Выстуженный воздух, какой… Прямо как… Как дома.
А чайка летит и летит – режет голубое небо. Оно пахнет солью и свободой. Свободой вдоха. И всё что я помню и вижу, опуская веки, – глотки воздуха с водой. Много глотков. Но теперь я не борюсь – я отдыхаю… Засыпаю.
Во сне моём корабль идёт в волну, и ныряет сквозь небо в пену. Юнга кричит, что… Что кричит юнга? Я не помню. Да и нет его больше. И корабля нет, он - два тонущих в море обломка сарая. На одном плыву я.
Я плыву, и плыву, и… просыпаюсь. Выдёргиваю голову, провалившуюся в песок и залитую сквозь уши прибоем. И да – в ухе вода и кровь, и звон. И наряд, намокший свинцовой тяжестью, звенит на звенящем теле. И всё ходит кругом. Всё качается… Всё что я ел утром вываливается на прибойную полосу, волна подхватывает это, но я успеваю ступить туда рукой, чтобы не упасть. И я не падаю – я живу.
Но поднимая пудовую голову я иду и иду вверх взглядом. Потому что передо мной великая стена, и острые башни кроют её вершины, отдавая мне режущий глаза солнечный свет. Я ненавижу свет бьющий в мозг. Но сколь бы часто я не отводил глаза, стены замка на каменистых сводах вновь и вновь свергают птиц с пьедестала покорителей неба. Они машут мне флагами на ветру. Они рубят солнечными бликами. Но я снова падаю…