С приходом дождей и похоладания, на барак вернулось противное ощущение сырости. Я старался как можно чаще употреблять в пищу жиры, дабы избежать заражения туберкулёзом. Питание - это один из щитов, которые предохраняют от этой страшной болезни. Афган и Врач второй месяц сидели на ПКТ, Косяк незаметно для всех окружающих освободился. Он был незаметен и поэтому его отсутствие мало кто в зоне заметил. На бараке властвовали я и Моряк. Больше, наверное, всё-таки Моряк, так как он стал официальным смотрящим.
Мы исправно «грели» своих хлебников на яме.
Ситуация в плане ослабления режима для блатных стала ухудшаться. В зоне произошли несколько случаев массовых драк с применением холодного оружия. И администрация потихоньку начала закручивать гайки. Соответственно,процесс передачи «пакованов» на яму значительно усложнился.
В один из вечеров, так и не сумев договориться ни с кем из офицеров, мы пошли на свой страх и риск, одни. Наша задача была пробраться к самому ШИЗо, а там уже на месте с контролёрами решить вопрос.
ШИЗо – это маленькая тюрьма в миниатюре. Территория, которая прилегает к зданию ШИЗо, тщательно обнесена забором и колючей проволкой. Нам необходимо было добраться до металлической двери - входа в ШИЗО, которая открывалась нажатием кнопки из помещения контролёрской.
Для этого надо было искусно преодолеть два забора, густо опутанные колючей проволкой, «егозой».
Мы благополучно миновали промзону и «стометровку», так зеки называли длинный коридор, который вёл непосредственно к дверям ШИЗо. Стометровка - это бетонная дорожка, по бокам ограждённая высокой сеткой вперемешку с «путанкой», протяжённостью метров 500.
Оставалось два препятствия в виде невысоких заборов, сверху защищённых «путанкой». Проявив недюжую гибкость, (а учитывая наши с Моряком физические данные, это было сродни цирковому номеру), мы оказались перед последней дверью. Риск, который присутствовал, если мы окажемся замеченными войсковым нарядом, был очень велик. Нам могли инкриминировать всё, что заблагорассудится операм. Вплоть до попытки побега, так как ШИЗо примыкало непосредственно к забору, за которым уже начиналась запретная зона.
Нам удалось на месте договориться с контролёрами и вся провизия вскоре оказалась 1 5-м БУРе. Поговорив накоротке с Афганом, мы засобирались обратно, так как над душой стоял контролёр и постоянно поднывал. Но он уже получил мзду и поэтому мы особо не торопились.
Благополучно преодолев первый забор, Моряк забрался на второй. Я нервно поглядывал в сторону «стометровки», с минуты на минуту должен был идти войсковой наряд менять смену в ШИЗо. Я уже был на заборе, как вдруг Моряк неожиданно полукриком мне сообщил:
- Брат, понты, менты идут по стометровке.
Я от неожиданности дёрнулся и попал в цепкие объятия «путанки». «Путанка» -это очень полезная вещь в плане охраны. Вроде бы беспорядочный ворох колючей проволки, на самом деле, вещь очень опасная. С ней надо обходиться, как сапёр обходится с миной. Очень бережно и аккуратно. Зацепившись за одну из колючек, нельзя дёргаться, надо медленно отцепиться, иначе беда. Это было моё первое знакомство с ней и поэтому через секунду я оказался, как рыба в сетях. Моя одежда, а местами и кожа оказались схваченной.
Расстояние между нами и идущими контролёрами сокращалось. Они нас пока не замечали. Но времени было считанные секунды. Я крикнул Моряку:
-Тяни что есть силы!
Когда я всё-таки оказался на земле, вся моя одежда осталась на путанке, хорошо хоть бушлат снял. Оставалось только снять быстро обрывки одежды с колючки. Всё тело ужасно кровоточило. В состоянии аффекта я это заметил только когда запыхавшиеся мы прибежали на барак.
Некоторые раны был достаточно глубокие, в основном пострадали плечи.Моряк быстро раздобыл перекись водорода и йод, на скорую руку обработав раны, я быстро оделся. Теперь придёться постоянно находиться в какой - либо одежде. Если кто-то из "кур" доложит в штаб, что я весь порезанный, начнётся разбирательство. А любой опытный оперативник сразу индефицирует, что раны возникли вследствие контакта с путанкой. И доказывай потом, что ты не лез через «запретку» и не совершал побег. А это грозит новым сроком. Господь и Божья Матерь в очередной раз миловали меня.
Зарядили дожди, в барак опять пришла сырость и холод. Но страшней всего было всепоглащающее чувство безнадёжности. Я физически чувствовал облако, которое накрывало зону. Это облако из отчаяния, пороков, страха и животных инстинктов. Ведь если разобраться, то это звенья одной цепи. Когда тебя размазывает ощущение того, что шансы твои выйти отсюда ничтожно малые, то наружу выплывают спутники страшного греха – отчаяния.
Эти чувства можно описать просто: делай ,что хочешь, всё равно терять нечего. И зек впадает во все тяжкие. И чем дальше он заходит в своём духовном падении, тем страшней вернуться назад. Ведь столько уже наворотил.
Это как пьяница, который вечером пил и творил, что хотел, а поутру об этом вспоминать страшно. Начинает искать водку, что-бы похмелиться. Но это не физическая нужда, это желание как можно быстрей залить водкой всё то непристойное, что натворил вчера. Вот так и зек. Грешит и страшно остановиться, ведь для того, что бы остановиться, надо переосмыслить и начать всё заново. А греховный груз давит непомерно. И он, как бездонная бочка, требует новых вливаний в себя. Чтобы отцепить эту страшную ношу необходимо покаяние через исповедь. А где же взять его в зоне?
Голова лопалась от событий, людей, внутренних переживаний. Я вышел в локальный сектор, что-бы чуточку развеяться. На улице стоял депрессивный декабрь с его неотъемлемыми спутниками в этих местах - дождём и густым, как дым от дымовой шашки, туманом. Сыростью было пропитано всё. Серые бетонные стены и те поменяли окрас из–за впитавшейся в них влаги.
Что–то мне это напоминало. Почему-то в голове было явное ощущение какого - то дежавю. Ассоциативная память явно возвращала меня куда - то, но я не мог сконцентрироваться и понять, что она от меня хочет, что я должен вспомнить?!
Я не стал ломать себе голову и просто отвлёкся. Я смешался с этим туманом и вошёл с головой в эту стену моросящего дождя. И моё сознание стало раздвигаться, как будто я сжал время. И несколько лет, которые уже были в категории прошедших, превратились в эту стену мелкого дождя, которую я с лёгкостью пронизывал. Я оказался в том месте, которое послужило отправной точкой пути, который перевёрнёт всю мою жизнь.
Это была сцена воспроизведения. Всё началось за сутки до развернувшейся трагедии.
Мы с приятелями сидели на скамейке. Центральная площадь нашего периферийного городка. Было уже достаточно поздно, около часа ночи. Мы что обсуждали и непрерывно хохотали. Плач сыча прозвучал неожиданно пронзительно и скорбно. Мы все, как по команде, замолчали. Этот плач, как говаривали старики, ничего хорошего не предвещал. Нам и без старинных преданий стало как-то не по себе. Этот вскрывающий, как острый нож душу, плач ввёл нас буквально в ступор. Мы ещё посидели несколько минут и стали расходиться по домам.
Ровно сутки спустя мы с приятелем на том же месте. В двух метрах от скамейки находился, так называемый, коммерческий ларёк, где продавалась всякая всячина. Как раз туда мы и зашли, надо было забрать у продавца кое –какие вещи. Я, особо не церемонясь, повесил на окошко табличку с надписью «закрыто».
Пока мы общались с продавцом, подошла компания, которая жаждала продолжения банкета и для этого им необходима была водка. Всё началось с дикой брани в наш адрес. Ну как так, тут «трубы горят», а какие - то придурки ведут беседы,отдаляя жаждущих от живительной для них влаги. Я попросил приятеля не реагировать, всё равно нам уже надо было уходить. Увлёкшись разговором, я не заметил, что Серёга уже выскочил на улицу и завязалась потасовка.
Мне не очень хотелось ввязываться, так как буквально пару месяцев назад было замято дело, где я проходил, как основной подозреваемый в нанесение телесных повреждений. И пришлось приложить массу усилий, чтобы я мог избежать суда.
Но ситуация явно складывалась не в пользу моего знакомого. Через окно ларька я видел, что он уже находится в затруднительном положение для себя, его сбили с ног и нападавшие усердно работали ногами. В ту же секунду я пулей вылетел на улицу. Мы выросли в таком месте, где постоять за себя приходилось с малых лет.
С первых классов и до самой армии, пока не женишься, надо было постоянно быть в форме. Если ты не можешь постоять за себя, то лучше вечерами сидеть дома. Если ты не готов к тому, что в любой момент тебе придется вступить в драку, то со своей девушкой тебе лучше никуда не ходить.
А то придёшь на дискотеку, а тебя подвинут, как старую мебель, а с твоей девушкой пойдут танцевать медленный и её мнение в этой ситуации будет последним. Благодаря спорту, я чувствовал себя в этой среде, как рыба в воде. Порой кулаки не заживали неделями, но я уже отвоевал себе место под солнцем и многие просто переходили на другую сторону, чтобы не столкнуться со мной. Это было дикое время без нравов и морали, кто сильней тот и прав. И я жил этим принципом и использовал его по максимуму.
Справиться с двумя изрядно выпившими мужиками мне не составляло труда. Ударив первого, я сразу же переключился на второго, более высокого и, как мне показалось, основного в этой паре. Драки не получилось, так как, противник изрядно был залит алкоголем и соответственно его реакция была на нуле.
Сбив ему дыхание, я слегка присел и всадил ему в голову удар кулаком. Он рухнул, как будто из него мгновенно вынули скелет. Тело как - то сразу потеряло целостность. И с высоты своего далеко не маленького роста - всей массой затылком об асфальт. Обернувшись по сторонам, я увидел силуэт убегающего второго смутьяна. К лежащему уже без движения бойцу подскочил мой приятель и стал мутузить его ногами.Я оттащил его в сторону, и грубо крикнул:
-Раньше надо было махаться!
Мы сели на скамейку, на которой ровно сутки назад сыч заставил нас замолчать и стали ждать, когда потерпевший придёт в себя.
На улице стоял депрессивный декабрь с его неотъемлемыми спутниками в этих местах - дождём и густым, как дым от дымовой шашки, туманом. Сыростью было пропитано всё. Серые бетонные стены и те поменяли окрас из–за впитавшейся в них влаги. Мелкий моросящий дождь стоял стеной.
Я рассчитывал, что дождик быстро приведёт в чувство лежащего без сознания человека.
Прошло без малого минут пять, как он зашевелился, медленно встал и направился в сторону декоративных елей, явно рассчитывающия справить там свою нужду. Я посмотрел на часы, было без пяти минут час. Я подумал, что надо побыть здесь ещё минут десять, посмотреть, как себя будет вести после нокаута герой, и идти домой спать….
Второй день дико болел зуб. Третий год пребывания в заключении, а зубы начинают сыпаться со страшной скоростью. Сказывается нехватка витаминов и ужасно плохая питьевая вода. Я не находил себе места, боль была страшная, в санчасти соответственно помощи никакой. На вторые сутки я не выдержал и пошёл к местному эскулапу.
Эскулап по кличке Узбек, обитал на моём бараке. Он почему-то в зоне возомнил, что в нём чуть не был похоронен стоматолог от Бога и ураганными темпами стал навёрстывать упущенное. Попросил родных, что бы те привезли ему специальную литературу. И процесс пошёл. Инструмент был примитивен. Обычные плоскогубцы он обточил на наждачном круге до нужных размеров, как раз для того, что бы края могли захватить зуб.
И первые несчастные, не имея особой альтернативы, с понурой головой пошли к Узбеку. Узбек, конечно, был гестаповец по крови. На его лице явно читалось наслаждение от видения перед собой диких гримасс боли несчастного пациента. Дошло до того, что он ходил по локальным секторам и высматривал потенциальных жертв. Ведь человека, у которого болит зуб, трудно с кем-либо перепутать. Подходил, заводил разговор и предлагал свои услуги. Человек, доведённый до отчаяния зубной болью, особо не сопротивлялся.
Я зашёл в купе к Узбеку, и цедя сквозь зубы, произнёс:
-Узбек, сделаешь плохо, до конца срока будешь спать на «шарах».
Узбек обрадованно закивал головой. Он был в предвкушении своего страшного действа. Я лёг к нему на нару, он взгромоздился на меня, сел на живот, достал инструсменты для пыток, и … началось.
От боли я был на грани потери сознания несколько раз. Я то приходил в себя, то опять проваливался. Руками вцепившись в нару, я старался не стонать, так как положение обязывало быть во всём чуть крепче, чем остальные. Когда Узбек ослабил свою фашисткую хватку, выяснилось, что зуб раскололся и самое интересное только начинается. Он поведал мне, что зацепить то, что осталось от зуба не представляется возможным и для этого его надо расколоть и уже кусочками вытащить. В его руках я увидел самое настоящее зубило и небольшой молоток.
Я привстал, опершись на локти и ещё раз предупредил о гонениях, которые могут последовать в случае его непрофессионализма. Он заверил меня, что удар будет один, резкий и точный.
Сейчас бы я на такое не согласился не за какие коврижки, а тогда … я был в другом измерении, где чуть разные представления и болевых порогах.
Зуб болел, если я касался его языком. Что уж говорить о том, что будет, если по нему ударить зубилом, но выхода не было. Оставить всё так, я бы уже не выдержал ещё сутки этой боли.
Я опять занял позицию и вцепился белыми от напряжения пальцами в основание нары. Узбек долго примерялся и, наконец, нанёс удар. Наверное, я всё-таки потерял сознание, потому что была ослепительная вспышка света, провал и болевой шок. Но я этого не заметил, а Узбек не признался. Он посмотрел на результаты свой работы, и виновато произнёс:
-Димон, ещё разок, у тебя очень крепкие корни.
Я вскочил с нары, как ошпаренный:
-Ты чё, собака, издеваешься? Я тебе сейчас без приборов все зубы повыбиваю, вижу, они тебе давно уже давят!
Узбек побелел от страха. Он что-то бормотал, но я уже выходил из купе. Чувство было такое, что оторвало пол челюсти. Но возвращаться я не хотел. Самое интересное, что я промучаюсь сутки и забуду за этот зуб на весь свой не маленький срок.
Ко всем бедам прибавилась еще одна. Моряк не явился вовремя на проверку и его закрыли в ПКТ. И я опять остался один. Хорошо, что было куча забот, иначе с ума сойти можно было. На улице одно: серые тучи, туман и вечно моросящий дождь. Вся эта картина в окладе из серого бетона. У человека со здоровой психикой через неделю, наверное, сдадут нервы. Что уж говорить о зеках, для которых термин "здоровая психика", как насмешка.
В один день в зоне произошли сразу три происшествия, три трупа. Это было настоящее ЧП. Первая смерть, виной которой послужило письмо. В нём, давно привычной фразой для этих мест, было сухо обозначено, что на меня можешь не рассчитывать. Вроде бы все просто и понятно. Очередная женщина не выдержала и нашла замену уже бывшему мужу. Но находясь в этих стенах, каждый семейный начинает верить в то, что его половинка самая верная и преданная, и это порой играет дурную службу. Просто мозг отказывается верить прыгающим в глазах от волнения строчкам письма.
Почту на барак обычно приносит начальник отряда, а потом уже завхоз разносит
осужденным. В то утро на бараке, на котором находился будущий суицидник, отрядный был в сутках и поэтому почту принес перед утренней проверкой. Зека кинулись через полчаса, когда не стала сходиться проверка.
И его нашли через час на промзоне. Господь давал ему шанс. При первой попытке оборвалась веревка, второй подход он выполнил без вариантов для себя. Нашел тонкую лебедку и соорудил себе безотказную удавку. Перед этим краской написал последние признания своей жене и над этим признанием повесился. Я думаю, это было больше сделано из-за уважения к таким же, как он. Так как если бы не нашли причину, то искали бы ее внутри зоны, а от этого могли пострадать невиновные.
Буквально через три часа в обед на пятнадцатом отряде блатные убили завхоза. Завхоз был порядочной скотиной, впрочим, как и большинство, кто был в этой масти. За свои ратные подвиги он был удостоен оперативной частью условно досрочным освобождением. На его беду в тот день, когда он должен был освобождаться, у смотрящего был день рождения и босота пила брагу. Напились до помутнения в глазах, и тут кто-то вспомнил, что:
-Завхоз то сука, вываливает на свободу…
И все дружно пошли к нему в каптёрку. Избивали долго, со всей жестокостью, с какой могут бить только в зоне и напоследок добавили гантелей по голове. Соответсвенно, развалили всю голову, шансов выжить было ноль. Майор Слуцкий не успел перевести дух от доклада наверх о суициде, как ему вновь пришлось набирать телефонный номер Главного Управления. Если бы ему в ту секунду сказали, что на сегодняшний день это не последний звонок туда, он бы, наверное, уволился в ту же минуту.
Оставшиеся полдня администрация занималась распределением по камерам осужденных, участвовавших в убийстве,для встречи со следователями дознователями, которые выехали сразу же для заведения уголовного дела.
Когда в колонии наступила ночь и одуревшие от сумасшедшего дня офицеры разбрелись по домам, в зоне произошло еще одно убийство. На этот раз уже завхозы между собой что-то не поделили. Когда войсковой наряд прибежал в котельную, которая располагалась на территории промзоны, они увидели для себя привычную картину.
Ножевые ранение случались очень часто, только обходилось без смертей. Из тела одного из дебоширов торчала рукоятка ножа, но их это особо не напрягло, так как рукоятка торчала в ягодице.
Одно обстоятельство смущало: зек лежал ничком на полу и не подавал признаков жизни. Наверное, от болевого шока потерял сознание, подумали контролеры и вызвали зеков-санитаров из санчасти. Чтобы доставить на носилках потерпевшего в санчасть. Доктор первое время не мог понять, почему не прощупывается пульс. Он перещупал все артерии, и в итоге ему стало ясно, что перед ним уже труп.
Все стало на свои места, когда стали доставать нож из задницы. Это оказался не простой нож, а тонкий стилет, длиною больше тридцати сантиметров. Вогнав его в ягодицу, нападавший и представить не мог, что стилет легко пройдет через кости таза и пробьет печень.
ДПНК (дежурный помощник начальника колонии) выпил бутылку водки, прежде чем решился набрать домашний номер майора Слуцкого. И дрожащим голосом поведал ему, что в зоне третий «баран» (труп, на жаргоне) за день. На том конце провода повисло долгое молчание. Слуцкого офицеры боялись не меньше, чем самых дерзких зеков. В конце концов ДПНК услышал в трубке:
-Я через полчаса приеду в колонию, и этот стилет тебе самому в задницу загоню. Вы куда, собаки, смотрите?
ДПНК понимал, что это все майор говорит от захлестнувшего его гнева и от предвкушения мытарств в кабинетах вышестоящих руководителей. Но выпив еще одну бутылку водки, ДПНК решил не искушать судьбу. Просто взял и ушел домой.
Меня разбудил завхоз на ночной проверке в три часа ночи. Выслушав все это, я стал понимать, что спецназа нам не избежать и от этих мыслей сон улетучился. До самого утра так и не смог заснуть.
Через несколько лет я узнаю, что спецназ был под воротами в пять часов утра, но Слуцкий вышел и сказал командиру спецназа, дословно:
-Остальные зеки здесь ни при чем. Я не дам, чтобы вы из них делали сейчас отбивные котлеты, в зону войдете только через мой труп.
Командир спецназа долго не мог поверить своим ушам. Он, наверное, впервые столкнулся в своей карьере с заместителем начальника колонии, который встал на защиту ни в чем не повинных заключенных. Простояв еще час, спецназ так и уехал, не насытив свое скотское желание унизить и избить кого-либо. И я не побоюсь сказать эти слова: за это мы и уважали Иваныча. Он был строг и порою резок, но он был справедлив. Перед вышестоящим начальством он всю вину взял на себя и ему дали последний шанс исправить положение вещей в колонии.