И вот здесь,на кухне,за кружкой крепкого чая,как бывает обычно с людьми,настроившимися на что-то хорошее и приятное,скользнуло в душе её воспоминание,давнее,ещё детское,светлое,как солнце,но омрачённое тайной,неразгаданной ею до сих пор,неразгаданной не по причине отсутствия интереса к тайнам в своей жизни,но по причине скоротечности памяти на что-то плохое и причиняющее страдания,особенно когда в детстве случается это плохое и тайное,и там и остаётся этот мучающий след.И вот след этот ожил вдруг для неё за кружкой чая,на девятом десятке,как подсказка,чтобы легче,видимо ,принять неизбежное и суровое,что ждало её впереди.
Там,в этом озарённом солнцем детстве,тоже была подворотня,в которой дети играли в классики,прячась от жгучих лучей летнего Ярила.И она,Грибальда,тоже играла и прыгала со всеми по клеточкам,стараясь на наступить на черту и набирая очки,у кого больше.Цифры в клеточках были выведены большие корявые,как живые,как звери.И видны были издалека.
И надо было добросить плоский холодный камешек в нужную клетку,а затем попрыгать за камешком по другим клеткам,ловко разводя ноги и снова сводя их под лёгкими юбками,забрать камень и вернуться,не стратив ни одного раза,иначе весь бросок и весь подпрыг по клеткам не засчитывался и нужно всё было начинать сначала.
У неё хорошо получалось и бросать камешек и прыгать.Это было в Москве.И подворотня дома была в Москве.И прохлада в этой подворотне тоже была непередаваемо московская,столичная.И сама подворотня тоже была столичная,да такая столичная,что в сравнение с этой подворотней все остальные города всего Советского Союза особенно ничего не значили,так как они были не в Москве,а подворотня была в Москве и с виду мрачноватая,гниловатая и обстуканная от штукатурки,и даже приплесневелая,была всё равно столичной подворотней,как не крути,и потому уже своим одним фактом московской прописки подворотня требовала к себе уважения и даже поклонения.
Ещё бы и не поклонения,когда каждый день,утром и вечером,а бывало,что и в обед,через подворотню выезжала и въезжала чёрная правительственная машина,с шофёром и с одни пассажиром,удобно сидевшем на заднем сиденье,в защитном френче,с круглой лысой головой и с прищуренным взглядом,требовавшим очков.
Глаза у этого заднего одинокого седока были того цвета,как вода в глубоком колодце,куда надо сначала попробовать заглянуть,чтобы увидеть настоящий их цвет.А заглянуть-то и было невозможно,так как человек этот всюду отстранялся ловко от тех,кто мог бы и заглянуть,число которых было ничтожно,но зато сам мог заглянуть кому угодно!И заглядывал,так глубоко,как мог!И те,кому он заглянул,долго не могли придти в себя,до того холодной и мрачной глубиной своей он заглядывал в их мелкие юлящие трусливые глазки.
И вот этот важный человек ,проезжая в подворотню,всегда останавливался и долго смотрел на девочек,ловко прыгавших своими упругими прыжками мускулистых ног.А он смотрел,не опуская стекла и блестела его лысина.
Все во дворе знали,что он палач и работает в НКВД.И все с ним старались поздороваться первыми и тут же и отвести взгляд,даже дети так делали,кроме одной Грибальды,-она ,наоборот,мало того,что не здоровалась,так ещё и долго пристально смотрела в его прищуренные щелочки глаз,откуда её изучали чужие молниевидные искорки, и так получалось,что всякий раз,как она играла и прыгала,этот важный всем известный палач то въезжал,то выезжал,и всякий раз останавливался и смотрел на неё,а Грибальда на него,долго и пристально,не отводя взгляды,ни он,ни она,пока не надоедало,и он уезжал или проезжал подворотней в свой подъезд,важно выходил и шёл к себе домой.
Так у них и повелось, смотреть друг другу в глаза,пока палача не арестовали и он не исчез навсегда.
Вот это воспоминание и стрельнуло в Грибальде,выпорхнуло,осветило всё иным смыслом и подтянуло за собой все другие детские всполохи памяти.
Была,была уже подворотня в её жизни,там,где они играли,и был страх,не отпускавший ни на секунду,пока она смотрела в те глаза палача, в те щелочки,где её изучали и взвешивали как на весах,страх,подступавший к самому горлу из сердца и перехватывавший девичье влажное дыхание.
Было уже всё это,тогда,в далёком ещё детстве,но было!,и подворотня,гнилая,плесневелая,в рытвинах стены,просмоленная военными кострами,и палач уже был,долго ждавший её тоже,пока перестанет она на него пристально смотреть,чтобы проехать уже ему на чёрном своём страшном вороном автомобиле,не поворачивая головы в её сторону,было уже всё это!И вот оно повторилось!Вернулось за нею!
Так она ни разу с тем лысым палачом и не поздоровалась!Ни одного ,ни единого разика!И как у неё тогда так получалось?Откуда смелость и дерзость взялась?Так смотреть неотрывно в глазные щели того,кто сам любил смотреть неотрывно, а потом бить наотмашь,и не важно,кого-мужчину,женщину,старуху,девушку,пацана!На то он и был палач,чтобы без всякой жалости!И в расход!И он сам знал о себе,что никакой жалости никто не заслуживал,а всем им поделом,за трусость и лицемерие.Таким,поделом,но эта девочка?!
А ведь он всё про неё узнал!И что зовут её странным ,не русским,а даже как-бы немецким именем-Грибальда,а может и итальянским?Но не нашим.И что родители у неё не так ,чтобы высоко сидели,мать была директором школы,а отец, военный корреспондент,теперь редактор газеты "Вечерняя Москва".Такие себе, средней руки, служащие.
Для палача такие, не высоко сидящие,но при должностях советские граждане представляли и свой особый интерес,можно и поговорить было и послушать,не всё же время бить и пытать?Таких он любил дожимать до истерики и до попыток самоубийства,такие ,поначалу бодрые и смелые,скисали быстро,стоило им понять,что выхода нет,героев среди таких не было,да и откуда им было взяться?
Палач был спокоен,с героями встретиться ему уже не придётся,кончились герои!Так он думал,презрительно ухмыляясь.
Узнал он и в какой школе училась девочка,и какие отметки.И про её подруг и друзей.Всё узнал.Но так и не понял,почему она его не боится и так дерзко смотрит,и не здоровается?Сумасшедшая,что ли?Сдвинутая?Винтов с гайками не хватает?
Девочка раздражала палача,но в этом раздражении было ещё и удивление,что такая не серливая пацанка встретилась ему на пути!И ему доставляло мучительное удовольствие играть с девочкой в гляделки,не отводя взгляда своих страшных глубинных глаз,было тут для него и неожиданное унижение,но был и восторг!И за восторг ни девочку,ни родителей её он не тронул.А мог!Раз плюнуть!
11.10.2012г.