готова доказывать свое право на имя города кулаками.
Потеряв родителей, Клаус Пенк воспитывался в портовом приюте Мартина Лютера. В приюте детей не делили на немцев и поляков, на чистых и не чистых. Одевали и кормили одинаково. Учились тоже вместе. Но в воскресные дни одна группа шла на службу в кирху, а другая, поменьше – в костёл. И в одном, и в другом храме к ним обращались с одними и теми же словами утешения, призывали быть милосердными, благонравными, трудолюбивыми, послушными. После службы их ждал воскресный обед, одинаковый для всех. И свободное время. Можно было играть, можно было гулять. Совместные игры, особенно такие, как в мяч, на результат, часто заканчивались жестокими драками. Немцев в приюте, как и во всем городе, было больше, чем поляков. Последним почти всегда доставалось не только от своих сотоварищей, но и от воспитателей. Как правило, «виновными» в ссорах оказывались поляки. Их сажали в карцер, лишали прогулок, оставляли без сладкого. Но бывали случаи, когда в них вселялся великий воинский дух. Маленькие Казимиры и Витовды дрались ожесточённо, как в последний день своей короткой беспросветной жизни. Они кричали: «грюнвальд, грюнвальд!» и побеждали. Немцы разбегались. Тот, кому не повезло убежать, бывал изрядно избит. В кровь. Как часто этим несчастным оказывался Клаус Пенк! Потом приезжала полиция, выявляла зачинщиков и активистов, забирала их. Иногда кое-кто возвращался, чаще их больше не видели. Приют пополнялся новыми бездомными бродяжками. Всё вставало «на круги своя».
Клаус Пенк выжил в приюте. В шестнадцать лет он в последний раз спустился с его высокого крыльца. Не прощаясь ни со своими воспитателями, ни с товарищами, не хлопая дверью, но и не потрудившись закрыть её за собой. Каменные плиты мостовой, уложенные ещё во времена владычества Тевтонского ордена крестоносцев, вывели Клауса к морскому порту.
В его котомке лежали новые ботинки со скрипом, пара чистого белья, шерстяной шарф – приз победителю на боксёрском ринге, нож с наборной костяной ручкой, тайком сработанный своими руками в приютской мастерской, и два документа – аттестат о неполном среднем образовании и диплом судового электромонтёра первого разряда с правом допуска к самостоятельной работе.
Через день Клаус Пенк уже юнгой нёс вахту на судне, приписанном к порту Данциг под названием «Данциг», направлявшемуся в порт Гамбург.
Через год юнгу произвели в матросы. Освоил нелегкую, но ответственную специальность штурвального.
Клаус взрослел, его жизнь менялась, но лучше не становилась. На судне он не имел даже собственного спального места, делил брезентовый гамак со своим сменщиком. На берегу не было и этого. Никто его не ждал, не встречал, не провожал. Друзей на борту не было тоже. Трудно завести друзей среди команды, если начинаешь свою службу юнгой-гальюнщиком. Немцы звали Клауса «морским волчонком» за манеру оскаливаться перед дракой. Правда, здесь никто не осмеливался бить Клауса. Только подвыпившие поляки, возвращаясь с «берега», иной раз пытались померяться с ним силой. Тогда Клаус доставал нож. Поляки смеялись, делали угрожающие жесты, пугали Клауса диким гуканьем: «грюнвальд, грюнвальд!». Так прошел ещё год.
Ржавый вонючий трюм вместо дома, брезентовый гамак без подушки вместо кровати, озверевшие от тяжелой работы матросы вместо семьи, нищеское жалованье вместо достойной жизни… Это был потолок. Карьерный дальнейший рост, казалось, был исключён. Рейс, берег, портовая пивная, дешёвые женщины. Изредка синематограф. Снова рейс. Не более того.
По второму году Пенк был переведён с палубы в трюм, удостоен звания старший матрос и должности помощника техника-машиниста паровой поршневой машины. Аттестат и диплом электрика, полученные в приюте дали право на эту работу. Техник-машинист – пожилой поляк-пропойца, такой же одинокий и бесприютный, как и его новый помощник. Клаус был обязан называть своего начальника «паном» и откликаться на «пся крев». Клаус был рад и тому, что удалось вырваться из ада матросского кубрика, где право на физическую неприкосновенность приходилось отстаивать с ножом в руке. В кубрике на двоих у него появилась собственная койка и тумбочка. Тумбочка «пана начальника» была полна старых книг чуть ли не на всех языках Европы. В добром настроении, в день получения жалованья, пан Зайонц читал Мицкевича попеременно на польском, немецком и английском. Свободный от вахты Клаус читал затёртые до дыр справочники по навигации, астрономии. Через девять месяцев плавания и два месяца профилактических работ в порту знал машину до винтика. Начальник был им доволен, тем более, что Клаус без бутылки шнапса с берега никогда не возвращался. Должность техника-машиниста освободилась внезапно на третьи сутки нового плавания. Освободилась по простой причине – старый машинист пан Зайонц умер в ночную вахту от приступа астмы. Каменноугольная пыль, плохие лёгкие…
Две вахты рядом с Клаусом простоял второй помощник капитана. Третью вахту Клаус выстоял самостоятельно. По возвращению в порт сдал экзамен на знание техники и технике безопасности портовой квалификационной комиссии. Получил еще один диплом. Клаус понял – в жизни нужно пробиваться не ножом и кулаками! Правда, должно еще и повезти.
Клаус не знал, что в составе портовой квалификационной комиссии присутствовал офицер военно-морского флота. Ему понравился крепкий юноша с волевым взглядом и орлиным профилем, четко, по-военному, строящий фразы своих ответов. Капитэн-лёйтнант Вольф Гарденберг внимательно ознакомился с биографией Клауса Пенка. Отпечатанное на машинке, уместившееся в половину страницы жизнеописание молодого матроса-машиниста, вполне удовлетворило его. Вольф Гарденберг не поленился побывать в приюте Мартина Лютера, побеседовать с его директором. С капитаном парохода «Данциг» Гарденберг общался в лучщем пивном ресторане «Три кота» на Пивной улице у Хмельницких ворот.
По итогу этих встреч капитану парохода «Данциг» была вручена повестка на имя Клауса Пенка с требованием: обеспечить явку последнего в военный комиссариат города Данциг. Капитану пришлось срочно искать на судно нового техника-машиниста паровой поршневой машины.
Так Клаус Пенк был призван на действительную службу в Кайзерлихмарине – в Императорские военно-морские силы Германии. От комиссариата к месту службы долго добираться не пришлось. Клаус Пенк впервые ехал в вагоне поезда. Новые впечатления. Стучит, трясет, но нет бортовой качки. За окном деревья, дома и телеграфные столбы просто мелькают. Вот это скорость. Не то, что у старого корыта «Данциг» – четыре узла в час!
В пункт назначения – на станцию «Мюрвик» призывник матрос Пенк прибыл без опоздания. На военно-морскую базу императорского флота пришёл пешком.
Дежурный по КПП унтер-офицер придирчиво долго проверял документы. Запечатанный сургучём конверт, полученный Пенком в комиссариате из рук капитэн-лёйтнанта Гарденберга, вкрывать не стал. Вопросов не задавал. Долго звонил по телефону. Всё это время Клаус Пенк стоял навытяжку, не отрывая взгляда от унтер-офицера.
Наконец дежурный дозвонился, доложил в трубку:
– Герр корветтен-капитан! В расположение экипажа прибыл матрос Клаус Пенк с направлением от капитэн-лёйтнанта Гарденберга.
Положил трубку, взглянул на Пенка. Стойка и взгляд будущего кадета ему понравились.
Отдал команду:
– Вольно, матрос. У вас есть десять минут. Можете подождать, перекурить на воздухе.
Клаус Пенк выдохнул:
– Яволь, герр обер-штабс-боцман! Я не курю.
– Вот как? – заинтересовался унтер-офицер. – Не курите? Если вас утвердят кадетом, вы будете редкой птицей на нашей палубе!
– Надеюсь, отсутствие этой привычки не расценивается как нарушение военно-морской дисциплины, герр обер-штаб-боцман? Я спортсмен, боксер. Мне ещё понадобится хорошее дыхание!
Взгляд унтера несколько потеплел.
– Хорошо, матрос, гут. Если пройдёте собеседование, проситесь в первую группу. Моя фамилия Кренц. Обер-штабс-боцман Феликс Кренц. Не забудьте. Возможно, я буду вашим непосредственным начальником. У меня давно нет партнёра по рингу!
От КПП к учебному блоку «девять» Клауса Пенка сопроводил прибывший за ним молодой гардемарин. Ещё не бреется, щёки, как у девушки. Однако, взгляд, как у волка. От КПП к учебному корпусу через строевой плац не пошли. Обходили по периметру. За дорогу Пенк внимательно рассмотрел кадета. Выправка доброго матроса императорского флота. Походка прямая, без штатской раскачки, шаг твёрдый. Темно-синяя рубаха с отложным воротником с тремя белыми полосками и нарукавной эмблемой – шитым «золотом» якорьком, обвитым канатом в золотом ромбе, что указывает на его звание: младший унтер-офицер в чине «маат». Белые брюки, добротные начищенные черной ваксой ботинки с толстой спиртовой подошвой. На широком кожаном поясе широкий штык «Маузера» в стальных ножнах. Что ж, у сопровождающего всё впереди, так же как, возможно, и у Клауса.
Миновали зеркало. Оно наглядно показало Клаусу разницу между ним и гардемарином. Ничего, если повезет, его полуштатская корабельная одежда моряка торгового флота пойдёт на ветошь, сбитые башмаки – в мусорный бак, а сам он будет одет в униформу.
Клаусу уже приходилось видеть морские кортики на поясах унтеров и офицеров в разных портах Балтики. И русские, и английские. Но немецкие были лучше всех! Кайзер заботился о своем военно-морском флоте – Кайзерлихмарине. Кортик, был не только оружием и не столько оружием, сколько символом чести. Это был очень дорогой символ. Не в переносном смысле, но в прямом. Резная рукоятка слоновой кости, обвитая золочёной латунной проволокой. Литые латунные фигурные, тоже золочёные головка и перекрестье. Головка в виде императорской короны, перекрестье с изображением обвитого канатом перевернутого якоря. Золлингеновский клинок.
Поднимаясь по каменным ступеням учебного корпуса блока «девять» военно-морского училища, Клаус Пенк не мечтал ни о маршальском жезле, ни о славе Дойче Рейха, ни о своем будущем офицерском жалованье, ни о подвигах и славе.
Он твёрдо решил добиться права носить на своём поясе офицерский кортик!
***
На экзамен Клаус Пенк не опоздал, но в рекреационном зале его уже ожидали два офицера Кайзерлихмарине. Экзамен не экзамен, но собеседование, растянувшееся на два с половиной часа, стало для молодого матроса серьёзным испытанием.
Вопрос – ответ. Вопрос – ответ! Секретарь, тот же маат, что сопроводил Клауса от КПП, вел стенограмму.
Короткий диктант из Гёте. Без ошибок.
Несколько отрывков из классических опер на граммофоне – без ответа.
Несложная задачка по алгебре – правильное решение!
Корветтен-капитан Рихард Паппе в целом остался ответами доволен. Без комментариев жестом предложил продолжить работу с абитуриентом своему коллеге – капитэн-лёйтнанту Вольфу Гарденбергу.
В холл вошёл кадет. Установил в зале электрический волшебный фонарь, переносной экран, затянул окна шторами.
Гарденберг обратился к Пенку:
– Матрос Пенк, мы переходим к весьма важному предмету – оценке вашей профессиональной памяти. Сейчас на экране вы увидите фотографии береговых линий и ориентиров, которые вы имели возможность видеть собственными глазами. Прошу сосредоточиться. Вы смотрите на фотографию шесть-семь секунд, потом комментируете увиденное.
Сделал знак кадету:
– Начинайте!
Люстра потухла, осветился экран. Появилось изображение. С хронометрической точностью каждые семь секунд кадет менял в волшебном фонаре позитивные фотопластинки.
Клаусу сеанс «синема» понравился. Он комментировал увиденое спокойно, ровным голосом, лаконичными фразами:
– Береговой маяк морского порта в Варнемюнде.
– Маяк Дорнбушлюхттурм на острове Хиддензее, западнее острова Рюген.
– Маяк Пейлтурм на мысе Аркона.
– Островной маяк порта Пинемюнде
– Маяк Иккермюнде. Передняя Померания.
– Маяк Дарсер-Орт. Полуостров Фишланд-Дарс-Цингст.
– Никогда не видел.
– Никогда не видел.
– Маяк на острове Бенгскер, Финский залив.
– Никогда не видел.
– Никогда не видел.
Вдруг на экране появилось изображение флага, затем второго, третьего. Пенк не растерялся:
– Флаг военно-морской Соединённого Королевства Великобритании.
– Флаг торгового морского судна Дойче Кайзер Рейха.
– Военно-морской флаг Российской империи…
На экране серый абрис военного корабля.
Мгновенный четкий комментарий:
– Гроссе крейсер «Мольтке» Кайзерлихмарине! Десять орудий калибра двести восемьдесят миллиметров, зенитная артиллерия, торпедно-минное вооружение.
Следующий абрис, за ним второй, третий…
– Английский крейсер «Инвинсибл». Восемь триста пятимиллиметровых орудия.
– Не могу знать.
– Не могу знать!
Корветтен-капитан Рихард Паппе сам включил большую люстру. Махнул рукой кадету:
– Достаточно. Уберите аппарат. Перерыв десять минут.
Офицеры прошли в курзал.
Дежурный кадет подал кофе.
Капитэн-лёйтнант Вольф Гарденберг вопросительно взглянул на корветтен-капитана. Рихард Паппе неопределённо покрутил сигаретой. Молчал. Думал. Гарденберг не торопил с ответом. Время перерыва истекло быстро.
Паппе похлопал Гарденберга по плечу:
– Вы не забыли, Вольф, Кайзерлихмарине – любимое детище кайзера! На его личном контроле офицерские кадры флота. Иной раз нам приходится отказывать в зачислении отпрыскам весьма знатных германских семейств. Ваш матрос Пенк – интересная личность. Может стать хорошим боцманом на любом корабле его величества. Но для службы офицером военно-морской разведки нужно нечто большее, чем мы сегодня увидели и услышали.
– В тесте на зрительную память Пенк не сделал ни одной ошибки. Он не лжец. Когда отвечал «не видел», он и не мог видеть маяки и порты Великобритании. Пароход «Данциг» в своих рейсах не выходит за пределы Балтийского моря. А японских крейсеров на Балтике я тоже пока не видел! У него железный характер, сильная воля. В учёбе и в рвении по службе ему не будет равных, я уверен. Если мы продолжим наш экзамен, он, возможно, сумеет раскрыть ещё одну грань своих достоинств будущего разведчика.
– Не люблю сюрпризы, Вольф. Говорите, если начали!
– Знание основ навигации и астрономии на уровне выпускника училища, энциклопедическое знание военно-морских терминов и команд в пределах трёх иностранных языков кроме родного на уровне выпускника Академии Генерального Штаба!
Вернулись в рекреационный зал.
– Продолжим! Готовы? – обратился Гарденберг к Пенку.
– Что есть «Военно-морской флаг»? – задал вопрос корветтен-капитан Рихард Паппе.
– Военно-морской флаг представляет собой полотнище установленных цветов с изображением государственной эмблемы или герба. Военно-морской флаг служит знаком принадлежности военного корабля к вооружённым силам государства. Является знаменем корабля. Поднимается на флагштоке или на гафеле, – на одном дыхании ответил матрос Пенк.
– На английском! – приказал Паппе.
– The naval flag represents a panel of the installed colors with the image of the state emblem or the arms. The naval flag serves a sign on an accessory of the military ship to armed forces of the state. Is a banner of the ship. Rises on a flagstaff or on gafel, – без запинки ответил матрос Пенк.
– На русском! – приказал Паппе.
Клаус ответил.
Офицеры переглянулись.
– Сможете на французском? – спросил Паппе.
Ответ не заставил себя долго ждать:
–Le drapeau naval repr;sente le pan des couleurs ;tablies avec la repr;sentation de l'embl;me d'Etat ou les armes. Le drapeau naval sert est familier les appartenances du b;timent de guerre aux forces arm;es de l'Etat. Est l';tendard du navire. Se l;ve sur le m;t de pavillon ou sur gaphele.
– Что есть «корабельный десант»? – задал вопрос капитэн-лёйтнант Вольф Гарденберг.
– Десант корабельный – есть боевое подразделение. Десант корабельный формируется из состава штатной команды корабля. Десант корабельный высаживается на берег во время боевых действий для захвата территории, уничтожения живой силы, техники и укреплений противника. Десант корабельный состоит из подрывной партии, стрелкового подразделения, отделения наблюдения и связи и санитарного отделения.
– Le d;barquement de navire – est la subdivision de combat. Le d;barquement de navire est form; de la composition de l';quipe titulaire du navire. Le d;barquement de navire d;barque pour le bord pendant les hostilit;s pour la mainmise du territoire, la destruction de la force vive, la technique et les renforcements de l'adversaire. Le d;barquement de navire comprend le parti subversif, la subdivision de tireurs, la branche de l'observation et la liaison et la branche sanitaire, – ответил Пенк. Подумал и перевел на английский:
– The landing ship – is fighting division. The landing ship is shaped of structure of a regular command of the ship. The landing ship puts ashore during operations for capture of territory, destruction of alive force, technics and strengthenings of the opponent. The landing ship will consist of a blasting party, shooting division, branch of supervision and communication and sanitary branch.
Ответами абитуриента корветтен-капитан Рихард Паппе остался доволен, но двумя вопросами не ограничился. Беспощадно гонял Пенка еще минут сорок. Вопрос «откуда?» задан не был. Офицерам по молодости самим пришлось серьёзно поработать над статьями добротного гроссбуха «Немецко-англо-франко-русский разговорник и словарь морских терминов и выражений».
Экзамен закончился на боксёрском ринге. Спарринг-партнёром Клауса оказался отозванный с КПП обер-штабс-боцман Феликс Кренц. У Клауса Пенка хватило здравого смысла не добиваться превосходства на ринге. В результате к концу второго раунда боцман послал Пенка в нокдаун.
Офицеры и обер-штабс-боцман результатами экзамена остались довольны. Приказ на Клауса Пенка был издан в этот же день. В двадцать три часа кадет Пенк заступил дневальным по экипажу третьего учебного разведывательного отделения Мюрвикской морской офицерской школы.
Во внутреннем нагрудном кармане – удостоверение кадета. На поясе тяжёлый штык винтовки Маузера.
Очень скоро его заменят унтер-офицерский, а за ним и офицерский кортики.
***
Разобравшись с «грюнвальдом», Кудашев поставил тяжелый том словаря на место. Внимание привлекла другая книга на соседней полке. Красной киноварью тиснение по проклеенному серому льняному переплёту: «Записки старого лиса». Сочинение госпожи Уны Скотт. Раскрыл книгу наугад. Страница первой же фразой приковала его внимание. Вернулся за свой столик, начал читать.
«Кто бы спорил с аксиомой, продержавшейся со дня разгрома Великой «непобедимой» испанской Армады – «Англия – владычица морей»!
Мало кому известный до дня уничтожения Армады английский капер Френсис Дрейк, получил полное право сообщить своей королеве новость о победе именно этой исторической фразой!»…
Кудашев пролистал несколько страниц, остановился.
«… Более четырёхсот лет флаги Соединённого Королевства Великобритании опоясывают весь земной шар, победно развеваясь на мачтах кораблей, идущих по морским дорогам, проложенным великими английскими мореплавателями.
Так будем чтить традиции, оставленные нам нашими великими предками. Так будем помнить заветы таких великих политических деятелей, как лорд Питт Уильям Старший, граф Чатам и его сын лорд Питт Уильям Младший. Мы не можем задушить всех врагов Великобритании, так пусть они сами душат друг друга! Пока вы будете следовать по этому пути, истинно английская политика всегда будет более прагматичной, выверенной, безопасной, возвышенной над политиками стран, чьи имперские амбиции ставят под угрозу благополучие Англии.
Правительству и Короне нет нужды называть своими врагами страны, чьи амбиции заставляют интенсивно наращивать собственные военно-морские силы. Тем самым, вытесняя Британию из зон исторически сложившихся экономических интересов. Но каждый моряк знает эти флаги, которые в принципе не могут быть флагами дружественными, – флаги России и Германии!
Англии не обязательно иметь противником в войне Россию. Вместо Англии эту тяжесть может с успехом принять на себя Германия. Сто лет назад эту миссию с успехом для Англии принимала на себя Франция во главе со своим неумным Бонни!
Англии не обязательно самой воевать с Германией. Для чего Всевышний создал Россию?
Не для этой ли цели?
Наша задача – всегда быть над схваткой!»…
Сложенный резной черепаховый веер легко коснулся плеча Кудашева. Тонкая смесь ароматов розового масла и вирджинского табаку мгновенно подсказала Александру Георгиевичу: «Кунигунда Баррат». Встал, обернулся. Точно, леди Баррат!
– С утра пораньше читаете мою книгу, доктор Джон?!
– Доброе утро, леди Баррат! Читаю… Виноват, не сразу догадался, что журналистка Уна Скотт – леди Кунигунда Баррат! А должен был бы! Мои извинения.
– Пустое, профессор Котович. Я рада. И не только как писательница! Рада видеть моего нового друга. Вы ведь мой друг? Надеюсь, не станете отрицать это?!
– Почту за честь!
– Да, постарайтесь. Я уже побывала в усадьбе – бывшей военно-санитарной миссии. Разыскивала вас. Хочу пригласить на прогулку верхом. Вы умеете?
– Приходилось, в седле удержусь. Однако, я жду вызова к полковнику Баррату. Мне объявил ваш брат.
– Мне перепоручено донести до вас предложение моего отца. Прокатимся и поговорим. Кстати, если возникнут вопросы, зададите их самому полковнику Баррату. Сегодня отец устраивает приём в усадьбе, где и вы проживаете. Так, узкий круг. Наши из миссии, ваш знакомый фон Пенк, русский банкир, два-три богатых перса…. Ничего особенного. Поскучаем. Так вы едете? Лошади ждут!
***
На противоположном конце площади, прилегавшей к белокаменному зданию миссии в викторианском стиле, в тени старого тутовника, корни которого не одно столетие омывает ручей ледяной воды, профессора Котович и леди Кунигунду Баррат терпеливо ожидали их конюшие. Леди Баррат – спешившийся грум-сипай, держащий в поводу трёх осёдланных английских жеребцов. Доктора Котович – старый возница, оставшийся на службе после отъезда санитарного врача, и нанятый Джамшид-баба для нового господина.
– Предлагаю место в экипаже, леди! – Кудашев коснулся правой ладонью в белой перчатке края своего пробкового шлема.
Из-под такого же мужского шлема, что на голове леди Баррат, выбивается волна светлых волос. Она на ходу опускает со шлема на свой подбородок ремешок, подтягивает его и ловко поднимается в седло. И только с высоты своего положения всадницы отвечает Кудашеву:
– У меня новая амазонка, сэр! Жаль, вы её не заметили. Для коляски я придумала бы что-нибудь иное. Вы со мной или как?!
Кудашев, не отвечая, принял из рук грума повод. Крепко взявшись левой рукой за ремень оголовья, правой перебросил повод через голову коня, попробовал на силу серьёзность крепления седла, погладил коня по лбу, по шее.
Леди Баррат с интересом наблюдала за ним.
– Добрый конь! – сказал Кудашев. – Жаль, нет сахара для знакомства…
Через секунду, не пользуясь стременем, был в седле. Снял шлем, поклонился леди Баррат.
– Однако, не дурно для книжного червя! – воскликнула леди Баррат. – В следующий раз покажете мне помедленнее, профессор Котович, как вы это делаете.
Кудашев в ответ только улыбнулся. Махнул рукой своему вознице, отправляя его домой.
***
Исфахан по своим размерам не Лондон и даже не Тегеран. Город древний, красивый, но пересечь его на горячем коне можно минут за двадцать.
Леди Баррат своего коня не жалела. Кудашев не отставал, держался правее всадницы и на конскую голову сзади. Его конь был вполне выезжен и на редкость, чисто по-английски, дисциплинирован. Вперёд не рвался, хорошо держал, заданые хозяином, аллюр и дистанцию.
Ушли с пыльной дороги в предгорье. Леди Баррат придержала коня, крикнула Кудашеву:
– Не отставайте, Джон! Рядом! Поговорим!
Кудашев послушно поравнялся со своей спутницей.
– Джон! Вас не удивляет, что я езжу по-мужски?
– Не задавал себе такого вопроса. В Канаде женщины ездят так же. Правда, однажды, у знакомого шорника видел принятое на починку женское седло. Забавное!
– Профессор Котович! Вы – редкий канадский медведь. Как вы разговариваете с дамой? С прекрасной дамой! Она напрашивалась на ваш комплимент! Знаете, что такое комплимент?!
– Конечно, знаю. Приятный разговор! Сегодня замечательное утро. В горах очень красиво…
Леди Баррат пустила коня шагом. Кудашев тоже.
– Ах, Джон… У меня нет слов. Вы что, никогда не ухаживали за девушкой? Не были влюблены?
– Простите, леди Баррат, у меня не складывались отношения с девушками. Для одних я был профессором, человеком высокой интеллектуальной среды, и эта дистанция не могла быть сокращена. Для других – так и остался простым фермером и охотником с диких земель Гурона. Они на меня даже не смотрели.
– Понятно. И вы сосредоточились исключительно на проблеме усовершенствования собственного интеллекта?
– Развитие интеллекта – не самоцель. Интеллект учёного – только инструмент для познания мира!
В общении с английской леди из аристократического семейства Кудашев ни на минуту не забывал: она, Кунигунда Баррат, дочь полковника сэра Гая Генри Баррата, вице-консула Великобритании в Исфахане. Возможно, нужное, но и очень опасное знакомство. Если взвешивать варианты, необходимые для профессиональной деятельности военного агента-нелегала, он предпочёл бы завязать дружеские отношения с её младшим братом, капитаном Уильямом Баррат. Эта мысль пришла ему в голову ещё в библиотеке. С расстояния в три метра с гаком краем глаза удалось прочесть на одном из документов, с которым работал Уильям, синий штемпель «Top Secret!»…
– О чём, задумались, Джон? – спросила Кудашева его спутница. – Полагаю, не о своих клещах? Брр! Я прошу у вас прощения, за то, что хлопнулась в обморок в вашем зоопарке. Надеюсь, не доставила много хлопот? Как вам понравилось нести меня на руках?!
Кудашева бросило в жар.
Леди Баррат весело рассмеялась:
– Можете не отвечать. Покраснели… Глупый Джонни! Я не испугалась ваших страшных букашек. И вас не боюсь. Я упала нарочно. Мне захотелось на минутку побывать в ваших объятиях!
Неожиданно леди Баррат встала на своём седле во весь рост.
– Осторожнее! – воскликнул Кудашев. – Альпийский ковёр полон камней, здесь не цирк!
В эту секунду, как нарочно, конь Кунигунды Баррат споткнулся.
– Ай! – молодая женщина, бросив поводья, упала в протянутые руки Александра Георгиевича.
– Мой Бог! Разве так можно…– попытался Кудашев выбранить свою спутницу.
Но его рот закрыл поцелуй.
Кудашев инстинктивно попытался отстраниться.
Новый поцелуй закрыл его рот. За ним второй, третий. Сильные и одновременно нежные женские руки обвили его шею. Упругие груди под тонким шёлком амазонки прижались к широкой груди Кудашева. Кунигунда змеёй освободилась от поддержки и села в седло Кудашева лицом к его лицу, прижавшись к нему всем телом.
– Мы сейчас свалимся с коня вместе! – пытался освободиться Кудашев.
Кунигунда резко наклонилась вправо, увлекая за собой Кудашева. Будь это мужчина, казака ему таким образом сбить с коня не удалось бы. А вот женщина… Пришлось падать вместе! Кудашев, словно камышовый кот, успел повернуться в падении и рухнул на собственную спину. Кунигунда так и не разжала своих объятий, так и не прекратила неистово целовать Джона Котович!
– Мой, мой, мой Джонни! – говорила она.
Весь мир от Кудашева закрыли два сверкающих синих ока. Алые губы, орошали его рот нектаром цветов, ещё ему не знакомых. Кудашев попробовал, было, перекатом сменить свое местоположение, но услышал в самое ухо:
– Я принцесса! И моё место – только сверху!
И после долгого поцелуя:
– Расседлайте коня, Джон. Постелите вальтрап. Я не могу вернуться в город в амазонке, испачканной зеленью травы со спины!
***
Через час они верхом поднимались в гору по широкой тропе, которую горцы величают «дорогой». Первые от начала подъёма пять-шесть верст можно было проехать рядом, стремя к стремени, далее – только след в след.
Кудашев с трудом приходил в себя. Ему было о чём поразмыслить. Для этого неплохо было бы остаться одному. Посидеть у костра, посмотреть в ночное небо. Покидать камешки в водоворот горной речки…
Леди Баррат тоже молчала. Её глаза были полны полны слёз.
Молчание становилось невыносимым.
– Так куда мы едем, леди Баррат? – спросил Кудашев свою спутницу.
– Вы чудовище, доктор Котович! – застонала, как от боли, Кунигунда. – Меня зовут Уна! Слышите, Джон, Уна! Когда мы одни – только Уна!
– Почему Уна?
– Полное имя Кунигунда!
– Ваши родители – большие поклонники Вольтера?
– Только папа. Это имя я получила по его инициативе. Книга великого французского насмешника «Кандид или Оптимизм» была для папы настольной. Слава богу, мама – добрая католичка, эту книгу не раскрывала. Зато для меня это была первая серьезная повесть в мои двенадцать лет! Меня крестили в соборе Святого Дункана в Эдинбурге. О Кунигунде мэтра Вольтера в нашем окружении никто не слышал. А папа не считал нужным демонстрировать свою независимую учёность. Меня назвали в честь Святой Кунигунды — супруги императора Священной Римской империи Генриха II Святого. Это времена раннего средневековья! Знаете её историю?
Кудашев отрицательно покачал головой.
В его глазах Кунигунда заметила огонёк интереса. Увы, это был интерес учёного, не влюблённого.
Уна печально, но улыбнулась. Оня явно хотела нарушить неловкое молчание. Была благодарна Кудашеву только за то, что он заговорил первым.
Продолжила:
– Придворные интриганы обвинили супругу Генриха II в супружеской неверности. Для королевы, это равносильно обвинению в государственной измене. Времена были безумно жестокие. Невежество всех слоёв общества – потрясающее! Королевский двор, советники и сам король вынесли решение – «Божий суд». Она должна была пройти по раскалённой жаровне! Невероятно, но это испытание Кунигунда выдержала. Она прошла босыми ногами по пылающим угольям и осталась невредима!
Кудашев отреагировал:
– Бог мой, вся история человеческой цивилизации, это история миллионов отдельных человеческих трагедий!
Уна заплакала в голос. Кудашев подъехал ближе, остановил коня, протянул ей обе руки. Уна перебралась к нему на седло, не выпуская из рук повода своей лошади. Прижалась к Кудашеву. Он легко поцеловал её в шею ниже левого ушка. Чуть слышно сказал:
– Не плачь!
– Теперь не буду, – ответила Уна. – Мне хорошо. Едем, скоро будем. На вершине первой гряды есть старинная каменная дозорная башня. Там временами укрываются пастухи-бахтиары. Мой грум обогнал нас. Он там уже часа два, готовит нам ужин. Пикник!
В этих местах Кудашев был впервые. Однако, он узнавал и эту тропу-дорогу в предгорье, её изгибы, профиль вершины первой горной гряды и повороты ущелья. Как знал и то, что на каменной средневековой башне должен стоять тригонометрический знак, поставленный французскими инженерами Академии наук ещё в конце семнадцатого столетия. Знал по карте местности. По той карте, что получил ещё в Санкт-Петербурге от армянского купца Самвела Татунца. По карте, составленной немецкими военными топографами для братьев Брауншвейг, погибших под обломками скал взорванных свинцовых рудников Загросса.
Дымок над каменной башней был виден издалека. Дорога пошла круто в гору. Кунигунда вернулась в седло своего коня.
На вершине гряды у подножия башни доктора Котович и леди Баррат ждали двое: грум-сипай Музаффар и глава немецкой общины в Исфахане полковник Вольфганг фон Пенк.
Взаимные приветствия не заняли много времени.
Леди Баррат была явно раздосадована неожиданным появлением фон Пенка, но, как воспитанная светская львица, не показала своего неудовольствия ни словом, ни намёком. Кудашев на ходу учился этому искусству у своей новой… Кудашев даже в уме не мог найти подходящего слова. Любимой, знакомой, подруги? Всё не то!
Может, пока – «не то»?
– Леди Баррат! Сэр Джон! – с некоторой нервозностью обратился к ним Вольфганг фон Пенк. – Прикажите своему ручному орангу немедленно залить огонь водой! Я сейчас объясню, почему это необходимо. Ужин уже готов, чайник вскипячён. Прошу вас!
Кунигунда подала знак сипаю:
– Музаффар! Залейте костёр водой.
Повернулась к мужчинам:
– Давайте ужинать. Я не намерена при ежедневной верховой езде беречь фигуру.
Обратилась к фон Пенку:
– Объяснитесь.
Вольфганг фон Пенк ответил не сразу. Глянул на часы. Хотел почесать затылок, но раздумал. Достал охотничий нож, начал разрезать жаркое. Первый кусок положил на серебряную тарелку и протянул леди Баррат:
– Прошу вас, леди Кунигунда! У нас на ужин есть минут двадцать, не больше. Потом мы должны уйти отсюда как можно быстрее!
– Почему? Что за спешка?
– Мы попали не в то время и не в то место. Я здесь тоже случайно. Видел следы леопарда. Увлёкся. Охотился! На тропе встретил двух приятелей из бахтиаров. Оба в праздничных одеждах, с оружием. У каждого поперёк седла связанная чёрная коза с красной лентой на шее. Я все понял. Решил возвращаться домой.
– Это что, примета такая, чёрная коза – вроде чёрной кошки? – спросила Кунигунда.
– Хуже. Это жертвенное животное Великому Змею Загросса.
– Слышала. Сегодня что, день Великого Змея?
– Да. Только не день, а ночь.
– Разве бахтиары язычники? Анималисты? – вопросом вступил в разговор Кудашев. – Я полагал, в Персии все исповедуют ислам.
– Большинство. У кочевников ещё сильны древние доисламские родоплеменные обычаи. Но – Великий Змей – не религия. Великий Змей – реальность. Раз в год кочевники собираются в ущелье его имени и у Змеиного Грота приносят ему жертву – чёрных коз. Украшают их цветными лентами, вешают на шеи серебряные, а бывает и золотые монеты. Года два назад я отследил место проведения этого таинства. Нашел себе укромное местечко повыше между камней. Улегся поудобнее в засаде. Но в полной темноте ничего не увидел. Поверьте, я в прошлом человек военный, бывал под артиллерийским обстрелом, но в ту ночь ощутил чувство самого отчаянного животного страха. Когда пришел в себя, все было кончено. Занималась заря. Кочевники покинули ущелье. У меня вновь проснулся охотничий азарт. Спустился к гроту. На камнях – кровь. Две-три цветные ленты. На одной – монета. Несколько погадков – волосяных клубков размером с арбуз с рогами и копытами внутри… Мне стало не по себе. В грот я даже не заглянул. И заглядывать не собираюсь! Давайте заканчивать ужинать и убираться отсюда подобру-поздорову.
Так и сделали.
В Исфахан возвращались вчетвером. Впереди – грум-сипай Музаффар, за ним остальные. Быстро надвигались сумерки.
Фон Пенк чувствовал, что испортил своим добрым знакомым вечер на природе. Несколько раз пытался найти общую тему для интересного разговора.
– Как ваши мышки поживают, доктор Джон? – обратился фон Пенк к Кудашеву.
– Благополучно размножаются, герр оберст! Могу подарить несколько. Беленькие, чистенькие. Есть гладкошёрстные, есть и пушистые экземпляры, даже пегие! За два месяца еще ни одна энцефалитом не заболела. Похоже, нет в ваших краях подобных болезней!
– Спасибо, доктор Джон! С трудом боремся с серыми домовыми. Ваш подарок в моем поселке с восторгом не встретят. Желаю успехов в вашей работе, доктор Джон. Приезжайте ко мне в немецкий посёлок, угощу хорошим баварским пивом и копчёной колбасой. Не пожалеете!
– Баварским? Никогда не бывал в Германии.
– Хотите побывать? Могу устроить. Приглашаю и вас, и фройляйн Уну. Поедем в Мюнхен, в Бамберг. Кстати, в Бамберге стоит храм чудной красоты, В этом храме похоронены Святые супруги Генрих и Кунигунда. Сам я не католик, даже не слишком усердный лютеранин, но в соборе этом бывать приходилось, на памятники любовался. Впечатляют! Фройляйн Уна просто обязана, как добрая католичка, хоть раз в жизни посетить Баварию, родину Святой Кунигунды, так сказать, совершить паломничество к её последнему приюту.
Леди Баррат кивнула головой фон Пенку:
– Спасибо, Вольфганг. Мы сегодня беседовали на эту тему. Я рассказывала доктору Джону о своей небесной покровительнице, выдержавшей испытание огнём!
Кудашев обратился к Кунигунде:
– Мисс Баррат! Как мало мы приобрели, и как много потеряли за прошедшее тысячелетие! Наши предки были ещё настолько чисты, что могли говорить с небом. Они могли слышать голос Всевышнего. Они получали от Него защиту! Я не сомневаюсь, что именно так всё и было. Судебное разбирательство такого уровня было публичным и скрупулёзным. Нет оснований сомневаться в истинности этого предания. Полагаю, было много свидетелей при вынесении оправдательного приговора! У вас замечательная небесная покровительница, Уна. Однако, умозрительно провести параллель между именами Уна и Кунигунда довольно сложно. Мне нравится это имя! Я его никогда не забуду.
Кунигунда порозовела. Но ответила, не отводя от Кудашева глаз:
– Представляете, столько лет ходить в воскресную школу, и не знать ничего о Святой Кунигунде. Меня просветил герр фон Пенк. Он не в первый раз приглашает меня в Баварию. Но я не принимаю приглашений от женатых мужчин. Вот так!
Уна повернулась к немцу и легонько стукнула его своим стеком по плечу.
Фон Пенк сочёл этот жест знаком внимания. Захохотал, прикрывая рот рукой в кожаной перчатке.
– Можно просто Уна, сэр Джон!
– Согласен. Но не в свете.
– Я не боюсь злых языков. Вернусь в Лондон, обязательно вступлю в женское общество борьбы за равноправие женщин!
– Желаю вам стать первым депутатом Парламента, леди Баррат!
Уна остановилась, крепко взяла Кудашева за локоть, посмотрела ему в глаза без улыбки:
– Я об этом не думала, Джон. Я слышала отзывы о вас: «очень конструктивный склад ума!», но только сейчас поняла, что это такое.
– Да, леди Баррат, течение суфражизма не просто теория, не просто набор определённыех задач. Это политика. Как во всякой политике – уже сформирована идеология, которая должна овладеть умами, что само по себе организует сторонников этой идеологии в группу. Группу возглавляет лидер. Чем больше группа, тем больше её влияние на массы, на народ, на избирателей. Это уже партия. Отсюда – только один шаг до изменения законодательства о выборах в Парламент. Женщинам трудно бороться с мужчинами. Но история знает немало примеров, когда женщина не только формально вступала на трон в силу династических предпосылок, но становилась истинным главой государства, как наша королева Соединённого Королевства Елизавета Первая, как русская царица Екатерина Вторая Великая…
– И Клеопатра! – продолжила леди Маргарэт Кунигунда Баррат. Её глаза блестели, щёки были румяны, как на русском морозце. Грудь вздымалась, как у воина перед битвой.
Ассоциация кое с кем была очевидной. Кудашев внутренним зрением увидел девушку в другом историческом образе. Продолжил, не теряя ни темпа, ни силы звука, ни тональности диалога:
– И французская воительница, простая крестьянка, повелевавшая армиями, кому своим восхождением на трон был обязан сам король!
– Жанна д’Арк! – утвердительно воскликнула Уна.– Джон! Вы умница. Вас послал мне мой ангел. Мне ещё никогда не было так интересно с моими поклонниками мужского пола. Они говорят со мной о своих лошадях, собаках и грядущих подвигах на полях бранной славы.
Кудашев поклонился кивком головы. Смотрел на Уну с интересом. Куда делись её высокомерие и чопорность. Лицо дышит жизнью, глаза горят. Пряди рыжих волос, распущенных по плечам из-под пробкового шлема горят живым огнём в лучах заходящего солнца. Ветерок с Загросса играет ими.
– «Вот тебе и «смесь лягушонка с белой козочкой»! – подумал Кудашев, вспомнив реплику её родного отца, отпущенную на счёт своей дочери. – «Нет, она настоящая красавица»!
И не заметили, как въехали в город. Разъехались. Фон Пенк отправился в свой немецкий посёлок. Кудашев проводил Уну до ворот британской миссии. Вернулся домой.
В усадьбе его ожидал полковник Баррат.
*** ***** ***