Ищу я Locus standi – место, где можно стать, и очередное великолепное утро напоминает опять о простреленном Багдаде,
где так любили (и любят) чай, и фокус с минарета покрывает нечто тихое до взвода и нечто шипящее во время ожидания.
Мерило виновности есть любовь к верблюду, который накачался водой и жаждет мести горбами.
Мерило перелома есть кома, глубокая кома, где нет печали и царей, лишь дожди и купола, пахнущие сеном.
Мерило бдительности есть проезжающий, который всегда знает, где заезжающий,
и где в Багдаде подают лучший гашиш, но всегда есть шанс отказаться,
при сем оставшись при подъезжающих, которые тоже могут что-то предложить.
И быть готовым снова отказаться означает быть готовым к молниеносным действиям,
когда подъезжают подъезжающие, предлагающие уснуть до нового Багдада.
Мерило современной архитектурной эстетики – двухэтажные дома. Нет небоскребам! –
до них не долетают голуби, лишь саранча на лифте заносит запах Африки,
и порнография желчных пузырей замирает на вздохе, и в выдохе сквозняк синтетической любви
и натурального каучука, а натуральный каучук – образный материал для безобразного избиения «Мальчика Пикассо».
Мерило мести есть лобная пазуха, полная запекшейся крови и имеющая одну большую дырку,
которую можно прочистить маленькой резиновой клизмочкой и сделать наружность более приятной.
Сделать наружность в точности и без суеты – фиксируешь симфонию окружности.
Мерило страданий – печаль знания, пришедшая ниоткуда и сообщающая, что путь твой – в никуда.
Мерило слез – отсутствие слез, когда гибнет Багдад и человечество в Багдаде.
Мерило привязанности – совесть в узелке, делающая па, и тихо сидящая бабушка
с золотыми ручками, пахнущая, как Рождество.
Locus standi – мерило не моего места, ибо мое место в трущобах Индии, и пою я очень громко.
Мое одиночество, как турбаза в океане, полное фугасом и тротиловым свистом после первой раздробленной кости,
и вскипевшими и легкими от первосортного багдадского мазута.
Суета была всегда полезной вещью для гадов. В суе мерили башмаки для великих ходоков и отравляли их босыми.
В суе рушился мост тумана, и Сильвио Мануэль уходил, так и не дождавшись переходящих.
Суета погубила Багдад, и гады украли сакральное знание у древних колхов.
Суета подвела носителей понимания и обрекла их на необязательное ожидание.
Шершень всегда подчеркивает гармонию полета, пчелы лишь фиксируют стыд и вкус.