Лонг лист 1-го розыгрыша Кубка МФ ВСМ

АВТОРЫ  КОНКУРСА:

автор 1 Филун Джарин
автор 2 Галина Харламова
автор 3 Александра Троць
автор 4 Людмила Зрелик
автор 5 Евгений Савинков
автор 6 Ирина Ману
автор 7 Михаил Забелин
автор 8 Альфира Леонелла Ткаченко Струэ
автор 9 Александр Чубанов
автор 10 Николай Ананьченко
автор 11 Ольга Белоус
автор 12 Иван Мазилин
автор 13 Ариф Туран
автор 14 Карин Гур
автор 15 Юлия Ванадис
автор 16 Валентина Майдурова 2
автор 17 Нелли Камерер
автор 18 Мария Орфанудаки
автор 19 Рина Волошина
автор 20 Петрович Владимир
автор 21 Анна Эккель
автор 22 Веранадежда
автор 23 Просто Фраы
автор 24 Александр Мецгер
автор 25 Елена Свит
автор 26 Светлана Мягкова 2
автор 27 Елена Филипенко
автор 28 Татьяна Разумова
автор 29 Ворсина (Асанова Элла)
автор 30 Валерий Гега
автор 31 Татьяна Сидак
автор 32 Анна Чайка
автор 33 Таня Белова
автор 34 Анна Лак
автор 35 Олег Крюков
автор 36 Юлия Геба
автор 37 Даниил Альтерман
автор 38 Владимир Михайлов
автор 39 Омрам
автор 40 Ирина Шабалина
автор 41 Дмитрий Эсмантов

ТУР 1 – 1/8 финала

1.Лунная рапсодия
Филун Джарин
 Нежная и чарующая упоительной необъяснимой, словно обреченной
 бессмертной грустью музыка обволокла прохладным источником тело,  когда невидимые глазу руки музыканта ласково коснулись клавиш белого рояля. После, родниковая прохлада первых аккордов отхлынула назад и сразу потеплела, переливаясь розовым перламутром воспоминаний, в тот миг, когда смычок скрипача задрожал на высокой до прозрачности ноте, вторя роялю.
 Их музыка слилась в едином вихре, став одним трепетным дыханием двух поющих ветров, и прильнула к содрогающемуся от восхищения сердцу, отворяя дверцу человеческой души своим волшебным серебряным ключиком.
 А сама душа,пробужденная дивной мелодией, то птицей падала вниз вместе с  минорными аккордами рояля, то возносилась к утренним облакам под высокие жалобные стоны скрипки. Столь же трепетно она откликалась на тихие светло-красные переливы музыки, смиренно внимая ей, стремясь скорее упиться дарованной нечаянной свободой и отдавая  взамен мелодии таившуюся в ней самой такую же глубокую печаль. По комнате разлился нежный запах водяных лилий.
 Такой печальной музыка была только утром или днем, когда ее мелодия воссоздавала в памяти, вроде бы навсегда исчезнувшие во времени радужные грезы, залитые медовым сиянием ушедшего лета.
 Поздним же вечером, когда на землю спускалась бледнолицая ночь при зажженных и трепещущих от малейшего дуновения свечах, стоящих на лакированной крышке белого рояля в старинном позолоченном канделябре, музыка становилась совсем иной.
 В полумраке комнаты возле огромной, распахнутой арки окна, отражаясь золотыми искрами света на темно-коричневой скрипке, вновь ожившей в руках скрипача, она становилась звездной.
 Грустные слёзы рояля и томные вздохи скрипки, менялись, словно чувствуя приближение томительной ночи, как бы сгущались без теплоты солнечных лучей и, поневоле скрывавшаяся в них грусть делалась более понятой и глубокой.
 Окрашиваясь таинственными полутонами призрачного лунного света, скрипка одухотворяла его музыкой и снова зачаровывала печалью душу.
  Воздух наполнялся  колдовским запахом распустившихся нарциссов, вынуждая тем самым ощущать невообразимую тоску до тех пор, пока взгляд не улетал ввысь к черному ночному небу, чтобы прикоснуться  и с благоговением утонуть в  этом безбрежном, как и жизнь, звездном море.

2.Приходи, дедушка!
Галина Харламова
Девочка Даша жила в деревне. Как-то раз под Новый год родители девочки и старший брат Лёнька уехали в город, а её с дедом оставили. Зима в тот год была снежная. Небо как будто прохудилось, и сквозь эту дыру легкий белый пух сыпал и сыпал, не зная устали, и к Новому году навалил огромные непроходимые сугробы.
Даша проснулась рано, в доме было тихо и тепло, только огонь в печи гудел да тикал на столе будильник. Выглянув в окно, девочка увидела дедушку, расчищавшего дорожки большой деревянной лопатой. Даша помчалась одеваться, так как очень любила помогать взрослым. У нее даже собственная лопатка была для чистки снега, только маленькая.
-Нам, Дарёна, надо все дорожки от снега почистить, а то дед Мороз в снегу завязнет, - сказал дедушка, увидев бегущую к нему внучку.
-А разве Новый год сегодня?
-Сегодня…
-А Лёнька говорит, что это все сказки, что никакого деда Мороза нет, и подарки под ёлочку вы кладете.
-Как это нет?..
-А почему же тогда его никто не видел?
-Это же не простой дед, а волшебный, и он приходит к тем, кто очень в него верит.
-И ко мне придет?
-Придет.
-Ой, а мы ещё ёлочку не нарядили и гирлянды не повесили…
-А вот сейчас дорожки почистим и пойдем наряжать, - улыбнулся дедушка.

Ёлочка у них была искусственная, но очень красивая – голубая, и каждая веточка будто серебристым инеем посыпана. Дедушка принёс картонную коробку с ёлочными украшениями и вместе с внучкой стали наряжать новогоднюю красавицу. Даша до верхушки не доставала, но она взобралась на маленький стульчик и водрузила на макушку хрустального ангела с серебряными крылышками. Когда в прошлом году мама принесла его из магазина, девочка решила, что он настоящий. Она долго рассматривала его, гладила по крошечной головке и шептала: «Полетай! Полетай немного!» Тогда мама объяснила, что он – всего лишь игрушка, символ добра и чистоты;  что летать он не умеет и должен украшать ёлочную верхушку. Но Даша все равно любила его ничуть не меньше своих кукол.
На тонких веточках ёлочки они развесили разноцветные шары и блестящий дождик, а потом прикрепили на стене гирлянду из фонариков. Получилось очень нарядно и в комнате сразу запахло любимым праздником.

Вечером Даша легла спать пораньше. Ей казалось, что если тихонько лежать под одеялом, то можно услышать, как придёт Новый год, как в комнату войдет дед Мороз и оставит под ёлочкой подарок.  Дедушка говорил, что всё так и случится, если в это очень-очень верить. И Даша верила!  Но ближе к полуночи глазки девочки стали закрываться и она начала засыпать.
А в это самое время в уголке, возле окна, послышался шорох и чьи-то тяжёлые шаги. Кто-то тоненько пропищал:
-Девочка уже спит.
-Я не сплю, - отозвалась Даша и открыла глазки.
Гирлянда на стене сама собой зажглась, и девочка увидела Деда Мороза с большим мешком подарков, а рядом с ним – маленького зайчика, точь-в-точь как на её любимой открытке.
Зайчик ойкнул и тут же спрятался за ёлочку. Повернулся Дед Мороз к Даше и вдруг громко чихнул.
-Будь здоров, дедушка! – сказала Даша. – Ты простудился?
-Жарко у вас, а я от жары всегда чихаю, - ответил Дед Мороз. – А ты, Дашенька, почему не спишь?
Дед Мороз подсел в кроватку, от него повеяло холодом. Дедушка снял рукавицы и укутал девочку одеялом, чтобы она не замерзла.
-Дедушка Мороз, а ты разве настоящий?
-Настоящий! А какие ещё Деды Морозы бывают? – улыбнулся он и в его добрых глазах заиграли весёлые искорки.
-Ну, разные…, - замялась девочка. – В детсаду наша воспитательница Татьяна Петровна бывает Дедом Морозом. Приклеивает усы и бороду, надевает шапку с отворотом и длинный халат и думает, что мы не знаем, что это она. А мы знаем, но не говорим.
-Даже  не догадывается? – улыбнулся Дед.
-Не-а.  Только вот подарки у нее откуда? Целый мешок…
-Подарки в детсад я присылаю, их привозят в большой машине для всех ребят. А воспитательница ваша – моя помощница. У меня их много по всему белу свету, без них я не успею всех ребят поздравить.
Дед Мороз встал с кровати, и Даша заметила, что его шуба на боку порвана, и сквозь большую дырку проглядывает белый мех.
-Дедушка, где ты шубу порвал?
-Когда вашу калитку открывал. Вот подарки раздам, приеду домой, жена зашьет.

Даша помнила тот коварный гвоздик, который торчал из старой доски. Сколько раз дедушка собирался его забить, да забывал.
-А давай я тебе дырку зашью, я умею, - сказала Даша и сбегала за коробкой с маминым шитьём.
Девочка вдела нитку в иголку и мелкими стежками начала сшивать порванную ткань. Дырка нехотя поддавалась, и вскоре от неё не осталось и следа.
-Ну, вот и всё, - сказала Даша и залюбовалась своей работой. Все-таки хорошо, что мама научила её шить.
-Ах, какая рукодельница! – воскликнул Дед Мороз. – Для такой девочки хороший подарочек имеется.
Он заглянул в мешок и вытащил большую синюю коробку.
-Я дарю тебе куколку. Помнишь, однажды летом вы с мамой зашли в магазин, и ты захотела её купить? А у мамы денег не хватило, и ты плакала.  Я тогда смотрел в волшебный телевизор и всё примечал,  поэтому  решил подарить её тебе на Новый год.
Куколка была светловолосая, в переливающемся платье и с крохотными сережками в ушах. Даша с восхищением прижала коробку к себе:
-Спасибо!
-Ты, Дашенька, будь умницей, дедушке помогай, родителей не обижай, и с братом не ссорься, а я через год к тебе снова загляну.
-Да как же не ссориться? Он же смеётся надо мной и дразнится. А ещё он в тебя не верит!
-Лёнька уже большой, но он совсем не плохой, и любит тебя. Просто стесняется показать свои чувства. Ну, засиделись мы, пора уходить, другие ребятки ждут. Ой, а где же помощник мой?
-Я здесь, - раздался тоненький голосок из-за ёлочки.
Пока Дед Мороз с Дашей разговаривали, Зайка ёлочные украшения рассматривал. В лесу Новый год по-своему празднуют, и красивых украшений там нет. А Зайке ребячьи ёлочки очень нравились!
Дед Мороз поднял мешок и собрался уходить.
-Дедушка, а можно какой-нибудь подарочек Лёньке подарить? Он хоть и большой, а все равно ребёнок, - попросила Даша.
-Можно и Лёньке, давай поищем что-нибудь в мешке.
Дед Мороз снова заглянул в мешок и достал новенький фонарик.
-Держи! Это твоему брату, ведь он любит рыбачить летом.
-Спасибо, дедушка! Следующей зимой приходи обязательно, я тебя очень буду ждать, - сказала Даша и помахала ручкой.
Зайка замешкался в дверях и протянул девочке большую морковку, которую всё время держал в лапках.
-А это от меня, – сказал Зайка, прыгнул вслед за дедом Морозом и исчез.

Утром Даша проснулась и долго лежала в кровати, размышляя, то ли это было на самом деле, то ли ей приснился чудесный сон. В комнату неслышно вошел дедушка:
-Уже проснулась, егоза?
-Деда, а дед Мороз уже приходил?
-Не знаю, я не видал, - ответил дедушка.
Даша вскочила с кровати, собираясь бежать к ёлочке, подарки смотреть, и вдруг на пол большая морковка упала. А с любимой открытки Зайка улыбался и махал лапкой, как будто сказать хотел:
-С Новым Годом, Даша! С Новым Годом, все мальчики и девочки!

3.Про Машу, Мишку и волшебного мастера игрушек
Александра Троць
              У  маленькой  Маши  было  много  игрушек,  но  больше  всего  она  любила  мохнатого  Мишку,  которого  ей  подарил  папа. Мишка  не  был  похож  на  обычную  плюшевую  игрушку: у  него  были очень  умные  глазки,  он  мог самостоятельно  сидеть  и  даже  шевелить  лапками. Но  самое  главное, он  выполнял  все  распоряжения  своей  хозяйки. Если  Маша  играла  с  своими  игрушками  в школу и  учила   кукол  писать  и  рисовать,  водя  своей  и  их  ручками  по  листу бумаги,  то  лучшие  работы  всегда  были  у  Мишки. Он  был  самый  опрятный,  самый  талантливый  и  самый  послушный.
              Однажды  Маша  заболела,  и  врач  велел ей  лежать  в  кроватке. Мама  давала Маше  разные  лекарства,  невкусные, как  ей  казалось,  травяные настойки  и  сладкие  витаминки.  Но   Маше   совсем  не  хотелось  лежать в  постели: у  неё   заболели  бока, пропал  аппетит, глаза  её  потускнели. Но  главное,  она  перестала  играть  со  своими  куклами,  и  даже    любимый  Мишка  перестал  её  интересовать. Домашним   казалось,  что  Маше  становится  всё  хуже  и  хуже.
              В  один  прекрасный  день  Машина  мама  заметила,  что  Мишка  куда-то  исчез. Она  искала  его в  Машиной  комнате, в  коридоре,  на  кухне,  но  его  нигде  не  было. Говорить  о  пропаже  игрушки Маше  она  не  стала, хотя  было  совсем  непонятно,  куда  Мишка  мог  подеваться.
              А  тем  временем  Мишка  бежал за  помощью  к  одному  знакомому  волшебнику,  тому  самому,  кто  «оживлял»  все  игрушки  на  кукольной  фабрике.  Только  он мог  сделать  куклу  говорящей,  змея  - летающим, машину – заводной.  Мишка  хорошо  помнил,  как  долго  волшебный  мастер  возился  и  с  ним. А  когда  закончил  работу,  сказал: «Ну, вот  теперь и  ты  стал  волшебным.  Если что  случится с  механизмом,  милости  прошу». И  хотя  с  Мишкиным  механизмом    всё  было    в  порядке,  он что  есть  мочи  спешил  к  своему  волшебнику:  надо  было  спасать  Машу,  которая  за  последние  два  года  стала  лучшим  его  другом,  мамой, воспитателем  и  самым  лучшим  человеком  на  Земле.
              Мишке  удалось  незаметно  проникнуть  в  кабинет  волшебного  мастера  игрушек  и,  когда  тот  выслушал  печальную  историю  о  Маше, уговорить его  помочь  бедной  девочке. Мастер  долго  не  раздумывал – помогать  игрушкам  и  людям  было  его  любимым  занятием. Он  взял   заводную  «Скорую  помощь», говорящего  доктора  Айболита и  какие-то  коробочки,  которые  благополучно уместились  в  маленьком  белом  чемоданчике  с  красным  крестом.
Дорога  домой  показалась  Мишке  куда  короче,  чем   дорога  из  дома  на  игрушечную  фабрику – ведь  теперь  он  не  бежал  своими  маленькими  ножками,  прячась  от  проезжих  машин  и прохожих,  а  гордо  восседал  на  руках  самого  волшебника.
              Дверь  в  дом  оказалась  незапертой,  но  волшебник  всё  равно  нажал  на  звонок. Вышла  Машина  мама и,  увидев  Мишку  на  руках  незнакомого  человека,  сразу   обрадовалась  и  начала  благодарить  мастера  за   неожиданную  находку. Но тот остановил  её  и  рассказал  о  причине  своего  визита.  Мама  была  очень  удивлена,  но  пустила незнакомца  к  Маше  в  надежде,  что  девочке  будет  приятно  увидеть  и его,  и   своего  любимого  Мишку.
              Однако волшебник  пошёл  к  Маше  не  сразу. Сначала  он  запустил  к  ней свою  заводную «Скорую  помощь»  с водителем  в  белом  халате,  которая  с   сиреной, сделав  круг  по  комнате,  выехала  в  полуоткрытую  дверь.  Затем  маленькими  степенными  шагами  в  комнату  вошёл Айболит  и,  остановившись  у  Машиной  кроватки,  сказал:
-Добрый  день,  сударыня! На  что  жалуетесь?
Маша,  открыв рот от  удивления,  с  удовольствием  наблюдала  за  происшедшим.  Её  хотелось  заговорить  с  доктором,  но  она    почему-то  не  решалась.
- Покажите  язычок! – продолжал  доктор Айболит,  и  его  рука  с  маленькой  ложечкой  тут  же  поднялась  вверх. По-моему,  у  вас  просто  хандра. Вам  нужно  чем-то  развлечься. Где  мой  чемоданчик?
В  эту  минуту  в  комнату  вошёл  игрушечный  мастер,  ведя  за  руку  большого  мохнатого  Мишку. У  Маши  широко  раскрылись  глаза – толи  оттого,  что  Мишка  шагал  собственными  ножками,  то ли  оттого, что в  комнату  действительно  зашёл  человек  с  докторским  чемоданчиком.
Мастер  взял  Айболита  на  руки  и  спросил:
-Чем  будем  лечить,  доктор?
Затем  поднёс   доктора  к  уху  и переспросил:
-Что  вы  сказали? А-а…Понял.  Сейчас  всё  сделаю.
              Дальше  всё  происходило,  как в сказочном  сне. Мастер    по  очереди вынимал  разноцветные   коробочки  из   докторского  чемоданчика с  красным  крестом,  нажимал  на  какие-то  кнопочки,  и  из  коробочек  вылетали  малюсенькие  самолётики,  бабочки.  стрекозки,  которые  кружились  по  комнате  и  снова возвращались  на  своё  место. Волшебный  мастер  заводил  их  снова  и  снова,  пока  Маша  окончательно  не  развеселилась. Потом  «ассистент  доктора»  потрогал  Машину  головку  и  сказал,  что  Айболит  разрешил  ей  ненадолго  встать  с  постели.  Маша  так  обрадовалась,  что   даже  мама  не  смогла  ему  возразить.

Вскоре  все сидели  за  большим  столом  и  пили  чай. Маша сидела  рядом  с  Мишкой, игрушечный  мастер -  с  Айболитом,  а   мама – с  водителем  «Скорой  помощи». Волшебник  рассказывал   Маше  удивительные  истории  про  кукол, в  том  числе  и  про  Мишку,   оказавшимся   настоящим  другом  и  товарищем. Теперь  Маша  знала  наверняка,  что  никогда  не  расстанется  с  этим  мохнатым,  слегка  потрёпанным  от  долгой  ходьбы  бурым  медвежонком,  который,  рискуя  своей  жизнью,  совершил  настоящий,  далеко  не  игрушечный  поступок.

4.Счастливая
Людмила Зрелик
  Поступила в больницу женщина с кровотечением после криминального аборта. Разбудила
  почти все отделение  очень громким пением похабных частушек.
  В палате, матерясь, ругала какого-то мужчину. Медсестра сделала ей укол и вышла.
  Через несколько минут в палате резко запахло алкоголем. Женщина была пьяная.
   На следующий день, как и положено, пришел следователь. Он начал допрос
  - Кто делал аборт?
  - Пьяная была, не помню.
  - Какими средствами прерывали беременность?
  - Чо? Хочешь научиться?  Ха! Стакан-туда, пару стаканов- в глотку.
  - Зачем? Ведь у Вас есть ребенок, муж.
   - То не муж, а разовый ё...ё моё .
  - Ты посмотри на меня следак, какой муж?  Ты бы стал жить с такой ЖЕРТВОЙ АБОРТА?
  Сказать что выглядела она необычно, почти ничего не сказать: маленькое коренастое тело,
  необыкновенно огромная голова, коротенькие полные ноги, а руки несуразно свисающие
  до колен заканчивались большими ладонями. Впечатление такое, будто голову и руки
  взяли у довольно крупного  мужчины и приделали к несчастному телу женщины. 
  Густые непослушные волосы постоянно падали на лоб, и она сгребая их
  ладонью пыталась убрать с лица. Хозяйка не находила рукам места: если убирала от волос,
  размахивала в разные стороны будто убирала преграду, шмыгая терла кулаком нос.
  В разговор вклинилась, с виду очень порядочная женщина:
  - Зачем же Вы себя так аморально ведете? Есть ребенок, а Вы пьете, гуляете! Нехорошо!
  - Слушай фифочка, ты замужем? А чего на аборт пришла? Сколько раз в год со своим в
   койку укладываешься? Триста шестьдесят пять? А я если два раза перепихнусь
    за год- то это здорово!  Так кто из нас амуральнее себя ведет ?
   Следователь пытается перевести разговор в нужное русло (в одна тысяча девятьсот
   семьдесят пятом году увеличилось количество криминальных абортов )
   - Повторяю, кто Вам сделал аборт?
   - Слушай мужик, не стыдно тебе бабскими делами заниматься?  Шел бы лучше бандитов
     ловить!
   Заходит заведующая отделением и с иронией в голосе говорит:
   - Её бесполезно допрашивать, вчера умирая песни пела.
   - Сара Израилевна, отпусти домой, сынок один дома.
   - Татьяна не болтай глупости, потеря крови большая, давление . Неделю
    полежать надо.
   - Вы чо! Охренели? Три дня, больше не могу!
   Обойдя врача, пошатываясь с похмелья и от потери крови, Татьяна пошла в коридор.
   Размахивая руками, будто кому-то угрожая, дошла до поста и стала звонить по телефону:
   - Серега, позови участкового, скажи что Танька дворник звонит из больницы.
   - Алексеич, я тут неудачно поковырялась. Ну да  бабские проблемы. Слушай, сходи
   ко   мне, если этот козел еще там - выгони и ключи отбери..Чо? Да жить ему негде вот
   и прилип.
   Под клеёнкой лежит четвертной, купи Вовке пельменей рыбных, молока, хлеба,
    грамм триста популярной карамели - он её очень любит. Скажи, пусть завтра приедет
   за мной и фуфайку прихватит.  Пальто все в крови. Ну ладно, я на тебя надеюсь.
   Заходит в палату, женщины неожиданно замолкают.
   - Ну что затихли сучки? Все косточки мне перемололи?
   - Нельзя так себя вести - попыталась уразуметь Татьяну молодая женщина.
   - Слушай салага, ты когда с мужиком спать стала?
   - Я замужем и у меня двое детей.
   - А, порядочная! Когда родила первого?
   - В восемнадцать.
   - Значит еще малолеткой с мужиком спать стала. Небось потом уговаривала чтобы женился.
   - А я в двадцать шесть лет уговорила мужика сделать мне сына. Без всяких претензий.
     Девственницей была. Он еще раза три приходил для гарантии, я как сучка ему за случку
     коньяк после этого ставила.
   - Как Вам не стыдно так говорить!- возмутилась худенькая женщина у окна.
   - Ну а ты дохлая, замужем?
   - Нет.
   - А от кого забеременела? Ветром надуло? Чем же Вы бабы лучше меня? Красивее?

   После трехминутной паузы, женщина эмоционально продолжила:
   - Что Вы обо мне знаете? Меня мамка вытравить хотела - да я живучей оказалась.
     В детдоме били -  а я сдачи давать научилась. Хотели в интернат запихать чтобы
     квартиры не давать, а я в дворники пошла и жилье сразу получила. Скоро на квартиру
     ордер дадут, заработала!
  Татьяну позвали на укол. В это время под окном кто-то громко позвал:
  - Мамочка, ты где?
   Женщины выглянули в окно, внизу стоял красивый аккуратно одетый подросток.
  - Сынок, ты кушал? Ты извини меня за говнюка, он тебя не обижал?
  - Все нормально мама, Алексеевич его выгнал. Ты лечись мамочка, я справлюсь.
  - Деньги есть у тебя? Как ты приехал сынок?
   С сыном Татьяна разговаривала совсем иначе, ласково и выбирая слова поприличнее.
   Подошел милиционер и поравнявшись с подростком обратился к его матери:
   -Таня лечись, он пока у нас поживет. Моя не против.
  Женщины переглянулись, наверно подумав что может связывать эту странную особу и
  участкового.
  - Спасибо Алексеич, за мной не заржавеет ты же знаешь. Домоуправу скажи что я
    по справке, больничный не дадут, пьяная была.
  - Да не волнуйся ты, тебе помощь выделили тридцать рублей. Я от твоего имени
    заявление написал.
  - Ха, сядешь за подделку, я скажу что денег не видела.
  - Мамуля, поправляйся, я тебя очень люблю!
   Закрывая окно Татьяна расплакалась, и ни к кому не обращаясь сказала:
   - Вот дура, а если бы сдохла.....- и вышла покурить.

    С женщинами случилась метаморфоза.
  Они поняли что эта необразованная, с несуразной внешностью женщина -  очень сильная,
  честная и настоящая, а главное - любящая мать.
  Перед её выпиской соседки по палате собрали для Вовки  сладости, фрукты - все что было
  в тумбочках.
  Чтобы не обидеть Татьяну, сказали что им это не осилить.
  - Ладно девки, не юлите, прощаю. Если от души, для сына возьму. Вы меня тоже простите,
    по пьяни злость свою выпустила. Я вообще-то редко пью, а злюсь еще реже.
  - Если бы Вы знали какой он у меня хороший, учится на одни пятерки, мне по работе
    помогает. Вы не жалейте меня бабы -  Я СЧАСТЛИВАЯ!

5.Форма
Евгений Савинков
Рынок Цюйфу сбивал с ног шумом, запахами и красками. Ю-цзы еле успевал за Учителем, будто пролетавшим сквозь толпу суетящихся людей. Вот его одежда – изумрудная с лазурью – была рядом, а вот уже мелькала в десяти шагах впереди.
Мальчишка-разносчик больно толкнул Ю-цзы в плечо, юноша ойкнул и почти упёрся носом
в спину Учителя. Потирая рукой набухающее место удара, Ю-цзы увидел, что дорогу им перегородил невысокий мужчина в потёртой одежде. Следы глины на синей рубахе и
в густых волосах, тронутых сединой – незнакомец явно был гончаром. Улыбаясь и чуть наклонив голову, он протягивал Учителю белую пиалу, а Учитель, обычно стремительный, застыл, словно не зная, что делать.
- Это слишком дорогой подарок для меня, мастер, - изумлению Ю-цзы не было предела, никогда в голосе Учителя он не слышал столько почтительности.
Гончар, молча улыбаясь, продолжал протягивать пиалу.
Юноша вгляделся в неё, и вздох разочарования сам вырвался из его груди.
- Мастер, но...
Вскинутая рука – знак замолчать. А потом Учитель бережно взял пиалу и совершил совершенно немыслимую вещь – низко поклонился...

- Пойдём, пойдём,- Людмила тянула Андрея за руку, внутрь прохладных залов Музея. 
В стеклянных шкафах вокруг выстроились мириады глиняных сосудов. Древнейшие яншао, грубые, остродонные кувшины, с примитивными одноцветными орнаментами, шан и хань – уже облагороженные изобретённой глазурью, тан, впервые заигравшие красками, и сун – воплощение аскетизма и простоты, юаньская сине-белая – «Как на гжель похоже, только с драконами»,- подумал Андрей – буйство красок цин и мин…   
- Вот, смотри,- Людмила стояла перед отдельной витриной в центре зала,- я про неё тебе говорила.
Заинтересованный Андрей подошёл, ожидая увидеть что-то по настоящему впечатляющее,
но в витрине стояла одна простая белая пиала, без какого-либо рисунка.
- Фарфоровая пиала, 6-5 век до нашей эры, Царство Лу, что это? Это и есть самый ценный экспонат?
- Да,- Людмила любовно провела пальцами по стеклу,- и дело не в том, что во времена Чжоу никто не делал ничего подобного – техника глазурирования только появилась ,- увидев на лице Андрея непонимание, Людмила улыбнулась,- хорошо, как не специалисту я могла бы тебе кое-что рассказать, после чего её ценность взлетит в твоих глазах, но я хочу, чтобы ты сам внимательно посмотрел – неужели только яркие краски и позолота делают вещи прекрасными?
Андрей пожал плечами и подошёл ближе. Под лампами, не дающими теней, белая глина казалась абсолютно гладкой, на изогнутых стенках не было ни единого дефекта, словно время само хранило хрупкую вещь. Блики света легли на дно правильным кругом и внутри него будто виднелись очертания цветка лотоса. Форма. Пропорции. Они были идеальными. Андрей словно прозрел.
- Кажется я понял.
- Дошло?- Людмила обняла его за плечи, - когда мистер Ханссен показал мне её в первый раз я тоже была разочарована, но потом... Можно нарисовать красивый узор на чём угодно, позолотить самую безобразную вещь в мире, и она приобретёт определённую ценность,...
 
...- Я всё равно, не понимаю, Учитель, - растерянно сказал Ю-цзы, глядя на пиалу, стоящую на столе.
- Попробуй взять кисть и украсить её, не испортив, - слегка раздражённо сказал Конфуций, - и если тебе это удастся, я признаю тебя величайшим художником всего Чжоу.

6.Долг крови
Ирина Ману
Немного мурлыканья и фейс контроль прошла беспрепятственно. Можно было проникнуть и так, не беспокоясь, для красивых дам везде вход открыт.
Замкнутое помещение. Неживой воздух. Наверно, вентиляция не работает. Нет притока свежего воздуха. Циркулирует горячий, спертый.
Люди этого не замечают.
Они во власти иных страстей. Громкая музыка ватой забила уши. Довлеет над мозгом, приказывая производить те или иные телодвижения.
Знали бы эти смертные силу музыки, силу слов. Не стали бы безвольно слушать повторяющиеся бессмысленные вопли, наполненные музыкальной какофонией, безголосых исполнителей.
Внимательно слежу за всеми.
Им все равно, что звучит, лишь бы воздух сотрясали звуки, и тогда исполнят свои пляски люди – зомби.
Жаль. Обесценились истинная музыка и истинные слова. Песни норвежцев, скандинавов, германцев, испанцев…предсмертные крики, и шорох зыбучих песков, поглощающих безвольные тела…вечная песнь моря, набегающих волн или ярость шторма…
Жаль. Лица, не выражающие эмоций. Одна маска на всю толпу. Маска удовольствия. Это раздражает.
Маска удовольствия – пролитого кофе на платье.
Маска удовольствия – затертые пятна спермы на брюках.
Маска удовольствия – соития и разлуки, радости и горя, расцвеченная яркими вспышками светомузыки.
Усмехнулась. Даже свет вместо привычной радуги, зелени травы, синевы неба и моря слепит, искажает, придавая вид нереальности происходящего. Часть движений пропадает. Позы марионеток. Кто же тут кукловод? Впрочем, мне это не интересно. Не за этим я пришла.
Чувствую биение сердца. Да. Вот оно. Верно. Кровь струится по венам, артериям, исполняя свою неслышную песню жизни. Сердце бьется в ритм этой мелодии. Если бы вы чувствовали, как я этот голос крови…завораживающий, чистый, привлекательный, зовущий.
Зов крови. По нему я и пришла. По зову крови. По долгу крови.
Повернулась как стрелка компаса. Влилась в толпу беснующих на танцполе. Вынырнула у столика, рядом с лестницей.
Там, наверху, опершись о перила, стоял он. Кровь. Закипает пузырьками. Пузырится. Адреналин.
Мужчина, как и я, всегда искал жертву. Он, как и я, всегда находил. Каждая танцующая внизу хотели его. Они извивались, как змеи, стараясь привлечь его внимание.
Упрямый лоб. Залысины. Темное дно томных глаз. Трепет ноздрей, будто, как и я, чувствует животных страх загнанной жертвы. Изгиб сладострастных губ. Блуждающая улыбка. В руке ямайский ром. РОМ!!! Стакан сжимают тонкие, длинные, музыкальные пальцы. Опытные пальцы. Скользящим движением по спине. Нежное прикосновение к ключице. Ласковое – к лицу.

Он отпил глоток. Тут увидел меня. Отпрянул. Инстинктивно. Но не смог разорвать со мной зрительного контакта. Да и никто не смог бы из смертных. Почти никто.
Я напевала ему. Только ему песню о Борее, волнах, крушениях, вечно спешащем в никуда Летучем Голландце.
Его лицо посинело. Спазм. Не мог дышать. Захлебывался морской водой.
- Время прилива, родной.
Где–то там, далеко, в небытие, застонала душа проклятого пирата Джонса. Этот красавчик–пират с глазами звездной ночи, любимчик судьбы, попал ко мне и моим сестрам.
Он умолял, просил, плакал отпустить его только еще пару раз увидеть молодую жену и новорожденного сына. Он клялся душой. Кровью.
Мы поверили ему. Отпустили с условием возвращения к нам. Заткнув уши пенькой, на плохоньком плотике покинул остров Сирен.
Его товарищи медленно умирали с улыбкой на устах, слушая наше пение. Море поглотило их. Плоть съедена акулами, растаскана крабами и прочей мелочью. Белеющие кости присыпаны песком. И только унылый крик чаек нарушает гармоничное исполнение песен Сирен. Ласково–зовущее…нежное–нежное…Так поет мать над твоей колыбелью, так поет твоя любимая, вышивая рубашку, ожидая на берегу только тебя, любимого, любимого…
- Любимый, - шепнула в тускнеющие глаза, - Джонси, по праву крови, мы взяли с тебя в оплату долга душу твоего потомка. Твой род прервался. Извини.
Хрипло смеюсь. Когда мы получаем свое, говорят, становимся безобразными, Ложь! Мы прекрасны в своей мести.
Снова волнами эха дошли мучительные стоны пра–пра–пра–родителя–пирата Джонса. Он понял всю глубину своей ошибки. Лучше бы сам расплатился с нами на острове, чем его невинные потомки, в чьих жилах течет проклятая кровь. И вот теперь в пучину вод отправляет последняя душа–лакомая добыча.
- Господи! Алекс поперхнулся! Да помогите же ему кто–нибудь! – раздался истошный голос.
Его уложили. Потом подняли. Пытались надавить на грудь. Сделать искусственное дыхание.
Но Алекс так и не ожил. Выражение ужаса застывшее в глазах, будто взглянул самой смерти в лицо.
- Вот ведь ромом подавился до смерти, – бурчала уборщица Фрося, - все жрут – жрут. В горло не лезет, все равно жрут!
- Точно говоришь, - поддакивал толстый, астматичный охранник Петр Сидорович, - а потом проблемы. Кому решать? Хозяину? Нет! С меня спрашивают. Недоглядел!!!
- И деньги его не спасли! – не унималась Фрося, собирая остатки воды пропахшей тухлой рыбой.
В ведре плавали чешуйки от рыбы, остатки гнилой пеньки, щепки, еще чего–то непонятного. Но Фросе платили не за разглядывание подозрительного и непонятного мусора, а за уборку. Поэтому странная лужа исчезла под половой тряпкой.

10. 12. 10

7.Гормон счастья
Михаил Забелин
«Я есть то, что я о себе думаю»
Гегель
I
- Пациент Ковалев.
Доктор Фригель принимал в своем кабинете очередного страждущего. С первого взгляда на вошедшего, по тому, как он робко присел на краешек стула, было ясно, что этот человек или спился, или уже давно не смотрел на себя в зеркало. Хотя перегаром от него не пахло. Наверное, готовился к приему у врача.
- Расскажите мне, пожалуйста, о счастливых днях в вашей жизни.
* * * * *

Передо мной сидел еще не старый, унылый, потухший мужчина. Его руки были нервно скомканы в кулак, глаза сгорбленно смотрели в руки, а сам он мне показался побитым, потрепанным и безразличным.
На своих приемах я часто применяю гипноз, но сейчас я решил, что он пришел выплакаться и сам все расскажет.
- Доктор, я не помню, когда они были, счастливые дни, - не поднимая глаз, ответил он.
- Попробуйте вспомнить. Давайте начнем с детства. Наверняка там было что-то хорошее. Не могло не быть.
Он надолго задумался. Я не торопил его. Я знаю: нужно время, чтобы, хотя бы мысленно, оторваться от повседневной жизни, от якоря забот, чтобы окунуться вглубь себя. По его растревоженным пальцам я понял, что он блуждает в потемках своей памяти и ищет хоть единственный прозрачный луч, помимо собственного, навсегда забытого крика рождения, когда он впервые открыл глаза и увидел свет.
- Доктор, я вспомнил.
Он даже подпрыгнул немного на стуле, то ли от удивления, то ли от неожиданности, что вспомнил, и впервые поднял на меня мутно-голубые глаза. Сквозь заболоченные тиной зрачки мелькнула искра, и это было хорошим признаком.
- Доктор, теперь я вспомнил. Когда мне было четыре года, родители подарили мне большую деревянную лошадку на полозьях. Я садился на нее верхом, раскачивался, и мне казалось, что я скачу вперед, что я кавалерист.
- Хорошо, уже хорошо. Посмотрите внимательнее на того себя. Что там еще было хорошего?
- Да, да, вы правы, было. Мой отец садился за пианино и играл марш «Прощание славянки». А я ходил под эту музыку с деревянной сабелькой в руках по кругу, по комнате, и чувствовал себя героем или командиром.
- Вы служили в армии? Вы хотели стать офицером?
- Я не прошел медицинскую комиссию.
- А что сталось с вашими родителями?
- Они разбились на машине, когда мне было пятнадцать лет.
- Вы их любили?
- Я очень сильно их любил. Кроме них у меня никого не было и нет в жизни.
После этих слов он будто выдохся, снова потупил взор, обмяк, как сдувшийся воздушный шар, и умолк.
- А позже вы были счастливы? В юности? Ведь у вас, конечно, была первая любовь?
- Да, но она меня обманула, - сонным голосом ответил он.
- А ваша жена? Как вы с ней познакомились?
- Обычно, как все. Встретились, познакомились и поженились. Через два месяца после свадьбы она мне сказала, что я ничтожество, и у нее есть любовник, а через полгода ушла от меня.
- А работа? У вас есть любимая работа?
- Доктор, вы что, издеваетесь надо мной?
Он оторвался от своих скрещенных пальцев и посмотрел на меня так, будто пришел не на курс психотерапии, а только что вырвался из лап санитаров, перемахнул через высокий забор и убежал в помятой пижаме из психиатрической больницы.
- Какая может быть любимая работа, если я ежесекундно только и думаю, как, любым способом, заработать хоть немного денег, чтобы прожить?
- Успокойтесь, не будем говорить о работе. Закройте глаза, расслабьтесь, вдохните глубоко. Мы говорили с вами о счастливых днях в вашей жизни. Детство. Постарайтесь вспомнить. Были ли еще в вашей жизни моменты, даже мгновения, о которых вы думаете с улыбкой, с радостью, с нежностью?
Он снова сжался, как лопнувший пузырь, и стал похож на полинявшего, заброшенного плюшевого мишку с выколотыми глазами.
Потом он с усилием распечатал веки и боязливо сказал:
- Я пытался вспомнить, хотя, может быть, и забыл что-то. Доктор, у меня в жизни больше не было счастливых дней.

II
Таких больных у меня за день проходит много. То ли жизнь у них так сложилась, то ли судьба виновата, то ли сами они уже не могут или не хотят разглядеть за пеленой быта крупицы счастья.
Я их всех спрашиваю: «Когда вы были счастливы? Вспомните, это важно».
Гормон счастья придает человеку силы и здоровье. Человек или увядает, как осенний цветок, без видимой причины, или распускается навстречу солнцу и жизни. Все зависит только от него самого. Но когда он уже не в состоянии справиться с собой, только гормон счастья может его спасти и от нищеты, и от одиночества, и от безумия.
Я – врач. Я – психоаналитик. Я – исследователь. В лаборатории и на своих сеансах я изучаю человеческий мозг. За эти годы я убедился в истине: даже маленькие крапинки счастья, - можете назвать это психологическое состояние души радостью, возбуждением, созерцанием, удовлетворением, спокойствием, улыбкой, радушием, оптимизмом, светом, это все те же самые ежеминутные капельки счастья, - продлевают человеку жизнь. Это давно известно. Но я пришел к главному выводу: гормон счастья можно культивировать.
Идея эта мне показалась простой и гениальной: изымать крохи счастья из одного человеческого мозга и, обработав их на компьютере, вживлять в другую голову.
Что значит этот Ковалев со своими двумя, крохотными обрывками воспоминаний о счастье? Он беззуб и жалок, и никому не нужен, в том числе, и себе. А другому человеку, возможно, этот малюсенький гормон поможет обрести покой и рассудок.
Счастье – такая же, на самом деле, физиологическая субстанция, как все в нашем организме, просто один из гормонов.
Так я начал в своей лаборатории культивировать и собирать счастье.

8.

III
Я не претендую на Нобелевскую премию. Но я придумал, как сделать людей счастливыми. Я хочу осчастливить человечество. Это ли ни главное?
Бог с ними, с теми, у кого за всю жизнь накопилось лишь два воспоминания о счастье: как в детстве он скакал на деревянном коне и как маршировал по комнате под «Прощание славянки». От них не убудет, если эти забытые воспоминания навсегда сотрутся из их жизни. Но зато, когда эти кусочки счастья из разных голов и памятей аккумулируются вместе и передадутся кому-то, кто не только способен заплатить, но и сумеет воспользоваться этим даром, как укрепляющим подсознательным цементом, такой человек сможет приобрести невероятную жизненную энергию.

IV
В то утро Яков Михайлович Фригель проснулся свежим, как никогда рано: и от нетерпения, и от предвкушения радости открытия.
Как истинный ученый, он решил первый опыт поставить на себе.

* * * * *
Яков Михайлович очнулся, открыл глаза и почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, не потому, что его разбил паралич, а потому, что он привязан к кровати.
Когда утром с обходом в палату вошел молодой врач, известный психиатр спросил его спокойно, как коллегу:
- Что со мной? Я доктор Фригель. Развяжите меня.
Его развязали.
- Где я?
- В психиатрической больнице. Извините, Яков Михайлович, я восхищаюсь вашими трудами по психиатрии, но вчера вас прямо из лаборатории привезли сюда. Вы были не в себе. Как вы себя чувствуете?
- Нормально я себя чувствую.
- Мы скоро вас выпишем. Что бы вы хотели сейчас?
- Принесите мне, пожалуйста, деревянную лошадку на полозьях и включите марш «Прощание славянки».

8.Яблоневый Спас
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
     Гром грянул так неожиданно, что Таня не успев закрыть окна, вздрогнула и побежала в сад. Поднялся сильный ветер. Ветки деревьев клонились под тяжёлыми плодами. Уже давно миновал июнь, на закате был июль. А деревья, росшие вдоль изгороди, тяжелели от красивых красно-жёлтых яблок. Яблоки в саду в бабы Шуры были самыми вкусными. Так всегда говорили в округе. Даже мальчишки, которые не знали, чем занять себя вечерами, пытались залезть в её сад и нарвать ещё зелёных и кислых плодов.
     Таня, скрываясь от ветра, подбежала к мазанке и открыла дверь. Опять грянул гром, но такой силы, что одна ветка, под тяжестью плодов и порывов сильного ветра треснула и свалилась на землю. Такого сильного ветра давно не было. Но и грозы в Украине летом в июле тоже. Обычно лето в июле стояло жарким. Зрели абрикосы, вишня, груши, виноград. Каждый день рано утром на автобусной остановке можно было увидеть не одну хохлушку с большими корзинами, спешащую на местный рынок.
     Она забежала в избушку и присела на табурет, перевести дыхание.
 - Ну, ладно. Окна я закрыла. Теперь гроза не страшна. А что будем делать с яблоками? Смотри, баба Шура, они скоро почти все на землю лягут. Как бы черви не съели их или не начали гнить, — она посмотрела на сверкающую молнию над садом и проговорила бабушке, — Может быть, мы тоже отвезём их на рынок. Ведь все торгуют?
 - Ох. Что ж надумала. Я?! Торговать. В мои-то годы. Ну, ты когда надумала такое? Я же сроду не торговала имя. Растут и пусть растут. А зачем их собирать-то? Пусть себе лежат. Червям — то ведь тоже надоть чтой-то есть. Мы обычно не собирали их. Так, лежат, лежат, а потом в земле все и сгниют. Бог с имя.
 - Ну, ты что, баба Шур! Столько ж их?! Надо же что-то делать. Давай я их хоть сдам куда-нибудь? И тебе какая копейка будет.
 - Копейка? – задумалась старая женщина, которая знала только, что копейку всегда можно заработать только на работе, а так, на рынке, это баловство. И теперь, она посмотрела на грозу, сверкающие молнии, сильный ветер, который бушевал над её стареньким домом и ответила.
 - А… Делай, что хочешь. Копейка?! А на что она мне? На старость свою положу. У меня же вон, в погребке, смотри сколько наливок стоит. А пить кому? Так и киснут, все. А яблоки, что? Растут, да и бог с нимя. Пусть растут. Мне тоже все не съесть. Зубов-то почти не осталось ужо. Иди. Вон, смотри, земля вся водой залилась. Яблоки и то, правда, жалко. Може и спасёшь что.
   Она ещё раз посмотрела на небо, которое как взбесилось с утра, на тучу и грозовые раскаты с обильным дождём, заливавшим небольшой сад-огород старой бабы Шуры, потом на яблоки и вздохнула. Она вспомнила…
  ...Она вспомнила. Когда была молодой, ещё совсем девчонкой, она бежала по улице, а яблоки, у соседей, наливались солнечным блеском. Вдруг хрустнула ветка, и она увидала, как свинья, лежащая под деревом, поднялась и полезла, как и подобает, напролом, через деревья и кусты с вишней. Сашка, молодая девчонка, остановилась и закричала соседям:
 -Дядя Вадим, быстрее... Ваша свинья все деревья переломала... — Сашка бежала к калитке и уже забежав в сад, хворостиной, вырванной из плетённой изгороди, погнала огромную свинью по саду.
   Но та, услышав крики, испугалась, уж не знаю, что она подумала, но она вдруг оглянулась на крики, и разглядев, кто это, помчалась прямо по деревьям с яблоками и кустам.  Кусты с вишней, не выдержав тяжести огромной свиньи, ломались и ложились, разливая сок от ягод на землю. Свинья бежала, дико выпучив глаза прямо на большую яблоню, которая росла в центре сада и была самой любимой яблоней у дяди Вадима. Дядя Вадим, выходя из избы, осторожно оглянулся на сад и задохнулся от увиденного:
 - Ах, ты... Мать твою... Чтоб тебя, свинячья рожа, громом разбило. На мою, на яблоньку?!
... На... — он схватился за сердце и присел около вишни, от которой остались лишь короткие кустики с раздавленными ягодами.
   Дядя Вадим  больше не мог произнести ни слова. Он сидел под вишней и сжимал раздавленные ягоды в кулаке. Свинья, испугавшись окрика Сашки, наделала столько дел, что он теперь долго, наверное, не отойдёт от увиденного в саду зрелища.
 -Тварь, ты… Проклятая… Что ж ты наделала… Как же я теперь жить-то буду?!... Это же мои, крошки, мои самые лучшие яблоки. Новый сорт...
   А тварь, то бишь свинья, порылась своим поросячьим носом в ягодах вишен, потопталась на сломанном дереве с яблоками, поела их и словно городская особа, только не раскланялась, удалилась к себе, в хлев.
 - Я же Сашенька, должен был их на Спас, вот в августе принести, на выставку. А она... — уже горько, словно маленький ребёнок, плакал, заикаясь дядя Вадим, — А она, проклятущая, что же наделала... Куда же я их теперь дену? И что же ты так напугала её, чем? Ведь не сильно и кричала-то ведь. Бешенная тварь... Тьфу, проклятая. Ну, вот что ты ей скажешь... Ведь тварь, она свинячья...
 - А что, дядя Вадим, мы сейчас соберём все ягоды, промоем, и яблоки, что целыми остались и сварим джем: яблочный и вишнёвый. Я очень хороший рецепт знаю. Принесём мы с тобою джем на выставку, твою. Может, и приз твой возьмём.
 - А,... — махнул он рукой и пошёл, сгорбленный, в дом, — Делай, как знаешь...
    А Сашка, подхватив край платья, выцветшего на солнце, которое она любила носить летом, начала собирать всю эту перемешанную с землёй сочную сладость. Она, осторожно выбрала вишню от земли. Вымыла яблоки. И начала варить джем. Пока она варила, эта тварь, свинячьей породы, выглядывала из своего хлева, и уже казалось, что она осознала своё поведение, которым навела столько горя старому человеку, поглядывала на Сашку, которая возилась возле мазанки с тазами ягод и яблок. Джем получился на славу.
    На следующий день, дядя Вадим выходил из дома. Свинья, переступила с ноги на ногу, тихонько подошла к нему и потёрлась боком: Мол, прости меня. Ну, я не нарочно. Ну, зачем было кричать, когда я так спокойно спала под деревьями. Ведь мне могло и причудиться что-нибудь. Ну, прости...
    Дядя Вадим, погладил её за ухом и пошёл к калитке. Сашка уже стояла перед нею и ждала, когда выйдет дядя Вадим. Свинья, боком, боком подошла к ним и вдруг, … побежала по дороге.
 - Сашка, держи её... Убежит же...
 - Ох, а как же джем?!... – бросив банку с джемом, Сашка помчалась за непокорной свиньёй вдоль по улице.
   Они ещё долго бегали, ловили свою свинячью тварь, бегая по всей улице, а когда загнали в хлев, идти на выставку было поздно. И что они могли принести? Банка, в которой был джем, лежала с перемешанным содержимым на земле...
...- Вот такая была история с яблоками перед спасом у нас. Мы так и не получили никакого приза за свой урожай. А свинья ещё долго у нас бедокурила, пока не закололи её осенью.
   Баба Шура села на скамейку, возле мазанки и только охала при виде грозы и того, что она наделала.
 -Не хуже той свиньи... Вот и вырастили яблоки к спасу-то...

31.07.2012 года

9.Неслон - рассказ хорошего мальчика
Александр Чубанов
Прошлым летом я был на каникулах в деревне у бабушки. У нее есть кот; черный с белыми шеей и лапками; зовут его Черныш. Черныш очень ласковый и умный.

Ласковый не потому, что любит, когда его гладят и играют с ним, это каждому приятно, а потому, что не было случая, чтобы Черныш кого-нибудь из нас царапнул или укусил.
 
Умным мы считаем кота за то, что он хорошо ловит мышей и знает как себя нужно вести: не лазит по столам и кроватям, спит только на стульчике, который стоит возле печки. Приходит и уходит Черныш через форточку на кухне, которую умеет открывать.

Бабушка очень любит кота и, когда берет на колени и гладит, часто приговаривает: «Мал золотник, да дорог».

Однажды мы с моим другом Колькой пошли на рыбалку и взяли Черныша с собой. Озеро от нас не далеко, если идти напрямик через лес – минут двадцать. Кота несли в сумке по очереди, хотели доставить ему удовольствие.

На озере было хорошо и весело, только рыба не клевала, мы перепробовали все наживки и даже поменяли крючки, но поймали только одного маленького карасика. Все это время Черныш был с нами, терпеливо ждал. Потом кот съел пойманную рыбешку, погнался за бабочкой, забежал в камыши и пропал. Мы его громко звали, долго искали, но так и не нашли. Стало смеркаться, и мы, уставшие и охрипшие, вынуждены были вернуться домой с надеждой, что Черныш найдет дорогу домой по звездам…

Назавтра утром бабушка стала звать кота, чтобы покормить, но Черныша нигде не было, а я побоялся рассказать правду, все ждал, что Черныш вернется. Мы с бабушкой целый день работали в огороде, кот так и не пришел. Я был в отчаянии…

Наступил вечер. Расстроенные пропажей кота, мы с Колькой сидели на ступеньках крыльца и пытались отвлечься, играя в «города», и вспоминая пословицы. Долго обсуждали подтвердившуюся накануне: «Без труда, не вытащишь и рыбку из пруда». Ничего не помогало, чем гуще становились сумерки, большим становилось наше беспокойство.

Вдруг, вздрогнув, Колька указал на сарай. С криком:

- Черныш вернулся! – он соскочил с крыльца.

Мы бросились в сарай, но кот, услышав наше приближение, забрался в щель между дровами и злобно заурчал. Колька хотел достать его, но кот укусил его за рукав, зашипел и залез дальше в дрова. Мы никогда не видели Черныша таким злым.

- Обиделся, - вздохнул я.

- Еще бы! – заключил Колька. – «Друзья познаются в беде». А мы оказались плохими друзьями. Еще не известно, какие опасности Чернышу пришлось пережить в ночном лесу…

Наша радость от возвращения кота сменилась чувством стыда и уныния.

Нужно было срочно исправлять положение, и мы нашли способ загладить свою вину – в дело пошли любимые Чернышом продукты. Сначала кусочки курятины нанизывались на прутик, и мы просовывали их в щель между дровами. Кот перестал урчать, ел и стал постепенно вылезать из щели. Когда высунулась голова, я осторожно почесал его за ухом, а Колька подал сметану в блюдце…

Было уже совсем темно, когда мы, измазанные сметаной, но довольные, с котом в руках примчались в дом.

Какого же было наше удивление, когда на стульчике возле печки мы увидели спящего Черныша.

И только тут мы рассмотрели, что в руках у нас не Черныш, а молодой кот рыжего цвета, меньше Черныша и совершенно на него не похожий.

- Хорошо, что не слон! Хорошо, что не слон… - задыхаясь от смеха, бормотал Колька, когда мы выбегали из дома…

Нового кота Колька забрал себе, тот подрос и ничем не отличается от других котов. Ничем, кроме имени, которое ему дал Колька – НЕСЛОН. Окружающим имя кажется странным, и они задают вопросы, но мы с другом только улыбаемся и отшучиваемся, сохраняя происшедшее в тайне.

И еще. Права оказалась пословица: «В темноте все кошки – серые», то есть – черные, с белыми лапками…

10.Здесь, когда-то...
Николай Ананьченко

          Ветер. Иссушающий, нескончаемый, горячий, словно прошедший через горнило печи, он не приносил облегчение от удушающей жары. Наоборот,  ветер  вытягивал последнюю влагу из земли, превращая её в потрескавшуюся бесплодную равнину, или в ползущий песок,  громоздившийся барханами, перебирающимися под его порывами с места на место.  Он весь состоял из мельчайших песчинок, которые хлеcтали по коже и, как наждак, рвали её, причиняя ещё большие боль и страдания.
          Песок был везде.  Взгляд скользил по нему до самого горизонта, натыкаясь на вздыбленные барханы, но ни где не обнаруживал признака живого.
          Наша группа стояла на вершине одного из этх песчанных холмов и оглядывала окресности, в полуха слушая неторопливую речь нашего спутника – местного жителя старика Юсуфа. Он говорил монотонно, всем видом своим демонстрируя безразличие и обречённость. Алишер, член нашей группы, переводил.
          – Здесь, под нами, когда-то был сад. Персики росли. Сладкие, сочные. Кишлак весь зелёным был. Урюк, айва, гранат – всё росло возле каждого дома.  Вон там, – старик махнул рукой куда-то в желтоватую, мутную даль, – море было. Там и сейчас корабли стоят. Только не в воде, а в песке.  А здесь  заур протекал.
          Алишер пояснил:
          – Заур – это большой арык, канал даже.  Зауры от реки шли, а уже от них вода арыками на поля  подавалась.
          – Где вода, там жизнь, – продолжал старик. – Только кто-то решил, что  где-то в другом месте она нужнее. Реку развернули. Вода ушла. Море ушло. Пришёл песок. Вначале сажали защитные полосы деревьев, но поливать их было не чем. Погибли они. Песок всё захватил. Засыпал. Похоронил сады, кишлак, многих людей. Остальные ушли.  Теперь здесь только пустыня и я. Но совсем скоро останется только пустыня.
          Старый Юсуф замолчал, опёрся на свою суковатую палку и, привычно прищурив глаза, стал смотреть в бесконечную песчанную равнину.
          Мы тоже какое-то время смотрели на пустыню, ощущая в душе горечь за когда-то цветущий край  и обиду за своё  бессилие что-либо изменить. Потом, повздыхав, стали спускаться к машинам, ожидавшим внизу, у дороги – последнего признака цивилизации в этих местах.
          Как давно это было? Двадцать, может двадцать пять лет назад. Для человека – давно. А для природы? Наверно, мгновение, миг.

          Ветер. Иссушающий, нескончаемый, горячий, словно прошедший через горнило печи, он не приносил облегчение от удушающей жары.
          Мы стоим на вершине песчанного бархана и я, стараясь скрыть непреходящую горечь, будничным и безразличным голосом говорю:
          – Здесь, под нами, был залив великой реки. Когда-то мы ездили сюда на рыбалку. Такие язи ловились...


11.Уж замуж зарубеж История 1
Ольга Белоус
История 1
Виза невесты.

Привет, меня зовут Бен. Ты классно выглядишь на фотке. Я хотел бы больше о тебе узнать. Я - менеджер в крупной компании, занимаюсь продажей электронных гаджетов. Я вообще люблю электронику. Поэтому мне предложили эту работу и хорошо продвигают.  Расскажи о себе. Кем ты работаешь, чем увлекаешься. Сейчас у меня нет хорошей фотки, но я пришлю тебе в следующих письмах. 
  Бен
Привет Бен, как ты уже знаешь, меня зовут Марина, и я работаю стоматологом. Недавно закончила институт, сейчас набираю практику. Очень люблю живопись. Когда есть свободное время, выезжаю на природу с альбомом. У меня много друзей и мы часто встречаемся, отмечаем вместе праздники и дни рождения. Моя подруга работает в брачном агентстве, вот и предложила дать объявление на их веб-сайте. Наверное, я бы сама на это не решилась. Но потом подумала - а почему бы и нет. Мир хоть и становится все меньше, но даже своих соседей по подъезду я не знаю. А с тобой вот познакомились, хоть ты и живешь на другом конце света.
  Марина

Марина, я так рад был получить твой ответ. Это здорово, что ты любишь природу. Наша страна очень красива.  Я люблю рыбалку. Это здорово, когда ты выходишь в море на катере. Я знаю места, где отлично ловится снеппер. Классная рыба! А потом мы ее разделываем и жарим. Вообще то, у нас очень популярно блюдо "Fish&Chipc". Я отлично готовлю. Мой отец научил меня и моего брата. Еще я люблю лошадей. У отца ферма, и он держит лошадей. А у меня квартира в городе. Так мне удобнее. Меня опять повысили, так что все ОК. А как твоя работа? Ты нормально зарабатываешь? У нас дантисты нужны. И зарабатывают они хорошо. Визит к дантисту стоит от трехсот долларов. Так что, ты здесь тоже могла бы прилично устроиться.
Знаешь, мне, почему-то, не везет с девушками. Очень хочу встретить девушку, с которой я мог бы обсуждать все свои дела и имел бы ее понимание. А вдруг, это - ты?  Мне уже двадцать восемь лет, но у меня нет подружки.
 Пиши, я буду ждать твоего ответа.
  Бен

Привет, Бен. Я люблю море, но никогда не была на морской рыбалке. Это и вправду здорово? И я не слышала о такой рыбе - снеппер. Но я представляю, как это классно - выйти в море на катере, ловить рыбу, смотреть на звезды и мечтать. Я хоть и современная девушка, но помечтать люблю.
  У меня тоже все идет отлично. Практика растет, ко мне приходят новые пациенты. Уже не так страшно, как было в начале. Мне нравится моя работа, поэтому я думаю, что стану хорошим специалистом.
 Марина

  Завязавшаяся на сайте знакомств переписка продолжалась почти год. Марина привыкла к письмам от Бена. С каждым разом они становились все более лиричными. Он рассказывал ей о своих поездках к отцу на ферму, о выездке лошадей, присылал фотографии пойманной рыбы и с упоением описывал, как вытаскивал метровую рыбину в лодку, как боролся с этой зверюгой в течение сорока минут. На снимках он был то на борту красивой лодки, то верхом, то где-то в лесу или на берегу океана.
Она писала ему, отвечая на его вопросы, как работается, о своих пациентах и забавных случаях из практики. Рассказывала о маме, с которой жила вдвоем. Маринкина мама была инвалидом второй группы, и работать не могла.
О своей работе Бен почти не писал. Просто дважды упомянул о повышении. Марина не придавала этому значения. Не хочет говорить, ну и не нужно.
В конце года переписки от Бена пришло приглашение. Чтобы не было никаких вопросов в визовом отделе, он приглашал ее, как невесту.  Марина с мамой были безмерно счастливы. Только Марина беспокоилась, как она оставит маму. Та хоть и не нуждалась в постоянном уходе, но часто страдала от болей, тогда приходилось вызывать "скорую"...
- Ничего, доченька, ты поезжай. Я как-нибудь.... Да и Таня поможет. Таня была соседкой, маминой ровесницей, с которой они прожили более двадцати лет на одной лестничной площадке.
- Мамочка, но только ты не волнуйся. Через три-четыре месяца мы с Беном поженимся, и я сразу же приеду за тобой. Обязательно! - сквозь слезы обещала Марина.
И вот, все документы оформлены, билеты на самолет куплены, и попрощавшись с мамой, она в счастливом ожидании смотрела, как отъезжает трап от самолета....
Поездка была долгой и утомительной. Из маленького уральского городка во Владивосток, оттуда - в Сеул и уж затем, с дозаправкой в Австралии -  в Новую Зеландию. Крошечную полоску земли в безбрежном мировом океане.
В аэропорту ее ждал Бен. Грязные, старые джинсы, потертая рубашка и заношенная безрукавка. Цветов и прочих глупостей, на которые обычно рассчитывает барышня из постсоветского пространства, не наблюдалось.
- Привет, - бросил "жених" и сказал что-то еще.  На курсах английского у себя дома Марина лопотала очень даже. Во всяком случае, преподаватель ею гордилась. Но, то звукосочетание, которое с пулеметной скоростью выдавал Бен, ее английский не напоминал даже отдаленно. Так что  начало было весьма многообещающим.
  Бен махнул рукой, приглашая ее следовать за ним. Марина взглянула на тележку, груженную сумками и чемоданами, и покатила ее вслед за идущим парнем.
Роскошный автомобиль, недавно купленный Беном к ее приезду, оказался старой  раздолбанной тойотой тысяча девятьсот затертого года выпуска. Но уставшей Марине уже было все равно. Скорее бы доехать. Принять душ и лечь в чистую постель. Кресло в эконом-классе не совсем то место, где можно сладко выспаться. Да плюс разница во времени. В общем, разберемся. Наша еще нигде не пропадала.
Дорога из аэропорта впечатляла. Ровная, ни ямки, ни выбоинки. Разметка, каждая машина - в своем ряду.  Красотень вокруг - неописуемая.
 Вот и добрались. Домик, в котором жил Бен  внешне не сильно отличался от соседних и выглядел достаточно скромно. Удивление наступило внутри. Оказалось,  что кроме Бена там жило еще шесть человек и все, как выяснилось позже, разных времен и народов.
 В "скромном, но отличном жилище", как именовалась в письмах занимаемая Беном комната, стоял продавленный диван, на котором валялся скомканный плед и старая подушка, и небольшой столик с древним компьютером. Приличная часть комнаты была занята стройными рядами пустых бутылок, ранее наполненных различными сортами пива, которое в то или иное время перекочевало во внутрь владельца этих богатств.
- Здорово, как здорово, что ты приехала! - услышала она, как радовался Бен.
- Мы теперь будем жить здесь, а потом снимем отдельный домик. Как ты думаешь?
- А ты не мог снять отдельный дом до моего приезда?
- Это дорого, я не могу платить за дом сам. Будешь работать, тогда мы сможем это себе позволить. А потом, когда ты получишь сертификат дантиста, у нас будут деньги, и мы купим мне маленький бизнес. Правда, здорово?
- Ага,  весело согласилась Мариха, 
- Я заработаю денег, и мы купим тебе бизнес. Класс!
- Супер! Ну, давай, располагайся.
- А где я буду спать?
- Как где? Со мной. - Бен кивнул на грязный диван.
-Нет, я пока не готова. Это неудобно.
- Как хочешь, тогда можешь лечь на полу.
- Бутылки выбросить можно?
- Ну, если они тебе мешают, можешь выбросить, я покажу куда.
Так началась новая жизнь в Новой Зеландии.
На следующее утро Марина проснулась рано. Бен сладко посапывал на своем диване. Лежать на полу было не слишком комфортно, так что она поднялась и отправилась на кухню, в надежде выпить чашку кофе. К счастью, там была только одна барышня азиатской наружности, которая приветливо ей улыбнулась. Вскоре домик опустел, все отправились на работу.  «Жених» проснулся поздно.
- Бен, ты в котором часу уходишь на работу? Или ты сейчас в отпуске?
- Не, - сладко зевнул заспанный претендент на Маринину руку и ее будущие заработки,
- Я не работаю, получаю пособие.
- Ты же писал мне, что ты – менеджер в крупной компании….
- Ну, писал. Я оттуда уволился. Целый день стоять продавать всякую электронную дребедень….
- А как же повышение?
- Что ты заладила. Говорю же, я пособие получаю. Ты - дантист, работу найдешь без проблем. Проживем.
- А-а-а…. Ну, ладно. Без проблем, так без проблем.
 Марине здорово повезло. ( Так везет далеко не всем!). Через месяц она нашла работу помощника дантиста. Почти полное отсутствие языка здорово компенсировалось ее хорошими профессиональными качествами, так что на работе удалось удержаться. 
- Марина, мы же вместе живем, за комнату нужно платить.
- Вообще то, я здесь только сплю, и то, на полу.
- А я тебе предлагал спать со мной.
- Ценю! Ладно, вот половина суммы.
- Так еще надо оплатить за электричество....
Через неделю Марина наконец-то сняла отдельную чистенькую комнатку и въехала в свое жилище.

 А потом, она встретила Игоря....

12.Осколки снов
Иван Мазилин

- Ты пробовал считать, сколько осталось голов после вчерашнего перехода?
- Да, брат Жак. Если за ночь еще кто-нибудь не сбежал, то должно быть сорок восемь. Слава пресвятой Деве Марии, еще пару дней и выйдем к морю, а то уже больше половины передохли да разбежались. Это последняя партия?
- Да, и за этих надо просить больше.
- Да, услышаны будут молитвы твои, брат…
- Аминь. Все, надо будить! Солнце всходит. По куску хлеба дай им, пусть жуют на ходу.
- Эй, проснись, мальчуган. Без тебя мы не сможем обрести гроба Господа нашего...
- Ха-ха-ха… Уж это точно, брат Паоло!

- Персик мой, мы проспали! Вставай скорее.
С подушки мгновенно срывается золотистое руно растрепанных волос. Персей так резко сел в кровати, что ему самому на мгновение показалось, что это вскочил не он, а тот, кто еще спит… и еще там. Удивленно оглядел примятую подушку, потом перевел взгляд на окно. Окно поверху затянуто морозным узором, слегка поблескивающим от уличного фонаря, а понизу толстой наледью с лохмотьями инея, похожими на фантастические горы.
- Ма… почему так темно, что ли еще ночь?
- Сынок, зимой утром всегда темно, ты это уже знаешь. Вставай быстрее, опаздываем.
- Ну, ма… еще рано.
- Быстренько умываться, зубы чистить и одеваться. Через полчаса дядя Володя с Медочкой заедут.
- Не хочу с ней ехать в машине, она дура.
Персей соскочил с кровати и босиком побежал в туалет. А мать уже из кухни, наливая из-под крана чайник:
- Персей, так нельзя говорить. Она еще маленькая.
- Все равно, дура, дура, дура… ду-ду-ду-рочка. И вода холодню-ню-чая…
- Ну, и что теперь? Не ворчи, как древний старичок. Не выспался, сам виноват, не надо было допоздна у телика торчать. Мигом садись за стол. Осторожно, какао горячее – не обожгись.
- Ма… это…
- Что, снова?
- Да… там было тепло и такое большое-пребольшое солнце, красное. И много-много цветов. Еще дядька страшный… Он меня будил и куда-то звал идти…
- Это всего лишь сон. Жуй быстрей, вечером расскажешь.
- Ма…
- Ну…
- Кхе, кхе, кхе… у меня, кажется, болит горло.
- Покажи язык. Скажи «а-а-а-а»…
- А-а-а-а…
- Горло чистое и температуры нет. Ты здоров, не выдумывай. Ешь.
- Ну, давай не пойдем сегодня в сад. Холодно. Видишь, окошки совсем замерзли, значит, больше сорока пяти. Вадька точно в школу не пойдет.
- У Вадима есть бабушка.
- И отец… А-а-а?
- Давай не будем… Сынок, ты уже не маленький, все понимать должен, мне на работу надо. Сегодня зарплату обещали выдать, валеночки тебе новые купим. Ешь-ешь быстрее. И хлеб не кроши на стол. Слышишь, кажется, машина.
- Нет, это «КРаЗ» из карьера. А вот «Волга» проехала к Управлению.
- Директор, верно поехал.
- А вот это дяди Володи «Москвич».
- И как только ты их различаешь?..
***
В машине совсем не жарко. На заднем сидении в углу, укутанная по самые глаза подремывает Андромеда. Персей же ухитрился просунуть голову между передними креслами и напряженно смотрит на дорогу. Ехать совсем недалеко, но ночью подвалило снега и весь транспорт еле ползет.
- Владимир Иванович, что нового слышно в мире? Я вчера так устала, что все новости пропустила.
- Новостей, Даша, слава богу, нет. Все движется своим чередом, от нас с вами очень мало зависящим…
Андромеда, встрепенувшись, вдруг подает голос:
- Как же это, ничего! Перестройка же! Ох-хо-хо… за какие такие грехи еще?
Владимир Иванович с Дашей переглядываются и старенький «Москвич», тоже кажется, начинает весело подпрыгивать от их дружного хохота.
- Вот это выдала, доченька! Вот это умыла!
Персей не понимает, что такого смешного сказала Андромеда, но тоже смеется и валится на сиденье. Андромеда хватает его за конец шарфа, притягивает к себе и шепчет прямо в ухо:
- Это я нарочно. Нарочно, понимаешь! Папка давно уже… как нашей мамки не стало, даже не улыбается совсем. А с твоей мамой он… он, наверно, влюбился.
Персей в недоумении хлопает глазами, потом стягивает с одной руки варежку и сует ей под нос свой маленький кулачок.
- А это видала?
Но Андромеду это не пугает, и она продолжает хихикать. Это «происшествие» не успевает перерасти в ссору, уже приехали…
- Все, граждане, выгружайтесь. Ведите себя хорошо. Персей, будь джентльменом, присмотри за Медой, будь ей братом…
- Ну, вот еще…
***
В детском саду тепло и время уже к обеду. Из кухни доносится запах чуть подгоревших котлет. Из малышковой группы, что ниже этажом, слышны визги и топот. В старшей же группе тишина, все заняты делом. Воспитательница Вера Андреевна читает сказку, а дети рисуют. И появляются на бумаге цветы и деревья, корабли и самолеты, танки и пушки, ракеты… и почти на каждом листе – непременное солнце. Всем хочется тепла. А само солнце, где оно? Да, вот же оно, за окном - маленький замерзший, желтенький кругляшек катится по горизонту, а по сторонам его – еще пара бликов. Холодно.
Вера Андреевна ходит от окна к двери и по памяти негромко, почти напевая, мурлычет:
- «И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян –
Так велел-де царь Солтан»…

Персей отрывается от листа, долго смотрит в окно, потом неожиданно спрашивает.
- Вера Андреевна?
- Что ты хочешь спросить, Персей?
- Как же они там дышали? Ну, если бочку закрыли? Хоть какая-нибудь дырочка в ней была?
- Это же сказка, Персей. Не задохнулись. Дети-дети, не шумим, слушаем дальше.
«В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам»...

- Вера Андреевна?
- А теперь что тебя не устраивает, Персей?
- Можно мне выйти?
- Можно.
Персей медленно встает и идет в туалет, на ходу отстегивая помочи. А на его столике остается рисунок. На переднем плане цветок с лепестками всех цветов радуги. Солнце огромное, красное в пол-листа. А к этому солнцу по кривой черте-тропинке идут гуськом дети, в руках длинные палки, на концах которых небольшие перекладины в виде креста…

13.Притча о Правде и Кривде...
Ариф Туран
Жила на свете красавица Правда. Она любила странствовать по белому свету и просвещала людей всемирной мудростью, подаренной ей Всевышним Творцом. Её всегда сопровождали самые красивые цветы, какие только есть на свете. Их чудесный, пьянящий душу аромат поднимал к седьмому небу, вызывая у людей радость, граничащую с восторгом. Солнечная корона яркими золотистыми лучами сверкала на её голове. Красавица Правда своим чарующим голосом учила людей любить жизнь и всё мироздание, созданное Всевышним Творцом. При всей своей божественной красоте и мудрости, она была скромна, нежна и не громогласна, хотя и обладала непоколебимой силой любви и веры в неизмеримую мощь справедливости Всевышнего Творца, распростершего свою милость и милосердие над всем мирозданием.
На свете ещё жила и Кривда, рождённая от страшного, безобразного Зла. Она была уродливая, лживая и жестокая. Вместо сердца у неё в груди находился закостенелый чёрный горб, который торчал из спины наружу, весь заросший колючими густыми волосами. Этот мерзкий, источающий гниль горб Кривды был наполнен ложью, завистью, коварством, одним словом, напичкан всякой гадостью. Люди отвергали Кривду, это мерзкое детище Зла. Они видели её уродство и не разрешали Кривде пускать её ядовитую злобу в добрый и светлый мир, где царила красавица Правда…
...- Чтобы скрыть своё ядовитое уродство от людей, Кривда обратилась за помощью к самому Злу. Тогда Зло надело на Кривду волшебное одеяние, и оно стало похоже на красавицу Правду. Но могло появляться среди людей только в отсутствии Правды, потому что волшебное одеяние Кривды под золотистыми лучами солнечной короны Правды, превращалось в пепел. Всё мерзкоё нутро Кривды выходило наружу, и люди гнали её от себя. Черная волшебная сила Зла была бессильна перед божественной любовью Правды к людям, и потому Зло советовало Кривде, появляться среди людей ночью, в кромешной тьме и сбивать их с праведного пути. Перед сильными людьми, которые были самозабвенно верны в любви к красавице Правде, Кривда была бессильна. Она не могла своим обманчивым обличием сбить их с толку, а слабые духом люди попадали под её лживые чары. Но и тут она терпела поражение. Красавица  Правда неустанно преследовала Кривду, даже в кромешной тьме она находила её. И каждый раз,  Правда золотистыми лучами своей солнечной короны сжигала волшебное одеяние Кривды, подаренное ей Злом, и вдыхала заблудшим слабым людям в душу несгибаемую веру в любовь к ближнему, веру в доброе и светлое, веру в то, что каждый человек, даже самый заблудший, сумевший сделать искренний шаг к Всевышнему Творцу, очищается от скверны Кривды…

14.Рыбалка
Карин Гур

   Сквозь сон я слышу тихий свист... открываю один глаз – на часах без пятнадцати пять. Не может быть... и я опять зарываюсь головой в подушку. Свист повторяется.  Делать нечего –  поднимаюсь и подбегаю к открытому окну. Обхватив ногами дерево, на уровне третьего этажа висит Ромка и, увидев меня, показывает пальцем вниз, мол, давай выходи. Натянув сарафан, засовываю в сумку приготовленные с вечера бутерброды, бутылку газировки, полотенце и подстилку. На цыпочках выхожу в подъезд и закрываю дверь. Ночь неохотно уступает место короткому настойчивому рассвету. Улицы пусты, все нормальные люди ещё спят. Даже собаки не бегают.
   Ромка уже всё упаковал на свой велик: ведро и чугунок с картошкой, луком и морковкой, банку с червями и удочки.
   - Юлька, давай быстрей, жарко станет, какая уж тут рыбалка.
   Мы усаживаемся на велосипеды и отправляемся в путь. Ехать нам недалеко, сразу за  городком шоссейная дорога к областному центру, озеро, а за ним лесок. С нашей стороны лес негустой, так, больше похоже на парк.
   Выбрав уютное местечко, подальше от дороги, мы нацепили наживку, закинули удочки и приготовились ждать. Время шло, солнце подымалось всё выше и уже прилично пригревало. Рыба не клевала... Я лежала на спине и следила за серенькой кудрявой тучкой, которая медленно ползла из-за леса в нашу сторону. Ромка, лёжа на животе, жевал травинку. Бутерброды были съедены, газировка выпита. Купаться Ромка не пускал – рыбку распугаешь. Становилось скучно.
   - Ну, и чего хорошего в этой твоей рыбалке? Лучше бы я осталась дома и читала «Трёх мушкетёров», как раз на самом интересном месте остановилась...
   - Никуда твои мушкетёры не денутся. Для рыбалки терпение нужно, терпение. Ты на удочки не смотри, вроде тебя это не волнует вовсе, рыба и подплывёт червячки хавать. – Ромка приподнялся на локте и странно улыбнулся. – А слабо тебе заняться тем, чем взрослые занимаются?
   - Это чем же?
   - Чем, чем, ну этим...
   - Ромка, ты чего, а не рано ли нам? – Я критически оглядела его худую фигуру, торчащие рёбра, облупленный нос, покрытый веснушками. На мгновение представила себе, как я прихожу первого сентября в школу, глаза опущены, вся из себя такая загадочная... Девчонки начнут приставать, я буду отмалчиваться, а потом расскажу им всё... Ой, глупости всё это.
   - Чего рано, нам четырнадцать лет... скоро... через полгода. Ромео и Джульета уже поумирали от любви к этому времени. И мы с тобой тоже...
   - Что тоже? Тоже помрём? – не собиралась я вовсе умирать так рано ни ради Ромки, ни ради кого-нибудь другого.
   - Нет, мы тоже Рома и Юля – похоже, а?
   - Ну, во-первых,  Ромео было уже семнадцать...
   - А во – вторых?
   - Что, во –вторых? – я непонимающе уставилась на Ромку.
   - Ты сказала: «во- первых»...
   - А... не в этом дело. Во всех книжках написано, что ЭТО должно происходить, когда люди любят друг друга. Ты разве меня любишь? Ведь не любишь, я вижу на уроках, как ты пялишься на Зойку и конфетами её на переменках угощаешь.
   - Юль, ну причём тут любовь? Это уже старые влюбляются и женятся лет в двадцать пять. Так что, из-за какой-то любви ещё так долго ждать? Ну что, ты согласна? Давай раздевайся...
   Раздеваться? Да чтобы я при каком-то мальчишке стащила с себя купальник, и он увидит уже торчащие маленькие сисечки и кудрявый пушок ниже живота? Меня передёрнуло:
   - Слушай, ты откуда всё знаешь? Ты уже делал ЭТО?
   - Делал...
   - С кем? – изумлению моему не было предела. Это когда же он успел?
   - С кем, с кем, дура, ни с кем... –  Ромка покраснел, как бурак.
   Шустрая тучка с утра гонявшаяся за солнышком, наконец, догнала его и закрыла собой. По воде прошла лёгкая рябь, подул ветерок и на озеро, поляну и нас с Ромкой душем пролились крупные тёплые капли летнего дождя.
   Ромка подпрыгнул с подстилки и заорал дурным голосом:
   - Юлька, клюёт, - и бросился к удочкам.
   Мы только успевали цеплять к крючкам свежую наживку и вскоре ведёрце наполнилось мелкой рыбкой. Там трепыхались караси, плотва и даже несколько линьков. Потом мы купались, чистили рыбу, овощи и, разложив костёр, варили уху. Обжигаясь, ели её по очереди из чугунка. Наевшись, я почувствовала, что хочу спать и задремала на подстилке, укрывшись полотенцем.
   Когда я проснулась, Ромка уже затушил костёр, сложил удочки, вымыл песком чугунок и убрал мусор. Мы отправились домой.  Длинный летний день подходил к концу, но было ещё светло. Я поднималась по ступенькам к подъезду, когда Ромка окликнул меня:
   - Юль, мы... того... у папани отпуск, уезжаем дней на десять к бабуле, помочь ей на огороде. Я вернусь дней через десять. Поедем на рыбалку опять?
   Я посмотрела на него сверху вниз и, вообразив себя французской королевой, молча кивнула.
   - На, это тебе.
   Он порылся в карманах своих вытянувшихся на коленях спортивных штанов и протянул мне раздавленную карамельку, завёрнутую в прилипший к ней фантик.

29.11.2012

15.Комплекс
Юлия Ванадис
       Геннадий Мизин слыл человеком успешным и на редкость правильным. Всё в его жизни было четко налажено и отполировано до глянцевого блеска, начиная с ботинок и заканчивая капотом новой Mitsubishi, купленной в кредит.
       Посмотришь: ни дать, ни взять – баловень судьбы.
       И не разглядеть за внешним великолепием, что Гена Мизин – человек-комплекс.  У кого-то бывает много комплексов, у него был один, но убойный: «Что Люди Скажут». Этот Комплекс не давал ему спокойно дышать, как и ненавистный галстук под идеально сидящим костюмом. Гена о своем скрытом враге даже не догадывался, но, как известно, «незнание законов не освобождает…» и ему приходилось временами жить, крепко сцепив зубы. Особенно в моменты выхода из ресторанов со словами «сдачи не надо» или еженедельной мойки машины на СТО, которые у прижимистого Геннадия вызывали болезненное недомогание.
       Желание понравиться всем с годами стало навязчивым, отбив тягу к собственному мнению, а выстроенная по расписанию жизнь не выходила за четкую систему его личных координат. Однако и в строгой системе иногда случаются сбои. Один из них выпал на субботний летний вечер.
       Так уж получилось, что Гена оказался неподалеку от маминого дома и решил её навестить. Эльвира Викторовна – глубоко-пожилая женщина – жила на краю города в малопрестижном районе Гениного детства. Обычно он приезжал сюда воскресным утром с неизменным кулечком продуктов, а иногда даже букетиком цветов. Но вот решил заглянуть неожиданно…
       Красиво вильнув в самом центре двора, Гена припарковал авто у маминого подъезда.  Еще бы! Здесь его каждая собака знает.
       Выйдя из машины и изящно пикнув сигнализацией, он осторожно стрельнул глазами по сторонам в поисках свидетелей своего триумфального прибытия. И.... обмер, увидев у ближайшего мусорного контейнера знакомую мамину фигуру. Она склонилась в глубину бака, что-то выуживая из самой середины.
       Гена побледнел. Холодный пот струйкой скользнул между лопаток, нагло игнорируя  жаркий вечер. 
       – Мама? – голос не слушался.
        – Ой, Геночка! – мамина голова появилась над баком. – А я тебя сегодня не ждала…
       – Я вижу! – он в панике оглядывал двор. Людей никого, но окон-то, окон…
       Эльвира Викторовна отряхнула налипшие на кофту ошметки и подошла к сыну, пытаясь обнять. Тот в ужасе отшатнулся и зашипел:
       – Ты что, с ума сошла? Как ты можешь лазить по мусоркам? – Гена чувствовал, как краснеет. Злоба и стыд карабкались наружу назойливыми липкими лапами. – Ты же меня перед людьми позоришь!!! Я тебе что, мало денег даю?
       – Сынок, да что ты такое говоришь… Хватает мне твоих денег. С лихвой хватает! Я себе вот к осени пальто новое справила… – она взмахнула руками, изображая обновку. В сумке звякнули пустые бутылки.
       – Тогда какого черта ты в мусорнике делаешь? – Гена с ненавистью уставился на мамину сумку. – Ты что, бутылки собираешь?
       В его системе правильных координат бутылки собирала пьянь и бомжи. И тех и других он искренне презирал, не считая за людей совершенно. А тут мама… Гену начало подташнивать. Он, конечно, слышал о старческих маразмах, но не думал, что это когда-нибудь затронет его семью.
       – Мама, идем домой. А в понедельник я тебя отвезу к врачу.
       – Зачем к врачу? Я здорова!
       – Здоровые люди не ковыряются в объедках, когда у них дома полный холодильник. Или пустой? Так ты скажи! Что я тебе еды не привезу, что ли! – голос срывался с шепота на хрип. – Зачем этот маскарад?..
      – Так я ж не для себя, сынок. Не для себя!
      – А для кого? Бомжам помогаешь? Смотри, они тебе спасибо не скажут…
     – Что ты Геночка, каким бомжам. Нюська беременная, родит вот-вот. Для нее и стараюсь. Надо ж ей детей чем-то кормить. Так я бутылочки-то сдам и ей покушать малость куплю.
    – Какая Нюська? – уверенность в мамином слабоумии росла с каждой минутой. На глаза наворачивались слезы. Мама всегда была для Гены святым человеком. А тут…
    – Да вон и она, – Эльвира Викторовна махнула рукой в сторону.
    Из подворотни вынырнула вислоухая крепко беременная дворняга. Темные пятна на морде и боках наглухо маскировали даже далекую породистость. Завидев кормилицу, Нюська завиляла хвостом и припустила быстрей.
    – Иди сюда, моя красавица… – мама полезла в карман за кулечком сухого корма. – Иди я тебе что-то дам. Нравится, да?..
       Гена сел на скамейку у подъезда и, оцепенев, наблюдал за сценой кормления. Его отношение к животным четко определялось словом «никак».
       – Видишь, как она радуется, –  отставив сумку в сторону, Эльвира Викторовна сыпала корм на асфальт. Угощение незамедлительно исчезало в розовой собачей пасти. Мама торжествующе взглянула на сына. – Это же у меня есть ты – накормишь, оденешь, а у нее никого нет.
       Мамино счастливое улыбающееся лицо раздвинуло тесные рамки Гениного мира. Оказывается, на жизнь можно смотреть по-другому.   
       – Я все понимаю, но мусорник зачем. Хочешь, я буду давать тебе больше денег. И на псину хватит и на детей её.
       – Нет-нет! – она отмахнулась. – Геночка, я так не могу. Я не могу еще и Нюсю вешать на твою шею. Тебе и так тяжело приходиться со мной – старухой…
       – Мама, Нюсю я переживу.
       – Нет. Даже слышать об этом не хочу! Ты думаешь, я бутылки собираю, экономя деньги? В конце концов, у меня и пенсия есть.
       Гена вытащил из кармана сигареты и нервно закурил. Что-то в маминой логике не укладывалось в его голове, ускользало и выкручивалось наизнанку. Может, все-таки маразм?..
       – Хорошо. Псину кормить надо – это я могу понять. Но зачем для этого в помоях лазить, если деньги есть? Что соседи скажут: «Дожилась… При живом сыне по мусорке лазит!» Ты этого ждешь?! 
       – А причем тут соседи? Я чужого не беру. Наоборот – экономить помогаю. Знаешь, сколько денег люди в помойку кидают… Вот раньше бы никому в голову не пришло целые бутылки выбрасывать. А теперь… Разжирели. Мешками еду выбрасывают, а пса покормить некому. Да их бы после войны за такое расстреляли…
       – Господи, мама. Когда она была, война-то! – он отшвырнул в сторону бычок.
       – Может и давно, но люди тогда добрее были, участливее… Я тебе вот что скажу. Если кто косо на меня и смотрит, так это потому, что у него душа пустая. Не может понять, что кто-то просто хочет помочь ближнему…      
       – Но люди… Люди, что скажут! – он кивнул в сторону окон. – Ты же не будешь каждому объяснять, что собираешь бутылки из благородства.
       – А мне уже давно все равно, что скажут люди. Кто им дал право меня судить? Они что, святые? Ты вокруг посмотри, что делается… А у меня Геночка только два судьи: совесть моя и Господь. Вот как они мне скажут, так я делать и буду. Это же моя жизнь!
       «А ведь действительно… Это её жизнь. Чего я лезу», – Гена взглянул на счастливую собачью морду, на благодарный взгляд влажных каштановых глаз. – «На меня так никто не смотрит». И так ему вдруг стало тошно от всей своей нудной правильности, от постоянной оглядки, от прилипучего «Что Люди Скажут», которое обвилось вокруг шеи змеиным клубком… «Это же моя жизнь!»    
       Он внимательно посмотрел на маму, будто впервые увидел:
       – Ладно, хочешь кормить собак, корми. Только, кроме бутылок, ничего не собирай. Пообещай!
      Нюська, словно понимая, подбежала и потерлась грязной мордой о Генины наутюженные колени. Эльвира Викторовна засветилась победной улыбкой:
      – Я знала, что ты меня поймешь.
       – Пообещай!
       – Обещаю-обещаю. Пойдем в дом, а то прохладно стало, – она на прощанье помахала рукой своей подопечной и зашла в подъезд. Гена вошел следом, даже не отряхнув запачканные брюки.
       С того дня Геннадий Мизин вздохнул полной грудью, завел собственное мнение по каждому поводу, стал носить галстук только на официальные мероприятия, мыть машину по погоде, а не по календарю, и собирать в пакет свои пустые бутылки, чтобы завезти их в воскресенье маме… И никогда так и не узнал, что летним вечером в глубине его души тихо умер Комплекс.

16.Очарованный ужин
Валентина Майдурова 2
ВСЕМ ВЛЮБЛЕННЫМ ПОСВЯЩАЮ
     ЭТУ МИНИАТЮРУ      

          – Ты куда вырядилась, подруга? Сегодня день  Святого Валентина, и мы без тебя не можем его достойно встретить и проводить.
         – Ой, девочки, меня сегодня пригласили на свидание!  Вот и открытка пришла, только от кого – не знаю. Приду  – расскажу. И, пряча от подруг глаза, она убежала на свое «девичье» свидание.
         Ресторанчик был небольшим и новым, но, видно, довольно модным, так как весь подъезд к нему был заставлен машинами. Она робко преодолела три ступени, небольшой коридор-гардеробную  и вступила в зал, святая-святых официальных и не очень приемов.
        – У Вас заказ? – подскочил вышколенный официант.
        – Да. Тут сказано на два места.
        Она протянула официанту пригласительную открытку.
        – Я провожу Вас.
        Она, слегка волнуясь, шла за официантом. Зал был уютный, стилизован под молдавскую каса-маре, было много столиков на двоих, в углу небольшая открытая сцена для музыкантов и перед нею свободное пространство, - вероятно, для желающих потанцевать.
        Она  незаметно вздохнула. Присела на отодвинутый официантом стул и на его немой вопрос тихо ответила:
           – Он задерживается.  Пока два фужера  шампанского и фрукты. Полностью накроете стол позже. Я скажу.
           – Обслужив эту странную посетительницу, официант умчался к другим  столам. Женщина сидела свободно,  с легкой улыбкой рассматривала зал, глаза отслеживали пары, занимающие столики, губы  что-то шептали, но так тихо, что самое изощренное ухо не могло бы разобрать ни слова.
         Чуть скрипнул отодвигаемый стул. А может ей просто показалось. Нет! Конечно, нет!
        – Добрый вечер, мой хороший – нежно проворковала она. – Я думала, ты не придешь.  Ведь прошло столько лет. Помнишь, однажды ты вообще забыл придти на свидание? Ах, да! Это было давно, в  дни нашей зеленой юности. Сейчас ты себе подобного не позволяешь?! Я рада за тебя.
          Влюбленными глазами она рассматривала сидящего напротив мужчину: его смуглое лицо, черные низкие брови, нависающие над угольно-черными глазами. Несколько тонковатые губы не портили общей картины, а как бы убеждали собеседника, что  этот человек умеет настаивать на своем. Маленькая ямочка на подбородке неожиданно смягчала суровое выражение лица. К тщательно выбритым щекам хотелось дотронуться ладошкой. И только тихий вздох выдал невозможность этого.
            С трудом отведя глаза от бесконечно любимого лица, она  с  мягкой улыбкой  тихонько сказала:
          – Давай за встречу  пригубим бокалы, как тогда в Большом театре, помнишь?  Ты тогда купил нам разных вкусностей, и мы впервые попробовали жульен. Ты помнишь? Ну что ты смеешься? Ну да, я так и осталась той чуть деревенской девчонкой. Я ужаснулась стоимости заказа, а ты засмеялся и сказал:
           – Ты не представляешь, как приятно тратить деньги на любимую женщину. А потом мы спустились вниз.  Ты сбежал быстрее меня, чтобы снизу еще раз посмотреть, как я схожу в своем вечернем наряде по ступеням, и ты назвал меня королевой, а я чуть не расплакалась от переполнявшего меня чувства любви и благодарности за подаренный вечер счастья, счастья быть с тобой.
        – Что? Ты говоришь я по-прежнему прелестна? Ты льстишь мне, мой  родной. От прелести осталось лишь  желание тебя поддразнивать и посмотреть, как грозно ты хмуришься.
        Она чуть дотронулась до бокала собеседника и пригубила шампанское. Мелодичный звон соприкоснувшихся бокалов тонкого богемского стекла совпал с первым аккордом скрипки.
          Она с нежностью смотрела на него. Пытливо,  чуть прищурив странно заблестевшие  глаза,  она смотрела на своего  любимого мужчину. Единственного и навсегда. Вспомнилось первое свидание  и его теплый шепот:  "Волосы твои, как лен ...  И я всю жизнь буду любить только тебя."
          Тихо вздохнув от нахлынувших воспоминаний, она вернулась в настоящее и с болью прошептала:
          - Тогда объясни мне  почему, почему ты так внезапно и так навсегда ушел?
          Привстав, она смахнула с его плеча невидимую пушинку и,  ласково проведя рукой по  рукаву пиджака, задержала свою ладонь на его пальцах. Они были холодны и чуть дрожали.
       – Волнуется, - с нежностью подумала она. Они молча разглядывали друг друга, отмечая  что-то новое, находя  знакомое, родное.
        Тихо пела-страдала скрипка, рассказывая, как им одиноко врозь и как еще не скоро они смогут быть вместе.
       – А ты помнишь? – засмеялась она, чтобы не расплакаться навзрыд. – А ты помнишь, как мы удирали с работы и бегали в лес  пошуршать осенней листвой и деревья играли с нами в прятки?
       - Да, мой родной. Я забыла тебе сказать. Я нашла для себя новое развлечение. Я начала писать. Ты смеешься? Ты не веришь, а ты  войди на проза.ру  и увидишь. Однажды я плакала по тебе и написала маленькую миниатюрку «Плачет осень». То не капли росы, то мои слезы скатывались  по стебелькам мокрых трав. Это от тоски по тебе, мой единственный.
        У меня появилось много друзей. Мне очень  нравятся несколько читателей. Не хмурься, не надо. Это мои виртуальные  друзья.  Один из них поделился со мной секретом, как они  через пиар-технологию помогли  избрать нашего Президента на второй срок.
         - Ну да, я согласна, что не очень поумнела со дня нашей последней встречи. Нет! Я знала, что есть такие технологии, что ими пользуются. Но что это будет претворяться в жизнь в нашей республике!? Я рада, что я тебя рассмешила.
         - Со своими произведениями я участвую в конкурсах. Пока я занимаю  места очень далекие от призовых, но я не огорчаюсь. Один из читателей даже написал, чтобы я ни на кого не обращала внимания  и писала, а благодарные читатели будут всегда.  Он в чем-то напоминает тебя. Он умеет удивительно слушать. Спокойно и внимательно. И ему не страшно, о чем-то сокровенном рассказывать. – Я верю, он умеет хранить тайны. Ты знаешь, у него такой же галстук, как у тебя? С такой же милой полоской.
         - Кто он? – Я не знаю. Где живет и работает? – Я не знаю. Да и разве это так важно?!   Понимаешь, милый, мне очень нужен собеседник. Ты не ревнуй меня.
          - Танцевать? Ты приглашаешь меня на танго? Нет, мы не будем  сегодня танцевать. Это не наше танго. Сегодня танго – битва  двух бесконечно сильных людей за право быть первым, это танец победителей, сильных, страстных, влюбленных только в себя. Это не танец, это борьба двух начал.
         А наше  танго, танго  наших времен –  бесконечно нежное, доверительное. Двое  танцевали  друг другу песнь любви, верности, стыдливой страсти.
         – Я вижу ты сник?  Почему?  Ты, наверное,  устал от моей болтовни? Уже поздно?  Тебе завтра рано вставать?  Ты проводишь меня?
         Положив на край стола плату за заказ и чаевые, она, осторожно обходя танцующих, пошла к выходу. Танцующие  пары невольно расступались перед этой  женщиной  с застывшим взглядом  и чуть искусственной улыбкой, что уверенно и мягко прокладывала путь кому-то, следовавшему рядом с нею.   Они чувствовали – их было двое, … но шла она одна.
          К опустевшему столику подошел официант. Ужин так и не был востребован, но оплачен. Два бокала практически не тронуты. Только из одного чуть пригубили.
          – Странная пара. Я его и не заметил. Ладно, солью в бутылку и продам еще раз какому-нибудь лоху. 
       – Это ты?  Как вечеринка?  Кто он?  Мы заждались!  Колись, подружка!
       – Девочки! Это был чудесный, очарованный ужин, полный воспоминаний и любви. Но я давно не танцевала и не пила так много шампанского, устала очень ...   Я завтра все расскажу.
         И только мокрая подушка знала правду, но молчала, как самая верная из подруг.

17.Спотыкач
Нелли Камерер
   
Анекдот помните:
«- Ваня, брось 62 копейки, на водку не хватает.
- Так ведь рассыплются...
- А ты их в трояк заверни!»?
В совхозном магазине охотников больше было на пиво, дешевле было. Особенно если бочковое. Тут очередь вставала с трёхлитровыми банками. Тут же рядом с пивной бочкой стояла бочка с килькой. Практично. Да и цена была смешная – 30 копеек за килограмм. Только всё это интересовало мужскую половину населения села.
Меня интересовали сладости, а конкретнее – халва. Она была в продаже всегда и стоила всего один рубль за килограмм. А поскольку денег у меня не было, то мечтать о чём-то более приличном, как, например, конфеты, не приходилось.
Мне было 10 лет. Я гостила у тётушки, молодой женщины с маленьким сынишкой, которая была временно одна, без мужа. Её супруга забрали служить в Армию. Тётушка коротала свои вечера одна или со своими родителями, с моими бабушкой и дедушкой.
Иногда из соседнего села приезжала её золовка, сестра мужа. Тогда они часами обсуждали золовкины обновки и тётушка делала заказы для себя, на случай, если золовка поедет в город, на базар.
Однажды по селу прошёл слух, что в магазин завезли вино, то ли болгарское, то ли венгерское. Тётушка откомандировала меня в магазин. Мне поручили купить бутылку вина. Вино я в своей жизни до сих пор никогда не покупала, поэтому тётушка волновалась.
Сначала надо было решить вопрос, сколько дать мне денег. Тётушка точно знала, что (вспомним анекдот про водку) мне понадобится 80 копеек, вот только в какую бумажку заворачивать эту мелочь надо, она не была уверена. Наконец, она решила, что рубля два мне хватит, и поручила мне купить на один рубль 80 копеек вино, а на оставшиеся 20 копеек разрешила купить мне двести граммов халвы для меня. Я была довольна такой сделкой и собралась в путь.
Тётушка ещё раз проинструктировала меня, как выглядит бутылка и как она называется.
- Вот как идти будешь, говорила она, и вдруг споткнёшся, так сразу и вспомнишь название: «СПОТЫКАЧ»
И я пошла. Тётушкино волнение передалось мне и я последующие полчаса шла по пыльной деревенской дороге в центр, к магазину и переживала, как бы не забыть название. Я ни разу так и не споткнулась, но название не забыла и поэтому уверенно зашла в магазин и сразу обратилась к продавщице:
- Мне вино «Спотыкач» и двести граммов халвы.
И отдаю ей два рубля.
Продавщица меня внимательно оглядела с головы до ног и говорит:
- Деточка, у тебя не хватит денег.
- Но тётя сказала, что вино стоит один рубль и восемьдесят копеек.
- Она ошиблась. Вино стоит два рубля 80 копеек. Нужен ещё один рубль.
Я задумалась. Что же делать? Вина я купить не могу, не хватит денег. Могу купить халву, но как это будет выглядеть, если я приду к тёте с халвой, но без вина? С другой стороны, она мне разрешила купить халву. И я сказала:
- Дайте мне тогда халвы на 20 копеек.

Продавщица отвесила мне двести граммов халвы и завернула её для меня в бумажный кулёк. И дала мне сдачи - один рубль 80 копеек.
Я тщательно завернула 80 копеек в рублёвую бумажку, чтобы, не дай бог, не потерять по дороге, и пошла домой.
Ещё через полчаса я объясняла тётушке, почему я купила только халву. И протянула ей кулёк с халвой, чувствуя себя очень неловко:
- Хотите? Угощайтесь!
- Кушай, кушай! Я же тебе разрешила купить халву...

18.Фантик от конфеты
Мария Орфанудаки
Сегодня ты внезапно мне вспомнился. Так странно и неожиданно. Я запретила себе о тебе думать.  Выкинула  из своих мыслей  небрежно, как пустой фантик от съеденной вкусной шоколадной конфеты.  Мой мальчик,  я забыла о тебе, втайне гордясь собой. Еще бы, ведь я успела тебя опередить.  Ушла  первой, не прощаясь и ничего не объясняя. Зачем? Что было между нами?  Интрижка, небольшое романтическое приключение, не более того.   Два взрослых человека, уступивших желанию своей плоти. Грех? Да, но такой сладкий…
У тебя было много женщин.  Я это знала, чувствовала. И воспринимала это, как должное. Разве можно ревновать к Солнцу? Ну, разве только самую малость. 
Солнце  ведь такое огромное. Света и тепла хватит на многих. Батарея центрального отопления  для избранных - твоих друзей. Тех, кто тебя знал и помнил, не в силах забыть.  Мотыльки, летящие на свет свечи часто бывают неосторожны. Очарованные  вкрадчивым пляшущим язычком огня, они забывают, что тот опасен и безжалостен. Он только притворяется робким и беззащитным.  Это такая игра, в которой  доверчивые мотыльки теряют свои нарядные крылышки.
А дуть на ожоги, потом будет некому.   Обгоревшие крылышки заживают долго,  а душа почти никогда. Не ведомо мотылькам, что тебе доставляет удовольствие их коллекционировать.  Восхищаться своей очередной редкостной находкой.  Сколько уже экземпляров насчитывает твоя коллекция? Десять, двадцать или еще больше? Некоторые  умные мотыльки улетали от тебя сами, понимая, чем грозил им огонь твоей свечи.  Всякий раз, когда очередным крылышкам удавалось спастись, ты испытывал боль. Тебе было страшно. Огонь не получив  новой пищи, мог потухнуть. Охотник оставался  без добычи.
Я сказала себе: «Улетай, иначе  ты останешься без крыльев.  Без них, ты не сможешь подняться в небо, облететь землю».
 А как жить без полета? Половинкой себя, оплакивая вторую, утраченную? Кому я признаюсь, что долгие двадцать лет  хотела подлететь к твоему огню?
А  лукавый  огонек ласково шептал мне вслед: «Вернись, я не причиню тебе никакого вреда. Я  позабочусь о тебе, согрев тебя своим теплом. Не верь слухам, что распускают обо мне другие мотыльки. В них говорит ревность. Каждый из них хотел в свое время остаться со мной навсегда.  Но я прогнал всех прочь, оберегая место около себя лишь для одной тебя.  Зачем строить планы на будущее, когда есть настоящее? Этот момент, в котором находимся я и ты. Я доставлю тебе огромное удовольствие. Тебе будет хорошо со мной. Обещаю».
Я спустилась на землю, сняв с себя крылья. Небо – это прекрасно. Солнце, свежий ветер, свобода. Земля – дом родной. И одно неотделимо от другого. Земля – небо, крылья – жабры. Без крыльев я становлюсь обычной земной женщиной, которой хочется ласки и нежности. Не от любого огня, а от огня твоего: « Нет, это не ты меня позвал, а я сама к тебе пришла. Это мой выбор, мое право провести с тобой эту ночь. Одну, две… сколько получится.  И каждая из них будет для меня единственной и  неповторимой. Я позволю ненадолго иллюзии  заглушить  трезвый голос моего разума. Пожалуйста, обними меня и я забуду обо всем до утра. Я знаю мир, где существуем только мы вдвоем, а еще море, солнце, синее небо, птицы, ласковый  шепот ветра, высоченные корабельные сосны  и  вся Вселенная, в  раскинутом гамаке которой мы покачиваемся, разбросав широко в стороны руки и ноги, и считая звезды.  А завтра каждый из нас уйдет в свою жизнь, в свой параллельный мир, будет строить свое будущее, в котором нет места другому. Но сегодняшней ночью мы станем целым, пусть и на короткий миг».
- И уйду, моя тетка - королева Киликийская  давно меня к себе зовет. Буду у нее жить в тепле и в довольстве. А вас больше знать не желаю!- кричала я тебе, играющего моего батюшку – царя двадцать лет тому назад в школьной постановке сказки Шварца «Горе-злосчастье». Добрая и взбалмошная принцесса Анфиска, втайне от всех влюбленная в своего царственного отца. Грех,  то какой! Кровосмешение недопустимо! Отыграв в  получасовом спектакле, ты забыл о моем существовании на долгие годы. Это я о тебе всегда помнила. Но теперь это уже не важно. Ты рядом, я могу обнять тебя. Заглянуть в твои глаза. Почувствовать прикосновение твоих губ к моим. Время замерло, остановилось. Не было прошлого. Будущее не настанет никогда. Есть только мы и настоящее, переходящее в вечность. Мы были, мы есть, мы будем всегда. И в этот миг, и тогда, когда ты уйдешь от меня. Улетишь назад в свою южную маленькую страну, которая никогда не станет твоей родиной. Я останусь в тебе навсегда, хочешь ты этого или нет.
Мы идем с тобой по набережной Невы, взявшись за руки и прошедших  двадцати лет словно бы и не было. Взрослые? Нет, дети в пионерских галстуках и в школьной форме. Высокомерный смуглый кучерявый  мальчик и робкая молчаливая девочка,  вся в конопушках. Солнышко обкакало. Царь – батюшка и принцесса Анфиса -  это мы.
- Не грусти, мы еще встретимся перед моим отлетом. У нас есть еще неделя в запасе,- утешаешь меня ты.
Всего неделя?- пугаюсь я.
Ты обещаешь мне позвонить на днях и договориться о  нашей встрече. Слава богу, я смогу еще какое-то время побыть с тобой, покачаться в гамаке Вселенной.
Первой звоню тебе я, не выдержав твоего молчания.
-Мы встретится еще?- волнуясь, спрашиваю тебя я.
-Нет, спокойно отвечаешь ты, - я изменил свои планы. Ни с кем не хочу встречаться, решил побыть оставшиеся несколько дней перед своим отлетом один.
Ты замолкаешь . Затянувшееся молчание становится невыносимым. Я не знаю, что мне сказать. Краснею, бледнею. Стискиваю в руке трубку, словно она в чем то виновата.
-Ну что, пока?- судорожно выдавливаю я из себя.
- Да, пока,- беспечно и легко соглашаешься ты и вешаешь трубку. Финал.
Охота на мотыльков завершена. Охотник пакует чемодан, собираясь отбыть на чужбину, которая  никогда не станет  его домом.
Я вытираю выступившие злые слезы  и натягиваю крылья. Ничего, что порядком обгорели. Степень ожога? Вторая, нет, скорее третья. С этим не умирают, но  заживать будет долго. Я справлюсь. Я смогу.
А разве что то было? Это не ты меня позвал, а я сама к тебе пришла добровольно. Так на что же мне пенять? Всего лишь интрижка, небольшое любовное приключение, не более того. Мой мальчик, не льсти себе. Не ты охотник, а я…
Я выкинула  тебя из своих мыслей небрежно, как пустой фантик от съеденной вкусной шоколадной конфеты. Съела и забыла. Со мной так часто бывает.  Тогда почему же я так внезапно вспомнила сегодня о тебе?

19.Город уродов
Рина Волошина
-  Мам! А Мам! А почему у дядьки нет ноги?
- Тише!
- Ну почему? –  щекастый пацан, лет пяти, донимая мать, уставился на вышедшего из кабинета мужчину на костылях.
Мать молча дернула сына за руку и он замолчал. Ему было скучно. Постояв немного, он обвел взглядом коридор и заметил сидящего в инвалидной коляске молодого  мужчину.
Правая половина лица его была обожжена, а левую пересекал огромный багровый шрам. Кисти его рук тоже были покрыты мелкими, видно недавно зажившими, рубцами.
Молодой человек нервно теребил в руках пластиковую папку с документами. Две сердобольные бабульки предложили ему пройти без очереди, но он вежливо отказался.
- Мам! А мам! А почему дядька в коляске сидит? Он что, ходить не может?
- Тише – повторила полушепотом женщина. – Во-первых: неприлично орать в общественном месте. Во- вторых: сколько раз я тебе говорила: не дядька,а  мужчина. А в-третьих: он, наверное, военный, выполнял долг и пострадал.
-Ух ты! – мальчишке стало интересно.- А можно, я пойду, познакомлюсь?
 И не дожидаясь разрешения матери смело направился к мужчине.
Подойдя к нему, протянул руку и сказал:
- Привет. Я Антон! А тебя как зовут?
Мужчина опешил. Потом улыбнулся. Заулыбалась и очередь.
- Антоша, не приставай к людям – строго сказала его мама.
- Ничего, он не мешает – заступился за нового знакомого молодой человек. И что то начал рассказывать пацаненку.
Потом вдвоем они направились к окну в конце коридора.
Навстречу им шли две девушки. Две куклы, Две красавицы.
 Молодой человек проезжая улыбнулся, глядя на них.
 Одна из девушек, брезгливо скривив лицо и передернув плечами, что-то сказала своей подруге.
Став в очередь они продолжили свой разговор.
- Знаешь – сказала «брезгливая», – если бы мать не заставила, я бы сюда никогда не пошла. А так деду нужна какая-то справка. Вот и пришлось. Ты видела, как этот урод посмотрел на меня? Фу. Противно.
- Я тоже не люблю на этих смотреть – ответила подруга.
Я сначала не поняла смысл ее слов, но потом до меня дошло, что «эти» - это инвалиды. Я подняла голову и увидела, что мужчина, стоящий впереди меня, тоже ставший случайным слушателем, внимательно смотрит на девчонок.
-  У меня дед без ноги - продолжала «брезгливая». - Так я боюсь к нему прикасаться, чтобы и со мной такое не случилось. Жутко. Прямо все внутри сжимается. Мать орет, но мне по фигу. Смотрю я на всех этих безруких, безногих, ну, уродов всяких, и думаю: построили бы для них отдельный город, со всеми удобствами и пусть там живут вдали от нормальных людей. А то…
 Тут мужчина (спасибо ему, опередил меня) не выдержал и сказал:
- Да, Это было бы просто замечательно, если бы построили такой город. И отправляли туда на жительство уродов. Моральных уродов, как вы. Вам, двоим дурам, лет по семнадцать, наверное, а мозгов у вас нет. К деду своему ты не притрагиваешься – боишься, что нога отвалится? Интересно, а дед тебя на руки не боялся брать, когда ты родилась? Он не думал, что руки отвалятся? Ведь ты была маленькая, страшная и сморщенная.  Или тот парень – он кивнул в сторону, сидящего в коляске, возле окна, молодого человека. – Он, когда спасал из огня ребенка, думал, что окажется в таком положении? Или он меньше вашего любит жизнь? Эх вы…
Договорить ему не дала девушка, вихрем влетевшая в коридор. Она подбежала к молодому человеку, наклонившись поцеловала его и попрощавшись с мальчишкой, что-то весело рассказывая друг другу они направились к выходу.
-Ну, что, видали?! - сказал мужчина.
Две куклы, пристыженные, не найдя что ответить, вышли из очереди и скрылись за поворотом в конце коридора…

20.Атака Маршалла
Петрович Владимир
- Сходил бы на собрание, что ли, - крикнула жена из кухни, - все равно ничего не делаешь!
- А сама, не можешь? Ты же любишь на собрания ходить.
Жена шутку оценила и среагировала мгновенно:
- Хорошо. А ты ужин готовь.
Альтернативы не было. Пришлось свертывать, запоминать позицию, хотя дебют вроде бы сложился для меня обнадеживающе, и выключать компьютер.
- На площадке пятого этажа. В 17- 00. Что-то судьбоносное для нашего подъезда. – Жена атаковала мощно, стремительно, не оставляя шансов даже на ничью, - Кнопка пятого не работает, поднимешься на шестой и спустишься по лестнице. Потом не забудь хлеба купить. Черного ни крошки!
На площадке стояли двое. Явно не наши. Их в нашем подъезде я не встречал.
- Здравствуйте, собрание здесь будет?
- И вам здоровья! – отозвался высокий, стройный. Второй - румяный, кудрявый, почти мальчик – отрешенно потягивал пиво и только головой кивнул.
- Здесь-то, здесь. Только уже закончилось. Не поняли нас ваши жильцы. Не захотели избранными быть.
- Куда избранными? – удивился я.
- Куда - куда. В Рай конечно, - вступил кудрявый с пивом.
- Как в рай? В райком? Так у нас и райкомов уже лет двадцать нет.
- При чем тут райком, вам же сказали русским языком: «В Рай». Вы же – христианин? Так чего же спрашиваете. Рай – он один для всех. И не радуйтесь, «отделался!»,  вас же жена еще и за хлебом послала. Забыли: «черного ни крошки!». А партию вы все равно проиграли…
Я уже спустился на половину пролета, когда эти слова меня остановили:
- Ну да, много вы понимаете! У меня первый разряд, и атаку Маршалла я играю уже лет десять…
- Да, что ты с ним играть собираешься? – снова вступил высокий, - он всего-то лет …дцать, как расставлять научился. Так мы вообще никого не найдем. А что Он нам скажет? Взгляд высокого взлетел, и уперся в затянутую паутиной перегоревшую лампочку
- Акцию проводим, - стал объяснять румяный.- Вот вы хотите прожить сто лет?
Я не успел ответить, как высокий дополнил товарища:
- И научиться играть в шахматы…
- Да, я… - но высокий и рта не дал раскрыть:
- Ну, что «вы»? Я, Я, Я!? Вы играете в «Испанке» атаку Маршалла? Когда сам Маршалл проиграл Рафаилу, - он кивнул на приятеля, - своей атакой двадцать семь партий подряд. И когда сам Маршалл, правда, после драки (горяч был гроссмейстер!) согласился, что уже после хода 8. ...d7-d5 позиция черных проиграна! Что вы пытаетесь доказать Рафаилу, который даже с Ним однажды сделал ничью! – палец высокого уперся в перегоревшую лампочку.
- С Ним, это с Нимцовичем? – удивился я.
- С каким Нимцовичем? Арона тогда и в проекте не было… Тогда еще и шахмат не было. Шатрандж. Я же говорю: «С Ним!», - палец «высокого» снова уперся в перегоревшую лампочку.
- А! Понятно! – хотя мне ничего понятно как раз не было.
- Да ничего вы не поняли, - Рафаил, поучи, пожалуйста, этого пижона.
- Ну, если только на пиво, - предложил Рафаил. - Согласны?
- Согласен, только я пиво не пью…
- Да вам и не придется, - его самоуверенность раздражала, - ваш ход.
Я ничуть не удивился, когда на подоконнике рядом с недопитой бутылкой пива оказались мои старые шахматы. Они! Даже голова у черной лошади отсутствовала. Стояла именно та позиция, которая была до выключения компьютера.
После того, как я слил семь партий подряд (причем кудрявый все время издевательски-милостиво предлагал: «да вы переходите, не стесняйтесь, я за это пива не беру…») я понял, что у Каспарова или Крамника, пожалуй, выиграть проще, и заторопился:
- Ну, спасибо, за игру. Мне же еще за хлебом надо…
- Да, не спешите. У нас еще есть время… Да и у вас тоже.
Мельком взглянул на часы и удивился.  На них по-прежнему было две минуты шестого. Высокий заметил:
- Отстают. На пять минут. Сейчас семь минут шестого. Поправьте. На работу завтра опоздаете…
Поправлять часы я не стал. Из принципа (высокий только ухмыльнулся). Я достал «стольник» и сконфузился: больше с собой не было, жена дала только на хлеб.
- Да не ройтесь по карманам, - остановил кудрявый, - вполне хватит.
- Ему все равно пиво не продают, - усмехнулся высокий, - молодо уж больно выглядит, хотя мы ровесники.
- А как же, - я не успел задать вопрос, как высокий ответил:
- Друзья спасают… Ну, так что, подписывать будем?
- Что подписывать? – я уже понял, что «стольником» не отделаюсь.
- Как что? Договор.
Высокий развернул оказавшийся у него ослепительно белый лист, который тут же покрылся каллиграфически четко выписанными буквами:
«Мы (подпись, печать) обязуемся:
1. Сделать вас (ФИО) мастером;
2. Спасать и сохранять вас ровно до наступления указанной ниже даты.
Вы (подпись, печать) обязуетесь:
1. Не играть с сего дня контратаку Маршалла в Испанской партии;
2. Не высказывать никаких претензий к нам до наступления указанной ниже даты.
Договор действителен
с … по 09.06. 2043 (7551)г.» – читайте сами.
- Я уже прочитал. Только у меня ни ручки, ни печати нет. Да и вообще как-то…
- Что «как-то?» Вы хотите стать мастером? Хотите прожить сто лет? – напирал высокий, - Рафаил, ты же дока в этих вещах, есть у него шансы стать мастером и дожить до ста?
Рафаил сделал глоток, (бутылка у него казалась неиссякаемой):
- Мастером-то вполне. Может и выше… А до ста лет – никаких! Сердечко пошаливает… Сосуды… Атеросклероз… Позвоночник, опять же… Спорт, так сказать, укрепил… Борьба… Это только шахматы на здоровье не влияют. Умнее вы, извините, не стали. Но лет семь - десять проскрипите.
- И все!? – не знаю почему, но Рафаилу я верил.
- Ну, если хотите, могу уточнить…
- Нет, спасибо, не надо!
- Ну, так что, будем подписывать или как? – это опять высокий.
- Господи, как-то все это неожиданно… А почему бы вам в 108 квартиру не обратиться?
- К Ольге Степановне? Так ей 98! Боится мы у нее год, а то и два отнимем. Надеется до 102, как и ее матушка, дотянуть. Невестка уговаривала, а она в ответ: «Ты только моей смерти и ждешь». Тут невестке впору самой «страховаться». Ну, так что? Подписываете?
- Кровью? – испугался я.
- Какой кровью? - удивился высокий, - Рафаил, хотя и врач, по первой специальности, крови не выносит. Вот вам ручка. «Паркер»! Можете не возвращать. Ах, печать! Да вы просто палец большой вот сюда приложите. Спасибо!

Я смотрел, как на проявившемся отпечатке моего пальца появляется слово «Петрович» и недоумевал: «Где же они меня надурили и в чем?» Если дело в «стольнике» - такой «спектакль» стоит не меньше. А! «Паркер»!
- Да, не ворованный, не волнуйтесь, - успокоил высокий. Мы же объясняли – акция. А вы наш первый… - высокий защелкал пальцами, подбирая слово.
- Пациент, - добавил Рафаил, - «страдающий», на латыни…
И оба исчезли. Растаяли. Только рука Рафаила некоторое время еще помахивала, прощаясь, из полумрака лестничной площадки.
В понедельник я каким-то чудом проскочил проходную. Хотя опаздывал на целых семь минут. (Часы так и забыл поправить.) На этом чудеса кончились. Оставалось прошмыгнуть мимо кабинета начальника лаборатории за свой стол и … Но вот «и…» как раз не получилось.
- Зайди. Приказ тут на тебя лежит, - не здороваясь, крикнул начальник, - ознакомься, подпиши.
- А что я? Я – ничего. Проходную вовремя. КУКу перенес на следующий месяц. Опять месячник борьбы с …? Или за…?
- Да, ты читай, читай и расписывайся…
- А почему я должен расписываться? В сборочный цех… Переводом… Да я там же ничего не смыслю… Какой только дурак такой приказ выпустил? Сегодня не 1-ое апреля?
- Дурак? Посмотри, кем приказ подписан. Им! – палец начальника взметнулся к потолочному вентилятору, - вы хотите спокойно доработать до пенсии? – переходя на «вы», спросил начальник.
Его интонации мне кого-то жутко напоминали. Я уже не слушал его:
- … перестройка… сокращение… разнарядка… начальников… ведущих… сохранить кадры… оклад пониже… премиальные …
- Кем же меня переводят? – еле успел вставить я в его скороговорку. Хотя ответ мне был уже известен…
- Мастером… Старшим мастером… С условием…
Условие я уже не слышал. Все поплыло. Начальник лаборатории уступил место нашему цеховому врачу, та, растворившись, - Рафаилу и его приятелю, который, что-то бормоча про атаку Маршалла и форс-мажорные обстоятельства, исправлял моим «Паркером» какие-то цифры в нашем договоре.
Что же, видно и ангелы не без греха…
Шатрандж – предшественник шахмат;
КУКа – контрольная учетная карточка; отчетный документ.
Рафаил – Архангел, целитель, имя халдейского происхождения – «Бог исцелил»;
Высокий – Архангел Михаил, величайший во всех трех религиях, имя с халдейского – «Тот, кто как Бог»


21.Шалунишка
Анна Эккель
     Каждый раз, как Ольга подходила к стеклянной витрине,у неё заходилось сердце от нежности и желания. Ей безумно хотелось подержать в руках это невероятно красивое животное. Здесь в клетке из стекла, в большом зоомагазине, вот который день жил щеночек карликового шпица. Он был белоснежным и пушистым с острой, как у лисички мордочкой и маленькими ушками. Это очарование напоминало собой крохотное облачко – дунь и улетит Ольга давно жила серо и одиноко. Она уже забыла, что можно о чем-то так сильно мечтать, чтобы где-то внутри всё время ёкало, и мысли, как по кругу, возвращались к предмету желания.
Сначала их было четверо, но троих сразу же купили из-за удачного рыжего окраса, а вот Шалунишка задержался. Возможные хозяева очень живописно представляли себе ежедневную «радость» мытья этого белоснежного чуда после каждой прогулки. Жалко времени и денег. Хотелось чего-нибудь бесхлопотного.
Шло время, щенки менялись,  покидая временное пристанище, а белый малыш так и жил за своей  витриной.  У Ольги каждый раз обрывалось сердце при входе в магазин – она боялась, что однажды не увидит  свою неисполнимую мечту. Шалунишка уже узнавал  и при виде её начинал лапками копать стекло, чтобы сломать последнюю преграду между ними. Продавец, который отвечал за продажу щенков, однажды пожалев чувства бедной женщины, нарушая правила, дал подержать пёсика на руках, который тотчас воспользовался моментом и стал лизать её лицо. И случилось то чудо, о котором знают все любители животных, между ними появилась невидимая энергетическая связь.Ольга перестала спать, начала плакать по ночам. Вам когда-нибудь хотелось чего-то до дрожи, до слёз при мысли о предмете своего вожделения?  Вы когда-нибудь плакали от невозможности исполнения вашего желания?
Она поняла, что без Шалунишки не сможет жить, но также она понимала и  нереальность исполнения своего желания. Надо найти деньги, но где? Зарплата крохотная, а стоимость щенка была баснословная, так как он породистый. Продавец пообещал сбавить цену на пять тысяч, но это мизер. Чувства обострились. Понимала, что времени остается все меньше и меньше и она может не успеть. Ольга все время думала и проигрывала в уме всевозможные варианты, но ничего не получалось.
     Настала суббота. Проснувшись, Ольга поняла – сегодня решится всё. Нарыдавшись вдоволь от бессилия получить мечту, она собралась и пошла по запланированному маршруту. Сначала в Сбербанк оплатить платежи, а потом последний раз взглянуть на Шалунишку.
Милая девушка в окне Сбербанка, сдавая сдачу, задала дежурный вопрос:
- Может быть, купите лотерейный билетик?
Вдруг появилась непоколебимая уверенность, что непременно надо купить билет. Ольга молча кивнула головой и перед ней легли три билетика с изображением собак. На одном из них был белый шпиц. Она, конечно же, выбрала его и начала медленно стирать защитную пленку. И вот появляется первая цифра – пятьдесят тысяч, стирает дальше – ещё пятьдесят. Ольга закричала. Около неё стал собираться народ. Она застыла, не могла заставить себя открыть последнюю. Вокруг все начали нервничать и требовать, чтобы она скорее решила вопрос «пан или пропал»? Её движения стали как в замедленной съёмке, вверх-вниз. Вот появляется первая цифра, и она пятёрка, вверх-вниз – ноль, ещё ноль...
Когда полностью открылось последнее число, все вокруг закричали «ура», а Ольга от понимания случившегося упала без чувств. Она не бежала, а летела, сжимая в руке деньги.  Когда ворвалась в помещение магазина, то сразу же увидала клетку Шалунишки. Но она была пустой, и на дверце табличка «Продано».
Ольга медленно, не веря своим глазам, подошла ближе, чтобы не ошибиться, и потрогала рукой табличку. Ноги подогнулись и она опустилась на пол. Плакать не было сил. Её всю трясло. Опоздала! Посмотрела на деньги, теперь они ей  были не нужны. Зачем?
Вдруг перед глазами мелькнуло что-то белое. Она сразу и не поняла, от слёз всё расплывалось радугой. Её щеки коснулось что-то мягкое и пушистое. Шалунишка, радостно повизгивая, лизался. Откуда он? Что случилось? Потом выяснилось, что накануне кто-то заинтересовался щенком и продавец, жалея Ольгу, пошел на обман, сказал, что песик уже продан и завтра его забирают, поэтому и спрятал.
  Иногда сбываются самые нереальные мечты, если они угодны Богу.


22.Лики любви
Веранадежда
Ступени, градации, лики любви ...Они очень разные солнца лучи....Вот этот земною сверкает искрою ....В нем радость и слезы, и ревность порою ...Вот Искрится страсть алым цветом восхода...И горечь забвенья в душе от ухода ...Земная любовь - преходящее чувство....Не удержать, как бы нибыло грустно ....А вот луч божественным светом играет....Он в сердце живущий, не умирает....В веках и эпохах в душе пробуждая....Любовный исток вечносущего рая....Животворяще дарующий свет и тепло ....В нем дышится вольно, легко и светло....В нем радость без боли, без страха любовь ...Как феникс нетленна и юная вновь ....Свежа без забвенья, святая святых ....Других измерений в пространствах иных....Она не подвластна забвенью земному.... Она жизни суть и взята за основу...Цементом связующим грани миров...Величьем сияет святая любовь…


23.Бог под боком
Просто Фраы
В одном из множества парков крупного мегаполиса несколько столетий назад был построен православный храм. Сегодня он смотрелся величественно, и немного жутковато. Неожиданно, на пороге храма, появился молодой паренёк, в серой затёртой майке и штанах цвета хаки. Своим появлением он, казалось, нарушил столетнюю тишину и покой, которые царили здесь еще минуту назад. Подойдя к вратам храма, паренёк перекрестился, и став на колени  сложил руки в молитве. Спустя какое-то время он открыл глаза, и вновь перекрестившись, поднялся.

-Стой! Тебе сюда нельзя.

Вход юноше преградила милейшего вида бабуля, торговавшая крестиками, свечками и прочей атрибутикой.

-Почему, бабушка? Как нельзя?
-Нельзя говорю, ты без крестика!
-Неужели, чтобы поговорить с Богом, крестик нужен?
-А то, ты как думал. Не услышит тебя Бог, коли не крещёный.
-Так ведь крестили меня, бабушка, только крестик я свой потерял, позволь войти.
-Нет, не впущу, говорю.
-Давайте я у вас крестик куплю, какие у вас цены?
-Ишь, чего захотел, вера не продаётся! Не продам, иди отсюда, богохульник!

Спустя мгновение на пороге храма появилась женщина лет сорока. Одета она была в черное пальто, а глаза закрывали солнцезащитные очки. Весила, казалось килограмм сто-двадцать, не меньше. На шее, вместо крестика было роскошное   жемчужное ожерелье, которое, казалось, пережимает ей горло,  а пальцы украшали золотые перстни, впивавшиеся в пухлое тело. Подойдя к воротам храма, она толстыми ручонками попыталась изобразить жест, которым люди крестятся, но это скорее походило на подачку. Бабуля, которая до этого вела громкий спор с юношей, мгновенно утихла.

-Добрый день, Ирина Сергеевна. Рады вашему визиту. – Низко уклонившись, вымолвила старушка испуганным голосом.

-Что здесь происходит, почему столько шума в нашем храме?
- Да вот, очередной бродяга внутрь просится. Говорит что верующий.

-Простите меня, - поклонившись, промолвил парень, – я опаздываю на поезд. Поставьте за меня свечечку.

Юноша протянул руку с маленькой свечой.

-За мир во всём мире, я знаю, вас пустят.

Дама, от удивления приподняв брови, взглянула на паренька поверх солнцезащитных очков, однако всё же взяла свечу.

-Спасибо, храни вас Бог.

Молодой паренёк вышел за врата храма, и ещё раз перекрестился. Спустя мгновение его уже не было видно.

-На, выкинешь, - ткнула старушке свечу дама в черном, - у меня времени нет.

Всё бы ничего, ведь за день здесь бывает много бездомных. Однако, спустя пару дней, в одной из  местных газет был напечатан портрет того самого юноши. Надпись над статьей гласила: «Отряд миротворцев, прибывших в Чечню из разных стран Европы,  для оказания помощи раненым и нуждающимся, подвергся нападению боевиков. К сожалению, все двадцать три героя  были убиты. Помним, любим, скорбим…».


24.Потому, что я очень люблю свою мамочку
Александр Мецгер
Долгие дни в окне второго этажа виднелось одинокое детское лицо. Кто этот задумчивый мальчик и почему он целыми днями не отходит от окна? Никто не задавался этим вопросом.
А мальчуган, сидя в инвалидной коляске, все смотрел с надеждой на улицу, и мысли его были совсем не детскими.
 " Наверное, все любят своих мам, но я – особенно... Не потому, что я ещё ребенок - ведь мне уже шесть. И не потому, что она самая добрая и красивая.  А потому, что кроме любви, я ничем не могу отблагодарить её. Мама мне рассказывала про деда Мороза - что в Новый год он исполняет любые желания. Если бы я мог, я бы попросил его сделать мою маму счастливой!
Целыми днями, пока моя мама на работе, я смотрю в окно на детей и представляю, как  бегаю вместе с ними. Нет, я не завидую им. Я верю, что когда-нибудь, произойдёт чудо - я буду бегать, как они. Ведь, если верить в чудо, то оно обязательно произойдет! Так говорит моя мама и начинает плакать. В такие минуты я чувствую себя виноватым. Может, потому, что я недостаточно люблю свою маму, чудо и не происходит?
Вечерами мама учит меня писать. Первое предложение, которое я напишу, будет: "Мамочка, я тебя люблю!"
А ещё к нам приходит соседка -  помогает маме следить за мной днем, когда она на работе. Соседка -  очень добрая женщина, всё время жалеет маму и повторяет: " Бедный, калека, лучше бы тебя прибрал Господь!". Я не понимаю, что она имеет в виду, но, наверное, желает мне добра. Ведь она любит мою маму, сочувствует ей, и не раз мне говорила, что я - как камень на шее, что если бы не я, мама бы давно устроила свою жизнь и была счастливой.
Я стараюсь никому не причинять  неудобств, соседке тоже. Чего бы мне ни хотелось, не показываю вида. Терплю, пока не придёт мама. Я не говорю ей, что соседка не кормит меня обедом, как обещала, а забирает еду с собой. Оставляет мне только воду. Я не обижаюсь. Мама рассказывала, что у соседки в квартире живёт много кошек. Их тоже надо кормить. На улицу она меня не вывозит – я все-таки слишком много ем… тяжелый очень.  Поэтому я целыми днями сижу у окна. Как будто гуляю… Мне так стыдно, что я взрослым доставляю столько хлопот! Чтобы мама не беспокоилась,я только улыбаюсь.
Больше всего на свете я люблю праздники. В такие дни мама не уходит на работу и покупает мне всякие вкусности. И, хотя половину конфет потом забирает соседка, мне хватает.
Скоро Новый год и я попросил соседку помочь мне сделать подарок маме. Она посоветовала попросить у тебя помощи, дед Мороз. Для этого и нужно-то только открыть окно и дождаться тебя. И ты сделаешь подарок моей маме, от которого она станет счастливой. Соседка помогла мне открыть окно – сам я не могу… коляска. У окна холодно. Я очень замерз, но я обязательно тебя дождусь, дедушка Мороз! ".

…Начинало темнеть, когда к заснеженному подъезду подъехала «Скорая». Шум в подъезде привлёк внимание соседей. Любопытство оказалось сильнее мороза, и они вышли на улицу. По лестнице спускались санитары с носилками, на которых лежало безжизненное тело ребёнка. Следом шла молодая женщина. Её рыдания могли разорвать сердце любого человека, но, видимо, это не касалось пожилой женщины с сигаретой, спускающейся вслед за санитарами.
- Что случилось?- стали приставать к ней с расспросами соседи.
- Обычная история,- пожала плечами женщина,- понарожают детей, а следить не хотят. Да и ребёнок не сахар, балованный. Открыл окно и просидел весь день возле него.
- А вы откуда знаете?- спросил кто-то.
- А я соседка.

…Две недели мальчик находился между жизнью и смертью. Казалось, что шансов у него нет, но в ночь с тринадцатого на четырнадцатое января произошло чудо.

"Дорогой дедушка Мороз, спасибо тебе! Когда я открыл глаза, то увидел счастливое мамино лицо. Теперь я верю, что ты есть на самом деле! Когда я спал, ко мне приходила очень добрая женщина. Она гладила меня по голове и говорила, что всё будет хорошо, что Господь не оставит меня. Сегодня ночью она мне сказала, что я уже выздоровел и могу ходить. Ночью я попробую… обязательно попробую!".

По полуосвещённому больничному коридору, держась за стенку, неуверенно двигался худенький мальчик. На его лице сияла радостная улыбка, а губы шептали:
" Мамочка, я так тебя люблю!".


25.Рождественская история
Елена Свит
            Здравствуй, мой мальчик, садись поудобней ...  Я расскажу тебе новую историю – ведь,  именно за этим ты пришел сюда ? Мои истории похожи на сказки и в них можно не верить...но клянусь тебе, что все, рассказанное мной - чистая правда...   
            Эта история произошла  в канун Рождества. В то самое время, когда в каждом доме   наряжают рождественскую ель, отмывают все, что отмывается от наслоений прошлогодней грязи и строят планы, как провести праздник наиболее весело . Многие забыли, а кто-то вообще не знал, что  шуметь и веселиться в Рождество - вообще грешно. И встретить его лучше за совместной молитвой, перед тихой семейной трапезой. И ровно в полночь – лучше обратить взор к небу и постараться разглядеть там крылья своего Ангела. Он обязательно ТАМ ...Надо только суметь  увидеть....
             В маленьком городке, на берегу  небольшой реки жил мальчик. Его приход на  Землю двенадцать лет назад - не был ожидаем и запланирован, потому что мать мальчика была уже довольно зрелой женщиной и в ее возрасте уже не планируют иметь детей. Не будем уточнять, сколько ей было лет...В конце - концов, женщине столько лет- сколько ей хочется.
Мать мальчика чувствовала себя  двадцатилетней, но обманывать природу никогда не рискнула бы. Ведь ей не было - двадцать! Тем не менее -  природа охотно обманулась сама. Когда  ребенок впервые пошевелился в ее тепле, пытаясь набрать кислород в зачатки легких - она вздрогнула.  Ведь уже носила детей под сердцем и очень хорошо знала, что значит это щекочущее трепыхание.  "Боже! " –  воскликнула  женщина. " Что это?"- встрепенулось в ее мозгу. "Этого не может быть!" ...Но  "это",  - было.
 И... ЭТО -  было на протяжении еще пяти месяцев, и в конце концов - превратилось в чудесного мальчика  светловолосого и голубоглазого.  Родители  назвали его необыкновенно красивым именем - Александр.   Предвижу твой скепсис... Что есть  такого необыкновенного в имени "Александр" ?!  Ну,  во-первых,  мы знаем  достаточно великих людей с этим именем.  Во - вторых, это имя  существует  во многих языках мира: Сенди, Искандер, Исэнди , Санчо  и так далее...
 И в третьих - так звали отца  мальчика. Как известно, дети не появляются на свет от Святого Духа (кроме одного единственного случая) ;.Поэтому настало время рассказать и об отце. Тут  тебе  придется принять все  на веру, потому, что отец -  был, наоборот, -  молод... Почти юн. "Что за история? - скажешь ты - Уж, не бред ли? "  Нет, не бред.  Все так и было. И этот брак  никто не рискнул бы назвать мезальянсом. История занимательная настолько, что  упоминать о ней вскользь - лишать читателя удовольствия посмаковать подробности пикантных отношений. Поэтому я  просто оставлю в этом месте - небольшой  прааааааабел;.................. Так,  чтобы вернуться к ней в следующий раз.
               А пока - вернемся к нашему «Ангелу». Так звали ребенка родители. Ведь он родился от счастливой Любви.  Таких детей приносят не прозаические аисты, которым всучили  на раздаче у Бога  кулек с розовой или голубой ленточкой... а тихие, добрые ангелы.  Которые, кстати, очень нехотя отдают детей. А потом долго плачут, когда  закроется дверь дома.  Грустно...  и грустно... и грустно. Этим детям сложно жить среди людей. Они чувствуют прощальный поцелуй ангела всю жизнь. И очень скучают по нему. В будущем, из них вырастают творцы - щедро одаренные разными талантами... Чаще всего несколькими.  Вот и в нашем  мальчике  с детства  проявилась страсть к рисованию, стихосложению и музыке.  Его, как будто, жгло изнутри ... и он бесконечно рисовал , сочинял и музицировал.
 Гений! - говорили педагоги. 
Такое возможно?  Возможно ли, чтобы учителя, почувствовав   в своем ученике неординарность, самобытность и талант – с пониманием и радостью объявили об этом его родителям?!   Честно говоря, я  выдаю желаемое за действительное. Но пусть это останется между нами.
             Родители гордились своим чадом необыкновенно. И ни  в чем ему не отказывали. Ты, наверно, думаешь, что мальчик вырос страшным эгоистом?  А, может быть,  ты вообще уже все знаешь заранее? И мне не стоит рассказывать эту историю дальше?
            Конечно, - да!
Да, он вырос эгоистом, и самовлюбленным настолько, что ни один  подросток в округе не хотел с ним дружить. Осуждаю ли я его?  Нет! В чем винить бедное дитя?  Он не был счастлив. Ведь только любовь, дружба и преданность  могут сделать по - настоящему счастливым.
Рассказывать тебе о том, как   сложно жить в полярном мире обожания внутри семьи  и  стеной сопротивления и отчуждения за ее пределами -  я не буду. Слишком все глубоко и драматично, чтобы ограничиться двумя - тремя фразами.  Я просто обозначу этот факт...   Cобственно,  это и привело нашего героя в канун Рождества к реке...
Он шел туда бессознательно...
           Реку сковало льдом. Кое-где снег припорошил  полыньи , и ходить там было очень опасно.  Но  Александр шел, не думая об этом. Он размышлял над тем, как жить дальше. 
О-о...!  Подросток, размышляющий "как жить дальше", на льду реки,  среди полыньей?  Что за мысли в канун Рождества!  Его сверстники думали в это время о подарках, рождественских забавах и угощениях, а наш герой брел в одиночестве  по льду и представлял, что его вдруг не станет. И, что будут делать его папа и мама,  сверстники из класса, обидчики... и девочка, которую он любил. В этот момент он поскользнулся и, потеряв равновесие, упал на лед...
Правая рука  провалилась в маленькую  полынью . И ощущение ледяной воды  быстро привело его в чувство. Он сел  на лед и заплакал. Плакал долго и горько...Навзрыд.  Вдруг он почувствовал, как кто-то обнял его. Мальчик поднял голову - и увидел лицо ангела.
 Он сразу узнал его...
 Это называется историческая память. Ты тоже узнаешь  своего ангела, даже в толпе. Он будет смотреть ТЕБЕ в глаза.  Смотреть и ничего не говорить. Постарайся не отводить взгляд... Александр смотрел на него, не мигая.
 -Ты знаешь  меня?- наконец спросил он. 
 -Да! - ответил ангел  и погладил мальчика по голове. -  Вставай, ты можешь простудиться!
 Именно так он и сказал... Не:  Ты простудишься! - как утверждение, кодирующее на событие , а : -  Ты можешь простудиться.. .
 -ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ...Я ТАК ОДИНОК?
 -Не делай ничего.  Думая, что ищешь путь к людям, ты бессознательно ищешь  путь к cамому себе. Ты чуть не утонул сейчас. И факт твоей гибели  убил бы  родителей, но, всего лишь,  на какое-то время  отвлек соседей  от рождественских приготовлений. Их праздник все равно состоялся бы. Никто не объявит траур  в канун Рождества, мой милый.
        После этого Ангел  вложил в руки мальчика - конверт:
 -Прочтешь, когда  вернешься домой.
 И, обняв его еще раз, - поднялся в черное, звездное небо...
  Это было так завораживающе -красиво! - Огромные, белые крылья Ангела и  его развевающиеся одежды!  Александр смотрел долго, ошеломленный  увиденным....  пока ангел не превратился в точку... а потом совсем исчез, как будто и не появлялся вовсе.
 Конверт жег руки...
 Любопытство оживило выражение лица . Щеки стали румяными и глаза заблестели.
 Скорее-скорее! - подгонял  себя Александр,- ему не терпелось открыть конверт. ..
И вот, наконец, он дома.  Прыгая через ступеньки, поднялся в парадное . Через распахнутые двери зала струился мягкий, теплый свет зажженных свечей... На полу стояла  украшенная елка, под которой громоздились многочисленные коробки, с подарками.  Вкусно пахло рождественским кексом  с орехами и  корицей. Мать  координировала действия  прислуги. Отец - был занял чтением.
 Мальчик прошмыгнул в свою комнату, не отвечая на его вопрос: Где ты был так долго, дорогой?- И, нетерпеливо вскрыл конверт.  Внутри лежал, пожелтевший от времени лист, на котором было написано, хорошо знакомым с детства,  размашистым почерком матери: ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ... Я ТАК ОДИНОКА ?   
В голове помутилось. Александр почувствовал что-то, похожее на ревность.  Он бросился  в зал, подбежал к матери и развернул лист  перед ее глазами: Что это, мама?  Как ты могла? А как же мы?...  Папа и я?
 Мать улыбнулась и всплеснула руками: Откуда, Алекс...откуда  у тебя это? Это  же листок из моего гимназического дневника, который остался в Гельтце!
      Нестерпимо вкусный аромат рождественского кекса  с корицей   многократно усилился...
 Мальчик уткнулся в плечо матери и произнес : Я так люблю вас с папой... мамочка...
И тихо добавил: прости...

26.Белая колдунья
Светлана Мягкова 2
В последнее время подсела я на карты Таро. Нравится мне картинки разглядывать, что не карта, то шедевр. Колоду себе взяла огненную - ярко-красную. Сначала все эти мечи да пенкталии таким бредом казались. А потом ничего - разобралась. Книжек накупила, по гадалкам пробежалась. Послушала, как они людям головы морочат. Дай, думаю, и сама попробую гадалкой стать. Заработок опять же солидный, у нас сейчас один расклад сто гривень стоит. Думала-думала и решила стать белой колдуньей. Комнату специально под гадание выделила. Стены белыми простынями обтянула, а чтобы лучше держались скотчем сверху прошлась. Сплошные волны получились. Придумал же какой-то умный человек эти ленты клейкие. Главное их использовать кругом можно: хочешь окна клей, хочешь ноги заматывай, лучше любого лейкопластыря лечат, а еще, как молоток с гвоздями использовать можно - все держится. Мало того, я зимой умудрилась скотчем коньки к сапогам примотать. Все в ботинках, а я в сапогах, да с боку еще и цветы прилепила, из скотча сплела. У дочки взяла фломастеры листочки разукрасила в разные цвета. Отпад полный! Все местные модницы обзавидовались. Так вот, обтянула я значит стены. На потолке тучки нарисовала. Симпатичные такие тучки получились - кудрявенькие. Серо-голубые. Там где лампа висела - солнышко нарисовала с лучиками. Кривенько, правда... С большого бодуна солнышко, но ничего. Кто с порога смотрит, говорит эффект потрясающий. Самому выпить хочется. Полы вот только заляпала, пока потолок красила. Перестилать линолеум хотела. А потом думаю, зачем? Там, где голубого наляпала - вода плещется, где желтого - листочки дорисовала, лилии получились. В магазине купила пару лягушек керамических, на лилии посадила. В углу пальму поставила, а за ней папуаса спрятала. Его не видно за листьями, а рука черная торчит. В нее карты вложила. Красное на черном - смотрится потрясающе! Стол круглый бабушкин из гаража принесла, скатертью черной накрыла, в центре аквариум в виде шара поставила. У всякой себя гадалки уважающей шар волшебный должен быть, чтобы в нем действительность отражалась. Так я для пущего эффекта рыбок золотых туда запустила. Плавают, хвостами виляют. Красота! На себя нацепила пижаму шелковую. По сходной цене в секондухе взяла за рупь с полтиной. Обклеила ее монетами СССРовскими и бахрому так аккуратненько между монеток нашила. Плечи эполетами украсила, от пра... какого-то дедушки сохранились. Волосы в пучок собрала, шнурочком с колокольчиками перевязала. Головой тряхну, кажется, стадо коров с полей возвращается - звон стоит, как в церкви на празднике. Сверху всю эту красоту тюрбаном прикрыла. Мне подарок сделали, когда мы из Азии уезжали. Глаза черной краской обвела - туши тюбик истратила. А губы, что помидоры красные, на пол лица расползлись. Глянула я на всю эту маску в зеркало - перепугалась сначала. А потом ничего. Главное человека с порога такой красотой не ошарашить. А тут в шкаф за чем-то полезла. Смотрю, тюль лежит старая. В дырках вся, а выбросить жаль. Я бегом в руки ножницы  и накидку себе сделала. Какая ж колдунья без накидки?
Села за стол, клиентов жду, как лягушка-царевна, посередь болота своего Иванушку дожидается. Под ногами вода плещется, пальма растет, лягушки квакают, рука с картами - вот она родимая. Одним словом - идиллия.
Слышу звонок. Дочка открывать пошла. Ну, думаю, клиент пошел... А тут в дверь моя подруга вламывается: волосы растрепались, глаза горят, будто тараканы в голове праздник устроили и фейерверки пуляют, каблук на одном босоножке отлетел, юбка вся в грязи...
-Спасай! - кричит. Я к ней кинулась - От кого удирала? - спрашиваю. А она мне:
-Да не удирала я, троих бог послал, выбрать не могу: муж и два одноклассника.
Я на нее посмотрела, пальцем у виска покрутила.
-Какие одноклассники? - спрашиваю. - Ты, что забыла лет-то тебе сколько?
А она криком кричит:
- Одна надежда на тебя, на силу твою колдовскую.
Посадила я ее за стол, рюмки достала, в загашниках покопалась - нашлась бутылка ликера. Выпили мы с ней, а закусывать не чем, все сбережения на комнату спустила. Хлебнули мы водицы из аквариума. Утерлись рукавом. Говорю:
-Рассказывай,-а она мне отвечает - Ты колдунья, должна сама все видеть.
Взяла я карты по столу разбросала выложила ей "вокзал для двоих", а она мне говорит:
-Для каких двоих? Четверо нас теперь.- Что же делать? - думаю - Нет таких раскладов в Таро. Покумекала немного. Рюмки убрала. Фужеры поставила. Гахнули мы с ней еще ликера. И тут у меня пошло прояснение. Стала я карты по столу метать, на колени книжку положила, чтобы не видно было, что шпаргалю.
-Три мужика у тебя. Один богатый, да не красивый. Второй бедный, но умный. А третий - муж - крааасавец! Ну,этот для мебели. Любит тебя богатый, но жадный он до безумия. Как думаешь свой капитал сколотил? Альфонсом был. Баб окручивал. Речи лестные говорил, а они, дуры старые, ему деньги большие за это платили, машины покупали, да квартирами одаривали. Так и нажил он свои богатства.- Смотрю погрустнела моя подруга - не первая у него, оказывается. Я ей еще ликеру плеснула. Щеку она кулаком подперла:
-Продолжай дальше.- Говорит, а сама песню затянула, да такую грустную, что меня тоска взяла.
-Нет, - думаю.- Про второго я тебе получше что-нибудь навру.- Опять карты по кругу пустила:
-Второй - орел. Главное, что должно быть в мужчине? Ум. Чтобы интересно с ним было. А тебе, что подавай?  Мужчин, как пирожки сортируешь: кому-то с капустой, а кому-то с яйцами. Не всем крутые достаются. Должны и умные свое счастье найти.
Берет моя подруга бутылку наливает полный фужер, глотком одним выпивает и орет:
-Хочу пирожок с крутыми яйцами,- а я ей - Да где ж тебе такой в три часа ночи найти? Ты уж до утра потерпи. Я тебе сейчас про мужа твоего расскажу.
- Не хочу, - говорит - про мужа. Я про него и так все знаю. Где, думаешь, он сейчас? Я тут у тебя ликер пью, а он, горемычный мой, хозяйством занимается. А ночами мне нежность и ласку дарит. А я новую кофточку хочу. На фиг, мне его нежности и супы переваренные. Выберу себе богатого. Буду с ним по магазинам ходить, шмоток наберу, в Париж поеду... А если ему опять баба старая попадется, да с большими деньгами? Это, что же получается... Он меня кинет? И мне придется его возненавидеть и вернуть все шубки и кольца с бриллиантами?... Нет лучше умного выберу. С этим хоть за жизнь можно будет поговорить: о тарелочках... А зачем, скажи мне его тарелочки. Таким кошечкам, как я, палец в рот не клади, любому устрою собачью жизнь. Кто меня такую умную - переговорить сможет... Или мужа оставить? С этим всю жизнь прожила: знаю куда поставить, как подвинуть и супы опять же...
Выпили мы с ней две бутылки ликера. Очнулись утром на полу в обнимку с лягушками. Аквариум на голове у папуаса висит. Рыбки в моем тюрбане спят спокойно. Долго вспоминали, чем завершилось наше гадание. Пришли к выводу, что карты всю правду сказали: если хочешь иметь мужа умного,красивого и богатого - надо замуж выходить три раза.
А гадалкой я стала, клиент косяком идет. Главное, чтобы ликер в шкафу не заканчивался.

27.Дневник неродившегося ребенка
Елена Филипенко
«Дорогая мамочка, как хорошо, что он тебе понравился, этот парень с голубыми глазами! Он веселый и сильный. Играл на гитаре целый вечер и пел песни, глядя только на тебя. А еще он щедрый. Ты видела, как он дарил по цветочку каждой девочке, сидящей у костра? А тебе подарил маленький букетик из ромашек и душистого горошка. Ты так ему понравилась,  что он не сводил глаз с распущенных до пояса русых волос и открытой улыбки. Возле озера, под покровом ночи и улыбчивой свидетельницы луны, вы  только поцеловались, а на нашей планете, где не рожденные души ждут каждый своего часа, раздался нежный звоночек возле меня. Я, бережно укутанный в золотой кокон, отправился к вам. Ярким шариком я парил над вашими головами, но вы меня не видели. Людям не дано видеть тайну прихода  человеческой души на землю, как и ее ухода, иначе они бы нарушили порядок смены поколений.
Я прикасался к вашим аурам: грелся в золотисто - оранжевой маминой и нежился в голубовато - бирюзовой папиной. Около вас было сильное магнитное поле, не отпускающее меня. Потом между вами появилась радуга по которой я перекатывался от одного к другому. А после яркой вспышки, я попал в полную темноту и оказался в твоем, мамочка, теле. Теперь я  живу, слившись воедино с тобой, пока только клеточкой твоего организма».
«Мамочка! Сегодня ты пришла в больницу к врачу. Он царапнул меня металлической холодной штуковиной, но я не заплакал. Я же знаю, что тебя нельзя расстраивать. Врач сказал, что будет ребенок, что я еще очень маленький, но меня можно увидеть на специальном телевизоре. Растерянно и  удивленно ты смотрела на экран, где я -  скрученный маленький комочек с головой ещё совсем непохожей на человеческую, с  малюсенькими ручками и ножками, прикрепился прочной веревочкой к тебе. Прости, что без разрешения. Ты испугалась и разрыдалась, моя дорогая мамочка, так отчаянно и так горько, что я перестал радовался тому, что ты меня увидела! Моя милая мамочка, это пока я некрасивый, ты не бойся, я буду таким же, как все люди! Ты вышла из больницы и закурила. Мне стало так плохо! Когда ты закуриваешь эту сигаретку, мне не хватает воздуха. Я задыхаюсь и конвульсии заставляют больно стукаться головой о стенки. Но я терплю, хотя меня тошнит. Я терплю, я верю, что когда-то тебе надоест втягивать дым из этой белой вонючей палочки и ты ее бросишь. Сейчас тебя тоже затошнит. Ты прости, но так срабатывает защита от яда. Вот молодец, ты уже бросила сигаретку в урну!»
  «Мамулечка! Сегодня ты рассказала обо мне папе. Он опешил от этой новости, а потом разволновался и стал  кричать на тебя. Он требовал сначала закончить учебу в мединституте, потом пойти работать, не связывая себя по рукам и ногам ребенком. А ты защищала меня, подыскивая веские аргументы. Не плачь, моя дорогая мамочка, он хороший - мой папа! Просто он испугался. Он не готовился стать папой. И даже не думал обо мне никогда. Сегодня он ушел, а завтра вернется и попросит у тебя прощения за грубые слова, принесет букет твоих любимых ромашек и обнимет нас. Ведь он такой добрый, мой папа!
Только не звони своей подруге Марине, прямо сейчас. Она скажет, что ты глупая, и что я тебе не нужен. А я нужен тебе! Потому что вырасту и стану таким же сильным, как папа. Я буду всегда тебя защищать и помогать во всем! Ты же  станешь когда-то такой же старенькой, как бабушка? А у нее все выпадает из рук и она забывает, где оставляет вещи? Вот, ты меня услышала и перестала плакать. Я рад, что уже могу тебя успокоить.»
«Дорогая  моя бабушка, я тебя  очень люблю! Ты уговариваешь маму родить меня,  несмотря ни на что! Откуда ты знаешь, что я очень хочу жить? Обещаю вырасти и собрать  тебе в корзиночку, которая стоит в кладовке на верхней полке, клубнику. А ты, налепишь вареников с ней, и будешь угощать коронным блюдом всю семью, под искреннюю похвалу. Как мне хочется поцеловать твои ручки,которые так много умеют делать! Ты даже начала вязать мне теплый чепчик для прогулок на улице, и пальцы со спицами так забавно снуют  при вывязывании узелков, как-будто бьются на шпагах, ударяясь друг о друга. И дедушку поцелую, несмотря на то, что сейчас он стучит кулаком по столу и кричит, называя меня и папу нехорошими словами.»
«Дорогой мой единственный дедушка! Я знаю, что ты очень любишь маму. Ты хочешь, чтобы она закончила институт, стала врачом и лечила детишек от всяких болезней. Ты самый лучший дедушка на свете, потому что научил маму быть доброй и отзываться на боль других! Я тебя очень люблю и совсем не обижаюсь на все нехорошие слова, которые ты сказал обо мне и о папе. Я залезу на большую яблоню в саду и сорву самое спелое яблоко для тебя!»
«Мой папочка! Зачем ты сказал сегодня  маме, что я тебе не нужен? Разве ты можешь знать всю свою жизнь наперед? Ты боишься лишиться свободы: ездить с друзьями на рыбалку по выходным или на ралли, срываться на звонки друга и гнать  ночными улицами, чтобы отвезти его пьяного домой? Но я не против. Я тоже хочу ездить вместе с тобой на любимую рыбалку и ловить рыбу. Сидеть над кипящим котелком с ухой, вдыхать запах сгорающих дров и слушать мужские байки в кругу твоих веселых друзей. А еще - научусь варить самую вкусную уху на свете, чтобы ты мог гордиться мной и радоваться тому, что я у тебя есть. Папочка, я не «это»! Я маленький, живой, еще не родившийся че-ло-ве-чек . Точная копия тебя! Только волосы у меня русые, как у мамы. А глаза, нос и губы - вылитый ты! Как  жаль, что ты сейчас оставил меня и маму на скамейке в сквере и сердитый  ушел. Мне стало горько, что ты предложил маме сделать выбор: «Или я, или ребенок». Конечно же ты, папочка. Ты  взрослый, у тебя хорошая работа и есть машина, а я ещё даже не родился! Пусть мама выберет тебя и никогда так больше не плачет, ведь у неё самая красивая в мире улыбка!»
«Моя  мамочка! Ты пришла сегодня в больницу на дрожащих ногах со своей подругой Мариной, и я услышал непонятное слово - аборт. Веревочка, которая нас соединяет, так сильно задрожала, что я испугался. Мне показалось, что со мной должно произойти что-то очень плохое после этого слова. Врач, немолодая, похожая на бабушку женщина, сказала, что опасно при таком сроке делать аборт и что ты можешь стать бездетной. А ты заплакала и ответила, что все решила. Тетя Марина начала тебя успокаивать и говорить о деньгах, которых нужно так много для родов и самого ребенка. Мамочка, разве ты не знаешь, что когда дается ребенок - дается и его обеспечение всякому, кто будет его растить?  У тебя взяли кровь на анализ и попросили подождать в коридорчике. Твои глаза, затуманенные страхом перед неизвестной операцией, уперлись в стенд, где написано " Аборт-это убийство ребенка!" и когда ты дочитала, внутри тебя все сжалось, а я вдруг понял по твоему быстро застучавшему сердцу, что ты решилась на это! Убить меня?! Мое сердце тоже сильно застучало от страха, что мы можем навсегда с тобой расстаться, моя любимая мамочка! Я чуть зашевелился и ударил ножкой по стенке своего убежища, совсем слабо, чтобы не сделать тебе больно, а ты дотронулась рукой до места, где как раз была моя пяточка и погладила.
Моя несчастная мамочка! Ты не смогла устоять под натиском самых близких и родных людей, не смогла отвоевать мою жизнь! А я слишком мал и слаб, чтобы помочь тебе! Я сейчас заплакал... мне стало страшно...больно...одиноко. Кто бы ни был против моего рождения, но только ты, мамочка, любимая моя мамочка, решаешь последней мою участь! Я понял с такой ясностью и безнадежностью, что ты меня никогда не родишь! Что  никогда - никогда я не смогу ничего хорошего сделать в мире, где живете вы, мои родные! Так надо? Надо, чтобы было хорошо тебе, папе, дедушке? А мне надо родиться! Я хочу жить!!!
Ты села в странное кресло, тебе сделали укол и ты засыпаешь. Лучик света попал на меня. Свет, который я так никогда  и не увижу. Но что это? Холодная металлическая лапа схватила мою ручку и тянет с силою к себе! Она же сейчас оторвется, мамочка, помоги мне! О, ужас! Страшный мучитель, скрежеща металлическим оскалом, опять схватил меня за ножку и с силой бьет, откусывая ее! Мамочка! Спаси меня, пожалуйста! Спрячь меня! Мне больно! Мамочка! Помоги! Я боюсь! Кровь! Всюду кровь! Я захлебываюсь и задыхаюсь в ней! В голове сотни молоточков стучат, стучат... так больно...нет сил терпеть! Мамо...
Где я? Тысячи звезд летят мне навстречу, а я несусь с невероятной скоростью все выше! Вдруг, чьи-то ласковые руки приняли меня в объятия. Это ты, мамочка? Нет, это не ты. Я понял это, каким-то необъяснимым пониманием. Но мне уже не больно и не страшно. В один миг я увидел тебя, моя мамочка, лежащую на странном кресле, с растрепавшимися волосами и испариной на лбу. Мне разрешили прикоснуться к тебе лучиком, который шел от моих ладошек и я погладил, впервые погладил твои волосы. Какие они у тебя мягкие! Голос велел проститься с тобой и простить. Удивительно ёмкое слово - прощай-ся. А я простил. Я поцеловал твой влажный лоб и шепнул: «Прощай,  моя мамочка! Я буду любить тебя  все-егда-а!»


28.Артемисия
Татьяна Разумова
   Хвала тщеславию, хвала расточительности царя Мавсола!  Лабиринты его роскошного дворца почти приглушили уличное веселье.  Совсем не слышен пир на ночных площадях. Там поют, танцуют и пьют  в честь разгрома родосского флота.
     Только снова зашуршали занавеси, растревожив вышитых на них амазонок. В покой к пленному флотоводцу вошел обнаженный мальчик с кувшином на плече. А вслед за ним – хвала Гермесу, донесшему плач моряка до ушей Олимпийцев –  неужто, сама Артемисия, вдова карийского царя? Принесла чашу в руке.
    «Позволяет?»
- Радуйся, великая защитница Галикарнаса! – неудачливый флотоводец приподнялся на ложе, оправил покрывало на ногах.  Скрыл за небрежной учтивостью жадный прищур на чашу. Он, родосец, и в отсутствии душистого венка или свежего гиматия, проведет достойно последний свой пир.
- Радуйся и ты, если и не гостеприимству моего дворца, так хотя бы доброму вину, - ответила  Артемисия.
    У моряка, - «унесет чашу!» – не хватило дерзости предложить царице присесть на край ложа.  А многим ли  приходилось, перед тем, как осушить килик, созерцать  лик владычицы морской  вместо прелестей задорных флейтисток?
     Великоватый нос, обветренные губы, рябинки на лбу и щеках.
     Хотя, тут и прелести угадываются под тонкой одеждой... Но чаша пока в руках у Артемисии, может и не дать ее.
     А пленный моряк уже осмелел:
- Узнаю твой кипарисовый стан, моя царица! Эринии терзали мне душу, когда видел я его в первых рядах воинов, входящих в город. Правду скажу, ненавидел я лицо, скрытое шлемом. Обманом, ложной покорностью заманили нас на площадь Галикарнаса твои подданные. Знали они, не бежала ты, спрятаны в бухте твои корабли, готовы лучники вонзить в нас стрелы, как только выстроимся на площади удобной мишенью. Но сегодня  гляжу - краше твой лик, чем лицо у статуи Артемиды - воительницы, что оглядывает волны с носа флагманской триеры.
- Нос  моей триеры украшает голова горгоны Медузы.
- Верно, благоуханная роза Карии! – «Чашу-то отдай!» -  Никогда не позабыть мне, как краса твоя  и мудрость заставляли  каменеть моих солдат.  Не хуже взгляда горгоны.
- Несложно окаменеть посреди нежданного роя копий и стрел.
- Верно, моя царица!  Прежде, чем подниму я чашу, - «Не ладится у нас приятная беседа», - ответь мне, как поступишь ты с другими пленниками?  Позволишь ли выкупиться им и вернуться на Родос?
- Выкупом их станет тесание и шлифовка мраморных плит.
    «И только мне - чашу»
- На какой срок назначаешь ты их каменотесами? Ради слез наших жен, сестер, матерей, дочерей  - скажи  – оставишь ли ты пленным надежду: пусть – дряблыми, пусть – иссушающими себя кашлем от мраморной пыли, успеют ли поцеловать землю солнечного Родоса, припадут ли губами к бутонам на розовых кустах?
- Твои солдаты останутся в Галикарнасе до тех пор, пока не иссякнет нужда в мраморных плитах у мастеров, которые возводят усыпальницу моему мужу.
    «И только мне - чашу»
- Царица моя, звезда мудрости, взошедшая над древним Галикарнасом! Рассуди сама, несравненная,  разве понадобятся тебе все остатки  родосского флота для того, чтобы построить склеп?
    «Погоди наливать!»
- Плененных моряков из твоей эскадры для работы на стройке - ничтожно мало. Только рассчитываю я, что добродетельные граждане Родоса направят в помощь родичам сотни рабов.  Я строю мужу не склеп. Наша с Мавсолом усыпальница  превзойдет величием все гробницы карийских, фригийских, лидийских и персидских царей, все монументы, воздвигнутые греками в честь тиранов.
- Руки мои слабеют от почтения к столь достойным речам вдовы.  Нестыдно будет мне признаться прадедам, что потерпел я поражение в бою от верной и доблестной женщины.
    «Наливай же скорей!»
- Не тревожься за то, чем отчитаешься перед предками. Если следили твои прадеды за нашей битвой, значит и сами  разглядели, что сражался ты не с женщиной, а с прахом Мавсола – моего брата и мужа. Два года прошло, как застудился он крепко, и осиротила меня болезнь.  Два года назад изодрала я лицо в плаче о нем и остригла волосы – те, что не успела вырвать над его смертным ложем. Два года строю я ему усыпальницу. Тебе противостояла не вдова. Два года я – лишь погребальная урна блистательного Мавсола.  Два года, как выпила его пепел, смешав с благовониями и вином. Два года храню его в себе и жду, когда разместится он в последнем, самом прекрасном своем дворце.  И тебя, мой враг, я напутствую и благословляю: пусть станет твоя встреча с предками такой же желанной и нежной, как наша первая ночь с Мавсолом в достроенной мной усыпальнице. Выпей чашу в память о нем!
    «Нет!»
-  Нет! Позволь мне выпить яд за утоление скорбей, за твое утешение, царица!
- Кто сказал, что я хочу тебя отравить? Ты пожелал забыть стыд, умчаться в мир иной от позора проигранной битвы. Я принесла тебе неразбавленное вино. Отдохни сегодня, мой флотоводец, а завтра приходи в каменоломни. Твои сограждане пришлют мне много золота или рабов, чтобы выкупить тебя и казнить самим за проигранный женщине морской бой. 
    Мальчик-виночерпий принял чашу из рук Артемисии, и она покинула покой пленного родосского  флотоводца.
    Царица направилась в залу, где ожидали ее карийские моряки.
- Успели ли вы осмотреть до наступления ночи все добытые нами корабли?
- Да, моя печальная царица.
- Нет ли где непоправимого за сутки изъяна? Не обросло ли какое днище ракушками? В порядке ли вёсла? Целы ли паруса? Надежен ли такелаж?
- На кораблях родосцев, моя царица, можно хоть этой ночью выходить в море. Добрая  добыча!  Днища кораблей совсем  недавно были отскоблены в доках от ракушек.  Вёсла целы, пара десятков их заменена уже на новые.  Паруса родосские  не трепала еще ни одна буря, а конопляные канаты на зависть крепки. Даже воды, зерна, сушеного мяса и фиг – почти не тронутый запас. Видно, готовились родосцы брать Галикарнас не приступом, но измором.
- А моряки мои исполняют ли приказ смешивать одну часть вина с четырьмя частями воды?
- Из почтения к твоей скорби не нарушили они пока приказа.  Легко их веселье для тел. Готовы  хоть сейчас вступить в новый бой.
- Новый бой нам предстоит через пару дней. А с восходом солнца пусть режут моряки оливковые ветви. Пусть плетут их жены победные венки. Пусть выносят из моей сокровищницы да из своих сундуков шелковые ленты и украшают ими снасти родосских кораблей. С отливом я думаю выступать на Родос. Обложим данью нашего обидчика. Мы подойдем к нему на захваченных кораблях, украшенных лентами и оливковыми венками. Родос безоружным распахнет объятия возвратившемуся с войны победителю.


29.Мама
Асанова Элла - Ворсина
- Люди добрые, подайте на хлебушек. Три дня не ела… клянусь богом!
   Синицын, юрист по образованию, не сразу заметил старую женщину, сидящую у дверей его конторы. У него вообще негативное отношение к нищим и бомжам. Сам он долго и трудно шел к тому положению, которого достиг. Юрист, адвокат. Собственная юридическая контора. Проигранных дел можно по пальцам пересчитать, а выигранных - сотни счастливых жизней. Работа сложная. Клиентура разная, но в основном богатые и состоятельные люди. Правда жена стала упрекать его, что он стал черствым. Но что она понимает в его делах – женщина. Он сам вырос в детском доме. Воспитала его улица. Но судьба дала ему шанс стать человеком и он им воспользовался. Многие его друзья погибли или сидят в тюрьме. А у него квартира, машина, дача, красивая и немного глуповатая жена.
Его мысли прервали слова старухи.
   - Милок, подай на хлебушек, пожалуйста, – обращалась она к нему.
Он глянул на бабушку – на ней старое поношенное пальтишко, кое-где видны заплаты. Протянутая рука была аккуратно перебинтована тряпкой, видно, травмирована. Синицын поглядел на башмаки старушки, на правой ноге была надета туфля не по размеру большая, подвязанная на щиколотке веревкой, а на левой была надета дырявая калоша.
В груди что-то защемило от жалости к этой бездомной бабушке. Она чья-то мать, так почему она сидит тут?
   - Что вы тут делаете? Здесь нельзя сидеть.
   - Сынок, извини. Я не ела несколько дней. Совсем без сил.
Наверняка фантазирует, подумал он. Недаром говорят: старый - что малый.
   - Сейчас вам вынесут немного поесть. Только вы потом уходите отсюда, – приказал он.
   - Спасибо. Конечно, конечно уйду.
На следующий день, выходя из конторы, Синицын заметил ту же старушку у крыльца. Только теперь она лежала на земле и как будто не дышала. Еще этого не хватало, испугался Синицын. Он вызвал «Скорую помощь». Бабушку увезли в ближайшую больницу, а он решил проехать вместе с ней. Уж очень переживал за нее, сам не понимая, почему.
 Как позже выяснилось, бабушку зовут Анна Николаевна. Ее пару дней назад покусала собака, когда старушка искала у мусорного контейнера для себя чего-нибудь съестного. Видно пес тоже был голоден. Доктор сказал, что руку придется ампутировать, заражение.

 После операции Синицын пришел в больницу проведать старую женщину. Выглядела она неважно, но на щеках появился легкий румянец. Бабушку вымоли, причесали. Теперь и не узнать ее.
   - Добрый день, Анна Николаевна. Как вы себя чувствуете? Я узнал, операция прошла хорошо. Вовремя успели.
 Синицын немного растерялся. Он не знал, что говорят в таких случаях.
 Бабушка с благодарностью смотрела на него.
   - Я вам принес немного фруктов, а моя жена приготовила для вас «жаркое». Тут еще сок. Я не знаю, какой вы любите, так что, купил три разных – апельсин, яблоко и виноград.
Синицын все бережно выставил на тумбочку. Присел на стул и уставился в пол.
   - Спасибо тебе сынок. Только зря ты так обо мне заботишься. После больницы все равно на улицу... Лучше бы я умерла, - заплакала бабушка.
   - Ну вот, к чему слезы. Я вам помогу. Не плачьте, вам вредно. Лучше ешьте витамины, а я вечером приду к вам и мы поговорим. Отдыхайте.
 Синицын выбежал из палаты, и, закрыв за собой дверь, заплакал. Она чья-то мама…
Уже несколько дней он не перестает думать о бедной бабушке.
 Мама – где же его мама? Зачем она бросила его. В нем проснулся тот мальчишка, который по ночам плакал в подушку от одиночества. Его никто не любил, у него не было в детстве семьи…
 И теперь, старая и больная женщина, брошенная на произвол судьбы, общества, хочет умереть, а он никак не может понять, как ему ей помочь. Есть ли возможность ей вообще помочь. Государство не может ее защитить, а сможет ли он? Вопросы – вопросы, а где ответы?
 Вчера он выиграл дело, но не почувствовал радости и облегчения от этого. Деньги не радовали. Что делать?
Синицын воспользовался своими возможностями и нашел все, что можно на бабушку.  Жила она недалеко от школы – интерната, где он учился. Сорок лет отработала учителем русского языка в средней школе №11. У нее была семья - муж и дочь. Все, что нажила она с мужем за долгую трудовую жизнь, - это двухкомнатная квартира. И теперь ей негде жить. Четыре года назад умер муж, сердце было больное. А дочь уехала из города, куда он не смог узнать.

 Уже вечером, разговаривая с бабушкой, он узнал страшную правду.
   - Ох, сынок, стыдно признаться, меня родная дочь выгнала на улицу. Люди добрые помогают – кто рубль, а кто и десять подаст. Так и живу. Ночую, где придется.
 Старушка плакала. По щеке стекали слезы горя и стыда. Руки дрожали. Синицын достал свой носовой платок и подал ей.
   - Четыре года назад муж умер. – Продолжала Анна Николаевна. - Дочь, и при живом отце не отличалась примерным поведением, а после смерти еще больше стала обижать меня. Работать она не хотела, а выпить и погулять любила. Единственным источником ее доходов являлась моя пенсия, которую она пропивала, не заботясь о том, что в доме порой нечего есть. А если я пыталась урезонить ее, то била и выгоняла на улицу. Когда пенсии стало не хватать на выпивку, заставляла меня «попрошайничать». Все, что я зарабатывала на паперти, она пропивала.
   - Так почему же вы не обратились за помощью к участковому или  в милицию? – интересовался Синицын.
   - Разве можно на родную дочь жаловаться? Это же грех!
   Синицын не понимал, как же так, терпеть унижения и побои и молчать- молчать?
   Когда же дочь привела в квартиру своего гражданского мужа, Петра, бедной женщине и вовсе житья не стало. Единственной ценностью, которую за долгие годы нажили Анна Николаевна с покойным мужем, была двухкомнатная квартира. Сожитель дочери стал подговаривать ее продать квартиру. Мол, в ней тесно, а на вырученные деньги можно купить просторный дом в деревне. Анна Николаевна никуда не хотела уезжать, но дочь заявила матери: хочешь, не хочешь, а квартира будет моей! И снова начались ругань и побои. Не выдержала Анна Николаевна, дала согласие на продажу квартиры. Дочь быстро «обстряпала» дело. Квартиру продали, дом действительно купили в одном из районов области. Уехали. А бабушку выставили на улицу. Вот такая история маленького человека, отдавшую все силы и любовь другим, а взамен получив только горе и бездушие близких людей.
   Настал день выписки из больницы. Анна Николаевна выглядела подавленной. Что ее ждет за воротами больницы? Новые проблемы, вернее старые и равнодушие людей.
   В палату вошел Синицын с женой. В руках у него был большой букет цветов и пакет с вещами.
   - Анна Николаевна, это моя жена Даша. Мы пришли забрать вас из больницы. Мы решили с женой, что пока вы поживете у нас. А там решим, как вам быть. У меня не было матери, и думаю, что вы согласитесь стать нашей мамой!?
 Синицын улыбался, вопросительно смотря на бабушку. Анна Николаевна ошарашено смотрела на молодых людей, не зная, что ответить.
 Даша подошла к бабушке, обняла, поцеловала и подала пакет с вещами.
   - Это вам обновки. Потом купим все, что вам не обходимо. Это пока на первое время. Одевайтесь, поедем домой. Мама.

   Послесловие
   Неблагодарность детей - тяжелый удар для матери. Но неужели нет законов, по которым можно призвать к ответственности этих бессердечных детей?

   13 июня 2011г.

30.Мой дедушка
Валерий Гега
   Мне следует говорить, если спросят: - «Папа у меня есть, но он с нами не живёт». И что такого?  Не у всех есть папа.  Вот у Седы есть. Ещё у Вовика. Они подрались в тот раз. Седа сказал, что, если надо, его папа побьёт папу Вовика. Пока что Вовик Седу побил.
   А я тогда заявил, что мой дедушка – революционер!
   Потом наступила осень, и про это забыли. Учили стихи. Не по программе – к празднику. Потому что годовщина Октябрьской Революции.
   Вдруг Анна-Ванна берёт меня за локоть. Больно! Ведёт в сторонку и говорит, что я должен привести дедушку. Чтобы он выступил на празднике, раз он революционер. Как узнала!? Я испугался.
   Дедушка-то мой вовсе не революционер, хоть и старый. Пробовал ей сказать, но она же не даёт рта раскрыть! Говорит, если не приведу дедушку, то буду участвовать в пирамиде. Мне не нравится в пирамиде! Лучше уж в хоре тогда.
   Сначала я дедушке не сказал. Думал, обойдётся. Урок  промотал. Только - нет. Анна-Ванна не забыла. На переменке выпрыгнула откуда-то и опять - хвать за локоть! Почему не был, даже не спрашивает, а суёт бумажку - номер телефона, чтобы дедушка ей позвонил. Ей, видишь ли, надо, чтобы «он нас не подвёл».  А он-то и не знает ничего! Короче – влип я.
   Вечером дедушка посмотрел поверх газеты и очков и говорит стихами как всегда:
 - Ну-ка, внучек мой прекрасный, что ж ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?    Тут я и выпалил:
- Училка выдумала, что ты революционер! А мне велит привести тебя на праздник. Чтобы ты про это рассказал!
   Дедушка сразу не понял. Потом рассердился и сказал, что моя «училка» сама по себе таких вещей выдумать не может. И он догадывается, откуда враньё. Что-либо предпринимать он не будет, а я должен быть рад, что так быстро обман пресечён. Впредь  будет не повадно.
   Утром сказал Анне-Ванне, что дед отказывается. Думал, мне за это что-нибудь будет. Смотрю – вроде пока ничего.
   Зато вечером Анна-Ванна сама к нам домой заявилась! Я засел у бабушки на кухне. Анна-Ванна с дедом в комнате разговаривала. Долго. Даже мамочка уже с работы успела придти. Она в последний день месяца всегда очень поздно домой приходит. На заводе не успевают план выполнить.
   Когда Анна-Ванна от нас уходила, то посмотрела на меня очень злобно. Как будто я виноват, что у меня обычный дедушка.
   Через четыре дня был в школе тот самый праздник. А мой дедушка, всё-таки, к нам пришёл. Я обалдел!
   На нём был новый костюм. Тот самый, что для юбилея. Только теперь на костюме был ещё и орден Ленина. Мне и раньше говорили, что деду дали такой высший орден. Теперь убедился - это здорово выглядит!
  Вот и Анна-Ванна. Как увидела, что дедушка орденоносец, сразу стала такая вежливая! Директор школы с какой-то толстой тёткой тоже очень почтительно с дедом поздоровались.
   Тут уже началась наша торжественная линейка. Всякие рапорты. Потом говорил директор. Он обычно ходит в морском кителе, но почему-то в пехотных галифе и высоких сапогах. На этот раз брюки надел. После того, как директор поговорил, слово предоставили дедушке. Я весь замер.
   Но ничего. Оказалось, дед мой говорит громко и складно. Ей богу! Он сказал что-то там про смену поколений. Ещё про то, что мечты одного поколения осуществляет другое. И что он нам завидует, потому что у нас всё впереди. Что годы идут и появляются удивительные вещи. Такие, как новые автомобили, радио и другая техника.
   Вообще, он говорил намного меньше, чем директор. Мы ему тоже похлопали.

   После читали стихи. Хор спел свои лучшие песни. А в конце сделали пирамиду. Всё получилось хорошо. Только Вовик опять слова забыл.
   Нас распустили и дедушка раскланивался с директором и учителями чтобы уходить. Вдруг толстая незнакомая тётка сказала, что надо использовать присутствие интересного гостя. Пусть, говорит, он пообщается хотя бы с одним классом. Ответит на вопросы в непринуждённой обстановке. Дедушку она спрашивает:
- Вы не откажетесь поделиться воспоминаниями с нашими юными питомцами?
   Дедушка смутился, пожал плечами. А Анна-Ванна уже загоняет в наш класс всех, кто подвернулся.
   Расселись. Анна-Ванна говорит:
- Задавайте вопросы!
   Все молчат. Чего тут спрашивать? Вдруг кто-то крикнул:
- Вы царя видели?
  Анна-Ванна рассердилась. Надо руку поднимать, чтобы вопрос задать. И ещё, чтобы вопрос был не дурацкий. А дедушка говорит:
- Нет, отчего же, видел я царя.
   Тут и Анна-Ванна удивилась:
- Ну да!?
- Да. Всё очень просто. Был я в юном возрасте кантонистом в лейб – гвардии Семёновском полку. Кантонисты – это солдатские дети полка. Вроде теперешних суворовцев. Только пониже уровнем. Заканчивали не офицерами, а нижними чинами или мелкими служащими. Шефом Семёновского полка был царь - Николай второй. Он приезжал в полк.  Хорошо запомнился его первый приезд после коронации. Царь ходил перед строем и рассматривал наши лица. А мы его рассматривали.
   Дедушка замолчал. Кто-то, опять без поднятия руки спросил:
- И никто не крикнул: - «Долой самодержавие!»?
- Нет. Не крикнул -  дедушка помолчал.  Сейчас и перед вашим строем ходил директор. Никто же не крикнул: - «Долой директора!».
   Все засмеялись. Анна-Ванна сейчас же вставила:
- Николая второго называли Николай кровавый.
   Дедушка продолжил:
- Это верно. Только в то время, о котором я говорю, случилась пока только  Ходынская трагедия. Революция 1905 года и война были впереди. Как и прозвище «кровавый». Поначалу этого царя искренне почитали как августейшую особу и величали «помазанником Божьим». В России принято трепетно относиться к главам государства. Вот и сейчас все почитают товарища Сталина. Да так повелось у людей везде, ещё со времён фараонов.
   Анна-Ванна даже подпрыгнула:
- Что такое вы говорите! Товарищ Сталин гений! Он вождь и учитель для прогрессивного человечества во всём мире!
   Дедушка посмотрел на неё и согласился:
- Конечно. Я об этом и говорю. Всегда найдётся, какими словами называть главу государства и как почитать. Просто мы обычно связываем надежды и чаяния с личностью руководителя. Эту личность превозносим.
   Лицо Анны-Ванны покрылось красными пятнами. Она была очень взволнована. Что-то задумав, спросила запальчиво:
- Вы согласны с тем, что отсталая аграрная царская Россия не имела по существу промышленности и транспорта?
   Дед удивился и даже плечами пожал.
- Промышленность и транспорт, конечно, были. Вы же читали на празднике стихи Маяковского про революцию: - «Дул, как всегда, октябрь ветрами, как дуют при капитализме. За Троицкий дули авто и трамы, обычные рельсы вызмеив». Так что кое-что было.
   Вот в то время, про которое я начал рассказывать, действительно, ходили не трамваи, а конки. Вагончики таскали лошади по рельсам.
   Кто-то спросил:
- А колбаса у конок была, чтобы прокатиться?
- Колбасы не было, но прицепиться было за что. Только не интересно. Лучше за извозчика. Быстрее ездил. Трамваи сначала ходили только по льду реки зимой. В городе земля под рельсы была скуплена трестами, которым принадлежали конки. Потом только убедились, что трамвай лучше. И дешевле. Конка стоила 6 копеек, а трамвай – три.
- А сейчас-то тридцать!
- Да. Но это ничего не значит. Цены были совсем другие. Булка хлеба стоила тогда копейку.
- Вот здорово! Всего копейку!
   Я заметил, что Анне-Ванне разговор этот совсем не нравится. Она у нас очень идейная. Решительно встала и сказала, что мы должны закончить встречу и поблагодарить нашего гостя. А мне надо проводить дедушку. Мы пошли.
   На улице я спросил:
- А за что, дедуля, тебе дали орден Ленина?
   Дедушка немного подумал.
- За послушание.
- Как это?
- А так. Я проработал 30 лет на одном месте. К юбилею за это положено давать орден. Вот мне и дали.
- И всего-то?
- И всего-то.
- А я считал, что его за геройство и мужество дают.
- Что же ты думаешь, для работы с нашим начальством не требуется геройство и мужество? Ещё как требуются!
   Опять у него шуточки.
   На другой день Седа сказал, что Анна-Ванна, как мы ушли, долго говорила про дедушку. Про его старорежимное сознание. И что не мешает органам выяснить, как это он сравнивает товарища Сталина с фараонами.
   А Вовик сказал:
- Дед у тебя, что надо!
   Как будто я и без него не знаю.
   В конце той зимы умер товарищ Сталин. Ещё через три года умер и мой дедушка.
   В то время как раз объявили, что товарищ Сталин не гений. При нём был культ личности. Не получилось спросить, был ли у фараонов тоже культ личности. Как дедушка про это думал?

31.Родственники Первой Леди СССР
Татьяна Сидак

В конце июля 1985 года мы с четырнадцатилетним сыном посетили Пушкинский заповедник, провели в нем пять незабываемых дней. Скажу сразу, что если его спрашивали еще в детском садике
-- Кем ты хочешь стать, когда вырастишь?
Он отвечал:
-- Или Пушкиным, или Брежневым!
(В нашей семье не смолкали разговоры об А.С. Пушкине, а Л.И.Брежнева он почти ежедневно видел по телевизору).

Мы поселились в маленькой уютной гостинице в Пушкинских Горах, совсем рядом со Святогорским монастырем, где могила поэта.Автобус привез нас туда в понедельник (последний понедельник месяца – выходной день во всех музеях Пушкинского заповедника). Долго бродили по паркам, музеи были недоступны для посетителей, стояла жуткая редчайшая в этих краях жара!У меня болела нога, ковыляла с забинтованным голеностопным суставом.
Сын изнывал от жары и твердил, что в нашем номере в гостинице такой хороший телевизор и можно смотреть футбол, а мы таскаемся по жаре и переругиваемся (и магия этих мест на нас не действует!) Так что, мы вернулись в номер, который, как выяснилось позже, обычно занимал известный пианист Святослав Рихтер, когда приезжал навещать своего друга С.С. Гейченко, директора Заповедника. По TV показывали в «Новостях» приезд Михаила Сергеевича Горбачева с Раисой Максимовной во Владивосток (прошу обратить на эту мелочь Ваше внимание, дорогой Читатель)!
На другой день утром мы собрались в Петровское- Усадьбу Ганнибала.
Доехав благополучно на автобусе до Петровского, приятно провели там время, осмотрели дом деда, нам повезло и мы наверху с удовольствием и любопытством ознакомились с выставкой картин молодых художников (традиционную летом), которая посвящена пушкинским местам.
Дом в Петровском старый, уютный, в комнатах и коридорах мило скрипят половицы и ступени деревянных лестниц .Потом пошли на берег большого пруда, с которого наискось, среди густой зелени видна крыша дома в Михайловском. Долго сидели на берегу, отдыхая от дневной жары, к нам подошел какой-то старичок, который пас рядом корову, и дал нам газету со статьей «Оборотень», в ней описывался случай с человеком по фамилии Суслов, который воспользовался тем, что он однофамилец главного советского партийного идеолога следующим образом.
Он подыгрывал общему заблуждению и делал вид, что является  родственником  М.А. Суслова. Так, он нанимал за квартал до места работы какую-нибудь черную «Волгу», просил подвезти его до подъезда за углом. Из окон его отдела сотрудники видели, как каждый день он выходит из черной «Волги» своего «дяди». Естественно, карьера «родственника Суслова» шла вверх. Я заметила, что  на сына статья произвела  впечатлении, хотя мы прочитали ее «от нечего делать».
Невдалеке от нас загорали две женщины, явно неместные, (вид у них был столично-питерский), мы догадались, что они работают в музее, (приехали в командировку), видели, как одна из них проходила мимо нас к машине «Жигули» и что-то из нее приносила. (Чтобы в заповедник пропустили с машиной, нужен специальный пропуск, который выдают сотрудникам заповедника).
Уже вечерело, последний рейсовый автобус уехал, так что рассчитывать приходилось только на пеший вариант. Сын пожалел мою больную ногу и решился побеспокоить дам, они как раз стали собираться, складывали вещи.
Он подошел к ним и, указывая на меня, попросил подвезти нас до Пушкинских гор. Я видела, что просьба их не обрадовала, с некоторой досадой дама в соломенной шляпе, видимо, хозяйка авто предложила, чтобы мы поднялись к Дому, а там они возьмут нас в машину.
Меня обрадовало то, что не придется «хромать» 5 км пешком. Когда я усаживалась на заднее сидение, мне довольно резко было сказано, чтобы я была осторожней, (так как там что-то можно испортить), оказалось, что на сидении лежало хрупкое птичье гнездышко! Заметила, что моему сыну не понравились тон и пренебрежение на лицах женщин, как будто паршивая кошка забирается в их машину, (свое впечатление он сообщил мне позже).
Нас спросили,
- Куда вам ехать в Пушгорах,?
ответили, что мы живем в гостинице.
Далее последовало долгое неприветливое молчание…
Вдруг сын громко, чтобы было слышно дамам, сидящим впереди, спрашивает
- Мама, а почему наша тетя Рая с нами не поехала, она же собиралась?
Я опешила, так как у нас нет никакой тети Раи, но тут до меня дошло… и отвечаю тоже громко
- Ты же слышал по TV сегодня, что они с Михаилом Сергеевичем (прим. автора,-Горбачевым, речь идет о Раисе Максимовне Горбачевой) прилетели во Владивосток…
Впереди нас услышали и реакция последовала незамедлительно
(она была, как раз, та, на которую сын рассчитывал, начиная этот «спецразговор») :
дама-водитель резко затормозила, обернулась к нам и стала внимательно разглядывать меня. По-видимому, ход ее мыслей был таков:
- Ну, да, живут в гостинице, малодоступной для простых советских граждан, непринужденно обратились к ним с просьбой и т.д. и т. п.

Ее, может быть, смущал наш простой вид: на мне цветная в мелкий рисунок бело-сиреневая ситцевая юбка и белая блузка, мальчик в футболке и шортах.

От расцветшей в приветливейшей улыбке дамы последовал подобострастный вопрос
- Вас подвезти к входу в гостиницу или к ресторану?
       (Там все обитатели отеля обычно ужинали в это время).
Мой сын, сурово нахмурив брови, сказал
- Пожалуйста, к ресторану, мы очень голодны!
Оставшиеся несколько минут в салоне автомобиля царило молчание, но уже другого, благоговейного свойства…
Нас подвезли к ресторану, на самом деле это была почти обычная советская столовая, но с очень вкусной деревенской кухней, дама в шляпе поспешила выйти первой и открыла мою заднюю дверь … Мы были «отомщены»!

Вот, как бывает! Мой впечатлительный мальчик, прочитав газетную статью «Оборотень», захотел проучить с помощью идеи «детей лейтенанта Шмидта» неприветливых «коньюктурных теток», а я ему подыграла…

32.Экзамен
Анна Чайка
                Предпочитаю заблуждаться с Платоном,
                чем быть правым с пифагорейцами.
                Цицерон

Студент садится ко мне отвечать с билетом в руках.
Студент студенту рознь.
Вот совсем слабый, невежественный, просто бессмысленный лепет. В нем отсутствуют даже малейшие попытки мыслить.
Это откровенно оскорбляет мой разум.
Конечно неуд.
А вот другой. Ответ уверенный, заученный, и формулировки наизусть – "от зубов отскакивают".
Формула? – Вот.
Блок-схема? – Вот.
Никаких сомнений. Все принимается априори.
Ставлю отлично.
А сама разочарована.
Почему?
Третий не торопится отчеканить формулировки, говорит – размышляет, пытается анализировать и даже критиковать.
Интересно.
Навожу на  неоднозначные  проблемы.
Здесь мы беседуем на равных.
Слушаю с удовольствием.
Что я хочу услышать?
Очевидно, что не зря весь семестр читала свои лекции?
Нет.
А что?
Очевидно, что он увлечен, как я, важностью предмета и проблемы?
Нет.
Его знания должны укрепить  мое чувство собственной значимости?
Нет.
Так что же?
Наверное,  услышать подтверждение того, что я  на правильном пути в решении вопросов, на которые нет ответов.


33.Плакат в Женской консультации
Таня Белова
Уважаемые или слабоуважаемые или абсолютнонеуважаемые будущие родители или душегубители!

Всё зависит от того, что вы собираетесь делать после того, как обзаведётесь ребёнком.

Если сразу же после рождения вы не научите его соблюдению правил гигиены, а замените её подгузниками; если не научите ежедневно мыться и подмываться после посещения туалета; ежедневно менять трусы и носки;

Если не собираетесь, уже с самого раннего возраста, определить талант вашего ребёнка и не будете всемерно развивать его, отдав талантливым учителям;

Если не будете читать ребёнку книг; не поведёте в трёхлетнем возрасте в театр; в четырёхлетнем – на балет и на концерты симфонической музыки;

Если не начнёте развивать абстрактное мышление; не начнёте прививать чувство прекрасного; не будете посещать картинных галерей, музеев, выставок; не познакомите с творчеством великих художников, архитекторов, изобретателей и учёных;

Если не будете путешествовать с ребёнком по родному краю; не привьёте любовь к родному городу, к людям и животным;

Если не посчитаете нужным научить своего ребёнка плавать; приёмам самообороны и оказания первой медицинской помощи;

Если будете сидеть с ним, уткнувшись в телевизор или заткнув уши наушниками, а рот раскрывать только для того, чтобы облаять уже нашкодившего ребёнка;

Если не будете учить уроки и учиться вместе с ребёнком;

Если не привьёте желание отдыхать интересно и с пользой, без допингов и варварства;

Если не научите беречь: людей, природу, человеческие взаимоотношения и жизнь;

Если не научите довольствоваться малым, но в то же время качественным;

Если не будете бороться за качественное образование и медицинское обслуживание в стране;

То вы ждёте не ребёнка! Вы – либо расплачиваетесь за свою неаккуратность и беспечность; либо мстите своей второй половинке, уничтожая будущее его отпрыска.

После опубликования пришла великолепная рецензия В. В.:
 
"К последней фразе добавлю: а ещё Вы используете ребенка как средство удержания мужчины, в будущем как средство для манипуляции. Вы - потребитель. Вы не умеете любить. Ребенок для вас - вещь, игрушка. Вы незрелы, инфантильны, ленивы и, следовательно, вы не человек, а растение - если не нравится быть растением, то желудок с зубами на ножках, с цепкими руками и зоркими глазами...
 Увы - это практически потрет нынешнего общества. Пушкин о таких писал: "Мы ленивы и нелюбопытны"... А Лермонтов о таких писал:
 Печально я гляжу на наше поколенье!
 Его грядущее — иль пусто, иль темно,
 Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
 В бездействии состарится оно.
 Богаты мы, едва из колыбели,
 Ошибками отцов и поздним их умом,
 И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
 Как пир на празднике чужом.
 К добру и злу постыдно равнодушны,
 В начале поприща мы вянем без борьбы;
 Перед опасностью позорно-малодушны,
 И перед властию — презренные рабы.
 Так тощий плод, до времени созрелый,
 Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
 Висит между цветов, пришлец осиротелый,
 И час их красоты — его паденья час!
 Мы иссушили ум наукою бесплодной,
 Тая завистливо от ближних и друзей
 Надежды лучшие и голос благородный
 Неверием осмеянных страстей.
 Едва касались мы до чаши наслажденья,
 Но юных сил мы тем не сберегли;
 Из каждой радости, бояся пресыщенья,
 Мы лучший сок навеки извлекли.
 Мечты поэзии, создания искусства
 Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
 Мы жадно бережем в груди остаток чувства —
 Зарытый скупостью и бесполезный клад.
 И ненавидим мы, и любим мы случайно,
 Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
 И царствует в душе какой-то холод тайный,
 Когда огонь кипит в крови.
 И предков скучны нам роскошные забавы,
 Их добросовестный, ребяческий разврат;
 И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
 Глядя насмешливо назад.
 Толпой угрюмою и скоро позабытой
 Над миром мы пройдем без шума и следа,
 Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
 Ни гением начатого труда.
 И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
 Потомок оскорбит презрительным стихом,
 Насмешкой горькою обманутого сына
 Над промотавшимся отцом.

В. В.

34.По-другому
Анна Лак
           Господин Автор сидел за небольшим столиком на набережной. Легкий бриз с моря дарил прохладу, в бокале слегка потрескивали кубики льда, монитор ноутбука манил своей белизной. Господин Автор творил.
           Творил черт знает что, если быть честным до конца. Его небольшие рассказы с большой неохотой покупало малоизвестное издательство, публикуя по воскресеньям на последней странице дешевой газеты.
           Истории всегда были об одном. О славном капитане Урлихе с планеты Зубан и коварной красотке Ямиле, Повелительнице Тьмы.
           «Когда же он, наконец, её победит?» - вопрошал редактор, в очередной раз перечитывая новоиспеченное произведение. – «Неужели так трудно придумать других героев???».
           Господин Автор был с ним не согласен. Он был доволен тем, как в газете изображали капитана Урлиха и Повелительницу Тьмы.
           Отважный капитан был высоким, мускулистым брюнетом, в темно-синем костюме и… «Да вылитый Кларк Кент», - заявила однажды соседка миссис Пигги. Господин Автор посчитал ниже своего достоинства препираться с этой «ничегонепонимающей старухой».
           Ну, а прекрасная Ямила. О, она была обворожительна. Белые, будто первый снег, локоны струились по нежным плечам. Тугой костюм антрацитового цвета подчеркивал все достоинства красотки, заставляя мужчин скупать воскресные газеты, чтобы лишний раз взглянуть на Повелительницу Тьмы.
            Господин Автор сидел за столиком в плетеном кресле и ждал вдохновения. Завтра газета пойдет в верстку, и ему нужна новая история. Курсор мигал на девственно чистом листе.

           - Дорогой, мне все это уже надоело.
           - Понимаю, милая, но мы же не можем его бросить.
           - Над нами уже даже дети смеются.
           - Они должны понимать.

           Напротив Господина Автора в кресле, сокрытые от взора, сидели молодая женщина и мужчина. Их спор длился не один год.
           Пока Господин Автор придумывал новые приключение, главные герои полюбили друг друга, поженились и теперь счастливо живут на планете Зубан. Кстати, у них трое прелестных детишек.

            - Тебя приглашали в другую Галактику, - настаивала Ямила.
            - Но что он будет делать без нас?
            - Жить. Мы уходим.

            Последние слова предназначались Господину Автору. Неожиданно он обнаружил, что сидит за одним столом со своими героями. Только выглядели они менее воинственнее и вели себя очень странно. Лилейную кожу прекрасной Ямилы подчеркивал молочный сарафан, струящийся на ветру, волосы собраны, и теперь Повелительница Тьмы походила больше на дриаду, лесную богиню, сошедшую с Олимпа.  Капитан Урлих с нежностью смотрел на свою спутницу, и на миг даже сам Господин Автор позабыл, что отважный капитан обладал испепеляющим взглядом.

           - Мы уходим, - произнесла Ямила.
           - Понимаете… - пытался объяснить её муж.
           - Наши дети и соседи интересуются: когда все это закончится?

           Господин Автор не знал. Он был до того обескуражен случившимся, что не ведал, как быть. Поэтому лишь молча пожал мужественную руку капитана, кивнул головой в знак прощания его спутнице. Прекрасная Ямила растрогалась, расплакалась и даже, о чудо, обняла Господина Автора на прощание. Он почувствовал легкий аромат роз и улыбнулся. Он попробует по-другому.
           Лед в бокале давно растаял, как и пара влюбленных, отправившихся в новое увлекательное путешествие.
           Миссис Пигги больше не ворчала. Господин Автор подарил ей свою первую книгу, изданную и разошедшуюся большим тиражом. Он больше ничего не придумывал. Ему вспомнилось, как будучи еще мальчишкой, любил слушать шорох волн в вечерних сумерках.
           Господин Автор отправился в Путешествие, длиною в жизнь. И лишь иногда ему снятся сны о далекой планете Зубан, где проживает отважный капитан со своей семьей. Быть может, однажды, он и к ним заглянет в гости.


35.Место, где легко любить
Олег Крюков
 Когда собирался на Валаам, друг сказал: - Вернёшься, жди неприятностей.
 И только позже я понял, почему. Мир лежит во зле и ничего нам не прощает.
  Я не был в северной столице 12 лет. И поразился, как похорошел город святого Петра. Но в тоже время «развеличахся и разгордехся».  Помпезность Невского, Литейного и Лиговского просто убивала. Даже меня, давно не юного провинциала. Из пыльной и раскалённой Самары я попал на холодный невский гранит. Правда, уже через три часа ехал на север – в Приозерск, бывшие Корела и Кексгольм. За ним Финляндия, в сороковом году прошлого века ценой больших за такой короткий срок потерь, присоединённая к СССР под именем Карелии.
  От серых вод Ладоги веяло холодом. Погода окончательно расстроилась, когда мы сели на монастырский кораблик «Святитель Николай». Зарядил мелкий противный дождик, с севера подул пронизывающий ветер. И это в конце июня, когда Поволжье уже больше месяца задыхалось от жары!         
  Нас, человек двадцать набилось в тесный трюм. Половина кое-как уселись на двух койках и узкой лавке, остальные разместились на полу и лестнице.
   Признаться, я здорово продрог в своей лёгкой кофте и тонких летних брюках. Сама мысль о том, чтобы подняться на палубу под моросящий дождь и пронизывающий ветер, вызывала дрожь ещё более сильную. Так что красотами озера я не насладился, да и не до того было. Даже мысль сфотографировать показавшийся на горизонте остров, которую я лелеял на суше, больше не посещала.
  Незаметно рассматривал я окружающих. С полдюжины женщин, остальные мужескаго пола. Что и неудивительно, монастырь-то мужской. Одеты неброско, больше по туристически, чем для прогулок по городу. Иногда перебрасывались меж собой короткими фразами, но больше молчали. И молчание это не напрягало. Как будто люди слушали что-то.
  Я вглядывался в лица. Они словно светились изнутри. Неужели и у меня такое?
 Я пытался вспомнить свои проблемы, оставшиеся в Самаре. И не смог. Словно между ними и мной возник невидимый барьер.
  Вот и Валаамский причал. Наверху виднеются купола Спасо-Преображенского собора.
 Мы высадились под непрекращающимся дождём. Горло моё сдавил спазм, на глаза навернулись слёзы, губы сами зашептали «Господи, прости меня грешного!». Было такое чувство, что,  наконец,  вернулся домой, где не был с самого детства.
 И вот я – пятидесятидвухлетний мужик стою в монастырском детском садике и молюсь с такими же как и я трудниками.
  Что меня поразило больше всего, так это теплота острова. Несмотря на суровую северную природу и прохладную погоду. Позднее я понял, что теплота эта – Божья любовь. Она была во всём: пении птиц, шуме холодных ладожских волн, неподвижности скал. Любовь, которую здесь стараются сберечь и приумножить. Любовь, которую в миру,  мы за своими проблемами, погоней за наживой и удовольствиями, перестали замечать. От чего сами же и страдаем.
  А здесь в радость всё. И вскапывание грядок в монастырском саду. И чистка рыбы в трапезной.
 Поздним вечером я мгновенно засыпал в спальне для младшей группы. А за стеной спал шведский король Магнус, он же схимонах Григорий. Спал вот уже шестьсот с лишним лет.
   Теперь у меня есть Вера. Вера в то, что пока горит хоть одна свеча на Валааме, мир этот ещё можно спасти.

   

36.Зоя
Юлия Геба
Зоя росла счастливым ребенком. Она жила с мамой в небольшой, но уютной квартире в центре Москвы, в тихом районе Замоскворечья.
Мама была красавицей и художницей и почти всегда находилась дома. Папа с ними не жил, но к каждому празднику приносил чудесные подарки.
Мама очень любила Зою. И Зоя её. Больше всего в их отношениях она обожала три вещи. Почти не дыша, смотреть, как мама работает за мольбертом. Обязательную воскресную шарлотку. И вечерний ритуал, когда мама подолгу расчесывала деревянным гребнем ее тонкие сухие волосы и шептала всякие нежности.
Еще Зоя любила серого Мурзика. Он появился у них дома недавно, после того как доктор приглушенным голосом посоветовал маме: «Таким детям необходимо общение с животными».
У Зои была подруга. Одна. Звали ее Настя. Она учила Зою увлекательным играм. Зоя обожала Настю. Взрослые бы сказали – боготворила, но Зоя не знала подобных выражений. Хотя мама регулярно водила ее в Храм Григория Неокесарийского, что на Полянке. Зое нравилась эта нарядная благолепная церковь, причудливые изразцы с павлиньим оком. И такой теплый образ Богоматери в северном приделе, к которому она  доверчиво прикладывалась толстыми губами вслед за мамой.
У них с Настей имелась общая тайна. Имя этой тайны – Туве Янссон. Настя читала Зое книжки о семействе муми-троллей, а потом они разыгрывали сцены, в которых Настя изображала то Снусмумрика, то Малышку Мю, а Зоя всегда оказывалась одинокой Моррой.
Туве, Зою и Настю объединяло еще и то, что их отцы были скульпторами. Папа Янсон – знаменитым, Зоин – талантливым, Настин – заслуженным.
Зое жилось в этом мире светло и нежно. Она не понимала значения многих слов, но всегда хорошо различала интонации. Однажды Настя пришла на детскую площадку совсем непохожая на себя – злая и раздраженная, и сказала ей: «Ты – даун. Ты – уродина и брахицефал. Мне надоело с тобой дружить».
За обедом Зоя, как обычно с трудом попадая ложкой в куриный суп, спросила: «Маму, я даун?» Мама, безошибочно понимающая ее нетвердую речь, в ответ горько заплакала.
Вечером Зоя пошла не во двор, как привыкла делать, а к Лужковскому мостику. Она долго-долго стояла и смотрела в черную муть Москва-реки. Она помнила, как мама говорила ей, что можно упасть в воду и утонуть: «И не будет тебя», – пугала мама.
Зое хотелось, чтобы ее не было. Она спустилась на набережную, пролезла сквозь парапет, неотрывно глядя в высокую осеннюю воду, и уже заскользила слабыми ногами в ортопедических ботинках по влажным плитам, как вдруг перед ней возникла Туве. Она протянула Зое бумажный кораблик – желтенький, как цыпленок. И, позабыв финский и шведский, прошептала на отменном русском: «Зоя, пусти его по воде. Он поплывет по реке к морю, попадет в океан. А потом вместе с водой из загадочного места своего путешествия взлетит на небо и прольется дождиком, который навсегда смоет это плохое слово «даун». 
Зоя запустила кораблик и неуклюже бежала за ним, пока не уперлась в проезжую часть с рядами страшных ворчащих машин, которых очень боялась. Она неуверенно обернулась, ожидая, что Туве скажет еще что-нибудь важное.
А потом повернула к дому. Она брела, пока не начался ливень. Остановилась посреди пешеходного Лаврушинского переулка, подняла к небу свое плоское лицо и замерла, ощутив на коже капли, сброшенные желтым корабликом.
А потом она заметила бегущих ей навстречу маму, зареванную Настю, ее заслуженного папу и своего талантливого. Зоя скосила глаза вправо и вниз, и увидела, как обидное слово «д..н» нырнуло в сточную канаву.

37.Утро в Закрытом
Даниил Альтерман
У него нарушился, или, скажем, поменялся режим.
Это была вторая бессонная ночь, он был занят художественным переводом книги. Каждые полтора часа он чувствовал позыв выйти из комнаты и покурить. На кухне было более прохладно. Четвёртый час утра. Он делает глубокую, медленную затяжку и пропускает дым через носовую полость, чтобы как следует ощутить вкус табачного дыма.
Этот вкус, а точнее привкус, помогал ему вспомнить своё первое утро в закрытом отделении. Узкий коридор пуст. Тусклый свет лампочек сопровождается первым свечением из зарешёченного окна.
Все спят. На несколько секунд его посещает чувство какой-то давней приобщенности к вечности и сладостного одиночества….
- Хочешь я пришлю тебе её фотографию? Она служит мне заставкой
на компьютере. Я так часто на неё смотрел, что изучил каждый миллиметр. Видишь, - это её глаза. С озорным прищуром, открытые, ясные весело бесстрашные. Они говорят, – "Смотрите, мне нравится эта игра – бой с жизнью – по мне. Сложность этой войны меня только раззадоривает."
А – это её улыбка. Видишь, она скорбная в странном контрасте со взглядом. Уголки губ направлены вниз. Она говорит, – "Я всегда думаю о смерти хотя никогда не говорю о ней вслух. Именно это зажигает мой взгляд. Я помню – Memento mori!"

Он закрывал глаза и видел тёмную арку монастыря. Ему навстречу шли молодые монахи. Они давно смирили свою страсть к миру. На миг они
поднимали опущенные веки и взором строгого понимания заменяли все существующие в мире слова.
«Помни о смерти!» - говорили они и быстро проходили мимо.
Он был монахом, размышляющим про себя: «Всё, что не дух – есть грех».

Кроме фотографии у него осталось одно единственное письмо от неё.
Почерк был настолько правильно аккуратным, что можно было только помечтать о том спокойствии, которое царило в её душе.

- Хочешь я расскажу тебе о ней, и о своей к ней любви?
- Да конечно, - вспыхивала строка на экране.
  Людям интересны любые даже самые мелкие любовные интрижки,
  а тут тебе предлагают самую необыкновенную, правдивую историю…


Раньше он мог безостановочно рассказывать обо всём что знал.
Думал, что – это может быть интересно. Теперь он говорил только с теми, кто мог понять, запомнить. И только о ней.
Его удручало, что его история казалась жалобной. Но в этой жалостливости не было уныния и уничижения. Просто – это было главным.   
Фоном его жизни был какой-то божественно бессолнечный мрак,
сожаление о вечности примешанное к смирению с ней.
А внутри та мера угрюмости, узнав которую многие, наверное, отшатнулись бы в ужасе…

Вот так рождаются грустные истории: иногда от простой сигареты, а иногда от простой затяжки…

В больнице его посещала мать. Она гладила его по руке и старалась улыбаться. Он угадывал, что по дороге домой она плакала. Он не знал,
что оставаясь одна, она переживала истерики.
Мама была единственной женщиной, чьи слёзы не вызывали в нём отвращения, - напротив, он видел в ней несчастную одинокую девочку,
чьим добросердечием пользовались все, кто мог.

 И тут ему вспомнилась отдающая древней мудростью фраза:
«Нет человека, который, умирая, держал бы все свои страсти в руке»
 Он задумался, и ему показалось, что это не о нём…
 

P. S.
Забота нужна всем – и больным и здоровым, но – это в рамках
воспринимаемого бытия….   

38.Шельма
Владимир Михайлов 2
               
               

               
   Отшумела дневная суета. Сумерки бесцеремонно улеглись на дома и деревья. Становясь полноправными хозяевами, они торили путь темноте, придавая ей загадочную таинственность. Замирали безлюдные улицы, а мелкий дождь бесшумно зависал в воздухе.
  Не считаясь с усталостью дорог, изредка пробегали автомобили, нарушая природный покой – они будто пытались разбудить уснувшую суету. Потом снова умолкали улицы, и осенний вечер напоминал собой обычную тихую ночь.
  Аристарх сидел за рулём новенького “BMW”, наслаждаясь комфортом и скоростью. Машина мчалась с лёгким шуршанием, подчиняясь счастливому наезднику. И в эти минуты, казалось, ничто не может стать помехой мыслям, роившимся в горячей голове бизнесмена.
  Я мечтал и достиг,- с видом триумфатора рассуждал он,- у меня своё дело, хороший дом, сын и классный «бумер»…
  Расслабляясь, он погружался в сказку, и был уверен, что успешно превращает её в реальность.
  Это не предел моих возможностей, я смогу…
  Внезапно глухой удар остановил поток сладких мыслей. Промчавшись по дороге ещё два десятка метров, «мастер быстрой езды» ударил по тормозам.
Моя машина! – защемило сердце парня.
  Небольшая вмятина на крыле омрачила настроение. Аристарх злобно посмотрел на дорогу, едва разглядев в темноте тело пострадавшего. Подойти к нему не решился, вернее, побоялся.
  На какое-то мгновение чужая боль представилась непреодолимой помехой, сделавшей уязвимой его собственность. Происходящее не сразу дошло до глубины сознания незадачливого «гонщика». Сначала раненый раздражал его, потом вызвал страх.
- Где же ты взялся на мою голову? – процедил он сквозь зубы.
- Нужно делать ноги.
  Оставив на дороге беспомощную жертву, он торопился раствориться в темноте, напряжённо, сочиняя легенду о своей невиновности; в голове теснились различные версии, ускользала уверенность. Он на всех парах мчался с места преступления к мастерской знакомого автомеханика.
  - Может быть, не стоило сбегать? – терзал он себя. Может вернуться и отвезти этого беднягу в больницу?.. Нет? Салон загадит.
  Снова мысленно вернулся к автомеханику, которого в кругу автолюбителей с уважением называют Хирургом, за особое умение искорёженным авто возвращать красоту.
  С Хирургом проблем не было; как всегда, нуждаясь в деньгах, механик быстро согласился пожертвовать сном и сразу же принялся за работу.
  С восходом солнца обновлённый “BMW” стоял в гараже. Дома Аристарха никто не ждал; жена с сыном уже две недели отдыхали на модном курорте за границей. Сложившиеся обстоятельства, как нельзя лучше, благоприятствовали ему.
- Моё отсутствие не вызовет никаких подозрений, - успокаивал он себя, - а сейчас только спать. Но события ушедшего дня не покидали голову бизнесмена.
  Ни воскресный день, ни располагающая к отдыху тишина не снимали душевного расстройства и напряжения.
  - Да успокойся же, - твердил он себе, - ты ведь нигде не наследил, всё обойдётся.
    В который раз Аристарх закрывал глаза, пытаясь сделать усилие над собой, но ничего не получалось. То ли страх, то ли остатки совести, а может, и то и другое спрессовывали внушительную массу тела, делая его маленьким и беззащитным. Он достал из бара бутылку дорого виски и из горлышка отхлебнул внушительную дозу, даже не почувствовав крепость спиртного.
  - Нервы ни к чёрту! – сумбурно бормотал обессиленный Аристарх.
    В конце концов, алкоголь и усталость взяли верх. Сон расслаблял мышцы, но продолжал терзать бессвязными навязчивыми кошмарами мозг.
  - Я не виноват!.. Я не виноват!.. – уже бессознательно во сне повторяли губы.
  Набатно зазвонил телефон. Аристарх резко оторвался от подушки. Потом сел, пытаясь осмыслить происходящее с ним. Телефон продолжал звонить, приводя его в чувство. Рука инстинктивно потянулась и взяла трубку, из неё глухо доносился дрожащий голос матери: «Сынок! Сынок! Горе-то, какое! Звонили из больницы, утром наш отец умер…папы больше нет!.. Вчера вечером какой-то негодяй сбил его на дороге и…и… скрылся...

39.Казёл отпущения
Омрам
  Один всеми уважаемый очень богатый бизнесмен тяжело заболел. Жить ему осталось не более двух лет. Он стал усердно молиться перед своим иконостасом. Вдруг перед ним появилась прекрасная женщина:
- Я-Бог.Я отпущу твои грехи: ты поправишься и станешь жить вечно, если поделишь своё состояние между обездоленными тобой людьми.
  Бизнесмен выхватил пистолет, спрятанный за иконой, и разрядил всю обойму в тело божье.
- Нет уж! - произнес он, вытирая кровь с лацкана пиджака, - лучше я два года буду козлом над отарой, чем жить бараном!
  Мораль:Один козёл всё стадо портит.

Сею историю, сплетая рифмы слов, я расскажу аля Крылов.


Богато жил, не честным был,
Грехов немало натворил
Но вот приходит час возмездия-
Спустилась смерть из-под небесия
С косою острой и кривой,
Шепнула на ухо:«Ты мой!
Но пару лет тебе я дам,
Чтоб расквитаться по счетам».
Растаял страшной смерти дух…
ОН тут же на колени - бух
Пред образом святым:
«Господь, спаси меня, молю!
За всё тебя благодарю:
Что сладко жил,
Что много пил,
Немало девок совратил.
Но смерти видел я гонца,
Не разглядел её лица.
Господь,молю,меня спаси,
А я исправлю все грехи!»

Вдруг, тьму рассеял яркий свет.
Возникла дева – краше нет.
Она сказала:«Я – Творец,
Меня узрел ты, наконец!
От бед тебя спасти могу
И к жизни вечной поведу,
Но ты богатства все свои
Народу честно раздели.
Ты обирал его и жил
И по костям людским ходил».

Не мил ему стал белый свет.
За ликом спрятан пистолет.
Его хватает он дрожа
И на курок семь раз нажал.

В святой крови Господь лежит.
А наш герой с ней говорит,
Стирая пятна с пиджака:
«Уж лучше мне два года жить,
Чем быдлу золото дарить!»

Мораль сей басни такова:
От КАЗЛОВ не жди добра!

40.Тополиный пух
Ирина Шабалина
Что-то этим летом тополя цвели особенно яростно.
Тополиный пух лёгкой сединой ложился на дороги и тротуары родного городка и даже кружился по железнодорожной платформе, где стояла Лена. Хотя тополей по близости не было. Долетел седой пух. Так же, как и седина незаметно налетела на её волосы.
В родной городок Лена сбежала после ссоры с мужем. Любимым мужем. Что-то они часто стали ссориться в последнее время.  А когда-то так любили друг друга. Когда-то… А сейчас? Лена не могла ответить утвердительно даже себе. Слишком велика была обида. Вдруг из глубин памяти волной нахлынуло воспоминание: здесь, на этой же платформе она стояла 30 лет назад и неотрывно смотрела на своего любимого Сашу, вскоре уезжающего на  электричке.
И также кружился тополиный пух, но волосы не были седыми, а глаза были ясными, и талия тоненькой. И Саша был стройным и высоким, и невозможно красивым… Лена вдруг улыбнулась сквозь слёзы. И не стала прогонять воспоминания, а они наплывали тёплыми волнами и смывали капельки с ресниц.
Росли две сестрёнки. Старшая  - Тамара, и младшая Леночка. Обе хорошенькие, но совершенно не похожие.  И ухаживали за ними два друга  - Андрей и Саша. Скорее не ухаживали,а просто дружили они все вчетвером. Сначала Лена встречалась с Андреем, почти год. Он учился в другой школе, но умудрялся каждый день прибегать к Лене после уроков и провожать из школы домой. Андрей нравился Лене, но  восторга от встреч с ним она не испытывала и с его друзьями не знакомилась. Но однажды, на танцы в субботу они пошли вместе с Тамарой. Сестра попросилась с ними, стеснялась идти одна. И там к троице подошёл Саша, друг Андрея, и пригласил на танец Тамару.  Лену словно кипятком ошпарило! Она стояла, как вкопанная и жутко, болезненно, завидовала Тамаре. Андрей не понимал, в чём дело, тормошил Лену, и она, наконец-то, сбросив оцепенение, согласилась танцевать со своим другом.
Домой пошли уже все вчетвером. Саша отправился провожать Тамару, хотя Лене хотелось верить - что не Тамару! Он пошёл за ней и Андреем!
С той памятной субботы четвёрка не разлучалась. Они вместе ходили в кино и на танцы, гуляли в  парке и в лесу ,где ребята трогательно дарили своим подругам букеты ветрениц, называемых ими подснежниками.Саша протягивал букет Тамаре, а сам украдкой смотрел на Лену, и девушка была уверена, что букет он хотел бы подарить только ей, Лене. А Тамара была счастлива! Она так любила своего голубоглазого красавчика Сашу, что ничего не замечала вокруг. А Лена замечала! И очень жалела любимую сестру, и по ночам плакала в подушку, и ничего не могла сделать со своим невероятным, сладко-горьким, мучительным чувством.
Она уже не отказывалась от встреч с Андреем, а мчалась на свидание, вместе с Тамарой, в надежде увидеть Сашу, его говорящие взгляды, хоть иногда, словно случайно коснуться локтем. А на танцах издевательски звучала «Алёшкина  любовь». «Говорят, что некрасиво… отбивать девчонок у друзей своих. Как же быть, как быть? Запретить себе тебя любить?» - мелодично вопрошала популярная ВИА-группа. И отвечала измученному Ленкиному сердцу – « Не смогу я это сделать, не смогу! Ведь без грустных , нежных глаз твоих, мне не будет в жизни доброго пути!» Да! Лена уже была в этом уверена! И Сашины глаза тоже говорили ей об этом! Они уже привыкли говорить  друг с другом только глазами. Тянулись в мучительной нежности, и не смели даже встать рядом, чтобы не обидеть сестру и друга.
Эта сладкая пытка продолжалась больше года. Закончились выпускные экзамены у Саши, Тамары и Андрея. Уже отзвучали, откружились выпускные балы  в их классах. И только Леночке всё это предстояло  на следующий год. Ребята собирались поступать в институты, и вот в жарком, усыпанном тополиным пухом июле, вся компания  отправилась на вокзал провожать Сашу, уже поступившего в военную академию в областном городе.  Ему следовало поселиться в казарму и оставить своих друзей на долгое время.  Саша едва оторвал от себя руки плачущей Тамары, легко поцеловал в щёчку свою подругу и вступил на подножку электрички. И вдруг, стал не отрываясь, не скрывая рвущегося из глубины сердца чувства,  смотреть на Лену. Лена, едва сдерживая слёзы, смотрела на Сашу. Прозвучал безжалостный металлический голос, объявляющий отправление электропоезда. И вдруг Лена, неожиданно для всех, а больше для самой себя, прыгнула в вагон, прямо в объятия Саши и двери поезда захлопнулись.
Электричка тронулась, оставив на платформе остолбеневших, несчастных Андрея и Тамару. А Лена с Сашей просто слились в бесконечных, нескончаемых поцелуях. Мир перестал их интересовать. Он проносился где-то там, за дверями электрички, а влюблённые не могли оторваться друг от друга. Они даже из тамбура не вышли. Только нехотя отодвигались к стене на остановках, выпуская с недоумением и осуждением глядящую на них публику. Времена  были советские, пуританские! Так же вяло, не сопротивляясь, не разжимая объятий, заплатили штраф за Лену ворчащим контролёрам. А квитанцию о штрафе Лене выписали на Сашину фамилию. Он так и назвал её своей фамилией. У Лены сладко защемило сердце.
Приехав в областной город ,не разжимая рук, они первым делом пошли в ближайший ЗАГС и подали заявление.  Благо паспорта оказались с собой. Принимать заявление не хотели. Лене ещё не было восемнадцати. Пришлось придумывать несуществующую беременность, добывать справку через знакомых. Затем объяснять ситуацию в Академии. Там всё же вошли в положение юной пары и разрешили Саше жить не в казарме, а на частной квартире. Влюблённые не хотели, не могли больше расставаться. Слишком намучились за год.  Их не волновали упрёки и нравоучения родителей, доводы, что сначала надо учиться, а потом жениться, они были недопустимо, абсолютно счастливы и преодолевали все преграды.
Омрачало счастье лишь искреннее горе Тамары. Но та с Леной не общалась не разговаривала, поэтому и переносилось сестрёнкино горе легче. Даже сильных угрызений совести Лена почему-то не испытывала. Саша сразу принадлежал ей! Лишь ей одной!
И Андрея Лена не видела. Он ушёл в себя, спрятался куда-то и на свадьбу не пришёл. А Тамара была вынуждена придти, мрачно сидела в углу и с ненавистью смотрела на Лену. Юная невеста купалась в своём счастье, в белом кипении фаты, и ничего не замечала  вокруг, кроме любимых  рук и губ.
Придуманная беременность тоже не заставила себя долго ждать. Появился милый сынишка, через два года – дочка. А ведь они как-то умудрялись учиться и даже работать! Лена , конечно училась заочно. И всё легко преодолевалось, потому что любили! Так любили!
Потом были нескончаемые поездки по гарнизонам и ,наконец-то, возвращение в свой областной центр, долгожданная постоянная квартира, отставка Саши и его «мирная работа»,  потом и внуки...
Да разве перескажешь всю долгую, счастливую жизнь…
И вдруг начались эти странные ссоры, после очередной  ссоры Леночка уехала в родной городок к Тамаре, мирно живущей с мужем и детьми в родительском доме. Давно забылось её горе и размолвка с Леной.
Да вот никак что-то Лена не может уйти от вокзала.
Вот и следующая электричка шумно подкатила к платформе, и из вагона выскочил её Саша. Встревоженный, родной… Давно располневший и облысевший, но всё равно – самый красивый, самый желанный и не менее любимый. Саша обнял жену, шептал что-то нежное, виноватое, а она счастливо засмеялась, уткнувшись в его грудь. Как тогда. 30 лет назад. А над ними кружил лёгкий, светлый, тополиный пух.


41.Господин Л Любой
Дмитрий Эсмантов
                «Господин Л (Любой)».

Без души, культуры и морали, человек более всего походит на пустой сосуд или же на осенний лист, которого метает из стороны в сторону порывистым ветром.


Господин Л жил в полном одиночестве на улице З.… Ему было далеко за сорок. Он никогда не был женат, не имел детей, у него не было родственников и похоже друзья его тоже не навещали. Вся внешняя оболочка, включая даже одежду, не смогла бы вам запомниться. Если вы когда-нибудь  видели этого человека, а вы наверняка  с ним встречались, то забыли бы про него в то же мгновенье. В доме у господина Л всегда было холодно и темно, но скорее всего он даже этого не замечал. Блуждая  по узким  коридорам его квартиры, которые соединяли три крохотные комнатки, можно было натолкнуться на диковинные предметы всяческого рода. Л любил и собирал всю свою жизнь немыслимое количество сувениров. Это и картины, висящие тут и там, напольные часы, иначе говоря, дедушкины. Приглядевшись внимательнее сквозь мрак, так как с окон никогда не снимали штор, вы так же заметите занятной тематики, но давно запыленные гобелены, статуи каких-то генералов в парадных мундирах, сапоги дорогой выделки и многий другой хлам старья дорогого сердцу хозяина. Всё пространство бывшее и без того не большим было загромождено этими сокровищами. Когда я бывал у него то, наблюдая за столь монотонной речью исходившей от него, часто думал, что подобная манера  говорить была обусловлена глубокой задумчивостью.  Не знаю так это или нет, но господин Л был весьма умён и начитан. Не сказать, что вывод я сделал из наших разговоров, скорее громадное количество книг из которых большинство лежали открытыми на столе натолкнули меня на это. Быть может если бы не его отрешенное восприятие ко всему, то он бы сумел стать приятным собеседником, умеющим поддержать любую по сложности тему и ответить на самый коварный отчасти хитроумный вопрос. Но, увы, порой Л находился в столь аутичном состоянии, что его раскачивающаяся поза и однообразные, монотонные, просто гипнотизирующие телодвижения начинали вгонять в сон. Если вы позволите мне высказать сугубо моё мнение, то эмоциональная скупость данного гражданина вместе с его замкнутостью, думаю, как раз отталкивала окружающих. Эти остекленелые глаза, пустынность теплоты к другим, кажущаяся надменной, но и отсутствовал малейший, хоть не значительный намёк на агрессию. Лицо не выдавало ровным счётом ничего.  Впрочем, постойте, все свои состояния, и переживания Л выражал в единственном мимическом проявлении, угадайте каком, это нахмуривание бровей. Однажды мы пили чай у него в гостиной, в тот момент, когда рука его потянулась за чашкой, локоть не произвольно столкну вазу с сахаром на пол, та само собой разбилась. Эта крайне огорчительная ситуация отпечаталась на его челе таким же занятным образом. Сей господин был труслив по отношению ко всему, даже к самым заурядным вещам, таким, как ветреная погода или же громкий топот ребёнка бегущего по лестнице вниз в коридоре. Подобное поведение способно поразить каждого кто понаблюдает за Л. Соседи, будто бы не замечали его присутствия, случалось дворник зайдёт  к жильцам за оплатой по разным коммунальным делам и спросит, кто живёт в той квартире, то все не знают, что ответить, ибо не ведают. Ни голосов, ни малейшего проявления активности невозможно было услышать из его апартаментов. Признаться, я и сам не припомню, какого характера была его речь помимо её не земной сухости, обезличенности, баритон ли, а может что-то другое.  Господин Л редко выходил из своего жилища, по крайней мере, я никогда не встречал его на улице, казалось, он просидел в уединении с собой долгие годы. Я думаю, он даже не работал, мне не приходилось видеть его за каким-либо делом. Помнится в моём саду, покосилось прогнившее, обветшалое дерево, я попросил его оказать помощь в спиливании яблони, на что Л ответил решительным отказом. Испугался, возможно, что у него не выйдет как надо или же это просто людская лень, кто знает? Интересно, его, не решительность могла ли вывести человека из себя? Мне приходилось находиться в его доме, не часто, но я там гостил. Л в большинстве случаев сидел в старом, изношенном, почти изъеденном молью кресле. Судя по всему, он всегда там сидел. В тот вечер по его щекам стекали слёзы, уста бормотали под нос монолог, слова были не чёткими и едва слышимы, так что я не сумел разобрать ни фразы, а тем более смысла. Я стоял напротив него, а он даже не заметил меня или делал вид, что не видит, такое случалось достаточно часто. На ум приходит ещё одно воспоминание, как однажды я зашёл к нему за деньгами, которые одалживал ему в прошлом месяце. Собираясь уже уходить, он сказал мне в след, что в детстве мечтал стать музыкантом. Действительно, этот господин великолепно владел фортепьяно. Я слышал, как он играет и могу заверить читателя, что манера игры и модуляции со звуком, которые проделывал этот исполнитель, были весьма на достойном уровне. Так вот, я естественно поинтересовался, слегка притормозив свою поспешность, и спросил, почему же ему не пришлось выступать в филармонии и что собственно помешало осуществлению желаемого. Л вполне серьёзно ответил, что не желает связывать себя с музыкальной карьерой, поскольку и без него существует множество талантливых, уже существующих музыкантов, пишущих свои мелодии и программы. Он посчитал, что не стоит добавлять лишнее в  столь и так полное содержание музыкального достояния. Я, услыхав эдакую несуразицу, поймите меня правильно, не сумел сдержать нахлынувшего прилива чувств в частности веселья и рассмеялся ему в лицо. Похоже,  Л даже не обиделся, ведь не одна из его бровей не нахмурилась. Мрачность этой натуры, нелепость его поведения могла ввести в исступление всякого говорящего с ним. В чём причина его рокового поступка? - Я не знаю. Во всём многообразии странностей господина Л сложно отыскать истинную причину. Однако, когда его бездыханного снимали из петли на лестничной клетки, я быть может, узрел улыбку на его лице, или же это был отблеск света, озаривший покойного.


ТУР 2 1/4 финала

АВТОР 24
1.Дважды похороненный
Александр Мецгер
Смерть Васьки Гунько, может так и осталась бы незамеченной, если бы не таинственные события, произошедшие сразу после похорон.
Васька был безродный и не особо богатый человек, и поэтому, кроме двух старых собутыльников: Федьки и Кольки, да соседей, некому было его и похоронить. Единственным богатством Васьки было его обручальное кольцо, оставшееся от лучших времён, в котором было, на вид, чуть ли не семь грамм золота. Может быть, он давно бы его пропил с друзьями, но оно так вросло в палец, что снять его можно было лишь при помощи хирургического вмешательства. Так с кольцом и похоронили Ваську. Да только такое богатство не проскользнуло мимо недремлющих глаз его дружков. И Федька с Николаем тут же вызвались копать яму бывшему своему приятелю.
Так как перед эти друзья изрядно приняли на грудь, то копание для них превратилось в пытку. Увидев их мучения, одна сердобольная соседка принесла им бутылку водки, чтобы они веселей работали и успели выкопать яму к тому времени, когда принесут гроб.
В положенное время привезли гроб с Васькой и обнаружили, пьяных Федьку и Кольку. Они, мирно похрапывая, дружно спали.
Да здесь и метра нет глубины,- заметил кто-то.
Федьку и Кольку достали из ямы и отправили домой, и так как докапывать могилу было некому, да и некогда, то так и похоронили Ваську на метровой глубине.
К ночи, Федька с Колькой проспались и решили проведать приятеля на кладбище.
- Выкопаем гроб и заберём кольцо,- предложил Федька,- зачем оно ему там нужно?
Лопаты, брошенные ими на кладбище, валялись там же, где их оставили приятели. Без особого труда, они быстро раскопали свеженасыпанную могилу. Открыв крышку гроба, Колька попытался стянуть кольцо  с пальца покойника.
- Ничего не получается,- проговорил он.
- Ты мне его подай наверх,- предложил Федька,- я буду держать руку, а ты тяни.
Вытащив труп из могилы, они снова попытались снять кольцо.
- Может сбегать за топором?- предложил Федька,- отрубим палец. Он ему всё равно уже не пригодится. А ты пока постереги его.
- Да куда он денется?- возмутился Колька, представив, что ему придётся остаться наедине с покойником,- вместе пойдём.
- А вдруг его кто найдёт и снимет кольцо, пока мы будем ходить?- высказал предположение Федька.
- А мы его спрячем в кустах,- предложил Николай.
Так и сделали. Спрятав понадёжней труп Васьки в кустах сирени, приятели отправились за топором.
А в это время, через кладбище, шёл Витька Пузатик. Как раз в этот день, ему выдали зарплату за шесть месяцев. Как было не отметить такое событие? Прижимая кулёк с деньгами Витька, пошатываясь, брёл между могилок. И надо же было ему проходить как раз там, где была раскопана могила Витьки Гунька? Спотыкнувшись о крышку гроба, брошенную Федькой с Колькой у края могилы, Витька нырнул в тёмный провал ямы, угодив в гроб. Какое-то время он лежал неподвижно, потом, подсунув кулёк с деньгами под подушку, повернулся набок и заснул.
Федька с Николаем, вооружённые топором и фонариком, медленно двигались по кладбищу. Выпитая бутылка придала  им храбрости.
Подойдя к могиле, они стали вспоминать: куда дели Ваську.
- Ты его не убирал?- Спросил Федька у друга.
- Кажется, мы его куда-то спрятали,- неуверенно проговорил Колька, пытаясь вспомнить.
Нагнувшись над могилой, он посветил вниз.
- Смотри-ка, мы его ищем, а он спокойненько себе в гробу лежит,- радостно прокричал он.
- Ты, чего разорался?- зашипел на него Федька,- мы же его вроде доставали оттуда?
- Ну и, что?- возразил Колька,- может он замёрз и полез погреться.
- Тогда лезь и доставай его,- промолвил Федька.
- Сам лезь,- отказался Николай,- я прошлый раз доставал.
- Ты, что, боишься?- стал подначивать его Федька,- а говорил, что тебе всё пофиг.
- А чего тут бояться?- попался на уловку друга Колька,- он же мертвяк. Что он мне сделает?
И, что бы подтвердить, что он не боится, Колька решительно спрыгнул в могилу, и схватив спящего Витьку попытался его поднять.
- Да отстаньте вы от меня!- заорал Витька.
От неожиданности, Колька сначала остолбенел, а затем, с криком: «Мама!», выпрыгнул из могилы и бросился бежать. А следом за ним Федька.
Рано утром, бабушка Дуся привязывала свою козу на поле возле кладбища. Её взгляд привлекла разрытая могила и лежащая рядом крышка гроба.
- Господи!- перекрестилась она и побежала сообщать участковому о преступлении. Пока она бежала, её воображение рисовало такие невероятные картины, что она тут же делилась ими со всеми встречными. Одной из версий было, что Васька Гунько ночью вылез из могилы и ходил по станице в поисках жертвы, что бы напиться крови.
К приезду участкового, у кладбища собралась толпа любопытных станичников. На всякий случай, некоторые из них держали в руках колья. К могиле никто не решался приблизиться.
Заглянув в могилу, участковый обнаружил тело мужчины, лежащего лицом вниз. Что бы убедиться, что это и есть труп Васьки Гунько, в могилу спустился помощник участкового. Когда он стал переворачивать тело, труп зашевелился и стал подниматься. Помощник участкового сполз в угол могилы и затих. Витька, недовольный тем, что его разбудили в такую рань, сел в гробу. Какое-то время он не мог понять, где находится. Наконец, обратив внимание на гроб, в котором он сидел и стены ямы, он сообразил, что его пытаются похоронить. А этот мужик, что сидит в углу, хочет заколотить крышку гроба. Взревев от ужаса, Витька вылетел из могилы, чуть не сбив с ног участкового и с диким воем бросился бежать. Станичники, увидев его, побросали колья и кинулись  врассыпную.
Через полчаса участковый пришёл в себя и помог помощнику вылезти из могилы. На помощника было страшно смотреть. Его трясло от нервного перенапряжения, словно он просидел в холодильнике. Из-за памятников и кустов стали появляться станичники. Одна из женщин произнесла:
- Та (убрать) чего вы перепужались? То ж не Гунько був, а Витька Пузатик. Вы (убрать) шо, не бачили?
Участковый с несколькими станичниками направились к дому Витьки. И, конечно, они не успели. К их приходу, Витька с перепуга, опорожнил бутылку самогона и валялся пьяный, словно труп. Лишь к вечеру удалось его привезти в нормальный вид и кое, что прояснить.
- Нужно вызвать криминалистов из района,- сказал участковый помощнику,- пусть возьмут отпечатки. Нужно выяснить, куда делся труп.
- Может его выкопали, что бы пустить на чебуреки или шашлыки?- выдал гипотезу помощник, - а Пузан спугнул их и они не успели зарыть могилу.
Его слова услышал кто-то из станичников и по станице разлетелся слух, ссылаясь на достоверные источники, что торгующие на трассе кавказцы, выкапывают по ночам покойников и из них делают шашлыки и чебуреки. В тот же день, с сердечным приступом, в больницу поступило несколько человек.
И лишь два человека знали настоящую причину исчезновения из могилы трупа. Услышав от станичников, что в могиле спал пьяный Витька, они сообразили, что тело Васьки до сих пор находится где-то в кустах.
- Если приедут криминалисты, то найдут и труп и отпечатки наших пальцев,- сказал Федька,- нужно найти труп и закопать.
В ту же ночь они отправились на кладбище.
А в это время, Витька старался припомнить, куда он спрятал деньги? Несколько часов он безуспешно рылся в доме и во дворе. Денег нигде не было. Единственным местом, где он ещё не искал, была могила, где он спал.
- Может, выронил, когда лежал в гробу?- терялся в догадках Витька,- нужно пойти и проверить.
Лишь стемнело, он подкрался к могиле и заглянул вниз. Там по-прежнему стоял пустой гроб без крышки. Витька спрыгнул вниз и стал шарить под подушкой. Он сразу же нащупал кулёк с деньгами. Облегчённо вздохнув, он засунул кулек за пазуху и уже собирался вылезти, когда его внимание привлёк шум сверху. Витька поднял голову и увидел две сползающие ноги в белых тапочках. Это белые тапочки были известны всей станице, так как Васька ещё при жизни ходил в них. Сомнений не было, Васька возвращался к себе домой. Взревев от ужаса, Витька подпрыгнул и выскочив из могилы, на четвереньках помчался между крестами.
После долгих поисков, Николай и Федька, наконец, нашли труп Васьки в кустах сирени. Запах исходящий от него вызывал неприятные позывы. Взяв его за ноги, они потащили труп к могиле.
- Давай спихнём его вниз,- прошептал Федька,- кинем сверху крышку и быстренько закопаем.
Стали они опускать тело Васьки в могилу, и тут раздался дикий рёв. Что-то вылезло из могилы и на четвереньках кинулось в темноту. Заорав, в свою очередь, от ужаса, Федька с Колькой, бросили труп и ринулись в другую сторону
Утром  участковый и станичники, собравшиеся понаблюдать за работой криминалистов, собрались у могилы. Заглянув в яму, они обнаружили сидящего в гробу Ваську Гунько. Бабы стали креститься, мужики стали предлагать забить ему в сердце осиновый кол. Так как труп нашёлся сам, расследование решили прекратить и не возбуждать уголовное дело. Ваську похоронили во второй раз.
…И всё же, на следующий день в могилу Васьки, на всякий случай, кто-то забил огромный кол. Многое в этом деле до сих пор осталось непонятным и вызывало жаркие споры станичников. И, если тому, что Витька стал заикаться, находилось какое-то объяснение, то вот почему Федька с Николаем за одну ночь стали седыми - до наших дней осталось секретом.

2.Он мог стать президентом
Александр Мецгер
Этот рассказ был написан под впечатлением несчастного случая произошедшего в нашей станице. При пожаре дома сгорело пять человек. Двое из них были дети.
Дым ещё клубился над полуразрушенными стенами бывшего дома. Ночью был звонок о пожаре. Пожарные машины прибыли, когда дом уже невозможно было спасти. Пламя сбили и из развалин достали тела пяти человек: пожилой женщины, мужа и жену и двоих детей. Девочке было года три, а мальчику лет восемь.
К рассвету дом был потушен, следователь и пожарные пытались найти причину возгорания. В стороне стояла группа сельчан, бурно обсуждающих произошедшее событие. Один из пожарных нагнулся и поднял общую тетрадь. Она чудом сумела сохраниться, лишь по краям пожелтели страницы. Видно упавшая на неё штукатурка, не дала ей сгореть. Пожарный открыл тетрадь. На первой странице крупным детским почерком было надпись: «Дневник ученика 2 класса Мальцева Пети». Пожарный перевернул страницу и стал читать:
«Сегодня у меня день рождения и бабушка подарила мне общую тетрадь. Папа сказал, что я теперь могу, как взрослый, завести себе дневник и записывать самые главные события, которые будут происходить в моей жизни. Я подумал, что все мои события будут происходить или в школе, или дома. Поэтому, я должен написать в первую очередь о своих родителях и друзьях. У меня есть бабушка Вера, которая меня очень любит, потому что балует - так говорит мама. Она печёт нам с Катей блинчики и пирожки. Катя - моя младшая сестрёнка. Ей три года и я, как старший, должен защищать её. Она очень   красивая. Наверно, когда вырастет, будет актрисой, потому что любит наряжаться в мамины вещи. Мы с ней выучили несколько стишков, и она всем их рассказывает.
Мой папа безработный, но это не значит, что он сидит и ничего не делает. Он нанимается на работу к фермерам, но они берут его только временно. Поэтому у нас с деньгами всегда тяжело. Хорошо, что бабушка получает пенсию, которую она отдаёт на коммуналку. А мама работает техничкой. Но её деньги почти все уходят на оплату в школу. Папа говорит, что мы не обязаны платить, на что мама отвечает, что тогда ребёнка выживут из школы. Как меня будут выживать, я не знаю и кто? Учительница у нас очень хорошая. Я учусь на четыре и пять. Только меня удивляет: почему некоторые ученики не выполняют задание на дом и не учат уроки, а им всё равно ставят пятёрки и они считаются отличниками? Хотя они на контрольных всегда списывают у меня. Этот вопрос я задал папе. Папа мне сказал, что если бы у него были деньги, то и я был бы отличником. Это родители покупают им отметки. А я решил: зачем мне такие отметки, если я ничего не буду знать? Лучше у меня пусть будут четвёрки, которые я заработал. В школе у меня есть друг, Колька Ежов. У его родителей тоже денег не хватает, и поэтому с ним дружу только я. Он совсем не жадный, не то, что Витька Самойлик, у которого родители работают в налоговой инспекции. Он за всё требует деньги и даром никогда ничего не даёт. Поэтому я не даю ему списывать, но он всё равно отличник. А ещё у нас есть девочка Алина. Она очень нравится мне, но я стесняюсь ей об этом сказать. Она побеждает на всех конкурсах и поэтому все девчонки завидуют ей и не хотят с ней дружить. Из-за неё я подрался с Мишкой Овчинниковым, у него папа фермер и его в школу привозят на машине. Он сказал, что она быдло и нечего ей задирать нос. Я ему разбил его нос. Когда папа увидел у меня синяк под глазом, мне пришлось рассказать, почему я подрался. Папа сказал, что я правильно поступил, но такие, как они, никогда этого не поймут. Все законы написаны для них. Тогда я спросил: «А кто пишет законы, и кто их может поменять?»  Папа ответил, что законы пишет президент, а депутаты их утверждают. И я сказал, что когда вырасту, то стану президентом, что бы писать такие законы, которые бы защищали простых людей.
Мама грустно улыбнулась, а папа сказал, что у него нет денег, что бы выучить меня на президента. Поэтому, только тупые и богатые могут учиться, а таким как мы нет места в правительстве. Я очень расстроился. Значит, я не смогу после школы поступить в институт? Когда я это спросил у бабушки, она почему-то заплакала.
И всё равно я мечтаю, что когда вырасту, стану президентом, назло Овчинникову и Самойлику.»
Это была единственная запись в тетради. Пожарный сглотнул комок в горле и бережно понёс тетрадь к машине.
- Нужно передать её в школу,- подумал он.

АВТОР 14
3.В конце декабря...
Карин Гур
  Конец декабря 1980-го года.

  Наступающий день послал на разведку короткий ленивый рассвет. Тот явился в плаще, сотканном из тумана и осыпал густым снегом лес, застывшее озеро, маленькую деревеньку на берегу. Протянул холодные щупальца в курятник, и озябший петух всполошено заголосил: - Ку-ка-ре-ку!!! Он побудил молодых и старых женщин: пора, пора выгребать вчерашнюю золу, топить печи, ставить на огонь кастрюли. Пора кормить скотину, детей, мужа.
   Машенька неохотно оторвалась от тёплого мужниного бока и, ещё толком не проснувшись, спустила ноги на остывший за ночь пол. Сунув ноги в тапочки, она тяжело, переваливаясь с боку на бок, направилась на кухню. Уже несколько дней болела спина, тянуло низ живота. Лишь услышав звук хлопнувшей двери, вспомнила, что к ней приехала свекровь, помочь ей и побыть с ней до и после родов, облегчённо вздохнула и вернулась под одеяло. Виктор тут же обнял её своей тяжёлой сильной рукой и, притянув к себе, стал гладить по животу и большим налившимся грудям:
   - Машенька, Машенька, я так скучал, так скучал, можно хоть чуть-чуть?
   Он только вчера вернулся из дальней поездки и так вовремя, ещё не засыпало дороги и можно было проехать до их, стоящей вдалеке от трассы, деревеньки по замёрзшей грунтовой дороге. Машенька целовала мужа, отвечала на его ласки. Она тоже скучала без своего любимого и боялась уже оставаться дома одна.  Маша всегда говорила, что беременность  - это не болезнь и не видела никакой причины отказывать мужу в близости.
    Потом они ещё подремали, не размыкая объятий. По комнате разливалось приятное тепло, Ксения Петровна затопила печи. Виктор встал первым. Он вышел во двор и, раздевшись до пояса, растёрся обжигающе холодным снегом.
 
    Семья сидела за столом, пили чай и ели блины, приготовленные Ксенией Петровной:
   - Вить, ты сколько ещё дома будешь? Вон у Маши живот совсем опустился, ей не сегодня-завтра рожать. – свекровь глянула в окно – Снегу-то навалило и продолжает сыпать. Как мы до районной больницы доедем?
   - Мама, ты не волнуйся, мой вездеход везде пройдёт, налей мне ещё чаю. 
   - Нет, вроде мне ещё недели три ходить, после Нового года только... Ой, ой... – Маша схватилась за живот и посмотрела на сидящих за столом широко открытыми, испуганными глазами, - ой, больно... кажется, начинается.
   Виктор вскочил и стал суетится по кухне. Он схватил свой овчинный тулуп, Машину шубку, бросил тулуп на пол и стал искать ключи от машины:
   - Одевайся, Машенька, поехали в район, давай...
   - Нет, Витя, успокойся, никуда она с тобой не поедет, глянь, как метёт,  - Ксения  Петровна подошла к окну, - ещё застрянете и что ты с ней делать будешь? Езжай сам за акушеркой, мы тебя дождёмся.

   Ксения Петровна поставила на огонь две больших кастрюли с водой, стала готовить чистые полотенца и простыни:
   - Маша, ходи, ходи. И дыши поглубже. Я выйду ещё дров принесу.
   Вернувшись, свекровь застала Машу разглядывающую мокрое пятно на полу:
   - Что-то из меня вылилось. Ой, как мой ребёночек, с ним всё в порядке?
   - В порядке, в порядке, иди переоденься и ляг, я сейчас.
   Ксения Петровна вышла на улицу, ветер сбивал с ног, в двух шагах ничего не было видно. Она поднялась по ступенькам соседнего дома и постучала в дверь. Потом вспомнила, что соседка плохо слышит и вошла в сени, а оттуда в кухня. Соседка, Елена Никифоровна, месила тесто. Было ей лет под семьдесят, она была тугоуха и плохо видела из-за катаракты. Считалась она вроде как деревенской знахаркой.  Ксения Петровна подошла поближе:
   - Никифоровна, пойдём ко мне, у меня невестка рожает, - сказала она громко. – Вот только с тестом ты что делать будешь?   
    Старушка помыла руки, сняла передник:
    - А чего тесту будет? Оно дрожжевое. Большое дело ребёнка родить! Пока родит и тесто подойдёт.

    Войдя в дом к Маше, Елена Никифоровна огляделась по сторонам и перекрестилась украдкой на висевший над телевизором портрет Высоцкого. Они вошли в спальню:
   - Ну, девка, показывай, что там у тебя происходит? Матушки, так у нас уже головка на выходе...

   Когда спустя три часа Виктор вернулся домой, женщины на кухне мирно пили чай с пирогом. Он ввалился, как снежный человек, весь засыпанный снегом, а следом за ним вошёл его тулуп.
   - Вот ! С трудом доехали...
   Из-под тулупа  показалась закутанная в две шали малёхонькая девушка. Это и была районная акушерка, полгода назад закончившая медтехникум.
    - Иди снег с себя отряхни, папаша!
    Девушку раздели, усадили за стол, налили стопку самогона:
    - Пей, а то заболеешь. 
    Она глотнула, ахнула и начала розоветь...

    Виктор зашёл в спальню к жене. Та лежала умытая в чистой постели и держала у груди туго спеленутый в голубое одеяльце свёрток. Ребёнок смешно причмокивал.
    - Сын?
    - Ага, сын... – Маша откинула угол одеяла:
    - И дочка, - и показала второй свёрток, завёрнутый в одеяльце розового цвета.

20.12.2012

4.Встреча одноклассников
Карин Гур

   - Макс, привет, - хриплый голос Серёжи окончательно пробудил Максима Казимирова ото сна. – Дрыхнешь после вчерашнего?
   - Есть такое дело. Ты чего это с утра пораньше?
   Нужно отдать должное Сергею, тот мог выпить без меры и на следующий день чувствовать себя, как огурчик. А вчера как раз отмечали день рождения Серёгиной второй жены Марины, ей исполнилось тридцать лет.
   - Мне звонил сегодня утром Сенька Тарнавский, напомнил, что есть повод выпить и закусить...
   - Серёга, - Макс жалобно застонал, - побойся Бога, я ещё от вчерашнего не отошёл...
   - Ты забыл, друг сердечный, у нас же в этом году исполняется двадцать пять лет, как мы окончили «бурсу». Вот народ и желает собраться через месяц в родной Бердановке и это дело перетереть. На удивление многие откликнулись. Ты как, готов примкнуть к нашим дружным рядам?
   Если честно, Максим не был готов. Он с родителями после окончания школы переехал в Киев, поступил в институт. Появились новые друзья и подруги, и школа потихоньку отошла на задний план. Потом встреча с Диной, женитьба, рождение сына.  Лишь с Серёгой сохранили отношения, тот сумел, выгодно женившись, перебраться в Киев, и ребята дружили домами. Макс помог другу пережить тяжёлый скандальный развод с разделом имущества, истериками первой жены, её угрозами покончить жизнь самоубийством, когда она узнала, что он сошёлся с  Мариной. Он не за кем особенно не скучал, а очередной повод напиться его совсем не радовал. Но сразу отказать другу он не решился.
   - Ладно, время ещё есть, я подумаю и дам тебе ответ.
   - Может, и Наташа Коваленко откликнется и приедет.
   - А где она, что с ней?
   - Не знаю, после школы поступила в мединститут в Москве, замуж вышла за своего однокурсника и уехали они потом в какую-то африканскую страну.
   Знал Серёга, чем друга зацепить. Максим в старших классах был влюблён безответно в Наташу, первую красавицу школы, и друзья строили совершенно безумные планы по покорению её сердца, только совершенно напрасно.
   Максим вспомнил далёкий ноябрьский холодной вечер, когда он первый раз напросился проводить Наташу домой после вечеринки. Как стояли они у калитки, её чёрные глаза в темноте казались ещё больше, чем на самом деле. Наташа что-то говорила и размахивала руками в такт своим словам и ему казалось, вот ещё чуть-чуть взлетит она и упорхнёт в тот неведомый мир, где живут столь красивые создания, как Наташа... Никого больше не любил Максим так глубоко, чисто и трепетно.

   На встречу действительно приехало много народу. Они выпускались сразу несколькими классами: два одиннадцатых и десятый. Многие приехали с мужьями и жёнами. Макс стоял у стойки буфета и медленно напивался. Тяжело ему было, невесело. Как все изменились, ребята поправились и полысели, девочки все стали полными блондинками. Он с кем-то целовался, расспрашивал о жизни, хлопал по плечу и пил, пил... Наташи не было. Сидели за столом, опять пили за учителей, за ушедшее детство, за мир во всём мире. Потом играла музыка, кружились пары, кто-то отплясывал гопака.  Он уже перестал обращать внимание на окружающих и скучно сидел в углу, опустив голову.
   - Макс, привет, ты чего скучаешь? – перед ним стояла, похожая на других, полненькая блондинка. – Пойдём танцевать, пойдём. Ты что меня не узнал? – и взглянула на него огромными чёрными глазами.
   - Наташа... Наташа, ой, я кажется выпил лишнего. Ты как? Что с тобой? – женщина опустила глаза, по лицу её прошла непонятная гримаса, но потом она улыбнулась.
   - Всё хорошо, Максик, всё хорошо.
   Они танцевали, болтали о всякой всячине: дети, жена, муж...
   - А ты там был?
   - А ты туда ездила?
   Смолкла музыка, Макс проводил партнёршу на место и подошёл к буфету налить себе ещё водки. Но пить расхотелось. «Да, - думал он, - ну и  дела... Что жизнь делает с нами.» Он вышел на улицу, поймал попутку и уехал.
   После танца, стоя у окна, Аня Серёгина курила и видела, как Максим выходит и, сев в машину, уезжает.
   Почему она ему не сказала, что Наташа Коваленко умерла десять лет тому назад? Почему?

12.12.12

АВТОР 29

5. Пассаж
Асанова Элла – Ворсина

Весна. 8 Марта.
Яна была кассиршей в «Пассаже». «Пассаж» - это огромнейший магазин самообслуживания, расположенный в деловом квартале города. Каждый день его посещают сотни людей: менеджеры, домохозяйки, пожилые люди,  детвора, директора и начальники, секретарши и просто люди при деньгах. В обеденное и вечернее время в магазине собирается целая армия покупателей. Все спешат, выбирают, рассматривают новинки, участвуют в акциях и скидках.
Удобно устроившись на стуле, Яна приготовилась к работе. На кассовом аппарате, она увидела белую розу. Начальство не забыло о своих женщинах, приятно.
Сегодня праздничный. Многие девушки могли позавидовать молодой кассирше, ведь  большинство мужчин, проходившие мимо нее,  не упускали момента перекинуться с ней словечком и сказать комплимент, дарили цветы.
Уже в полдень, покупатели толпились у касс.  Яна, отсчитывая сдачу успевала всем ответить, мило улыбнуться. Ее речь приблизительно звучала так:
- Добрый день! У вас без сдачи? Очень мило. – Спасибо, очень приятно. – Здравствуйте. Яна.  Спасибо. – Мария Ивановна, с праздником вас! -  Что вы, не стоит, спасибо за розу.  – Денис, вы забыли сигареты. – Проходите, не задерживайте покупателей. – Вы уже третий раз зашли в наш магазин, что гостей много пригласили? – Нет, косметикой не пользуюсь. Берегу свою красоту. – До свидания. – Осторожно! Ну, вот… Маша, замени  яйца этому мужчине! – Проходите. – Вам нужен большой пакет? Держите. – Спасибо.  И вас с праздником! – Нет. Да. – Вы мне карту не подали или наличными сегодня будете рассчитываться? - Ваша сдача. Можно. Пожалуйста. – Почему не годится? Я только так и делаю. – В кино? Я сто лет не была в кино  Но, я не смогу. Работаю. – Телефон у входа в магазин…
И так целую смену, все двенадцать часов. Яна без устали отвечала на вопросы, отсчитывала сдачу, пробивала чеки.
В этот прекрасный весенний и праздничный день в «Пассаж» заглянул бравый офицер Российской Армии, Алексей. Он всегда покупал продукты для себя у дома в маленьком магазинчике, но сегодня, неведомая сила привела его  именно в этот магазин, похожий на маленький город.
Он не спеша, прошелся по отделам, купил кефир и молоко. Уже подходя к кассам, он остановился у стеклянной витрины с цветами. Аромат, исходивший от цветов, дурманил голову, красота букетов поразила его. И он решил купить самую красивую розу и подарить ее той женщине, которая ему понравится. Он подошел к кассе и занял очередь.
Яна тем временем, все стучала по клавишам кассового аппарата, и улыбаясь отвечала на вопросы.
- Яночка, очень рад вас видеть! Вы еще не вышли замуж?
Милый старичок в кепке, одной рукой опирался на трость, а другой подавал деньги девушке.
- Что вы, Анатолий Исаакович! Мне еще рано. Ваша сдача с тысячи – семьсот сорок пять рублей. Держите.
- Я бедный пенсионер, но мудрый человек. И поэтому желаю вам в этот прекрасный праздничный день найти свою половинку.
- Спасибо. Очень мило. Но только кому нужна обыкновенная кассирша?!
Наконец-то подошла очередь Алексея. Он не сводил своих глаз с молодой девушки.  Он увидел в ней Королеву, гордо восседающей на стуле и ловко управляющей деньгами, словами, улыбкой. Он был околдован прекрасной повелительницей денег.
- Добрый день! С вас пятьсот рублей.
Яна проговорила, не поднимая глаз на молодого человека.
- Это вам, Яна! – Алексей протянул только что купленную розу.
Она посмотрела на парня и на миг замерла. Ее сердце бешено стучало, в руках появилась дрожь.
- Мы с вами знакомы? – Удивленно спросила она.
- Ваш бейдж!? – Улыбнувшись, ответил Алексей. – Это вам, возьмите.
Она наконец-то заметила в его руке прекрасную розу.
- Какая красивая! Спасибо.
Яна искренне была рада подарку, хотя каждый день проходит мимо отдела цветов, не замечая их. А тут…
Кто-то из очереди спросил.
- А что стоим? Я тороплюсь.
- Помолчите! – зашипели на него в очереди люди, - Не видите что ли? Это же любовь!
- Я могу вас проводить сегодня домой?
- Можете.
- Тогда я зайду за вами?
- Хорошо. Приходите к восьми вечера.
- Приду.
- А как вас зовут?
- Алексей.
Яна посмотрела на время, часы показывали шестнадцать ноль – ноль. Каких - то четыре часа и они встретятся и проведут свое первое свидание.
Неожиданно и так приятно.
Пассаж — (от французского - проход, переход) - тип торгового здания, в котором магазины размещены ярусами по сторонам широкого прохода-галереи с остекленным покрытием.

6.Ангел
Асанова Элла – Ворсина

Светлана Степановна, не торопясь, шла по аллее. Ей было всего сорок пять лет, но выглядела она на все шестьдесят. Горе состарило ее. Год назад пьяный водитель сбил насмерть ее единственную дочь, когда та переходила дорогу возле школы. Водитель был пойман, осужден, но это не принесло облегчения матери, которая потеряла единственного ребенка.
Светлана, как на работу приходила на кладбище. Побыть рядом со своей Алисой, поговорить с ней. Пустота, которая поселилась в душе женщины, угнетала и заставляла задуматься о смерти. «К чему теперь жить, когда смысла нет? Ради кого и чего продолжать существование на этой земле, когда некому дарить свою любовь и заботу?» - терзали ее вопросы. Сегодня, Светлана решила, что должна «уйти» вслед за дочерью.
Она вышла с кладбища и направилась в сторону железнодорожного полотна.
Женщина шла по шпалам и думала о том, как вскоре встретится со своей доченькой.

Алиса была поздним ребенком. Муж Светланы так и не дождался ее рождения, пропал без вести в горах. Он был спасателем. Светлане пришлось одной растить дочь. Восемь лет пролетели как один миг, а пьяный водитель поставил точку в жизни Светланы. Теперь она совсем одна и смысла в жизни нет. Женщина неделю думала, как ей уйти из жизни: выпить снотворного и уснуть, а может перерезать себе вены, - нет, она решила, что поезд поможет быстро уйти из жизни: раз – и все! Сегодня она попрощалась с Алисой на кладбище, подарила ей плюшевого медведя и пошла в свой последний путь. Она не думала о том, что грех убивать себя, она лишь хотела к доченьке, быть с ней вместе. Горе одурманило ее, не давая трезво смотреть на вещи.

Вечерело, солнце медленно уходило за горизонт. И тут она увидела впереди девочку в белом платье…  Сердце матери ёкнуло, ведь это была Алисочка, ее доченька!!! Светлана бегом бросилась к малышке, но тут услышала шум, приближающегося поезда. Она обернулась назад, вдали показался тепловоз, он шел по расписанию. Потом, посмотрела вперед, но девочка исчезла. Светлана бегом направилась к тому месту, где видела ее, и … перед ней оказался маленький щенок. Он скулил, виляя хвостиком. Щенок никак не мог освободиться от веревки, одним концом была привязана к его шее, а другим к камню, который лежал рядом.
- Господи, ты как тут оказался?
Светлана пыталась развязать малыша и освободить, но у нее не получалось.
А грузовой состав подавал сигналы о своем приближении.
Тогда женщина схватила малыша вместе с камнем и прыгнула в сторону, на насыпь, едва не попав под поезд, который пронесся мимо с огромной скоростью.
Боль в колене вернуло ее в реальность. Щенок с благодарностью смотрел на Светлану, слизывая слезы с ее щек, которые лились ручьем.
- Ах, ты мой маленький Ангел!
Светлана попыталась развязать узел веревки, но у нее вновь ничего не получилось. Оглядевшись по сторонам, нашла кусок битого стекла, которым и разрезала веревку. Женщина поцеловала щенка в мордочку, прижала его к себе и снова расплакалась.
- Какую же глупость я могла совершить!  Моя Алисочка подарила мне тебя. Теперь мы будем вместе, ты согласен?
Щенок завилял хвостиком, будто отвечал ей «Да!».
- Ангел, это будет твое имя. Ангелочек мой!
Светлана взяла малыша на руки и направилась домой. Теперь она поняла, что жить нужно вопреки всему, ради Алисы, которой нет рядом и в то же время, она рядом, в памяти навсегда.

20.03.2009г.

АВТОР 9

7.Призма Современности
Александр Чубанов
Есть выражения, которые имеют какой-то тайный, скрытый от непосвященного человека, смысл. Впервые я столкнулся с этим явлением в свои неполные восемнадцать лет…
Выражение: «ВЗГЛЯНУТЬ СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ», привлекло мое внимание своей многоплановостью и универсальностью. В разговорной речи оно используется повсеместно. На первый взгляд, все понятно, но есть одна странность… Почему-то ПРИЗМА СОВРЕМЕННОСТИ, практически всегда, делает: хорошее – плохим, плохое – хорошим, а белое – черным…
Люди разного возраста, принадлежащие к разным социальным группам, оценивая события или предметы, произносят это выражение в разных интерпретациях. И очень часто призывы ВЗГЛЯНУТЬ на что-то СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ:
- оправдывают и восхваляют: воровство и хамство, наглость и бескультурье;
- принижают и оскорбляют: честность и вежливость, деликатность и образованность.
Долгое время, не смотря на старания, мне не удавалось до конца уяснить, что же такое, эта самая ПРИЗМА СОВРЕМЕННОСТИ. Дошло до того, что мое юношеское воображение стало рисовать диковинный аппарат, похожий на телескоп, который позволяет увидеть все с неожиданной стороны.
Наконец, ясность внесла сама жизнь.
Мне позвонил мой школьный друг и, взволнованный, сказал, что к нему пришла его девушка со своею подружкой, и они приглашают меня познакомиться. Девчонки – красавицы, высший сорт. Я давно хотел подружиться с хорошей девушкой, и с радостью согласился.
Когда я пришел, одноклассник, красный от возбуждения, проводил меня в зал и представил. Каково же было мое удивление, когда вместо красавиц я увидел двух вульгарных девиц с сигаретами в зубах. Одна была очень толстая, вторая – чрезмерно худая. При знакомстве они острили, но это был как раз тот случай, когда «лучше жевать, чем говорить». Негативное впечатление подчеркивали, разбросанные по столу, остатки застолья…
Я сильно огорчился тем, что увидел, и деликатно вывел друга в соседнюю комнату, где выразил свое недоумение. Одноклассник почесал затылок, как это делал в затруднительных ситуациях, и, с упреком, заметил, что на такие вещи мне уже пора научиться СМОТРЕТЬ СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ…
- Я бы с удовольствием посмотрел, - досадуя на непонятное мне выражение, ответил я, - да где ЕЕ взять, эту - ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ…
- У меня есть, - серьезно ответил друг и, открыв дверь, обратился к подружке, - Наташа, принеси сюда ПРИЗМУ!
В приоткрытую дверь девушка подала… бутылку водки.
- Не удачная шутка! – вспылил я. - Ты что, не знаешь, что такое ПРИЗМА?
Одноклассник наморщил лоб, и, как на экзамене, отчеканил:
- Слово – «ПРИЗМА» имеет три значения:
* геометрическая фигура;
* часть оптического прибора из прозрачного вещества;
* образное выражение: «Смотреть сквозь призму чего-то» - значит, находиться под влиянием какого-то фактора.
- Правильно, - согласился я.
- Я тоже раньше не знал! – зашептал одноклассник, прикрывая дверь. - Смотри: первое значение – «Геометрическая фигура»! Подтверждается? – он протянул бутылку.
Я осторожно потрогал ее цилиндрическую поверхность:
- Что геометрическая фигура – подтверждается! Но где грани? У ПРИЗМЫ должны быть грани!
- Так это ж не просто ПРИЗМА, а ПРИЗМА СОВРЕМЕННОСТИ!!! Современность – стирает любые грани, об этом везде пишут! Смотри дальше: второе значение – «Из прозрачного вещества»! Есть?
Сбитый с толку, я взглянул на просвет:
- Ну, есть…
- «Образное выражение» – это значит: должно звучать красиво! - продолжил мой школьный друг. - «ПРИЗМА СОВРЕМЕННОСТИ» - красиво?
- Красиво, - согласился я.
 - А чтоб оказаться «Под влиянием фактора», нужно... – уже громко пробасил одноклассник, увлекая меня в зал, - нужно немножко выпить!
К выпивке я относился всегда негативно, но желание разобраться во всем до конца, оказалось сильнее. И все «завертелось»…
Когда одна ПРИЗМА закончилась, появилась вторая. Стало легко и весело. Тем более, что девчонки, при взгляде на них «ВООРУЖЕННЫМ ГЛАЗОМ», действительно, показались классными…
Ночью мне было очень плохо. К страданиям физическим добавилась частичная потеря памяти. Последнее, что я помнил: как с кем-то целовался в подъезде…
Теперь, при первом же упоминании о ПРИЗМЕ СОВРЕМЕННОСТИ, я все понимаю…
Это явление проникло даже в научную литературу. Когда я читаю заголовки статей:
* «Вечные ценности - СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ»;
* «Попытка рассмотреть болезнь русской души - бездеятельность, СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ»;
* «Взглянуть на ушедшую эпоху классицизма ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ СОВРЕМЕННОСТИ».
Мои волосы встают дыбом…
Происшедшее не убило моего интереса к исследовательской деятельности, которой я теперь посвящаю все свободное время. Сейчас изучаю значение выражения – «СМОТРЕТЬ ЧЕРЕЗ РОЗОВЫЕ ОЧКИ»… Еще не уверен до конца, но с высокой степенью вероятности предполагаю, что речь идет о вине. Работа осложняется тем, что после испытания действия ПРИЗМЫ СОВРЕМЕННОСТИ, я зарекся принимать алкоголь.
Следующее на очереди – «СМОТРЕТЬ СКВОЗЬ ПАЛЬЦЫ». Это выражение, вообще, окутано туманом таинственности. А, обстоятельства применения, и контингент людей, его применяющих, наводят меня на самые мрачные предположения…

8.Межгород Называевск - монолог телефонистки
Александр Чубанов
КИЕВ, вторая! ВЛАДИМИР, – четвертая кабина!

ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ, первая!.. ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ, я вам говорю!.. Женщина в белом, вы что, своего имени не слышите?.. Соединять вас или нет?.. Ах, вы не грязь, а Иванова Татьяна Ивановна!.. Очень приятно!!! Угу… обиделись... Угу… Вон КАРА-БОГАЗ-ГОЛ сидит, что ему, по-вашему, делать? Тоже шуметь?.. Угу… Остальные, гол или одет, вас не касаются. Вы – Иванова, и все тут… Жаловаться будете… Так… Русского языка не понимаете, вас зовут, а вы… Ну, НАХАБИНО… да я вам ничего! Успокойтесь, прямо БЕШЕНКОВИЧИ какие-то, а не ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ… Да не вы, это город такой… Опять не нравится?.. КОБРА!.. Это я снова не вам, посмотрите по карте, что у вас по географии было?.. Не мое дело... Подумаешь, НОВАЯ ЛЯЛЯ... Ну, что вы кричите? Целые города так называются, тысячи людей в них живут, и ничего, а вам, видите ли, не нравится... Не лезьте в окошко! Отпустите провод, отпустите, я вам говорю! Ишь, КРАСНОЩЕКОВО, аж, да идите же, наконец, говорите со своей ЧЕРНОЙ ГРЯЗЬЮ!.. Уф-ф-ф...

ГУСЬ ХРУСТАЛЬНЫЙ, бегом в шестую!.. Ах, вы на костылях, бежать не можете, а еще ГУСЬ... Нет-нет, я хотела сказать – ХРУСТАЛЬНЫЙ... Опять плохо? Лучше под ноги смотрите, хрусталь – хрупкий...

Ну что за день сегодня? Прямо ДОЛГИЙ МОСТ какой-то, изнервничалась вся. Не клиенты – сплошной АСТРАХАН-БАЗАР. Поработай тут. Они всегда ПРАВДИНСК, чуть что, норовят тебе ГАДИЛОВИЧИ сделать... Скорей бы смену сдать, а там – СУББОТИНО, ГУЛЬКЕВИЧИ себе, БЕЗЛЮДОВКА...

НОВАЯ МЫШЬ, седьмая кабина!.. Да осторожней, БЕГУНИЦЫ, сумкой-то прямо как хвостом...

ОМСК, проходите в десятую!..

Алло... Нин, ты?.. Есть минутка, поговорим чуток... Ай, дома опять РАЗДОРЫ, ГАДЛЯ мой снова за свое ХОБИ взялся... Угу... ХМЕЛЕВКА, потом ХРАБРОВО, ВЫСТУПОВИЧИ... Я его вчера ВЫГОНЕВИЧИ, как СОБАКИНО. Сколько можно УГОДИЧИ? Да, все увез, я теперь ГОЛАЯ ПРИСТАНЬ... Подожди...

КУЗНЕЦК, вторая кабина!..

Алло, Нин... Да... Какое тут настроение, так, между НИЖНЕЙ ЧУМАНКОЙ и ВЕРХНЕЙ ГРАБОВНИЦЕЙ... не поймешь, когда шучу, когда нет? Тут не до шуток уже, скоро заговариваться начну с этой работой. Сама знаешь, какая у меня тут ВОЛЧЬЯ СЛАБОДА... Да я и не беру к сердцу, ПУСТЯШИНО, НАХИЧЕВАНЬ на их жалобы... Завидую я тебе, Нин, сумела устроить свою жизнь: работа – РАЕВКА, ПАПАН у вас – СЛАВСК, сама такая – ОБОЯНЬ, СПОКОЙНАЯ, СВЕЖЕНЬКАЯ, не то, что я – ЧУХЛОМА... Ладно... В МОСКВУ едешь? Привези мне чего из косметики, а?.. Ну, ПОМАРЫ там поярче, может французские ДУШЕТИ, хорошо?.. Уже побежишь?.. Ну, ладно, счастливого ПУТЯТИНО...

Так, слушаю... записываю... ПОЛТАВСКАЯ ОБЛАСТЬ, дальше!.. забыли?.. Молодой, а РАСЕЙНЯЙ... Что-что... ВЕЛИКАЯ – дальше не помните? Просите подсказать... Хорошо, ВЕЛИКАЯ БУДНИЦА!.. Нет?.. ВЕЛИКИЕ СОРОЧИНЦЫ!.. Нет?.. ВЕЛИКИЕ КРЫНКИ!.. Нет?.. ВЕЛИКАЯ РУБЛЕВКА!.. Уже ближе?.. Я так и думала сразу – ВЕЛИКАЯ БОГАЧКА!!! Правильно?.. Откуда знаю?.. Ха! А куда ж еще такой МИЛОВИДЫ КОБЕЛЯКИ звонить будет? Вижу насквозь вашего брата, у самой такой был. Могу еще присоветовать: ВЫГОДА ОДЕССКОЙ ОБЛАСТИ, что рот открыли? Записывайте! Еще, КОРЫСТЬ РОВЕНСКОЙ ОБЛАСТИ, БАРЫШ УЛЬЯНОВСКОЙ, а может сразу в ЛОПУХИНКУ?.. Издеваюсь?.. Грубиянка... Кто, я?! А вы настоящий БОНДЮГ и ВАРОВСК! Ищите ДОБРЯНКУ. Строите СИНЕГЛАЗОВО. А потом, из ее ДУРОВО КАРМАНОВО, может за последний КОПЕЙСК, себе ВИНЫ и кооперативный СЕМИПАЛАТИНСК. ЛИКИНО-ДУЛЕВО вам!.. Граждане, что с ним? ГЛАЗОВО закатил, БЕЛАЯ ЦЕРКОВЬ стал, воды ему дайте, посадите...

УНЕЧА! Подойдите, ваш абонент не отвечает... Не слышите? Да, БОЛОХОНЦЕВО снимите, уши закрыли, ваш абонент не отвечает, говорю... Поняли, наконец?.. Что, ЯЗЫКОВО отняло?.. Снимать заказ?.. Господи, да вы ТУПИЧЕВ или ГЛУХОВ?.. Слушайте, СТАРЫЙ МЕДВЕДЬ, в таком возрасте не звонить, а ДО-МО-ДЕ-ДО-ВО нужно, ВНУКОВО нянчить, поняли?.. Ну, слава богу!

Гражданин! Ну что вы прямо ТАГАНРОГОМ прете?.. БОЛЬШОЙ СУНДЫРЬ вам подавай, срочно? Ишь, БЫСТРИК какой, что за спешка, ПОГОРЕЛЬЦЫ, что-ли? Не мое дело... Вай-вай, прямо ВЕЛИКИЙ УСТЮГ, ГРОЗНЫЙ, ПЕТУШКИ... Меня в КРИВОЙ РОГ?.. На ЧИСТОВОДОВКУ?.. МСТИСЛАВЛЬ будете делать?.. Чего ШУМИХУ-то подняли? Поймите, НЕВИННОМЫССК я, линия занята. Думаете ваш РЫЛЬСК мне приятно видеть, уже соединила б давно... Что?.. А я и не оскорбляю, это город в ОРЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ... Чего надулись? Ха-ха... Прямо - КАЛАЧ-НА-ДОНУ... Почему на Дону? Пожалуйста, НА-ОБИ, только тогда - КАМЕНЬ... Ну, что? Что шипите? Не угодишь вам, у-у ЗМЕИНОГОРСК. Эй, гражданин, БОЛЬШОЙ СУНДЫРЬ, куда же вы?.. Вот ЧЕКАНОВСКИЙ, ишь, побежал вприпрыжку, даже ЧЕМОДАНОВКУ забыл...

А вы его не защищайте, подумаешь, БЕДНОДЕМЬЯНСК, я ж ему человеческим языком сказала: линия занята... Женщина, помолчите, лучше уберите от окошка СУМЫ и вытрите НОСОВКУ своему НАЛЬЧИКУ...

РАЗБЕГАЕВКА! - пятая... Куда? БОЛВАНИЧИ, чего как ТАРАКАНОВО врассыпную бросились?.. А-а, думали эвакуация... Это поселок так называется, поняли, что ли?..

ВАДУ-ЛУЙ-ВОДЭ, девятая!.. Товарищ! Да-да, это я вам говорю, ну что вы на клиентку так смотрите? Поверьте, ее населенный пункт ни чем не хуже, чем ваш ДУРДУР... А вы, гражданочка, проходите быстрее, не стесняйтесь. Не название главное, а чтоб с человеком хорошим поговорить... ДУРДУР, ну отойдите же от кабины, долго она вашим ПЛЕШАНОВО любоваться будет?..

Алло, слушаю... МОСКВА?.. Международная телефонная линия?... Что-что... Я ничего не понимаю, говорите по-русски... ничего не... Вы что? Никуда я не уходила... Как вы сказали?.. В рабочее время сигареты КУРИТИБА?.. ГУЛЯНЬ?.. В магазин ХОДЕЙДА?.. Что вы такое говорите?.. На МАДРАСЕ ЛЕГАСПИ?.. Не понимаю... Кто не КОПЕНГАГЕН?.. Ужас какой-то... Я, ОСЛО, ПНОМПЕНЬ?.. Только ГЛАЗГО МАЛЕЕВА, трубку не беру?.. Если вы будете так со мной разговаривать, я... Закрыть ЛА-СЕРЕНА, не ПИСКО?.. Еще не слышала настоящего МАТУ-ГРОСУ?.. Правда, не понимаю... Кончать ДУРАНГО, НЕНАНА лезть в ДЕРБИ?.. Шевелить в голове ТРУХИЛЬО?.. Не быть БАРРАНКИЛЬЯ, а записывать, что диктуете, пока не ПОЗНАНЬ?.. Да... хорошо... пишу... все?.. Угу... вам тоже привет!..

Вот это класс!.. Что значит международная линия, все по-иностранному. Но я ПОНЯТОВКА…

А ну - тишина!!! Оскорблений не потерплю! Кто сказал КАТМАНДУ???

АВТОР 4

9.Великий комбинатор
Людмила Зрелик
 Работала я по молодости кладовщиком. На складе были промышленные вентиляторы, насосы, машины для инвалидов...и кабель. Вот с этим кабелем я и просчиталась. Чтобы отпускать его клиентам, длину надо было вычислять по формуле окружности, вот только толстый кабель имел значительную разницу в диаметре с наружной и с внутренней стороны. Недостача вылилась почти в три метра.

Сотрудницы посоветовали мне обратиться к начальнику снабжения пивзавода.

 Невысокий полненький мужичок с очень подвижными  карими глазками, внимательно остановил на мне свой взгляд, как только я обратилась к нему:
 - Добрый день, Абрам Моисеевич. У меня к вам просьба.
 - Да деточка.Дядя Абрам живет на этом свете чтобы выполнять любые просьбы прекрасной   половины человечества.
 -У меня недостача кабеля.
 - Так дитятко, понятно. А лишнее что-нибудь есть?
 - Вентилятор, как-то клиент из области не забрал. Мы ему звонили, сказал что он его уже списал.
 - Так,так,так- Абрам Моисеевич старательно чесал свою кучерявую седеющую голову.

 Не прошло и трех минут как он стремительно побежал к телефону:
 - Василич, тебе вентилятор не нужен? Да, нужно очень миленькое создание выручить.
  Кому позвонишь?.. На макаронную? Я сам. Этого жука я знаю, просто так ничего не делает.

 - Добрый день Сергей Иванович. Как драгоценное здоровье? Как супруга?
  Рад, рад за Вас. Слушайте, нужно помочь хорошему человеку. Вентилятор не нужен Вашей процветающей фирме? Насос? На сколько? Ох хо хо! Я перезвоню.

  - Красотка, налей-ка мне чайку. Сейчас, я думаю, у нас все получится -потирая руки обратился ко мне великий комбинатор.

 Попив чаю, Абрам Моисеевич продолжил:
 -Симочка, солнышко, если бы я был молодой и красивый... Радость моя, ночами не спал, все мысли о тебе. Слушай дорогая, завтра у тебя будет вентилятор. Лично привезу, и Евгения прихвачу - пивка вместе попьем. Целую, мечта моя сладкая.

 Послав мне воздушный поцелуй, Абрам Моисеевич снова начал крутить диск телефона, а я завороженно смотрела на него.

 - Женька, дружище, что-то ты давненько не приходил ко мне пивка попить. Ты говорил, что насос выписал, а он  тебе не подходит. Слушай, приезжай на базу. Девчонка со склада тебе отпишет кабель... Не перебивай старого мудрого еврея...Так вот,  вместо кабеля отдаст вентилятор ...На хрена тебе вентилятор?...Подожди, из за тебя я потерял цепочку.
Насос - отпишешь на макаронную фабрику за безналичку, вентилятор - в столовую нужен, на Марата... У них украли. Симочка рассчитается наличными, или натурой - как договоришься.

 Что говорил ему Женька, я не слышала, но как Моисеич его убедил произвожу дословно.

 - Дорогой, тебе закопать на стройке три метра кабеля, раз плюнуть, а тут судьба ребенка решается.... Ну не может она продать вентилятор вместо кабеля! По документам не сможет.
  Какая корысть? Тебе же за вентилятор наличка будет. Потом рассчитаемся.
 Красивая? Да! Но я старый больной человек! Тебя познакомить? Кобель! Она же ребенок!
 Сколько лет? Скоро восемнадцать.

  Мне уже было двадцать три, но это не важно. Никакой выгоды помогать мне этот добрый
 человек не искал, ему нравился сам процесс великих комбинаций.

10.Как трудно выбрать ребенку имя
Людмила Зрелик
  У молодой супружеской пары родился долгожданный ребенок. Долгожданный потому, что с декретных они обещали отдать долг за свадьбу, но срок родов задержался на две недели и это грозило лишними расходами. Вероятно эта маленькая неприятность не давала им сосредоточиться в поисках имени.

Ребенку уже две недели, а имени все нет, патронажная сестра настоятельно требовала имя:
 - Нужно карточку заводить. О чем Вы думаете?
Молодая мама рискнула взять на себя это ответственное дело:
 - Анастасия - как то нерешительно сказала она.
 - Красивое русское имя, и редкое - поддержала ее медсестра - а то все Жанны, Виолетты,
  Кристины, Виктории - маленькие бульдожки с красивыми именами.
Вечером, муж поддержал супругу:
 - Настенька, Настюша, Анастасия - подойдет.
 Через час на семейный совет пришла мать мужа, которая сразу включилась в полемику:
 - Ни в коем случае! У нас в деревне была Настя-здрасте, дура каких свет не видывал.

 - Может тогда Марией? - рискнула предложить молодая жена в качестве подхалимажа.
 - Не болтай глупости!  Я с тридцати лет на инвалидности, одна воспитываю троих детей,
 а тетка твоя - старая дева. Не дай бог такую судьбу ребенку.
  Молодой матери тоже не нравилось это имя.

 - Марина - предложил отец - морячка, город портовый, будет женой моряка.
 - Ты что! - почти завизжала бабушка - у нас на судне Маринка была, почти со всем экипажем переспала  шалава!
 Молодуха, улыбнувшись, подумала, остальных наверно обслуживала ее свекровь.
 - Что лыбишься? Если так назовете, я вас больше не знаю!
 Видно лютым врагом для свекрови была Маринка, потому что женщина выскочила от них, громко хлопнув дверью.

Через три дня, немного поостыв, семейный совет продолжился.
 - Татьяна?
 - Какая к черту Татьяна, куда ни плюнь, Танька - резюмировала, не очень воспитанная бабушка.

 - Александра?- рискнул предложить отец.
 - Ты что совсем опупел?  Валя, Женя, Саша -не поймешь, мужик или баба.
 - Ольга - красивое русское имя - нерешительно предложила мама малютки.
 - Что? Да это мой злейший враг! Эта дрянь распускает обо мне сплетни на весь двор!
 - Кто, внучка?- пытался остудить пыл своей больной матери.
 - Да пошли вы, как-будто имен больше нет. Делайте что хотите - раздосадовано закончила  бабушка.

Через несколько дней, вечером, она снова пришла к молодым:
 - О чем вы думаете? Ребенку двадцать дней, а у него имени нет, ангела хранителя нет!- озабоченно сказала бабушка.
 - Мама, может ты предложишь?
 - Твой ребенок, ты и решай.

 - Софья -предложила молодуха, это имя у нее ассоциировалось с великой Ковалевской.
 - Ты чего сбрендила? Русскому ребенку еврейское имя.
 - Екатерина? Катя, Катенька, Катюша - предложил отец ребенка с опаской. И не зря.
 - Ты что, забыл Катьку? Воровка каких свет ни видывал, у своих тягала. Слава богу,
 поймали.
 - Мама, а причем внучка?
 - Назовешь, я тебя больше не знаю.
 Разговор опять закончился безрезультатно.

До окончания срока оставалось три дня. Муж пришел с субботника слегка выпившим и очень решительным. Сразу в дверях, он предложил окончательный вариант:
 - Жена, как тебе имя Светлана?
 - Красивое имя, и девочке подходит, светлая.
Пообедав и переодевшись, он поехал в Загс. Опережая внимательных читателей, объясняю, тогда они работали по субботам.

 В воскресенье, не выдержав груз ответственности, пришла бабушка.
Ее сын, с гордостью предъявил свидетельство о рождении ребенка.
 - Красивое имя - выдохнула бабушка, и вдруг схватилась за сердце,
 ведь у старшей дочери, внучке тоже дали имя Света.
 - Как же я их буду различать?- почти шепотом вымолвила она.
 - По отчеству!- неожиданно решительно сказал ее сын.

АВТОР 3

11.Кошки из цикла Сказки о волшебниках
Александра Троць
Говорят,  жил  в  нашем  городе  когда-то  настоящий  волшебник. Любили  его  люди  за  доброту  и  чудеса,  которые  он  творил  время  от  времени. Не  было  и  дня,  чтоб  он  кому-то  не  помог,  даже  за  тридевять  земель  порой  уезжал,  если  надобность  в  нём  была.
Вот  получил  он  однажды  депешу,  что  в  одном  из  районных  центров  кошки  так  расплодились,  что  житья  никому  не  дают: целыми  днями гоняются  друг  за  другом,  мяукают  по  делу  и  без  дела, от  недостатка  мышей  у  людей  провизию    таскают. Волшебник  раздумывать  долго не  стал,  сразу на  помощь  людям  отправился.
По  приезду  видит:  действительно,  кошек видимо-невидимо,  всех  пород  и  мастей.  Под  ногами  крутятся,  проходу  не  дают  - кто  мурлычет,  а  кто  и  укусить  норовит. Только  уничтожать  кошек  волшебник  и думать  не думал  - ведь  они  всегда  людям  служили,  можно  сказать, членами  семей  были… А  какие   они  красивые – глаз  не  оторвать!  И  решил  волшебник  превратить  кошек  в  людей. Посидел,  подумал  и  сказал  пару  своих волшебных  слов. Те  из  кошек,  что  рядом  были,  сразу  человеческий  образ  обрели. Одел  он  их  в  одежды  чистые  и  красивые,  любуется  своей  работой. А  тут  и  другие  кошки  подбежали… Так  и  сидел  волшебник  до  позднего  вечера,  пока  всех  кошек  в  людей  не  превратил. Только  вот  беда -  жилья-то  у  них  нет. Раньше  они  по  чердакам  и  подвалам  прятались,  а  теперь  им  надо  было  дома  строить. Задумано -  сделано:  к  утру  два  небоскрёба  посреди  города  выросли,  и  бывшие  кошки  разошлись  по  новым  квартирам.
Долго  пришлось  волшебнику  в  этом  районном  центре  хлопотать: новые  школы  открыл,  безработных  трудоустроил, город  украсил,  с  людьми  познакомился. Стал  районный центр  большим  городом.  Всё  хорошо, однако  уезжать  из  этого  города  волшебнику    совсем  не  хочется. Завладела  его  сердцем  одна  из  бывших  кошечек.  Только   не  кошечка  это уже  была,  а  прекрасная  девушка  по  имени  Весна -  глаза  большие,  зелёные; движения  лёгкие,  мягкие;  голос,  словно  музыкальный  ручеёк  журчит. Каждый  день  приходит  он  к  её  дому  и  стоит  часами  под  окнами. А  она,  благодарная  за  своё  прекрасное  превращение,  его  разными  вкусностями  угощает, песни  поёт,  забавные  истории  рассказывает. Совсем  растаяло  сердце  волшебника,  решил  он  на  этой   Весне  жениться -  давно  уж  было  пора  семьёй  обзавестись.  И  разослал  он  своим  друзьям  и братьям  приглашения  на  свадьбу. А  братья у  него  были  тоже  волшебниками,  только  встречались  они,  к  сожалению,  не  часто. Съехалось  много  народу.  Сыграли  свадьбу  прямо  на  площади. Вот  уж  где  было  раздолье  всем  братьям-волшебникам: столы  летали  за  людьми,  предлагая  им  разные  вкусности;  мороженное  в  стаканчиках  и на  палочках,  а  также  всевозможные  сладости   маленькими  порциями  сами  залетали  детям  в  рот;  сотни  шаров,  перевязанные  свадебными  лентами    и  прикреплённые  к  маленьким  каретам,  то  и  дело  взмывали  к  небесам,  унося  с  собой  всех  желающих  прокатиться  в  свадебном  кортеже; волшебные  фонтаны,  на  струях  которого  можно  было  покататься ,  не  намочив  одежды,  излучали  такой  аромат  и  свежесть,  что  всем  казалось,  будто  они  находятся  на  вершине  высочайшей  горы.  Но основное  волшебство  было,  конечно  же,  направлено  на  жениха  и  невесту:  белоснежное  платье  невесты  всё  время  меняло  свои  оттенки  и  искрилось  так,  как  искрится  водная  гладь  под  яркими  лучами  солнца;  её  фата   попеременно   становилась  то  прозрачным  облаком,  то  звёздным  небом,  то  морской  волной.  Жених  не  мог  насмотреться  на  свою  невесту,  хотя  сам  был  так  красив,  будто  только  что  сошёл  с  обложки  глянцевого  журнала.  «Крылья»  его  чёрного  фрака  то  и  дело  поднимали  молодожёнов  над  толпой, которая  безудержно  кричала  традиционное  «Горько!»  И  каждый  раз,  когда   жених  целовал  невесту,  с  неба  падали  белоснежные  цветы,  и   музыкальные  инструменты  сами -  без  оркестрантов -  играли   свадебный  марш. 
Веселье  и  танцы  не  прекращались  до  утра. А  утром  город  был, как  всегда,  чист,  и  ничто  не  напоминало  о  вчерашнем   невероятно  красивом, необыкновенном   празднике. Волшебник  остался  с  молодой женой  и  научил  её  всем  премудростям,  которыми   владел  сам.  Вскоре  у  них  родилось  трое  сыновей, которые  не  только  продолжили  волшебное  искусство отца,  но  и  значительно  в  нём  преуспели. Особо изобретательным был старший сын,  по  прозвищу  Гений. Много  добрых  дел  было  на  его счету,  но  это  уже  совсем другая  история.

12.Братья - волшебники
Александра Троць
          Жили-были в одной стране,в одном городе,в одном доме  четыре  брата–волшебника.Каждую минуту в их светлые головы  приходили необычные мысли,и творили они чудеса без отдыха–и  днём  и  ночью.Привыкли  люди к их постоянной опеке,обленились, а на чудеса и вовсе реагировать перестали.Заметили  это  братья-волшебники,  забеспокоились и решили разъехаться по разным городам,чтобы не  нарушать заведённый в мире порядок и не отлучать людей от привычных дел и работы.Так и сделали.Один уехал на север,другой  на  юг, а  третий с четвёртым восток с западом поделили.
          Не сразу поняли жители города,что исчезли волшебники.  В  первый день покрутились до обеда,только обеда им никто не подал. Пришли полдничать на центральную площадь,где раньше сливки из  бочек лились и горячие булки в рот прыгали,а на площади ни  столов,ни бочек,ни  хлебов.На ужин свои скатерти-самобранки  расстелили,а на них, кроме дыр,ничего не обнаружили.Удивились   люди,только удивлением сыт не будешь.Пришлось им самим пищу  добывать.Заработали снова фабрики и заводы,застучали колёса  грузовых машин и поездов,открылись магазины и продуктовые лавки. И забыли люди про недавние волшебства,  будто  их  и  не  было  вовсе.Всё снова вспомнили, всему научились,и пошла жизнь,как  и раньше,своим  чередом.
          А братья тем временем новую местность изучали,с  традициями народа знакомились,к людям присматривались.Мало ли,  много ли  времени прошло,только соскучились они по добрым делам и своему волшебному ремеслу.И заработала  снова  их "чудодейственная машина",но  теперь- в  пределах  разумного.
          Проснулись северяне утром,а на улицах цветы пахучие  красоты небывалой.Вдоль стен города звёзды горят,а под ними струйками  разноцветными роднички из-под земли пробиваются.На  крышах домов - бассейны с прозрачной водой,а в квартирах - бесплатные  мини-магазинчики: нажмёшь  кнопочку  на  нужное  слово, товар тут же сам и вылетит.И для детишек сюрпризы на  любой  вкус: фрукты, игрушки,  сладости…   
           Южане  тоже  в  обиде  не  остались. Поделил  им  волшебник город на две части:в одной зима с морозами  и  скрипучим снегом,которого они,отродясь, не  видали,а в другой – тёплое море и горячий песок.Обе части подземными и воздушными  дорогами соединены: хочешь по зимнему саду гуляй, хочешь-на  фуникулере катайся. Утром в море купаются, а после обеда на  лыжах или на коньках бегают. Весёлыми люди стали,добрыми,новые  перемены за большой подарок приняли,да  и  сами заработали  с    удовольствием , план  каждый  день  перевыполняют.
            Только  третьему и четвёртому братьям никак не   везёт. Что не сделают,всё не так,всё не эдак.Толи климат  неподходящий  для  волшебства,  толи  люди  непробиваемы, толи  чёрные  силы  добру  дорогу  перегораживают. Решили  братья  провести  расследование-каждый на своей территории.Тот, что на 
западной стороне жил,начал на пустырях сады разводить. Воткнёт  в  землю  дерево,а оно тут же сохнет и наземь падает.Стал  он  землю на большую глубину вскапывать,а тут,глядь,пещера огромная, а из пещеры гул раздаётся.Взял волшебник свои чудо-очки,  посмотрел в пещеру и увидел чудище–большое, мокрое и скользкое. Чудище ходы себе роет и все  корни,  что  на  пути  попадаются,  тут же съедает.Хотел было волшебник с чудищем поговорить,только  тот и поворачиваться не стал:хлестнул раз-другой своим хвостом  и вход в пещеру засыпал.
-Ну, нет!- думает  волшебник.-Так дело не пойдёт.Либо ты на  людей работать будешь, либо в своей пещере навек останешься.
И  дунул  волшебник на завалившийся вход  пещеры. Посыпались  камни, обрушился потолок, и зловонный дух пещеры, которым  подпитывалось чудище, вырвался наружу. Обессилил сразу зверь,  ослаб, а волшебник не унимается - хочет из него молодого  бычка  сделать да в плуг запрячь.Дунул ещё разок- стала у чудища кожа  светлая  и  гладкая;  дунул  третий  раз – выросли у него  маленькие  рожки, а спустя некоторое время он и вовсе  в  бычка  превратился.Взял  волшебник быка за рога да в поле повёл-землю пахать.А бычок-то,тут же  ручным  стал, слушает человеческие  команды и всё, что ему не скажут, исполняет.   
С этого дня  у третьего брата всё пошло как по маслу: на  пустырях сады расцвели, вдоль улиц виноградники появились,  машины с выхлопными газами из города исчезли,а главным  пассажирским транспортом для людей стали бесшумные  летающие  тарелки. Правда,некоторые люди по старинке продолжали пешком  ходить,но и  для них новинка появилась-усовершенствованная  скоростная обувь,в которой не только вдоль улиц можно было пробежаться, но и через дома перепрыгнуть.
И  стали в этот город люди со всех волостей, словно в музей,  ездить. А волшебник и тут не зевает-каждому заезжему гостю нехитрое желание исполняет. 
         Поправились дела и у четвёртого брата. Узнал он, что  причиной всех его бед человеческая злость была, и начал он  людей добром перевоспитывать.Подерутся, к  примеру, соседи  из-за своих участков(то чужие куры посевы склюют, то козы  капусту  съедят, то собаки набедокурят),а он им все потери сторицей  восполняет.Поругает мать сына за «двойку»,а он парнишку за уроки посадит,и учится тот,пока все плохие  отметки  не  исправит. Захочет  воришка  в  чужой  карман  залезть,  а  его  рука,  вместо  кармана, свои  же  деньги  раздавать  начинает. Короче,  навёл волшебник  порядок  в  городе- всех помирил, всех подружил,  всех перевоспитал.Ну,и о волшебных подарках для  горожан не  забыл. Сделал  волшебник  всем  людям  крылья,  чтоб  могли  при  желании летать,как  птицы.По сердцу пришлась горожанам эта диковинка.Перестали дети в школу опаздывать,а родители с высоты своего полёта за детьми лучше присматривать стали.Старички и те "с неба» не слезают, всё норовят до облаков долететь
Наладив  в  своих  городах совместную  с  людьми работу,стали братья по всему белу  свету ездить, и воцарилась в мире тишь и благодать.


АВТОР 8

13.Вензель мистика
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                Мистика

                Вензель

     Свет сквозь окна пробивался на лужайку перед домом. Было тихо. В доме все спали. Ветерок шелестел в листьях одиноких деревьев. Луна пробивалась сквозь туман, который, словно, молочная река, разливался по полям. Дом стоял на окраине города. Горничная закрыла двери. На столе лежала книга в бархатном зелёном переплёте.
     Стены гостиной были освещены ночными светильниками. Над крышей дома завывал ветер. Вдруг распахнулось окно. Ночной гость, медленно перетаскивал своё тело через окно второго этажа. Видно было, что он весил немало. Ступил на пол и почувствовал, что под ногами лежит ковёр с большой шерстью. Он, осторожно ступая по ковру, перешёл в гостиную. Свет горел в дальнем углу, над старым креслом. В кресле никого не было. Кресло было старое, кожаное, грузное, с большими подлокотниками. Видно было, что ночной гость был человек пожилого возраста. Он тяжело дышал. Мужчина обернулся на дверь, в которую только что вошёл. В двери стояла белокурая женщина со свечой в руке. В темноте и при свете одного ночного светильника, она выглядела как привидение. А может это, и было привидение? Мужчина тихо кашлянул. Женщина стояла словно статуя, не шевелясь и не проронив ни слова.  Тогда Француаз осторожно ступая по ковру, пошёл к женщине. Вдруг она исчезла. Француаз замер. Его сердце сильно заколотилось от испуга. Он молчал, не мог произнести ни слова. Сзади, за спиной у него что - то прошелестело. Он боялся обернуться. Немного отдышавшись, он все - таки попытался повернуться в сторону стола. Небольшая зелёная книга словно приклеенная, висела в воздухе.
 - Кто здесь? - тихо прошептал Француаз.
   Его сердце бешено забилось под одеждой. Он шагнул в сторону стола. Книга - исчезла, точно так же, как и женщина. Француаз не знал что делать. Он на минуту даже забыл, зачем он здесь. Переведя дыхание, Француаз пошёл к двери. В проёме двери опять появилась белокурая женщина со свечой. Он обмер и тихонько опустился на пол. Так Француаз пролежал много времени. Когда он очнулся, он лежал на кровати. К нему подошла горничная и спросила, как он себя чувствует. Француаз не ответил. У него пересохли губы.
   К обеду в его комнату заглянула женщина. Она мило улыбалась.
 - Ну, что, очнулись? - спросила она.
   Он качнул головой.
 - А теперь мы пообедаем с вами - и она пошла в гостиную.
   Он медленно встал, у него болела голова. Он не знал, что ответит в настоящее время.
Француаз осмотрелся по сторонам. Комнаты были небольшими, со светильниками на стенах. У стены в дальнем углу стоял стол и кожаное старинное кресло. Француаз прошёл в другой зал. Женщина ожидала его за столом.
 - Прошу, садитесь - мило улыбаясь, сказала она,- Ани, обслужи мужчину. Вы не стесняйтесь.
 - Где я? - спросил шёпотом мужчина. Его голос был суховат.
 - А вы ещё не знаете, где вы? - засмеялась женщина, - Это замок рода Чёрного сапфира. Вы ничего не заметили ночью? - улыбнулась она одними глазами.
   Он побледнел. Глаза наполнились страхом. Он слышал уже об этом замке. Когда - то, давно, в этом родовом поместье пэра королевского двора Себастьяна Великого второго было совершено  убийство. Ночью, проникли в гостиную двое воров. Они украли книгу с вензелем пэра королевского двора Великих. Но их постигла участь, предыдущих грабителей. Они умерли мгновенно, непонятно по какой причины. С тех пор в двери замка выходит жена пэра со свечой и в воздухе вместе с ней летает зеленая книга с вензелем вельможи. Старая женщина кружит по комнате и те, кто попытался украсть хоть что-нибудь в доме Чёрного сапфира, падали в обморок. А на утро их находили мёртвыми.
   Француаз не знал, что ему ответить этой женщине. Она сидела напротив и смотрела на него, словно ожидала чего - то такого, что могло сыграть какую - то роль в произошедшем событии или изменить историю замка Великих.
   Небо покрылось серыми тучами. Внезапно подул сильный ветер. Француаз побледнел ещё больше, так как перед ним женщина, молодая, принявшая его, вдруг внезапно постарела. Из её уст начал выходить дым. Её голос принял оттенки суховатого надтреснутого звука. Глаза горели. Она поднялась над столом и зависла. Француаз сидел, не шелохнувшись, словно стул притянул его. Вдруг он почувствовал, что его кто-то крепко держит сзади. Он не мог уже даже пошевелиться. Старая жена пэра Великого висела над столом и иногда перемещалась по залу. Дикий вопль вырвался из уст Француаза. Всё вокруг него летало и кружилось. Зеленая книга, старая жена пэра, женщина со свечой. Он не помнил, сколько прошло времени.
   Утром старого Француаза нашли на дороге. Он лежал с открытыми глазами и был мёртв.

 20. 01. 2011 года


14.После апокалипсиса
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
  В далёкие времена, когда уже давно забылся 21 век и все последующие века, что стояли за ним, а сейчас грянул 31 век начатого нового тысячелетия, жили в лесу звери.
Вот они собрались на свой сход.
- Что-то Мишенька, ты совсем перестал править нами? – хитро улыбаясь и жмуря глазки, сказала, протягивая слова, рыжая плутовка, похожая на что-то напоминающее лисицу 21 века и что-то непонятно что.
- Да?! – заревел царь лесного пространства на неё, - И ты ещё спрашиваешь меня, почему это я не стал править в нашем вернее моём лесу? Да как тебе не стыдно, рыжая вертихвостка. Да ты посмотри, кто я теперь стал? Ни мягкой шерсти, ни клыков, какие бывали у меня в 21 веке. Ни прыткости таковой. По дереву и то лазать не могу.  Как прошёл смерч, снёс всё на земле, так и живу теперь как сыч болотный, среди этих камней. Деревья только, только нарастать стали, а как лазать-то по ним. Вот ты рыжая, скажи мне. Что сейчас в далёком городе делается-то хоть? Ты же всё-таки имеешь там как ни как связи с лилипутами старых городов. Бегаешь к ним ещё.
- Ой, а что Мишенька там осталось-то. Ничегошеньки. Подруг моих смерч проклятый унёс. Развалины теперь забыты. Дома новые, ого-го какие небоскрёбы отстроили. Теперь милый мой в музеи все ходят. Культурные стали. Люди мелковатые после смерча стали. Говорят, что ДНК изменилось. Гены теперь только у мелких людишек остались. Ох, я тебе сейчас расскажу такую вот историю, что мне моя подружка рассказала, когда я бегала к ней за птичьим мясом. Мы ведь теперь только птицей и кормимся. Другого-то нет. Всё смерч проклятый унёс. Подружка моя при  музее служит. Она экскурсии ведёт по городу. Был там, когда-то город Иркутск. А теперь город совсем другой. Это до смерча он был. И вот, она экскурсантов везёт по городу на воздушно-наземном мобиле. Едут они по городу, а кругом дома высокие, деревья искусственные, фонтаны красивые, музыкальные, дети гуляют. Люди все на работу разлетелись. Они ведь теперь в космосе все работают. С земли ими только управляют. И вот она рассказывает им историю 21 века. На этом месте, где они проезжали, когда-то дом стоял. Ох, и дом! Ха-ха-ха… Старый был. Простой какой-то. Не понятно что в нём и было-то. Так. Коробка, да и только. А что их могло заинтересовать там, до сих историки гадают. И вот. Она им рассказывает об архитектуре 21 века. В этом доме, когда велись раскопки, археологи нашли тарелку, какого-то завода. Фарфор 21 века!!!
Да не простой. Белый, толстый. Такого давно у нас не найдёшь. И вот она им историю о тарелке рассказывает. А нашли её под обломками развалившегося дома 20 века. Жили в этом доме люди раньше. Они совсем не похожи на нынешних людей. Ругались сильно. Какие-то слова говорили, непонятные нам. Говорят, что диалект у них был такой. Это люди низких слоёв общества. Они ругались дома и жена, обезумевшая стерва, разбила тарелку о голову мужа. А вот когда апокалипсис прошёл, то тарелку-то нашли археологи наши.
- Да?! – задумчиво произнёс Миша, - Жили же ведь люди в те времена. И звери были. Говорят, что мы совсем на них не похожи. Ты вот рыжая, на кого похожа стала? Голова большая, шерсть только местами, на груди, на хвосте. Тебе же без него совсем нельзя. Вот природа  и оставила тебе твой хвост. Следы – то чем заметать будешь. А вот я утратил свои привычки на дереве посидеть, в воде поплавать. Мы теперь больше бегаем. Леса мало стало. Деревья какие-то развалистые, низкие. Чуть ли не по земле стелются. А как лазать по ним-то. Ну и жизнь наша стала такая же. Бегаем, а  зачем не знаем. Ну, ты рыжая приходи ко мне, ещё что-нибудь расскажешь. Я тебя ждать буду. Ты мне пошлёшь импульс С-С-М-Сы 87 и встретимся. Поболтаем.
  Вот такие экскурсии проходили в городе N после апокалипсиса на земле.

  09.07.2012 года.

АВТОР 21

15.Базиль
Анна Эккель
     Раздался резкий и нетерпеливый звонок в дверь. Это в первый же день долгожданного отпуска! Кто-то сейчас, точно, получит по шее. Не спрашивая, резко распахнул дверь. На пороге стояла любимая соседка - пенсионерка в цвете лет Елена Ивановна. Почему любимая?  Да потому что она, как умудрённая жизнью женщина, помогала мне во всём, что касаемо домашнего быта, так как я молодой, ну почти молодой, холостой мужчина. Словом, она - моя спасительница.

     Елена Ивановна была встревожена не на шутку. Я, плотнее запахнув длинный махровый халат и сменив зверское выражение лица на приятную улыбку, жестом пригласил её войти. Она быстро, отлично зная мою огромную квартиру-студию, прямым курсом направилась к дивану. Присев, экзальтированно произнесла:

- Коленька, Вы должны меня спасти - просто больше некому.

Я весь напрягся, так как знал свою соседку как очень спокойную и сдержанную в проявлении чувств женщину.

- Что  случилось? Вы на себя не похожи!

- Вы понимаете, мне вчера принесли мою мечту – котенка-вислоушку от знаменитых родителей. Я так долго о нём мечтала и ждала. И вот случилось это чудо…

Она замолчала, скромно теребя кружевной платочек в руках. Честно говоря, я больше ни у одной женщины не видел этой милой привычки. А как очаровательно  выглядит дама с этим  забытым атрибутом  пленения мужских сердец. Жаль…

- Я Вас внимательно слушаю. В чём должна заключаться моя помощь?

- Коленька, мне позвонила сестра и сообщила, что её единственная дочь,  завтра выходит замуж, и я обязательно должна  быть, а живут они на другом конце страны. Самолет через два часа, а котенка не с кем оставить. Я  могу доверить его только Вам!

Она изящно поднесла кружевное чудо к сухим глазам.

- С радостью выручил бы Вас, но кошки и  все домашние животные – это не моё. Мы живём на разных планетах.

- Я Вас умоляю,- на выдохе шепотом произнесла соседка, слёзы были уже на подходе.

Понял - не отвертеться.

- Ну, я не знаю,  могу взять, но всю ответственность с себя снимаю.

Подумав про себя, что сбагрю на время китанса кому-нибудь из моих подружек, хоть одна, да должна быть кошатницей.

- Несите зверя.

Елена Ивановна со скоростью света перетащила всё ко мне, боясь, что я могу передумать. Среди груды вещей и мисок я не видел котенка.

- А где сам-то?

- Да вот же он!

И она указала на крохотный серый комочек, который мирно спал, затерявшись среди своего приданого.

- Знакомьтесь, это - Базиль.

Я протянул руку и одним пальцем погладил комочек, комочек заурчал.

- А вот это - самое главное, - с этими словами соседка вложила мне в руки огромный том из отксеренных страниц.

- Что это?

- Это инструкция к котенку.

- Да я её до Вашего приезда не прочту!

Но Елены Ивановны уже и след простыл.

Посидел на диване, чтобы осмыслить всё происшедшее и, немного придя в себя, начал обзвон. Прошелся по всем номерам из записной книжки. Никого не нашёл: если и имели живность, так только вроде йорков, то есть маленьких собачек, чтобы в сумочках таскать на тусовки. Оказывается это модно - вместо женственных кружевных платочков.

Отменив планы и приятные встречи, я весь день занимался устройством нового жильца. К вечеру устал так, что заснул прямо на диване. Во сне  снилось огромное количество котят. Помню,  бабушка говорила, видеть котят во сне - к неприятности. Вдруг ко мне подходит очень даже симпатичная девица и тянется с поцелуем, потом у неё вырастают усы, и она смешно щекочет ими мой нос.

Я проснулся. На груди  сидит котёнок и старательно вылизывает мне губы, щекоча своими усиками мой нос. Когда он увидел, что я отрыл глаза,  перестал заниматься своим увлекательным делом и стал внимательно смотреть на меня.
Вы когда-нибудь видели выражение мордочки вислоухого котенка? Это - неповторимо укоризненно-обиженный и не по возрасту мудрый взгляд янтарных глазок. Серьёзность им придают необыкновенной формы ушки. Я хотел погладить малыша, но моей ладони хватило, чтобы полностью накрыть его крохотное, пушистое тельце. Через шёрстку прощупал маленькие  и хрупкие косточки. Сердце дрогнуло от нежности, а в голове пронесся слоган из рекламы: «Котёнок, словно ребенок. Будь для него хорошей ма… папой»!

Прошло несколько дней. Елена Ивановна звонила три раза на день. Я отчитывался. Она успокоилась и решила остаться в гостях подольше. Мы с Базилем отработали всё до автоматизма. Вечерами, лёжа у меня на плече, он составлял мне компанию по просмотру чемпионата мира по карамболю. И когда была проведена победная комбинация, я вскочил и закричал от радости. Что-то мелькнуло и упало на пол. У меня оборвалось сердце, это был котенок и он лежал на полу без сознания. Я склонился над тельцем и, бережно взяв его на руки, поднес к уху – сердечко билось.
Схватив ключи от машины, выскочил на улицу. Не помню, как оказался в приёмном покое Склифа,  дежурные врачи и  больные, сгрудившись около меня, отсмеявшись, дали адрес самой крутой ветеринарной лечебницы. Я летел по городу, нас уже там ждали.

Оказалось сломана лапка – наложили гипс, от удара образовалась гематома мозга – это страшнее. Предупредили – котенку нужен тщательный уход, но последствия всё равно останутся. С  Айболитом расстались друзьями. Всю ночь не спал, держал своего База на ладони, прикрывая для тепла другой. Утром, когда малыш  открыл глазки, у меня в душе от радости запели соловьи. Но звонок соседки привел меня в чувство, она сообщала, что уже купила билет на обратную дорогу. Ужас!

Промаявшись час, я нашел выход. Котёнок был у неё всего два дня, и она не могла хорошо запомнить его. Надо срочно достать дубликат, в этом помог Айболит со своими огромными связями в кошачьем мире.
Они были словно отражение в зеркале, никто  не смог бы понять, где Базиль, а где его двойник. Я был этому дико рад, так как Баз автоматически оставался у меня. Как эта пушистая кроха смогла прирасти к моему огрубевшему сердцу за столь короткое время - не понятно.

Возвращение Базиля - двойника прошло без сучка и задоринки. Только через неделю, встретившись с Еленой Ивановной на лестничной площадке, она, хитро улыбнувшись, сказала:

- Не пойму, как это могли ошибиться в поле котенка. Выписали документы на кота, а отдали кошечку.

16. Зазеркалье
Анна Эккель
     Очередь в кассу была мучительно длинной. Впереди меня стояла древняя старушка, вид у неё был совсем удручающий. Вся сгорбленная - позвоночник не выдержал многолетней эксплуатации.  Спина согнулась и скукожилась. Голова тряслась. Руки искалечены безжалостным артритом и  походили на  птичьи лапы. При виде её меня покоробила мысль, что через шестьдесят лет я буду выглядеть не лучше, если, конечно, доживу до её возраста. Наконец подошла и наша очередь. Бабуля выложила свои продукты: батон хлеба, в котором не было муки, и пачку самого дешёвого молока, в котором не было молока, и стала выгребать мелочь. Кассирша зло посмотрела на бабку. Это был взгляд, который мог убить. У старухи были копейки, и она никак не могла набрать нужную сумму. Я пододвинула свой большой и разнообразный набор снеди к её скудному и сказала:

- Посчитайте всё вместе.

Старушка по-вороньи повернула голову вбок, чтобы посмотреть на меня. Поразили глаза: да, они по-старушечьи слезились, но  были жгуче-черного цвета. Я невольно вздрогнула от этого пронзительного взгляда.
Пока я складывала в пакет продукты, она скрипучим голосом всё твердила:

- Деточка, мне как-то неудобно перед Вами. Вы же остались без еды, а для меня это слишком много.

- Ничего бабуля, покушайте за моё здоровье. Наверное, будет тяжело нести? Давайте-ка я провожу вас. Показывайте дорогу.
Выйдя из магазина и свернув во двор, мы оказались около старой пятиэтажки.

- Вот и дошли, - довольным голосом проскрипела спутница.- Чем же мне тебя, милочка, отблагодарить-то? А хочешь узнать своё будущее?
С этими словами бабуля снова по-вороньи наклонила голову набок и стала внимательно смотреть на меня. По спине пробежал холодок, но я была молода, неопытна и любопытна. После паузы я согласилась.
 
     Квартира находилась на первом этаже. Старая обшарпанная дверь со скрипом открылась. Загорелась тусклая лампочка, освещая какие-то завалы по углам. Коридор был узким, мы еле протиснулись. Тем неожиданно пустой и просторной оказалась комната. В ней ничего не было, кроме  большого старинного зеркала в центре, накрытого чёрной тканью.

- Ну, лапушка, подходи поближе, не пугайся. И чтобы ты мне поверила, сначала  покажу то, в чём ты не усомнишься.
    
     Она подтолкнула меня ближе к зеркалу. Стало как-то не по себе, и я пожалела, что согласилась на сомнительный эксперимент, но было поздно.

- Только одно условие. Ты не должна оборачиваться, а то случится непоправимое. Поняла?

- Да.

Старуха встала позади меня и начала что-то нашептывать, сначала совсем тихо, а потом всё громче и громче и в конце я совсем не узнала её старческого скрипа, непонятные слова выкрикивал молодой и звонкий голос. И с последним словом ткань почему-то не упала на пол, а стала подниматься и под потолком совсем исчезла.
Я увидела своё изображение, а за моей спиной стояла юная цыганка с распущенными смоляными волосами, она улыбалась и только по чёрным глазам я узнала свою бабулю.
    
     Потом словно ветерок подул, изображение зарябило, а когда восстановилась ровная поверхность, я увидела  лес, пронизанный солнечными лучами, и девочку, идущую по тропинке. Птички поют, прославляя приход весны, и сердце девчушки им вторит стихами:

- Иду по лесной тропинке, деревья тихо шумят.
  Росинки, словно слезинки, на их листочках дрожат.
  Задела неосторожно кустик один я  рукой,
  И полетели росинки, словно дождь проливной.
  И так всё вокруг красиво: и небо, и солнца восход.
  Вот, ото сна пробудившись, гусеница ползёт.
  А в небо высокое, чистое, жаворонок взлетел,
  Радостно крылья расправил, весело песню запел.
  Он пел о Весне пригожей, возвещая её приход,
  И о том мальчишке тоже, что в сердце моём живёт.

Девочка, поравнявшись с большим кустом, провела по нему рукой, и миллионы бриллиантов-росинок щедро рассыпались в лучах солнца. Она звонко засмеялась и скрылась за деревьями.
Я  узнала себя и тот счастливый весенний день, когда  сочинила своё первое стихотворение.


- Ну а теперь твоё будущее…

Опять зеркало покрылось рябью и прояснилось.
Темно и сумрачно вокруг. С трудом различаю пожилую женщину. На голове черный платок – траур. Она смиренно стоит в самом углу. Понимаю, что это большой храм. Кое-где, как светлячки, мерцают маленькие огоньки свечек. Мои глаза постепенно привыкают к полумраку, и я различаю, что рядом с ней стоит пожилой мужчина в военной форме и с жалостью смотрит ей в лицо, но она его не видит. Это её муж, он умер, но она никак не может смириться с потерей и не отпускает его. Он протягивает руку и с любовью и нежностью гладит её по щеке. Она встрепенулась, но не понимает в чём дело. Вдруг откуда-то сверху упал луч и осветил фигуру военного. В этот момент женщина увидела мужа:

- Алексей! - на выдохе прошептала она.

- Я пришел попрощаться. Отпусти, не мучь меня, - глухо отозвался он.

- Боже, как я тебя люблю!

- Тогда отпусти…

- Иди. Иди.
  Тебя я отпускаю.
  Зачем оставил ты меня?
  Жизнь по-другому потекла:
  Есть всё: друзья, внук, дети.
  Забота их и теплота.
  А рядом грусть и скука.
  И нет тебя…
  Иди. Иди! Тебя я отпускаю.
  Да, отпускаю навсегда.
  Любя. Любя. Любя.
    
    Призрак медленно растаял в исчезающем луче. Снова наплыл вязкий сумрак. Женщина первый раз за всё время горько заплакала, почувствовав, как у неё на душе становиться легко.
Я же плакала по эту сторону зеркала.

- А можно что-нибудь изменить?

- Теперь уже нет. Узнав своё будущее, ты дала согласие на него.

     Меня кто-то тряс за плечи.

- Девушка, девушка! Вы слышите меня?
Я открыла глаза. Передо мной на коленях стоял  молодой офицер:

- Ну и хорошо, а то я испугался, что придется вызывать «скорую». Целы, ничего не сломали? Вы так внезапно упали, что я не успел подстраховать.

Я с трудом поднялась и огляделась. Узнала родной магазин, до которого  не успела дойти.

- Девушка, разрешите вас проводить? Меня зовут…

Я его перебила:

- Вас зовут Алексеем.


P.S. Стихи принадлежат моим добрым знакомым, которым и посвящен рассказ – Александре и Людмиле.

АВТОР 10

17.Запах лета
Николай Ананьченко
          – Ну, где его носит! Он что, через Московскую кольцевую в соседний магазин добирается?
          Раздражённый голос доносился в комнату из кухни. В тяжёлом старинном кресле сидела пожилая седая женщина, с лёгкой улыбкой слушавшая причитания дочери.
          – Где этот сорванец? Ничего толком сделать не может. – Дочь стремительно вошла в  комнату, –  У меня вся работа стоит из-за него.
          – Что ты так разошлась? – Спокойно произнесла мать,  – Сейчас придёт твой ненаглядный. У него ведь не реактивного двигателя, чтобы летать.
          – Как это «что разошлась»! – возмутилась молодая, – Я, как ненормальная, вскакиваю ни свет ни заря, бегу на этот луг, вместо того, чтобы любоваться его красотой, бегаю, собираю эти одуванчики. Да не просто собираю, а собираю по счёту. Двести штук – ни больше, ни меньше. Отбираю лучшие соцветия. Промокаю до нитки от росы, а теперь всё это прикажете выбросить?
          – Ничего ты не выбросишь. Кроме того, на луг ты ходила не  одна. И больше бегал за одуванчиками как раз твой сын. И отчего вообще весь этот «сыр-бор»? Пять минут раньше или позже – что изменится?
          – Мама, ты же сама меня учила, что цветки должны быть максимально свежими, пока в них бродят весенние природные силы. Неужели вы хотите в середине зимы получить вместо волшебного, целительного одуванчикового мёда слегка ароматизированный сахарный сироп.
          – Не передёргивай, Вера. Действительно, собирать одуванчики надо рано утром, по росе, пока соцветия не полностью раскрылись и таят в себе всю кладовую природных целебных веществ, но я не говорила, что от задержки в  несколько минут всё пропадёт. Да, вон, пришёл твой сынок.
          – Доброе утро, мои дорогие женщины. Утро чудесное, и солнце зовёт нас к радостям жизни. – Молодой человек, лет восемнадцати, стал у порога в нарочито пафосную позу, простёр руки вверх, в одной из которых был зажат ярко-жёлтый крупный лимон.
Однако мать не приняла его игривого настроения.
          – Вадим, неужели, чтобы дойти до соседнего дома необходимо столько времени? У меня уже цветы вянут.
          – Мамуля, – сын приобнял мать за плечи, – Это у тебя от ответственности момента нервы расходились. Но не забывай: священнодействие при сотворении одуванчикового мёда должно происходить в доброй и умиротворённой обстановке. Я правильно говорю, бабуля?
          – Истину глаголишь, внук мой, – лицо бабули осветилось приветливой улыбкой. – Твоя мать излишне суетится. Надо же, из-за какого-то лимона, столько шума! А его, кстати, можно и через полчаса кипячения положить Вкус только улучшится. Иди-ка, проконтролируй процесс. Я тебе вполне доверяю.
          – Слушаю и повинуюсь, повелительница, – склонился в шутливом поклоне юноша. – Пройдёмте, милая колдунья на кухню и предадимся таинству творения.
          Мать с сыном вышли из комнаты, а пожилая женщина откинулась в кресле, закрыла глаза и замерла в задумчивости.
          – Ни в коем случае, – донеслось из кухни. – На глазок нельзя. Вот же банка. Отмеряем точно один литр.  Наше производство требует точности. Заливаем и на огонь. Пусть закипает.
          – Хорошо-хорошо, – голос матери уже был доброжелательный, без ноток раздражения.  – Поставь таймер на один час. Да! Не забудь почистить лимон. Кожура не нужна. Потом порежь его кубиками и добавь к одуванчикам. Я пока пойду, поработаю.
          – Бабуля, – подал голос внук,  – ты всё слышала? Теперь тебе ясно, кто будет автором волшебного нектара.
          – Но ведь ты сам требовал, чтобы тебя допустили до этого действа, – улыбнулась женщина,  – вот и наслаждайся процессом.
          Вадим вошёл в комнату и присел рядом с бабушкой.
          – Докладываю, повелительница: цветочный бульон закипел, огонь убавлен, таймер включён.  Позволите ли измождённому непосильным трудом присесть возле ваших ног?
          – Ты и так уже сидишь, балабол.  Кстати, я вчера посмотрела твои последние стихи. Что ж. Молодец. Растёшь.  Посмотри в «Молитве», там просится слово «умел» а не «сумел». Почувствуй разницу.  От одной буквы меняется главный смысл.
          Внук задумался на короткое время, затем радостно улыбнулся и, привстав, чмокнул бабушку в морщинистую щёку.
         – Бабуля, я всегда говорил, что ты гениальный редактор. Спасибо, родная. Конечно же, ты права. Сейчас же исправлю. То-то меня сомненья одолевали. Чувствую какой-то изъян, а понять не могу.
         – Ну и хорошо, коли так, – подытожила бабушка. – Иди, посмотри как там ваш мёд, не сильно кипит. 
         – Бабуль, я вот всё спросить хочу: а почему лимон без кожуры кладётся? Ведь именно в ней все витамины.
          – Что ж тут непонятного? Мы ведь не лимонный напиток делаем, а одуванчиковый мёд. Если вместе с цедрой лимон положить, то он перебьёт запахи одуванчика, да и вкус сильно исказит. Очищенный лимон даст только нужную кислинку, а запах уйдёт при процеживании. Понял.
          – Как не понять, повелительница. Чай не полный дурак. – снова принялся паясничать Вадим.
          За разговорами быстро пролетел час, и из кухни раздался звонок таймера.
          –  Мамуля!  – Закричал Вадим. – Бульон готов, извольте продолжать ваше чародейство.
          – Ты через что процеживать собираешься?  – повернув голову к кухне, спросила бабуля.
          – Мама, я всё помню. Процеживаем через ткань. Для новичков поясняю: если процеживать даже через самое мелкое сито, мёд получится слегка мутноватый, дымчатый. А если через ткань – то будет прозрачный как слеза.
          – А доливать воды не нужно, – подал голос Вадим.
          – Если не хочешь в результате получить жиденький сиропчик – не надо. Ну вот и всё. Теперь давай сахар. Ты ровно килограмм отмерил? Молодец. Высыпай в кастрюлю и заливай процеженным отваром. Размешай.  Ай да умница. Способный ученик. Теперь ставь на медленный огонь, что только слегка булькало, и снова таймер ставь на час. Вот, в принципе и всё. Пусть дозревает. Пойдём, я тебе покажу, какой я эскиз сделала. «Луг в росе» называется.
          Когда прошёл час, и загустевший одуванчиковый мёд был разлит по баночкам, а остатки продегустированы, все трое сели за стол. Утренний чай после кулинарных хлопот приятно освежил. Над столом повисло молчанье. Наверно каждый думал о том зимнем дне, когда на столе появятся розетки с солнечным одуванчиковым мёдом, и по всему дому разнесётся, уже слегка позабытый, запах цветочного лета.

18.Море, пляж и лень...
Николай Ананьченко
                Вот оно! Наконец-то! Нет никаких мыслей, заботы ушли (жаль, что временно)... Благодать! Отпуск. Море. Пляж. А ещё – лень. Всепоглащающая, обволакивающая, непреодолимая.
                Лежу на горячем песке, ощущая, как в каждую клеточку организма пробирается благодатное тепло. Расслаблен так, что любой йог позавидует. За все два года расслаблен. В голове мешанина из слов, фраз, но ничего конкретного. Живу инстинктами. Вот сейчас начинающая подгорать спина, посылает сигнал мозгу: «Надо бы перевернуться. Горю уже!». Но мозгом руководит Лень, поэтому продолжаю лежать. Не так это просто – перевернуться! И мышцы напрягать надо, шевелиться...
                Спина буквально пылает. Сжёг, наверно. Эх! Всё-таки, надо перевернуться... Ну, тогда уж, заодно, и окунуться, что ли...
Вот оно – море. Неймётся ему. Гонит волны без отдыха, шуршит о прибрежную гальку. А может шипит раздражённо? Может и шипит, но думать лень. Пусть себе шумит, как хочет. Мнге-то что!
          Трогаю ногой набегающую волну. Бр-р! Прохладно. Может не стоит окунаться? Но спина-то горит. Придётся... Только постою чуток. Остыну. Или, вот так, по шажочку, по сантиметрику... Вроде бы, потеплела водичка, или я остыл. Ладно. Всё-равно же нырять придётся, так чего тянуть...
          О-о-ох! Аж, до сердца пробрало! Здорово-то как!  Освежающе! Даже в голове прояснилось. А теперь сажёнками метров двадцать! Вот так, вот так! И нырнуть туда, к прохладе, к зеленоватому полумраку. И смотреть во все глаза, смотреть, пока дыхания хватит... Вон краб побежал прятаться, а вон рыба-игла возле дна зависла. Вот эту ракушку, пожалуй, прихвачу – внучку порадую. Всё, пора наверх. Хорошего – помаленьку!
         Вышел на берег бодрый, морем обласканый. Даже подпрыгнул пару раз на одной ноге. Но в несколько минут солнце слизнуло морскую прохладу, наполнив всю кожу жаркой истомой, а вслед за ней вновь явилась Лень. Всё такая же льстиво-вальяжная, мягкая, несуетливая...
         Лёг на спину. Пусть живот поджарится. Лежу. Солнце жжёт немилосердно, но так ведь и задумано! Пусть жжёт.  Всё. Расслабился. В голове мыслей нет, заботы ушли...
         Навязчивый, пронзительный женский голос пробивается к затуманенному ленью мозгу:
         – Горячая кукуруза, сладкие трубочки, холодное пиво!
         Мозг цепляется за последнюю часть фразы.  Пиво! Бутылочка потеет от перепада температур (во, как сформулировал!), нежно урча, пиво заполняет бокал и накрывается шапкой белой пены. Вот-вот оно рванётся  живительной, охлаждающей влагой к моему желудку вознесёт меня на седьмое небо блаженства! Но ...
         Лень сковала все мышцы, а ведь тут надо вставать, искать в сумке деньги, открывать бутылку... Нет уж! Лучше полежу ещё. Прогреюсь поглубже,  хотя,  куда уж глубже! Сварился, как яйцо всмятку. И нет сил пошевелиться...
         Потому как море, пляж и лень...

АВТОР 38

19.Самосуд
Владимир Михайлов 2
  В прихожей что-то с шумом упало на пол.
Тёща вздрогнула, крепко сжав ручку сковородки, и замерла в ожидании.
- Зятёк припёрся,- догадалась она.
- Где дневальный? – прохрипел пьяный голос зятя,- почему нет порядка в казарме?
- Это Мирослав? – взволнованно спросила Оксана.
- Да, твой Буйнослав явился, - съязвила тёща и добавила, - готовься к бою.
- Не слышу доклада, - взвинчивая себя, кричал Мирослав.
  Разглядывая своё отражение в зеркале, он представлял себя ротным командиром. Затем, покачиваясь, сделал несколько шагов от зеркала, заглянул в комнату.
- Рядовой Ксюха! – позвал он жену, - как встречаете старшего по званию?
- Я здесь, Славик, - дрожащим голосом произнесла молодая женщина, выходя из кухни,- торопилась приготовить ужин к твоему приходу.
- Это хорошо! – одобрил Мирослав, продолжая играть роль ротного командира, - но…
  Он бросил тяжёлый взгляд на свежее пятно на халате жены и сразу же спросил:
- Когда последний раз сдавали в стирку форму? Я спрашиваю! Отвечайте же рядовой Оксана!
  Не дожидаясь ответов, он беспрерывно задавал вопросы, наслаждаясь своей игрой.
  Иногда заигрываясь, он мысленно жалел, что не стал офицером. Падал в кресло, закрывал глаза и в полусонном состоянии продолжал отдавать пьяные команды.
  Может быть, в училище и сделали б из него боевого командира, но учинённая им на первом курсе драка, навсегда сожгла его мечту, а уж потом пришлось проходить службу в армии рядовым.
- Слава! – пыталась что-то сказать мужу Оксана, - Славунчик!..
- Где сержант? – перебил жену Мирослав и пустился склонять тёщу, - до каких пор, - продолжал он, - здесь будет царить дедовщина?
  Размахивая руками, Мирослав заметно повышал голос.
- Да я,- возмущался он,- эту красавицу прошлого столетия!.. Под трибунал!..
- Как ты можешь так о моей мамочке?..
- Подумаешь, страусиная грудь, танк в юбке, бедро бегемота!..
- А ты?- не выдержала жена,- орёл-свиные перья.
- Это у меня свиные перья?..
    Он грубо толкнул жену в плечо и тут же, неожиданно, рухнул у её ног, сражённый уверенной рукой властной тёщи, которая после удара с торжествующим видом положила сковородку на грудь поверженного зятя.
- Дочка, не теряй времени, - сказала она, - звони сейчас же участковому.
  Оксана дрожащей рукой набрала номер.
- Николай Николаевич, - жалобным голосом обратилась она к милиционеру, - приезжайте, пожалуйста… Мирослав снова…
  Не прошло и десяти минут, как страж порядка забрал дебошира.
- Ну, что ж, Мокренко, - обратился к Мирославу участковый, - на просьбы и уговоры ты не реагируешь, придётся за содеянное расплачиваться…
Пятнадцать суток были тяжёлым испытанием для несостоявшегося офицера. Ему хотелось услышать ласковые слова Оксаны, откушать любимых вареников, которые получались у жены значительно вкуснее, чем у тёщи. Да и другие блюда всегда приводили в восторг неблагодарного гурмана.
  Мирослав мысленно раскаивался, обещал себе не пить, найти какое-нибудь занятие, которое б отвлекало его от глупостей, но, вспоминая тяжёлую руку тёщи, вздыхал и пересчитывал горькие дни заключения. За полмесяца он достаточно истощал. Обида занозой сидела в нём и не давала покоя. Он решительно был готов простить Оксане, но тёща…
- Как быть с этой бабой? – спрашивал он себя, - Наполеоном меня называет, маньяком с замашками садиста.
  Тёща действительно не питала добрых чувств к зятю.
- Я этому Бонапарту, - говорила она, - быстро найду остров Святой Елены.
  Подогретое обидами сердце, пылало местью, которая всё-таки зрела и ждала реализации.
- Ну, что ж, граждане женщины, - после полумесячной разлуки вместо приветствия при встрече вырвалось из уст Мирослава,- за содеянное вам придётся отсидеть пятнадцать суток.
  И, грубо подхватив под руки жену и тёщу, насильно затолкал их в погреб.
- Не помрут,- подумал он, - освещение и еда там есть.
  Но униженное достоинство женщин, особенно тёщи, не позволяло смириться с происходящим. Первые сутки узницы молчали, не находя нужным разговаривать с обидчиком. Но Мирослав и не думал менять сценария. Он открывал погреб и настойчиво требовал называть фамилии. Потом притворно сочувствуя, спрашивал за что сидят. Не дождавшись ответа, парень закрывал погреб, а через некоторое время, вновь повторял процедуру.
- Тебе что, я сковородкой память отшибла? – спросила тёща на вторые сутки после заключения,- уже и фамилии не помнишь?
Не обращая внимания на язвительную реплику, он продолжал чинить «правосудие». На третьи сутки заговорила жена.
- Фамилия? – сухо очередной раз спросил Мирослав.
- Мокренко, - робко ответила Оксана.
- Мокренко! – с пафосом повторил «судья», - сочувствую, но посетителей к вам не было, не было и передач.
И вновь, то закрывался, то открывался погреб, напоминая злоумышленнику процедуры в КПЗ.
Обеспокоенные отсутствием женщин, соседи поинтересовались у Мирослава, почему давно не видно ни жены, ни тёщи?
Они уехали на курорт, - отвечал односельчанам парень, - слышали о таком санатории – «Матери и ребёнка»?
Привыкшие к чудачествам парня, соседи учуяли беду и заявили участковому. Николай Николаевич не заставил себя долго ждать. Уже через полчаса узницы были освобождены, а обидчик, взят под стражу.
На глазах у всех жителей села милиционер вёл новоиспечённого Линча.
- Ты что же это, Мирослав, натворил? – заговорил с ним участковый, - кто тебе позволил чинить самосуд? И сколько же ты собирался их там держать?..
- Отсидели семь, - неохотно выдавил из себя парень, - а должны были – пятнадцать…
- То, что не досидели, не огорчайся, - успокоил его по-своему  страж порядка,- восемь суток досидишь за них ты, я гарантирую.

20.Пятаки
Владимир Михайлов 2
До открытия магазина оставалось 15 минут. Возле него неподвижно с сумкой, опираясь на палку, стояла пожилая женщина. Платок скрывал от окружающих большую часть её лица, а старенькое тяжёлое пальто сутулило плечи, без того согнутые временем. Женщина стояла спиной к улице и глядела на дверь. Казалось, что она умоляет её отвориться.
 Но дверь открыли строго по графику, а к этому моменту, около магазина собралось около 10 человек. Войдя в помещение, пенсионерка торопливо приблизилась к прилавку. Все вошедшие выстроились за ней в одну линию.
 Через несколько минут очередь удвоилась. Одни - терпеливо стояли в ней, а другие - покидали её.
 Неожиданно тишину ворчливо разрезал мужской голос:
 - Что там случилось? Почему нет движения?..
 На вопросы никто не ответил. Молчание не устроило нетерпеливого, и он отправился к прилавку. Но не дошёл. Остановился.
 Глядя на мужчину, не трудно было догадаться, что он пожалел о содеянном и осуждает себя за несдержанность. Повернувшись спиной к прилавку, мужчина как провинившийся мальчишка опустил голову и зашагал обратно к своему месту в очереди.
И снова воцарилась тишина. Старушка бережно, как нечто хрупкое и драгоценное - батон и две буханки пшенично-ржаного хлеба - опустила на дно сумки, но уйти не успела. Её остановила продавщица.
 - Бабушка, - сказала она,указав рукой на деньги, - здесь не хватает ещё 25 копеек.
 Женщина растерялась. Затем, освободившись от палки и сумки, занялась поиском денег в карманах пальто.
 Из очереди вышла девушка, подошла к старушке и предложила свои деньги, но гордая даже не пожелала взглянуть на добродетельницу.
 Обнаружив в одном из карманов дырку, пенсионерка подняла полы пальто и тщательно прощупала ткань. Внезапная радость выпрямила её плечи.
 - Да вот же, вот они! - облегчённо вздохнув, сказала женщина, - я дома пересчитывала, у меня дома всё сходилось...
 Она вытащила из кармана 25 копеек и положила на горку белых монет.
 Новенькая монета с гордостью засияла, как золотая, поблёскивая своим достоинством и преимуществом над пятаками.
 Вздохнула очередь. И ещё долго царила тишина.

АВТОР 19

21.Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты...
Рина Волошина
Приближался праздник.
- Ну, что? Где Новый Год встречать будем? – спросила Люська у мужа.
- Может дома, вдвоем? – спросил с надеждой, еще не пришедший в себя от вчерашней корпоративной предновогодней пьянки, Виталька.
- Ну, дома, так дома  - согласилась Люська. -  Чего-то и я уже подустала от праздников.
- Ага – согласился с ней супруг, вливая в себя минералку. – Посидим вдвоем, по-домашнему, тихо, мирно…
- Знаешь, у меня идея – вдруг сказала Люська. - Раз мы будем дома встречать Новый Год и, вдвоем – удиви меня чем-нибудь, обрадуй.
 - Чем? – Виталька еще туго соображал.
- Ну, типа, ты Дед Мороз я Снегурочка, или ты Волк, а я Лисичка. Про ролевые игры слышал?
 - Я подумаю над этим. Будет тебе сюрприз  - ответил ей супруг, проваливаясь в спасительный сон.
За полчаса до боя курантов Люська и Виталька уселись за стол. провести уходящий год. Провели его. Потом прослушали поздравление Президента и открыв бутылку шампанского, под бой курантов встретили Новый.
 Дальше делать было нечего.
- Ты не забыл про сюрприз  - спросила Люська.
- Не-а – ответил ей Виталька, поднялся из-за стола и вышел за двери.
Только за мужем захлопнулась дверь, Люська рванула в спальню. Сняла с себя вечернее платье, накинула на голое тело прозрачный пеньюарчик, расшитый блестками и елочной мишурой.  На ножки натянула белые ботфорты на высоченной шпильке, а на голову пристроила корону, купленную в отделе «Елочных Игрушек». Изображая из себя этакую эротичную Снегурочку, Люська вышла в комнату. Витальки еще не было. 
Вдруг в двери постучали. Люська, заглянув в глазок,  увидала стоящего за дверью Деда Мороза.
«Молодец, - подумала она про мужа. – Подготовился».
 И распахнула двери.
- Здравствуй Внученька, здравствуй Снегурочка – пробасил Дед Мороз, проходя. – А где же наши гости?
- Здравствуй Дедушка Мороз – пискляво ответила Люська, включаясь в игру. -  Проходи. Мы тебя заждались - и взяв Деда Мороза за кушак, повела его в комнату за собой.
- Ну, Дедушка - сказала она, сменяя позы одну соблазнительней другой и виляя задом. – Чем ты порадуешь свою внученьку? Что ты мне принес?
 Она подошла к оторопевшему (по видимому от счастья и ее красоты) Деду Морозу и дернув за кушак распахнула полы его кафтана. 
 Дед Мороз был в джинсах и вязаном свитере.
Люська, ничего не понимая, посмотрела на штаны Деда Мороза, потом перевела взгляд на маску, под которой скрывалось лицо Деда и, опять на штаны.
 Вдруг у Люськи за спиной раздался кашель. Люська резко повернулась. На пороге комнаты стоял Заяц с огромной морковкой в руках и подозрительно кашлял, пытаясь снять маску.
 Заяц стащив маску, вдруг оказался родным супругом Люськи и смотрел на эту картину с возмущенным лицом, заливаясь краской.
 - Это кто? - гневно спросил Заяц Виталька у супруги, тыча пальцем в сторону Деда Мороза. - Ну, зараза, стоило мне только за порог...
- Не знаю –  отвечала растерявшаяся Люська, кутаясь в свой пеньюарчик  и  пытаясь хоть как-то прикрыться в присутствии чужого мужика.
- Как кто? – возмущенно переспросил Дед Мороз. – Деда Мороза заказывали – заказывали. Сказали, что Снегурочка будет на месте. Сценарий она знает...
- Я вам сейчас покажу "сценарий" - Виталькино лицо, один к одному, напоминало цветом морковку, которую он не выпускал из рук.
- Не знаем мы никакого сценария. Никого мы не заказывали – испуганно тарахтела Люська, зная горячий нрав своего мужа, и чем все может закончиться.
-  Как не заказывали?- уже возмутился Дед Мороз, чувствуя, что уплывают деньги. - Вот накладная. Улица ваша? Ваша. Квартира номер 12…
 - Стоп! Стоп, дедушка - крикнула Люська, услышав спасительные слова. - Это не к нам! Ты на один этаж не дошел. У нас девятая квартира. Девятая!
 - То-то я и думаю. Меня взрослые и дети должны ждать, а здесь одна Снегурочка и та …гм. гм … легкого поведения.  И заяц, блин, переросток. Но все равно,  с Новым Годом вас и с новым счастьем. Артисты хреновы - буркнул он, выходя за дверь.
Снегурочка Люська и заяц Виталька, осмотрев друг друга, рассмеялись и под звуки новогодней дискотеки, доносившиеся из телевизора, прихватив бутылку шампанского и два бокала, направились в спальню…   
Праздник удался.
   

22.Валентинка
Рина Волошина
Валентина Васильевна вышла из подъезда и на секунду зажмурилась от ярко светившего  солнца.
 «Да что же это такое? На улице середина февраля, а солнышко прямо мартовское, весеннее. И настроение, скажем, праздничное. А и вправду ведь сегодня праздник влюбленных, День Святого Валентина.  На работе сейчас начнут друг друга поздравлять. Шум, гам. Цветы, открытки, сувениры. Пойду не спеша. Подожду, пока все угомонятся» – подумала Валентина. И неторопливо пошла к своему родному институту.
Если честно, она не очень -то любила праздники и выходные. Ей, одинокой женщине, было тяжело оставаться дома. Куда лучше в своем отделе, где все родные и любимые. А из новеньких: вот девочка недавно пришла, Марина, по возрасту ей в дочери годиться. Замечательная девочка. На лету все схватывает.  А в соседнем отделе начальник, Денис Иванович …
Эх! Только зря Валентина думает о нем, он и не смотрит в ее сторону.  Хоть и выглядит Валентина намного моложе своего «полтинника» и умница она и хозяйка. Но если не везет, так не везет.
 Валентина зашла в отдел поздоровалась. Сотрудники приветливо заулыбались. Она подошла к своему столу и села, собираясь работать и, вдруг ее взгляд  упал на клавиатуру. Между кнопками клавиатуры было вставлена маленькая открытка в виде сердечка. Валентина Васильевна подумала, что кто-то, по ошибке, оставил «валентинку» на ее столе. Она тихонько подозвала  Марину, работающую за соседним столом и, спросила:
- Мариночка это, случайно, не тебе послание?
- Нет, но когда мы пришли, а кабинет сегодня открывала я, оно уже было. Это Ваше – шепотом заговорщика ответила Марина.
- А от кого? – вдруг растерявшись, спросила Валентина. Этот маленький кусочек картона, это сердечко, вызвало у нее необъяснимое чувство. Валентина Васильевна покраснела, как девочка
- А Вы откройте и прочтите – посоветовала Марина и, заметив смятение Валентины, добавила – Может там что-то важное для Вас.
- Страшновато, чего-то, Мариночка. Я попозже открою.
- Ну, как знаете - Марина пожала плечами и вернулась к своей работе.
 Полдня сердечко находилось перед глазами Валентины. Ей очень хотелось прочесть открытку и, в тоже время она боялась. Боялась разочароваться. Ведь если подумать в ее личной жизни и были сплошные разочарования. Когда-то давно она была замужем, но мужа увела  бывшая лучшая подруга.
 С тех пор Валентина не заводила  подруг, да и с мужским полом у нее как-то не клеилось. Если ей и нравился кто-то, то этот человек был либо женат, либо не обращал на нее никакого внимания.
Валентине Васильевне очень нравился начальник соседнего отдела Денис Иванович. Он часто заходил в их кабинет и беседовал о чем-то с Мариной. Конечно Марина молодая девушка, привлекательная. И ничего, что Денис Иванович немного старше,  он вдовец и намерения у него, видимо, самые серьезные. Он каждый день привозит и отвозит Марину домой и, выходные они  проводят вместе. 
 Валентина Васильевна вздохнула. Красное сердечко было перед ее глазами.

В кабинет зашел Денис Иванович и, поздоровавшись со всеми, подошел к Марине,  бросив в сторону Валентины настороженный взгляд.
 Валентина смутилась.
«Может он думает, что я осуждаю его. Нет. Жалею, конечно, что не я на Маринкином месте. Но не осуждаю» - и она приветливо улыбнулась шефу соседнего
отдела.
Денис Иванович в ответ тоже улыбнулся.
«Все, надо решиться и открыть эту «валентинку». Что я сама себя накручиваю. Сейчас попрошу Марину и вместе с ней открою» - решила Валентина Васильевна.
- Мариночка, позвала тихо она. – Давай вместе откроем мое послание. Самой что-то страшно. По секрету скажу: никогда таких посланий не получала.
 Марина заулыбалась, подойдя к столу. Она взяла красное картонное сердечко в руки и, отогнув уголки, раскрыла его и, протянула Валентине.
- Нет, давай вместе прочтем.
«Милая Валентина Васильевна - начала Марина. - Позвольте поздравить Вас с Праздником Влюбленных и пригласить Вас сегодня в театр. С уважением Денис Иванович».
Валентина в растерянности посмотрела на Марину.
Она ожидала увидеть на лице той возмущение, негодование, злость но ни как не улыбку.
 - Мариночка, но как же? Ведь ты и Денис Иванович?  Вы же вместе… Я даже не знаю, что и сказать – заикаясь и чувствуя себя не очень хорошо, произнесла Валентина.
- Да Вы не волнуйтесь, Валентина Васильевна. Все хорошо. Скажу по секрету: Денис Иванович -  мой отец. А вы ему давно и очень нравитесь.  Вот он и заходит часто, будто бы ко мне. Мой папа хороший человек и, думаю, он заслуживает счастья, правда? – сказала Марина, взяв Валентину за руку.
Валентина Васильевна молчала, «переваривая» услышанное.
- Так как там насчет театра?-  спросила Маринка, заметив заглядывающего в кабинет отца.
 - Ой, Маринка.  Я, право, не знаю… Я в смущении  и… я согласна – ответила взволнованная Валентина, бережно складывая дорогое теперь для нее сердечко.
 Ее «валентинку».


АВТОР 36

23.Полины побасенки
Юлия Геба

Непридуманные высказывания моей любимой крестницы в возрасте от трех до четырех лет.

–  Поль, ты когда вырастешь, кем станешь?
Перечисляю возможные профессии. Она прослушала с большим скепсисом, отрицательно покачала головой:
– Я буду лентяйцем!

***
– Мой папа как сосулька!
– ???
– Всё капает и капает…
(Надо признать, что ее папа действительно любит поворчать.)

***
По телефону.
– Как дела, Поленька?
– Горько мне, – вздыхает.
– Что случилось? Почему?
– Мне давали горчицу…

***
– Клепу (кошку) надо хорошо кормить, чтобы она была не худая, а такая… – подбирает слово, – целая!
(На самом деле, это очень меткое замечание, ибо кошка, которой исполнилось 16 лет, внешне стала как-то распадаться на куски.)

***
Спрашивает:
– А как зовут твою маму?
– Люда.
Заливается гомерическим хохотом:
– Какое смешное имя! Её все будут дразнить!

***
– А покажи мне свою тушь и тени.
– Поленька, у меня нет – я не крашу глаза.
На лице отразились непередаваемые огорчение и сострадание.
– Юля, каждая женщина должна иметь тушь и тени! – Начинает одеваться, суёт голые ноги в ботинки. –  Мы немедленно пойдем в магазин и всё тебе купим!

***
В игре с ней у меня задралась кофта.
– Ты в эту майку уже не помещаешься!

***
– Ой, у тебя живот вырос!
– Да нет, это просто меня твоя мама перекормила.
Кричит:
– Мама, давай мы больше Юлю никогда не будем кормить ужином.

***
– А давайте пойдем все вместе в «Му-му»! – восторженно. – Я, мама, папа, Юля, Оля, Глеб, бабушка, дедушка.
– Поля, в кафе даже стола такого нет, чтобы все поместились, – говорит ей мама.
– А! – голос становится будничным. – Тогда стариков оставим дома.

***
Забираю ее из детского сада:
– Поленька, чем вы сегодня занимались?
– Ох, я не знаю. Я совсем не знаю. Я каждый день ничего не знаю…

***
– Смотри-смотри, Цапель! (В фонтане.)

***
Нюхает воздух. И блаженно так: – Метром пахнет!..

***
Заболел ее папа. Спрашиваю:
– Ты лечишь папу?
– Пап должны лечить мамы. А мне некогда – мне играть нужно.

***
Рассказывает сон.
– Мне снилось, что я принцесса, а Шаруф (семилетний сын консьержки, который ей очень нравится) – принц.
– Ну, здорово, – комментирую я.
– Нет, плохо. Если я скажу Шаруфу, что он принц, он обидится и скажет: «Ка-а-кой такой принц?» И балОв никаких уже нет. Ну, может папа поставить елку, но это же не будет настоящий бал, да? И бабушки-феи нет… Ничего не выйдет… – разочарованно.

***
– Я так хочу погладить облака – они такие ласковые. И покататься на радуге, – мечтательно глядя в небо.

***
– Знаешь, чем дяди отличаются от тетей?
– Чем же? – спрашиваю с испугом.
– Дяди и папы – они любят фильмы, где драки и злодеи. А тети и мамы – где про любови.

***
– А здорово, если бы у меня было не две руки, а десять!
– Ага, – скептически мычу. Если ты двумя руками за минуту успеваешь устроить такой невероятный бардак в квартире, что же было бы с бОльшим количеством «полезных» конечностей?

***
На пляже в Евпатории:
– Здесь столько людей, как будто у кого-то День рождения.
– Точно, – комментирую про себя. – Причем у сотни человек зараз.

***
В пятницу вечером, после окончания «рабочей» недели в детском саду, плюхается на диван:
– Как же я хочу побыстрее начать отдыхать!

***
– Это прямо как в «Ярославе».
– Где?
– Ну передача такая. Там еще в начале поют: «Веселые истории в журнале Ярослав».

***
Ближе к четырем годам настрой становится все более философским.
– Ты веришь, что когда умрешь, то придешь опять?
– Пожалуй, что нет.
– Почему?
– Ну… – мычу, подбирая слова.
– А я верю!

***
Иногда случаются сложности с идиомами.
– Я когда в группе это рассказала, все просто лопнули со стульев.

***
Страшилки.
Полина бабушка, будучи у нее в гостях, зацепилась за металлический порожек на выходе из комнаты и упала, сильно ударившись. Спрашиваю:
– Поля, ну как там бабушка, как она себя чувствует?
– Не знаю даже, – разводит руками. – От бабушки только пятно крови в коридоре осталось.

***
– Я к тебе в гости приеду на качельник. (Имелся в виду рождественский сочельник.)

***
– У меня все мысли про динозавров. У меня других мыслей уже не хватает. Вот думаю все про них, думаю…

***
– Я своих очень люблю, а чужих я убиваю пистолетами!

24.У постели умирающего друга Эгоиста
Юлия Геба
Пьеса-зарисовка

Действующие лица:
Эгоист смертельно больной
Эгоист  здоровый
Эгоист счастливый
Эгоист несчастный

Действие происходит в пыльной комнатушке дачного дома.

Несчастный (обращаясь к сгрудившимся у постели). Друзья, мы собрались здесь, чтобы поддержать нашего друга. Такова жизнь — болезни изматывают наше тело, страхи истязают душу...

Счастливый (просительно). Ну, не заводи ты свою шарманку. Давайте лучше вспоминать то хорошее, что с нами случалось.

Здоровый. Действительно. Ведь ничего уже не изменишь. А нам еще жить. Придет и наш черед, не будем торопиться...

Больной. Ох! Худо мне. (Стонет и укоризненно смотрит на Здорового, вгоняя того в краску.) 

Счастливый (радостно). А вы помните нашу студенческую поездку в Крым? Тягучий крымский портвейн в граненых стаканах. И восхитительная маленькая рыбка, которую на сейнере подвозили к причалу рыбаки. Щедро посоленная, жирная, с переливчатой чешуей! Ее продавали алюминиевыми мисками... (Мечтательно закатывает глаза.)

Несчастный. Да, помню, как в ту поездку мы отравились шашлыком. У нас было очень мало денег. Две недели мы вдыхали запах мангала на набережной, а в последнюю ночь купили на оставшиеся гривны вожделенные свиные кусочки. И блевали под грушей до самого отъезда.

Здоровый (не слушая). А как мы без устали ходили по берегу, заплывали за линию горизонта, забирались на Карадаг. В этом году мы снова собираемся туда с друзьями альпинистами. (Объявляет с энтузиазмом и опасливо озирается на больного.)

Больной.  А я уже никогда не увижу моря...

Все. Зачем ты так говоришь? (Фальшиво галдят.)

Несчастный. Жизнь – юдоль скорби...

Счастливый (на ухо Здоровому). Так и норовят окунуть нас в тоску.

Здоровый (шепчет в ответ). Точно! А я не хочу слышать про болезни. Только притягивать их к себе!

Несчастный. Прекратите шушукаться. И хвастаться планами на будущее. Своим цветущим видом вы травмируете его.

Счастливый, Здоровый (протестуют). Мы лишь хотим его ободрить.

Несчастный (обращаясь к Счастливому). Ободрить?? Ты только и делаешь, что трясешься над своим счастьем. Поклоняешься ему как ветхозаветный еврей Золотому Тельцу. А ты (поворачиваясь к Здоровому) бегаешь от больных как от прокаженных, только бы здоровье драгоценное не растерять.  Да вы просто до дрожи боитесь смерти. Эгоисты вы!

Счастливый. А ты не эгоист? Ноешь и ноешь, требуешь, чтобы тебя жалели. Как напьешься, так звонишь — утешьте, сопли подотрите. А чуть что — грозишься повеситься, застрелиться, отравиться. Да и этот (кивает на постель) постоянно требует быть у изголовья и страдать вместе с ним. Почему я должен чувствовать себя виноватым в его несчастьях?

Больной (стонет). Воды, поправьте одеяло...

Но никто его не слышит. Друзья (в запале) энергично размахивают руками.
Больной сам одернул задравшееся одеяло, дотянулся до стакана с водой и испустил дух.

А друзья долго спорили, не замечая потери еще одного укатившегося с планеты Эго.

АВТОР 37

25.Под оливами
Даниил Альтерман
Чтобы писать о ней, - душа должна быть пьяна. Чтобы говорить о ней, - душа должна быть свежа, - чтобы оставить в стороне всё рациональное.
Я совсем не изощрён в литературе, не знаю её точных правил, догм и схем, но надеюсь, что чувство поведёт меня верным путём. Нужно только вызвать в памяти её образ и дать ему ненавязчиво обрасти словами…
Увидеть её лицо в лучах весеннего солнца, её волосы, взбитые ветром, погрузится в дождь её взгляда. Взгляда, говорящего всегда: «А это правда?» «Тебе можно верить?» Но, - нет, - не с той подозрительностью или напряжённостью… но, - с беспомощностью и неуверенностью перед миром и перед собой.

Когда мы знакомились лет десять назад, я не знал, не понимал, что это станет частью моей жизни, и обретёт свою полную ценность только со временем.
Я играл ею, точнее она позволяла мне собой играть. С моей стороны, в этом  не было ничего от злобы, скорее - от бездумного невнимания, что только отяжеляет мою перед ней вину.
Было чувство, что она меня ведёт. Но тогда я не знал, как, куда и почему.
И вот тут, в самом деле, можно задуматься о судьбе. Нашей общей судьбе, ибо судьба не бывает единолична. Или так мне теперь это кажется.
О, сколько поводов и причин было между нами, чтобы расстаться! И, тем не менее, мы остались вдвоём, как будто совершили побег из судьбы в судьбу, вышли из кадра и остались наедине…   
Говорят, что любовь, начинается с жалости. Нет, - неправда: любовь начинается с безумия. Но я не способен на безумие, и, значит, недостоин любви. Я говорю не о безумии, как потере контроля, но – о высшей степени верности, перед которой пожертвование жизни – всего лишь смешной мизер.

Больше всего я люблю целовать уголок её губ. Потому что он нестерпимо красив и нестерпимо горек. Любовь начинается со страха. Если когда-то её суждения были  для меня безразличны, то теперь малейшая её колкость
превращается во мне в землетрясение. Знает ли она об этом? Я никогда не говорил об этом раньше, и здесь пишу впервые. Раньше, я не боялся… и, расстилая перед ней небрежно очередную постель, говорил о любви. Пошло и кощунственно это звучало. А теперь я избегаю этого слова, потому что когда оно наполняется истинным содержанием, то становится страшнее огня. Становится страшно, что, в какой-то момент, оно станет правдой. Правдой, которую нельзя не только отрицать, но за которую нужно изо всех сил бороться… 
Я научился чувствовать её тело. Несколько чудесных секунд, воспринимать  лёгкую ответную дрожь её дыхания.
Тонкий трепет её выдоха. Конвульсию вздрагивающих мускулов. И этот взгляд, молящий всегда о правде, которую она так же боится обнажать…   


Я приходил к ней и говорил слова, но проводником первых слов и объятий был испуг.
Мы спускались вниз по лестнице больничного отделения и шли гулять,
в самое сердце солнечных газонов и тропинок. То, обнявшись, то, расцепив руки.
Я слушал её и смотрел на неё с восторженностью, которой не поверил бы её любимый поэт.
Иногда мы так увлекались разговором, что, не отдавая себе отчёта, забредали в  места, о которых и не думали. Её слова баюкали меня, а я уже вёл её в свой любимый закуток. Конечно, там было много солнца и травы, и ещё – одинокие и
счастливые своим одиночеством оливы. На этом островке природы, там сидели мы лицом к лицу, обнявшись. Здесь кончались все мои землетрясения, все волнения.
Островок этот был так далёк и неповторим, что выпадал из очертаний общечеловеческой карты. Волнения и землетрясения сменялись покоем. Благодатью двух понимающих друг друга душ.
В забытьи этом, в этом «Limbo» времени, понимаешь вдруг мимолётность, бренность, и летучесть всего самого ценного. И тогда, тем более хочется, запомнить навсегда: усилием воли, разума и памяти придать настоящему обратное качество. Закрепить в судьбе его последнюю, высшую ипостась. Да, - запомнить всё! Только так, наверное, и можно обрести Вечность…
Мы снова идём по тропинкам. Она провожает меня. Мы знаем, что должны расстаться: Майя говорит и знает, что слова становятся мучительными для нас обоих. Прощаемся долго, неловко, беспомощно… я обнимаю её, и никак не хочу отпустить. Она убегает, а я остаюсь один.
Но мы также знаем, что остались навсегда на этом острове, среди олив…

26.Из воспоминаний о Праге, посещение музея Кафки
Даниил Альтерман
Неподалёку от Карлова моста, на Малостранной, находится музей Кафки. Это - место где он жил. Первый этаж музея – светлый, аккуратный, изобилующий брелками, календарями, открытками с оттиснутыми на них фотографиями писателя, то есть самыми обычными атрибутами почти любого такого музея. Второй же этаж, контрастно мрачен, по сравнению с первым. Комнаты разгорожены фанерно-алебастровыми стенами и заполнены тусклым, сизым сумраком, который призван воссоздать не то атмосферу жизни Франца, не то – настроение его книг, не то – состояние его души. Этим сумраком, кажется, пытаются передать что-то болезненное по сути. Посреди главной из комнат, между  полом и потолком, - растянут пластиковый холст, служащий экраном, на который проецируются изображения Праги столетней давности. По изображению плывёт волна, размывая и сглаживая чёткость и прямолинейность углов и рёбер зданий. Вот город фантом, по которому идёт человек. Город, где небо от века исписано его почерком. Почерк Кафки – правильный, как у ребёнка. Он вписывает в строку свои звёзды и кометы. Под панелями из прозрачного стекла - находятся подлинные образцы его рукописей. Оказываясь здесь, попадаешь в книжный паноптикум. В стеклянных саркофагах покоятся, охваченные световыми нимбами ламп книги, как навсегда воскресшие и выпавшие из времени мертвецы. Но они дышат. Дышат не срамом своей обнажённости и бессилия, а покровами скрывающейся в них тайны. Вокруг, по комнатам, распространяется звук придавленного стона. С таким же усилием продвигается звук в толще воды. Так сквозь ночь стонет человек, измученный привидевшимся ужасом.
Надо сказать, что, если кто-либо, когда-либо, что-то смыслил в болезни души, то – это в первую очередь Кафка. Его состояние – это душевная болезнь, при абсолютном здоровье разума. Не смотря на то, что он всё время на грани, он не перестаёт и не устаёт фотографировать, его щелчок предельно точен. Отсюда и неслучайная, бросающаяся в глаза, «чёрнобелость» его прозы. Он смотрит на себя как будто с двух противоположных полюсов, - разума и безумия.
Кафка описывает пограничные состояния сознания, и, если не бояться называть вещи своими именами, он описывает параноидальный его аспект. Мания преследования, - состояние столь специфическое,
что описать его достоверно, не представляется возможным. Кафка решает эту задачу с блеском.
Ему не приходится ничего изображать. Для него это состояние естественно, он просто не перестаёт его фиксировать и анализировать. И, всё-таки, его творчество – это трезвость, запутавшаяся в безумии.
Они чередуются, так же, как сильнейшие параноидальные приступы сменяются целыми периодами контролируемого страха. Кафка – нездоров, наверно, потому, что страх – это вид боли. А боль –
- телесная или душевная – критерий болезни. Кафка здоров – так как способен вдуматься в своё состояние отстранённо и даже отчуждённо. Нет другого автора, чьё описание параноидального страха
было бы настолько же правдоподобно. Не случайно он концентрируется не на самом страхе,
а преимущественно на том, «что его вызывает». Пояснить же причину не всегда возможно,
так же, как невозможно отыскать в его текстах простую логику. Здесь действует выражение «логика абсурда». Справедливым будет сказать и обратное: безвыходность его ситуации в том, что «страх»
так же внутренне ему присущ, как и человеческой реальности, вообще. Поэтому здесь нет места противопоставлению одного другому: вы просто растворяетесь в мире, который Кафка создаёт, здесь размыты и внешние и внутренние границы. Вынося в реальность подсознательный пласт, Кафка не подвергает его искажениям, ни образным, ни смысловым, - что – почти невозможно для обычной человеческой речи. Подсознательное остаётся подсознательным, несмотря на обретение им речевой формы. Его речь обладает свойством высокоточной камеры. Опять же – если её изображение является чёрно-белым, то - только для сохранения «точности». Точности «размытости».
Творчество Кафки - это подсознание воплощённое в реальность, одушевившееся и одевшееся для реальности в свои собственные одежды, без боязни выглядеть неуместно - воплощённое без малейшей утраты своего воздействия на читающего. Подсознательное переходит в реальность, не теряя своего подсознательного качества, - хотя и выражено сознательной речью. И лишь потом – глубоко возделанная тема довлеющей государственной административности, мировой бюрократии. Обе эти темы – лишь фон для описания того гнёта, изуверства и насилия, которым подвергается в этом мире не писаных правил душа.
Но если его мир и вывернут наизнанку, то - только в той степени, насколько правдива его болезнь.
Можно сказать, что всё это я понял из текстов его книг, и мне трудно представить, что никто до меня не приходил к выводам подобным моим.
Кафка – не просто гений, а – инструмент божий. Таких, за всю историю, было не больше нескольких сотен. К таким людям можно причислить, скажем, - Моцарта. Обладатели таких "чувство-знаний» создают
то, что мистики и эзотерики называют «сверхреальностью».
Он один из немногих, а, может быть, – единственный, кто видит в «страхе» свою «гармонию».
Кто сводит и сближает между собой гармонию и страх. И, действительно, его проза гармонична, несмотря на «злокачественность» содержания.
Вот фотография молодого Кафки. Его улыбка – умная, завораживающая, ироничная.
В лице Кафки – что-то магнетическое, ни малейшего налёта привычной еврейской местечковости.
Улыбка – трезвая и взвешенная, глаза – напряжённые, в них можно найти всё что угодно, кроме душевного здоровья. 
В одной из периферийных комнат музея – фотография девушки. Табличка снизу поясняет,
что это возлюбленная Кафки, смерть которой ему, волею судьбы, дано было пережить.   
Табличка сухо говорит о том, что девушка погибла в немецком концентрационном лагере.
Лицо девушки – благородное и сложное, и настолько, безусловно, прекрасное, что не сразу удаётся отвести от него взгляд.
И тут во мне вскипает невольное возмущение. И даже – не возмущение – а – негодование:
каким образом людей такого очевидного духовного отрыва могли отнести к категории низшей расы?!
На этот вопрос, был дан ответ.
Если одних людей подвергают безжалостной и агрессивной многолетней нацистской пропаганде,
а других людей бреют наголо и сгоняют в безликие толпы, когда бессмысленное убийство провозглашается добродетелью, - мало кто остаётся способен что-либо понимать и различать.
В таких условиях, - самое благородное лицо сливается в одно пятно со стриженной под ноль толпой, становится стереотипом врага, предметом слепой, не различающей ненависти.   
Мой бедный Франц! Из твоей жизни сделали мрачное пугало: и забыли, совсем забыли, - что ты умел  и как - любить?!
К своему несчастью, я всегда чувствовал родство, со всеми «безумцами» этого мира.
Поэтому, книги Кафки загипнотизировали меня. Возможность поговорить с ним о жизни наедине, с глазу на глаз, за кулисами реальности, дала мне наслаждение…

АВТОР 28

27.Рыжий
Татьяна Разумова
    Снова котёнок у меня в квартире. Подросший. Откормили. Не потянись он ко мне, не побеги галопом к миске на кухне – повелась бы я на поводу у сомнений – Рыжий ли это?
    Снова, укладывая вещи в стиральную машину, я пересчитываю любознательных зверей.
    Сидя за компьютером, слышу из коридора грузный топот – а ведь умеет, слонёнок -  притвориться почти невесомым. Это он гоняет старую пробку от шампанского.
     -  Ой, Таня, у тебя ещё одна кошка?
    Рыжий уже встречает соседку возле открытых в «предбанник» дверей.
    - Нет, мне вчера котёнка вернули.
    - Как это вернули?
    - Так. Позвонили. Через полтора месяца. Вы, говорят, нам сказали, что если не приживётся, то можно будет Вам его обратно привезти. Правда, можно? Можно, говорю! Привозите!
    -  Как это обратно? А если кошка не примет?
    - Моя примет.
    - Как же он мог за такое время не прижиться?
    - Значит, не очень ему там понравилось.  Та женщина говорит, что ей его лупить жалко и выбирать   «тяжело», кого из дома выгнать: котёнка, который пакостит или мужа, который орёт.
    Рыжий обнюхивает незнакомые тапочки – от них пахнет посторонним котом.
    - Ма-а-ленький, - наклоняется к нему соседка, - Предали тебя хозяева.
    Рыжий поднимает морду в ответ на сочувствие. Я подозреваю, что сейчас он примеривается -  какой частью одежды можно играть?
    Наш «маленький котёнок» размером уже почти с кошку-маму:
    С возвращением в родительский дом полтора месяца спустя!
    Вчера кошка поджидала вместе со мной звонок в дверь. Привезли Рыжего мама и дочка – девчушка шести лет, та самая, выбиравшая себе котёнка из наших троих.
    Какого это крохе терять пушистого друга? 
    В «предбаннике» - мы с соседкой так называем маленький коридор на две квартиры с общей железной дверью – зверя достали из сумки. Девочка передала мне котёнка важно – почти что торжественно:
    - До свидания, Вилли!
    Я поднимаю Рыжего, а он уже мурлычет  у меня на груди.
    И время замерло.  Время свернулось тёплым доверчивым калачиком. Скрылось прошлое, в котором Рыжий покидал квартиру в той же клеёнчатой сумке. Исчезло будущее, в котором моя кошка может весьма агрессивно встретить возвратившегося недоросля. 
   В дополнение к зверю мне вручают открытую банку кошачьих консервов и коробку сухого корма. Пока я пристраиваю подарки на картофельном ларе под электрощитом,  кошка выглядывает в приоткрытую дверь. Тут Рыжий всеми четырьмя лапами стал отталкиваться от меня, выворачиваться к ней навстречу. Отпускаю котёнка на пол.  Кошка настороженно высовывается к новому жильцу.
    Я цыкаю на девочку, которая уже тянет руки:
    - Не мешай им сейчас!
    Втроём наблюдаем, как  наши звери основательно обнюхиваются в дверях. Наконец, кошка дозволяет Рыжему переступить порог.  Ребёнок принят домой, он снова отправится завоёвывать мир, получив мамино благословение. 
   Время притихло, время ждёт первых шагов котёнка. Всё в его жизни только случится.  И доверие зашедшему в гости папе, под курткой у которого он опять покинет квартиру.  И первая покорённая яблоня. Ещё впереди. И скорбь о невозможности громко мурлыкать самому великому, самому большому человеку, раз тот скидывает его с колен. И обустройство туалета в разношенных ботинках. И приручение хозяина к тому, что просыпаться поутру следует с котёнком под тёплым боком.
    А кошка, за то время, пока Рыжий будет жить в нашей квартире, так и не решится вылизать новообретённое чадо от кончиков ушей и до хвоста.  Но хотя бы разок осторожно лизнёт в мохнатую рыжую щёчку.
    Время лениво и сладко потягивается.
    До свидания, Вилли!
   Здравствуй, Рыжий!
   Я закрываю дверь за гостями и отношу на кухню кошачью еду.
    Рыжему можно обнюхивать вещи, скакать вслед за мной на кухню и сгрызть недоеденную кошкой рыбу. Можно позвать всех играть... Можно найти по запаху и даже без запаха – за шкафом, за диваном – там, где всегда прятались, - других котят, оставшихся жить в родительском доме.
    Рыжий вернулся домой! А мама молоком не пахнет. А братишки и сестрёнки здесь нет. Обошёл все места, где играли, где прятались, втиснулся за диван – даже там так немного осталось их запахов.
    Бегает по коридору один – играет сам с собой, добыл из укромных закутков старые игрушки: пробки, фантики, сломанные прищепки, мячик от пинг-понга.  Порастратил избыток силёнок на игры – крутится у меня под ногами, мурлычет. Мурлыкает, как и в прежние дни, настойчиво и громко.
    Беру Рыжего на руки. Кошка ноет, чтобы я отдала котёнка.
    - Держи своё сокровище!
    Ставлю зверя на пол перед ней. Кошка шипит.
    С возвращением, Рыжий!
    Вот была у меня кошка, превратилась в гадюку.
    Подожди, мама ещё и не так зашипит! Потому что приняла. Потому что перед ней - сын. А она не может покормить молоком, не может – пока ещё  – слизать с него запахи шампуня  – ведь и помыли котёнка, перед тем, как вернуть!  Зато мама будет шипеть в коридоре, но на кухне пропустит его первого к миске с едой. А Рыжий уже расслышал в шипении всю беззащитность любви, и он помнит, что лучшая на свете игрушка – мамин хвост.  Пристроился позади, уже спружинил задние лапы перед прыжком...  Кошка оборачивается и оскаливает клыки.
    С возвращением, ребёнок кошачий!
    Вечером кошка и котёнок уходят в «предбанник». Над электрощитом горит лампочка, возле неё вьётся бабочка.  Кошка забралась на картофельный ларь и пытается допрыгнуть с него за добычей. А то тянется за живой игрушкой, встав на задние лапы – хвост чуть подрагивает от нетерпения – вот-вот кошка выпрыгнет из своих мохнатых штанишек.
    Рыжий сидит на коврике у двери, глядит на маму, не мигая, не отводя глаз. А глаза у него почти рыжего цвета.
    Бабочка бьётся об раскалённое стекло электрической лампы.  Она пока недосягаема для кошек.
    - Нашли, звери, против кого дружить?

28.Отрывок из повести "Дочь Гекатия"
Татьяна Разумова
    Боги позволили царю Александру захватить Милет, допустили, чтобы попали в рабство многие его жители, взятые в плен во время уличных боев. Спасибо Креусе – вывезла семью, пока он с зимородками пытался поджечь с лодок македонские корабли.
    Старший сын Гекатия – Филей -  плакал от нерастраченной ярости, когда рассказывал, как они выбирались из города.
    Геро везли на повозке – она еще не успела оправиться от рождения младшенького и не вскарабкалась бы сама по горным тропам. Послед второй день не выходил. Позже Креуса объясняла ему, что это процесс родов не прошел до конца. Да как же не прошел до конца, если, вернувшись с войны, поднял он на руки сына! Если кормила Геро его своим молоком. А пока сжигали ее тело, чудилось Гекатию, что молоко протекло даже  на погребальное покрывало. Да и все обряды очищения, положенные роженицам, успела Геро перед смертью пройти.
    Роды,  как прежде, принимала нянька, уже выпестовавшая их старших детей. Когда не сумела она рукой вызволить задержавшийся послед из чрева роженицы, Креуса и Филей побежали искать повитуху поопытнее. И ведь были в Милете бабки, числящие в предках учениц Гиппократа! А кого найдешь на пустеющих  улицах? Да и откуда среди знакомых гетеры найдутся умелые повитухи или хотя бы их подруги?
    Две опытные женщины – опытные больше в том, как вытравить плод, чем в том, как благополучно разрешиться от бремени - навестили Геро, только ничем помочь ей не смогли. И  Креуса попросила Филея  зарезать ягненка в жертву Артемиде – покровительнице рожениц, а сама стала готовиться вывозить Геро на повозке, запряженной мулами. По торговым путям ехать не решились, два дня шли по тропам, утоптанным копытами баранов и башмаками пастухов. Когда встречался слишком большой камень, младшенького отдавали на руки няньке, а Креуса, старшие дети и хромоногий раб Гелен переносили повозку с больной через препятствие на руках. Между собой старались говорить по лидийски, даже, при обгоняющих их других беженцах. Знали, что лидийцы пол года назад сами вышли навстречу македонскому царю и вручили ему ключи от столицы. А то, что одежда на них греческая, так многие лидийцы, следуя эллинской моде, сами шили себе такую.
    Прислушивались. Присматривались, не блеснет ли где бронза от наконечников македонских копий. Пару раз Филей с Эрофеем убегали разведать дорогу. И все равно на развилке троп, одна из которых вела вглубь Карии, в горы, а другая к мощеной дороге на Дидимы, набрели на македонский патруль.
    Двое солдат охраняли мостик через хлипкую речку. Геро молилась страшной змееволосой Гекате – защитнице юных, чтобы македонцы забрали их серебро, но хотя бы пропустили живыми. Или, чтоб взяли в рабство ее с подругой, но хотя бы отпустили в Дидимское святилище детей.  Креуса взялась побеседовать с солдатами. Филею, перед тем, как слезть с повозки, на ухо сказала, чтобы стегал мула и гнал через речку рядом с мостиком, если увидит, что она поправляет платок. А уж она постарается задержать македонцев хотя бы на несколько мгновений. Чем задержать? Да ей всегда есть, чем привлечь мужское внимание.
    Филей рассказывал отцу, как следил он за жестикуляцией гетеры: за взлетающими к краю покрывала руками, за раскрывающимися в умоляющем жесте кистями, за тем, как поводит она плечом, поднимая взгляд на рослого македонца. Как боялся он смеха солдат: кто знает, что им смешнее – насадить их на копья или продать на рынке? Филей  уже дрожал от нетерпения, когда поправит она, наконец, свой полосатый платок. Но беды не произошло. Развеселив солдат, Креуса вернулась к повозке и очень тихо шепнула: «Проезжаем на тот берег». Вздохнула, обернулась и, надев влюбленную улыбку, помахала рослому македонцу рукой. Македонец в ответ  прокричал, что испечет голубя в жертву Афродите, лишь бы та подарила ему вторую встречу с Креусой.
    Подруги рассчитывали пережить смутное время в деревне среди карийских гор.  А заодно найти там повитуху, если уж послед не выйдет сам собой по дороге. Послед сам собой не вышел. Не закончившийся процесс родов дополнился у Геро ознобом. Хорошо, хоть молоко не пропало.
    Эргиона всю дорогу сидела или шла рядом с матерью, держала  младшего  брата на руках. Креуса вытирала подруге пот, стекающий по бледному лицу с иссиня-черными подглазинами и выступившими венами.
    Геро дожила до их спасения в горах. Только деревенская повитуха уже не смогла ее исцелить. Послед извлекла – во дворе было слышно, как Геро кричала, все просила оставить ее, дать умереть спокойно. Вслед за последом вышла из Геро и дурная кровь. Только, по словам повитухи, поздно вышла. Нужно было бы ей помогать хотя бы через пол дня после родов.  Озноб  возвратился.  От любого малого усилия – даже чашку с водой поднять – Геро покрывалась холодным потом. Хвала Артемиде, когда Гекатий примчался в карийскую деревню, его жена была еще жива. И  когда повитуха отказывалась принимать плату, Гекатий, рыдая, пытался сжать драхмы ей в ладошку. Умолял, что если бы не ее золотые  руки, то не успеть бы ему и проститься с женой. Эргиона наблюдала их разговор, прижавшись к стене и зажав рот концом покрывала. 
    Дар повитуха не приняла, и тогда эти деньги были положены в урну к праху Геро, чтоб поделилась на переправе Харона с павшими защитниками Милета.
    Осенью от своего любимца Гелена – хромоного раба при кухне  – Гекатий услыхал, будто бы их соседка не верит в то, что Креуса нашла темы для милой беседы с невежественными македонцами.
    Якобы, та переспала с каждым из солдат встреченного патруля, чтобы вывезти из Милета сбережения Гекатия и его семью. Упреки эти были особенно желчны от того, что сама соседка не решилась бежать из осаждаемого города на повозке, а потому бросила в Милете свою больную мать и двухлетнюю дочь. Спасала, уводя по горным тропам, старших сыновей. Старушку-мать македонцы пощадили, а о дочери соседка так и не нашла верных вестей. Скорее всего, ее продали на Делосе через афинских купцов. Как и мужа – наемника, взятого в плен еще весной, после поражения войск персидского царя на берегах Граника.
    Перед отъездом Креусы в Афины, случилось так, что обе женщины долго ждали сапожника в одной и той же мастерской.  Креуса носила коричневый гиматий в знак скорби по Геро.  Волосы  у нее были острижены, лицо исцарапано в плаче о подруге. Соседка Гекатия не одевала темной одежды, чтобы с большей уверенностью приносить жертвы за здоровье и возвращение дочери  и супруга. И чужой траур – а не меньше половины прохожих кутались в черные и коричневые одежды - показался завиден для нее. Сама-то она не смела так явно и громко прорыдать о своих потерях. Дошло до того, что обвинения в распутстве с македонцами были высказаны Креусе в лицо. А гетера и не думала отрицать никакую власть над мужчинами. Единственно лишь, поинтересовалась у скорбящей матери и жены: «А тебе кто мешал?»
 
* * *
  Во дворе у Гекатия на срубленных ветках яблони, брошенных на землю, созрели яблоки. Ветви обрубил сын Эрофей, когда делал посох для матери. Ждали, что ее подруга вот-вот найдет опытную повитуху, та вылечит маму, и все они отправятся в карийские горы. Из дома выходить мальчику запретили – вот и надумал он сделать посох из того, что росло под рукой. А теперь, возвратившись в Милет, Гекатий не мог смотреть на яблоки без слез – вспоминал жену на погребальном костре. Словно наяву видел следы молока, просочившегося на одежду.
    Царь Александр ушел походом на Галикарнас. Это известие послужило для Гекатия сигналом, что пора возвращаться на родину.
    Товарищ Креусы, владелец неисчислимой отары овец, уговаривал еще погостить – хотя бы до тех пор, пока македонский царь не отправится навстречу с почившими предками. Какую славу найдет себе царь Александр в карийских горах? Прогремят его воины маршем по узким дорогам – баранов распугают. Пройдут – бараны снова соберутся. Вот ликийские горцы так даже о власти персидского царя над ними не все наслышаны.  А тут – всего-то македонский. 
    Гекатий согласно кивал, представляя воинов царя Александра гоняющихся за баранами по горным расщелинам. А еще горцев, приглядывающих из засады с луками или хотя бы с камнями в руках. Но задержаться в гостеприимном доме не согласился.

АВТОР 5

29.Сказка про художника
Евгений Савинков
                Ольге и Леониду.


Жил-был художник. Природа не обделила его талантом, он был одним из тех счастливчиков, у кого профессия совпадала с призванием. Он рисовал прекрасные пейзажи – горы, реки и леса, бесконечные луга с цветами, портреты соседских детей, и сам художник порой не верил, что всё это вышло из-под его кисти. Лишь одно омрачало его счастье – покупатели редко заходили в его старенькую мастерскую, и ещё реже что-то покупали, а даже довольному собой художнику надо было что-то есть.
«Не беда», - думал он,- «я просто не известен широкой публике». Решение пришло само собой – он заложил свой маленький дом и, на полученные деньги, устроил выставку в картинной галерее. Конечно, страх провала был, но перед открытием выставки, глубокой ночью, он смотрел на свои пейзажи и понимал, что они ДОЛЖНЫ понравиться людям, ведь вокруг галереи лежал серый Мегаполис, практически лишённый зелени и свежего воздуха…
«…Тривиальные рисунки, достойные студентов художественного училища. Что хотел нам сказать художник?»
«…Нельзя отнять мастерства и техники, но всё это мы уже видели и не раз – просто скучно!»
Художник смял газету с отзывами критиков. Серый Город смеялся ему в лицо, как смеялся хозяин галереи, дружески хлопая по плечу и советуя рисовать нечто более оригинальное…
… Первой оригинальной  вещью была перерисованная фотография из газеты – кусок серого асфальта и раздавленная безжалостными колёсами машины голова молодой женщины. Никогда ещё художником не владели такая злость к окружающему миру и отвращение к собственной работе…Серый асфальт, черные пятна мазута и алая кровь…
Хозяин галереи заплатил за это полотно сумасшедшие деньги. Их хватило не только на выкуп дома, но и на аренду новой мастерской.
Через неделю к художнику явился молодой человек, из нуворишей, рассыпался в похвалах и заказал пять картин. Мысленно проклиная всех критиков в мире, художник принял заказ и подписал договор.
Сюжет первой картины созрел сразу – стоило только включить телевизор. Авария на шоссе, недалеко от Города – обгоревшие скелеты машин, люди, как сломанные куклы…
В назначенный день заказчик явился, как и обещал с деньгами. Новая мастерская художника, с огромным окном во всю стену, казалась тёмной от пяти новых творений. Заказчик долго изучал каждую картину, особенно долго задержался у четвёртой – художник за небольшую взятку пробрался в городской морг – как удар по лицу, яркий белый зал, прозекторский стол и маленькая девочка с распоротой ножом грудью.
- Великолепно, - выдохнул молодой человек, всучил художнику пухлый конверт и удалился, забрав картины.
Художник вздохнул, оглядел мастерскую, снова заигравшую солнечными бликами, открыл конверт, пересчитал деньги…
Через неполных три года, около полуночи, он снова стоял в той самой галерее. Проводить большую выставку именно здесь было не просто капризом признанного мастера – художник являлся её владельцем. Все залы были перестроены под вернисаж, который он задумал год назад. С серых и красных стен кричали картины, одна ужаснее другой. Аварии, мертвецы из морга, особая гордость художника – портреты людей из хосписа… настоящий Дом Скорби… Мрачное удовлетворение сквозило во всём облике художника. Он уже предвкушал восторженные вопли критиков, многие работы ещё не показывались широкой публике, и коллекционеры готовили свои копья для драки на аукционе.
- Жрите, жрите, мои дорогие критики, - сказал он сам себе и остановился перед своей самой первой работой. Молодая женщина на асфальте – все, купившие его картины любезно предоставили их для вернисажа. Прямо за ней висели те пять картин, что гасили собой солнечный свет. Удовлетворение художника начало остывать. Струйка холода спустилась по спине и схватила за сердце. Лампы потускнели.
В гробовой тишине раздались легкие шаги. Художник с удивлением воззарился на высокого мужчину,  подошедшего к нему.  Лицо  незнакомца белело в полумраке и было неподвижно, словно гипсовая маска.
- Спасибо вам, - сказал вкрадчивый голос, от которого у художника мурашки побежали по спине, - я давно не был в таком восторге, воистину, теперь я ваш фанат.
Белые губы сложились в страшную кривую усмешку.
- Кто вы?
- Провожатый, а сегодня немного экскурсовод. Было бы несправедливо, если бы герои ваших картин не смогли насладиться вашим искусством.
Оцепеневший от ужаса художник смотрел, как полумрак выпускает из себя людей. Всех их его пытливый глаз сразу узнавал – художники всегда запоминают всех своих моделей. Все люди с его картин выстроились перед ним полукругом, искалеченные,  разрезанные. Мёртвые.
Сбоку от незнакомца стояла женщина, с лицом залитом кровью , своей сломанной под колесами машины рукой она прижимала к себе маленькую девочку с разрезанной ножом грудью…
Над художником прогремел холодный, словно космос, голос Смерти
- Теперь, благодаря вам они останутся в вечности такими, как на ваших картинах!!!...
…Весь Город бился в истерике после пожара в галерее и исчезновения художника. Его тела так и не обнаружили. Погибли  все картины  – и те, что были готовы к вернисажу, и те, что оставались в мастерской – кто-то в ночь пожара сжёг и их.  Коллекционеры  предоставившие картины из своих собраний для выставки рвали на себе волосы.
А художник? ,- спросите вы.
Художник купил маленький домик на склоне огромной горы. Остальные деньги он пожертвовал детскому дому, устроился учителем рисования в сельскую школу и очень счастлив, продолжая в свободное время рисовать прекрасные тривиальные пейзажи и портреты сельских жителей.
А на самом видном месте в его доме, прямо напротив окна, выходящего на восток , висит портрет молодой женщины и маленькой девочки с черными косичками. Они улыбаются. В вечности.

30.Сказка о золотом яблоке
Евгений Савинков
Чуть в стороне от Центра Мира, возле пересечения дорог на шестнадцать сторон света,  издавна стоит Трактир. Говорят, его хозяин приходится роднёй самому Времени, поэтому, когда бы вы не заглянули сюда, двести лет назад или через двести, мало что изменится в просторном зале, увешанном ароматными гирляндами трав. Длинная стойка из драконова дерева сверкает, как зеркало, дубовые столы и широкая пасть камина…
…В первый день зимы, когда на восходе солнца землю покрыл пушистый белый ковёр, и трактир почти пустовал, с Юга пришёл богатый караван. Просторный двор заполнился криками погонщиков и беготнёй слуг. Хозяйка каравана, Красота, на секунду остановилась в дверях, бросила взгляд на одинокую фигуру у камина, сбросила с плеч меховое манто и пошла наверх.
К полудню, с Запада, принеслась кавалькада вороных лошадей, влекущая две большие кареты. Едва не задев притолку головой,  в зал шагнула Разум. Человек в плаще всё так же сидел у камина и курил. Разум глянула на него через монокль, о чём-то задумалась, но подошедший хозяин отвлёк её.
А на закате, с Севера, верхом на буланой лошади, прибыла третья гостья. Войдя в трактир она потерялась было среди пёстрой свиты Красоты, но Хозяин чётко знал своё дело и сразу проводил гостью к огню. Женщина устало улыбнулась ему, но её чуть вымученная улыбка осветила сумрачный зал ярче золотых украшений Красоты, а Хозяин, обычно мрачный, не смог не ответить на неё. Доброта, а именно Добротой была третья гостья, опустилась в тяжёлое кресло у камина, рядом с человеком в потрёпанном сером плаще, который вдруг встал и направился в альков, где ужинала Красота в окружении служанок, каждая из которых могла затмить любую королеву.
Человек в плаще поклонился и подал замершей Красоте золотое яблоко. Изогнув удивлённо бровь, Красота взяла его – поверхность яблока, отполированная до блеска, отразила её идеальное лицо. Какое отражение даёт сфера? Красота скривилась, увидев, как исказились её черты и, небрежным движением бросила яблоко обратно незнакомцу. Человек в плаще пожал плечами и направился к Разуму  сидевшей  в окружении своих закованных в железо логики телохранителей.
Глаза Разума вспыхнули при виде диковинного плода. Она мяла его в своих холёных пальцах и засыпала незнакомца сотней вопросов про его происхождение – человек только пожимал плечами и молчал. Ничего не добившись, Разум извлекла из своей сумочки скальпели, нацепила на нос очки и попыталась разрезать яблоко, но отточенные лезвия даже царапины не оставляли на золотой кожуре. Человек в плаще разочарованно вздохнул, забрал яблоко и подошёл к  Доброте.
Доброта, до этого смотревшая на огонь, взяла яблоко, и золото в её руке исчезло. Самое простое жёлтое яблоко с бочком покоилось в её ладони.
- Это ты? – спросила Доброта.
- Я, - ответил Любовь.
- Вместе и навсегда?
… Весна согрела землю и растопила снег, а вокруг трактира зацвёл белыми мечтами яблоневый сад. Трактирщик-Время терпеливо ухаживает за ним, заботясь о каждом дереве посаженном уехавшими вместе, на Восток, Любовью и Добротой. И на каждом дереве наливаются соком прекрасные золотые яблоки, ждущие любящие руки, способные оживить их.

АВТОР 27

31.Мне отмщение, Я воздам!
Елена Филипенко
О том, что фармация – золотое дно, Эдуард понял задолго до перестройки, когда дефицит лекарств, как в прочим и всеобщий, делил человечество на два лагеря: поставщиков и покупателей. А окончание фарминститута и дружба с одноклассником, рекламщиком  на телевидении, подтолкнули Эдуарда к своему супер доходному бизнесу, а именно, подделке лекарств. Изучив потребительский рынок и выбрав для начала несколько видов детских лекарственных средств, этакие сиропчики от температуры для малышей в ярких упаковочках, он приобрел по бросовой цене оборудование, нашел изготовителей флакончиков, снял гараж у пьяницы соседа. Местная типография, на тот момент, оставшаяся без заказов, просто руки ему целовала за заказ упаковки и не смутили импортные логотипы на коробочках. Всё наладив, Эдуард начал свое дело. Совесть его, при этом, была девственной, а если когда и ворушилась, то он всегда ей рассказывал о том, что эти жирные коммунисты всю страну довели до нищеты и бросили подыхать каждого по отдельности. Что мать, не выдержавшая  «раскулачивания» Сбербанком СССР, всю жизнь экономившая ему на свадьбу и себе на похороны, умерла от инфаркта прямо под сберкассой, узнав, что денежек нет и никогда не будет, а книжку можно выбросить в мусорное ведро.
Аптеки, принимающие товар на реализацию,  нашлись быстро. От сладкого пирога никто не отказывался в голодное время. Документики - тоже нашлись мастера состряпать. И пошло дело! Уже через пол года он купил двухэтажный дом в элитном районе города, женился и готовился быть отцом большого семейства. Ездил на «Мерсе» и был очень доволен жизнью.
Тоня и Борис ждали  ребенка долго, казалось, целую вечность. Из-за разных групп крови, все беременности у Тонечки срывались. Ей пересаживали лоскуты кожи, которые вырезали с его бедра. Они не приживались, отторгаемые ее организмом. Подбирались лекарства, потому что у Тонечки была ещё и аллергия. Вообщим, все  было затратно и утомительно. С каждым отторжением Тоня плакала все больше, а Борис втихаря стал покуривать. Поэтому, когда в Н…раз лоскут прижился, радости не было конца, а сообщение, что Борис станет папой, заставило его заорать: «Ура!» прямо в вестибюле больницы, не взирая на окрик строгого вахтера. На своего первенца, которого назвали Богданчиком, по принципу " Богом данный", Борис молился. Боготворил Тонечку, буквально носил на руках. И надо же было им пойти к теще в гости пешком, с коляской три квартала, чтобы ребеночек свежим воздухом подышал.
Только вечером у Богданчика поднялась температура, а педиатр, живущая по соседству, порекомендовала современное жаропонижающее импортное средство, "ну очень хорошее". Борис сбегал в аптеку, купил яркую коробочку с милым здоровым карапузом на упаковке, напоил им Богданчика, сменил Тонечку, отправив её спать в соседнюю комнату и благоговейно стал носить на руках наследника, напевая ему песенки из далекого своего детства. Ребенок дремал, просыпался, плакал, опять дремал. Борис ещё раз, смущаясь позднего часа, сходил за врачом. Дали еще одну дозу лекарства. Заглянул в спальню к жене, она сладко спала, сама как ребенок. Пожалел, не стал будить. Сын притих и Борис, утомленный, прилег у  кроватки, как верная собака. Утром Богданчик был мертв.
У Эдуарда родилась двойня. От радости, он пировал вторую неделю со всеми ближними и дальними. Производство перенес в большой подвал своего нового дома. И что уж там недосмотрели или недоподсоединили работники, но произошел взрыв и дом взлетел на воздух, как будто в него попал фугас. Одна воронка осталась. Эдуард погиб...
Борис скорбно сидел у могилки сына. Слезы иссякли, боль притупилась, только сердце стало ныть последнее время. Тоня "валялась" по больницам. После нервного срыва совсем занемогла. Капнули мелкие брызги летнего дождичка и он машинально вытер влажную руку. Глаза от изумления поползли вверх. Капли были красного цвета, похожие на кровь. «Может кислотный дождь»? - подумал Борис. Глянул на памятник сына и вздрогнул. По нему красными каплями стекали слова - «Мне отмщение, Я воздам».

32.Из серии Приключения Васи Чебурекина
Елена Филипенко
Весной, как и полагается всякой романтической натуре, Вася Чебурекин влюбился. И не в кого – нибудь, а в местную терапевтшу – Ирину Николаевну, молоденькую женщину лет тридцати. Она была небольшого роста, хрупкой и беззащитной, как казалось Васе, и ассоциировалась у него почему-то с одуванчиком –  воздушным, готовым брызнуть маленькими зонтиками при первом порыве ветра. Вызванная на дом Ирина Николаевна зашла в комнату и присела на стул перед больным. Серые и добрые глаза уперлись в Васю.
– Ну, рассказывайте, что это вы, молодой красивый мужчина, отлыниваете от работы по причине болезни? – без тени усмешки спросила она.
– Горло болит и температура высокая, - прохрипел Вася, польщенный ее словами о красивом мужчине. Так его никто еще не называл.
– Какая? – участливо спросила она.
– Тридцать восемь и девять.
– Маечку подымаем, сейчас легкие послушаю, - скомандовала она и достала стетоскоп.
Как только тонкие прохладные пальчики приложили трубку к Васиной груди, а глаза Ирины Николаевны встретились с Васиными, так он и влюбился. Сердце забухало, словно обезумевший кузнец запертый в кузне. Он терял голову и переставал дышать от каждого прикосновения терапевтши.
– Вы совсем не дышите? – изумилась она. – Ну-ка делаем глубокий вдох!
Вася засопел и стал тянуть в легкие воздуха сколько мог. В животе вдруг забулькало и квакнуло. Вася смутился и покраснел. Со вчерашнего вечера он ничего не ел.

– М-да, революция, однако, - быстро освободив уши и скривившись, констатировала она. – Что принимали из лекарств?
– Ацетилку. Больше ничего нет.
– Так, теперь горло посмотрим. Открыть рот. Шире. Хорошо. Так и есть - ангина. Я напишу рецепт. Купите в аптеке препараты. Полоскание. Горячее обильное питье. Хорошо бы с лимоном. Постельный режим, пока не спадет температура. Станет хуже – вызывайте скорую, - дежурно закончила обследование врач.
Но Вася слышал с трудом. Амуры трубили свадебный марш, а глаза заволокло розовой пеленой любви. Он хотел спросить: « А можно вместо скорой вас еще раз вызвать?» Но постеснялся и промолчал, а плюхнувшись в кровать,  размечтался. В одном из журналов он вычитал, что девушки хотят романтического признания в любви и почти сразу после него отвечают «да».
А потому, две недели спустя под подъездом Ирины Николаевны остановился ржаво голубой «Москвич». Ночь только-только с трудом убаюкала последних страдальцев бессонницей. Луна с любопытством застыла над вылезающими из скрипящей развалюхи пятью мужчинами.
– Вася, я в щитовую. Ща все подключим, - приглушенно заверил самый маленький из них. Остальные стали вытаскивать музыкальные инструменты. Ирина Николаевна тем временем увидала первый сон после принятых модных капсул от бессонницы, так рекламно предложенных новым невропатологом поликлиники, что отдала за них последнюю двадцатку.
Ансамбль, состоящий из барабанщика Глеба Пастухова, трубача Пашки Мухина, бас-гитариста, спивающегося Бори Тараторкина и старого барда Миши Гольдштейна, тем временем настроился и взял первые аккорды. Как обычно, начал Пашка. Звук трубы напомнил призыв пионеров на завтрак в лагере отдыха. За ним стукнул по тарелкам Глеб, так что дворовые кошки с визгом разбежались в разные стороны, и дернул струны Боря.
– Раз-два-три, поехали! – Михаил присел на скамеечку и заиграл далекую от свадебного марша Мендельсона импровизацию. Глеб, остограмившись больше всех перед началом музыкального признания в любви, несколько раз невпопад грохнул в барабан.
 
– Глеб, ты сегодня не в форме ля-мажор! – возмутился Михаил.
– Давай лучше начнем с моей любимой, а там я войду в колею, и все пойдет как по маслу.
Любимая песня Глеба была из мультфильма «Бременские музыканты». Недолго думая, он громко запел:
– Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету! - и опять ударил в барабан и тарелки.
Через минуту открылось окно, и вспыхнул свет на третьем этаже. В нем показалась волосатая обнаженная фигура мужчины и заорала:
– Эй, ты долбодятел, ты по голове себе постукай! Ночь на дворе, а они тут концерт затеяли!
– Не нравится – иди спать! Сам козел! – крикнул в ответ Глеб.
– Ты че проблеял щас, баран барабанутый? – взревел жилец третьего этажа.
– Сам ты, долбанутый баранодятел! – Глеб еле выговорил странное словосочетание и со всего маху ахнул по тарелкам.
Звук насмерть перепугал любопытную дворнягу, пристроившуюся невдалеке от ансамбля. Она боком отскочила и заливисто залаяла. Глеб замахнулся на нее, отчего та захлебнулась истерическим лаем.
Открылось окно четвертого этажа и голова в бигуди крикнула:
– Это что за трам-тара-рам среди ночи? Я сейчас милицию вызову! Понажераются и воют ночью на луну! Хулиганьё!
Тут же вспыхнул старый прожектор, висевший над подъездом и осветил площадку с музыкантами.
Пришел черед возмутиться Пашке:
– А почему собственно – хулиганье?
– По качану, Почемучка! – ответил волосатый.
– Мы девушке в любви признаемся! ¬ поддержал друга Михаил.
– Ты бабушке своей иди в любви признавайся, а тут люди спать хотят! – крупная дама пред пенсионного возраста в шелковой красной сорочке, облокотившись на подоконник, нечаянно выставила немаленький бюст, от чего Боря крякнул: «Ух-ты!» И приступил к переговорам:

– Мадам, согласитесь, что если бы такое признание сейчас посвящалось вам, международного скандала удалось бы избежать! – и задержал сальный взор на бюсте.
– Нахал! – поймав его взгляд и превратно расценив слова, рявкнула она.
– Я еще не махал! – огрызнулся обиженный Боря.
– А ну, лови! – из окна третьего этажа вылетел цветочный горшок с белой геранью, который чудом не задел голову Бори, но зацепил хвост только что замолчавшей собаки. Она хрипло залаяла вновь. Теперь зажегся свет на балконе второго этажа, и показалась бледная женщина лет шестидесяти в клетчатой пижаме и перевязанной платком головой.
– Молодые люди, вы случайно танцплощадку не перепутали? Парк отдыха в двух остановках отсюда!
Ей ответил Миша:
– А мы сегодня поем, а не танцуем!
– Так здесь вам не консерватория!
– И мы не на экзамене! Мы поем для любимой девушки нашего друга! – Миша показал на счастливого Васю, которого вовсе не смущал накал страстей. Он улыбался во весь рот, словно выиграл миллион долларов, пропуская грубости сторон мимо ушей. Он ждал ЕЕ.
Из окна третьего этажа в них полетело куриное яйцо и шмякнулось на тарелки, издав протяжное «дзы-ы-нь».
– Эй, ты - констерватория! Ты че яйцами разбрасываешься? Инструмент, понимаешь ли, портишь! – возмутился Боря и со всей дури ударил по тарелкам. Звук искромсал барабанные перепонки в том числе и дворняге, которая взвизгнув, бросилась прочь. Так ее не пугал даже пьяный дворник дядя Коля, когда с метлой гонял по двору и орал матом, называя именем жены.  Эхо метнулось и разбилось о стекла окон.
Неожиданно раздалось старческое:
– Кхе-кхе! Можно полюбопытствовать – какой девушке вы признаетесь в любви? В нашем доме все девушки перевелись еще во времена горбачевской перестройки! – ехидный голос исходил от высунутой седовласой головы, торчащей  в форточке первого этажа. Через стекло виднелся щуплый старик, стоящий на подоконнике в черной майке и грязно-серых кальсонах.
– Девушке Ире, Ирине Николаевне Чумаковой! – крикнул Вася.
– А-а! Во, чиво делается! Муж за порог, а хахаль – на порог!
– Какой муж? – удивленный Миша повернулся к Васе. – Вась, она замужем что ли?
Вася нахмурился и опустил глаза. «Я не знаю», - чуть слышно выдавил он.
– Что значит «не знаю»? Втюхался в замужнюю бабу и не знает! Сворачиваемся, мужики! – Миша гневно зыркнул на Васю и пошел к машине.
– Хорошо, что Гришка в рейс ушел! А то бошки вам пооткручивал бы! – дедок довольно кашлянул и добавил. – И окна у Ирки с той стороны! Знать надо, оболдуи!
Паша помог уложить колонки, забежал в подъезд и вырубил рубильник. Свет тут же во всех окнах погас.
– Спокойной ночи, малыши! – буркнул он, выходя. – Садись, Ромео, поехали!
– Не! Я пройдусь, - Вася тяжело вздохнул.
– Ну, смотри, - Паша сел за руль. Машина взревев, тронулась.
– Не везет мне в картах, повезет в любви, - пропел грустно Вася и поплелся домой.


АВТОР 35

33.Отрывок из повести Аптекарь из Любека или операция
Олег Крюков
  - Через шестьдесят лет в австрийских землях родится человек, которого большинство человечества будут называть дьяволом во плоти. Пытаясь объединить под германскими знамёнами всю Европу, он ввергнет мир в жестокую бойню. Бонапарт по сравнению с ним будет выглядеть как нашкодивший мальчишка. К тому же у корсиканского чудовища, как вы его называете, присутствует благородство. Он – полководец от Бога, его интересовали лишь сражения, где сходятся две армии. Он не опускался до войны с мирными жителями.
- О, вы не знаете, что творили французы в Германии двадцать лет назад! – перебил я его.
- Я знаю, - спокойно ответил Ланге. – Я изучал историю наполеоновских войн. А вот вы, точно не знаете, что творил Гитлер по всей Европе.
- Простите, кто?
- Его звали Адольф Гитлер. И во времена его правления государственной идеологией Германии стала расовая теория.
- Ну, это естественно. Ведь человечество делится на расы.
- Да, но он провозгласил приоритет германской расы над всеми остальными. Евреи, цыгане были поражены в правах, ссылались в лагеря, где их держали на голодном пайке, изнуряли непосильным трудом, проводили над ними бесчеловечные опыты…
- Я вам не верю! Мы – немцы, достаточно цивилизованная нация…
- Значит, недостаточно. В стране велась активная пропаганда, и, в конце концов, им удалось обмануть подавляющее большинство народа.
- Вы говорите ужасные вещи. Всё это напоминает преддверие Апокалипсиса. Но какова моя роль во всём этом?
- Я послан сюда, чтобы не допустить рождения Адольфа Гитлера.
- Ну, тогда вы немного, если вам верить, лет на шестьдесят ошиблись в расчётах.
- Мы не ошиблись. Через полтора года должен родиться Алоис Шикльгрубер – отец Гитлера.
Фамилия была мне смутно знакомой.
- Имя его матери Анны-Марии вам ни о чём не говорит?
Ну конечно, Анна-Мария! Спутник моего раннего детства. По достижении мной отроческого возраста, она с матерью вернулась в свою деревню.
- Продолжайте!
- Гитлер тщательно скрывал своё прошлое. Но вы знаете людскую натуру, чем больше что-то скрываешь, тем больше у окружающих появляется желание это раскрыть. Но документы, свидетельствующие о его происхождении, были, либо уничтожены, либо хорошо спрятаны. Тем не менее, появилась версия, что его предком является некий Франкенберг…
- Аптекарь из Любека, Иезекииль Франкенберг? Но какое отношение он имеет к Анне-Марии? Вряд ли они знают о существовании друг друга.
- Всё, рано или поздно случается, герр Бреннер. Моё руководство сначала поставило целью физическое уничтожение Анны-Марии…
- Что? Вы хотели хладнокровно убить молодую ни в чём не повинную женщину? Чем же вы тогда отличаетесь от этого монстра – Гитлера?
- А вот сантименты, герр Бреннер, здесь только вредят. Зло такого масштаба должно быть уничтожено любой ценой.
На безмятежное лицо Ланге падали отсветы огня из печи.
- В Геттингене со мной учился один русский, - начал рассказывать я. -  Он был очень набожным человеком. Однажды, за кружкой пива он сказал мне: - Если ты пытаешься, зло уничтожить другим злом, ты лишь приумножишь его. Зло может победить лишь добро.
- А как звали студента? – с усмешкой спросил Ланге. – Не Фёдор Михайлович Достоевский? Хотя ему сейчас всего четырнадцать, если мне не изменяет память.
- Его звали Анатолий. Фамилии не помню, русские фамилии так труднопроизносимы. Но мы отвлеклись от темы нашего разговора. Так какая же роль отведена здесь мне? Я должен найти Анну-Марию и убить её?
- Успокойтесь, не надо никого убивать. Мы провели некоторые исследования и вот что обнаружили.
- Интересно, интересно.
- Я взял образцы крови ваши и господина аптекаря. Потом под видом лекаря посетил простую немецкую крестьянскую девушку и взял кровь у неё. Мы смешали образцы крови её и Франкенберга и заложили в прибор под названием евгеноскоп.
- Евгеноскоп?
- Евгеника, - со вздохом стал объяснять Ланге, - это учение о наследственности. Нам удалось превратить этот род социальной философии в подлинную науку. В евгеноскоп закладываются частицы крови двух людей, он выявляет их совместимость и качества потомства. Так вот. У немецкой крестьянки и Франкенберга, учитывая еврейский мятежный дух последнего и крестьянскую основательность девушки, могли появиться потомки со склонностью к авантюрам. Им не в коем случае нельзя занимать государственные должности выше среднего звена.
Он достал трубку и стал набивать её табаком.
- А ваш табак тоже оттуда? – спросил я.
- Нет, я предпочитаю табак девятнадцатого столетия из Коннектикута. И вообще ваш табак чистый, без примесей. И почему вы всегда меня сбиваете с нашей темы, герр Бреннер? Неужели, не хотите знать, что выдал евгеноскоп из вашей частицы?
- Рассказывайте, - вздохнул я.
- Вы идеально подходите друг другу для создания потомства. Тяга к наукам, основательность и дисциплина, веротерпимость…
- Вы, что, хотите меня женить на Анне?
- Это было бы идеально. Создав семью с фройлян Шикльгрубер, вы избавите человечество от страшного диктатора и спасёте миллионы жизней.
- А также спасу жизнь самой Анны?
- Вы же учёный, Генрих! Что значит жизнь одного человека, по сравнению с миллионами?
- Не забывайте, что этот человек был другом моего детства. Для меня это важно.
- Так вы согласны?
- Помочь человечеству, разве это не смысл жизни любого учёного?

2013

34. Вечный город
Олег Крюков
  Ну, ничего не могу с собой поделать! Вот нравятся мне небольшие, уютные города, хоть ты тресни! И от Москвы голова кружилась, привыкал целый год. Откуда в моих печёнках махровый провинциализм, ума не приложу?
 А тут Рим! Почти три тысячи лет стоит на семи холмах. И как был столицей, так и остался. Говорят, некогда блистательный Вавилон превратился в захудалую деревушку. А Рим блистает до сих пор, привлекая миллионы туристов. Один Мой знакомый, человек весьма состоятельный, рассказал о первом знакомстве с Вечным городом. Посетил он Форум и Колизей, вышел обалдевший на улицу, лёг на газон, благо было лето, и уснул. Через час встал, заказал по сотовому билет на самолёт и вернулся в Москву. Вроде бы как не выдержал подобного величия.
 Но я дал себе слово, что выдержу. И когда мы вышли из экспресса «Евростар» в Рома-термини, так называется единственный ж/д вокзал, то взгляд мой приобрёл исключительно критическое направление. Ага, вон грязного вида цыганка клянчит у прохожих мелочь перед зданием вокзала, там у стены штукатурочка отвалилась. Но вспомнив свою Самару, более молодую по возрасту, но более потрёпанную по виду, сменил критическое восприятие на позитивное. Да и аура у города была весьма благоприятной.
 Во-первых -  римляне. Раньше мне говорили, что итальянки страшны лицом и не стройны телом. Уверяю, это не совсем правда, в Риме я встречал очень много красивых и стройных женщин, к тому же весьма стильно одетых. Сам лично считал, что итальянцы предпочитают небрежный стиль в одежде. Но процентов 80 итальянских мужчин, повстречавшихся мне от Бриндизи до Рима, были одеты в строгие костюмы и белые рубашки с галстуками. К тому же итальянцы так и светятся добротой и спокойствием. Я бы даже сказал, безмятежностью.
  Во-вторых – машины. Огромных джипов, а также презирающих всех и всё водителей, вы здесь не встретите. Несмотря на неширокие улицы, пробок нет, как нет ругани и негатива. Римляне предпочитают мопеды и мотороллеры фирмы «Веспа» и компактные, малолитражные авто.
 После посещения Колизея мы отправились на знаменитую Испанскую площадь. От неё к французскому собору вела не менее знаменитая Испанская лестница, столь любимая людьми искусства. У её подножия находится музей двух  самых романтичных поэтов: Джона Китса и Перси Биши Шелли. Молодые англичане несколько лет прожили в Риме, черпали здесь вдохновение для своих стихов.
 На этой лестнице встречаются герои романа Патриции Хайсмит «Талантливый мистер Рипли», экранизированным в Голливуде Энтони Мингеллой.
 Судя по количеству народа, расположившегося на ступенях – это одно из самых любимых туристами мест. У подножия её мы омываем руки в знаменитом фонтане «Баркаччо», изображающем полузатонувшую лодку. И двигаемся на площадь святого Петра. Там я  увидел ворота, ведущие в другое государство.
  Ватиканом  называется  холм, на котором находится эта карликовая страна. Слово этрусское, а что означает – неизвестно. Глава этой страны с тысячью поданных – римский папа, обладает неограниченной властью монарха. О Ватикане можно писать отдельную статью. Но сразу скажу, я там не был, предпочёл посидеть в траттории. А послали мы туда коммерческого директора нашей яхтенной школы, которая и снабдила меня фотографиями.
О Риме можно писать бесконечно, но рамки статьи не позволяют. К тому же моя задача не сочинять путеводитель, а описывать СВОИ ощущения. Очень мне понравилась Пьяцца Навонна – одна из древнейших римских площадей. Очень уютная, с играющими джазовыми музыкантами и четырьмя красивейшими фонтанами. Глядя на человека, изображающего статую Свободы, я вспоминал своё армейское прошлое, когда на посту №1 надо было простоять целый час, не шевелясь. Но эта «статуя» хоть деньги зарабатывает. Площадь эта уже была любимым местом горожан в античные времена, а с 15 века по 1869 год здесь располагался городской базар.
 Мост Святого Ангела был сооружён, подумать страшно, аж, две тысячи лет назад, во времена правления Адриана. Он упирается в одноимённый замок.
 Мы поднимались на Яникульский холм, самый высокий в Риме. Оттуда открывается живописный вид на Вечный город. На вершине холма установлен памятник Джузеппе Гарибальди, одному из самых любимых итальянцами и советскими историками героев. Не знаю, как советские историки, а итальянцы любят его вполне заслуженно, он поднял их национальное сознание.
  В фонтане Аква Паоло я умылся. Надо сказать, что вода в Риме великолепная. Я даже пил из крана в гостинице, чего не делал в родной Самаре долгие годы.
 Бывалые люди сказали нам, что с наступлением темноты на улицах появляется разная нечисть. Под нечистью они подразумевали карманников и прочих воришек. Мы сидели в кафе до часу ночи, затем час  гуляли по ночному городу. Навстречу попадались такие же, как и мы, праздношатающиеся туристы. Может, фланировали мы не в тех районах?
   Два дня в итальянской столице пролетели, как два часа. Должно быть, наша малютка-яхта заскучала в порту Бриндизи, ожидая нас. Мы покидаем Вечный город, ещё не зная, что на обратном переходе попадём в жуткий шторм.

АВТОР 40

35.Фрагмент рассказа Чёрные сухари
Ирина Шабалина
В одно из воскресений июня Маша, уехала в Лучинское. Провожали на фронт отца.
 Весело заливалась гармошка на станции, но все плакали. Надсадно, пугающе завыла мама , уткнувшись в гимнастёрку отца. Её, еле-еле, оторвали от мужа.
Плакала Маруся, прижавшись к отцу, и маленький братик Вася, вцепившийся, как клещами – ручонками в отцовскую ногу. Отец весело прокричал – « Ну что вы меня хороните раньше времени?» - и встал на подножку товарного вагона.
Маруся напоследок поцеловала отца в колючую щёку, вдохнула запах крепкого табака и чего-то родного, домашнего, отцовского, и её оттеснили от вагона.
Какое-то время она бежала вслед, но поезд набрал ход и исчез вдали.
Больше Маруся отца не видела никогда.
А через два месяца она так же провожала жениха Николая.
Так же бурлила привокзальная площадь, плакали матери жёны и дети. Весело заливались гармошки и духовые оркестры.
Маруся шла, вцепившись в руку Николая. Она не хотела, не могла его отпустить. Коля осторожно разжал её руки. Надо было идти в колонну, на построение.
Нежно поцеловал запрокинутое, залитое слезами лицо и сказал: « Ты моя невеста! Слышишь – невеста! Сразу после войны, как только я приду – мы поженимся! А тебе задание – копить к нашей свадьбе чёрные сухарики. Такие, как я люблю. Надо же нам будет чем-то угощать народ на свадьбе? Гостей будет много, а обещают – голод. Копи, родная, сухари. И сахар! Они будут вместо пирожных! А уж со спиртом мы разберёмся! Все напоим до отвала. . .И кабанчика найдём! Не плачь ,родная! Жди!  Я скоро! Готовься к свадьбе!»
 Он ещё раз крепко поцеловал её и побежал к колонне.
. . .Похоронки пришли так же быстро и в той же последовательности, что и проводы на фронт.
Сначала на отца. В самом начале зимы. По первому снегу.
Маруся сначала пыталась успокоить катающуюся по полу и безумно воющую маму, а потом начала рыдать сама.
Отец погиб под Смоленском. Точнее, тяжело раненый в грудь, умер в госпитале.
Маша проплакала неделю и днём и ночью, а потом вернулась в Москву, где нужно было дежурить, сбрасывая с крыш «зажигалки», копать окопы и оборонительные сооружения на окраинах Москвы, ставить огромных чёрных «ежей» и . . .ждать писем от Николая. А так же, конечно , сушить и копить чёрные сухари.
От каждой своей пайки хлеба Маруся заботливо отрезала несколько кусочков, подсолив, заботливо сушила в остывающей печке и складывала в вышитый белый полотняный мешочек. Скоро один мешочек наполнился, Маруся принялась наполнять другой, хотя пайки хлеба становились всё меньше.
Письма Николая – треугольнички, сначала приходили часто.
Маруся читала и перечитывала  их, а потом носила на груди, под платьем, у сердца, до следующего треугольничка.
Николай писал ей, что его родители давно погибли, и что она - единственный, самый дорогой и близкий человек.
Писал, что на фронте тяжело, но они всеми силами стараются остановить врага, что скоро война закончится, он приедет, и будет их свадьба.
Маруся отрезала ещё больше кусочков от  своей пайки и сушила, сушила. . .
Похоронка пришла вскоре после Нового года, который встретили грустно и голодно. Письма тогда уже перестали приходить, и Маруся плакала по ночам и в мучительной тоске и тревоге ждала почтальоншу, заглядывая ей в глаза. Почтальонша, коротко и отрицательно мотнув головой, пробегала мимо, а в тот чёрный день января остановилась возле горестно замершей Маруси и, молча,  протянула казённый конверт. Маруся уже не плакала. Наверное, слёзы кончились . Она, так же молча, взяла конверт беззвучно прочитала и, повторяя одними губами :
 «Погиб смертью храбрых. . . Смертью храбрых. . .»-ушла в свою комнату, присела на стул и словно окаменела. Её подружки плакали вокруг, а она только раскачивалась и повторяла , как молитву: «Смертью храбрых, смертью храбрых. . .»
 Когда принесли её пайку хлеба, она всю её разрезала на кусочки , засушила в печке, и сложила в белый, с вышивкой, пакет...
 И на следующий день она не съела ни крошки , а снова засушила всю пайку. Очнулась она только на третий день, когда плачущая Зойка кричала  ей:
 « Маруська! Очнись! Надо есть, надо пить, надо жить! Для чего ты сушишь сухари?  На свадьбу? Какая свадьба, если ты умрёшь с голоду! Сколько похоронок -  ошибок! Вдруг он придёт – а ты умерла с голоду! Что он делать будет?!»
 Маруся посмотрела на Зою сразу прояснившимися глазами:
 « Конечно, ошибка! Конечно, Коля придёт! Он же обещал! И свадьба будет!»
 Она схватила кусок хлеба и с сахаром, заботливо подсунутый девчонками и жадно начала жевать, запивая кипятком.
 Девчонки обрадовались и решили – тоже помогать Марусе сушить сухари.
 Это было, как надежда, как заговор : если насушить побольше сухарей, солдаты вернутся, любимые...
 И Николай, и Андрей и Виктор.   И многие другие. И будут свадьбы. Много свадеб. А на столах будут – чёрные сухари с сахаром и чай. Много-много кипятка.
Вскоре всё общежитие дружно сушило сухари.
И надеялось, и верило, что они, их солдатики, вернутся.
А за окнами грохотали взрывы, а фашисты совсем близко подошли к Москве, и уже заняли родное Лучинское. И тощий,длинный фашист ворвался в родной мамин дом и заорал: «Матка! Млеко , яйки!»
 Но Маруся пока не знала об этом, потому , что каждый день рыла и рыла окопы под Москвой, остервенело, не помня себя, стачивая в кровь ладони.
  И однажды её накрыло взрывом, швырнуло на дно окопа, засыпало землёй.
 Еле живую, тяжело контуженную  Марусю откопали подруги , увезли в госпиталь.
 А потом, навещая в палате, говорили Маше наперебой, что сушат сухари и ждут.
 И вскоре – первая радость!
 Фашисты не прошли!
 Были отброшены от Москвы, отступили, разрушив любимый Ново–Иерусалимский собор, и тысячи других церквей и зданий.
 Но ушли! И война была сломлена! И чёрной , рычащей нечистью отползала всё дальше и дальше!
 Маруся , выйдя из госпиталя, и окрылённая надеждой продолжала ждать и верить.
 И вот, наконец-то, в мае зазвучали победные залпы и салюты и начали возвращаться  эшелоны с  победителями.
 Маруся  каждый  день ходила встречать эшелоны и ждала и верила.
 И вот, однажды, в её комнату зашёл возвратившийся с войны незнакомый солдат.
 Он тихо поздоровался, сел напротив Маруси и протянул ей  обрывок письма  с бурыми пятнами на нём, на котором до боли знакомым почерком было написано: « Маруся, любимая . . .»
Солдат тихо сказал – « Друг Николай не успел дописать.Уж как он любил тебя! После боя из гимнастёрки его достал.  Сберёг. С  почестями похоронил твоего Николая, как героя! Не сомневайся! Под Орлом его могилка. Объясню потом, как доехать. Даже проводить могу. Ведь ты – невеста героя и друга. А вот его ордена и медали.  И фотографии.»
Маруся молча взяла ордена и снимки.
С них задорно улыбался её любимый, в гимнастёрке, брюках - галифе и пилотке, рядом с боевыми товарищами.
Маруся опять не могла плакать. Только невыносимо жгло сухие глаза.
Она  сказала: «Спасибо, солдат! Погоди! На вот забери! Колины , любимые. . . Вкусные. Для него сушила. Кушай на здоровье!»
И протянула ему два первых, белых пакета, полотняных, с вышивкой. Приготовленных на свадьбу.
Солдат поблагодарил и ушёл.
Маруся долго смотрела вслед ему из окна, ещё не в силах проститься с надеждой.
Ещё раз посмотрев на фотографии и окровавленное письмо и спрятав их опять под платье, на своей груди, Маруся собрала ещё несколько пакетов с сухарями и вышла из общежития.
Вокруг ярко сверкал и пел победный май.
А у Маруси было черно на душе и в глазах .
Эти пакеты Маруся отнесла в госпиталь. Пусть раненые солдатики погуляют на их «свадьбе».
 Да! Она всегда будет теперь женой Коли! Она так решила.
Вновь и вновь она возвращалась за мешочками, пакетами и раздавала возвращающимся с победой солдатам.
 Кто-то смотрел на неё с недоумением, кто-то с радостью, а потом с болью, увидев в ответ пустые, сухие до рези глаза.
На вопросы Маруся отвечала коротко: « Погуляйте на свадьбе.»
 А потом, словно спохватившись – «Помяните. . .»

36.Фермерша
Ирина Шабалина
Лиде не хотелось жить.
 Надоело всё: и проклятая «золотая клетка» - коттедж напичканный электроникой до предела,наряды и побрякушки, хоть и бриллиантовые. Надоели Мальдивы и Канары, самолёты, перелёты и яхты. А больше всего надоел муж - лысый боров, уже почти не скрывающий от неё своих любовниц и обращающийся с женой, как с  дорогой мебелью: стараясь не задеть ненароком, подлакировать иногда, чехлом закрыть при надобности.
 Вот и сегодня, после звонка очередной любовницы и взгляда мужа, посмотревшего на неё, как на лакированную тумбочку, Лида, выскочив из дома, прыгнула за руль своего джипа, и помчалась, куда глаза глядят.Скорее по привычке, она доехала до любимого бутика. Припарковавшись кое-как, Лида выпрыгнула из джипа и, налетев на кого-то,  рухнула на тротуар.
 Разрыдавшись окончательно, она отпихивалась от рук незнакомца, пытавшегося поднять её.  Незнакомцу всё же удалось поставить Лиду на ноги, и она поняла, что изящный каблук сломан безвозвратно, а стильные брючки, от знаменитого  кутюрье,  лопнули по шву и испачканы. С силой оттолкнув от себя лепетавшего слова извинения незнакомца в драных джинсах, Лида дохромала до бутика и вошла внутрь. Продавщицы начали летать, как мухи вокруг мёда, наперебой предлагая  дорогие обновки и обувь. Купив вещи и новые сапожки и переодевшись, Лида успокоилась и даже начала улыбаться.
  Через час выйдя из бутика, Лида обмерла. . . Оборванец стоял у двери с букетом роз и большой коробкой конфет. Ждал её. Увидев Лиду, обрадовано протянул ей подарки и сказал: «За причинённые неудобства!» Лида даже засмеялась от такой нелепости. «Да вы что? Куда я это возьму? У меня муж ревнивый. . .» - брезгливо покосилась она на конфеты. Отведя его руки, Лида подошла к джипу и вдруг снова посмотрела на оборванца. Он стоял такой беспомощный и милый со своими нелепыми подношениями и, надо признать, был очень симпатичным. Не ведая, что творит, она вдруг крикнула – «Садитесь!» и приоткрыла дверь джипа. Парень удивлённо посмотрел, нерешительно взобрался на сиденье и захлопнул дверь. Лида рванула с места. В голове лихорадочно метались и стучали мысли: «Что! Ему, борову лысому,  можно, а мне нельзя? Тоже буду смотреть, как на шкаф! Назло! Сейчас вот увезу красавчика в свою квартиру, и будь, что будет!» Незнакомец сидел молча.
 Домчавшись до нового микрорайона на окраине, Лида подкатила к элитному дому  и приказала парню -  «Выходите!» Он вышел, оставив в салоне цветы и конфеты. Лицо незнакомца стало суровым и строгим.  «Ну и куда мы приехали?» - холодно спросил он.  «Ко мне!» - с вызовом сказала Лида.  «А что, вам разве не этого нужно? Все вы одним миром мазаны! Соглашайтесь, пока не передумала!»  Оборванец тихо сказал: «Знаете, я не заслужил такого обращения. Игрушкой для скучающей и обозлённой дамочки никогда не буду.  Не скрою, что вы мне очень понравились, но так - не хочу. Я вижу, что вам плохо. Я бы перевернул мир, чтобы помочь вам! Меня зовут – Игорь. Буду рад, если вы мне позвоните, когда решите отнестись ко мне всерьёз!» Он протянул Лиде визитку  и пошёл прочь.  Сквозь застилающие глаза слёзы, она взглянула на визитку: «Игорь Авдеев. Частное фермерское хозяйство «Отрада». И вдруг рассмеялась. Надо же! Ещё и фермер! Колхозник! И. . . «Отрада»!
 Лида смеялась, а на душе у неё вдруг сладко потеплело.
 Несколько дней она не находила себе места. Но, несмотря на тревогу, впервые за несколько лет – она снова жила! В её душе бушевали чувства, колотилось что-то недозволенно радостное.
 И Лида не выдержала. Выхватила визитку из дальнего угла, отъехала на джипе подальше от дома, и позвонила.  Игорь ответил сразу. Хриплым от волнения голосом, она представилась: «Это Лида. Сбитая вами у бутика.»
 «Здравствуйте, Лида. Я счастлив, что вы позвонили. Надеюсь. . .»
 « Да! Всерьёз!» - перебила она Игоря.

 Лида не узнавала себя. Она стала радостно отчаянной. Ей во всём хотелось слушаться Игоря, заглядывать ему в глаза и любить бесконечно.  Она постоянно уезжала из дома «по магазинам», «соляриям», и «дачам подруг», отказывалась от охраны, и смотрела на мужа, как на мебель.  Она думала, что следить за ней муж не будет, жена ему безразлична. И дома он появлялся очень редко, бесконечно пропадая за границей.
 Существовал для Лиды только Игорь. Он затмил собой весь свет. Игорь пересаживал  Лиду в старенькую, заляпанную грязью и краской «Ниву» и увозил в  деревню. Впервые всё там повергало Лиду в шок, начиная от «Нивы» и старого дома  с печью и пружинной кроватью, и заканчивая скотным двором и стайками кур и гусей. Правда, рядом уже строились новый дом и коровник, который Игорь с гордостью показывал Лиде.

 Однажды, приехав домой, Лида поняла – что-то произошло. Горничные едва сдерживали ехидные ухмылки и шушукались за спиной. Войдя в свою комнату, она обнаружила там мужа. Лицо его было перекошено яростью. Он сразу же швырнул ей в лицо фотографии, на которых она  увидела запечатленных в «Ниве» себя и Игоря. «Шпион» даже заснял их во время поцелуя. И входящими в деревенский дом в обнимку. Надо же! Даже туда пробрался! Уж как в пружинную кровать  не залез! Лиде почему-то было смешно и совсем не страшно. Слишком равнодушным она считала мужа. А он следил за ней! «Шпиона» нанял! А как же!  Престиж его страдает! Муж с размаху влепил Лиде несколько пощёчин, швырнул в неё сумку с вещами, сбив  с ног.  Прокричал: « Чтобы в течении часа отсюда убралась,дрянь! Чтоб ноги твоей на пороге больше не было! Дела с разводом улажу сам!»
 Лида сидела на полу рядом со своей сумкой и смеялась. Она испытывала невероятное облегчение. Всё кончилось! Она свободна! Горели щёки, саднила скула, под глазом наливался синяк – а она была счастлива! Лида открыла сумку. Там были собраны её вещи. Совсем немного. Дверцы шкафов были распахнуты. Ни шуб, ни меховых манто, ни платьев  в них не было.  Так же распахнут и пуст был сейф с драгоценностями и её личными деньгами Пусть подавится!  Ничего ей не надо! Лида вышла из коттеджа, под злорадным огнём взглядов  прислуги. Фингал под глазом уже был хорош! Её любимого джипа во дворе не было. Охранники со слащавыми усмешками распахнули ворота, и Лида оказалась на свободе. Она вызвала такси, водитель которого тоже ехидно окинул взглядом Лиду.
 Доехав по привычке до любимого бутика, она, на оставшиеся деньги, купила самое «деревенское», в цветочек, платье и туфли на плоской подошве. Продавщицы, растеряв всю свою любезность, тоже злорадно  улыбались. Ох уж, эти удовлетворённые завистники!
 Переодевшись и выйдя из магазина в «деревенском» виде, даже повязав косыночку на голову, кокетливо, Лида позвонила Игорю и поделилась своей…радостью. Игорь примчался незамедлительно, радостный, но увидев Лидин синяк, впал в бешенство, и  хотел ехать к её мужу – разбираться.  Едва Лида уговорила его не делать этого. Вооружённая охрана…
Приласкала, успокоила. Расцеловала. И уехала с ним в его деревню.
Деревня была чудесная! Лес вокруг радовал и манил запахом грибов. В саду наливались замечательные яблоки. А своих коров она из Зорек и Дашек переименовала в Земфиру, Изольду, Розалию и Азельму. Хотя её работницы, деревенские подруги, звали их Розками, Зольками и Земками.  Лиде совсем не трудно было вставать в четыре часа утра и доить их, тем более, она купила замечательные доильные аппараты по цене своего «деревенского» платья. Правда, продала она комплекты нижнего белья и фирменные брюки. «Освободительное» платье было тщательно хранимо и иногда надевалось. Пружинная кровать тоже была оставлена на память и стояла на  застеклённой веранде. Всю мебель в доме Лида сменила, продав свои брильянтовые серёжки. С любимым мужем Игорем они жили очень хорошо. Ферма развивалась. А Лида ждала дочку. Ей многого хотелось!
Лида была счастлива!

АВТОР 30

37.Боевой дух
Валерий Гега
        Солдатская служба, может, и  не легка, но зато, в некотором смысле, интересна. Всё время что-нибудь случается. А если и не случается, то всё время чего-нибудь ждёшь. Лучше всего ждётся дембель. Но, пока он не наступает, можно и ещё чего-нибудь ждать.
   Вот ждали мы, например, приезда генерала. Настоящего. Как диковинку. Всё подряд мыли, красили, тёрли, гладили и драили. Строились, репетировали и маршировали.
   Генерал не приехал.
   Стали об этом забывать, как вдруг – снова известие: - «Едет генерал!».
   Опять давай всё подряд мыть, красить, тереть, гладить и драить. Только энтузиазма поменьше. И правильно. Генерал опять в назначенный срок не приехал.
   Стали потихоньку посмеиваться, когда в третий раз предупредили, что генерал всё-таки едет.
   Зря посмеивались. Наступили уже морозы. Тренировать главный эпизод при встрече генерала – появление его перед строем – стало невмоготу. Офицеры могут обморозиться!
    А в чём нужно было тренировать? В приветствии конечно!  Когда генерал подойдёт к строю и скажет: - «Здравствуйте товарищи солдаты!», мы должны как можно громче и дружнее прогавкать: - «Здравия желаю товарищ генерал-лейтенант внутренних войск внутренней и конвойной охраны!». После этого генерал скажет: - «Поздравляю вас с праздником!». В ответ мы должны как можно громче и как можно дольше кричать: - «Ура-а-а-а!».
   Так долго и так громко кричать «Ура», как хотело наше командование,  мы всё равно не могли. Поэтому, нас поделили на группы. Когда одна группа выдыхается, должна подхватывать другая. Это называется «раскатистое ура».
   Нас предупредили, что праздники все уже давно прошли, и генерал скажет, скорей всего: - «Да здравствуют доблестные внутренние войска!», или ещё что-нибудь такое. Поэтому всё равно мы должны выдать своё качественное «Ура» и постараться изо всех сил.
   Настал долгожданный день приезда. Командиры все в напряжении. Построились на плацу. Стоим. Мёрзнем. Ждём. Разрешили прыгать на месте, но недолго. Пару раз прорепетировали. Не согревает! Прошёл слух, что генерал еще не сел в машину, чтобы к нам подъехать из штаба. Это дополнительно, как минимум, полчаса. Не выдержим!
   Поступила команда: - «Разойдись! Раздеться,  построиться в казарме!». Вот это да!
Повезло! В казарме сейчас натоплено - Ташкент! Выдует только к вечеру.
   Не успели, как следует, построиться, один раз прорепетировали, а тут и генерал со свитой. Где он там – не разглядеть. Тесновато в казарме для стольких людей в папахах.
   Наш главный командир рапорт, как положено, сказал – прояснилось, кто тут генерал. После старичок этот и говорит своё: - «Здравствуйте товарищи солдаты!». Ну, мы в ответ, дружно, как один, как учили: - «Здра! Жела! Това! Генера! Летена! …». И тишина!
   Всем понравилось. Генерал и свита зашевелились, слегка расслабились. Но мы нет – все во внимании, ждём! Генерал, между тем, поморщился, повертел головой, посмотрел зачем-то на потолок и говорит: - «Ну и дух тут у вас!».
   А мы в ответ: - «Ура-а-а-а!». От души, тренированно и раскатисто, как можем!
   Торжественного прохождения не было. Какое может быть прохождение в таких условиях!

38.Гордость не порок
Валерий Гега
    Инженер Валера ехал в командировку в воинскую часть. Тем же поездом должен  прибыть заместитель директора института, Зам. Действительно, холодной, беспросветно тёмной ночью они оба сошли из притормозившего поезда на забытый всеми полустанок и приютились в гостинице неподалёку досыпать.
   Поздним утром, умытый и позавтракавший Валера разглядывал в окно унылую пустыню, когда к гостинице подкатил армейский газик с откинутым верхом. В номере раздался телефонный звонок. Зам просил подняться к нему.
  Валера поднялся. Зам благоухал парфюмерией и ходил взад и вперёд по номеру.  Время от времени он осторожно выглядывал в окно. «За нами прислали машину» - сказал Зам. Немного помялся и продолжил: - «Понимаете, мне неудобно, поэтому я вас прошу – позвоните, пожалуйста, в часть и скажите, что я на такой машине не поеду! Они с ума сошли! Пусть пришлют чёрную «Волгу». Я знаю, у них есть». 
   Походил ещё и, постепенно распаляясь, стал говорить о том, что «они» забывают, с кем имеют дело, что он Зам в головном институте, что они должны гордиться выбором именно их,  что скоро государственные испытания, а он будет председателем комиссии, нельзя быть не в курсе,  что не удосужились встретить и это уже хамство, что потакать  нельзя, что этого он так не оставит и т.д.
   Валера вежливо слушал до тех пор, пока Зам не начал повторяться. Показал пальцем на телефон, стал звонить.
   Ответил дежурный. Пообещал выяснить. Ждали молча. Ожидание стало невыносимым, когда телефон всё-таки зазвонил. Командир части, в которую приехали, просил к телефону Зама. Зам  угрюмо послушал и, молча, повесил трубку.
   Снова зашагал  туда – сюда, повторяя сказанное недавно. Добавил только, что их  извинения  ему не нужны. Наконец, распорядился: - «Отправляйтесь один. Посмотрите, что там сделали. Нам нужны начальные данные для основных режимов. Запишите. Я буду пока в Москву звонить».
   Когда подъезжали к воинской части, Валера заметил у ворот группу поджидавших офицеров. Они, понятно, не его встречали и сразу разошлись. Остался молоденький лейтенант. Тот принял документы и повёл к комчасти.
    Из-за письменного стола стремительно вышел совсем не старый симпатичный полковник. Пожал руку. Приказал: - «Покормить! Познакомить! Показать! Помочь! Доложить!»
   После обеда Валера убедился, что аппаратура, ради которой ехали, распакована, в принципе, аккуратно и установлена сносно. Подключение не вызвало особенных трудностей. Валера прогнал  основные режимы, записал показания в тетрадку. Извлёк кусок ленты самописца. Делать  больше было нечего. Его повели к командиру.
   Тот зачем-то поблагодарил. Ещё сказал, что в обычной ситуации он ничего бы не имел против, но в этот раз просит передать ему все записи для отправки положенным образом. Валера, смутился было за нарисованные на обложке от нечего делать двусмысленные орнаменты, но всё отдал и попрощался.
   В гостинице, на вопрос заспанного Зама в тренировочном костюме о данных, Валера развёл руками и выслушал выдержки из уже известных ему речей.
   Ранним утром офицер, специально присланный проводить, ловко подсадил Зама в вагон.
   Через неделю в секретке института Валере выдали его прошитую и пронумерованную тетрадку с печатями и секретным сопроводительным письмом на имя Зама: - « Направляю вам результаты…и т.д. Командир такой-то воинской части, такой-то». А ещё через неделю Валера познакомился там же с похожим сопроводительным письмом по сходному поводу: - « Направляю вам… и т.д. Командир такой-то воинской части ДРУГОЙ-то».
   Вот так! Как будто получилось, что Зам «этого» не оставил и до конца довёл. Очень вероятно даже, что семья симпатичного полковника осваивается сейчас на новом месте. В какой-нибудь ещё более пустынной пустыне. И не ведомо там никому, почему это рука судьбы вдруг эдак шевельнулась.

АВТОР 20

39.Автограф царицы Тамар. Дядь Заур, расскажи...
Петрович Владимир
        Если бы спросили, что понесло меня на эту башню, я вряд ли бы ответил.
То, что сваны связывали крепость с именем Тамар?
Так в Грузии почти любые развалины местные жители освящают именем легендарной царицы. Что ей было делать в Верхней Сванети? А тем более в Ушгули в самом недоступном, в самом высокогорном селе своего царства?
        Мне же эти пятнадцать - двадцать метров высоты вряд ли могли чем-то помочь. Опытным фотографом я не был. А альпинистский опыт исчерпывался прошлогодним сезоном в Уллутау.
Тем более, и  снизу, с оплетенных рододендроном и черникой останков крепостных стен, были прекрасно видны башни Ушгули, все еще грозившие своим давно истлевшим врагам. Еще дальше, за зелеными отрогами Главного Кавказского хребта повисла, вцепившись в облака, сама похожая на огромное облако, снежная стена Безенги.
  Но видно в человеке есть еще какое-то, что ли шестое чувство, чувство предстоящей встречи с необычным. Оно то и тянуло меня вверх так, как будто на самой верхней площадке башни ждала меня уже много-много веков сама царица Тамар. И я карабкался по испещренной автографами веков наполовину разрушенной стене башни.
        А совсем рядом горы тоже ползли куда-то вверх не отставая и не обгоняя меня. Я остановился только на выступе у бойницы. Здесь можно было перевести дух и даже сесть, тесно прижавшись спиной к холодным шершавым камням. В бойницу заглядывали серые скалы Сванетского хребта и темно-синее до черноты небо. Далеко внизу петляла, будто заблудившись, тоненькая нитка Ингури.
Да, здесь можно было отсидеться. Кто полезет на эти стены, если из башни в него полетят камни и стрелы, польется кипящая смола? Или посыплются  горшки с роями злых сванских пчел. Говорят, и такое бывало. Я выглянул вниз. Все было мирно и привычно. Враги не ползли к стенам, прикрыв щитами спины. Горы казались все такими же обманчиво близкими и доступными.
       Сделав несколько снимков частокола ушгулинских башен, я уже собрался спускаться, когда скупое сентябрьское солнце, выглянуло из-за туч.
И я оторопел... Его лучи рельефно обозначили не только следы веков… Среди сколов и выбоин вдруг стала заметной, как бы проявилась вьющаяся по всему периметру бойницы вязь грузинских букв. Когда-то глубоко выбитые, покрытые морщинами трещин они, безусловно, были ровесниками крепости…
На фотоаппарат я не надеялся, здесь могла помочь только «зеркалка», и когда в «Киеве» кончилась пленка, достал блокнот и старательно перерисовал все знаки с их трещинами и сколами.
                *              *              *
«Э-э, ну что у тебя там, - Заур отхлебнул вина, вытер, похожей на камни крепости, морщинистой ладонью усы, - говоришь, с крепости срисовывал?»
Я пододвинул ему раскрытую записную книжку.
«Ну, первое слово мог бы и сам прочитать, - он сделал несколько глотков, помолчал, - Дай карандаш».
Карандаш я дал и тут же пожалел об этом:
«Дядь Заур, стой. Ты все испортишь. Мне что, завтра придется снова лезть?»
«Не придется,- Заур отложил карандаш, - теперь-то ты первое слово можешь отгадать?»
Я отрицательно покачал головой: «Нет. Дядь Заур, ну не тяни, пожалуйста, говори»
«Я и не тяну, - Заур снова взялся за карандаш, - не бойся, не испорчу».
        Он перевернул страницу, и на чистом листе старательно вывел несколько грузинских букв. 
«Ну а теперь?» - он подчеркнул вторую и четвертую букву.
«Дядь Заур, не издевайся, ну не знаю я грузинского, я же всего второй раз…»
        И замолчал.
Я знал это слово, оно звучало во мне с тех пор, как я еще в прошлом году впервые увидел развалины ушгулинской крепости.
«Тамар!!!» - заорал я, - так, что в соседней комнате что-то упало, а из-за занавески кто-то выглянул и тут же спрятался.
«Дальше, дядь Заур, что дальше…»
«Дальше, говоришь… Э-э, давно это было… Много лет прошло… Очень много… Да ты не спеши. Сиди, пей, ешь. Ты же мой гость…»
        «Да, давно это было… Очень… - Заур допил вино, пожевал кусочек сулгуни, - тебя тогда еще и не было… Лет тридцать назад. Я тогда молодым был… Сильным… Подкову мог сломать…  Левой рукой…» - сван медленно, с усилием, будто ломая подковы, сжал огромные кулачищи. – «А однажды…»
 «Да Вы и сейчас…» - неожиданно для себя переходя на «вы», начал было я.
        Но трудно разговорить горца, и еще труднее его остановить, если он немного выпил и непременно желает высказаться.
«Э-э, нет… - думая о чем-то своем, отмахнулся Заур, - годы – это только для гор ничего, а для человека.… Вот сколько лет башне нашего рода… Рода Хардзиани… Кто ее строил? И мой дед там жил, и еще его прадед… Их вон нет, а она стоит. И я умру, а она все будет стоять… А горы? Э-э…»
        Я будто невзначай пододвинул записную книжку к пустому стакану Заура: «Ну а как же надпись?»
«Э-э, опять ты спешишь. Плохо ты срисовал. Плохо, невнимательно. Там еще плюс».
«Какой плюс?» - удивился я.
«Плюс – прибавить, значит. Тамар, прибавить Заур – будет любовь. Тамар – жена моя. Есть там плюс. Сам выбил. Лет тридцать назад. Э-э, годы, годы…»
Он что-то крикнул по-грузински. Я понял всего одно слово: «Тамар». Ведь оно звучит одинаково на всех языках.

40.Кизил уже зацвел. Дядь Заур, расскажи...
Петрович Владимир
                «Кизил зацветает ранней весной,
                но плоды его созревают поздней осенью».
                Заурбек Хардзиани

- Дядь Заур, вот ты говоришь, в Верхней Сванети были только гости. Поэтому она и Вольная. А Князь Пута Дадешкелиани? Разве не был вашим гостем!
- Это другое дело. Князь Дадешкелиани не однажды приходил к нам. С нукерами. И совсем не в гости. Он же и в тот раз заложников взял. Из каждого рода по мальчику! Видно, чувствовал. Так и пулю отливали все ушгулинцы. Из каждого рода сван немножко свинца соскоблил со своей пули. Для Путы пулю отлить. Из каждого рода сван немножко пороху отсыпал. Из каждого рода сван на курок нажал. Как?
Привязали к курку шнурок и по одному из каждого рода сваны за него взялись… Род Путы никогда бы не простил… Но Пута не просто так ездил в Ушгули… Не просто так ходила за Ингури Серминаз - дочь Кохо Чажашиани…

*  *  *         
               

Поросшие облепихой, боярышником, ежевикой и цветущим кизилом скалы, обрывались к Ингури. Река, гневно рыча, бросалась на них и, опрокидываясь, устремлялась в узкий, будто пробитый сванским кинжалом, проход.
«Так это здесь, спасая Ушгули от потопа, пробили горы бараны Святой Ламарии*, - подумала Серминаз,  - Далеко же я зашла! Немного отдохну и назад»
Она села на вязанку хвороста. Интересно, а где могли бы эти бараны разбежаться? Места-то нет совсем. Надо спросить бабушку. Или Биро, он умный… Не зря его «урусом» кличут… Даже их язык понимает… А птичий, тот только Карах* понимал… А вот хорошо бы…»
Обрывки мыслей путались, сливались…
Монотонный грохот Ингури почти убаюкал Серминаз, когда ее насторожил перекрывший шум реки резкий птичий свист. «Похож на писк шдавал*…, но очень уж громкий… Да и они-то еще не прилетали… Гугули только-только из своей страны весну принесли…», - подумала девушка окончательно приходя в себя.  «Как бы не каджи*, или дэв*, тот, который здесь Ингури перегораживал». Девушка на всякий случай шагнула к реке, рискуя сорваться в кипящий поток.
Из-за деревьев вышел высокий широкоплечий человек в белой красивой чохе с подоткнутыми полами. Поздоровался.
- Шени чириме!* Не бойся, девушка. Не вздумай в Ингури прыгнуть. Купаться в такой холод … – голос незнакомца успокаивал, - не бойся, я на шаг не подойду.
Он снял тяжелое ружье, сел на брошенную на камни гуду*.
- Кто ты, красавица? Не сама ли Дали* заблудилась в моих землях?
- Нет, батоно*, у Дали золотые волосы… И она никого не боится… Она взрослая, а мне еще нет пятнадцати…
- Так кто же ты, если не Дали? Уж не Кудини* ли?
- Нет, батоно, у меня хвоста нет, сам видишь. Серминаз я, батоно, дочь Кохо Чажашиани.
- Уважаемый человек твой отец. Как же он дочь послал за хворостом, да еще в чужой лес?
- Он не посылал, батоно, он с барантой, а мама захворала, кому еще идти как не мне? А Биро и Курши дома не оказалось…

- Ну, что же, раз так. Бери вязанку и иди спокойно. Я к тебе ближе не подойду, а в Ингури прыгнуть всегда успеешь…
Девушка прошла немного и остановилась. Ноша оказалась не по силам. Она, поминутно оглядываясь, вытащила из вязанки половину хвороста. Но вязанка, казалось, легче не стала. Да к тому же ремешок каламани* развязался. На секунду отвлеклась, завязывая, а спутник уже рядом, на всякий случай за рукав удерживает, сильный, не вырваться, если и захочешь.
- Вот видишь, не каджи я, не очокочи*, не съем, не надругаюсь. Дай-ка сюда вязанку. Лучше подержи пока ружье, - добавил хворост, что за ней собрал, затянул веревки, легко закинул на спину, прямо на белую чоху:
- Завязала каламани? Пошли. До мостков. Дай Бог, никто не встретится. Видано ли? Князь дрова носит! Пута я. Дадешкелиани. Это мною детей до сих пор пугают. И тебя ведь в детстве пугали. Пугали ведь? А я свистел-то как раз, чтобы не напугать тебя, Серминаз.
Он первый раз назвал ее по имени. И видя, что она смутилась и надвинула плат еще глубже на глаза, попросил:
- Пожалуйста, не прячь лицо, Серминаз. Ты очень красивая. Одна, пожалуй, во всей Сванети, а может, и не только в Сванети…  А за хворостом, Серминаз, приходи хоть каждый день, лучше во вторник. 
- Серминаз, - ему доставляло удовольствие произносить ее имя, и девушка это почувствовала, - Серминаз, а Биро и Курши – кто это? Ну, Курши* – это собака, а Биро – тоже?
Серминаз, хотя все еще была напряжена и смущена, не выдержала и рассмеялась:
- Какая собака? Биро – сосед. Сын Наскида-старейшины. На год старше меня.
- Жених?
- Не знаю. Может быть.
Уже у самых мостков он попросил:
- Ну, вот и все. Хворост отнесешь за два раза. Я постерегу. И, пожалуйста, никому не говори, что меня встретила. Ни дома, ни Биро, и даже Курши не говори.

Всю неделю мучилась Серминаз: «Святая Ламария! Пута Дадешкелиани! И не страшный совсем. Наоборот, как святой Георгий, красивый. «Нет, никому не расскажу, и Биро не расскажу, но за реку завтра не пойду» – твердо решила. Но во вторник ноги сами  понесли ее. Да так, что и веревку взять забыла. Вспомнила только тогда, когда увидела готовый и уже увязанный хворост. Рядом никого не было. Она постояла и решила уже уходить, когда услышала знакомый громкий птичий свист. Конечно же, он. Высокий, стройный, все в той же белой чохе, с тем же тяжелым ружьем. Подошел, что-то спросил, она что-то ответила. Почувствовала, что он рад слышать ее голос, так же, как и она его. Присел прямо перед ней на корточках. Их глаза оказались напротив. Серминаз увидела в его глазах свое отражение и поняла, что она создана только для него…

Быстро пришло и прошло лето. Казалось, только что зацвел кизил, а он уже дозревает… И Пута уже оставил мысль покорить Вольную Сванети… Он покорил сердце Серминаз… А чтобы примириться с вольными сванами решил ответить на их приглашение. Гость у сванов – священен. Вот там-то в Ушгули он скрепит свой союз с вольными сванами. Ему нужна только Серминаз. И он больше никогда не придет в Ушгули в чохе с подоткнутыми полами*.
Пута ждал свою Серминаз. Время остановилось…
 
Он не успел даже обнять ее. Отстраняясь, она заговорила сбивчиво, волнуясь, чуть не плача:
- Пута, не ходи в Ушгули. Бабушка рассказала… Биро проговорился. Наскида… старейшины… Они затевают что-то. Не ходи в Ушгули, Пута… Не ходи… Почему бабушка? Помнишь, я веревку забыла. Бабушка увидела на вязанке не свою… Обо всем догадалась… Милый, не ходи в Ушгули… Бабушка меня не выдаст. Она меня любит. Она говорит, что ничто не остановит старейшин, даже если ты и заложников возьмешь. Ты придешь – они власть потеряют. Укради меня. Увези. Ты же можешь. Не женой – кем хочешь. Мне не жить без тебя. Я взрослая. Мне уже пятнадцать…
Ты дал слово? – Она задохнулась, - Ты говоришь, «не можешь не идти? Не можешь быть трусом?…» Ты говоришь, «После встречи увезешь меня?»
Но будет ли это «после встречи»?

* * *

И когда тамада Наскида выкрикнул условный сигнал: «Эй, подавайте красного вина!», с вином вышла Серминаз. Бросив кувшин, она закрыла собой Путу. Но было поздно. Сваны, спрятавшиеся за церковной оградой, разом потянули за шнурок. Выстрел был такой силы, что пуля пробила оба сердца и кольчугу, которая была у Путы под чохой. 
А Сванети так и осталась вольной…

- Дядь Заур, а почему тот, кто целился, не отвел ружье? Почему? Не успел?
- Э-э, почему, почему… А почему ты не спрашиваешь, кто ружье наводил? Знаешь? Не знаешь? Вот попробуй, скажи,  кто ружье наводил?
- Кто же, дядь Заур?
- Кто, кто… Биро, конечно. Он в свои годы лучшим охотником был. Без добычи не возвращался. Случалось, двух козлов одним выстрелом бил. Как он мог не попасть? Он еще раньше мог Путу убить. Знал, к кому Серминаз ходила за Ингури. Любил он ее. Невестой своей считал. Только и Биро не на долго пережил их. Исчез. То ли в скалах сорвался, то ли на леднике… А еще говорят, что сама Дали увела его на Ушбу*, заворожила.
Но это уже другая история…

Примечания:
Батоно – господин, форма вежливого обращения.
Гугули – кукушка.
Гуда – заплечный кожаный мешок.
Дали – божественная владычица зверей и лесов.
Ингури – река в Сванетии
Каджи, дэвы – злые мифологические существа.
Каламани – кожаная обувь.
Карах – охотник, получивший от Дали дар понимать язык птиц, животных и растений.
Кудини – хвостатая ведьма.
Курша – мифологическая собака преданная прикованному Амирани (вариант Прометея), лижет его цепи, пытаясь истончить их.
Вторник и четверг – по повериям удачливые дни.
Очокочи – мифологический образ (человек-козел).
Святая Ламария – сванское название Богородицы Марии.
Ушба – самая красивая и неприступная вершина Кавказа, где, по поверьям сванов, обитают духи.
Ушгули – село в Верхней Сванети (утверждают, что самое высокогорное)
Чоха – мужская одежда. Длинные полы чохи перед боем поднимали и закладывали за пояс. Приход в чохе с опущенными полами - свидетельство мирных намерений.
Шдавал – птичка, ласточка.
Шени чириме – ласковое обращение.

Да, простят мне друзья весьма Вольную трактовку этой истории.

АВТОР 15

41.Оглядываясь вниз
Юлия Ванадис
        Я смотрю на тебя сверху вниз. Не ожидал? Я тоже.
       
        Я просто смотрю. Безразлично и тупо. Теперь мне все равно.

        Ветер нервно касается моего лица. Надо же. Никогда не думала, что ветер бывает нервным. Я думала, ему тоже все равно. Как и тебе. Когда же мы стали так равнодушны? А может, всегда были такими? Нет… Я точно знаю, что нет.

        Я смеюсь. Наверное, со стороны меня сейчас можно принять за истеричную влюбленную идиотку. Истеричную – да, а вот влюбленную… нет уж.

        Хотя я любила тебя когда-то. На солнечных аллеях неухоженных парков, в грязных подъездах безликих многоэтажек, в пустынных дворах, где днем играли в футбол, а ночами пели песни под гитару… Даже расплескивая водку по грязным столам чужих коммуналок, я не переставала тебя любить. Почему? Потому что тогда я была нужна тебе так же, как ты мне. Ты был прекрасен и заслонял собою весь мир. Я считала тебя совершенством. Святая наивность… Это сейчас я вижу – ты обычный. Ты самый обычный, и от этой обычности мне хочется реветь в голос. 
       
        Но я снова смеюсь. Мне не нравится мой смех. В нем есть что-то животное, дикое, неуправляемое…

        О чем это я?.. Ах да, о любви.

        Я помню, что даже стоя в очередях за сахаром и мылом, зажав в руке карточки месячного пайка, я еще любила тебя. И искренне верила в наше светлое будущее. Я любила тебя в себе… или себя в тебе, что не суть важно. И ты отвечал мне взаимностью. Точно знаю, что отвечал! Тогда я еще не кричала по-чеховски: «В Москву, в Москву…», театрально заламывая руки и раскрашивая мечты розовым. Я вообще не очень-то представляла, кто такой этот Чехов.
        Все было потом, и он, и другие.
      
        …И другая я.
 
        Ты почувствовал, что я предаю тебя еще до того, как я сама себе в этом призналась. Почуял, как дворовый пес: по взглядам, мыслям, дыханию. По тем тонким струнам, которые отказывались петь с тобой в унисон… Да, такого не скрыть, хотя я и не пыталась. Я рвалась к новой жизни, а ты тянул меня назад. Тебе было хорошо и спокойно в тихом омуте неизменчивости, в котором я задыхалась. Я начала врать тебе, себе. Зачем?

        Да. С этого и началось…

        Ты стал все чаще отворачиваться от меня. Еще бы! Вокруг столько новых лиц, моложе, бесхитростнее. Им было легче поверить в твою уникальность, им легче закрыть глаза на твои потрепанные временем черты, на старческий запах.
        Я прощала тебя или делала вид, что прощаю. Ты ведь был мой. Это теперь ты чужой, другой. Уже нет очередей и временами ты позволяешь себе роскошные жесты, но запах… я его все равно чувствую.

        Я не стала ждать, бросила тебя первой, сбежав в пресловутую Москву. Я думала, там сумею начать все с нуля, подняться над вязким болотом заурядности и забыть о тебе навсегда. Я не знала, что ты будешь сниться мне ночами, что буду просыпаться, размазывая по подушке слезы. Год, два, десять…

        Я наконец-то перестаю смеяться. Я смотрю на тебя сверху вниз. Что тут смешного? Почему я разучилась верить в выдуманное счастье?..

        Ветер. Он словно подталкивает меня. Но я еще не все тебе сказала.

        Ты не простил мне бегства. Понимаю. Я бы тоже не смогла простить. Или смогла? Впрочем, какая разница.
        Я вернулась через десять лет. Через те десять лет, о которых ты никогда ничего не узнаешь, кроме историй, сочиненных мной для тебя. Историй настолько далеких от правды, насколько хватит моей фантазии. Ты никогда не узнаешь о моих слезах, даже о том, что ты мне все время снился. О, я уже говорила, что снился?.. Зря.

        Забудь. Я совсем не это хотела тебе сказать.

        Я вернулась сказать, что ты мне безразличен. Что я прекрасно устроена в новой, далекой от тебя жизни и ничего не хочу менять. Тебе на это плевать? Я знаю. Ты даже не заметил моего возвращения. Ты просто не узнал меня. Пусть!

        Теперь это не важно.

        Я стою на крыше самого высокого здания, которое сумела найти. И смотрю вниз. Знаешь, здесь очень сильный ветер. Он так и норовит подтолкнуть меня навстречу тебе…

        Я смотрю на тебя сверху вниз. На твои крыши, улицы, подворотни, которые за последние годы стали еще грязней. На твои обновленные фасады, из-под которых сыплется труха. Я смотрю на тебя, мой город, и плачу. Почему ты не остался совершенством, каким был когда-то в моих глазах? Почему я вижу твое настоящее изуродованное лицо? Почему ты стал другим?

        Или это я стала другой?

        Я смотрю на тебя сверху вниз и понимаю, что никуда от тебя не денусь…

42.Какая же я дура!
Юлия Ванадис
       Был обыкновенный летний вечер. Как говорится: «ничто не предвещало»…

       Но вдруг всхлипнул дверной колокольчик и замер в тихом вечернем воздухе протяжным мелодичным стоном.

       Илона – неброская тридцатилетняя хозяйка сувенирной лавки – близоруко прищурилась в сторону вошедшего. Покупатели не слишком баловали её заведение даже зимой, а уж лето – мертвый сезон. Однако вместо желанного клиента на пороге застыла изящным призраком давняя подруга Люська. Даже не сама Люська, а её нервно-вздрагивающая заплаканная оболочка.

       Не успела Илона открыть рот для закономерного: «Что случилось?», как гостья обессилено рухнула на ажурную, весьма дорогую софу и шумно всхлипнула:

       – Какая же я дура!

       «Это точно», – злорадно мелькнуло в голове Илоны, выплеснувшись наружу сочувственным:

       – Ну что ты, дорогая… Прекрати!   

       – Он… Он просто сволочь! – подбородок несчастной предательски дрогнул и две крупные, словно нарисованные слезинки скользнули вниз из уголков глаз.

       «Он? Вот даже как…» – хозяйка магазина удивленно вскинула бровь.

       Люська всегда была безумно красива. И если красота её ослепляла очевидностью с первого взгляда, то отсутствие ума проявлялось неожиданно и вдруг. Мужчин такая гремучая смесь просто сводила с ума, а Люся… Все её многочисленные романы заканчивались одинаково – обретя новую любовь, она безжалостно растаптывала предыдущую. Никаких сожалений или, тем паче, угрызений совести. А тут слезы! И не одна-две, а просто-таки поток безудержного глубинного женского горя.

       – У тебя выпить есть? – Люся всхлипнула, размазывая по щекам тушь. Похоже, горе отступать не желало.

       Илона, еле сдерживая любопытство, сбегала в подсобку и, наливая янтарного змия в вычурные, снятые с витрины  стаканы, замерла, приготовившись к невозможной своей трагичностью истории.

       Но история оказалась скучна и стара как мир: сначала роман с начальником, полгода необузданной страсти и вдруг, словно апогей неземной любви, – он холоден, как лед. И можно было бы не обращать на всю эту трагедию внимания, если бы не Люськины вполне искренние слезы, ежеминутное поглядывание на зажатый в руке телефон и почти молитвенные причитания: «Это же мужчина моей мечты!», что в ее исполнении было просто дикостью.   

       Илона с любопытством слушала, подливала себе и подруге и силилась представить эту самую «мечту». Получалось как-то расплывчато, особенно на фоне Люськиного красавца-мужа, регулярно одариваемого новой порцией рогов и совершенно не заморачивающегося по этому поводу.

       – А ты поговорить-то с ним пробовала? Выяснить что к чему?..

       – Пробовала! – в глазах несчастной брошенки опять блеснули слезы. – Он, сволочь, вообще в мою сторону не смотрит. Один раз промямлил о том, как виноват перед своей женой, а теперь и вовсе молчит. И этому гаду я все отдала… Какая же я дура!

       Люська взвыла в голос, приближая трагедию к Вселенской или, на крайний случай, к Шекспировской. Ну, просто ложись и помирай, никак не меньше.

       Отхлебнув пару глотков и даже искренне пожалев подругу, Илона пустилась в философские блуждания по лабиринту мужской психологии, единственный выход из которого светился алой надписью: «Все мужики сволочи!» Поскольку рассуждения одинокой хозяйки магазина были основаны на собственном печальном опыте, то казались Люсе весьма правдивыми. Она перестала рыдать и стала иногда поддакивать в знак одобрения.

       Вечер постепенно начал перетекать в более мирный, а где-то там, на горизонте, даже проявились границы необъятной трагедии. Возможно, подруги, придя к обоюдному согласию про сволочей и допив коньяк, тихо разошлись бы по домам, но…

       Дверной колокольчик нежно тренькнул, и на пороге появилась крепкая мужская фигура.

       – Привет, хозяйка!

       Подруги переглянулись, всем своим видом демонстрируя презрение к низменному мужскому братству.

       – Здравствуй, Паша. Тебе чего? – Илона залпом осушила свой бокал.

       – Я тут это… Вижу, у тебя открыто, а время-то… – парень мялся в дверях. – Подумал, вдруг случилось что.   

       Павел работал охранником в соседнем ювелирном бутике, иногда заскакивал поболтать ни о чем и порассматривать диковинные сувениры.

       – Да, случилось! – с вызовом бросила Илона. Горе подруги, замешанное на алкоголе, придало ей дополнительный заряд злости. – Вот скажи, Паша, неужели на свете ни одного нормального мужика нет?

       – Ну, почему же нет! – улыбнулся Павел, не сводя глаз с заплаканной, но по-прежнему красивой Люси.  – Вот перед вами совершенно нормальный мужик. А что надо-то?

       – От тебя точно ничего. Просто скажи, почему современные мужчины не способны ради женщин на красивые жесты и благородные поступки? Где вы растеряли свою мужественность? – Илона разошлась не на шутку, раскраснелась и металась по салону, зажав в руке пустой бокал. – Все у вас, как на базаре: ты мне – я тебе!

       – Но-но... Не надо обобщать! Вот я не такой, – он возмущенно взмахнул рукой, готовясь отстоять свое мужское благородство, но хозяйка остановилась и пристально взглянула в честные глаза.

       – Не такой, говоришь... – Илона уже примеряла на Павла костюм Матери Терезы. – Тут такое дело... Горе у моей подруги. Ты б ее до дома подвез, видишь, не в себе она.

       – Да я вас двоих отвезу! Не волнуйтесь, девчонки, – парень обрадовался, словно ребенок. – Доставлю в лучшем виде.

       – Не-ет... Мне еще магазин закрывать. И живу я рядом.

       Она забрала у подруги бокал и слегка подтолкнула жертву неразделенной любви к выходу:

       – Паша, я на тебя надеюсь!

       – Все будет окей. Я же обещал – в лучшем виде! – он аккуратно придержал Люську под локоток и закрыл дверь.

       Утром следующего дня, выпив аспирина, Илона от скуки протирала пыль на стеклянных стеллажах. Вчерашняя Люськина трагедия уже была прожита и почти забыта. Она так бы и осталась в памяти укором мужскому населению планеты всей и горьким шрамом на брошенном девичьем сердце, но…

       Дверной колокольчик опять заявил о себе.

       На пороге, сияя улыбкой и восторженностью глаз, стояла слегка помятая, взлохмаченная, но абсолютно счастливая Люська.

       – Я где-то тут вчера телефон забыла,  – она подошла к софе, пошарила в складках и, зажав в ладошке маленький блестящий аппарат, пошла к выходу. Оглянулась у самой двери и выдохнула в сторону Илоны томный сладкий вздох: – Какая же я дура! Ты себе просто не представляешь!

       Взглянув на улицу сквозь стеклянную дверь, ошарашенная хозяйка магазинчика увидела знакомый силуэт Пашиной машины и приближающуюся к нему спину подруги. Она отложила в сторону тряпку для пыли, подошла к софе и, осторожно сев на самый край, вздохнула:

       – А ведь он и меня предлагал подвезти... отказалась... Какая же я все-таки дура!


ТУР 3  1/2  ФИНАЛА

АВТОР 40

1.О замках Луары, королевах, фаворитках, парках..
Ирина Шабалина
Ах, девочки, конечно, вы знаете, что есть такая страна – Франция! Но всей красоты и очарования этой замечательной страны даже представить себе не можете. Для этого надо в этой стране побывать, что я вам очень советую.
Моё впечатление  осталось просто неизгладимым. Особенно от замков Луары.
 Луара – это полноводная и быстрая французская река, несущая свои воды среди дубовых и буковых лесов.  А на  берегах этой красивейшей реки, издревле, богатейшие французские феодалы и особы королевских кровей ,строили свои резиденции, воплощая в камне самые смелые и вычурные свои мечты и фантазии, с помощью талантливых архитекторов.
  Что интересно – замки совершенно разные, и до сих пор несут на себе отпечаток характеров своих бывших владельцев уже  триста – четыреста лет. Они даже разделяются на «женские» и «мужские». Например – замок Шамбор, огромный, монументальный, с массой башенок на крыше – «мужской». Его даже и показывают туристам только снаружи, а внутрь и ходить не советуют – настолько мрачен. Но я пошла и не пожалела. Громадные конюшни, огромные мрачные залы , холодные, кровати с альковами, вековая копоть над огромными каминами. Всё огромное, мрачное и холодное. Сюда приезжали короли со своими фаворитками. Королевы не ездили. Был и Людовик 14-й с мадам де Ментенон. В их спальне на стенах, по обе стороны огромной постели –  портреты ,и короля и мадам, что было совсем не принято, да ещё и в простой одежде! В домашней! Надо же – фривольность какая! И это – после парадных портретов в горностаевых мантиях! Да ещё и с любовницей рядом! Это потом только, через несколько лет мадам де Ментенон стала женой Людовика. Единственная из его многочисленных его любовниц удостоилась такой чести за скромность, благоразумие и верность.
Хотя королевой не стала, конечно. Женой – и то великая честь для бедной дворянки.
Кстати, Людовику в замке Шамбор не понравилось. В замке он заболел от холода, простудился.  И парка  вокруг  замка практически нет. А рядом  - деревня, дома в которой сохранились аж  с 14-го – 16-го веков! И везде портреты короля – Солнце! Великая честь была для этой деревни и замка, что его посещал сам великий Людовик – 14-й, который хотя и был зазнайкой, для Франции сделал очень много, почти, как Пётр Первый для России. Во время его правления Франция достигла расцвета, и пышность двора, нарядов и дворцов была наибольшей. Ну и лёгкость нравов тоже отличалась ото всех эпох.
 Амбруаз –  замок тоже «мужской». Огромный , величественный, с огромным винным погребом рядом. Туда туристов водят, пробовать французские вина.  В погребе  - сводчатые потолки, стены, покрытые благородным чёрным мхом, и бесконечные ряды бочек с вином многолетней выдержки. Вина, в самом деле, очень вкусные, с благозвучными названиями, например, «Король – Франциск 1-й» (именно этот король  построил  замок Амбруаз аж в 15-м веке.) Башни замка – просто  громадные, стены – неприступные. Внутри – могила - склеп Леонардо да Винчи, он там жил последние годы. Был придворным художником. В самом замке – коллекции рыцарских доспехов и оружия. И больше половины замка закрыто – он жилой до сих пор! Потомки королей живут  в нём. Частные владения. А вокруг замка не парк, а городок  Амбруаз. Маленький, хорошенький, на холме.
 Мы проезжали ещё мимо замка Шенон, воспетого Иоанной Хмелевской. Её героиню в подвале замка бандиты держали, а она смогла прорыть подземный ход и сбежала. Сказочка, конечно, но очень интересная. Замок хорошенький, маленький, скорее «детский». Настоящий такой, сказочный. Стены зубчатые, башенки пузатые, внутрь не пускают – частные владения. Даже остановиться, сфотографировать нельзя.
 Есть там и прекрасная белая мечта, любовались которой издали, сквозь аллею парка. Замок, в котором снимался фильм « Анжелика – маркиза Ангелов». По фильму  - замок Дю Плесси Бельер. Даже название звучит как музыка. Крепостных стен нет, просто воздушный белый дворец в окружении парка. Похожий на замок мечты – Фаты Морганы. Ни подъезжать, ни фотографировать нельзя. Конечно же – частные владения! Это, скорее замок феи.
 А вот Шенонсо – замок «женский», изящный, и самый красивый.  Замок, тоже очень старый, построенный в 15-м веке, но выглядит, как новый. Как иллюстрация к любимому фильму -  сказке. А главное, к нему можно подъезжать, гулять в нём самом и по прекрасным паркам вокруг, фотографировать всё, да ещё и экскурсии по нему проводят. Одна из замковых стен переходит в мост с полукруглыми арками, через реку Шер, приток реки Луары, и по этому реке к замку подвозили на лодках продовольствие.
 А за той стеной с арками королевские кухни находились. До сих пор в них сохранились огромные, начищенные до блеска кастрюли, котлы и сковородки.
 И по покоям замка провели.
 Сколько же чудесных, грустных, таинственных историй любви видели стены этих покоев! И изящные кровати с альковами!  И гобелены 14-го века на стенах! Сколько заплаканных королев и смеющихся любовниц королей  отражались в этих тёмных зеркалах, оправленных в гнутые серебряные рамы! Одна спальня даже так и называется – спальня пяти королев.  Потому что ночевали в ней и знаменитая Екатерина Медичи, великая авнтюристка, и дочь её – Маргарита Наваррская,   прославленная книгами и фильмом – королева Марго, и три снохи Екатерины, жёны её сыновей, королей.
 Гуляя по дворцовым паркам и садам, мы вдруг набрели … на обычный огородик – грядки с капустой кабачками, луком и  так далее. Такой же огородик но более большой и пышный был в саду по другую сторону замка. Мы очень удивились и спросили экскурсовода . И нам рассказали такую историю:
 Замок был построен в 1512 году, на месте древней , разрушенной  крепости.
Владела им тогда семья финансового интенданта Бойе.  Но и его финансы спели романсы. Сын Антуан  после смерти отца вконец разорил поместье, и король Франциск 1-й конфисковал замок за финансовые нарушения. Охотничьи угодья вокруг замка были богаты дичью, и король частенько наведывался сюда на охоту  с королевой Элеонорой, сыном Генрихом  и его женой Екатериной Медичи. В замке устраивались праздники , литературные вечера – мода на них была тогда, оказывается, ну а днём – охота ,конечно. В свите королевы была красотка – Диана де Пуатье, которая очень нравилась принцу Генриху, хотя она и была старше принца на 19 лет.  В этом замке, в тайном алькове Диана и стала любовницей дофина. Диана всегда имела большое влияние на Генриха. Очарованный её красотой и грацией, он осыпал её богатыми дарами, не обращая внимания на злость и ревность своей жены – импульсивной итальянки Екатерины. Он украшал стены дворца  портретами фаворитки .
 Одна такая картина, знаменитая – «Три грации», где Диана в окружении своих сестёр, обнажённая и прекрасная, лишь в прозрачном покрывале, до сих пор пленяет взгляды путешественников.
 Став королём Генрихом 2-м в 1547-м году, он окончательно потеряв голову от красавицы фаворитки, подарил ей весь замок целиком, вопреки всем законам, запрещающим дарить владения короля.
 Каково было  своенравной Екатерине Медичи! Но Генриху мало дела было до терзаний жены. Он продолжал осыпать дарами обожаемую фаворитку, а Диана взялась за обустройство замка по своему вкусу. Поменяла мебель, гобелены. Промерила глубину реки Шер и начала строительство моста, перепланировала парк, с помощью искусных садоводов и дизайнеров  того времени, разбила прекрасные цветники, клумбы, а главное, посадила фруктовые деревья и завела огородик, на грядках которого выращивала экзотические для того времени овощи – артишоки, кабачки, капусту и даже дыни!  Восемь лет длилось счастье Дианы и безграничное владычество её над сердцем Генриха. Даже будучи немолодой, она оставалась грациозной и прекрасной, словно знала тайну вечной молодости.
 Но в 1559 году случилось несчастье. На рыцарском турнире в честь прекрасных дам, граф Монтгомери случайно тяжело ранил короля, попав ему копьём в глаз через прорезь в забрале шлема. Король скончался от смертельной раны.
  Не слишком долго погоревав, королева Екатерина, ставшая регентшей, сослала ненавистную соперницу в замок Шемон. Диана удалилась, смирившись.  Вернувшись в Шенонсо , Екатерина организовала там великолепные празднества в честь своего сына Франциска 2-го и его жены Марии Стюарт, с салютом из 30 пушек.
 Скорее, этим салютом она отметила свою победу.
 Снова начали менять в замке гобелены и мебель, перестраивать служебные помещения. А вскоре королева разбила новые, невероятно красивые сады и цветники с другой стороны замка, и  . . . так же завела собственный огород, но больше и пышнее, чем у Дианы. В пику ей! Словно говоря: « Чем я хуже презренной любовницы?» И тоже начала сама выращивать те же овощи на грядках. И даже дыни.
  А забытая Диана увядала в хмуром замке Шемон, красота её отцвела, и вскоре она умерла в возрасте 66 лет.
 А сады и парки  цветут и радуют глаз до сих пор, с одной стороны замка – сады Дианы де Пуатье, с другой стороны – сады королевы Екатерины Медичи, с огородиками в них, как вечный символ соперничества красоты и власти.
Роскошные праздники в замке Шенонсо закончились со смертью Екатерины  в 1589 году. В своём завещании она передала замок своей невестке, жене короля Генриха 3-го Луизе де Водемон, пятой королеве замка. Но счастье  королевы Луизы было недолгим.  Уже через несколько месяцев, в августе 1589-го года король был смертельно ранен Жаком Клеманом. Королева, горячо любившая супруга, оделась во всё белое – знак траура королев со времён античности, а мебель и стены своей спальни затянула чёрными драпировками. Она прекратила все празднества, плакала целыми днями, и, не снимая траура, не покидала Шенонсо до самой своей смерти в 1601-м году. Она так и осталась в истории замка как «Белая Дама» и самая печальная королева. А Шенонсо , несмотря на эти печальные истории,  цветёт, радует глаз и покоряет своей красотой путешественников и путешественниц.

2.На разрыве
Ирина Шабалина
Громко тикали часы.
 Казалось, их тиканье просто оглушало Мишу.
 Может быть , потому, что они были надеты на бабушкиной руке, которая обнимала Мишеньку за плечи, и зловредные часы поэтому тикали прямо в ухо Мише.
 В такт часам, даже ещё чаще, гулко колотилось сердце мальчика. Он даже чувствовал, как оно рвётся выскочить из груди и убежать, туда, за дверь мрачного судебного здания, на волю. Там можно было играть в мяч, есть мороженое и не видеть, как по морщинистой бабушкиной щеке медленно, совсем не в такт тиканью часов, ползут слезинки.
 А в слезинках ещё и лучики солнца посверкивали. Они пробивались через мутное окошко, отражались и в графине с водой, стоящем напротив на кособокой тумбочке, прыгали солнечными зайчиками по стенам. Лучикам было хорошо и весело. Им не надо было сидеть на жёсткой лавочке и ждать, когда чужие и строгие люди решат Мишину судьбу и лишат его мамы или папы. А Миша не хотел никого лишаться! Он любил их обоих!
 Он вообще не понимал, почему он должен идти жить к кому-то одному из них. И когда грозный дядя - судья строго спрашивал с кем он хочет остаться, Миша громко кричал, что хочет остаться с папой и с мамой!
 Но чужие люди говорили незнакомые, строгие слова, и Миша понимал, что происходит что-то страшное, и  вместе с папой и мамой  ему жить почему-то нельзя.
  Несколько раз тетя в тёмном платье сказала странную фразу - "делить ребёнка".
 Как его можно делить - Миша не понимал.
 На занятиях в детском садике они проходили деление, и делили на кучки разноцветные красивые горошинки и кубики ,перекладывали из одной тарелки в другую цветные фантики, даже разрезали пластилиновые палочки.
 Но как можно  делить его, Мишу, мальчик не понимал.
 Это же так больно, по живому-то!
 Неужели все эти тёти и дяди, такие строгие и взрослые этого не понимают!
И мама с папой не понимают тоже!
  Так громко кричали друг на друга, что Мишу даже в коридор выводили вместе с бабушкой. Но и оттуда были слышны злые и странные слова.
Так кричать друг на друга они уже давно начали. Миша не понимал почему, а только бегал от мамы к папе, пытливо заглядывал в их искажённые от гнева лица, в мокрые от слёз мамины глаза, пока бабушка не уводила его в другую комнату. Или на кухню.
 Обнимала и сажала на колени. Покачивала и напевала что-то успокаивающее. Тогда он утыкался в её мягкую морщинистую шею лбом, и ему становилось легче и спокойнее.
  Миша и сейчас крепче прижался к бабушкиному мягкому боку. Уж её-то, наверное, не будут делить эти  страшные тёти и дяди и отбирать у Миши?
 Миша доверчиво взглянул на бабушку, и та успокаивающе погладила его по голове и обняла ещё крепче. У бабушки были смешные седые кудряшки и ласковые голубые глаза, но сейчас они покраснели от слёз.
 " Потерпи, малыш!" - шепнула она, - "Скоро всё закончится!"
 Потом снова долго звучали  непонятные и странные слова и фразы, из которых Миша едва понял, что его отдают маме.
 А папа? А бабушка? Бабушка ведь папина мама! А вокруг все шумели и гудели и , наконец-то Миша с бабушкой пошли к выходу, но тут подскочила, непохожая на себя, тоже странная, злая мама, выхватила Мишину ладошку из бабушкиной руки и потащила его за дверь. А Миша не хотел идти. Он оглядывался на папу и бабушку, плакал и рвался к ним. За тяжёлой дверью ярко сверкало солнце, синело небо, щебетали птички - сверкал и переливался красками огромный яркий мир, тоже теперь разодранный на две половины.
 Миша вырвал свою ладошку из цепкой и жесткой маминой руки и бросился обратно крыльцу, на котором робко стояла бабушка рядом с папой.
  Миша уткнулся в колени бабушки, зарылся носом  в её мягкое, пахнущее чем-то родным и домашним, платье. Через рыдания он повторял что-то нелепое,  понятное только ему и бабушке - что" делиться они с бабушкой не будут, пусть мама с папой делятся сами, если им так это нужно." А бабушка  всё крепче прижимала Мишу к себе, и нежно гладила по голове. А на её руке назойливо тикали часы и тоже делили время - на до- и после -. Они стояли с бабушкой вдвоём, посреди огромного, яркого, разодранного на две половины мира, прямо на границе, на разрыве, а с двух сторон  от границы смотрели на них  два враждебных острова, две державы, два самых необходимых и любимых человека - папа и мама.

АВТОР 24

3.Про жадного Медвежонка
Александр Мецгер
Дала как-то мама-медведица маленькому Мишутке горшочек меда. Мишутка уселся на полянке и с аппетитом стал есть. Все медведи очень любят мед; а Мишутка любил его больше всех. Сидит он, ест, вдруг к нему подбегает Зайчик и спрашивает:
– Мишутка, а что ты ешь?
– Мед, – отвечает Мишутка.
– А можно и мне попробовать? – спрашивает Зайчик.
– Нельзя, – отвечает Мишутка, – он тебе не понравится. Да мне и самому мало.
Обиделся Зайчик и убежал, а Мишутка сидит и ест дальше. Подбегает к Мишутке Мышонок и спрашивает:
– Что это ты ешь, Мишутка? Дай и мне попробовать.
– Не дам, – отвечает Мишутка. – Мне самому мало.
Обиделся Мышонок и убежал. Мишутка продолжал есть и не заметил, как к нему подошел Ежик.
– Мишутка, – спрашивает Ежик, – что ты такое вкусное ешь? Дай попробовать.
– Не дам, – говорит Мишутка. – Вас вон сколько ходит. Всем давать – самому не останется.
Обиделся Ежик и ушел. Съел Мишутка мед, и стало ему скучно. «Пойду, – думает, – поиграю с друзьями: Ежиком, Мышонком и Зайчиком». Идет и видит, Зайчик ест пирог с капустой. Мишутка и спрашивает:
– Зайчик, а что ты ешь? Дай и мне кусочек.
– Не могу, – отвечает Зайчик. – Ты все равно не любишь пирог с капустой, да мне и самому мало.
Вспомнил Мишутка, как сам отказал Зайчику, и стало ему стыдно. Пошел он дальше и видит. Мышонок ест булочку с маком.
– Эй, Мышонок, дай попробовать булочку, – попросил Мишутка.
– Не могу, – отвечает Мышонок. – Самому мало.
Вспомнил Мишутка, как отказал он Мышонку. Стыдно ему стало, и пошел он дальше. Идет и видит, как Ежик ест пирог с грибами. Очень захотелось Мишутке пирога, а попросить стыдно.
– Ежик, – проговорил Мишутка, – ты не дашь мне кусочек пирога?
Ежик посмотрел на Мишутку и сказал:
– Я бы мог тебе ответить, как и ты мне, что много вас таких ходит да просит, а мне самому мало. Но я не жадный и дам тебе половинку, но не забывай, что жадных никто не любит и с ними никто ничем не делится.
Ежик отломил полпирога и дал Мишутке, а тот пообещал себе, что теперь всегда будет со всеми делиться. Пошел домой попросить у мамы еще немного меду, чтобы угостить друзей. Навстречу ему Мышонок.
– Эй, Мишутка, – прокричал Мышонок, – на, возьми булочку. Я сразу не дал, чтобы проучить тебя, а мне совсем не жалко. Я же не жадина.
Взял он булочку, поблагодарил Мышонка и пошел дальше, а навстречу – Зайчик:
– Эй, Мишутка, на, возьми пирог, мне совсем не жалко, а не дал я тебе потому, чтобы ты понял, что нехорошо быть жадиной.
Взял Мишутка пирог, поблагодарил Зайчика и поспешил домой.
– Мама, дай мне немного меду, чтобы угостить друзей, – просит он.
Мама у Мишутки была не жадной и дала ему меду. Мишутка тут же побежал в лес и угостил своих друзей. Всем мед понравился. Поев, они весело стали играть на поляне. С тех пор Мишутка всегда угощал друзей, и никто и никогда его больше не называл жадиной.

4.Как казак черешню охранял
Александр Мецгер
Поспела черешня в саду у казака Миньки Кабыздоха. Дел и так невпроворот с приходом весны, а тут еще по ночам черешню сторожить надо от станичной детворы. И жена как нарочно заболела и заявила:
– Все, еду на курорт, лечить радикулит, а ты сам управляйся, да смотри, не загуляй. Мама будет за тобой присматривать, и если узнаю, что ты, кобелина, кого приводил, ноги вырву.
Теща жила неподалеку, на той же улице.
– Что ж мне теперь, самому и по хозяйству, и на грядку, да еще и сад сторожить? А ты будешь прохлаждаться на курорте. Давай хоть собаку заведем, чтоб сад охраняла.
– Самим жрать нечего, а ты собаку заводить, ничего с тобой не случится, постережешь.
В общем, уехала жена, а казак и задумался:
– Надо в саду капканов да ловушек наставить, попадутся воры, шум отнимут, а я их солью из ружья, больше не полезут.
Решил и сделал: выкопал три ямы между деревьями, набросал туда колючих веток с акации и крыжовника. Сверху укрыл, чтоб незаметно было. Развел смолу в солярке и получившийся гудрон подвесил на деревьях. Возьмешься за ветку, тут ведро с гудроном на тебя и перевернется. В траве замаскировал два капкана и, чтоб не утянули их, нагнул ветки деревьев и привязал к ним капканы. Потянет кто капкан, ветка выпрямится, и капкан взлетит на макушку дерева. Решил он и вдоль забора подвесить оголенный провод, пустить по нему ток.
Приготовившись к встрече с непрошенными гостями, Минька зарядил двустволку патронами с солью и, довольный, решил отметить отъезд жены. Включив телевизор, и удобно устроившись на диване с бутылкой пива, Минька задремал.
Во втором часу ночи Верка Минорка решила проверить зятя по поручению дочери. Идти было недалеко, так что прямо в ночнушке и тапочках она подкралась к забору зятя. Окно светилось, и Верка смекнула, что у зятя кто-то есть. Так как калитка и ворота на ночь замыкались, она решила полезть через забор. Женщина она была еще шустрая, не зря ей в станице дали прозвище Минорка. Уже по другую сторону забора она зацепилась за какие-то провода. Посыпались искры. Ничего не понимающую Минорку так затрусило, а потом отбросило в сторону, что, приземлившись на четвереньки, она осталась стоять, как в столбняке, уперевшись головой в забор. Видно, где-то закоротило – в доме погас свет. В наступившей тишине Минька проснулся и не сообразил сразу, что произошло. Выглянув в окно, он увидел при лунном свете какое-то страшное существо под забором. Скорей всего, определил Минька, это была белая собака, поскольку существо протяжно выло, хотя больше напоминало свинью. Схватив ружье, Минька выскочил во двор и с обоих стволов всадил соль в белеющий зад животного. «И все-таки это свинья», – мелькнула у него мысль, когда он услышал поросячий визг. Минька забежал в дом, чтобы поменять пробки и перезарядить ружье.
Заряд соли, попавший Минорке в зад, вывел ее из столбняка. Вскочив на ноги от невыносимой боли, она бросилась к дереву, но провалилась в какую-то яму. Тысячи иголок пронзили ее руки, ноги, спину и зад. Крик, разнесшийся по станице, теперь скорее напоминал рев раненого животного, чем визг поросенка. Верка даже не поняла, как выскочила из ямы. Схватившись за дерево, она попыталась подняться. Сверху на нее что-то полилось, а потом еще по голове ударило ведро. От неожиданности она отпрыгнула в сторону, и вдруг, будто чья-то челюсть сдавила ее ногу. Верка попыталась вырвать ногу, но что-то ее подбросило, тапочек взлетел вверх, а она, перевернувшись в воздухе, налетела на забор. Как раз в этот момент в доме загорелся свет. Минорку затрясло и снова, как в прошлый раз, она очутилась на четвереньках. На ступеньках стоял Минька с перезаряженным ружьем.
– Ах, ты гадюка, – заругался он, когда свет снова погас, и в сердцах спустил оба курка в ненавистное животное.
От рева проснулись, казалось, все станичные собаки, в соседних хатах стал загораться свет. Минька вновь ринулся в хату менять пробки. Черная липкая жидкость стекала по лицу Минорки, и казалось, нет такого места, которое не болело бы у нее. Единственным ее желанием было побыстрей выбраться из этого ада. Пробежав несколько метров на четвереньках, Верка схватилась за дерево, чтобы подняться. Новая порция жидкости с последующим ударом по голове ведром прибавили ей сил, она решительно двинулась вперед и вновь почувствовала, что падает в яму. Она рыдала, кричала, но подняться с колючек у нее уже не было сил. Даже после того как скорая помощь увезла визжащую и дергающуюся женщину, никто так и не признал в ней Верку Минорку. Перепачканная гудроном, она скорее походила на выжившую из ума грешницу из ада. После того случая, говорят, уже больше никто и никогда даже и не пытался залезть в сад к Миньке. А у его тещи после той ночи язык парализовало, так что хоть в этом ему повезло.

АВТОР 35

5. Отрывок из повести «двадцать первая дверь»
Олег Крюков

   К сорока с гаком меня, наконец, перестали посещать мысли о том, что жизнь не сложилась. Видно, мудрость пришла. А может, окончательно выветрился весь алкоголь, накопившийся за семь лет беспробудного пьянства. Семь – число сакральное. Именно столько Господь положил мне пребывать в состоянии, которое и человеческим-то назвать нельзя. Пьяная беззаботность на грани щенячьего восторга сменялась жуткой похмельной депрессией, и я подобно медведю залегал в своей двухкомнатной берлоге, ненавидя весь белый свет, а себя – в первую очередь. По истечении этого срока, Бог, руками соседа Степаныча загрузил меня, опухшего и воняющего как смердящий труп в люльку старенького «Урала» и отвёз к бабке Акулине. По дороге трясло и болтало так, что голова не отвалилась только чудом. Собственно, дороги как таковой не было, а было, по словам британского премьера эпохи ленд-лиза, направление строго 20 километров на северо-запад от нашего городка. Там, в глухой деревушке, затерянной среди лесов и озёр и знахарствовала бабка Акулина, говорят вот уже лет шестьдесят. До неё тем же занималась её мать, ещё раньше бабка бабки Акулины, а ещё раньше… Впрочем, что было ещё раньше, никто в этой деревне уже и не помнил.
 Степаныч бросил моё грешное тело в деревенской бане и укатил назад. А я три дня валялся на полатях в полубреду. Бабка поила какими-то отварами, читала молитвы. Утром четвёртого дня она довольно бесцеремонно подняла меня и велела затопить баню.
 Часа через четыре из бани на апрельский воздух вышел вроде бы и я, но в то же время вроде бы и нет. Такого прилива сил и душевного подъёма не чувствовал, наверное, с молодости.
 Потом мы сидели в горнице, и пили со знахаркой чай.
- Знаю я, через что у тебя эта хворь приключилась – поглядывая на меня с хитрой улыбкой, говорила Акулина. – Но ежели ты по настоящему её любишь, то радоваться должон, ведь всё у ей хорошо. Чего она хотела, то и получила. В Москве живёт, мужик ей достался справный, деловой. Заботится о ней, да и сынка твоего не обижает.
Я насторожился. О том, что Люба вышла замуж за московского бизнесмена средней руки, не знал даже Степаныч. Неужели я, когда валялся в отходняке, проболтался?
- Сынок по твоим стопам пошёл. – продолжала бабка.
- Тоже пьёт? – поперхнулся я чаем.
- Тьфу, на тебя, прости Господи! На большого учёного учится, а муж ейный деньги ему на учёбу даёт.
 А вот этого даже я не знал. Неужели и вправду бабка Акулина такая знатная колдунья, как о ней в округе говорят?
 Из-за Любы всё и началось. Я видел, как она мучается от нашего хронического безденежья, и в 96-м отправил их с Гришкой к моей сестре в Звенигород, в столице с работой всё-таки получше, да и заработки не в пример здешним. Люба моя умница и красавица, провизором в аптеке работала, целых пятьсот рублей получала. И эти деньги в нашем городке считались более чем приличной зарплатой. В Москве она довольно быстро устроилась в фирму, торгующую медикаментами. Тут генеральный на неё свой глаз-то и положил. Ещё бы, какой мужик мимо такой пройдёт? Только слепой. Не устояла Любаша, и стали они жить-поживать как в сказке; Анталья, Севилья, Канары. А я, как настоящий русский интеллигент задался извечным вопросом: кто виноват, и что делать? Виноват, конечно, я, а делать-то что? Топить горе, неважно где, в пиве, вине или водке. И вот через семь лет, меня, ведущего специалиста в ядерной физике, кандидата наук везли, словно тюк грязного белья в коляске древнего мотоцикла по русским ухабам на лечение к деревенской ведьме. В прежние времена исторического материализма такое и в страшном сне не приснится!
 Но, так или иначе, от алкоголя Акулина меня отвадила. Вот уже три года могу позволить себе раз в неделю только бутылку безалкогольного пива. Полгода ходил злой, как цепной пёс, только на людей не бросался. Но ничего, психика пришла в норму, теперь могу быть душой любой пьяной компании. Стал пописывать статьи в столичные научные журналы, несколько уже опубликовали, одну даже грозятся напечатать в журнале какого-то американского университета. Не в Гарварде, конечно, но всё равно приятно. Вот уже четвёртый месяц её перевожу, на переводчика денег-то нет. В общем, жизнь налаживается. Любаша звонила, плакала, прощения просила, рассказала, что Гришка мой в МИФИ поступил. Я её, конечно, простил, права бабка Акулина, если любишь человека по настоящему, то ничто любви этой не должно мешать. Только моя материалистская душа никак не поймёт, как про Гришку бабка Акулина узнала?
 Честно признаюсь, была и у меня мысль в Москву вернуться, ведь как не крути, а всё же родина. 25 лет назад я, молодым выпускником столичного вуза приехал в этот городок, здесь нашёл свою первую и, наверное, последнюю Любовь. Но гнал я от себя эту мысль. Привык я здесь, да и в Москве суетно слишком. До сих пор перед глазами стоит огромная толпа, спешащая к спуску в метро, как будто грешников гонят в преисподнюю. А здесь хорошо, народ душевный, воздух чистый! А какая охота, какая рыбалка! Люди со всей России едут. Да и расположены мы, можно сказать в центре нашей цивилизации. Триста с лишним вёрст до Москвы, почти столько же до Питера, и вы не поверите, до финской границы тоже триста с гаком. Так что грех жаловаться. Когда работал наш ядерный Центр, зарплаты были как за Полярным кругом, но в начале 90-х всё, конечно развалилось. Директора на пенсию, а зам, из новых, как он сам себя называл: «сын перестройки и брат гласности» подался в Москву чего-то там придумывать. Мужик ушлый, меня с ребятами звал, обещал зарплаты как в Америке. Я в нашем Центре лабораторией заведовал, а какой, не скажу, государственная тайна. Уже и ехать собрался, да Гришка мой заболел тогда воспалением лёгких. Остался я. Через полгода узнаю, что зама под суд отдали, за измену, стало быть, Родине. Напридумывал он секреты не то американцам, не то англичанам продавать. Тогда все что-то продавали, не страна, а сплошной базар. А как тут не продавать, когда с самых верхов разнарядка поступила, берите, сколько унесёте. Зам выкрутился, сейчас где-то на Западе, на какого-то Нобелевского лауреата работает. Ну, да Бог ему судья, раз земные судьи оправдали. А к нам вскоре солидные мужчины в тёмных пиджаках понаехали, долго с каждым беседовали, потом всю оставшуюся документацию и аппаратуру опечатали и в Москву увезли. И остались мы, физики-ядерщики, как сказал Степаныч, со своими ядрами в трёхстах с лишком верстах от Москвы, Питера и финской границы. Ни дела, которому посвятили всю свою сознательную жизнь, и что самое обидное никакой зарплаты. Родина к нам оглохла и ослепла. Через год в городке были только мы со Степанычем, остальные разбрелись по бескрайним просторам нашей больной Отчизны. Наукоград наш теперь называют мёртвым городом, корпуса стоят пустые, без окон и дверей и только ветер гуляет по коридорам, да лазает местная детвора.

6.отрывок  из романа «приключения кирасира стрешнева».
Олег Крюков
Крепость Внезапная, декабрь 1819 года.
- А капитанчик-то этот из бурбонов  оказался! И с чего азиаты решили, что вельможа он знатный? Слыхано ли, десять тысяч за капитанишку!
Седоусый гренадёрский майор оглядел собравшихся.
- Понтировку , должно быть выказывал сильную, - предположил поручик Снегирёв, набивая трубку.
- Сидеть бы этому понтировщику в яме до второго пришествия! Начальство наше разъясняет мехтулинскому Ахмету, что, мол, не резон такие аховые деньжищи за простого капитана требовать. Тот, хитрюга басурманская, пришлите, говорит, тыщу, да и забирайте вашего капудана. А капудану этому через год на траву отдыхать . Но тоже жалко, душа-то христианская! Да и не бросаем мы своих. Стали деньги понемногу собирать. А тут на смену Ртищеву присылают проконсула Алексея Петровича. Я его ещё по предпоследней персиянской кампании знавал. Дельный, доложу я вам, офицер!
Первый приказ генерала, выкупа дикарям не платить! Как не платить? Сгноят нехристи старика в яме! Ан нет, судари вы мои! Мехтулинского Ахмета – в крепость, да с семьёй.
Раздался одобрительный гул.
- Капитана нашего, трёх дней не прошло, освободили.
- Вот это дело! – воскликнул Снегирёв. – Господа, предлагаю тост. За Ермолова!
Все, без исключения подняли кружки.
- Табачком не угостите, поручик? – спросил майор, отставив пустую кружку, и доставая трубку. А то свой кисет я давеча на дороге обронил. Благодарю! А табачок-то ваш, какой? У меня вот турецкий был. Зверь, доложу я вам, а не табак.
Дверь распахнулась, и на пороге появился полный человек в восточном платье.
- Салям-аллейкум, господа!
Никто даже не повернул к нему головы.
- А это что за тип? – спросил Снегирёв у майора.
- Этот-то? Махмуд-тукар . Редкая, доложу вам, шельма! Какого роду-племени – неизвестно. Поначалу уверял, что он из персиян, потом вдруг стал подданным турецкого султана, чёрт разберёт! Дружит со всеми: и с нами, и с горцами, мирными и немирными. Жаден до неприличия. Знает, что в округе творится. И знания сии продаёт всем без разбору. Поговаривают, не раз горцев предупреждал, лишь только мы экспедиции зачинали. Давно пора его вздёрнуть!
- Господа! – обратился меж тем вошедший к собранию. – Мне через два дня нужно быть в Дербенте, а конвой с оказией будет только завтра.
- А этот ваш Махмуд, очень прилично говорит по-русски, - заметил поручик.
- Сказывают, в Астрахани жил не один год.
- Я беру троих для охраны, – Махмуд обвёл взглядом сидящих офицеров и показал три пальца. – Каждый из вас стоит десяти абреков. Плачу по десять рублей на брата. Золотом, господа, золотом.
Воцарилось молчание. Прервал его молодой есаул:
- Шалят нонче горцы на дорогах, сильно шалят. Без роты конвоя никто из крепости и носа не выказывает.
- Э-ээ, зачем так говоришь? У вас тут посты через каждые десять вёрст. Что такое десять вёрст даже для каравана. А у меня всего пять арб с товаром.
- Десять золотых, говоришь? За пять арб? Не многовато ли?
Из-за стола, стоявшего у дальней стены, поднялся высокий широкоплечий человек в чекмене52.
- Это, смотря какой товар, - хитро улыбнулся торговец.
- Мы с товарищем пойдём с тобой.
- И я! – поднялся со своего места Снегирёв.
Поручик в здешних краях появился недавно, и ему как раз надо было в Дербент, в расположение своей части. А если есть возможность сорвать куш, грех не воспользоваться.
- Через час выезжаем. Жду вас у южных ворот, - сообщил купец, и торопливо направился к выходу. У двери по-восточному поклонился офицерскому собранию, приложив правую руку к сердцу.
Снегирёв и высокий тоже вышли на улицу.
- Давайте знакомиться, - протянул руку высокий. - Стрешнев Степан Петрович – штаб-офицер нижегородского драгунского. С месяц тому получил майора и трёхмесячный отпуск за дело у Темир-Хан-Шуры.
Они пожали друг другу руки.
- Пойду, сыщу нашего третьего.
- Кто таков? – спросил поручик
- Денщик мой, Кондрат Селиванов.
- Господин майор, позвольте на пару слов! - окликнул Стрешнева с крыльца седоусый майор-пехотинец. - Зря вы это затеяли! – зашептал на ухо, обдавая запахом крепкого табака. – Ладно, поручик, здесь без году неделя, кавказской жизни не знает. А уж вам ли доверяться этому шельмецу Махмуду? Чтобы этакий скупец, да по десять рублей за саблю платил. Чует моё сердце, недоброе дело он затеял.
- Ну, что вы, право! Махмуд-то знает, ежели я измену, какую учую, ему первому пуля в лоб. Видать, товарец у него ценный. Да и засиделся я, пора размяться.
- Как знаете, - обиженно засопел майор. – Я вас предупредил.
Возвращаясь в трактир, старый солдат ворчал:
- Засиделся! А кто третьего дня с сунженцами обоз у акушинцев отбивал?
Спустя час, по уговору к южным воротам подъехали трое всадников. Двое в казацких одеждах, но вооружения кавалеристского. За спиной карабины, на поясе кирасирские палаши, а пистолетов на каждом не менее полудюжины. Снегирёв экипировался не в пример скромнее. Офицерская сабелька, коей лишь курам головы рубить. Правда, ружьецо-то семилинейное , но пехотное, уж больно для всадника неудобное. Но смотрелся поручик молодцом.
Махмуд, завидев их, восторженно зацокал языком.
- Настоящие джигиты! С такими через весь Кавказ ехать не страшно!
Сам он был верхом на великолепном арабском скакуне. С ним, кроме пятерых возниц, трое помощников подозрительной наружности на местных скакунах, как позже выяснилось, из даргинцев.  Видимо, чтобы договариваться с местными. А зачем мы ему нужны, задался Стрешнев вопросом. Чтобы проходить беспрепятственно через наши посты?
Зимнее солнце стояло в зените, когда они покинули крепость.
После гибели Юлии Степан Петрович напрочь лишился чувства предощущения опасности – зуда в своём затылке. А зуд этот, ой, как пригодился бы в постоянных опасностях здешней жизни! Горцы – это не французы! Азиат тебе в глаза смотрит, улыбается, а через минуту пальнёт из ружья или ударит кинжалом в спину.
Но на смену зуду пришёл опыт, и то, после трёх ранений. В бою Стрешнев искал смерти, но обходила костлявая кирасира стороной, видно, срок не пришёл.
Так и провоевал почти четыре года. За экспедиции против даргинцев повысили в звании до майора и дали отпуск. Только куда ему ехать? С юных лет сирота, ни братьев, ни сестёр. Двоюродный дядя в столице, да помнит ли? Последний раз виделись, когда Степану тринадцать едва исполнилось.
Решил он на Кавказе остаться, в охотники пойти. Привык к постоянным опасностям, суровостям кавказской службы. Благодарен им был, ведь помогла ему нескучная здешняя жизнь забыться. Долго рана на сердце кровоточила, сейчас только рубец и остался.
И вот уже второй месяц с денщиком своим и товарищем Кондратом брался за самые опасные дела; вызволял пленённых горцами, охранял обозы.
Обстановка за последний месяц была неспокойной, акушинцы взбунтовались, и проконсул готовил большую экспедицию по усмирению. Степан Петрович, проводив Махмуда-тукара до Дербента, намеревался вернуться в расположение своего полка, не дожидаясь окончания отпуска. Деньги, которые обещал купец, будут не лишними, пойдут на выкуп товарищей, томящихся в басурманской неволе.

Автор 10

7.Отомстил
Николай Ананьченко
                Та-ак! Вот сейчас и повеселимся. Что это там у нас висит? А-а, «Правый поворот запрещён». Замечательно! Вот направо и двинемся. Что, съели.  Что же вы не ловите нарушителя? Ишь, отворачиваются. Ладно. Продолжим.
                А там что за кругляш висит? Ну, надо же – «Остановка запрещена». Вот здесь и станем. Покурить я решил. Место прямо-таки располагает. Аккурат под знаком и покурим. Что же не глядите-то?. Кишка тонка, что ли. Может подойдёте, побеседуем? Как же, подойдут они. Глянь, уселись в машину. Уехали.  Ну, и мы дальше двинемся. Но не просто, а через две сплошных. Вот так-то. И по встречной.
               Теперь по мобильнику Лёхе звякну. Он меньше чем за десять минут  не наговорится. Да, пусть говорит. Побалую парнишку вниманием.  И никаких ремней. «Мы вольные птицы...», нас ремнями не удержишь.
               Что-то знаков нынче мало попадается. Специально поснимали, видать.  Ага, вот ещё один. «Движение только прямо». Хха! Щас. Только штаны засучу. Мне вот что-то налево захотелось. Никаких световых сигналов. Поворачиваю и всё. Ну, где же вы, стражи дорожного беспорядка? Вот,  когда они нужны, так и не найдёшь. Попрятались, что ли.
                Ну, ещё разочек через сплошную, потом по встречной немного. Теперь обязательно под "кирпич". Без этого ни как. Всё...
                Эх, жалко. Быстро до дому дошёл. Мало знаков проигнорировал.
               Ну, да ничего! У меня теперь впереди четыре месяца пешего топтания. Я им все правила понарушаю. Постатейно. Будут знать, как водительских прав лишать человека.

8.Подарок
Николай Ананьченко
          – Послушайте, молодой человек, что будет говорить вам старый еврей. Положите эту вещь откуда вы её взяли. Она не для вас. Старый Сёма сразу увидел на вашем лице образованность и его чувствительная душа не может допустить, чтобы вы ушли из лавки с обманутыми надеждами. И хотя моя Роза, пусть она будет здорова, снова скажет: «Сёма, ты разоряешь нас всех и детям скоро нечего будет есть»,  вам, молодой человек, я очень даже не посоветую это приобрести. Сёма умеет видеть внутрь человека, и он знает, что сделает вас счастливым.
          Щупленький антиквар в чёрной кипе на длинных седых волосах и круглыми очками в тонкой оправе, непонятно как державшимися на крупном пористом носу, сопровождал свою речь непрерывным жестикулированием, отчего его затёртый жилет постоянно горбился на спине.
          Алексей решил посвятить всю вторую половину дня поиском презента для своей девушки, и эта антикварная лавка была уже далеко не первым заведением, куда он заходил. Хотя финансовая сторона его совсем не волновала, как всегда, выбор подарка был для Алексея процессом мучительным, поэтому он терпеливо слушал хозяина лавки, надеясь, что тот предложит что-либо подходящее.
          – Как только Сёма увидел ваш скучающий взгляд, – продолжал старик, – то сразу понял: этот милейший молодой человек ищет достойный подарок для своей Суламифь. Это не важно, какие буквы составляют её имя. Когда женщина любит и любима – она Суламифь. И не спорьте со старым евреем – во первых это бесполезно, а во вторых – я всё равно прав. Когда Сёма, тогда ещё молодой и кудрявый, увидел впервые свою Розу, в моей душе зазвучала песнь Соломона. Роза это поняла. И вот уже сорок шесть лет она объясняет мне, как горько я обманул её надежды. Но, вы таки понимаете меня, это лишь вечная женская игра.
          Старый Сёма нырнул под прилавок, но, вскоре, вынырнул оттуда с большой коробкой в руках. Глянув на Алексея поверх очков, он заговорчески подмигнул ему и продолжил свой монолог.
          – Если вы не признаете это за шедевр, у Сёмы навсегда разобьётся сердце, и его многочисленные дети будут безутешно рыдать над телом отца. Эта вещица ждала именно вас и пусть у меня в лавке погаснет свет, если это не так.
          Свет в лавке не погас, что привело старого Сёму в восторг. Он радостно закивал и аккуратно вынул из коробки статуэтку.
          Вещица, действительно, была замечательной. На небольшом каменном постаменте, изображающем прибрежные скалы, стояла стеклянная девушка, а у её ног поднималась такая же стеклянная волна с пенистой вершиной. Отблески неяркого света искрились в изгибах фигуры, придавая ей мистическое значение, создавали иллюзию живого тела, а набегающая волна грозила рассыпаться мириадами искристых брызг.
          Алексей заворожено смотрел на статуэтку и уже находил в её лице схожесть черт с лицом своей избранницы.
Насладившись произведённым эффектом, хозяин вновь затараторил:
          – Вам, молодой человек, конечно, интересно знать, откуда у старого еврея взялась такая красота, так я вам скажу. Сёма выложит вам всё, как на беседе у ребе.
          Этой красоте уже так много лет, что даже мой покойный папаша не застал её появление. Он ещё не нагибаясь ходил под стол, когда его дед  привёз эту красавицу из Венеции. В своё время дед, конечно же, с большим убытком для себя, её продал. Но до самой своей кончины со слезами вспоминал этот чудный образ. Вы, молодой человек, можете сказать: «Фи, старый Сёма сочиняет сказку, чтобы подороже продать  вещицу». Таки нет, молодой человек.  Вы ещё не знаете, но жизнь, пусть она не кончается, такие сказки нам преподносит, что все эти андерсены вместе с братьями гриммами сопят в сторонке.
          Так вот, тот, кто приобрёл эту красоту, вскоре проигрался, и уже мой отец выкупил фигурку, опять же, в убыток себе. Но сердце еврея так не равнодушно к красоте и ради неё готово на любые убытки.
          А потом пришёл режим, людям стало не до стеклянных девушек. Иногда отец вынимал её из коробки, и мы все любовались неповторимой игрой света на её теле, так же, как ваши глаза любуются ей сейчас.
          Я не буду вам рассказывать, как мы жили при режиме. Давно ведь известно, что еврей никогда и ни где не живёт хорошо. Он просто живёт, или нет. Мы жили. Признаюсь, что ещё раз красавица эта покидала нас, но новый хозяин решил обосноваться на Земле обетованной, а эту даму не разрешили вывезти. Так она опять вернулась в семью.
          Когда мы вновь решили выставить нашу драгоценную на продажу, Роза неделю рыдала, а я почти что умер. Моё сердце страдало и отказывалось качать мою кровь. Но если еврей не продаёт товар, он или не еврей, или уже умер. Старый Сёма решил, что умирать ещё рано, и вот вы любуетесь этим чудом.
          Всё это время Алексей молчал, любуясь стеклянной девушкой. Сёма понял, что наступил решающий момент:
          – Вот только не портите святые мгновения, молодой человек. Не спрашивайте старого и больного человека о цене. Сколько бы я вам не назвал, это всё равно будет мало для такого шедевра. Давайте молча полюбуемся на неё.
          Однако сам антиквар молчать не собирался.
          – Давайте, молодой человек, сделаем так: я напишу вам цену на бумажке, а вы будете любоваться девушкой и думать.
          Старый еврей вытащил из ящика стола клочок бумаги и, что-то написав на нём, отдал Алексею. Тот мельком взглянул на цифру.
          То, что статуэтка явно не дешёвая, Алексей не сомневался, но написанная сумма была на порядок выше, чем он предполагал. Его брови удивлённо поползли вверх.
          – Да-да-да! И, поверьте, юноша, старому еврею, это себе в убыток. Но, если уж Сёме кто-то понравился, вот как вы, он готов раззориться, лишь бы угодить клиенту. Вы ещё не знаете, сколько вполне справедливых упрёков моя Роза, пусть она не болеет, обрушит сегодня на мою голову. Но мне не привыкать. Сердце старого еврея будет радоваться, представляя, как вы любуетесь его красавицей. Кстати, вот просто чудесный опаловый гарнитур для Вашей девушки. Это будет подарок от старого Сёмы. Вы ведь не расстанетесь с нашей стеклянной богиней? Доброе еврейское сердце почему-то мне подсказывает, что так оно и будет.
          Алексей широко улыбнулся и, вновь почувствовав себя преуспевающим бизнесменом, приступил к торгу.

АВТОР 29

9.Колдунья
Асанова Элла – Ворсина

В городе Жанби произошла эта история.
Нынешний мэр городка никогда в жизни не знал горя и потому был очень жесток. Горожане устали от штрафов, общественных наказаний, судов и прочего-прочего-прочего.
В один из осенних дней в город пришла старая колдунья. Она прознала про беду и решила помочь горожанам с их бедой.
Вот пришла на прием  колдунья к мэру, а тот и говорит:
- Слышал я, что ты великая колдунья. Ну-ка покажи свое искусство.
- Что же ты хочешь увидеть?
- Свое будущее! – нетерпеливо ответил мэр.
- Хорошо. Налей черного кофе в чашку и выпей его, а потом я расскажу о твоем будущем.
Мэр сделал все, как сказала колдунья.
- Вижу новую машину. Черная красавица, иностранка. Я плохо разбираюсь в марках машин, но думаю, она будет в твоем вкусе.
Несколько секунд колдунья рассматривала узоры в кружке и добавила:
- Вижу новый дом, 2-этажа, четыре спальни, сауна, гараж.
Она взглянула на мэра и увидела его улыбку.
«Можно подумать, у него нет своего дома?» - зло мелькнула мысль в голове старушки.
- Молодая жена – просто красавица ждет тебя у фонтана в парке прямо сейчас.
Мэр был доволен. Прогнав старушку, он направился в парк.
В общем, все случилось так, как сказала колдунья. Но через шесть месяцев, после женитьбы мэра, начались неприятности и беды в его жизни.
Молодая жена была уличена в супружеской измене, а дом, который он купил, сгорел дотла. Ничего не осталось у мэра, кроме новенького автомобиля.
Тогда он завел двигатель и поехал, не думая о том куда едет.
На второй день закончился бензин и автомобиль заглох.
Мэр оглянулся, а кругом безлюдная степь. Три дня он бродил в поисках еды, людей, ночлега. Пришлось ему пить воду их арыков, есть кузнечиков. Он шатался от голода и усталости, когда встретил очень старую женщину. Она пригласила мэра в свой покосившийся домик с одной комнаткой. Старушка рассказала мэру, что все имущество отнял у нее мэр Жанби и выслал жить за сотни километров от города. Сюда раз в месяц приезжает машина и привозит немного еды и воды.
Стал мэр жить со старушкой, помогал ей по хозяйству, а по вечерам слушал рассказы о мэре. В один из дней умерла старушка. Мэру было очень жаль ее. Сидя на могилке бедной женщины, мэр заплакал. Сколько он так сидел, неизвестно, но когда он успокоился, то увидел машину, о ней рассказывала старушка.

Он вернулся в город и вскоре подал в отставку.


26.08.2010г.

10.Весенний Биробиджан
Асанова Элла
Как изобразить Биробиджанскую весну в словах? В каком виде, цвете. В исторические времена ее изображали в виде прекрасной девушки (девицы), которая разбрасывает цветы на землю. Цветы – это радость, которую приносит весна человечеству. А сейчас!? Иные времена, иные нравы, и весна иная. У нас она тоже женщина, но нет рассыпанных цветов. Она больше похожа на тощую, худую, скелетообразную с болезненным румянцем девушку-женщину. Вы спросите, почему именно так я вижу весну? Да все просто, посмотрите на Биробиджан и увидите, что мы живем в королевстве кривых зеркал. Политику не берем в пример, это не благодарное дело. Возьмем людей, которые по привычке ждут весну, влюбляются, мечтают. Вы спросите, а что тут не так? Разве в стародавние времена, не влюблялись, не мечтали, не ждали весну? Конечно во все времена, в кругообороте жизни все течет одинаково, только люди и времена меняются. Хотя, как сказал Воланд, люди не меняются, их портит квартирный вопрос и Биробиджан не исключение. 
Поэты, прозаики, старые и молодые, лучшие и худшие, оставив на время в покое своих героев: банкиров, миллионеров, бедных и счастливых, брошенных рогатых мужей строчат дифирамбы и прочие творения, воспевая в своих трудах весенние прелести. Воспевают, но как мне кажется, все их слова уже были сказаны другими, и ничего нового они не несут людям в своих строках.
Дует ветер. Уже не холодно, не настолько холодно, можно смело снять норковую шубу, писцовое пальто. Да-да именно в этом ходит люд сейчас. Мода нынче требовательна к людям и все берут кредиты, чтобы выглядеть «сердито». Да и вообще наша дальневосточная зима заставляет людей надевать на себя китайские шубы, сапоги, шапки. Как правило, сезон длится пять месяцев, за  этот период пару раз «портятся» сапоги, а  шубы при частой носке, расходятся по швам...
Ночью морозы спали до минуса десяти градусов. Снег тает, обращаясь в грязную смесь из воды и  прошлогодней грязи, которую не успел дворник убрать, так как, видно зима пришла не вовремя. Лишь во дворах спальных районов города сугробы снега будут лежать до самого мая.
Деревья совершенно голые раскачивают свои длинные, неуклюжие ветви, кажущиеся нелепыми и смешными  под натиском ветров, прилетающих, то с Китая, то еще откуда-то издалека. Но это вроде радует саму природу. Она просыпается после зимней спячки.  Небо чистое, светлое, изредка набегают тучки и успевают напоследок запорошить аллеи, крыши…
Солнце прогревает промерзлую землю. Тепло. Но все это тепло приносит сырость, запахи плесени. Все чаще под тающим снегом виднеются не подснежники, а горы прошлогоднего мусора, который был засыпан снегом. Ах, какие ароматы переполняют воздух. Природа вся в хлопотах и трудах, старается для всего живого дарит яркие цвета и тепло, только кому это надо? Весна идет, спешит, торопится. Люди принимают приход весны, как должное, а не как сказку, которая может принести большие перемены в их жизнь. Теперь люди не верят в чудо, они верят деньгам и соревнуются в их количестве. И я не удивлюсь, что через сотню лет, люд научится за деньги менять в природе зиму на лето, лето на весну, словом, кто, во что будет горазд.
Горожанам так надоело оплачивать коммунальные расходы зимнего периода. А если люд живет в частном секторе – это  надо дрова, уголь покупать. Зима – это трата денег, которых у народа и так нет. Люди протягивают руки, навстречу идущей весне. Весна желанная гостья в каждом доме, но добрая ли она? Это как посмотреть? По – моему, не слишком добрая и не слишком злая.
Я знаю, к кому весна добра  - это молодежь, парни и девчонки. Они ждут ее. В их сердцах живет надежда, предчувствие любви, неважно, какой именно любви. Весна всегда несет любовь, любовь несет – счастье и муку. Почему муку? Все просто любви нужна дисциплина и порядок поступков, но амурчик, который еще в феврале, на день Святого Валентина выпулил свои стрелы без разбора по людям, как всегда все перепутал.
Да это неважно.
Весна. Микробы, вирусы вышли на свободу, нападая на безоружных людей, принося вред и множество проблем. А наши медики, их единицы, многие уехали кто куда, начинают работать в поте лица.  Люди болеют: то горло, то ухо застудят, то зубы дают знать о себе, а то и ревматизм прихватит, подагра и прочие заболевания, а еще кусают клещи. Единицы медицинского персонала еще не отошли от зимних проблем с гриппом, который мутирует каждый год, унося с собой десятки жизней людей. Думаю, медики точно недолюбливают весну, у них нет времени для любви и мечтаний. Они трудятся-трудятся, а им не платят.  Зато фармацевты счастливы. В аптеках толкотня и старый - малый в очередях стоят, всегда: весной, летом, осенью и зимой.
Через недельку коты запоют, загуляют под окнами высотных домов. Котам все нипочем, их жизнь не связана с любовью, с ожиданием чуда. Они просто все делают по зову природы и им не помеха  - грязь, злоба людей… Они живут и наслаждаются тем, что дает им природа.
Но в апреле наступит настоящая весна: грязь станет густой, первые почки появятся на деревьях, травка зазеленеет, одуванчики вылезут на солнышко, солнце станет горячее – весна самая настоящая. Люди оседлают своих железных коней и помчатся за город, на дачи. Они снова ничего не заметят, они спешат успеть сделать свои дела и снова впасть в зимнюю спячку. Вот она дальневосточная дама – весна. Судите сами, красива она или нет, но она несет тепло и немного радости.
Я могла бы сказать, приезжайте к нам в гости, но не скажу этого, а не то засосет наш болотистый городок вас, как и меня. И тогда останется только уповать на лучшие деньки. А их все меньше и меньше в нашей жизни.


22.02.2013г.

АВТОР 4

11.Заначки и чистый четверг
Людмила Зрелик

 Первая жена была очень жадной, и все деньги в доме были у нее под контролем. Мне выдавался рубль на дорогу и обед. Однажды она вытащила из внутреннего кармана пиджака общественные деньги, опозорив меня перед сотрудниками, за что и получила в глаз. Скоро мое терпение лопнуло и мы расстались.

Вторая женушка была на столько порядочной, что даже стеснялась спросить какая у меня зарплата. Имея массу недостатков я стал пользоваться интеллигентностью жены в полном объеме.
Играл в бильярд на деньги, ходил в пивбар, потом стал пиво догонять водочкой, допился до того, что потерял хорошую работу. Бедная женушка взвалила на себя все проблемы семьи, перешла на тяжелую, но высокооплачиваемую работу. Я мужик умный, красивый - могут и увести, а она это понимала и терпела.

 Я не подлец, помогал ей как мог. С радостью ходил по магазинам, обеспечивал семью продуктами. Если Настя пойдет за мясом, ей же одно сало подсунут, а я сверкну красивыми синими глазками, продавщицы все самое лучшее достают - они же во мне жениха видят.

 Конечно, я кое что имел с этого: возьму мяса на три рубля, подставлю пятьдесят копеек на бумагу, куплю рыбки на семьдесят копеек, оторву ровно бумажку, напишу девяносто(химический карандаш всегда с собой носил) и так выкраивал себе на бутылку.
Это теперь чеки, пакеты, а тогда - отдаешь чек в отдел и тебе выдают товар, а на бумажке  цена этого товара.

Жену я жалел:
 - Ты женщина, тебе тяжести носить нельзя.
 Однажды, даже скандал по этому поводу устроил. Притащила две тяжеленные авоськи продуктов, рублей на пятьдесят, я же с этого мог на бутылку водки сэкономить.
 Иногда бывали накладки. Настя очень хорошо считала в уме, как-то пересчитав стоимость покупок спросила:
 - Дорогой, у тебя были свои деньги?
  Я не ожидая подвоха:
 - Нет! Что ты дорогая. Откуда?
 - Ну тогда я тебе еще должна почти два рубля - ехидненько сообщила мне женушка.
  Зачем унижать мое достоинство? Могла бы и промолчать.
 Больше всего мне не нравилась ее патологическая любовь к чистоте.
  Имея горький опыт с первой женой, деньги в карманах не оставлял. Я прятал заначки в квартире, в самых недоступных местах,  но однажды произошла ТРАГЕДИЯ...

 Нет, конечно не в прямом смысле, но для меня это был крах надежд на ближайший месяц.
 Жена всегда прибиралась в субботу с утра, к этому времени заначки я успевал употребить.
 А тут, в четверг вечером, после работы, затеяла генеральную уборку.
 - Милая, ты совсем себя не жалеешь, лучше отдохни - пытался отговорить я Настю,так как,
  не успел запрятать две бутылки вина.
 - Сегодня чистый четверг, завтра будет нельзя прибираться - парировала женушка.
  Никогда  не замечал за ней такого рвения к церковным канонам.

 В начале она полезла на антресоль, взяла мои болотные сапоги и стала вынимать оттуда портянки.
 - Зачем ты их вынимаешь?
 - Постирать, воняют.
 Вместе с портянками посыпались трехрублевки, я еще  осенью их туда засунул, надеясь с друзьями сходить в лес, видно забыл...
Я стал лихорадочно вспоминать где еще могут быть деньги, но кроме бутылок вина за диваном и шторкой, в голову ничего не приходило.

 Потом, любимая взяла с вешалки мою зимнюю шапку.
 - Чем тебе шапка помешала? - вспомнив, как неделю назад я сунул туда хрустящую синенькую пятерочку.
 - Зима кончилась, пора убрать.
 - Еще будут морозы - сопротивлялся я, и тянул ушанку к себе.
 - Дорогой, ты и в морозы ее не носишь! Мое сопротивление показалось ей подозрительным и Настя вытащила из под козырька дорогую сердцу бумажку. Перед глазами появилось видение, бутылка с прозрачной жидкостью и красной этикеткой "Столичная" - я чуть не потерял сознание.
   Настя пошла прибираться в гостиную.
Мысль, как незаметно забрать бутылку вина, лишила меня разума. Я незаметно засунул бутылку за пояс спортивных штанов, и пятясь к выходу прошептал:
 - Настенька, пока ты прибираешься, я пойду сготовлю чего-нибудь вкусненькое - надеясь потихоньку употребить этот сок. Надо восстанавливать организм после длинной полярной ночи.

 И вдруг я увидел, как из щели между зеркалом и основой трельяжа, при помощи линейки моя любезная достает червонец. От глубокого вздоха разочарования бутылка выскальзывает из под резинки и со звоном разбивается.
 - Что это? - видя вытекающую из штанин красную жидкость, спрашивает супруга.
 - Сердце кровью обливается, наблюдая как ты надрываешься в трудах - пытался пошутить я.

 Еще одна потерянная заначка, и у меня случится инфаркт.
Настена не кричала, не ругалась, напевая песенки продолжала прибираться. Вероятно, с каждой находкой ее настроение только поднималось. Все таки деньги положительно влияют на женщин, точнее - алчность у них в крови.
 Я готовил ужин и иногда поглядывал на свою любимую.
 - Валентин! Помоги мне подвинуть стол к шкафу.
 - Зачем?
 - Я давно не вытирала пыль на шкафу.
Взяв веник, намотав на него мокрую тряпку, моя женушка смела с антресолей шкафа еще с десяток зелененьких трешек - ну чисто листопад. Это действо оставляло на моем сердце глубокие шрамы. Возраст съедал мою память, эту заначку я сделал с отпускных. Схватив пару купюр, я засунул одну  незаметно под палас, а другую за пазуху.
 - Верни, я все видела.
 - Милая, тактичная, добрая, а как изощренно издеваешься над любимым мужчиной - увещевал я ее, но все было бесполезно.

 Настя была в ударе, ее телепатические способности были на высоте.
 Я смотрел на свою любимую разведчицу, и думал: "Какую месть готовит мне женушка? Наверно отлучит от тела? Жаль! Именно сегодня мне хотелось, также изощренно, её изнасиловать."
Оставалась еще одна бутылка вина за диваном, но Настя еще не мыла полы...
 
 - Валентин, сходи вытряхни палас.
 - Ты с ума сошла! На ночь глядя ? - но сопротивляться было бесполезно, и эта трешка уплывала от меня.
Была найдена даже пятерка, приклеенная жевательной резинкой к подоконнику.
 Остались не найденными два рубля лежащие в кармане куртки, ну не знал я, что жена считает неприличным лазить по чужим карманам.
Все, что нажито непосильным трудом....
Если бы Настя к ужину не поставила найденную бутылку, я не пережил бы этот стресс.

Очень трудно выбрать женщину, чтобы быть счастливым. Они так несовершенны!

12. Нейрохирургия или Содом и Гоморра
Людмила Зрелик
 
   В отделение нейрохирургии попадают люди с травмами  позвоночника и головы. Основные   
   клиенты: водители, пассажиры, пешеходы и драчуны.
  Понятно, что вовремя сделанная операция - залог успеха. Но основную лепту в   
  выздоровлении пациентов вносили самоотверженные медсестры. Как подбирал персонал
   главврач остается загадкой, но самые работящие, неравнодушные и веселые работали
   здесь.
   Чувство юмора спасало больных и родственников от ощущения безнадежности.
   Жизнь и смерть. Каждый день кто-нибудь был на этой грани.
   Несколько эпизодов из жизни этого отделения.

   Поступил поздно вечером в отделение молодой, высокий, спортивный парень.
   Его сбила машина, было много серьезных травм, а он в горячке умудрился подраться
   с врачом, водителем и медсестрой скорой помощи. Введя  успокоительное, парня привязали
   к раскладушке и уложили около поста. Спасибо избитому врачу, он после смены на
   скорой, утром  навестил парня в больнице. Настоял на срочной томографии головного
   мозга, было странным что пациент был в сознании.
   Сергея стали готовить к операции. Старшая медсестра пыталась сбрить густую шевелюру
   юноши лезвием "Нева". У парня пролом лобной кости, на затылке скальп в гармошку, а он
   жалуется что больно бреют.
   - Терпи золотко, это в воспитательных целях, чтобы не нарушал правила дорожного
   движения, и не дрался с врачами - Маринка, сама чуть не плакала, но других лезвий
   не было.
  Они нашли его маму. Из операционной его забирала медсестра Оксана.
   Вид у парня был ужасным: глаза налиты кровью, лицо поцарапанное гравием, опухшее и 
   синее.
   - Сережа, тебя врачи били? Скажи кто? Мы пойдем сейчас,отомстим!- так она проверяла
   адекватность больного. Сергей условия игры принял, чем снискал любовь всего персонала.
   Когда в палату зашла его мама, он с восторгом закричал:
   - Ура! У меня две мамы!
    Раздвоение - это последствия операции.
   Три дня он лежал в отдельной палате. Молодые медсестры не оставляли его одного.
   - Расскажи, Сережа, как ты забодал АУДИ?- прикалывалась Оксана - теперь придется
   за ремонт машины платить, машина-то всмятку.
   Светка находила другую тему для шуток:
   - Серый, так ты говоришь, что переходил дорогу чтобы печенья к чаю купить?
   - Да.
   - Ну ты понял, что мучное тебе вредно?
   - Да!
   - Молодец, умеешь логически мыслить.
   - Серега, а какая у тебя красивая дверца у виска. Разрешишь как-нибудь там покопаться?
   - Я ключик потерял, а взламывать больше не дам.

   Парню предстояло пережить еще три операции и они не давали ему об этом задумываться.
   Когда утром приходила его мама, сестрички выбегали и озорно приветствовали:
   - Наша мама пришла, молока принесла,
     дюжину котлеток, пол кило креветок.
    Будет парень наш здоров, победит всех докторов.

    Когда уколы на заднице Сергея перестали рассасываться, кто-то посоветовал приложить
   капустные листы намазанные медом.  Минут через десять после наложения аппликации,
    заходит Оксана делать укол.
    - Ой, а у меня там капуста с медом - объясняет Сережка.
    - Вкуснятина  наверно - задумчиво парирует сестричка.
     Спуская трусики, Сергей предлагает:
    - Угощайся!
    - Нет! Нет! У меня на мед аллергия!
   
    Сестрички постарались подобрать ему в палату приличных соседей, на сколько
   это возможно. Возили к себе телевизор смотреть.

   Рядом с Сергеем лежал Владимир. Его избили друзья, с которыми он выгружал вагон -
   заработанные шестьдесят рублей он пожалел отдать им на выпивку.
   Как только Вовка стал отходить от наркоза, принялся с завидным упорством снимать
   повязку с головы. Татьяна Васильевна (мать Сергея)
   попыталась привязать его руки к кровати, но не имея навыков сделала это слабо.
   Володька не дотянувшись до головы, нашел на своем теле другие развлечения.
   Краснея от стыда, Татьяна Васильевна побежала за медсестрой.
   Пришла маленькая худенькая Светлана, поиграла Вовкиными шерстяными шариками
   приговаривая:
   - Кили, кили, кили.
   Перелезая через больного, чтобы привязать руку с другой стороны, на пару
   секунд  зависала над Вовкой, смущая своей выходкой  остальных больных. Эта шустрая,
   озорная девушка успевала везде и всегда немного хулиганила. Почему-то именно ей
   доставалась самая неприятная работа.
  Если Светке не получалось накормить больного с ложечки, она набирала бульон в
   шприц и предлагала:
   - Спиртику будешь?
   - А можно?
   - Конечно!!!- и вливала потихоньку больному еду. Никто не оставался голодным.
 
   К утру Вовка с завязками справился. Снова вспомнил про свои игрушки.
   Во время  пришла Катя, и принесла аппарат для электрофореза:
  - Ну что Вовка, сейчас буду через тебя ток пропускать. Пиписка отвалится и больше   
     хулиганить не будешь.
   - Не надо! Я больше не буду.
   - Хорошо, последний раз прощаю. Сегодня буду лечить тебе  только голову.

   В коридоре лежал безнадежный больной, помимо травмы у него был менингит.
   Светланке пришлось его подмывать. Перевернуть его, малышке было не по силам.
   Желающих помочь тоже не было. Эта озорница удумала привязать его стопы
   к спинке изголовья, и кисточкой стала намывать его интимные места.

  - Ой! Светка! Умеешь ты мужикам сделать приятное. Достанется же кому-то такое счастье -
    пробегая мимо сказала старшая медсестра.

   Вовка увидел в открытую дверь пополам сложенного мужика, ничего толком не
   разглядев, спросил:
   - За что его так?
   - Сейчас еще не то будет, отрежу ему все хозяйство лезвием "Нева" чтобы не хулиганил,
   а ты Вовка следующий.
   Володя лег на кровать и затих, увиденное его потрясло, больше он не хулиганил.
   Хотя разум к нему еще не вернулся, что-то подсказывало что "Это" еще может
   ему пригодится в жизни.

   Лежала в коридоре крупная, когда-то красивая женщина. После травмы и длительного запоя
   у нее были проблемы с психикой. Иногда Софья Адамовна приходила в себя и становилась
   интересной собеседницей. Мужики с удовольствием слушали её, кормили с ложечки и даже
   помогали первое время перестилать постель. Но когда Софьюшка стала ходить под себя,
   женихи исчезли.
   - Катя, почему мальчики ко мне больше не приходят?
   - Да они передрались из за Вас. Вы такая необыкновенно красивая. Софья Адамовна от Вас
   так сильно ферамоны распространяются, такие флюиды  исходят, мужики с ума сходят.
   Софья не успокаивалась, если мимо пробегала медсестра, она хватала ее за подол
   требуя внимания:
  - Я ведь директором Дворца культуры работала. У меня много поклонников было. Мне дарили
    бриллианты, изумруды.
  - Неужели?- с неподдельным интересом спрашивала Оксана.
   - Да! Кстати, где они? Я  сюда  в них поступила!
   - Ой! Горе-то какое! Бегу искать! Бегу искать!
   Всегда медсестры участливо откликались, на любой бред, зачем добавлять лишнее
   расстройство больному.

   Ночью Софьюшку не уберегли. В конце коридора в отдельной палате лежал под охраной
   рецидивист. Прошло всего три дня после операции, у мужика голова была как мятый арбуз.
   Охранник спал, он никак не ожидал такой прыти от подопечного.
   Уголовник вышел в коридор совершенно голый, в полупустой голове остались видно
   одни инстинкты и он решил прилечь рядом с аппетитной дамой. Старая кровать двоих
    не выдержала и развалилась. Софья лежала на полу и плакала - может от стыда что над
   ней надругался уголовник, может от того, что не успела получить удовольствие.
   Она замолчала, стресс ускорил её безумие. На следующий день ее перевели в
   другое отделение.

   Герой сексуального фронта поднялся и предстал перед обществом во всей красе.
   На шум выскочили все кто мог ходить, не обращая внимание на наготу, общество
   разглядывало доселе невиданный экспонат. Сзади на спине красовалась церковь с
   множеством куполов. На груди нарисован орел, крылья которого находились на
   внутренней стороне рук. Кажется не было на теле свободного места от татуировок.
   Синее, почти двухметровое тело, белая шапочка на мятом черепе, еще долго не давала
   покоя впечатлительным больным. Кто-то видел русалку, кто-то волка. Мужики спорили
   что обозначает каждая татуировка. Все таки какое-то развлечение на неделю.

   Последним поступил красивый, чем то похожий на цыгана, мужчина лет тридцати пяти.
   У этого были проблемы с позвоночником. Виктору, так звали мужчину, должны были делать
   пункцию. Он переживал, дома беременная жена и дочурка четырех лет. Удачный исход
   никто не гарантировал. Виктор курил, сигареты у него отбирали. Он зазывал кого нибудь
   через дверь, делая пару затяжек только еще больше распалялся.
   Ночью, когда все спали умудрился сползти с кровати и направился в туалет. Дополз до
   единственной женской палаты и начал стучать. Женщины вызвали дежурную медсестру:
  - Виктор, как не стыдно, три дня как расстался с женой, а уже за чужими бабами
  волочишься - шутя пристыдила его Катя.
  Вдвоем с Оксаной они исхитрились затащить его на кровать, Оксана дала пачку своих
 сигарет:
  - Уж пусть лучше курит на кровати.
  - Витька, ты чего хочешь осиротить весь поселок, у местных баб все надежды на тебя.
    Кто же им красивых пацанов делать будет? Они уже весь телефон оборвали, все  твоим
    здоровьем интересуются.
  - Ладно, только моей не говорите, она ваш юмор не поймет, ревнивая очень.
  Когда умер больной менингитом, девчонки радовались. Татьяне Васильевне казалось
  это жутким цинизмом.
  - Чему Вы радуетесь?
  - Отмучился, он все равно не жилец был... - сказала Оксана.
   Через два дня в соседней палате остановилось сердце у молодого сорокапятилетнего
  мужчины.  Врачи на операции. Девчонки пытаются запустить ему  сердце. Ничего не
 получается. Марина кроет матом кого-то по телефону:
  - Какую на хрен заявку, у мужика уже восемь минут кислород в мозг не поступает!
   Я вас всех поимею, если сейчас же не приедете!
   Мужчину не спасли.
   Девчонки  ходили зареванные и прятали глаза от больных.
  С понедельника, в отделении  ниже этажом начался ремонт. В нейрохирургию стали
 наведываться мыши. В палату, к новенькому больному Света и Оксана принесли капельницу и
   увидели на кровати мышку. На визг сбежалось в два раза больше народу чем той
   незабываемой ночью. Девчонки бежали без оглядки из палаты. Теперь больные
   мужики потешались над героическими медсестрами,не смотря ни на что они оставались
  женщинами.

АВТОР 5

13.Проклятье
Евгений Савинков
Как хорошо,  что вы поехали по этому просёлку, а то мне бы до шоссе пришлось топать километров  десять. Еду? В Самару. У меня ... ээ... жена в больнице. Нет, всё очень серьёзно, но я еду не прощаться… странно звучит, но я отчасти виноват, и я могу всё исправить. Нет, не пересадка. Дайте закурить. Понимаете, долго рассказывать. Да, ехать  далеко, но если я вам всё расскажу, вы решите, что я  спятил.  Очень всё туманно. Ну хорошо, только я вас прошу, не перебивайте, понимаете, я проклят. Ну вот, вы смеётесь уже, а я серьёзно, это с самого детства началось.
Дело в том, что моя мать сразу после моего рождения начала страдать от страшной мигрени, во время приступов она могла сознание потерять от боли. Врачи? Махнули рукой, да и время было такое, а я не мог смотреть, помню только и мечтал, как бы помочь. И один раз, мне было лет шесть, я был с мамой в парке, недалеко от нашего дома. Она задремала, а я отошёл, день был ещё такой – душный , жаркий, а то вдруг налетит порыв ветра очень холодного, прямо пробирало. И чуть ниже по аллее я и увидел его. Знаете, ещё странно  -  помню, как этот мужчина был одет, помню, что высокий, полный, а вот лица совершенно не помню… Он сидел на скамейке и шахматная доска рядом, а фигурки, я таких никогда не видел, просто как живые, и мне в тот момент показалось, что он с кем-то играет, только этого кого-то я не вижу…Я подхожу тихонько сбоку, он еще косится на меня. Да – глаза помню хорошо, очень странные, то ли зелёные то ли жёлтые, а зрачки как у кота на солнце – вертикальные.
«Что,  играешь?», - спрашивает. «Нет» - отвечаю - «фигуры ваши понравились». Он еще удивился, вроде, покосился на доску, помолчал и вдруг сказал:«Mатери своей помочь, значит, хочешь?». Я оторопел весь, откуда он про маму-то узнал? Ну и вырвалось у меня :«Да». А он опять косится так, молчит, а потом спрашивает у кого-то:«Ну что скажешь? Поможем?»,- а этот кто-то невидимый, я могу голову положить, ответил. Что я не слышал, но явно утвердительно. Ну и смотрю, а он уже руку тянет и тихо так говорит: «Жалеть не будешь? Помочь ты сможешь,  но расплачиваться за это будешь сам, лично». Ну а я... не знаю, что меня толкнуло, не забывайте, маленький я был, а, впрочем, и сейчас бы согласился. Вообщем, я ему руку пожал и сказал:«По рукам», а потом порыв ветра налетел, мне холодно стало так, что аж зубы застучали, чуть ли не пар пошёл изо рта. И что–то через его рукопожатие в меня полилось, ледяное, острое.
 Очнулся я на скамейке рядом с мамой, а она... плохо ей стало... и по голове у неё такое красное... как пар что ли, светящееся разливаться начало. Ну я даже не думая, руки в эту красноту и засунул, и чувствую – всё это в меня всасывается, её боль, как кипяток, просто в глазах потемнело, как больно было. Можно мне ещё сигарету? А матери лучше стало, реально лучше - мигрень прошла, она даже в церковь , я помню, побежала. Только я месяца три не мог голову наклонить ни вперёд ни назад временами – как она у меня болела.
Странный вы, неужели верите?
 Короче, тогда примерно я и стал понимать, про какую расплату мне было сказано – я чужую боль начал видеть, как такое неприятное красное свечение, иногда как будто оранжевую слизь… самое страшное – чернота. Её не так много видел, но уже тогда понимал, что это смерть. А я эту мерзость могу из человека вытянуть и ,как губка, впитать, только часть из этого во мне непременно осядет.
Помню, во втором классе  друг мой - Сашка Оленин ногу сломал – у нас за школой были гаражи, мы с них зимой прыгали. Ну, он и прыгнул на трубу. Кровь, кость торчит из штанов и оранжевая жижа мерзкая от него в разные стороны так и брызнула. Я не удержался и помог. У него даже следа не осталось, он, правда, меня боялся потом, очень долго избегал, а я через полчаса на ровном месте сломал ногу, все в шоке были, как «красиво» получилось. Я полгода в гипсе пролежал. Тогда в больнице я с ним второй раз и встретился.
Понимаете, тогда я решил, что ,наверное, с ума сошёл, или мне всё это снится, и быть такого не может, а тут открывается дверь палаты и входит он, в белом халате, с апельсинами, и садится рядом - эдакий добрый родственник. Посмотрел на меня своими глазищами и ехидно так спрашивает:«Лежишь?». Я киваю – все слова с перепугу застряли в горле, а он огляделся по сторонам, наклонился ко мне и шепчет:«Я, конечно, глупость совершил, что с младенцем связался, но придётся тебе уяснить - всем помочь нельзя, цена будет соразмерна, а тебя хватит ли на всех?». Встал, подмигнул и вышел. А я его слова запомнил.
 И с тех пор начались мои мучения. Представляете, я вижу боль, чувствую болезни, а помочь не могу, потому что помню, счёт предъявят мне сразу. Так и жил. Со временем даже научился свой дар притуплять, чтобы не видеть, не чувствовать. А потом я с Леной познакомился. Знаете, встречаешь человека и понимаешь, что он  - ТВОЙ, а ты – ЕГО.
Мы собирались пожениться, когда однажды утром я проснулся и увидел знакомую черноту, в Ленке моей. Я до результатов анализов знал, что у неё рак. И... короче, я струсил. Утром, пока она спала, вещи собрал и сбежал. Просто сел в автобус и оставил её умирать.
 Ноги меня принесли в монастырь, вы, когда меня подбирали, видели башни? Месяц просто просидел в келье, потом работал при школе, там интернат открыли недавно. И гнал, гнал, гнал от себя все мысли. А вчера матери решился позвонить своей, Лене остался месяц, может меньше. У меня как припадок что ли был, в один момент собрался, даже с братьями не простился. Теперь вот вас, к счастью, встретил. Вот так. Теперь мне главное успеть.
А почему мы остановились? Вы так смотрите. Точно решили, что я  псих. А что у вас с глазами? Странные они... как...
 Я представляю, кто вы. Настоятель, после моей исповеди, не отправил меня в палату в желтом доме, а кое-что рассказал. В монастыре жил ещё один «счастливчик», которому довелось вас встретить, правда,  это было давно, лет десять  назад.
Скажите, я смогу помочь Лене? Понимаю, что спрошу чушь, но почему я? Вы случайно выбираете людей? Настоятель сказал, что ваши подарки всегда приносят только боль. Молчите.
Что?! Не хочу ли я вернуть назад свой дар? Это что, испытание?
Нет, я, кажется,  начинаю понимать. Не хочу. Страха больше нет. Я теперь не боюсь, что умру за неё. Вы напрасно решили провести мне это последнее испытание, Лена родила мне сына. Как она сохранила ребёнка, я не понимаю, срок был небольшой, я не знал. А вы знали? Хотя конечно, наверняка, вы ведь всё знаете.
... Ну, вот и всё, я прибыл. Вон там моё чистилище. Спасибо вам за всё. Я и впрям счастливый человек – я понял ваши слова, тогда в больнице вы сказали – всем помочь нельзя, но я смогу сохранить то, что мне дороже всего.

14.Heliconius
Евгений Савинков
Громоздкий диван привычно распахнул тяжёлые объятия.
Тюбики с акрилом разбежались по зелёному пледу, поблескивая серебристыми боками.
Она не признавала мольберты и столы. Папка с бумагой на коленях, и кисть, танцующая по шершавой золотистой поверхности.
Отдых. И забвение. Акрил не акварель, его не разведёшь водой и не исправишь неудачный мазок.
Всё как в жизни.
Виданое ли дело – поскользнуться зимой? Вот и сейчас, когда правая нога предательски поехала по голому льду, она даже не удивилась.
«Достойный финал»,- успелось подуматься. Она была бы даже рада упасть, больно удариться, и чтобы вся эта чёртова прорва людей,
текущая по вене Города, перешагивала через неё, как через груду хлама, невесть откуда вынесенную в жизнь.
Падение, полёт вниз, сулило отдых, отключение от мятущегося стада.
Чья-то рука мягко, но сильно прервала её полёт и поставила на ноги.
- Спасибо,- тихо сказала она и подняла голову.
И утонула в его глазах? Нет. Её даже кольнуло разочарование – мужчина совсем не был похож на прекрасного принца.
Но серый взгляд из-под тяжёлого лба светился неожиданной добротой и участием.
«Чем чёрт не шутит?» - вспомнилась ей старая как мир присказка. Вокруг стояла зима, а он был большим и тёплым.
- Проводите меня,- попросила она так же тихо, но твёрдо.
Он улыбнулся, отчего его лицо стало почти красивым, и осторожно взял её под руку.
Зима изощрялась в своих жестоких забавах, а она стояла за решёткой изморози на окне и расчёсывала волосы.
Ей впервые за много-много времени  было тепло и спокойно, изболевшееся нутро больше не выло и не тянуло.
Сама себе она напоминала бабочку, только что покинувшую куколку, сидящую под солнцем, надувающую своё брюшко, расправляющую крылья.
Только бабочка оказалась ядовитой геликонидой.
Такие бабочки не вырабатывают яд сами, его накапливают гусеницы, поедающие ядовитые растения и сохраняющие отраву в своём теле.
Так же и она всю свою жизнь копила в себе всю боль от полученных ударов.
А её часто били, били по самым болезненным местам и без того голой души.
Пары ненависти конденсатом, капля за каплей копились у неё внутри.
Что такое капля ненависти? По сравнению с ней все яды земли – бальзам восточной красавицы.
Очень тяжело жить с таким внутри, не умея, или не желая... выливать его тихонечко на обочину жизни, чтобы ни на кого не попала эта мерзость.
Тик-так.
Стук входной двери, он вошёл с охапкой подмёрзших цветов, и она ужалила его своим острым хоботком в первый раз. Нечаянно, просто от скуки.
Ядом наполнить бокалы и выпить...
- Я не понимаю тебя,- Лучшая Подруга смотрела крайне укоризненно поверх чизкейка,- ты же настоящий садист.
- Я, садист? Я просто держу его в тонусе.
- Энергетический вампир. И к тому же упускаешь одну простою истину – ничего в природе не выдерживает постоянного напряжения. Думаешь, его хватит надолго?
- Если любит, хватит на всю жизнь.
- Не скажи,- Подруга промокнула губы салфеткой,- любовь тоже может лопнуть. Как перетянутая струна.
Ей снились замшелые стволы, оплетённые лианами. Влажно и тепло.
Лианы тихо переговаривались между собой и кичились огромными круглыми цветами с коронами из чешуй.
Голубые, белые, бордовые с лиловым. Водяной пар скапливался в разноцветных цветочных чашах и скатывался вниз маслянистыми каплями.
Она приблизила лицо к одному из цветов и вдохнула тяжёлый сладковатый аромат. Влажный. Приторный.
Кто-то смотрит.
Она открыла глаза. Он стоял перед кроватью, широким силуэтом на фоне окна. В его руке зажата сумка.
- Ты куда-то собрался?
Он просто молча кивнул и вышел из комнаты, а она снова провалилась в липкий сон. Ушёл. Не попрощавшись.
Тонкая кисть и мазки акрила. Она старательно выводила на листе бабочек.
Чёрных с оранжевым и белым.
Отвлеклась на секунду и встретилась взглядом со своим отражением в большом зеркале на стене.
Опавшие было, чешуйки снова отросли и переливались в искусственном свете, острый хоботок отсвечивал металлом,
а над ним, не мигая, таращились фасетки насекомого.
Она вскрикнула от испуга, и морок пропал, снова появилось её лицо, немного осунувшееся от рыданий после его ухода,
но уже начавшее возвращать себе здоровый румянец.
Гордо выпрямив спину, она мило улыбнулась нарисованным бабочкам.
- Ну и пусть. Ничего исправить уже нельзя, но можно нарисовать заново.

*Heliconius(лат.) — род дневных бабочек из подсемейства геликонид.

АВТОР 20

15.Уважают!
Петрович Владимир
Все стройки в городе начинаются со слома. Наша «самозастройка» исключением не была. Прежде чем приступать к своей девятиэтажке, необходимо было переселить в новые квартиры жителей всех предназначенных к сносу домов. Большей частью это было старое ветхое жилье, которое, тем не менее, обитатели оставляли с сожалением, а иногда и со скандалом. Да что говорить о людях?! Семейство скворцов, которое вроде бы должно было уже улететь, и то не торопилось, будто предчувствуя, что по весне оно уже не найдет ни сада, белым облаком, опустившимся на землю, ни свою, поколениями обжитую, скворечню. Даже крапива у провисшей на ржавых петлях калитки, крапива, которой  отец семейства мог погрозить, а то в сердцах и отходить набедокурившего мальца, казалось, простила пацанам все их безуспешные попытки извести ее на все времена.
Среди этой ветхости и уже заброшенности аккуратным исключением красовался обшитый вагонкой голубой домик с резными подзорами и наличниками, хозяину которого завод не только дал квартиру, но и помог переехать.
Уже был отрыт котлован, уложены подушки и блоки, а подкрановые прошли прямо по огороду так, что сам домик оказался в рабочей зоне крана.
Как-то я увидел и хозяина этого домика. Стояла глубокая осень, год был «не яблочный»,  огороды хозяева убрали, оставив до заморозков только зелено-голубые кочаны капусты.
Седой старик в поношенном офицерском кителе со стоячим воротником, опираясь на самодельный костыль, с трудом обходил свои оставленные владения. Хозяйский глаз Петра Ивановича (так звали хозяина) сразу заметил непорядок.
Ну, хорошо, отгородили стройку бетонной стеной, пацаны реже забегать будут, так ведь не подумали, и весь переулок перегородили. И кто–то, верно опаздывая на работу, недолго думая, выломал пару досок в заборе и, обходя новостройку, уже протоптал по его огороду тропку. Капусту, впрочем, не тронул, видно свой, заводской.
Петр Иванович пришел-приковылял к нам, попросил топор и пилу.
Смотреть, как он работает, было больно. Каждый раз, прежде чем отпилить доску или забить гвоздь, нужно было устойчиво утвердиться на земле с помощью костыля прижатого локтем к боку. Этой же рукой приходилось удерживать и саму доску, и гвоздь. Что было совсем неудобно, зато правая рука с инструментом была свободна. Управлялся он и пилой, и топором сноровисто, ловко, хотя стоило это ему неимоверных сил.  Кто-то из наших не выдержал, встал с поддонов: «Пойду, помогу, раствора все равно нет».
Через полчаса забор стоял.
На следующее утро Петр Иванович опять пришел, на этот раз со своим топором и ножовкой. Он недоверчиво оглядел забор, проковылял вокруг домика. Удивленно покачал головой: «Уважают!», зашел на стройку, перекурил с ребятами, несколько раз повторив, как бы про себя: «Уважают!».
С того дня Петр Иванович каждое утро со своим инструментом обходил свои «оставленные позиции». Не найдя инструменту применения, бормотал что-то вроде: «Уважают!» и шел к нам «на перекур».
Я не видел, чтобы он хотя бы раз зашел в свой домик.
И в тот раз Петр Иванович снял тяжелый замок с входной двери, долго стоял на пороге, раздумывая. Но в дом так и не вошел. Он будто боялся, войдя, столкнуться в темноте (ставни-то забиты!) с самим собой, пусть и изувеченным войной, но молодым, крепким, тем самым, с кем не побоялась связать свою судьбу такая же молодая крепкая красавица, прождавшая его всю долгую войну. Он словно боялся увидеть отраженные в оконном стекле свои глаза, глаза того двадцатитрехлетнего солдата. Увидеть в них, если и не презрение, то упрек. Он прощался со своим домом, как прощался бы со старой преданной собакой, заглянув в глаза которой, передать ее в руки санитара уже невозможно.
С каким трудом он строил этот дом, придя с войны инвалидом. По бревнышку собрал сруб. Друзья помогли. Где сейчас эти друзья? Те, кто действительно воевал, убрались вслед за теми, кто не вернулся. От ран, или просто не могли приспособиться к новой жизни. Да и он на протезе вряд ли проковылял столько, если бы не она, его Настенька. Сколько времени пролетело! Вон, яблони какие вымахали! Что не сук - то сорт. И только коричневка одна. Никакого привоя к себе дерево больше не приняло. Совсем, как они с Настенькой. Только кто подвой, кто привой, поди, разбери…
Переезжали, Настенька каждую яблоньку слезами полила. Обещали оставить. Может, и оставят. Только и другим где-то жить нужно.
Ну, а им с Настенькой, много ли им теперь надо?
Вот дали двухкомнатную. С лоджией. Уважают. Правда, высоковато, на седьмом этаже. Шиповник внизу посадили, а его и не разглядеть сверху. Да и у Настеньки голова на лоджии кружится. Стеклить надо. Говорят, поможет. А вообще вода, газ, все нормально, лифт уже работает. И вещи помогли перевезти. Уважают…
Уважают!
Позже, когда Петр Иванович уже ушел догонять своих однополчан и друзей, я понял, почему в его: «Уважают!» мне всегда слышалась не только гордость, но и досада. Хотя к его обходу забор всегда стоял целый и несокрушимый, конечно же, не мог полковой разведчик не замечать, что тропка, пересекающая его огород, стала много шире и утоптанней.

16.Юрьева ночь
Петрович Владимир
Рябина росла у самой колокольни, ее ветки забирались в проем второго яруса и даже доставали до перекрытия третьего, будто пытались дотянуться до звонницы и «ударить во вся тяжкая»*: мол, спилить собираются! Батюшка, действительно, проходя, ахал, что корни разрушают фундамент, но пилить рябину не разрешал. Прокоп-звонарь даже и не просил на это благословения. Жалко было пилить такую красавицу. Пташкам Божиим в зиму пропитанье. Да только ли пташкам? И сам Прокоп не прочь был побаловаться, особенно после первых морозцев, когда ягода горечь теряет.
И сейчас, взбираясь по шатким ступенькам, Прокоп не забыл прихватить горсточку горяче-красных ягод. Выбрал из них две самые крупные – в уши*, а остальные, перекрестившись, - в рот.
Полная луна заливала холодным янтарно-зеленым светом окрестности аж до самой Михайловки. Прокопу казалось, что он различает прямо под Стожарами не только колокольню Михайловской церкви, но и крест на ней. Он, конечно, не мог видеть михайловского звонаря, но знал, что тот, так же как и он, уже на колокольне. Прокоп перекрестился. Разобрал веревки. И…
В звенящей тишине, когда даже деревенские собаки умолкают перед вздохом благовеста, в этом неземном свете на спуске с Горчаковой горы появился всадник. Бесшумной тенью пронесся он к Михайловке и в мгновенье ока скрылся за Михайловским лесом. «Свят, свят», - бросив веревки, перекрестился Прокоп, он мог поклясться, что хотя всадник направлял и гнал коня в их село, летел он напрямки, без дороги, может даже не касаясь земли, в сторону Михайловки. Задом наперед.
Не дождавшись Прокопа, ударил колокол в Михайловке. Прокоп понял, что нахлобучки от батюшки не миновать. Привычные руки сами нашли веревки. И…
Гром среди ясного! Небо рухнуло! Благовест. Ударил Главный. Вступили оба средних – лес зашумел, дубы зарокотали, березы зашелестели и малые добавились – птички защелкали, защебетали. Благолепие…
Гремели колокола, звенели, плакали, звали к заутрене, к исповеди…
***
- Грешна, Батюшка, грешна… и дитятку в грехе зачала… По осени свадьбу должны были справить, да забрили Егорушку моего в рекруты. Ой, Батюшка, грешна… Его провожать, а я уже на сносях… Стыд-то, какой! Бабы смеются, да и девки тож. А я в крике зашлась. Егорушка слегка-то и оттолкнул: «Что ты, мол, меня загодя хоронишь?», а я с ног… Боль страшная во всем теле. Может и промелькнуло в горячах: «За что? Тебя б так!» Грешна, Батюшка! И родила недоношенного. Еле выходила. А сегодня с полатей, как подкинуло. Гляжу сыночка мой, Ванечка, кровиночка моя, в окно носиком уперся и будто видение какое ему. А за окном, Господи-Боже, Егорушка мой за окном в одной гимнастерочке, бледный, как снег, аж холодом в избе повеяло. Схватила я Ванечку и на полати. А сама тулуп в охапку и на улицу. Никого. Только медалька вот под окном на снеге лежит. А на медальке-то кровушка. Убили! Убили германцы моего Егорушку.
***
- Унтер-офицер Георгий Иванов! Сегодня ты пал смертью храбрых. Ты был хорошим солдатом. Ты был отцом. Но ты так и не увидел сына. Я обещал тебе отпуск. Я держу свое слово. Унтер-офицер Георгий Иванов! Встать! Ты больше всех на свете любил своего сына. И жизнь готов был положить, только бы его увидеть. Жизнь ты положил. Унтер-офицер Иванов! Встать! Вот мой крест. Ты его заслужил. Приколи, чтобы рана не испугала ребенка. Вот мой конь. Сегодня полнолуние. Пока оно длится, ты свободен. 26 ноября - День твоего ангела, унтер-офицер Иванов. Мой день.
 
Примечания:
«Ударить во вся тяжкая» - ударить в большие колокола (набат).
Для защиты слуха звонари частенько пользовались ягодами рябины.
Речь идет о полнолунии 26 ноября/ 9 декабря 1916 года.

АВТОР 28

17.Возвращение кролика Пети - отрывок
Татьяна Разумова
ВОЗВРАЩЕНИЕ КРОЛИКА ПЕТИ (2)

Продолжение истории под катом. Там только письма М.К.
 Всё, что было сказано по делу в моих ответах, у неё коротко повторяется. А выкладывать полностью нашу переписку того лета – не стоит.

_____________________________________________
14 июля. 13:22 Маша Коробова Докладная

 Привет, Света!
 Рассказываю, что у нас приключилось.

Утро тринадцатого, был вторник. Гришка у калитки вертелся, я на рыбалку собиралась. Как раз дождик накануне прошёл, черви наверх пробираются. А прибежал Игорь Фёдорович: «Маша! Машенька! Помогите! Люда умирает!»
 Иду к ним.
 Людмила Фёдоровна не умирает. Людмила Фёдоровна моя свесилась с кресла и пребывает в глубоком обмороке. А вокруг приятельницы-старушки столпились - загораживают от притока свежего воздуха. Его и так-то в комнате немного, потому что окна закрыты, а ещё там парафиновые свечи нажгли.
Гена убежал скорую вызывать.

Разогнала старушек отворять окна. На что они мне робко пытались возражать, будто бы душа у Люды – эфирная и через стекло наружу выберется беспрепятственно.
 Нашли время, когда о душе побеспокоиться! Ты мне тут пеняла, что я не сразу выскочила Гришку с Касьяном от бабы Аси отпугнуть, мол, сидела, строчила тебе письмо да любовалась себе из окна, как старушка через лужу прыгает. А я, может быть, специально сразу не вышла. Потому что на таких мракобесов и полагается лаять – громко, долго и звонко!
 Нахлестала Людмилу Фёдоровну по щекам и пощипала за уши. Уложила, чтобы ноги были повыше. Кровь прилила к голове. К тому моменту, как скорая до нас доехала, пациентка у меня уже сладкий чай прихлёбывала. Только закутанная в три одеяла и всё равно дрожала.

Теперь о том, почему я думаю, что у нас готовится убийство.

Связь в Малиниках не берёт. Мне говорили, надо на дорогу выйти, пройти по ней и на холм подняться.
 Пока Гена туда добежал, пока скорая ехала, мерила я Людмиле Фёдоровне давление.
 Вскоре после того, как она очнулась – 80 на 40
 Через час – 80 на 40
 Не приходит в норму.
 И тут вижу я на полу пустую упаковку из под нитроглицерина.
 Нам на фармакологии объясняли, что этот препарат расширяет все сосуды в теле. Дали его человеку, который и так сознание теряет, да ещё в комнате, где душно, потому что свечей перед этим нажгли! Не застал бы меня Игорь Фёдорович – сто процентов - убили бы старушку.

Опрос показал, что нитроглицерин заставила выпить Людмилу Фёдоровну её сестра – Маргарита Фёдоровна. Десять таблеток! А поскольку после их употребления бабушка была ещё жива (по словам Маргариты Фёдоровны: «ещё не оклемалась»), набрызгала ей в рот нитроглицериновым спреем. А чё? Мотив для следствия убедительный – увидела, что сестре стало плохо, решила оказать ей до прибытия врача «первую помощь». А зачем, спрашивается, нитроглицериновый спрей в доме, где нет сердечников?

Вот, дословно:
 «А ваша сестра сердечница?» - спрашиваю.
 «Раньше не была сердечницей, но дак, от таких новостей каждый сердечником сделается», - а сама глаза в сторону отводит.
 И моё предложение на правах начинающего патологоанатома рассказать ей, как выглядят сосуды, расширенные нитроглицерином, ничуть не смутило. Зато другим старушкам совестно стало. Шарахнулись от меня. Баба Ася так сразу призналась, что это она принесла из аптечки спрей, когда таблетки закончились, потому что за ним бегом Маргарита Фёдоровна послала.

Приехала скорая.
 Померила давление. 90 на 50
 Я осталась сидеть, как бы моя Людмила Фёдоровна опять не отключилась.
 Мне тем проще было остаться её караулить, что и врач со скорой меня порекомендовала: «А чем это, бабушка, патологоанатом вам плохой врач?»

Поднимается давление.
 Руки у Людмилы потеплели, щёки порозовели немного.
 Отогрелась под тремя одеялами.
 Я-то не решалась расспрашивать, из-за каких новостей с ней обморок случился, но она о них заговорила сама.
 И, прикинь, «новости» эти не возникли в её жизни сами по себе.

Ненавижу!

Извини, Михалыч к нам завернул, щас до калитки... Не, остановился с кем-то поздороваться. Это у него надолго. О! Там и Гришка в беседу вступил.
 Я Михалычу обещала прикинуть, сколько нужно нитроглицерина, чтобы убить бабулечку.

Так ведь и не прикинула. Я же не криминалист! Только фельдшер. На педиатра третий год учусь и то едва не вылетела, пока с дочкой на больничных просидела.

 Дозу-то они хорошо превысили.
 Ладно ещё, не уложили все десять таблеток под язык, а от проглоченного нитроглицерина толку немного.
 С другой стороны, на сердце Людмила не жаловалась, и её сестра это знает. Нитроглицерин всё-таки – не яд, а лекарство. Здоровую бабулечку им так просто не убьёшь. Какие там возрастные изменения? Как слизистая кишечника меняется? Если уже плохо всасывает вещества, то оно тоже должно было Людмилу спасти. И об этом Маргарита могла не подумать.

До связи!

P.s. Касьян опять поймал мышь. Откусил голову и положил тельце без головы посреди кухни. Неловко, что не успеваю ему рыбки наловить. Надо поощрять, старается животное.

* * *

14 июля. 16: 04 Маша Коробова Re[2]: Докладная


 Света, нитроглицерином, действительно, можно убить.
 В Москве на скорой был случай. Студентке стало плохо в метро. Лето, толкотня, душно. А «добрые бабушки» оказали ей «первую помощь».
 Вместо того, чтобы дать доступ свежего воздуха, да хотя бы даже окно в вагоне разбить, окружили поплотнее и поделились тем, что в сумочках было. А что у них в сумочках? Валидол и нитроглицерин. Когда до пострадавшей добрались, девочку, что не лили там в неё для поднятия давления, уже не смогли спасти.

Ты пишешь мне, будто бы я приписываю Маргарите специфические медицинские познания. Нет, Света, эта информация общедоступна – не веришь, попробуй хотя бы инструкцию на вкладыше к препарату внимательно почитать. И Маргарита достаточно образована, чтобы в ней разобраться. Высшее. В школе преподаёт. Только ей образование уже не поможет.







ВОЗВРАЩЕНИЕ КРОЛИКА ПЕТИ (3)

Продолжение под катом.
 Отвечаю на комментарии. Молодцы! Догадались правильно. Я не меняла кличку кота. Моего мохнатого, наглого и чёрного, действительно, зовут Касьяном.

___________________________________________

* * *

14 июля 17:05 Маша Коробова Re: Гена


 Спасибо за информацию!
 Передала Михалычу. Проверил.
 У Гены на самом деле кредит на тойоту, а из КБ этот трутень уволился. Говорит, у начальства там аура неподходящая и по причине ауры, его «душа получала не тот опыт, за которым пришла на Землю».
 И ты права, после Людмилы вместе с Маргаритой он наследует квартиру, как сын её умершего мужа.
 Связь во дворе у соседей, действительно, ловит, если забраться на яблоню. Слазила под предлогом, что мне срочно нужно дочке в лагерь позвонить, пока у них тихий час. Три полоски! Ты бы меня видела. Забралась выше твоего кота. Мне нужно руку освободить, которой за ствол держусь, чтобы на кнопки нажимать, а Касьян орёт. Хочет ко мне забраться, а не смахну ли я его с дерева – не уверен.

Гена утверждает, что бегал ловить связь на холм (Пацаны видели, он действительно бежал – аж задыхался), потому что его послала туда Маргарита Фёдоровна, а он её послушался.
 Такой послушный мальчик сорока годиков! И аура Маргариты для него в самый раз!
 Михалыч думает, что у Гены не было злого умысла и всё произошло так, как он рассказывает. Во-первых, Маргарита Фёдоровна – властная женщина. Во-вторых, такие, как Гена, в экстремальной ситуации только рады, когда ими кто-то командует. Что ему в КБ не сиделось? Гоняли мало? Он мне тут рассказывал, как в рабочее время унитаз в 3D рисовал – посмотреть, как туалет будет выглядеть после ремонта. А ведь и на ремонт деньги нужны...

Теперь про «новости»

Когда Маргарита Фёдоровна сказала, что Людмиле из-за новостей плохо стало, я подумала, может, какое письмо получили. Тут если знать, что случилось заранее, можно и «подготовить» адресата, можно и рядом постоять, когда будет переживать. Посодействовать переживанию.
 Но у них, вот, дословно: «Вася вернулся»; «Вася это который - Петечка»; «Петечка, который покинул нас и вернулся»

18.Две пифиии - отрывок
Татьяна Разумова
   На обед вчера жрец ел вместе с друзьями копченых угрей с Копаидского озера. Их принесли в благодарность Аполлону рыбаки за удачное предсказание погоды. Выливая в пламя вино беспечальному и вечноюному богу, Пелорид рассмеялся тому, как ничтожно краток миг его торжества - обед с жирной рыбкой, поделенной с любимым Аполлоном. А в будни правит память, и память корит его за ненаблюдательность, за легкомысленное доверие к жившей при храме девушке.
   Уже окрестные селянки, боясь оскверниться, перестали носить в храм корзинки лакомств. Жрец никого не слушал - сколь явно, даже в новом просторном ионийском хитоне, выпирает у пифии живот.
   Нет, грозился проклясть злобных сплетниц.
   
  - Это все зима, хозяин, - утешает его теперь фракиец Марсий, - Ох, эта зима.
   И Пелорид со своим рабом соглашается - что зимой разглядишь? Аполлон и тот покидает Элладу и гостит толи в Ликии - волчьем крае, толи на краю света пирует с гиперборейцами.
   Хорошо, что зимой он проклясть никого не успел. Вернулась весна. Наступил день, когда видимое женщинам, стало очевидно и ему, толкователю знамений и пророчеств.
   Храм и подземное прорицалище трижды вымыли, добавив в воду настой из листьев лавра.
   Для совершения священной уборки верховный жрец призвал девочек из благочестивых семей возрастом до десяти лет.
   Отмывать храм и пещеру они пришли в теплых пестровышитых плащах, а под ними - в коротких шафрановых хитончиках, подпоясанных пурпурными и белыми лентами. Уходили из храма его юные помощницы - Пелорид до сих пор обходил стороной те колодцы и источники в Фивах, где, завидев его, склонялись похихикать друг к дружке городские сплетницы - в невнятных серо-зеленых лохмотьях.
   Помочь воду принести, статуи тяжелые передвинуть к ним был отправлен фракиец Марсий. Из пещеры под лавровой рощей он вернулся с подбитым глазом.
  - Кто?
   Пелорид никогда прежде не видел обиженного Марсия, а поэтому даже растерялся, как надлежит расспрашивать раба: по-отечески строго или по-хозяйски возмущенно?
   Вроде бы дети, а особенно девочки, его фракийца любили. Да хотя бы за то, что будучи посланным в город по нуждам храма, Марсий делал им качели и лечил кукол.
   А теперь...
  - Это все скверна, хозяин, - обреченно сокрушается фракиец, - Ох, какая там была скверна.
  - Да? - растерянно переспрашивает Пелорид.
   Только испив килик горячего вина с медом, наведенного руками жреца, да поворочавшись всласть на хозяйском ложе, Марсий разговорился. Поведал, что скверна ушла из прорицалища только после третьего омовения.
   Так, после первого омовения пещера, украшенная белым паросским мрамором, сделалась равномерно серой, с разводами, напоминающими таковые на сколе яшмы. А на то, как потом она превратилась в зеленую, Марсий даже и не подглядывал, потому как передвинул в один угол статуи Аполлона, Музы Полигимнии и пророка Тиресия, спрятался за ними и играл на кифаре, пока девочки поливали друг-друга водой и кидались сандалиями. Надеялся у малолеток на божественное рука не поднимется. Но скверна, по всему видать, сурово засела в пещере, потому как одна сандалия ему в лицо прилетела. И хорошо, что ему в лицо! А если бы девочки поставили синяк Аполлону - небожителю или пророку Тиресию в глубинах Аида? И хорошо, что он спрятался! Не знает, как скверна из прорицалища уходила. Ох, прав был хозяин, что позвал девочек. Видно, смотреть на гонимую из прорицалища скверну дозволено было лишь их невинным глазам.
   Следующий килик вина Пелорид вылил на домашний алтарь, посвящая напиток оберегающей детство Артемиде. Прорицалище все же было отмыто!
   
   На следующий день треножник заменили. Обкурили все святилище серой и тем же лавром - любимцем. Зарезали в качестве очистительной жертвы свинью. Вымазали лица всем живущим при храме, даже его бывшей пифии, кровью жертвы. Тушу, принявшую на себя скверну (Ох, какую скверну!), поручили фракийцу увезти подальше и там закопать.
   Позже, Пелорид был доволен уже тем, что у него - жреца вечно юного бога - голова не поседела в тридцать лет, пока он силился истолковать как знамение - бесследное исчезновение Марсия со свиньей, а также, телеги и мула.
   Пелорид поверить не смел, как вся природа скорбит солидарно с ним, что нарушила Агапфо обычай прорицалища. Что и дриады, и нимфы плачут о его горе, стонут, что потеряли они с Аполлоном юную пифию за ее предательство. Видно и подземным богам не обойтись теперь без его раба.
   Нет! Лучше бы фракийца, и правда, прибрали подземные боги! Ночью, спустя два дня, Марсий разбудил жреца - впервые вырыдавшегося и забывшегося тревожным сном, - пьяненький и довольный. Усевшись на пол и растопырив гигантские пальцы грязных ног, негодяй хвастал, как незаметно, - ох, как незаметно! - закопал свинью в винном погребе у бывшего хозяина.
   Хорошо, хоть телегу с мулом в прорицалище вернул.
   Пелорид отобрал у новообретенного раба ворованное вино - и милости Аполлона ждать не надо, чтобы предсказать - все, собака, не отдал. Первый раз в жизни жрец напился неразбавленным, один. Пил, пока ужас, омерзение, отчаянье, гнев не сменились тяжелым забытьем.
   Но, поскольку напился жрец в одиночестве, утром не у кого было спросить, правда ли он - или все-таки приснилось? - ползал по комнате на четвереньках и искал тогу.
   Ни под кроватью, ни в сундуках, вынутые вещи из которых валялись теперь по всей комнате, ни даже в ночном горшке тога лежать не могла. Тоги носят варвары, живущие далеко на западе, в Авсонии. Пифий у них нет. А вот своих весталок, утративших чистоту, они зарывают в землю живьем.
   Беотийцы - греки, они - не варвары. Агапфо всего лишь вернули отцу. И он - справедливые-то времена прошли - не продал ее в рабство, не заколол мечом в наказание за позор, не умертвил голодом, а отправил в деревню. Шерсть чесать. Жизнь у варваров проще: закопали весталку и забыли. Взяли себе из хорошей семьи еще моложе и красивее. А отец у Агапфо - не варвар, он пошел в суд к архонту. Дескать, отдал в святилище девочку девственную, а теперь требует возместить убыток. Убыток он оценил по размеру суммы, на которую нужно будет увеличить приданное, дабы избавить семью от дочери.
   Архонт сказал, что подумает и решит тяжбу через месяц.
   Неделя прошла.
   Пелорид надеялся выиграть дело. Или хотя бы остановиться на сумме, за которую какой-нибудь дряхлый хромоногий раб смог бы выкупиться на свободу при условии, что женится на бывшей пифии.

АВТОР 15


19.Фантомный путь в Париж
Юлия Ванадис
        «…И очисти ее от телесной скверны
        и различных находящих на нее внутренних страданий,
        и избавь ее по многой Твоей милости в удрученном ее теле,…»
       Требник. Перевод Иеромонаха Амвросия

       – А ведь он душил меня, душил… – чей-то тихий голос, захлебываясь и цепляя слово за слово, вдруг перекрыл вязкий привокзальный гул и резанул слух.

       Кирилл оторвался от Интернет-новостей и, пытаясь сходу определить автора странной фразы, осторожно обвел взглядом ближайшие скамейки зала ожидания.  Люди как люди, сидят, ждут поезда, заняты кто чем… В густом вокзальном воздухе голоса смешивались с влагой моросящего за окнами дождя и склеивались в неразборчивое нечто, но все говорили о другом.
       «Видать послышалось?» – он сел поудобнее, перелистнул страничку, перейдя от политических «игр» к экспертному анализу чьих-то инвестиционных рисков.
      
       – Взаправду душил, – глухой женский голос вновь возник из ниоткуда, Кирилл вздрогнул и резко поднял глаза.

       Оказалось, женщина сидит чуть по диагонали напротив. Простое лицо без намека на косметику, волосы в «хвост», обыденно-грузное тело вне возраста – взгляду не за что зацепиться. Таких сотни, тысячи… немудрено, что Кирилл ее даже не заметил.
       По-школьному уложив руки на колени, она пристально глядела куда-то перед собой, в глазах стынь и темная поволока отчужденности: 

       – Я поперву думала – шутит, даже не испугалась, а он…, – осеклась резко, словно ножницами по бумаге «фыр»: только-только был цельным лист, и враз разлетелся полосками.   

       Кирилл посмотрел на сидящих рядом – слышит ли кто?

       – … а он схватил меня за горло, – женские пальцы красноречиво обвились вокруг шеи, – и душит, душит… Я даже закричать не могла!

      Мужчина неподалеку как-то смешно по-лошадиному косонул глазом на странную тетку и прикрылся газетой. Бабка в ярком платке засопела и отвернулась. Женщина с девочкой на руках подпихнула дорожную сумку глубже под сиденье…Выходит, слышат.
       Еще бы – зал ожидания был полон людей. Лишь изредка в ярком суматошном ковре лиц и тел восковыми проплешинами светились пустые сидения потертых вокзальных кресел. Скольких уезжающих-проезжающих держали они в своих фанерно-дерматиновых  объятьях? И ведь каждый со своей бедой или радостью…
       В тесном зале гомонящий людской муравейник жил своей суетливой жизнью: шуршал, копошился и был напрочь равнодушен к чьим-то невнятным причитаниям. Кирилл начал разглядывать колончатые, крашеные розовым стены – ничего интересного. Потом выше-выше, где гордо и величественно парили пыльные барельефы колхозников и сталеваров, окруженные виньетками лепных серпов, молотов и звезд. Чего только они не насмотрелись за последние десятилетия…
       Вздохнув, Кирилл украдкой взглянул на притихшую женщину: «Наверное, сумасшедшая». Та уже сосредоточенно копошилась в своей сумке, из которой зачем-то торчал понурый сиреневый букет хризантем. Вдруг замерла и зашлась скороговоркой:      

      – Я как вышла из того подвала, вздохнула воздуху свежего, только тогда поняла, какая краса вокруг… Стою и любуюсь, даже сил нет с места двинуться – она улыбнулась задумчиво. – И воздух такой… настоящий.

      Не в силах оторвать взгляд, Кирилл рассматривал лицо говорившей. Кого-то она ему напоминала? Соседку! Точно. Этажом выше его жила вечно спешащая Любка, то и дело беззлобно, но с матерком, оравшая на своих неуемных детей. Тот же «конский хвост», полное отсутствие фигуры и блеска в глазах. Не женщина – недоразумение одно. Хотя в представлении Кирилла Любка и женщиной-то не была, так… нескладное существо женского пола, не более. Без утонченной трогательности,  выразительных мыслей, ярких стремлений, душевных порывов –  без жизни.
       Вот и эта «дубль-Любка» такая же – существо... Почему же с глухим стуком оседают ее слова где-то  в груди? Словно это он – молодой, успешный и полный жизни – сжимал ей горло в каком-то гадком подвале. Почему ему неловко и даже чуть стыдно от ее бессвязных фраз?

       «Чушь какая!», – злясь на себя, Кирилл вновь попытался окунуться в Интернет-мир, но женщина молчать никак не хотела. 

       – Ведь меня никогда никто не душил! Только этот… Он еще мне десятку дал, когда уходила. Десятку! – она засмеялась таким легким, почти детским смехом, что у Кирилла екнуло внутри и тут же гадко заломило в затылке. – Обещал путевку в Париж, а дал десятку. Я так хотела поехать… хоть раз… А он десятку!

        «Где ты и где Париж, дура!» – Кирилл разозлился. – «Надо быть совсем без мозгов, чтоб поверить. Таких дальше соседней деревни не возят».

       Алёнка тоже хотела в Париж, бредила непроизносимыми названиями площадей и кафе. А он обещал, что непременно свозит ее туда на Рождество. Чтобы уличные катки, фонарики, елочная мишура, сакраментальный вертеп, веселый Пэр Ноэль и прочий сказочный рай. Но… не сложилось. Ни на Рождество, ни потом. А там и сама Алёнка исчезла из его жизни, прихватив с собой болезненные остатки уходящей любви. Возможно, она просто нашла другого проводника в парижский рай, оставив Кириллу жизнь без запахов настоящих духов и только что испеченных круассанов.

      «Может, стоило поехать?», – в затылке заныло еще сильней.  Он вспомнил, как было пусто и тошно после Алёнкиного ухода. Тогда вдруг оказалось, что время, которого вечно не хватало, растянулось скользкой пустой колеей, из которой никак не вылезти и не свернуть. Жизнь по инерции… Для чего, зачем? Но все проходит, сейчас Кирилл это знал. Теперь он усвоил цену сладкого яда горячих женских объятий, нежных клятв и искренних слез – им просто нужен кусок твоей жизни, сегодня и сейчас, для себя, любимой. А вся эта паутина феромонов – лишь расчетливый, холодный механизм достижения цели. Их цели…
       «Забей! Не все ж такие?», – он посмотрел на  «дубль-Любку», – «Вот где нет никаких феромонов, коварства и цинизма, но… даже у нее свой расчет. Париж, понимаешь ли. Черт!»

       Настроение портилось все сильней. Эта невзрачная тетка, покорно сносящая пощечины жизни, выводила Кирилла из себя. Что-то закипало и больно саднило у него внутри от ее несвязного бормотания. Брезгливость, злость или жалость? Не разобрать.

       – Я потом в церковь пошла. Свечку поставила архангелу… за избавление, – она меланхолично перекрестилась и поправила выпадающий из сумки цветок. – Хотела к батюшке, так нищие не пропустили. Одна еще костылем по ноге треснула…

      «Что-то тебе, баба, не прет совсем», – Кирилл даже повеселел. Церковь он не любил, а нищих и попрошаек относил к человеческому мусору и никогда не подавал. Из принципа.

       – Теперь вот билет купила, – в попытке заинтересовать окружающих, женщина взмахнула вытащенной из кармана бумажкой. Никто даже не взглянул. Здесь у каждого был свой собственный билет. Она вздохнула и продолжила чуть тише, словно подводя итог: – К матери еду, кролей резать…
 
       Кирилл всегда был слишком далек от деревни, но тут же представил себе дородных ушастых зверей, которые сидят и меланхолично жуют морковь, обреченно ожидая резки. Неповоротливые и грузные, они лишь смутно напоминают чудных кроликов из зоомагазина, и глаза у них непременно красные, то ли от страха, то ли от обилия каротина… На то ведь они и кроли! Это как с женщинами – одни белые, игрушечно-пушистые, созданные для радости и забавы, а другие жуют себе морковь и безысходно ждут.

       Объявили посадку.

       Часть толпы оживилась и нервно потянулась к выходу. Кирилл последний раз взглянул на копошащуюся у себя в сумке «Любку», вынул из кармана купюру покрупнее, подошел и, не глядя, сунул ее в черное сумочное пузо.
       Женщина всполошилась, что-то недоуменно забормотала в спину уходящему. Но он уже спешил на платформу. Туда, где под осенней моросящей дымкой глухо скрежетал сцеплениями поезд, движущийся в обратном от Парижа направлении.

20.Черно-белая радуга
Юлия Ванадис

Человеческая душа живет не только в теле, но и рядом…

     У него было странное имя Темирхан и пронизывающий взгляд дикого зверя. Никто уже и не вспомнит, как именно он появился в наших краях. Видимо один из горячих южных ветров принес однажды на своих крыльях этого жгуче-кавказского парня, да так и позабыл за ним вернуться.

       Его трудно было не заметить. В него нельзя было не влюбиться.

       Вот так, сразу… до зубного скрежета, до дыхания не в такт сердцу. Потому что… воздух, синь и пронзительно-холодная зелень среди голых скал, и белая пена рек, и простор, от которого стынет кровь – все это сплелось тугим узлом в черных глазах и гордой осанке. Местные девушки вздыхали и опускали при встрече взгляд, а он словно бы не замечал – он строил дом. Ни на что не похожий, будто диковинное суверенное государство в нашем стандартном коллективизме. А когда крыша была настелена, Темирхан, прозванный по-нашему Тимуром, подошел к скромной голубоглазой Насте и без всяких вступлений выпалил: «Выходи за меня, не пожалеешь».
      Пожалела ли Настя о своем «да», так никто и не узнал, но едва успела она перебраться  в чудной дом и родить сына, как началась война. Та самая – Великая и Отечественная. Тимур отправился на фронт, оставив жену растить ребенка и выживать в глухом голодном тылу. Выжила. Встретила сначала победу, а потом и мужа, едва узнав его в незнакомом мужчине с изуродованной рукой и вещмешком за спиной. Только взгляд с холодным блеском горных ручьев и горячим ветром далеких непокорных вершин Дагестана выдавал в незнакомце прежнего Темирхана.

       Зажили трудно – как все. Тимур привез с фронта навык сапожника и трофейную «Лейку», с которой не расставался. Всю неделю он латал чужие ботинки, а по выходным ходил к Дому Культуры и снимал  усталые, но счастливые послевоенные лица. И не было для него занятия лучше, чем колдовать над реактивами и проявителями, сушить пленки и всматриваться в еще влажные снимки. Настя не понимала, что интересного в чужих фотографиях, но против увлечения мужа не возражала. Она вообще никогда не возражала.

       А Тимур продолжал смотреть на мир сквозь объектив.  И кто знает, что он хотел там увидеть…

       Настя вела дом, растила сына и маленькую дочь. Это был её мир, её семья, разбитая на две неравные части, одна из которых звалась Темирхан, другая – она и дети. И было между этими двумя частями, такими близкими, но несоединимыми, глухое холодное «пусто», словно кордон, через который никак не перешагнуть. Попробовать можно, но не дальше нейтральной полосы.

       Как-то муж сказал Насте, что его имя переводится как «железный человек». Зачем переводить – она и так это знала. Ни улыбки, ни ласки, но твердая надежная спина. Впрочем, металлу и положено быть таким. А Настя… что ж, она с детства приучена к холоду.

       Иногда вечерами Тимур аккуратно раскладывал на столе снимки, рассматривал неспеша и молчал.  Настя заглядывала через широкое мужнино плечо, смотрела на черно-белые мгновения чьей-то жизни и говорила: «Красиво». Он, не оборачиваясь, отвечал тихо и коротко: «Вот бы радугу снять. Цветную». И что-то заходилось в Настиной душе от этого голоса, от неприкрытой тоски сильного и жесткого человека, который сидел здесь за столом, словно запертый в клетке зверь. Но… не ступить дальше нейтральной полосы… Никак не ступить.

       Болезнь подкралась неслышно.

       Поначалу никто ничего не заметил: кашель, как кашель. Но Тимур худел и часто за работой давал отдохнуть покалеченной руке. Лишь когда появилась кровь, местный фельдшер сказал – туберкулез. Настя, сжав зубы, глотала слезы. Тимур молчал два дня, а на третий собрал кое-какие вещи и вышел во двор. Она боялась спросить лишнее, лишь прошептала: «Вернешься?» Он оглянулся, посмотрел, прожигая: «Постараюсь». С тех пор никто в наших краях о Темирхане не слышал.

        Дети выросли. Уже и внуки радостным визгом разгоняли во дворе тишину, а Настя продолжала ждать. Иногда доставала из комода старую потертую «Лейку» и тихо вздыхала. Она не хотела думать о том, что Тимур, словно зверь, пошел умирать вдали от дома. Она верила, что он вернулся в свой далекий южный край, под жаркое золотисто-охровое солнце в холодном окружении заснеженных гор, к журчанью горных рек и щебету диковинных птиц. Что где-то там, далеко, её Темирхан наконец-то радостно смеется, сажает себе на колени любимую женщину, звонко целует ее в затылок и над ними ярким откликом счастья полыхает семицветная радуга.

       Там прозрачный воздух наполнен запахом трав, а горизонт так далеко, что не разглядеть. И нет никакой возможности втиснуть весь этот простор в тесный зрачок объектива. Там вдруг понимаешь, что мир – не декорация. Он не вращается вокруг тебя, а усмехается в своей мощи и немного снисходительно смотрит свысока. 

АВТОР 37

21.Из книги - Бунт
Даниил Альтерман

Летом у него появились небольшие деньги, что позволило попасть в Европу. Самым удивительным оказался первый день. В аэропорту Милана шёл мелкий дождь, воздух был насыщен запахом зелени, небо было необычно высоким, а облака напоминали виденные им когда-то в детстве в Питере.
Гостиница, в которой он остановился, находилась  в лесистой местности.
Он зашел в лес в сумерки, застыл у ручья, и долго прислушивался к его журчанию и шороху листьев.
Он любил музыку. Самостоятельно изучил нотное письмо.  Мечтал - когда-нибудь заняться музыкой серьёзно и написать произведение, которое заставило бы людей невольно смеяться и плакать. Он считал, что музыка – это, в высшей степени, философское искусство. Кроме того, весь его ум был настроен по отношению к реальности философски. Однако это не означало обладания ироничной уравновешенностью, напортив – это было хождением по лезвию ножа. Он был постоянно сомневающимся,
и воспринимал жизнь, как колоссальный обман или подтасовку.
Ему казалось, - что того, что он видит и должен принимать на веру, - просто не может быть. Он чувствовал какую-то логическую неувязку во времени. Был убеждён, что всё лежащее на поверхности и, за счёт этого, явное – есть только божественный трюк, скрывающий подспудный смысл. Как будто он смотрел на нотный лист, покрытый калькой, и различал за ней смутные очертания нот.
Таким образом, он был неверующим, хотя выводы, делаемые им из своего неверия, как раз и были основой и опорой его Веры.
Просыпаясь утром и задавая себе один и тот же бесконечный вопрос, он начинал испуганно ощупывать своё тело, как будто, не веря, что может присутствовать и существовать в мире.
Он не мог понять, где это всё происходит; что такое миг? Он не мог зафиксировать его начало и завершение, и с ужасом заключал, что вся его жизнь осуществлена посредством какой-то мимолётной абстракции. Иногда, ему казалось, что он скрипач, который играет мелодию, заглядывая вскользь на знакомую нотную строку, и внезапно ему приходит в голову, что не будь этой строки (этой записи), то и сама музыка никогда бы не возникла.
Он любил море и морской закат. Любил смотреть, как под погибающим солнечным диском бесконечная водная гладь становилась дышащим испарениями полотном, усеянным бессчетным количеством металлических бликов.
Он испытывал печаль, глядя на волны. Море
как будто вздыхало, медленно находя на берег. Он вдыхал солёный запах и хотел удержать закат, потому что в нём было что-то трагическое и нежное. Он любил и саму печаль. По сравнению с грустью, которая могла настигнуть его в любое время и в любом месте, - печаль была чувством более ясным и совершенным. Она была более одухотворенна. Грусть же всегда была мимолётной, жалобной и коварной, потому, что заставляла страдать.
Когда он шёл по берегу, наитие заставляло его думать, что он очутился в своём детстве, случайно соскользнул назад
в прошлое, или попал в одно из своих воспоминаний.
Он чувствовал, что тут есть «что-то ещё» - кроме мятых газет,
навязчивых рекламных надписей, сигналящих машин и душных контор. Он знал, что это «что-то» иногда проникало
и наполняло абсолютно всё.
Он спрашивал себя - как долго может продолжаться эта игра в прятки. Он смотрел на настенные часы и видел, как кто-то бесплотный выглядывает из-за них и улыбается.
Он чувствовал «присутствие», но оно никогда не становилось тотальным внутри него самого. Что-то всегда мешало фиксировать это состояние. Он шёл по влажному песку, смотрел на комично дёргающиеся фигурки купальщиков, и, если кто-то обращался к нему в такой момент, то он отвечал:
« В студии идёт запись... Тише ».
Он был человеком, которого невозможно унизить.
Потому что, когда человек начинает верить в Бога, то он начинает верить в себя, и в этом, наверно, - суть всякой веры.
Эти слова пришли из небытия – куда они отправятся потом?
Помедлив на излучинах души, поцарапав висок какофоничностью грубой метафоры, уйдут не омрачив, не вдохновив, - как луч уходит навсегда в пустоту пространства, рассеивается и, где-то в глубине космоса, вдруг вспоминает, что когда-то - был ребёнком, потом мужчиной,
но до воспоминания смерти дело не доходит потому, что её не было – был только незаметный переход границы, грани – и он забыл жизнь так же легко, как и то, что очутился и помчался в беззвёздности.
Речь – бессмертный, но предательский дар – потому что в слова мы вносим свою волю, таким образом, искусственность – натянутость миров, которые мы создаём, пытаясь подменить своими мировоззрениями гармонию – оборачивается против нас же, самих. Гармония же существует сама по себе, и попытка закрепостить её стенами слов – несёт в себе следующую после этого неприятность скованности языковой маски.
Но звёзды всё-таки зажжены, и, чтобы их увидеть, нужно только
слегка изменить направление взгляда. Зачем они там – наверху – так долго...?
Вдохновение можно ощутить на рассвете, на закате – как прилив силы, или ночью, когда пьяная звёздная тоска бьёт
в глаза. Красота бывает подчас в тоске. Но зачем они там
так долго...? Ты можешь просто привыкнуть, не обращать на них внимания, а можешь превратить ночной выход в пустыню
в мистическое действо очищения.
В пустыне нет слов - только ветер, ветер.
Молчаливая гармония холода. Гармония есть в пустыне,
в лесу, в горах: везде, где дышит природа – прохладностью истины. Гармония есть во всём – она отсутствует только в
последней Агонии. Но жизнь наша становится АГОНИЧНОЙ.
Что-то нервное в желании наладить жизнь, нервный рывок к достижению покоя.
Я посмотрел на часы – бездушный сфинкс, взирающий на нас со всех стен. Время ограниченно. А я не смогу сказать всего.
И, если я пишу к тебе – значит, я верю в тебя, значит, ты можешь сверхчеловечески видеть сквозь оболочки слов всё то, чего они не досказывают. И писать я могу – только в этом редком состоянии, когда я в мире. И я зову его «СОСТОЯНИЕМ».
Определения приходят неожиданно сами – и только потом ты видишь их двусмысленность...
Жизнь отравлена ложью. Но счастье птицы - в её парении.
Здесь у нас есть гнёзда – чтобы возвращаться в них всё реже и реже – в перерывах между кружениями.
Я живу в словах, но мечтаю больше о музыке.
Когда я был ребёнком – детство... Всё тогда было
другим. И запахи были другие, и солнечный свет был удивительно ярче и желаннее. И улыбался я тогда по-другому.
И тоску я встречал, как терпкий напиток, вкус которого я должен был разгадать и понять.
Теперь - жизнь – как серый шрам на руке убийцы.
А музыка Моцарта кажется мне ребяческой выдумкой, которая столь же прекрасна, сколь и безнадёжно хрупка.
У меня было Моцартовское детство, и душа моя радовалась и смеялась, как трепещущая в пальцах флейта, - легко и самозабвенно.
Но назад я смотрю холодными волчьими глазами, - глазами бестии, которая помнит неясное, смутное тепло.
И теперь моя музыка – это музыка абсурда – музыка убийцы, швыряющего камень в лоб льва!
Музыка Баха, грозная, как Дух, и доказывающая паникующему разуму, что – внутри величайшего абсурда – величайший смысл. Мощной рукой Бах хватает дьявола за горло,
и из его испуганных глаз текут жалобные Моцартовские слёзы.
Бах – это победа сознания над чёрным космосом, - аллилуйя души вечному абсурду творения.
И если речь зашла о Боге – то Бог узнаётся на костре, когда под языком пламени кожа начинает чернеть, пузыриться и издавать зловоние.
И вот тогда, выгибаясь от боли и теряя сознание, ты замечаешь,
как в толпе начинают плакать дети.
Он верил в Любовь, пока она не обошла его стороной, и пока он не осознал, что способность восхищаться красотой женщины
заложена в избытке в мужчину природой. Когда-то он страстно верил, что Любовь может быть только одна, и что в ней обязательно должно быть от судьбы. Он думал, очень долго, что рождён в мир для одной единственной встречи. Пока не узнал, что в любви – нет незаменимых, что это, то вспыхивающая, то гаснущая искра. И, что любовь, вообще, - явление спорадическое. За исключением того случая, когда она, действительно, от Судьбы, замечал он себе.
Он закрыл глаза и увидел её над собой. Её голова, окутанная золотыми волосами, медленно опускалась к нему...
Сначала Аль услышал шум ветра, исходивший от распущенных волос, а, когда прикоснулся к её губам, то почувствовал тёплое дыхание  (и он не знал – где дыхание,
а где – ветер). Устье её рта превратилось в огромное устье
морской раковины, и, целуя её, Аль услышал глубокое и бесконечное дыхание океана.

22.Ибо Нелепо 1
Даниил Альтерман
Перемещаюсь туда, как будто под гипнозом. Кто-то считает: «Раз, два, три, четыре, пять». Я открываю глаза и вижу опять перед собой всё это...
но я не знаю, что это гипноз...
Школьный дворик весной: вальсирующие под ветром акации, запах влажного лёсса,
зацветающий яблоневый сад, выщербленный асфальт, пахучая сосновая хвоя, яичный порошок солнечного света...
Зима... ледяные катки, стайки девчонок, разбегающиеся под обстрелом наполовину закаменевших снежков. Крики, смех, тропинки в снегу, коричневые следы сапожек, отпечатавшиеся на этих тропинках. Кто-то выбегает на каток, едет, балансируя на одной ноге, теряет равновесие, падает. Растрескавшиеся, промёрзшие до дна лужи.
Наросшие по краям шиферных крыш сосульки, на следующий день уже подтаивают и начинают падать, как осыпающиеся ожерелья с женской груди...
Футбольная площадка – как под белым шёлком. А отскочивший от ноги, потрепанный мяч, катится, проделывая широкую, ровную борозду в снегу,
который также покрыл и строительную площадку в стороне от школы. Небольшие, узкие шапки на перилах школьных балкончиков,
тают и исчезают, как наслаждение, которое невозможно надолго удержать.
Осень… осадки выпадают иногда в таком количестве, что арычная вода поднимается и затопляет улицы, весь город становится серой водой.
По городскому искусственному каналу течёт бурлящая коричневая масса: это вода растворила в себе глину и пыльные взвеси и теперь несёт с собой переворачивающиеся в потоке то красные, то жёлтые кленовые листья.
В местах, где арыки и канал меняют уровень, листья ныряют под воду,
и, перевернувшись, снова всплывают на поверхность.
Когда сухо, то в школе и во дворах домов появляются старушки с размашистыми мётлами. Они старательно сгребают опавшие листья, и всюду возникают огромные жёлто-оранжевые кучи. Потом листья сжигают, и весь город наполняется лёгким запахом витающей в воздухе, невесомой гари. Иногда листья выгорают не до конца, и тогда, в месте, где остановился огонь, у лиственных гор появляется кривая пепельная кромка. Дети то бегают вокруг дворничих, выкрикивая: «Апушка! Апушка!», то, забираясь с ногами в собранные листья, разбрасывают их вокруг себя. Те же горы листьев служат подросткам, местом драк: никто не боится ушибов, листья подхватывают падающие тела, как мягкая перина.
Я пишу и думаю, что, может быть, сейчас, мои мысли, будучи отдельны,
сливаются в нечто большее: как прежде них буквы складывались в слова.
как времена года складываются в единую, последовательную картину, в соответствии с законом о каком-то вечном, тайном вселенским соответствии...
Моя первая встреча со смертью произошла в том же городе, рядом с тем же
подъездом. Мы жили на втором этаже, а на первом находился продуктовый магазин. Новый товар завозился всегда со стороны подъезда.
Однажды в магазин привезли живую рыбу. Привезли на грузовике со специальной цистерной, вокруг которой сразу же засуетились грузчики с гигантскими сачками в руках: рыбу нужно было взвесить. Но рыба была живая и выпрыгивала из рук так же, как и из сачков, - поэтому, сначала, её требовалось убить. Десятки обречённых рыбин уже лежали и дёргались вокруг грузовика и весов. Был вечер, и стало быстро темнеть. Так как взрослым не хватало рук, они решили привлечь нас – дворовых детей.
Мы стояли в стороне и с интересом наблюдали это необычное зрелище, пока к нам не подошёл один из грузчиков,
- Ребята, нам нужна ваша помощь. Помогите нам убивать рыбу. Это очень весело!
Смотрите, как это делается, - он схватил одну рыбину за хвост, замахнулся и ударил её лбом об асфальт.
Уговаривать нас долго ему не пришлось, и вскоре многие из нас уже осваивали технику этого весёлого занятия.
Взрослые не забывали нас подбадривать, - Спасибо ребята! Спасибо! Молодцы! Настоящие молодцы!
Так что занятие становилось не только весёлым, но и приятным.
Только помню, как сейчас, комья слизи на ладонях и жалобный хруст рыбьей лобной кости во время каждого удара.
Минут через сорок я поднимался домой немного уставший, довольный и даже гордый тем, что сослужил людям добрую службу.
Когда мне открыли дверь, я уже знал, что что-то не так. Родители были мрачны,
и, казалось, затруднялись мне что-то сказать, или не знали с чего начать, и я почувствовал – что надо мной висит «туча».
- Даня, разве ты – убийца? – начала бабушка.
- Нет, - ответил я.
- Но ведь ты убивал рыбу?!
- Бабушка, я просто помогал людям, к тому же, это было весело!
- Но ведь она живая!
И тут я почувствовал внутри себя что-то чёрное. Нет, это была не просто вина,
внутри меня колыхнулось что-то похожее на древний огонь, - дикая наследственная память о вселенских всесожжениях.
Я молчал...
- Ты убивал рыбу, - продолжила мама, - Это – нехорошо. Убивать животных нужно только при крайней необходимости. И нельзя этого делать ради веселья и удовольствия.
После этого события я стал задумываться о том, что такое боль, страдание и смерть.
Повторяю – это был мой первый опыт. Можно ли сказать, что он изменил мою природу? Не знаю...
Самой приятной частью школьного времени были перемены. Мы ждали их как какой-то отдушины. Часы, проводимые в классах, казались тесными и сжатыми.
Ребята уставали от неподвижного просиживания за партами.
Звенел звонок, и мы с шумом и весёлым гиканьем бежали во двор.
Там во дворе, посреди асфальтовой площадки, за небольшой оградой, на аккуратно
вскопанном участке земли, стоял маленький Ленин. Не знаю, кто и почему его таким изваял? Но он имел слишком серьёзное для ребёнка выражение лица. Этот маленький Ульянов был отрешён от нас и от того, что происходило вокруг. Частые дожди увлажняли краску, в которую он был выкрашен, и она пузырилась, а затем отколупывалась. И тогда отстранённый, поруганный Ленин,
превращался в облупленный кусок железа. Чтобы придать ему цивильный вид, его покрывали слоем серебреного напыления. После чего голова статуэтки начинала напоминать поверхность земного глобуса, Луны или даже металлические
ожоги.
Если кто-то из одноклассников приносил с собой мяч, то мы считали, что этот день удался. Но в то утро мяча не было, и мы играли в футбол, бешено носясь за большой сосновой шишкой.
Всё было почти обычно, пока на асфальт не выбежала маленькая серая мышь. А потом произошло то, чего я почти не мог понять. Мои одноклассники, забыв о шишке, начали подбегать и пинать эту несчастную мышь, визжа от удовольствия,
и входя в раж. Несколько минут этот попискивающий полу трупик служил им мячом. Мальчишки наступали на мышь, били её ногами и получали от этого непонятное мне изуверское наслаждение. Стоя рядом совершенно потрясённым, я ничего не мог сделать: их было слишком много, да и, вы когда-нибудь пытались вразумить толпу? Наблюдая за всем этим, я вдруг пришёл к явственному осознанию, что я непоправимо чужд всей этой жестокости.
Вместе со мной, на моих «друзей» смотрел замкнутый и насупившийся облупившийся маленький Ленин.
В нашем дворе жил «блаженненький». Высокий, очень худой, он почти не мог говорить. Он всегда стоял в скрюченной позе, как-то неестественно изогнув обе свои руки, и курил. Кажется, его звали Игорем.
Однажды, он как-то незаметно приблизился ко мне и, улыбаясь безумной, доброй улыбкой, спросил, - нет ли у меня спичек.
Испугавшись, я отбежал от него и, в отместку за свой страх, швырнул в него камешек. Игорь продолжал спокойно и обезоруживающе улыбаться в мою сторону.
Родители объяснили мне, что он стал таким после пьяной драки, но позже я догадался, что он был калекой уже при рождении.
Я проснулся от скрежета тормозов и какого-то удара на улице.
Не придав этому значения, я снова заснул.
Наутро я услышал разговор родителей: «Игоря сбила машина. А, может быть, он сам под неё шагнул. Мы этого никогда не узнаем. Впрочем – это лучшее, что может быть для него. Удар был очень сильным: когда к нему подбежали, он уже был мёртв.
Время шло, я становился всё мрачнее, несмотря на свой смешной возраст.
Я многое понимал. А мрачен был оттого, что наблюдал события жизни,
как будто издалека, со стороны, и может быть дальше… из какого-то прочувствованного трагического будущего. Да, я смотрел на это из будущего,
понимая, что ничего нельзя ни поправить, ни изменить.…Но чего я не понимал, так это того, каким образом жизнь сочетает в себе материальную красоту с мистическим уродством мира…


ТУР 4 ФИНАЛ

АВТОР 15

1.Вера
Юлия Ванадис
      
       Она сидела, по-детски прижав колени к груди, и беззвучно плакала. Рваные лоскутки челки почти касались льняного пунктира ресниц, глянцевый блеск зрачков саднил отчаянием.
       Холодно…
       Вздрогнув, запахнула плотней неказистое пальтишко и замерла, пуганым воробьем примостившись на самом краю скамьи.
       В церкви вязко пахло ладаном и свечной копотью. 
       Прохладный воздух ласкал голубые маковки чадящих свечей. Где-то наверху, под самыми сводами осторожно бродили тени святых, сквозь хрупкую разноголосицу хора внимательно прислушиваясь к шепоту прихожан.
       Уже в притворе Нина поняла – опоздала – служба началась.
       Осторожно приоткрыв массивную дверь, перекрестилась. В ответ ржавые петли жалобно всхлипнули, вздохнув, а откуда-то сбоку тотчас недовольно зашикали.
       Иссохшей губкою впитывая переливы благостных звуков и мягко оттаивая душой, Нина тихонько прошла к свечному ларьку.
       Осмотрелась…
       «Не много сегодня людей».
       Голос батюшки окутывал теплым кружевом, а склонившиеся над клиросом силуэты святых искрились гордой своей чистотой.
       Вдруг случайное движение в темном углу выдало чье-то присутствие. Подслеповато всмотревшись в тягучую церковную маревость, Нина подошла ближе… Застыв на скамье маленьким взъерошенным ангелом и по-детски прижав колени к груди, девчушка лет восьми походила на испуганного зверька. На анемичных щеках бесхитростным узором застыли мокрые поцелуи слез.
       Нина слегка наклонилась, зацепила ласковым взглядом. Осветилась лицом сквозь густую вуаль жизненных трещин.
       – Деточка, обидел кто? – голос теплый, как хлеб.
       – Нет, – в клинышком сжатых губах молчаливый крик: «Не тронь меня!»
       – Ты не серчай, я помочь хочу, – сетуя на артритные колени, Нина осторожно присела рядом, сдавленно шоркнув плащом цвета уставшей сирени.
       – Не надо мне помогать! – ломкие пальцы сплелись кулачками, в мерцающих бликами свечей зрачках недетская боль.
       – Как знать, как знать. Вот ты в храм наверняка за помощью пришла. Я тоже. Зайду, помолюсь и сразу легче. Ты помолись…
       – Не могу! – выдохнула искаженно.
       – Как так не можешь? Я научу, – отложив в сторонку купленные свечи, Нина тихонько прокашлялась, готовя горло.
       – Я умею, но…не могу, – голос першил слезами.
       Оправив платок со стыдливо теснящимися к самому краю синими розами, Нина внимательно взглянула на девчушку. Если бы не глаза в ржавых наростах тоски, ничего особенного – маленький испуганный человеческий звереныш.
       Вспомнила, как сама была такой. Давно…
       – Почему? – о себе вспоминать не хотелось.
       Взглянув исподлобья на приставучую бабку, девчушка вздохнула:
       – Мама говорит, – слова перешли в шепот, – что ОН все слышит.
       – Верно, – Нина одобрительно кивнула. – А что еще твоя мама говорит?
       – Говорит, надо молиться за брата. А я… Я не могу…
       – Понятно – ты не любишь брата? – нотки осуждения звякнули льдом. Картина прояснялась.
       – Как вы можете такое говорить! – вскрикнула, словно ударила. – Я его очень люблю… Очень! – чтобы не разреветься, прикусила губу и притихла.
       Ничего не понимая, Нина беспомощно оглянулась. Из полумрака растрескавшихся стен за ней внимательно следили глаза святых: «Ну, и...»
       – Тебя как звать? – Нина решила не сдаваться.
       – Вера.
       – Красивое имя. А меня – Нина. Нина Семеновна… – взгрустнула о чем-то своем. – А где твоя мама?
       – Она там, – тоненькая рука равнодушно махнула в сторону алтаря. – Молится, чтобы Бог поскорее кого-нибудь убил.
       – Господь с тобой, деточка! – Нина испуганно перекрестилась. – Бог никого не убивает. Ты что-то напутала. Да и зачем твоей маме такие страсти?
       – Врачи говорят: спасти моего брата может только чья-то смерть. Донор. Вот мама и просит… – голос сквозил равнодушием, не стыкуясь с одинокой слезой.
       Нина озадаченно посмотрела в сторону икон, ища поддержки. Сумрачные взоры лизнули укором…
       – А с братом-то что? – дымные полукружья прожитых лет еще четче легли под глаза.
       – Он в больнице, – вздохнула, отирая рукавом бледность щеки.
       – Так вот почему ты плачешь. Из-за брата, – к чему, к чему, а к больницам Нине не привыкать. Накрыв тонкие, почти прозрачные пальчики сухой жаркой ладонью, проговорила: – Я понимаю… Не волнуйся, он обязательно выздоровеет.
       Резко отдернув руку, Вера презрительно повела угловатостью плеч. На самом дне детских глаз мутным осадком взметнулась ярость.
       – Ничего вы не понимаете! – тонкий голосок зазвенел безысходностью. – Никто не понимает! Все только и думают о моем брате. Просят за него, молятся… Еще и меня заставляют, – слезы градом покатились из глаз. – А я боюсь! Боюсь, что если буду молиться, Бог услышит и заберет к себе именно меня… Убьет, чтобы брата спасти, – под тонкой тканью пальто вздрагивала боль. – За меня ведь никто не просит, а я тоже хочу жить!
       Не обращая внимания на вялое сопротивление, Нина прижала к себе всхлипывающий сгусток отчаяния и вдруг подумала: «А ведь за меня тоже совершенно некому попросить. Прожила целую жизнь, а попросить некому…» Почему-то вспомнился старый дом, в котором всегда сладко пахло молоком и подопревшим сеном, и шестеро вечно голодных оборванных босоногих душ, одна из которых была Нининой. Где они теперь?.. Как случилось, что их так безжалостно разбросало жизнью – не собрать… Сердце, отозвавшись, хрустнуло потерянным счастьем.
       – Не плачь, детка. Ты проси за брата, а я обязательно помолюсь за тебя, и все будет хорошо. Ты только верь… – в прохладном церковном полумраке две фигуры слились в одну. – Не плачь, теперь ты не одна.
       Осенний стылый воздух, забравшийся в храм из пробитых временем щелей, отступил.
       Стало немного теплей.
      Вечерню давно отслужили, когда к иконостасу, прихрамывая, подошла невзрачная женщина и, щедро одарив паникадило свечами, долго о чем-то беседовала со святыми.
      А где-то в осенней промозглости улиц, перепрыгивая кляксы раскисшей грязи и крепко держась за мамину руку, улыбалась маленькая девочка Вера.
      Она верила – все будет хорошо.

2.Сколько той жизни
Юлия Ванадис
                Из цикла «Спрятанные истории».

 Человеческая душа живет не только в теле, но и рядом…

       Она всегда спешила жить.
       С самых ранних дней своих мечтала быстрей вырасти и стать взрослой. Не различая проносящихся мимо минут, часов, лет, стремилась вперед-вперед – к обещанному светлому и неизменно безоблачному будущему. Где-то рядом незамеченными проскочили школа и университет. Дни вихрем сменяли друг друга, ловко стирая в памяти лица жизненных попутчиков и друзей. А зачем они ей там, в полновесной взрослой жизни... где свет, радость и глубокое искрящееся счастье. Быстрей бы отбросить наскучившую учебу и нырнуть в цельное, настоящее. Она спешила, небрежно стряхивала с плеч пресный день сегодняшний, тихонько бормотала, словно заклинание: «Сколько той жизни!» и ускоряла шаг.
       Мечты о взрослости сменились мечтами о женском счастье. Чтобы с любимым мужем, детьми, внуками вечерами за круглым семейным столом пить чаи с одурманивающе  вкусными пирогами и чтобы вокруг любовь, радость, благодать…  Даже стол купила, с болью отвалив немалые деньги за настоящий мореный дуб. Вздыхала про себя: «Эх, сколько той жизни», бережно поглаживала играющий темными бликами лак и нетерпеливо ждала, ну когда же оно, счастье-то, нагрянет.
       Но вот и свадьба, и все как у людей: машины, Мендельсон, фата в пол и кукла с блаженно-фарфоровым взглядом на капоте. И муж родной, любимый навсегда-навсегда, ведь сколько еще впереди этой жизни.
       Сын родился тяжело, рано. Врачи хмурили брови и качали головами – дескать, ничего не обещаем. Но она, стиснув зубы, выжимала последние силы, тянула  на себе больницы, обследования, санатории. Лишь изредка, между рецидивами, вдыхая за круглым дубовым столом ароматы борща и домашних котлет вместо больничной кисельной снеди, всхлипывала тихонько:  «Только бы вылечить, только бы на ноги поставить, а там…»
       Все обошлось. Попятилась, отступила и сгинула в прошлом больничная тоска. Теперь вперед, быстрей-быстрей наверстывать время. Работа, дом, школа… И все складывалось как нельзя лучше: сын-отличник, денег вдосталь. Вот только муж все мрачнел и мрачнел лицом. Не замечала. Считала, что зарабатывать больше его не грех, а благо. Ведь не ладится у него временно, скоро пройдет, а там... Там заживем! А пока надо идти в гору скорей-скорей, ведь никто ждать не будет. Гора становилась все круче, но скулить и стонать нельзя… Терпела, боролась и получала с избытком – дом «полная чаша», умница-сын, да и муж всегда рядом.
       Но тут, внезапным июльским ливнем ворвалась в ее жизнь любовь. И не какая-то там «любовишка», а самая настоящая, которая с заглавной буквы. Растопила, расплавила сердце, заставляя забыть обо всем. Впилась сладким жалом туда, где больней всего – в душу… Противилась изо всех сил, упиралась, гнала прочь. Как можно, а вдруг муж поймет? Посмотрит и сразу все поймет по безумному блеску глаз, по зовущей походке, по словам невпопад. Нельзя ведь, никак нельзя разрушить такой теплый привычный устойчивый мир. Ведь сколько той жизни осталось, когда же всё заново строить? Выхолодила сердце. И не заметил никто, чего стоило ей прогнать прочь навязчивый призрак счастья.
       Зажила как прежде, даже лучше – карьера, дом, сын вот на летчика учиться пошел, муж, хоть и привычно хмурый, но свой, родной…был…пока однажды не сложил чуток вещей в дорожную сумку: бритву, белье какое, ну и зимнее еще. Развернулся у порога, бросил сквозь зубы: «Прости, не могу так больше!» и ушел в ночь. Туда, где уже ждала его та, что без карьеры, без денег и с омутом восхищенных глаз.
       Выдержала. Даже сама удивлялась себе, как быстро отвыкла, хотя, казалось бы, столько лет… Но что о них думать! Это ведь только вступление, пусть неудачное. Шептала себе беззвучно: «И пусть его, пусть. Он тоже имеет право, ведь, сколько у него той жизни. А мне с ним уже не по пути…» Отболело, отпустило, почти забылось. Теперь вперед, только вперед, где наконец-то и начнется жизнь. С домашними посиделками и шумными озорными внуками.
       Но сын радовать внуками не спешил. Продолжал учиться: окончил летную академию, оттуда позвали в столицу. И все так удачно: работа, уважение, даже награды… Наезжал редко, пару раз в год, но оно и понятно – строгий полётный график, взрослая жизнь.
       А она… Покупала к празднику в булочной торт, хоть и запретили врачи, но сколько той жизни осталось, что и побаловать себя нельзя. Стелила ломко-крахмальную скатерть, доставала лучший сервиз на шесть персон, тот самый, молочно-прозрачный английский, садилась перед неразрезанным тортом и долго смотрела в квадратный проем неба. Туда, где росчерком стальной птицы соединял далекие города ее выросший сын. Смотрела и думала: «Когда все прошло? Ведь только вчера началось, а вспомнить нечего… Сколько же на самом деле той жизни?..» И только дубовый стол услужливо поскрипывал высохшей ножкой в такт мыслям: «Мало…мало… всегда мало»

АВТОР 29

3.Парусники или бабочки кавалеры
Асанова Элла - Ворсина

По бескрайним морям плавал пиратский корабль. Трёхмачтовый парусник заплывал далеко на север, где на волнах качаются глыбы белого льда, бывал на востоке, на западе, на юге.
Однажды жаркой летней ночью, когда судно стояло в порту, пираты всей командой ввалились в таверну. Набравшись, как следует рома, кто-то из них уснул прямо под столом, а кто-то ухитрился добраться до своей каюты.
В опустевшей таверне остались только капитан и его помощник.
И тут старый морской волк рассказал ему одну историю из своей долгой жизни.
- Я капитан уже тридцать лет, - сказал он. – Много повидал на своём веку, морских змеев, русалок и спрутов. Но не это запомнилось мне больше всего.
Капитан взял бутылку рома и влил в себя никак не меньше трети. А потом продолжил:
- Было мне тогда тридцать пять. Уже лет пять, как был капитаном моей крошки.
Старый пират вновь припал к бутылке ненадолго.
- Саргассово море находится в Северной части Атлантического океана. В этом море всегда царит полный штиль. Для парусников - это настоящее бедствие. Мы были вынуждены месяц дрейфовать, ожидая ветра.
Капитан сделал пару глотков рома, а затем продолжил.
- В один из вечеров, вся команда высыпала на палубу. Неожиданно небо заиграло цветом: оранжевый сменял синий, а желтый сменял розовый и все наоборот. Горизонт исчез, небо и море слились в одно целое. То, что мы увидели потом, было божественно красиво! Над водой появились гигантские бабочки неописуемой красоты. Они медленно летали над водой, над нашим парусником, будто присматривались. Бабочки в море?! Это было необычно. Все золото, что мы награбили за последнее время, поблекло перед красотой этих гигантов!
Капитан задумчиво посмотрел на молодого помощника, затем вновь продолжил.
- Есть поверье, если увидеть бабочку – это к счастью, удаче. Конечно, мы тогда об этом и не думали, но после эта мысль посетила нас. Тогда, вся команда молча наблюдала за всем происходящим. Когда одна из бабочек медленно опустилась на воду, сложив крылья, то она превратилась в парусник. Сотни бабочек последовали ее примеру. Они то взлетали, то опускались на воду – то бабочки, то парусники! Это просто завораживало! Я потом много думал, к чему Бог воды Нептун показал это чудо нам, пиратам?
Капитан допил ром и заказал еще бутылку.
- Позже я узнал, что существует вид бабочек Papilionidae Latreille – это бабочки парусники или еще их называют бабочки кавалеры. Возможно, в этих летающих насекомых заключен дух затонувших парусников, а мы заплыли на их территорию, тем самым потревожили….
Капитан ненадолго замолчал, случившееся с ним,  до сих пор живо в его душе, молодой помощник понимал это и терпеливо ждал продолжения рассказа.
- Через некоторое время, все исчезло так же неожиданно, как и появилось. С севера подул ветер, наши паруса понесли нас на встречу новым приключениям.
- И это все? - Удивленно спросил помощник.
- Да. Чудеса происходят, а потом настает время, когда нужно осознать происшедшее. Честно скажу, я пытался еще раз найти и увидеть это чудо, но тщетно. В моей каюте висит картина, только она и осталась в память об этом.

Утром следующего дня вся команда узнала о кончине их капитана.

4.Автобус... из дорожного дневника
Ворсина
Пассажирский автобус номер №… пыхтит на остановке, а  салон дрожит, пока в него влезают пассажиры. «Когда поедем?!» - стучат мысли в моей голове. Машина в ремонте и сегодня мне пришлось ехать в деревню на рейсовом автобусе. Раздается сигнал, двери закрываются, и  последний пассажир удобно устроился на ступеньках автобуса у самой двери. В открытую форточку со стороны водителя залетел ветерок. По моему телу пробежали мурашки. Почему-то страшно. Не люблю я эти автобусы. Как ни новость об аварии, то обязательно автобус перевернулся: жертв - столько-то, пострадавших увезли в областную больницу, трое из них обязательно  в реанимации.  Страшно... Я высовываю свою  голову  в  окно  и  бесцельно  смотрю в бесконечную даль. Впереди перекресток. Догорает желтый свет, интересно следующий зеленый или красный?
Тоска, неожиданно пришла  мысль о  смерти, затем какие-то нелепые  воспоминания детства... Боже мой! Я сошла с ума! Видно права моя бабушка, надо верить в Бога, я грешна, раз меня посещают такие мысли...
Кто-то лезет в мою сумку, что стоит в проходе салона. В сумке лежит копченная красная рыба и икра красная.  Посягают на мою собственность, ужасно... Я оборачиваюсь. Предо мной незнакомец. На нем бейсболка и нелепая футболка с надписью «Люби меня, как я тебя».
- И что потерял? - спрашиваю я его.
- Ничего.  Я в окно смотрю! - отвечает он, отдергивая руку от моей сумки, и завертел головой, словно потерял окно, в которое так долго смотрел до всего этого.
Автобус сбавил скорость, все  тише  и тише, впереди переезд.
Через тридцать пять минут подъехали к условной стоянке, кому в туалет, кому в буфет. На все про все дали тридцать минут. Выхожу из автобуса и иду к буфету  выпить горячего кофе с булочкой, если повезет, то с пирожком из яблок. У буфета толпится публика.
     -  Гм... А водка есть? -  спрашивает солидный мужичок с толстенным портмоне в руках у буфетчицы с алыми губами.
- Какая водка!? Пиво, пейте пиво! – выкрикнул кто-то из толпы. - От пива можно ехать криво!
В толпе послышались хихиканья.
Тут один толстый господин хочет что-то сказать и  не может: поперек горла встал у него прошлогодний бутерброд. Тот, что с толстенным портмоне, как двинет рукой по спине толстяка, что прошлогодний бутерброд, вернее кусок от него, вылетел и рухнул прямо в руки молодой девчонки, что стояла в стороне ото всех и болтала по телефону с другом.
Откуда ни возьмись полицейский прибегает на шум, спешил на обед, но как всегда в придорожном кафе случилась «заваруха».   
Я не стала ждать окончания действия, пошла к автобусу. У окна, рядом с моим местом,  сидел рыженький парнишка. «Я, Федор»,  - представился он, - «Я так люблю в окно глазеть! Можно я у окна будут сидеть?». «Пожалуйста, глазейте», - буркнула я ему в ответ. Слева от меня дремлет хорошенькая или хорошенький..., я так и не поняла, мальчик это или девочка... Мужик с корзиной в руке ни как не может удобно усесться на своем месте. Его огромные ноги не помещаются между ним и передним местом. Он уже испробовал все: и под себя ноги пытался положить, и  вытягивал  вперед, но все тщетно.
Кто-то на заднем сидении  закусывает и чокается  во  всеуслышание.
Объявили о посадке на наш рейс. Несколько человек направились к автобусу.
Открывается  дверь. Входят две сморщенные старушонки.
- Здесь свободно? – спрашивает одна из них у меня. И тут же обращается к своей спутнице: - А где Афоня?
- Ах, господи, опять потеряли его.
Старушонка суетится,  вытаскивает голову в окно, вертит ею, осматривая вокруг.
- Афо-ня -а! – кричит она. - Где ты? Афо-ня - а! Афо-ня - а!
Через минут пять явился Афоня, чудесный рыжий кот. Прыгнул на колени одной из старушонок и заурчал. Старушонки обомлели, глядя на кота, гладили его по очереди, и  вскоре задремали сами.
В автобус вошел кондуктор. Это была тетя Зина. Маленькая, полненькая, с сильными руками и громким голосом. Ее все знали и немного побаивались. С серьезным видом вошла в автобус, оглядев пассажиров, принялась за работу.
- Вы бы взяли билет на кота! - обращается она к старушонке с котом Афоней на руках.
- Да? Гм... За что я буду платить, кот сидит у меня на коленях и отдельного места не занимает. Нехорошо издеваться над старым человеком и ее котом! Стыдно-стыдно, дорогая... – старушонка вчитывается в буквы, которыми написано имя на бейдже, что висит на  груди кондуктора. – Зинаида! 
- Ну-ка, платите, а не то пойдете вон!
Мужик с корзиной в руках и огромными ногами, устал от того, что до сих пор не едем, встал и подошел к тете Зине.
- Так сколько же будет стоить кот? – его рука залезла в задний карман брюк и  достал несколько купюр. – У вас имеется тариф проезда кота? - требовательно попросил он кондуктора.
- Да ни сколько… - пробормотала тетя Зина, проверяя мой проездной билет.
Федор, рыженький парнишка, натянул кепку себе на глаза и притворился спящим. Кондуктор вернула мой билет, и тут ее окликнул мужик с длинными ногами с просьбой пересадить его туда, где он мог поместиться, чем отвлек Зинаиду от рыжего парня. Она обернулась, чтобы ответить ему. Ее лицо было сердитым и выражало гнев, но голос ее вдруг стал мягким, даже теплым. Вот может же быть человеком, почему надо придумывать для себя определенную роль. 
- Сначала угрожаете, потом просите о помощи, а я все плохая и плохая для вас.
- Так мне можно пересесть или нет?
- Да пересядьте уже! Впереди есть местечко для вас. Хи-хи-хи, поместитесь, это точно!
Тетя Зина поплелась в конец автобуса. Тут я поняла, что мой сосед Федор едет зайцем.
Пока кондуктор проверяла остальных пассажиров, я толкнула локтем в бок рыжего парнишку.
- У тебя нет билета?
- Угу! Тише, а то у Зинки слух, как собаки. Услышит.
- И часто ты так ездишь?
- Всегда, почти всегда.
Я увидела, как парнишка улыбается, гордится собой. Глупец!
- Ты чем занимаешься? – спросила я его.  Это простой интерес.
- Ни чем. Там займу, тут выиграю, где-то украду или еще чего-нибудь. Короче, как повезет.
Если честно, он меня шокировал своим спокойствием, своим отношением к тому, что у него нет будущего. Ну да, зачем ему будущее, когда его настоящее неопределенно, «как повезет».
Трое выпивающих мужчин  уже были навеселе. По требованию кондуктора, они стали искать билеты на проезд, но никак не могли вспомнить, куда их положили. Хихикая, хлопали себя по карманам, пока один из собутыльников не вспомнил, что билеты лежат под пакетом с копченой селедкой. Неожиданно раздался хохот. Все пассажиры обернулись назад и увидели хохочущую тетю Зину и троих недоуменных мужчин.
- Хо-хо-хо! Вы болваны! Только пить «беленькую» и умеете, а цифры в школе не изучали что ль? Номер вашего автобуса только что  отъехал от стоянки. Алкашня! Брысь из автобуса. И мусор за собой захватите.
Собутыльники выскочили из автобуса в дождь. Но этим троим ни по чем дождь и ветер. Они  размахивали руками, кричали друг на друга, но через несколько секунд один из друзей достал из портфеля бутылку коньяка и они дружно  направились в кафе.
Пока все пассажиры наблюдали за тремя несчастными «выпивохами», в автобус вошла парочка влюбленных, он и она. Уселись на задние места в автобусе.
«Люблю тебя!» – прошептал  над  ухом девушки молодой человек. – «Люблю тебя». Поцелуй... Другой... Черт знает что!
Я надела наушники плеера, нажала пуск и  закрыла глаза. Приятная музыка успокоила меня. Я представила себе, что сижу дома в кресле у окна. В руках любимая книга, а рядом с креслом дремлет мой кот Бат. Так уютно и приятно…
Кто-то в автобусе закашлялся. Я  выключила плеер. Осмотрела пассажиров. Они все ворвались в мою жизнь транзитом в автобусе номер №…, следующий до поселка Нижнеленинское. Как ни смотри на мир, но он разный: встречаются такие особи, без которых жизнь была бы скучна. Я, городская жительница, имею квартиру, машину, работаю в лучшей фирме города, а что видели они, крестьяне – деревенщина. Имею ли я право судить о них и их ценностях? Нет, не имею право, но та разница, что лежит между нами, так явна, ощутима, осязаема, что кружится голова. Эта разница – целая жизнь - дорога от города до поселка, главное суметь пройти эту дорогу и понять ее. 
За окном льет дождь, темно. Вдали виднеются яркие световые пятна. Подъезжаем. Я совсем успокоилась. И почему-то совсем не интересно стало думать об этих людях, которые вместе со мной провели несколько часов в дороге. Они и я бежим в одном направлении, но имеем разные цели.
В следующий раз поеду только на машине и никаких автобусов.    

08.04.2013г.

АВТОР 20

5.Шапокляк
Петрович Владимир
С утра меня не покидало предчувствие чего-то необыкновенного. Или я исправлю тройку по геометрии, или Серега, наконец, перепишет мне последнюю версию Heroes V, или Марина Николаевна все ж мне отдаст роль Чацкого.
Я тоже хотел быть Чацким. Но роль Марина Николаевна отдала все же Сереге. И совсем не потому, что он громче меня мог крикнуть: «Карету мне, карету!»
На последнюю репетицию Серега принес старинный цилиндр «времен Очакова и покоренья Крыма». Нет, не цилиндр от двигателя внутреннего сгорания, - во времена Чацкого и велосипедов не было, а шляпу – цилиндр.
Марина Николаевна сказала, что вообще-то это шапокляк. Просто пружинка в нем сломалась, и он плохо складывается и раскладывается. И назван не в честь старухи Шапокляк из мультика.
Когда Серега заявил, что никому шляпу не даст, родители, мол, запретили – фамильная реликвия,  Марина Николаевна вздохнула и сказала: «Ну, что же, ты будешь Чацким». Я разозлился и в перерыве сказал Сереге: «Ну, Серый, здоров ты врать! Фамильная реликвия! Ты же сам говорил, что шляпу нашел на даче, которую вы только что купили. Я даже фамилию запомнил: у Престидижитатора! Ну, держись, Серега! Я тебе наколдовал: в монологе Чацкого обязательно ошибешься! Обязательно вместо: «Карету, мне карету!» скажешь: «Ракету, мне ракету!» Запомни, обязательно скажешь!»
Он, гад, только рассмеялся в ответ.
Но на генеральной репетиции в последнем монологе Чацкого:
Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
    Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
    Где оскорбленному есть чувству уголок!..
Серега запнулся, замолчал, будто вдруг забыл слова. Он посмотрел за кулисы, увидел меня, показал кулак и, как учила Марина Николаевна, громко, вдохновенно, отчетливо, крикнул:
    - Ракету мне, ракету!
Недоуменно помотал головой, мол «как же так получилось?» собрался с мыслями и снова вдохновенно, отчетливо крикнул:
- Ракету мне, ракету!
Зал зашушукал, начавшиеся аплодисменты оборвались, раздались отдельные смешки. А когда Серега, пытаясь спасти положение, и в третий раз что было силы еще громче  проорал:
- Ракету мне, ракету!
Зал зарыдал! А в зале все четыре параллельных класса! Не выдержали даже те, кто были на сцене. И громче всех смеялась Софья Павловна - Настенька Решетникова, из-за которой в наш школьный театрально-сценический кружок записались и Серега, и я, и Витька, чемпион города по шахматам, да и, пожалуй, половина всех других мальчишек.   
Не ожидая занавеса, Серега как был, со шляпой в руках, бросился за кулисы прямо ко мне: «Пойдем выйдем!». Выйти мы не успели. Я не страдал предрассудками Чацкого, Печерина и прочих героев «того времени» и на серегино: «Тоже мне престидижитатор нашелся!» среагировал тут же за кулисами. Он ответил, и покатились мы с ним клубком из-за кулис, со сцены в зрительный зал, прямо под ноги Марине Николаевне. 
Шляпа у Сереги вырвалась, как живая, подпрыгнула на ступеньке и закатилась под первый ряд. Что-то в ней громко щелкнуло, она стала раза в два выше и застряла под креслом.
Все, сгрудившиеся вокруг нас с Серегой, враз отпрянули. Мы же сидели на полу, все еще вцепившись друг в друга, и все видели. В шляпе что-то еще раз щелкнуло, и из нее выплеснулись какие-то мохнатые белые тряпки. Марина Николаевна, побледнев, крикнула: «Всем покинуть помещение!»  Она, не попадая пальцами в клавиши, лихорадочно набирала на мобильнике номер милиции.
Какое там, «покинуть»! Все отпрянувшие было ребята, тянули головы, лезли через ряды кресел.
Чем бы все закончилось, не знаю. Но в это время Настенька с криком: «Это же Ракета!» бросилась к шляпе и, действительно, вытащила из нее кролика, белого ангора – любимца всей школы. Огромные карие глаза Насти стали еще больше, когда, из шляпы друг за другом выпрыгнули еще два кролика Белка и Стрелка. Не обращая внимания на суету вокруг, они невозмутимо грызли свои морковки!
Только этим дело не закончилось.
Настя едва успела отскочить, когда из шляпы, как выброшенные пружинами, вылетели несколько ракеток, а на нас с Серегой посыпались теннисные мячи, шарики, воланы! Потом в шляпе еще раз что-то щелкнуло, и она превратилась в плоский блин, как будто по ней проехал каток асфальтоукладчика.
Серегу расстроила утрата «фамильной реликвии». Но еще больше он расстроился, когда глянул в зеркало. Роль Чацкого ему уже не светила. Не светила она и мне. Представьте себе Чацкого с фонарем под глазом! Под левым, как у Сереги, или под правым, как у меня! Марина Николаевна заявила, что такие синяки гримом замазать невозможно.
Сереге повезло, он был тезкой Скалозуба, и Марина Николаевна тут же произвела его в полковники: черная повязка а-ля Кутузов любому военному к лицу. Со мной было хуже. Два артиста с черными повязками для одной комедии – конечно же, перебор.
И я стал князем. Князем Тугоуховским, обремененным шестью дочерями на выданье и слуховым аппаратом, которым я должен был закрывать свой фингал.
Видя, что этот титул меня ничуть не обрадовал, Серега подошел и предложил назавтра съездить с ним на дачу. Он вспомнил, что на чердаке видел что-то похожее на трость с набалдашником. Для князя реквизит лучше не придумаешь!
Так мы помирились.
И вот наступило «завтра».
Какие еще чудеса оно нам приготовило…?

Примечания:
Престидижитатор (фр. prestidigitateur, от фр. preste — быстрый и лат. digitus — палец) — в цирке, на эстраде, фокусник, иллюзионист. (Хотя может быть и фамилией…)
Шапокляк (от франц. chapeau a claque, букв. — «шляпа-хлопок»), складная шляпа-цилиндр на пружинах. Ныне используется только цирковыми артистами.

6.Снегурочек много не бывает
Петрович Владимир
На новогодних утренниках мы с Наташкой играем Деда Мороза и Снегурочку. А наш приятель Алексей, вроде бы и не при деле. Был. Пока мне в голову не пришло и ему роль найти. Ну, его все Лёшей зовут. А Наташка, та - Лешим. И когда спросил Лев Николаевич – директор наш, «а какого лешего Алексей-то на утреннике делать будет?», я и сообразил: «Какого Лешего? Нормального. Будет требовать елку в лес вернуть… Экология, биосфера и всё такое... А дети, выкуп за елку: стихи, песни…». Лев Николаевич рукой махнул: мол, поступай, как знаешь.
А я так скромно про себя: «Ну, не гений ли? Станиславский и Немирович-Данченко в одном флаконе!» Тем более Лёша и так на лешего похож, как его дети рисуют. Если же выпьет - особенно… Кстати он такой и пришел на первый утренник. Мол: «для храбрости». Но прошло всё просто на «бис». И больше всех и детям, и родителям как раз Леший понравился.
А Наташка взвилась: «Всё, я больше с ним играть не буду. От него чесноком пахнет. Он чесноком запах водки перебивает!». А я ей: «Так чем ещё от лешего должно пахнуть? «Шанелью»? «Наполеоном»? Он в лесу живет. Ты просто завидуешь, что он лучше нас играет. Раньше на тебя все дети и родители пялились, особенно папы, а теперь на него, что-то родное чувствуют. Да и мам он, однозначно, привлекает».
Наташка психанула: «Ну и целуйся со своим Лешим, а я больше с вами играть не буду». Думала, ее уговаривать будут. А я ей: «Целоваться с ним не буду, не та ориентация, а без тебя уж как-нибудь обойдемся».
Ляпнул, а сам думаю; да как же это мы без неё обойдемся? Лешему-то всё до лампады. Он ещё принял, «стресс снял» и хотел завалиться тут же, под елкой. «Не, Леший, - говорю, - ты виноват, ты и расхлебывай! Теперь ты будешь Снегурочкой. Вон Наташка и парик рыжий оставила, а голос у тебя и так писклявый. Ты парик примерь, и отдыхай, бороду только и зеленые водоросли не забудь отцепить. И без допингов! Хочешь, пойдем в буфет, там кофе. Не хочешь – как хочешь. Но - чтобы по первому зову».
А в буфете – никого. Тёть Настя пасьянс карточный раскладывает. Вроде занята, а сама тут как тут: «Вы чегой-то, никак с Наташкой поссорились? Выскочила, аж косу отцепить забыла!»
- Не, - отвечаю, - она на другую елку побежала. Отыграет - вернется…
Попил кофе. И снова гениальная режиссерская находка: а может тёть Настю попросить Снегурочку сыграть? А Леший, пусть лешим и остается.
Возвращаюсь: «Тёть Насть, вот вы говорили, что в драмкружке занимались. И даже Отелло вас душил. Тёть Насть, если Наташка опоздает, выручите?
- Э, милый, когда это было… И не Дездемону, а городничиху в «Ревизоре». Я тогда сама могла любого Отелло задушить! За мной эти Отеллы толпами бегали… Не смейся над бабушкой.
Нет, думаю, не уговорить…
И вот выхожу я к елке, как на заклание. Лешего не нашел… Наташка трубку не берет…
Ну, с детьми о том, о сем. Тяну время. Мол, чтобы елка зажглась, надо Снегурочку позвать: она волшебное слово знает. А сам думаю: какую Снегурочку? Наташки нет. Леший, гад, стресс снял, спит где-то и море ему по колено.
Говорю: «Дети, давайте еще раз позовем Снегурочку!»
Покричали, покричали…
«Нет, - говорю, - дети, наверное, Снегурочка в лесу заблудилась. Я попробую ее по мобильнику найти». Звоню Наташке. Не отвечает. Обиделась крепко.
«Ну что, дети, давайте еще раз крикнем».
А дети уже почти плачут, какой-то умник крикнул: ее волки съели. Ага, еще кто кого съест!
«Не, дети, - говорю, - все волки в зоопарке, Новый год празднуют. Давайте-ка еще раз позовем Снегурочку, да погромче».
Вижу и родители готовы к чадам присоединиться. Они-то думают, что всё идет как надо.
Безнадёга полная...
Краем глаза замечаю, на балконе Лев Николаевич появился со свитой. Похоже, Новый год они уже встретили и тоже покричать не против. А ребята не хилые. И на счет: «Три!», аж лампочки на елке зазвенели, замигали, но не зажглись... А под ней сугроб взметнулся, и выскочило чудо, не в перьях - в вате, зеленое, да еще и в рыжем парике.
Лёха! Бороду зеленую не отцепил, а парик Наташкин уже напялил. Он спросонья-то не врубился, кто он, леший или Снегурочка? И своим дискантом завопил: «Я хозяин в лесу, Елку в лес я унесу. Если елку не вернете, заморожу, затрясу! Отдавайте елку!». Я ему в бок: «Остынь, Леший, ты - Снегурочка!». А он таращится, лохмотья одергивает и опять: «Я хозяин в лесу…» - так в роль вошел! И тут то ли начальство заметил, то ли дошло, что он теперь из-за Наташкиного вероломства – Снегурочка! Лёха перевоплощается, прямо по Станиславскому:
«Разрешите мне представиться: Я – Снегурочка - красавица».
Красавица! Тогда Баба Яга – Мисс Вселенная! Зелёный, морда опухшая, тоже зелёная, парик рыжий набекрень. Не дай Бог, такая Снегурочка приснится!
Дети - в слезы, родители рвутся меня терзать. Хорошо борода искусственная! Отбиваюсь посохом. А на балконе ржачка! Лев Николаевич сценария не видел, думает очередная моя режиссерская находка. Находка! Его бы на мое место!
А тут и теть Настя! На выручку! Совесть заговорила! Как была в рабочем халате, и - на сцену: «Я Снегурочка! Я знаю, где елка включается! Мне завхоз сказал…»
Я едва не рыдаю: «Какой завхоз? Волшебное слово надо!»
«Да, знаю, слово, знаю! Только просто так не скажу, мы его разыграем!» - и карты свои тасует…
Машинально. От волнения.
Не только дети, родители обалдели. На балконе и то дошло, что что-то не так. Все замерли на месте. Прямо как в «Ревизоре», где теть Настя городничиху играла!
Тишина. Слышно как снежинки в окна стучаться!
И тут: «С Новым годом, друзья! А Снегурочка-то я!»
Наташка! Самый милый на свете голос!
А карты Лев Николаевич назвал «режиссерской находкой». Теть Настя и не подозревала, что «остроумно исполнила роль цыганки». Разубеждать Льва Николаевича мы не стали.
Он премию всем обещал. Даже Лешему.
В этом году в наличии только Дед Мороз. Придется Лёхе и за Лешего, и за Снегурочку отдуваться. Наташка замуж вышла, скоро мамой станет. Врачи говорят - девочка. Снегурочка! Снегурочек же всегда не хватает!
За кого Наташка замуж вышла? Как за кого? За меня!

АВТОР 40

7.Одичавший кот
Ирина Шабалина
Страшный верховой пожар налетел на село с востока.
Внезапно.
 Хотя уже второй месяц стояла удушливая жара и сушь, и вокруг горели леса, и сёла  жили как во фронтовой полосе, в дыму и серой мгле.  Хотя измученные лесники и пожарные  постоянно прокладывали противопожарные полосы ,опахивали, тушили очаги возгораний и поговаривали об эвакуации населения – всё равно, как водится, не успели.  Да что же за беда такая у российских мужиков! Ну как ни стараются, всё равно  ничего не успевают, и  всякие беды налетают, разумеется, внезапно. Ведь только судили, да рядили – куда и как эвакуировать, да технику подгоняли, да плачущих бабушек, вцепившихся в свои избы да подворья, уговаривали, как внезапно сильнейший ветер поднялся,  ураган просто, который и раздул верховой пожар.
Огонь перелетал гигантскими скачками, с кроны – на крону,и те, сухие , как порох, вспыхивали моментально. Не успели оглянуться, как запылали деревенские деревья, сараи и крыши домов.
В огне, обезумев, метались люди, коровы, собаки, прочая деревенская живность. Все галдели, кричали, мычали в ужасе и панике. Уж, куда там до животных – людей спасти бы! Хорошо хоть - автобусы, грузовики успели подогнать заранее, вывезли людей. А сколько горя было из-за погибающей скотины! Хотя бы отогнать пытались, да где уж там. . .
Ото всей этой суматохи и ужаса Васька сумел сбежать. Огонь только слегка лизнул рыжую шёрстку, да жёсткие усы завились колечками. Он бежал, себя не помня, в поле, где залёг в каком-то овражке возле ручья, забившись в чью-то брошенную нору  и трясся от страха под своей рыжей шкуркой, пока не затихли далёкие крики, и не смолк жуткий рёв стихии. Ночью он выполз из убежища. Но к селу и близко нельзя было подойти - факелами догорали деревья и брошенные дома.
 Лишь только к вечеру следующего дня Васька осмелился приблизиться  к жутким развалинам и пепелищу, которые остались от села. Кругом, при малейшем ветерке, волнами поднимался сизый дым, обгоревшая земля чадила невыносимо, но Васька упрямо бродил у окраины. Голод гнал его  к селу, и кот начал надрывно и горестно мяукать. Где же прячется любимая хозяйка с большими и тёплыми руками, которые так волнующе гладили рыжую шёрстку? Васька  с наслаждением выгибался и кружился, тёрся под лаской любимых ладоней, оглушительно мурлыкал. Как он любил забираться на мягкие колени, покрытые юбкой, и переступать по ним, мять их, урча от восторга, передними лапками, выпуская коготки и цепляя ими юбку, за что ему порой влетало от хозяйки, но не больно, а ласково. Иногда его и с колен сбрасывали, но он снова взбирался упрямо, и с наслаждением мял тёплые колени лапками и ластился, мурлыкая. Где же эти любимые колени и руки? Руки, которые подносили ему миску с восхитительно пахнущим молоком или рыбой?
Есть хотелось невыносимо, а хозяйка всё не выходила. Осмелившись, Васька зашёл в село, шарахаясь от клубов дыма и головней, искал хозяйку и жутко, надрывно мяукал в зловещей тишине.
 А где его подружки? Не видно было ни пушистой белой Мурки, ни ободранки Дуськи, которая сама за ним бегала, ни даже противного задиры Тимохи, с которым он постоянно дрался из-за красавицы Мурки.
Даже ужасные деревенские собаки, которых он жутко боялся, и при первом взлаивании взвивался к самой кроне ближайшего дерева -  куда-то подевались. Да и деревьев нет! Стоят только чёрные , обугленные стволы!

 Васька уже устал кричать и охрип.  Вместо мяуканья из горла вырывалось какое-то сипенье ,но вдруг он узнал свой дом! Отыскал! Домом эту груду головней уже нельзя было назвать, но печка стояла! Печка, на тёплую лежанку которой он так любил забираться зимой и спать, свернувшись клубочком! Печку, к тёплому боку которой очень приятно было прижиматься и согреваться! Печку он любил  почти так же, как хозяйку. Нет. Хозяйку любил больше! Ну где же хозяйка?! Васька замяукал с утроенной силой, но всё напрасно. Не выходила хозяйка. Лишь нахмуренная, закопчённая печка стояла одиноко. Васька подошёл к закопченному  боку печки и потёрся об него. Как об хозяйкину ладонь. На чёрном боку печки образовались светлые полоски и потёртости, а Васькина рыжая шкурка почернела. Ещё и поцарапав печку для порядка, Васька вздохнул и побрёл обратно в поле, к своему овражку, к  спасительной норе.
 
Надо было как-то выживать, учиться жить заново. Для начала,Васька подошёл к ручейку и напился из него. А потом начал охотиться. Охотиться он не умел и не любил.  Недаром хозяйка называла его дармоедом, ругалась, что он расплодил полный дом мышей. И ставила в пример ободранку Дуську, которая всех мышей в своей избе переловила, и к ним захаживала. Помогала своему ненаглядному Ваське. А он всё равно от неё сбегал.
Васька затаился и стал ждать. Первый мышонок достался нелегко, но зато насколько упоительна была эта первая победа и добыча! Охотничий азарт разгорался, и дело вскоре пошло на лад. Уже не так голодно было, а поил ручеёк с чистой водой. Но каждый день Васька ходил к пожарищу. А вдруг появилась хозяйка? Вдруг позовёт? Он настораживал уши, мечтая услышать родной голос, только ветер шелестел  травой, упрямо пробивавшейся сквозь золу и пепел. Побродив по развалинам и помяукав в напрасной  надежде, Васька подходил к любимой печке и тёрся о её тёплый бок. Словно о  ладонь хозяйки.

Нюра не могла уснуть. Она ворочалась на узкой жёсткой кровати в спортзале школы, куда временно поселили погорельцев. Среди односельчан она считалась чуть ли не счастливицей, ведь не потеряла почти ничего, кроме небогатой избы, кур, да кота. Ведь  большинство лишилось коров – кормилиц и прочей домашней живности. А Нюра тосковала и плакала.  Да! Плакала по своему дому, курам. . . А больше всего – по коту. Старалась плакать незаметно, шепча: «Васенька. Васенька. . .» Но всё равно подруги над ней посмеивались. А чего смеяться? За годы её одинокой жизни Васенька стал для неё самым родным существом. Самым близким другом!  Как ласкался к ней, как мурлыкал! Она мысленно гладила его рыжую шёрстку и плакала, плакала. Сгорел Васенька. . . Как жутко!
Когда предложили съездить на пожарище, Нюра вызвалась одной из первых. Хоть и страшно, а так тянуло туда! Решили проверить, на том же месте строить дома вновь, расчистив, или выбрать совершенно другое. Мнения разделились полярно, поэтому решили съездить, и всё осмотреть.
Сгоревшее село выглядело страшно. Чёрные развалины, сгоревшие деревья, печные трубы. . . Жутко, как по покойнику, заголосили бабы. Кое-как начальники уговорили их не кричать. Разбрелись к руинам своих домов.  Нюра старалась беззвучно плакать  у своей сгоревшей избы, зажимала рот рукой. Но всё равно рыдания прорывались. И вдруг её соседка закричала: «Слышь, Нюрка! Что у тебя на печке-то? Смотри! Вроде, как кто-то тёрся и царапал.» Нюра подскочила к печке и чуть не закричала. Ясно, что следы остались уже после пожара! Что тёрся о печку и царапал  - Васенька! «Вася! Вася!!» - не помня себя, закричала Нюра. Но кота нигде не было видно. Нюра выбежала за околицу и всё звала, звала, размазывая по щекам копоть и слёзы.

Васька видел издалека и машины, и людей, копошившихся возле пожарища. Но инстинкт толкал  его бежать прочь, прятаться. Кот уже слишком одичал. Не в силах бороться с инстинктом, Васька, прижимаясь к  земле, пополз к своему убежищу, и вдруг ветер донёс до него далёкое, родное – «Ва-аська! ! Ва-асенька!!!» Встрепенувшись, он со всех ног кинулся на зов. Где уж тут до инстинктов! Крики становились всё громче. Вот и она, любимая хозяйка! Васька с разбегу кинулся к ней, забрался прямо по платью и распластался на груди,  прижимаясь  к теплой, родной, так знакомо и вкусно пахнущей.  Нюра, ошалев от неожиданности и радости, схватила лёгонькое тельце на руки и начала исступлённо целовать, смачивая слезами шёрстку, из рыжей превратившуюся в грязно-серую и бурую. Но там, куда падали слезинки, и скользили тёплые, влажные руки, проступали рыжие пятнышки, как солнечные зайчики. А Васька мял долгожданную руку хозяйки передними лапками и громко, празднично мурлыкал.

8.Тонечкина капель
Ирина Шабалина
Весна 44-го была ранняя.  И капель звенела  на все голоса. Даже в полевом госпитале умудрялась звенеть,  с деревянных навесов соскальзывали сверкающие капельки. Тонечке тогда и восемнадцати не  было. Годок она себе прибавила, только бы в госпиталь приняли. На всё была готова – убирать, перевязывать, еду подавать, мыть. Да больше ничего ей и не доверяли. На поле боя не пускали, щадили. Девочка же совсем.Тростиночка.
Андрей пришёл сам, поддерживая окровавленную, висящую плетью руку. Тонечка встретила его первой, потому что до него, как до легкораненого, дела не было измученным хирургам и медсёстрам. В первую очередь оперировались тяжёлые, со страшными открытыми ранами бойцы. Но даже и для них обезболивающих не хватало. Что уж говорить о легкораненом? Подумаешь, руку насквозь прошило осколком. Тонечка сама его перевязала как смогла и. . . потеряла голову. С той минуты она ходила за ним, как привязанная, а когда до него дошла очередь идти в операционную, изнывала от тоски и сострадания у тонкой брезентовой стенки, слыша его мучительные, сдавленные стоны.  Но боль он переносил мужественно, за что его даже похвалил грозный хирург Пал Палыч, а Тонечка за брезентовой стенкой возгордилась. Стояла, не помня себя, и у тонкой стенки его «палаты», пока сердитая старшая медсестра  Нин Иванна не прикрикнула на неё.  Но заниматься делами Тонечка не могла,всё валилось из рук, и, почему-то подобревшая, Нин Иванна, украдкой смахнув слёзы, разрешила девушке ухаживать за Андреем.
 Для Тонечки - словно солнце взошло. Она подносила Андрею еду, даже с ложечки пыталась кормить его,  пока он не сказал, что в его левой руке ложка вполне помещается.  Она делала уколы, перевязывала, а вся  «палата» легкораненых следила за ними с улыбками. Но были и недобрые взгляды, усмешки, и зависть. Особенно  отличался в подбрасывании издёвок и  сальных шуточек противный толстый Стёпка, который ещё за неделю до того, как пришёл Андрей, пытался «ухаживать» за Тоней.   Но Тоня упорно его не замечала.Даже сальных шуток не слышала. Но зато Андрей слышал. А когда Стёпка, за спиной вошедшей Тони, изобразил непристойные движения, мерзко улыбаясь, и прошипел: « А я бы не стал долго смотреть  на цыпочку, на всё согласную, а давно бы. . .»,Андрей молнией метнулся к обидчику и  кулаком здоровой  руки со всех сил врезал по ненавистной ехидной морде. Завязалась потасовка. Едва растащили противников. А Тонечке, сердитая Нин Иванна, заходить в «палату»,запретила.
  Но Тонечка это легко стерпела, потому что  поправлявшийся Андрей уже мог выходить и, несмотря на запрет, они убегали тёплыми вечерами в соседнюю рощицу, где бродили, не помня себя. Андрей здоровой рукой обнимал худенькие плечи девушки, а потом  привлекал к себе и целовал исступлённо, задыхаясь от нежности, И шептал: «Тонечка, Тонечка!»
Другие санитарки и медсёстры смотрели на Тонечку искоса. Кто-то ехидничал, кто-то говорил, что нельзя себя девушкам так вести, а то. . .
«А то» было тайным,щемящим, зовущим и стыдным, а из-за этого ещё более манящим. И чем больше было шёпота и намёков, тем более манило запретное прекрасное. Но однажды сердитая Нин Иванна пригрозила: «Смотри, Тонька! Отправлю тебя в тыл с «тяжёлыми»! Доиграешься со своим!». Тоня сначала поплакала, а потом словно в омут с головой кинулась, отбросив все предосторожности. Словно вопреки всем намёкам и нравоучениям, шепча себе в оправдание: «Да какой стыд?  Война ведь! А если нас завтра... И я не узнаю ЭТОГО...Люблю я его!»
И набравшись уверенности, отчаянно позволяла по вечерам всё более смелые ласки любимому,и поцелуи становились всё горячее.
И вот уже замаячил на рассвете давно примеченный, уже просохший стожок и закружились все звёзды, свиваясь в немыслимые узоры и не осталось ничего в мире – ни войны ,ни тыла, ни подружек, ни грозных начальников – а только они вдвоём, и губы и руки ненасытные, и огромное, всепоглощающее счастье. . .
Наутро она не могла спрятать сияющих глаз. И вдруг прекратились все упрёки и нравоучения. Или Тонечка перестала их замечать? Счастье её было так велико, что выплёскивалось на окружающих. И хотя вокруг по-прежнему были боль, кровь и стоны, Тонечка с утроенной силой работала, хотя и не высыпалась счастливыми ночами.  А любовь поддерживала, придавала сил.
Но счастье не может быть вечным, тем более на войне. Как выздоравливающий легкораненый, Андрей уже готовился к выписке и отправке на передовую, громыхавшую боями совсем близко. Уехал он очень быстро, едва попрощавшись с плачущей девушкой, словно сбежал. Только бы не отправилась вслед за ним, в страшное месиво боя.  Несколько дней она бродила, словно тень, принималась за самую тяжёлую работу, только бы не думать, не рваться туда, где громыхала  взрывами и  сверкала зарницами боя передовая.
 Госпиталь передвинулся ближе к линии фронта, снова стали привозить стонущих, окровавленных тяжелораненых, и в один чёрный день привезли его.
Тоня сразу узнала Андрея, хотя он был весь в грязи и в крови. Без сознания. Крича что-то несвязное, Тонечка бессмысленно суетилась вокруг, пытаясь закрыть его страшную, зияющую рану, перевязать, пока её не оттащили. Быстро унесли солдата в операционную, у стен которой Тоня, задыхаясь от слёз,  молилась, призывая  на помощь всех святых, пока не вышла  хмурая Нин Иванна и не оттащила её, бьющуюся в истерике, прочь.  Андрей умер, не приходя в сознание.
Тоня почти не помнит, что было дальше, почти не помнит похорон, как и кто добился, чтобы её Андрея похоронили не в братской могиле, а отдельно. Помнит только, как лежала на  влажном холмике земли, обнимая его руками.
Тонечку вскоре отправили в тыл, как она ни сопротивлялась.  И все дни и месяцы в тылу, тянувшиеся унылой чередой, Тонечка помнила плохо. Словно всё было не с ней.
Даже тяжёлую беременность с токсикозом, когда она изнемогала от тошноты и рвоты.И голод. И тяжёлую работу. И мучительные роды. Всё в зябком, сером тумане. И только когда родился сынок, её Андрюшенька -  всё посветлело. Её счастье, боль, надежда – Андрей Андреевич. Появилась цель – накормить, сберечь, вырастить.  Рассказать о том, каким  героем был его отец. 
 Когда отгромыхала война, вернулась с сыном вместе  в те самые места, где цвело её сумасшедшее счастье, а потом волком выло чёрное горе.
Поселилась в ближайшей деревне, где и прожила оставшуюся жизнь. Рядом с любимой могилкой. Сначала сама за ней ухаживала, а потом школьники и власти местные. Так облагородили!А в новом веке часовенку рядом построили.На могиле её Андрюшеньки  - памятник: раненный боец с гранатой в руке.
Работала в колхозе, не покладая рук, все годы. Вырос, выучился и уехал в далёкий город сын Андрей.Редко приезжает теперь к маме.
Внуки выучились, университеты закончили. Тоже там с бизнесом этим, модным,закрутились совсем. Звали к себе жить. Да куда уж она поедет от родной могилки!
Баба Тоня вытерла струящиеся по морщинистым щекам слёзы. Ну, хватит. И хорошего много было! И внуки у неё, и правнучка!  А капель-то как звенит!  Неудержимо потянуло туда, за околицу, к солдатским могилкам. Баба Тоня с трудом поднялась и побрела к обелискам. Идти было всё труднее и труднее, хотя и дорожки были чищенные, следили за ними. Но что-то жгло и давило в груди, заставляя  постоянно останавливаться. Но вот и до боли родная могилка с памятником её солдату. А снежок-то и здесь уже подтаял. Баба Тоня, облегчённо вздохнув, прижалась к памятнику, но потом, подчинившись неумолимо влекущей её силе, сползла на оттаявшую плиту.
 Так вдруг спокойно и хорошо стало! И баба Тоня ,обняв плиту и холмик из последних сил, прошептала: «Да,Андрюшенька! Да, родной!Зовёшь? Иду я! Иду!»
 А с  сосулек, что под крышей часовенки,  сверкая под солнцем падали  тяжёлые капли.
 И звенела капель!

АВТОР 37

9.Белая река
Даниил Альтерман
Я еду в Арад. Автобусная тряска. Злое, слишком яркое солнце. Неприятная, сухая жара, изнуряющая глаза и сердце.
Подготовленная к поездке музыка прослушана уже несколько раз.
Усталость. Отсутствие каких-либо ожиданий: там впереди знакомые до кончиков ногтей люди, старые, бессмысленные байки; время, текущее слишком медленно…
Боязнь слишком много отдать и мало получить. Не то чтобы депрессия, но всё-таки отсутствие эмоций.
У отца, такая же, как и у меня, проблема самоидентификации. То – речи о еврейской избранности, где мы опять почти что боги, то – какая-то совершенно низкая и при том справедливая русская жестокость. (Это нелюди, нелюди, мразь…!)
День независимости. Мы с отцом, его женой и моим младшим братом – на оцепленном стадионе – ждём салюта. Элька в коляске начинает плакать.
Отец: «Я с детства не любил толпу, всегда напрягался и отстранялся.
У Эльки – то же самое, мои гены. Заметь, люди, собравшиеся в толпу, чувствуют себя раскованнее и легче…»
Ребёнок просится домой, плачет. И тут же оказывается обступлен тучей великовозрастных клуш.
Отец настаивает, чтобы ребёнка отвезли домой, ( отец уже выпивший ).
- Мы подождём салюта, он его успокоит, - отвечает ему Маринка - его жена.
(Илья плачет всё больше и сильнее).
Отец заводится, начинает нервничать: «Вот так, Данька, смотри, будь осторожен с женщинами…» И потом, всё больше расходясь, говорит в сторону кудахчущих клуш: «Были бы в России, - наехал бы в торец, и всех делов, а здесь посадят, и ничего это не решит и не изменит…»
Оправа его очков светится, выпушка зрачков горит безумно ярко, - всё вокруг наэллектризованно.
- А ну, ударь Миш! Ударь! А? Не можешь? – женщины заливаются утробным хохотом.
- Видишь, Данька, им весело! Им хорошо! А на ребёнка им насрать! Он их просто развлекает! Всё – ради их собственного увеселения!
Одна, особенно противная старуха, как будто всё прёт на рожон:
«Ударь, Миш! Ударь!»
Толстая, дебелая, с пустым ртом, последний кривой зуб прикусывает нижнюю губу. Стоит, опершись локтем о ручку коляски и выпячивая живот, как будто искренне радуясь собственному уродству.
Она просто не может остановить свой смех.

Я смотрю вверх и замечаю, что звёзды необычно яркие и что их много (как давно я не видел глубокого и яркого неба!)
Стадион как-то связывается в памяти с картиной Оверкамфа - "Люди на льду".
( вместо реки подо льдом – покрытый травой стадион, и люди, выполняющие какой-то бесконечный танец, замирающий в вечности).
- Пойдём отсюда, Данька, я не могу видеть, как издеваются над детьми.
И снова горящая оправа очков и светящаяся выпушка зрачков.
Я вспоминаю свою подругу. Как она на прощанье горько и пронзительно улыбнулась.
Мы с отцом идём по траве к выходу, и я невольно заглядываюсь на красивых девочек подростков.
И тут я осознаю, что мне легче: новые впечатления, незаметно заполнив меня и питая, создают ощущение отрады. И люди вроде чуть больше новы, чем я ожидал,
и сюжеты как будто богаче.
И вдруг я понимаю что такое – вдохновение – потому что оно пришло. Внезапный душевный подъём, чувство свежести вдыхаемого воздуха, наполнение лёгких и ума
свежим существованием, новым и приятным настолько, что появляются желание и силы его описать.
Отец снова пьёт. Теперь уже водку. Улицы совершенно пусты. Глубокая ночь.
Я сижу напротив и не выпиваю ни грамма.
Он опять говорит то – о евреях, то – о русских, - настолько сбивчиво по отношению к тем и другим, что я перестаю понимать – где он, а где разыгрываемая миссия.
То – о Сталинских временах, их ужасах, то – о предстоящих чудовищных войнах будущего – на уничтожение.
И всё время – о Боге. В которого он верит, но которого не понимает.
- Знаешь, Данька, - изучи эту книгу. Я верю, что это не просто слова. Это действительно шифр. Мой наставник говорит, что в ней каждой букве соответствует число. Почему бы этому тексту не быть самой формулой поля,
которую ищут физики.
Каббалисты говорят, что Господь создал весь этот мир из одной только буквы, -
«Бет», - второй буквы еврейского алфавита.
И тогда я посвящаю отца в свою фантазию о том, что слово или буква, или знак,
стоявшие «в начале», запрограммировали весь ход реальности, и, что каждый звук вносит в неё изменения, о масштабах которых мы можем только догадываться…
Буква «Бет»…?
Я смотрю на отца, и мне становится его жалко. Я думаю о том, что он скоро умрёт.
При этом мне не было жалко деда, которому завтра должно было исполниться 80-ть лет. Дед был прагматичнее и проще. Можно сказать, что он нашёл свой путь в этом мире. Отец же этот мир не принимал и называл свой путь руинами, несмотря на то, что имел троих сыновей. Я видел в жизни отца действительную трагедию.
Я вспомнил свою подругу. Как горько и пронзительно она улыбнулась.
Я рассказывал отцу воспоминание о заблёванной душанбинской квартире.
И о щелбанах, которые я получал от него за порванные книги.
И тогда по его лицу проходила мышечная конвульсия. Он медленно выпивал стакан водки, и его лицо становилось гладким…
 
10.Из рассказа Будапешт
Даниил Альтерман
Наши места находятся в первом ряду, у небольшого бортика. За ним следует оркестровая яма.
Можно, не вставая, видеть все внутренности этого сооружения. Оно освещено ярким желтоватым светом,  дно и стены тоже имеют маслянистый жёлтый цвет. Музыканты появляются один за другим, располагаются поудобней, начинают при помощи каких-то тряпочек, прочищать свои инструменты, разыгрывать отрывки из предстоящего концерта.
Я никогда не сидел так близко к месту, где музыка буквально рождается. Из-за такой близости, она кажется особенно звучной и яркой. Зал затихает, обволакивается тьмой, освещёнными остаются только сцена и эта огромная оркестровая рытвина. Я вижу, что музыка создаётся из ритмичного вздрагивания музыкальных инструментов, терзаемых, чуть ли не азартно, руками, входящих в телесный транс музыкантов. Звуки выщёлкиваются умелыми и уверенными пальцами маэстро. Музыка, всё время меняет своё пространственное положение, то рассредоточивается, то собирается в какой-то звуковой узел, в зависимости от того, какой из инструментов начинает играть основную партию. Напористая звуковая волна то разливается по дну оркестровой ямы, то жадно лижет сотрясающиеся от её ударов стены. Так бросается и мечется огонь при лесном пожаре, из стороны в сторону, под порывами ветра, охватывая одну за другой новые области горения. Музыка пламенно перелетает от инструмента к инструменту, и вдруг я понимаю, - что она живая. Начинается само сценическое действо,  - пантомима.
Сначала огромная и пустая сцена начинает плавно освещаться изнутри, как если бы за прозрачным стеклом вокзальной стены всплывало утреннее солнце. Но никакого солнца нет, - есть только этот неумолимый рассвет.
В следующую секунду, музыка со сцены полностью сливается с движением множества тел, выливающихся потоками из-за боковых кулис. Действо кажется странным, стремительным и захватывающим,
так как на сцене в непрерывном движении и видоизменении форм, находится не меньше полусотни мимов. Несмотря на наличие света, сцена продолжает быть погружённой в полумрак.
Но нет никакого сомнения, что потоки людей изображают беспорядочное движение вокзальной толпы и возникающую в замкнутом пространстве сутолоку. Но – это не просто стремительный беспорядок. Толпа расщеплена. Потоки людей одетых в оттенки синего и серого, проникают друг в друга, продолжая жить, каждый в своём внутреннем пульсе. Можно различить шесть или семь отдельных, взаимно обтекающих друг друга ручьёв, состоящих из конвульсивно движущихся и неожиданно вздрагивающих, людских фигур.
Осознание происходит невольно, и оно не требует никакого усилия: люди на сцене изображают мистерию времени. Если проследить за действиями бегущих, то они как бы оторваны и не имеют своего отдельного смысла: кто то резко откидывает чемодан и вынимает из него спутавшиеся вещи, кто то машет рукой далёкому и невидимому соседу, кто то спотыкается, кто - то раскрывает зонт.
Но все эти разрозненные движения служат единому, общему смыслу: на сцене существует время,
в своей детализированной многоликости.
Внезапно, в такт какому-то странному аккорду музыки, одна из человеческих верениц на сцене полностью замирает. И сквозь продолженное движение других верениц, можно видеть вскинутые к глазам запястья, бесконечно торопящиеся и  опаздывающие куда-то люди, смотрят на часы, застывая в неподвижном трансе оторванной и вечно длящейся секунды. Затем, окаменевшая вереница снова оживает и включается в общее движение. С той же внезапностью, музыка обрывается, и вся толпа, будто взметнувшись на приливе какой-то огромной волны, впадает в мрачное оцепенение, словно какая-то сила вырывает время из рук вечности. Сцена начинает излучать безмолвный ужас небытия.
Всё происходящее на сцене – олицетворение времени. Пластическое его вычленение, посредством
то ускорения, то замедления его составляющих. Попытка воссоздать его вечный, неуловимый бег.

В следующие два дня стала сбываться моя мечта - побыть немного на настоящей природе.
Рано утром мы вышли из метро на станции Московская площадь.
Нам предстоял полуторачасовой подъём на вершину горы Янош, в гущу будайских лесов.
Я слышу перестук колёс и сам покачиваюсь в такт движению поезда. За окном пробегают стволы
деревьев, они налетают на меня, взявшись впереди как будто ниоткуда. Я начинаю дремать и теряю сначала счёт – времени, а потом и преодолённых километров. Деревья перед моим взглядом начинают мелькать всё быстрее. Я открываю глаза. Оказывается, - я в отеле, - утро, - мне снится радостно пережитый день…

Для меня, выход на природу всегда был актом очищения, растворения в купели бесконечного зелёного сна, мгновений, когда я могу окунуться в игру света, красок и успокоительного шёпота листьев и ветра. Я шёл, воздевая взгляд наверх, рассматривая вековечные деревья, их неохватные стволы и кроны. Раскидистые ветви встревали в небо, и как будто держали его над собой, подобно атлантам. Воздух ступал по листьям клёнов, как будто перебирая свои невидимые чётки. И я понимал, что появился здесь, чтобы придти в объятья этой тишины, ощутить осенённость покоем. Чтобы из упоительной тихой мудрости природы выйти, наполнившись новой силой, которая поможет пережить искушение любой каменно бетонной пустыни. Печально, но наполненность и наслаждение близко и странно соседствует с опустошением и мукой.
И ты чувствуешь насильственность возвращения в грохот, в этот металлический звон города и его улиц, насильственность втискивания сознания в дребезжащие нити городских дорог.
Мне всегда представлялось, что человеческий мегаполис – это жирная гусеница, въедающаяся в огромный зелёный лист природного лона и ландшафта, на котором он возник. Гусеница настолько огромная, что слышен только шелест перебирания множества невидимых конечностей. Пожирающая всё внутри и окрест себя. И я снова прихожу к мысли, что наполненность странно и близко соседствует с опустошением.
Что мудрость природы – принимать и переживать время в его неделимости, именно поэтому, попадая на природу, забываешь о счёте часов, и о бешеном беге и ритме реальности.
Мудрость же человеческая лежит, наверное, в избытке нежности к жизни и к окружающему, - в способности встречать и проживать каждый новый день, как день последнего прощания с миром…
В аэропорт ехал в каком-то чудовищном упадке сил, в голову лезли всё нехорошие мыслишки.
Если раньше всё это было игрой, заигрыванием с неизвестным, то сейчас меня пугает - насколько осмысленным и серьёзным бывает желание смерти.
Можно дойти до такой степени изнеможенности, когда смерть кажется единственным,
наиболее логичным решением, - избавлением, искуплением, концом.

Мистические видения становятся навязчивыми, упорными, мучительными, как какой-то назойливый, отвратительный звук, который ты не можешь не слышать, потому что слух твой незащищён.
Чтобы защититься от назойливого звука, нормальный человек надевает звукоизоляционные наушники. А для больного – средством изоляции от звука, «видения» - становится лекарство.
Но, если ты – в «наушниках» - это вовсе не значит, что звук-мистическое, находящееся во вне, перестаёт существовать. И это – самое мучительное, - ты можешь «изолироваться»,
но не можешь истребить само внешнее явление, «мистическое».
И ты, в своих наушниках-таблетках – как слепой – среди снующей на переходе толпы,
выделяешься из толпы, своей оторванностью от мира-реальности. Ты «виден», «выделяешься» - издалека.
Мне кажется, что мне стала доступна какая-то мировая тайна.
Всюду, из каждого угла, из каждого лица на меня взирает дикая гримаса вечности.
С каждой картины будапештской национальной галереи на меня смотрит бледный, изнурённый онанизмом Христос...

Блоковская «жажда смерти», раньше воспринималась мной, как искусное позёрство. И при всей видимости понимания его настроения, - истинного понимания не было.
Теперь ласковое и покорное отношение к смерти – стало для меня частью приобретённого опыта.
И никакой позы здесь нет. Я не говорю о какой-то героической готовности, но скорее – о спокойном согласии.
Не знаю с чем это сравнить…?
Это всё равно, что встретить утро со всей его свежестью, светом, росой, пеньем птиц, лёгким ветром. Почувствовать его  бесконечную и глубокую причастность обновлению…

АВТОР 5

11.Смерть рассказывает сказку
Евгений Савинков
Смерть перевёл свой рассеянный взгляд на гаснущее за крышами домов солнце. В его светло-серых, почти бесцветных, глазах отразились багрянец и лазурь.
- Знаешь, иногда ко мне заглядывает мой братец – Сон. Интересный малый. У него всегда полно в карманах грёз, а в рюкзачке за спиной этот поганец носит кошмары. Жалуется, что раньше было наоборот, а со  временем  кошмаров всё больше, а грёз всё меньше. Как думаешь, отчего люди стали больше бояться?
Я пожал плечами и разлил чай в чашки.
- У меня есть теория, - сказал Смерть, усаживаясь напротив, - Современный человек слишком зависит от денег. Порой так сильно, что перестаёт спать, есть и даже жить. Вот послушай –

 - Один человек был настолько занят, что разучился жить.
Занят он был, потому что думал всегда только об одном – как заработать побольше денег, а чтобы заработать много денег надо быть очень дисциплинированным и точным.  Сначала он расписал по минутам свой рабочий день, потом составил по инструкции и графику каждому из своих служащих. Отладил работу своей фирмы как часы и начал считать прибыль.
Правда, спустя пару лет, он вдруг понял, что не успевает всё в положенные рабочие часы. Много денег - много забот; ведь если ты сегодня заработал  много, значит, завтра ты должен  заработать в два раза больше, а иначе, зачем всё затевать? Он стал брать работу на дом – нанял второй штат сотрудников, заполнил дом факсами и телефонами, правда, жена не поняла его тонкий расчёт и ушла к другому. Он воспринял это с воодушевлением, разогнал дополнительный штат, продал дом и поселился в офисе – просто оборудовал себе небольшие апартаменты.
И однажды, когда после очередного дня, он лежал и прокручивал в голове новую схему, его осенило! В сутках двадцать четыре часа  минимум пять из них он тратит на сон!! Сколько денег можно заработать за пять часов, ведь если здесь ночь, то где-то уже день, и там уже проснулись его потенциальные деловые партнёры.
Он выбросил кровать и перестал спать. Его офис гудел, как улей, круглые сутки, ни на секунду не останавливаясь. Мой братец Сон поначалу пытался пробраться туда, но только руки разодрал в кровь, пытаясь пробиться через мысли о деньгах. Он потом рассказывал, что эти мысли были острее вольфрамовых самурайских мечей.
- И чем закончилась твоя сказка?
Смерть отпил и криво усмехнулся.
- Этот человек просто растворился.  После того, как он отказался от сна, он перестал  есть, пить, думать о посторонних вещах.
В назначенный срок я пришёл за ним, но веришь или нет, не нашёл. Огромный небоскрёб распухший от людей и бумаг, сотни километров проводов, как жилы…нет, как сосуды, по которым текут деньги наверх. А на самом верху, в кабинете – ни-ко-го. Только клавиши стучат на компьютере… и, иногда,  какой-то шорох раздаётся в селекторе. Только  за гулом секретарей его уже и не слышно.

12.Сказка о бессмысленном поиске
Евгений Савинков
- Слушай, а когда я умру?
- Что за бредовый вопрос,- Смерть шёл рядом со мной по старой, почти совсем заросшей,  аллее,- да и не жди ответа на него. Я не имею права разглашать отпущенный человеку срок.
- Почему?
- Считай это коммерческой тайной. У кого-то из классиков было что-то про машину определявшую дату смерти...  так вот, её изобретателя убили. Такие знания сделали бы людей несчастными. А стремление к ним делает одержимыми.
Один умный человек с востока жил себе, жил, сколотил состояние, женился и, вдруг, в зените сил и возможностей задумался о дате моего прихода за ним.
Тонны книг уже были написаны в те времена, сотни людей вещали с площадей о бренности земного и подготовке к переходу в иной мир.
Только об одном молчали – об отмеренном каждому сроке. 
Человек лишился покоя, и все свои силы бросил на разгадку. Книги и проповедники быстро расписались в своём неведении – он пошёл к магам. И-цзин, бобы, кости животных, раскрашенные карты – многие называли ему даты, но что делать с сотней разных дат, разделённых десятилетиями?
Неистовые поиски повели его по свету, по разным городам и землям.
Тысячи ли сложились в годы, годы в десятилетия, пока поиски не привели его в мрачный Ленг,  где в храме  отделанном  человеческими костями он нашёл поклоняющихся мне.
Однако некроманты поставили условие – прежде чем новичок будет допущен к библиотеке,
он должен пройти обучение.
Год за годом он служил в храме, с каждым разом забираясь всё глубже и глубже в хранилище, пытаясь познать мою природу.
- Он узнал, что хотел?
- Конечно,- Смерть лукаво покосился,- все люди это узнают. В момент моего появления. За этим человеком я пришёл прямо в хранилище Храма Кости. Кстати, он прожил восемьдесят три года, по тем временам срок неимоверный. Жаль, только растратил большую часть своего времени не умно... но эта мысль его уже не догнала. Его не разрешили беспокоить.