абаЖ. Грустная пародия на миниатюру Е. Тихоновской
«Велики и чудны дела Твои, Господи» (Библия)
«В заколдованных болотах там кикиморы живут,-
Защекочут до икоты и на дно уволокут.
Будь ты конный, будь ты пеший - заграбастают,
А уж лешие так по лесу и шастают».
В. Высоцкий «Песня про нечисть»
Пожилая полутораметровая гоможаба Сигизмундовна со скрипом провернула ключ и с трудом закрыла на замок двери своей двухэтажной дачи. Затем, близоруко щурясь, осмотрела сад: не прячутся ли среди деревьев и кустов эти маленькие противные жабочеловечки. «Так и норовят что-нибудь украсть и съесть эти твари прожорливые. Житья от них совсем нет никакого…» - недовольно пробурчала она про себя.
Но кругом было тихо. Лёгкий ветерок налетел откуда-то на секундочку, пошевелил листья, и снова наступила тишина. Сигизмундовна вздохнула и, опираясь на кривую сучковатую палку, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, потащилась на речку по одному, весьма деликатному делу.
Идти было недалеко – с полкилометра. Однако для стареющей жабы, которая только недавно научилась ходить на двух ногах, и это было приличным расстоянием. Но свежее утро, роса на траве, пение ранних пташек, солнце, быстро поднимающееся над лесом, взбодрили ее, и она улыбнулась, вспомнив, какой завтра предстоит грандиозный юбилей.
А завтра исполнялось ровно пятьсот лет, как победили «болотные». Да-да, в 2013-ом им всё же удалось придти к власти и многое что поменялось за эти пять веков…
*****
И вот поселились вожди «болотных» в белокаменных палатах Кремля и стали править страной.
В православных церквях и храмах стали устраивать рестораны и ночные клубы. И под селедочку с водочкой или коньячок с чёрной икрой подвыпившие мужички весело наблюдали за танцующими полуголыми тётками. Апостолы и святые с икон грустно, с печальными глазами, смотрели на неприкрытое бесстыдство, но это лишь щекотало нервы. А некоторые разудалые молодцы норовили заехать в лицо Христу куском хлеба с форшмаком: «На, поешь, ты же накормил когда-то пятью хлебами пятьдесят тысяч человек - теперь мы тебя отблагодарим». И при попадании в лицо за столиками раздавался гомерический хохот.
А где-то за полночь, к блестящему металлическому шесту, что на амвоне был установлен, подходили пышногрудые блондинки и, виляя своими дьявольскими змеиными бёдрами, лезли вверх, к Нему поближе. Дух захватывало от этой дерзости. Вот мы какие, никого не боимся!
Из глаз Христа вытекали горькие слёзы, но никто их не видел или не хотел видеть. Но плакал Христос, не от этого - всё это уже было - не раз он страдал за обезумевших и заблудших людей. А обидно ему было от того, что не пришёл к нему на защиту русский православный богобоязненный народ.
Хотя, он прекрасно понимал, откуда было взяться его защитникам, если за сто лет, начиная с 1914 года, миллионами истребляли русский православный люд, и в гражданскую войну и в Отечественную, и в сталинских и фашистских концлагерях, и голодом морили и на Украине, и в Сибири, и в Поволжье, и на Кубани.
Диавол не дремал. Быстро нашёл «самое слабое звено в цепи империализма» и начал непримиримую войну «за счастье трудового народа». Да и в конце 80-х, начале 90-х годах прошлого столетия пообещали этому доверчивому народу очередное счастье, снова успешно лапшу на уши вешали. Демократии и свобод стало больше, а России – меньше, как людьми, так и землями. Но и русский люд, которому промыли мозги за семьдесят лет, мало изменился. Кто пил беспробудно в деревнях, а кто, по кухням в городах, проклиная за бутылкой водки всех и вся, в ожидании нового мессии. «Ленив и не любопытен русский мужик» (А. С. П.)
Кто поумнее – пытался за границу свалить из умирающей страны, снова наступила смута, как и четыреста лет тому назад.
И не выдержал Христос. Оставил смиренно свою любимую страну, где Ему так приятно и покойно было среди зелёных лугов, тихих берёзовых рощ, тёмных дубрав и бескрайных полей, среди бесчисленных деревянных и каменных храмов, церквей и часовен. И поклонялись ему и верили в него. Чудны дела, Твои, Господи.
И началось.… Покончив с православной верой, «болотные» взялись за культуру и язык оставшихся аборигенов.
И однажды, на очередном митинге, один горластый удалец-молодец предложил: «А давайте, мы наших дальних родственников, разных тварей болотных из Муромских лесов, «очеловечим» и жить к себе возьмём». Идея понравилась. Тут же написали письмо заокеанским друзьям: так, мол, и так, помогите. Те, с радостью согласились. Затем, вообще, начались необъяснимые чудеса.
«Из заморского из леса, где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы - чуть друг друга не едят»
нагрянули в Муромские леса и болота дяди и тёти в красивых белых халатах, говорили по-чудному, смеялись громко и сыпали везде вкусный белый порошок. И все лешие, кикиморы, жабы, лягушки, домовые, хухлики, ведьмы и русалки жадно на него набросились и поедали его пудами. И стали потихоньку расти и в людей превращаться. Вместо передних лап – руки, вместо когтей – ногти. С трудом, но на задних лапах–ногах, стали по земле ходить. У жаб и лягов явилась «волосатость и лохматость». Головы стали яйцевидными и, вскоре, по-английски заговорили, правда, букву «р» плохо выговаривали. Чудны дела, Твои, Господи.
А оставшимся обленившимся аборигенам из-за далёкого океана стали присылать гуманитарную помощь: попкорн, картофельные чипсы, «навеки замороженных цыплят», и какую-то сладковатую подозрительную коричневую водичку. На халяву. Бесплатно. «Было ли там ГМО или не было – это науке неизвестно» (с)+. Только стал оставшийся народец мельчать, в буквальном смысле. Ростом стал уменьшаться, на четвереньках ходить, речь забыл окончательно и принялся потихоньку квакать и всё более на жаб и лягушек походить.
И вот, в один прекрасный день началось великое переселение или, выражаясь современным языком, ротация.
Жабочеловечки на речки, озёра и болота потянулись и, окончательно, в земноводных превратились. А бывшая болотная нечисть к имени приставку ГОМО получила, в города эмигрировала и гражданство обрела. Было дано указание: каждой семье по одному воспитаннику взять, лелеять, кормить, наукам и культуре обучать. Стали они всеобщими любимцами, наподобие «говорящих собак» (М. Б.). Быстро прогрессировали и уже лет через сто отдельные бывшие лешие на «Феррари» и «Ламборджини» с длинноногими русалками по улицам Москвы на бешеной скорости стали гонять.
Эксдомовые пошли работать начальниками жилкооперативов, ЖЭКов, а один ушлый, даже министерство ЖКХ возглавил. Бывшие кикиморы подались в поэтессы и писательницы. Большинство из них стали ангажированными журналистками, шуровали на радио и телевидении, мозги промывали счастливым жителям, непонятно какой страны.
А вскоре и, вообще, чудо неслыханное приключилось. Прошли очередные демократические выборы, и президентом была избрана особь мужского полу, бывшая лягушка Бык. Воцарился он на троне и стал пугать своих соплеменников страшным рёвом на сотни вёрст вокруг. Правил уже четыреста лет и не брала его с собой «девушка с косой», видно, рецепт бессмертья, приворотное зелье у Кащея спёр. Снова выборы, и снова он – президент. И так четыреста лет! Поговаривали, что помогал ему мухлевать на выборах бывший жабёнок, писарь Ефремка. Но, за руку, за лапу, их поймать не могли.
Запахло авторитаризмом и волюнтаризмом. (Прошу, на моей страничке это слово больше не произносить!) Снова люди стали строем ходить и песни про великого гоможаба Быка орать. Гомолягопионеры и гоможабокомсомольцы клялись ему в вечной любви и давали обет на верность. В оставшихся избах и фешенебельных коттеджах на Рублёвке, в углу, на видном месте, явились иконки с чадящими лампадками с портретом «гениального вождя всех времён и народов». Появились несогласные. По ночам «чёрные воронки» стали забирать new диссидентов, и родные получали от них, иногда, письмецо с урановых рудников, в которых они писали, что у них всё хорошо и жизнь удалась.
Снова заговорили о правах человека и создали Московскую Хельсинскую группу. Но, так как на Запад уже надежды не было, обратились к китайцам. Им, по случаю, отошёл Дальний Восток и почти вся Сибирь. Но они, занятые изнурительной пятисотлетней войной с Японией, Тайванем и Вьетнамом за три скалы в Южно-Китайском море (20 кв. метров), отмалчивались.
По кухням снова стали водочку попивать, вспоминать о трёх русских былинных витязях и запрещённую песню «Богатырская сила» вполголоса напевать:
«Эх, да, надобно жить красиво,
Эх, да, надо нам жить раздольно,
Богатырская наша сила,
Сила духа и сила воли» (ВИА «Цветы»)
Ничего не ново под луной. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас...» (Книга Екклесиаста, или Проповедника, гл. 1, ст. 9—10):
*****
Но, не это занимало сейчас мысли бывшей жабы Сигизмундовны, шла она на речку по одному серьёзному и интимному делу.
Среди старых гоможаб и гомолягушек ходило упорное поверье, что водится где-то на чистых водоёмах небольшая стайка русских человечков, которые хоть и стали размером поменьше, но человеческий облик не потеряли. А среди них был прапра…правнук гениального писателя Вл. Стрельцова, тоже Владимир. Так вот, ходил упорный слух, что, если его поймать, посадить в трёхлитровую банку, кормить американским попкорном и каждый день тремя чайными ложками «Hennessy» баловать, и, однажды, 13 числа в пятницу, в 13 часов и 13 минут поцеловать его в эти противные человеческие губы, то снова станешь молодой и красивой царевной-гоможабой. Но, поймать его было нелегко. Они, как староверы, ушли в такие глухие Муромские леса, что туда и с GPS было не добраться.
Вот и речка. При виде Сигизмундовны десятки маленьких жабочеловечков от страха заквакали, запищали, заверещали, стали разбегаться, кто в речку попрыгал, кто среди кустов и травы затаился, а кто-то и на деревья полез.
И лишь одна речная лягушка, серо-зелёная, с полоской на спине, спокойно сидела на пеньке и не спеша, ела из пакетика американские картофельные чипсы с какими-то подозрительными ярко-зелёными вкраплениями.
- Ква-ква-а-а, - поприветствовала она Сигизмундовну на старинном жабьем языке с каким-то поросячим акцентом.
Сигизмундовне почему-то стало противно и захотелось огреть эту нахалку своей тяжеленной палкой: «Только мокрое место и останется», - со злостью подумала, пристально всматриваясь в охальницу. Но, вдруг вспомнила, как точно также, пятьсот лет тому назад, на таком же пеньке сидела её далёкая прапра…прабабка и Сигизмундовна слегка позеленела. Вроде, как свои, но всё равно, наглая лягушка ей была неприятна.
- Ты чего, меня совсем не боишься? – с трудом вспоминала она «великий и могучий старожабий язык».
- А чего мне вас бояться, мы ведь теперь почти родственники, - самоуверенно заявила молодая красотка.
«Какая я тебе родственница», - снова раздражённо подумала Сигизмундовна и крепко сжала палку, намереваясь исполнить своё желание
- Ну, а величать-то тебя как?
- Тихановские мы... - гордо отозвалась сероспинка, не лишённая, своеобразной лягушачьей красоты.
- А по имени?
- Ефросинья, - слегка смутившись, представилась земноводная собеседница и вдруг, ни с того ни с сего добавила, – я тут самая умная: могу и по-английски, и на иврите, и по-нашему, старожабьему и даже … как его… а, на русском немножко могу изъясняться.
«Ишь ты, какая учёная», - снова недовольно поморщилась сродственница
- А я – Сигизмундовна, - начальствующим тоном отрекомендовалась непрошенная гостья.
Знакомство состоялось. Но вдруг гоможаба, совершенно неожиданно, инстинктивно, поймала, довольно внушительным языком, зазевавшего комара, и тут же проглотила беднягу. Что-то у американских генетиков было не доработано. Сигизмундовне снова стало стыдно, и она позеленела ещё сильнее. Только недавно она научилась пользоваться вилкой и ножом, уже несколько раз пробовала бифштекс и шницель с жареным картофелем фри под рюмочку домашней настойки «Полынь–трава» и вдруг… такой конфуз! Вот уж действительно: «генетика и кибернетика – продажные девки империализма».
- Угощайтесь, - протянула ей Ефросинья пакетик с заморским подарком.
- Спасибо. Я предпочитаю натуральную пищу
«Чего я с ней тут лясы точу», - снова презрительно подумала старая гоможаба и «как пионеры смелые, спросила напрямик»:
- Внук Вована Стрельцова не появлялся?
Ефросинья была не по годам развита и сразу сообразила, в чём дело. Эту легенду об омоложении они тоже частенько обсуждали с подругами, сидя вечерком в тёплой водичке. Впрочем, ей пока в этом не было необходимости: она была молода, по-лягушачьему привлекательна, но годы-то идут…
«Я бы и сама его крючком зацепила и в банку посадила, а стал бы упрямиться – вилкой в бок и пусть, в стеклянной клетке поживёт до худших времён. Так вот зачем горбатая старушенция пожаловала, карга старая…» Но, вслух дружелюбно произнесла:
- Говорят, где-то на Чистых прудах обитает среди белых лилий, с десяток их там и осталось… рылоподобных, - не моргая, посмотрела в глаза искательнице волшебного эликсира.
Сигизмундовна вздохнула. Она, приблизительно, знала, где это. Нужно тащиться по вязкому болоту километра полтора, прыгая с кочки на кочку. «В моём-то возрасте, - грустно отметила она про себя, - я и по тропинке-то с трудом хожу». В ней проснулась зависть к этой молодой, энергичной лягушке, которая, наверно, запросто на метр-полтора прыгнуть может
Но, не это было самым страшным. Американские биологи, плохо знакомые с фауной Муромских лесов, что-то напутали. На болотах появились огромные пятиметровые змеи, размером с приличного питона, которые жрали всех подряд и поговаривали, что некоторые из них уже и летать научились. Прямо драконы какие-то! Так что перспектива похода не радовала.
- Вот что, девушка, - по-деловому заявила Сигизмундовна, - если Стрельцов объявится, дай, мне знать. Я тебя не обижу, возьму к себе, будешь жить у меня, как царевна-лягушка.
Ефросинья как-то неопределённо повела головой, и Сигизмундовне снова захотелось огреть её палкой.
«Простор, воздух, река, подруги и ухажёры, комары, личинки, травка молодая зелёная, зачем мне золотая клетка?» - иронично подумала Ефросинья, но вслух произнесла, чтобы эта старая карга от неё поскорее отстала:
- Хорошо, дам знать, если появится.
Сигизмундовна бросила взгляд на речку, вздохнула свежего утреннего воздуха…
«Нас утро встречает прохладой.
Нас ветром встречает река…»
вспомнилась ей песня из какого-то дурацкого фильма, который она недавно посмотрела по телевизору.
«Да-а,.. хорошо утром на речке, - где-то далеко в подсознании заговорили гены, - может, плюнуть на всё и зажить снова в этой стае?» Но, сознание быстро всё вернуло на место: «А шницеля, а бифштексы, а настоечка «Полынь-трава»…»
И Сигизмундовна, не прощаясь, повернулась и снова, с трудом переваливаясь с ноги на ногу, потащилась домой, проклиная всё на свете, так как идти уже нужно было в гору.
А Ефросинья положила в рот парочку чипсов, начала жевать их с хрустом, и безразлично глядела вслед удаляющейся старухе.
*****
«Кровавая заря поднималась над горизонтом». Огромное солнце осветило макушки деревьев рыжеватыми бликами.
Потягивался в ментовке, разлепляя глаза, сонный гомолеший, давая показания, по поводу очередного разбитого «мерседеса». Гоморусалки дрыхли в объятиях дежурного гомобой-френда. Продажные гомокикиморы уже вовсю знакомили телезрителей с первым утренним выпуском новостей. Гомодомовые ворчали на жену, что скоро на работу, а завтрак ещё не готов. А вот чем занимались, почесываясь в ванной, пучеглазые гомохухлики, эти черти водяные, я вам не скажу.
А на речке, своим чередом шла обычная утренняя жизнь. Молодая лягушка Ефросинья легла на спинку, подняла одну лапку, а другой стала потихоньку соскребать кусочек засохшей грязи с перепонок. «Может, педикюр сделать», - лениво подумала она. И вдруг, резко взвилась в воздух, элегантно задержалась на долю секунды, и как стрела ушла под воду. И тут же вынырнула, держа в зубах жирного червячка. С аппетитом его проглотила и, довольная, присоединилась к утреннему квакающему хору своих подруг.
*****
Только не знали земноводные Сигизмундовна и Ефросинья всей правды. Когда расплодились бесы тысячами, стаями несметными, не все на американский продовольственный ленд-лиз позарились. Ушёл Владимир Стрельцов с семью сотнями единоверцев в такие заповедные первозданные леса, где никакой болотной нечисти не водилось. И скрыл их Господь своей дланью от чужого постороннего глаза.
Жили честно, богоугодно, праведно. Пахали и сеяли на лугах и полянах, охотились, рыбу ловили, собирали грибы и ягоды, травы разные. Растили детей в послушании к родителям и вере православной Христовой, молились в деревянных небольших церквях.
И вот, однажды, вспыхнула на вечернем небосклоне сверхновая яркая звезда, и явился Он. Тихо улыбнулся и позвал их с собой, на Небеса обетованные. Потому что негоже Человеку жить на земле, где Сатана и ненасытные бесы бал правят.