Не моё

Василий Вереск
         Я всё же вернулся. Вернулся, хотя во второй раз это практически невозможно. И больше не скажу «Контракт семь-семьсот девятнадцать». Никогда.
        Когда был здесь в ознакомительной, поездка очень уж напоминала рекламный ролик. Ненастоящесть какая-то сквозила на каждом шагу.
        Наш автобус «Интурист». Вроде, заводы, вроде лозунги «Партия – наш рулевой»! «Боритесь за город высокой культуры!». Но всё какое-то фильмовое, постановочное, что ли… Ни облезлых стен, ни загаженных подворотен на задворках. А я ведь помню, как оно было когда-то на самом деле.
        Алкашей даже нету. Чистенькие музеи, вымытый поутру асфальт, «Летайте самолётами Аэрофлота!». И оркестр вечером в парке. Вальс. А потом «ВИА». Но, в общем, очень понравилось. Как будто, - то же самое, но без тогдашних недостатков, без минусов.
        Когда эта ознакомительная закончилась, я ещё  так же съездил в Викторианскую Англию. Тоже понравилось, но не моё. Решил всё-таки в СССР семидесятых. И прожил здесь больше года. Языкового барьера нет, профессия в кармане, работаю себе.
        Утром, - к станку, вечером, - домой. Программа «Время». По субботам – Международная панорама, дача, баня. В Воскресенье, - клуб кинопутешествий. Комнату дали от завода. Высоцкий.
        Одно подвело, - знакомства, как это обычно бывает. Пригласили к Федоскиным на свадьбу, у них дочь замуж выходила за парня из второго цеха. А вся их семья за пределами резервации не бывала никогда, они же местные.
        Узнали, что я по контракту здесь, и давай расспрашивать, что к чему, - им-то интересно, как там, в остальном мире. Я сдуру давай рассказывать, не предполагал, что и на свадьбе ребята есть из комитета.
        И про то рассказал, как всё начиналось с нежелания разных людей жить в тех рамках, которые им уже жёстко определены по факту рождения. Как до создания резерваций человек был лишён возможности выбрать для себя, в каком окружении он хотел бы жить. Кому по душе широкополые шляпы, кареты, кому колхоз. А кому гитлеровская Германия.
        Они расспрашивали обо всём, а я рассказывал. Как инициативные группы выкупали земли, как писали коллективные договоры с локальными законами, как образовалась Система резерваций, в которых по законам определённых мест и эпох жили те, кто там родился, и на непривелигированном положении имели право жить приезжие. И как страны не имели права лезть в дела резерваций на своей территории.
        Слушали все очень внимательно, переглядывались. А когда вышли перекурить, меня отозвала в сторонку улыбчивая кареглазая девушка в ситцевом самошитом платье.
        - Простите, - сказала она, - но Вы сами виноваты, знаете же, что рассказывать о жизни вовне могут только строго определённые лица и органы. Извините.
        Это последнее «извините» я слышал уже сквозь эфирный сон, чувствуя, что куда-то еду по вечернему городу в закрытой машине. Как машина въезжала в спецприёмник психиатрической клиники, я уже не чувствовал и не помнил. А когда очнулся, понял, что немолодой доктор колет мне в руку какую-то ерунду.
        - Где я?
        - В клинике, успокойтесь, всё хорошо.
        - Отпустите меня, прошу… Я плохо себя чувствую…
        - Как же, любезный, мы Вас отпустим, если Вы себя плохо чувствуете?
        И укол. И снова забытьё. И ещё, и ещё. Я потом прикидывал, сколько я там провалялся, выходило, что никак не меньше месяца.
        Они бы меня закололи там до овощного состояния, если бы в один из редких ясных моментов, я, наконец, не выдавил из себя: «Контракт семь – семьсот девятнадцать».
        Вызвали, как положено, системного атташе, запустили процедуру завершения контракта. Всё: комиссия, самолёт, отель в большом мире.
        И я опять среди брокеров, бирж, экономических подъёмов и кризисов. Среди войн, террористов, сексуальных большинств и меньшинств. Среди гаджетов, феминисток, милиардеров и нищебродов. Среди подлых, но успешных, среди бескорыстных и позабытых.
        А это не моё. Моё осталось там. Там, где пенсионеры во дворе за домино. Там, где звонить надо идти на почту или к соседям. Там, где на всю пятиэтажку четыре личных автомобиля, которые весь дом знает наизусть. Там, где ветераны учат молодую смену. Где песня года, где совместные выезды по грибы, где армия бдит, и где человек человеку друг, товарищ и брат.