(детство Юленьки)
Под сенью раскидистого старого абрикоса, склонилась над своими куклами девочка лет пяти, шести, в её белокурых пушистых волосиках запутался луч света, создавая иллюзию воздушного неземного существа.
Девочка же была вполне земной: в сбитых сандалиях, хлопчатобумажных колготках и оранжевом платьице из тонкой шерсти. Платьице - явно новое, потому что девочка очень старалась его не пачкать, часто отряхивала песочек, разглаживала белый кружевной воротничок и юбочку в крупную складку. Она, настолько заигралась, что не замечала, как двое сорванцов подглядывали за ней в щёлку забора.
Она исполняла роль мамы на кухне и разговаривала со своими детками, подавая реплики и за маму и за деток. На диване, сооружённом из двух кирпичей, сидела кукла с надменным лицом и не гнущимися коленками, зато, у куклы было красивое платье и золотистые волосы. В игрушечной кроватке с настоящим матрасиком, лежал чудный пупс - глянцевое лицо с пухлыми щёчками и румянцем, согнутые ручки и ножки, дели его точной копией грудного младенца, одетого в ползунки, распашонку и чепчик.
- Сейчас будем кушать кашу, - говорила мама, помешивая в игрушечной кастрюле кашу из песка.
- Не хоцю не буду кассу кусать, - шепелявила дочь – кукла.
- Не будешь кашу кушать - не вырастешь, будешь глупая и получишь двойки, - отчитывала куклу мама. – Молчи, а то по жопе надаю, - сердилась мама.
- Уа- уа – уа, - заплакал младенец.
- Сейчас мой маленький, мой хорошенький, сейчас мама кашку даст, - девочка стала совать в рот пупсу ложку с песком и успокаивать его ласковыми словами.
Уа –уа - уа, - не унимался младенец.
- Юля, принеси Антоше погремушку, или дай ему свою куклу,- строгим голосом сказала девочка – мама, обращаясь к златовласой кукле.
- Не отдам свою куклу, - заныла златовласка.
- Отдай доча, - жалобно попросила девочка - мама, - а то, сейчас отец проснётся… - угрожающим шёпотом закончила она фразу.
В это время за забором кто-то прыснул со смеху, девочка подскочила на ножки залилась румянцем, и сердито поглядела в сторону забора.
- А ну, вылезайте! - звонко крикнула она, - я вас вижу, чего подглядываете?
Мальчишки отодвинули штакетину и пролезли во двор аптеки.
Они подошли поближе, и вдруг, стали наперебой тарахтеть о какой-то собаке так, что девочка ни чего не поняла в первый момент, и, недоумевая, уставилась на мальчишек.
Самый болтливый поменьше был одет в короткие шорты на помочах, круглое лицо его было перепачкано ржавчиной, видимо, перед этим он играл с железяками.
- Юлька, ну, собаку которую твой папа вчера привёз, - мамка мне строго приказала не играть у вас во дворе, и Сане тоже не велели! – при этом он поглядел на друга, как бы ожидая от него подтверждения своих слов.
- Да, подтвердил Саня, твоя мама сказала моей, что собака очень злющая! – выпучив глаза придавая жуткое выражение своему бледному личику худенький Саня. – И Серёгиной маме тоже сказала.
- А, Жульбарс - ну и что? Он на цепи, вон там во дворе, - показала Юля на вторую половину двора за домом.
- Злой? Хором спросили мальчишки.
- Ну, злой, и что? - делая безразличное лицо, фыркнула Юлька.
Ей, мама тоже не велела подходить к собаке близко, и накануне Юлька долго разглядывала бешеного пса, без причины бросающегося на всех, и заходившегося хриплым лаем.
Отец посадил его на цепь и тот бегал по тросу, протянутому через весь - недавно отгороженный двор. Там отец строил себе гараж и сарай для поросят. Мама, чтобы покормить собаку, подталкивала ему старую кастрюлю с едой при помощи швабры, потому что пёс никого не признавал.
- А ты, что его не боишься? - недоверчиво спросил Серёжа, - а если тяпнет?
- Покажи, покажи собаку, - опять наперебой загалдели друзья.
- Ладно, пошли, только стойте подальше, - согласилась девочка, не показывая вида, что трусит.
Джульбарс сидел в будке и не хотел вылезать, не понимая почему оказался в чужом дворе, всё вокруг было подозритетельным и ещё более враждебным чем в прежднем доме. На самом деле - причина тому, что он оказался на аптечном дворе, была водка и карты.
Всё утро он кидался на прохожих за забором, выпуская свою ярость. Кастрюля с едой стояла не тронутая, и дети, украдкой протиснувшиеся в калитку, уставшего пса не заинтересовали.
Юля на цыпочках подкрадывалась к будке, оттуда послышалось недовольное ворчание. Девочка остановилась - упрямство и не желание выказать свою трусость пред мальчишками, пригвоздили её к месту.
Жульбарс, Жульбарсик, - ласково проговорила она, - ты чего такой злой, видишь - я тебя не обижу, - показала она свои пустые ладошки.
- Юлька, дура, беги! - зашептал Серёжа, - сейчас он тебя сожрёт!
Так все стояли на своих местах, не шелохнувшись – мальчишки возле калитки, а Юля на расстоянии вытянутой цепи.
Джульбарс продолжал угрожающе рычать, одновременно изучая малышку, он вчера уже видел её весь вечер и не понимал - что надо этой мелюзге.
Голосок девочки, между тем, звучал так успокаивающе, как журчание маленького ручейка; от неё пахло молоком и ещё - чем-то сладким, отдалённо напоминающем, что-то очень знакомое.
В его, воспалённом злобном, знающем только побои мозгу, всплыли вдруг, как в тумане - детские пухлые ручки, тискающие и ласкающие его ещё щенком, которые совали ему в рот сладкие печеньки.
Он понюхал воздух и перестал рычать - хвост сам собой стал постукивать об стенку будки - псу вдруг, очень захотелось понюхать эти маленькие ручки, и проверить - нет ли там печенек, которыми так пахла девочка.
.
Когда собака перестала рычать, Юля сделала ещё два шага вперёд, и присела на корточки, подзывая пса, ласковым голосом.
- Ну, иди сюда, не бойся, - и когда Джульбарс загремел цепью, выбираясь из будки, Юленька зажмурила глаза от ужаса, думая: «Вот сейчас её разорвут на кусочки» - как сказал вчера отец.
Она вздрогнула, когда ей в ладошки ткнулся холодный собачий нос. Девочка открыла глаза - Джульбарс уселся рядом, улыбаясь во всю свою клыкастую пасть.
- Собака, собачка, - осторожно погладила она огромного лохматого пса и гордо бросила взгляд на мальчишек, те открыв рот, часто моргали глазёнками от удивления.
***
Глава 2
Мать Джульбарса была дворнягой местной помесной рыжей масти, отец, сорвавшийся с цепи – кавказец. Всю свою жизнь Рыжуха добросовестно сторожила котельную, вместе с наполовину глухим, контуженным на войне стариком Прохором.
Они проводили долгие зимние вечера вместе, у жаркой топки, Прохор зимой работал истопником, а летом сторожем. Дома его никто не ждал, жена давно померла, дети разъехались кто куда, и единственной собеседницей и слушальницей его скудных рассказов стала Рыжуха. Впрочем, Прохор и сам не знал, с кем он беседует: с собой, с собакой, или с умершей женой - то и дело, попрекая её, что бросила его одного на старости лет.
Работал он не из-за денег, а от скуки и тоски, силёнок ещё хватало. Всё, что оставалось ему, это воспоминания о прошлой войне которую он прошёл танкистом до самого Берлина, да нелёгкий труд механизатором в совхозе. Семью он вспоминал редко, да и вспоминать было нечего, не ссорились, да и не любились они с женой чрезмерно, иной раз и словом не обмолвятся за целый день: Марфа понимала его по мимике, по жестам, иной раз подумает он что-нибудь или потеряет, а она уж подаст. На рассвете встанет на пахоту собираться, а она уж на ногах - и в поле обед принесёт, а как раны боевые ночью начнут ныть, глаза откроет - Марфа с компрессом стоит в ночной рубахе с распущенной косой. И всё молчит, только когда померла, почувствовал Прохор, что дороже её и нет ничего на свете, как Буд-то себя закопал он вместе с Марфой.
Рыжуха была небезразличной слушательницей. Иногда Прохору казалось, что собака всё понимает, настолько умные и понимающие у неё были глаза. Если он жаловался собаке на свою одинокую жизнь, она поскуливала, сочувствуя хозяину, если же Прохор посмеивался, рассказывая многочисленные комичные случаи из своей жизни - Рыжуха смеялась всей своей пастью и весело мотала хвостом из стороны в сторону.
Котельная обеспечивала теплом сельские объекты: почти всегда пустующую больницу, детский сад из трёх групп, начальную школу и сельсовет - работы не так много - натаскать угля в бункер и поддерживать огонь в топке, летом же делать вообще нечего, кроме как дважды за ночь обойти все строения, размёщённые в центре посёлка.
Рыжуха была его ушами и глазами. Днем она сидела на цепи, а ночью свободно бегала по охраняемой территории, если появлялись чужие люди, она слышала и чуяла это издалека, давая понять хозяину своим беспокойством и громким лаем, который Прохор ни так слышал, как видел. В одну из летних ночей по непонятной причине случилось возгорание в больнице, и собака сильным и протяжным воем подняла на ноги дежурный персонал, когда ещё только начинала наполняться дымом приемная. За такой героический поступок и спасённую от пожара больницу, Рыжуху все зауважали - регулярно им с Прохором выделялась горячая пища, то из больницы, то из детского сада. Цены не было такой собаке, если бы, не одно - но!
Каждый февраль, основной инстинкт и природа заставляли Рыжуху забыть все свои обязанности, любовь гнала её дальше от человеческого жилья, приводя в неистовство всех местных кобелей. О том, что она загуляла, знала вся деревня, особенно ночью, по вою цепных псов можно было определить, где пробежала Рыжуха с собачьей свадьбой – своей свитой. В эту пору, Прохор оставался без помощницы, она не показывалась ему на глаза, только по пустой миске он определял, что она прибегала поесть. Не любил он эту пору, хотя и понимал Рыжуху как женщину. Когда она покорная с заискивающим видом возвращалась на своё рабочее место, её неизменно ждал выговор от хозяина,
- Ну что стерва, нагулялась? Эх, ты шалава, старая дура, - сокрушался Прохор, - нагулялась опять, а куды таперьча твоё отродье девать мне? Шо, ты думаешь, мне так нравится топить их, вот тебя бы заставить их утопить, хыть раз!
Рыжуха виновато виляла хвостом, со всем соглашаясь. И снова их жизнь вставала на правильные рельсы до самого мая месяца.
« Ну что, проголодалась? – спрашивал Прохор, Рыжуху, утирая пот со лба. – Вот ещё немного и перекусим, - говорил он, накидывая уголь в бункер. Рыжуха оживлялась и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, подтверждала, что голодна, но потерпит ещё.
После работы они шли к сторожке. Прохор наливал в миску супа из прокопченной дочерна кастрюльки, крошил хлеба, выносил еду к будке и, потрепав собаку за уши, потчевал, - давай лопай, лопай. Рыжуха хоть и тварь беспородная была, однако деликатная и умная псина – пока Прохор не удалялся в сторожку, к еде не приступала.
В тот май, Прохор, как всегда на девятое, помянул однополчан, и ушёл в запой на две недели.
Тот срыв, всегда предсказуемый прощали сторожу, и ставили ему отпуск всегда в одно и то же время в году.
Пока Прохор заливал водкой свои воспоминания о сгоревших в танке товарищах, Рыжуха благополучно разрешилась щенками, запрятав их в подкоп под дровяной штабель позади огромной горы угля. Через день только обнаружил сторож, что собака не показывается на глаза и еда не тронута.
- От, чети тебя задери, зараза, - чертыхнулся сторож, - опросталась гдей-то! – напрасно он её звал… – Ну и черт с тобой, - осерчал старик, и пошёл допивать початую бутыль, на третий день, только, голод выгнал собаку из укрытия.
Рыжуха сильно похудела, но выглядела очень счастливой, набухшие соски у неё болтались чуть не до пола. А через месяц весь выводок стал показывать сои любопытные носы на волю, и их возня внутри, скулёж и повизгивание привлекли детей из начальной школы. В основном мальчишки, пока не видно было сторожа, гурьбой окружали нору стараясь выманить лакомством щенков из укрытия. Самые смелые сорванцы прибегали к котельной и на каникулах, приносили щенкам печенье, и подружились с хмурым сторожем. Щенки были серого цвета, и напоминали пушистых колобков, вскоре они осмелели и вразвалку бегали около котельной, чем очень беспокоили свою нервную мамашу. Прохор вздохнул с облегчением, когда весь выводок кроме одного кобелька, разобрали. Этого с рыжеватым оттенком и толстенными лапами он решил оставить себе на смену Рыжухе к её старости.
Щенок унаследовал сообразительность и ум от матери, телосложение от отца, только рыжий оттенок шерсти напоминал его плебейское происхождение, он был хитреньким и пронырливым.
- Как же мне тебя назвать, жулик ты этакий - рассуждал старик, любуясь угловатым ещё полугодовалым щенком, по всем признакам, он происходил от породистого отца. Прохор разговаривал сам с собой и, ухмыляясь, стыдил мамашу,
- и с кем же ты спуталась, а? Губа у тебя, ить не дура оказалась, да, Рыжая бесстыжая? Рыжуха, радуясь благостному настроению хозяина и, наверное, гордясь своим отпрыском, весело колотила хвостом по земле.
Так Джульбарс стал сначала Жуликом.
***
Юленька еще не умела разбираться, где люди правду говорят, а где лгут, а так как взрослые часто сюсюкали и хвалили её, она думала: «Наверное, она такая хорошенькая, что всем нравится».
Этот нежный возраст пять, шесть лет, кода человечек начинает определять своё место в мире, давая оценку себе, близким и окружающим, определяя для себя что хорошо, что плохо или норма.
Юля как губка впитывала всю информацию, которая была доступна в её окружении. Когда ей говорили, что она - умничка - она верила в это и налегала на чтение; когда говорили что она хорошенькая, она разглядывала себя в зеркало и размышляла, что именно в ней хорошенького: носик, губки или глазки; мама замечая, как дочка изучает себя в зеркале улыбалась и говорила, - красивая , красивая.
Что отец плохой человек и пьяница, девочка воспринимала как факт, и что все отцы такие, она знала наверняка, так устроена жизнь – мамы добрые и ласковые, а папы пьяные, злые и драчливые – и зачем они вообще существуют эти папы.
А после мамы и братика она любила кошек и собак - существа, которых так приятно – ласкать, жалеть, любить и они платили ей тем же.
А ещё у неё были друзья и подружки - любить их было необязательно, но дружить можно особенно с мальчиками, они меньше ревут и не ябедничают, во всяком случае, Серёга с Саней такие.
Весь день Юля проводила в аптечном дворе, в саду или за рабочим столом мамы. Она раскладывала свои карандаши и альбомы за большим столом с одной его стороны, а с другой стороны мама готовила лекарства: микстуры, порошки и даже мази. Юля с большим интересом наблюдала за мамиными руками, когда та растирала в ступке порошки, всё время что-то смешивала в стеклянных колбах, грела на спиртовке, разбавляя дистиллированной водой, сворачивала порошки в пакетики и раскладывала мази по баночкам.
Вдоль стены ассистентской комнаты стоял большой стеклянный шкаф с разными склянками и бутылями подписанные на латинице, и Юля пыталась читать этикетки, всегда удивлялась незнакомым буквам. По центру стола стояли две большие круглые вертушки, на её полках тоже стояли склянки с веществами. Мама доставала из специального сундучка - шкатулки маленькие премаленькие гирьки, клала на одну чашечку весов гирьку, а на другую сыпала порошок, уравновешивая их. Все эти манипуляции казались Юле волшебством, она часто играла в аптеку, показывая своим подружкам как надо готовить лекарства.
Мама периодически отвлекалась на посетителей аптеки, и Юля слышала, как она за стеной в приёмной что-то терпеливо объясняет, даёт советы и рекомендации.
Шестилетняя девочка знала, где и какие, в каком ящичке лежат таблетки и от чего они лечат, но это были самые обычные препараты. Серьёзные и опасные лекарства хранились в специальной запирающейся комнате, или в большом массивном сейфе, куда Юльке было запрещено заходить.
Все эти знания запоминались автоматически, когда она, раскрашивая свои рисунки, слышала раз за разом мамины повторяющиеся фразы. Ацетил салициловая кислота, парацетамол, энтеросептол или глюконат кальция она могла выговорить, как любой другой ребёнок в этом возрасте, мог спеть песенку о маленькой ёлочке или рассказать стишок - наша Таня громко плачет.
Если мамин разговор с пациентом затягивался, то любопытство брало верх - Юля на цыпочках выходила, выглядывала из-за маминой юбки, прячась за прилавок, несмотря на строгий запрет - выходить из ассистентской комнаты при посетителях. Вот тут и начиналась игра слов, иногда сюсюканье: всем кто приходил, надо было похвалить её, а так как это были почти все жители посёлка, во всяком случае, женская его половина точно, Юля принимала эти похвалы за чистую правду.
И она всячески пыталась соответствовать этой правде: сначала девочкой потом подростком, потом девушкой. С раннего детства Юля чувствовала своё несоответствие той девочке, которую видят в ней окружающие. Если возникали трудности, она преодолевала их, когда было страшно или больно она терпела, не давая себе никаких поблажек и слабостей, не подозревая, что вместе с воспитанием воли она обрела комплексы.
И все-таки она была весёлым и подвижным ребёнком, единственным её горем был пьющий отец.
Михаил пришёл сегодня подвыпивший, завалился в зале на диван и громко захрапел. Анна, стараясь не пробудить пьяного мужа, стянула с него ботинки и тихо ступая, вынесла обувь в длинный аптечный коридор.
Юля купалась в цинковой ванне на кухне, а полугодовалый Антошка уже сопел в кроватке в детской комнатке.
В одной половине дома располагалась аптека, другую занимала заведующая – Анна Николаевна со своей семьёй.
Она взяла большое махровое полотенце и пошла на кухню за Юлей. Девочка намылила мочалку, выдавливала из неё пену, превратив купание в игру.
- Дочечка, поднимайся, хватит уже, вода почти остыла, - взяла Анна за руки девочку и помогла ей подняться. Затем ополоснула её теплой водой из ковшика, обернула полотенцем и поставила на табурет. Анна вытирала влажные волосы дочери, чмокая её в курносый носик, прижимала к себе.
- Мамочка... – зашептала Юля таким тоном, будто сообщая страшную тайну, – Мамочка, знаешь что?
- Не знаю, солнышко, что же? Говори.
- Знаешь что? – округлила свои глазёнки Юля, - наш Жульбарс, он совсем, совсем не злой, ну вот ни сколечко не злой!
Анна тревожно посмотрела на дочь,
- Юля, ты откуда это знаешь, неужели ты подходила к собаке? – она прекратила вытирать Юлю, взяла её за плечи и строго посмотрела в глаза. От такого маминого взгляда Юле стало, не по себе, она опустила глаза и стала лепетать что-то невнятное - врать у неё никогда не получалось.
- Мамочка но он совсем не злой, он добрый, только грустный, его наверное всегда обижали поэтому он на всех лает.
- Господи, - взмолилась Анна, - какая же ты, у меня непоседа, - она заговорила шёпотом, - а если отец узнает, представляешь, как нам влетит, он же не велел подходить к нему. Дочечка, если Джульбарс перестанет быть злым, отец застрелит его, тебе же жалко собачку?
- Зачем, зачем он его застрелит? - захныкала Юля, горькие слезинки закапали на полотенце.
- Тихо, не реви - разбудишь отца. – Успокаивала Анна, просто не подходи к собаке, и всё будет хорошо, обещаешь?
Юля закивала головой, и, обхватив маму за шею, тесно прижалась к ней, как бы ища защиты от всех бед.
- Ну, вот и умничка, - взяла Анна девочку на руки и понесла в кровать.
***
Весь мир трёхлетнего пса, Джульбарса, был ограничен небольшим пространством от будки до забора. Особого интереса у него не вызывали не воробьи которые нагло склёвывали остатки собачьей еды, ни надоедливая трескотня сороки, которая тоже прилетела на пиршество, старалась загнать собаку в будку. Она завидовала лёгким воробьям, которые могли быстро вспорхнуть при первой же угрозе со стороны пса, сорока могла тырить пищу, только когда Джульбарс, уходил в будку.
Сегодня, по-видимому, ей ни чего не перепадёт. Пес не уходил, он, лениво прищурив глаза иногда встряхивая левым ухом от кусачих и назойливых мух, чего-то ждал. На залитом утренним солнцем дворе – вот-вот должна появиться девочка.
Она чинно с охапкой игрушек, то и дело, роняя, что-нибудь, проходила во двор с южной стороны и начинала игру.
Джульбарс не подозревал, что за ним ведётся наблюдение – беспокойный взгляд Анны наблюдал за псом из окна аптеки, а Юля постоянно кидала ласковый взгляд и шептала, - Джульбарсик, привет, мне нельзя к тебе подходить, мама думает, что ты злой, но ты хороший я знаю…
Она играла в мяч, отбивая его от кирпичной стены дома и говорила считалку,
- я знаю пять имён девочек: Юля, Аня, Маша… - или, - я знаю пять имён собачек: Жульбарс…
На этих словах Джульбарс вскидывал взгляд, и еле заметно вздрагивал хвостом. Ему было приятно слушать голос девочки, наблюдать, как она играет: разговаривает с куклами, рассадив их на аптечные ящики. Юля устроила возле завалинки целую квартиру - положила под ноги большую картонную коробку, обставила ящиками, импровизировав стены, двери в дом при этом разувалась перед входом, изображая хозяйку.
Солнце к обеду сильно припекало, и причиняло собаке боль в отёчном левом ухе, раскалывалась голова от этого, но он терпел, ожидая, когда девочка сама убежит со двора на обед и появится только вечером, когда солнце перевалит за крышу дома на западную сторону.
Отит, развившийся из-за ушного клеща, время от времени очень беспокоил собаку, больно было трясти головой и даже простые движения отдавались в её левой стороне. Молодой возраст и сильный иммунитет справлялся до сих пор с воспалением, но последний стресс и грубое обращение, когда его со связанными лапами в тряской коляске мотоцикла привезли в этот двор, спровоцировало новую вспышку. Он иногда тихо поскуливал и заваливал голову на бок.
Когда девочку позвали на обед, и она убежала, помахав собаке ручкой, Джульбарс гремя цепью, медленно перебрался в будку.
Во двор вышла Анна с посудиной в руках, собираясь вывалить собаке остатки обеда. - О о ! Да ты ничего не съел, посмотрела она в его кастрюлю и на будку, - собака не рычала как прежде и не подавала ни каких признаков. – Заболел, что - ли? Жульбарс, ну ты чего не ешь, что с тобой, псина?
В тот день, когда муж вывалил на пол нечто замотанное и запеленатое в брезент, - Анна в душе сильно расстроилась, она не могла видеть, как издеваются над животными, но вместе с жалостью к собаке был и страх. Михаил рассказал, что пёс очень злобный и покусал собственного хозяина. – … Анька, смотри, чтобы Юлька не лезла к нему, и нечего его приучать к себе, я знаю ваши нюни! Он должен быть таким же злым, а то бошки вам поотрываю! …
С тех пор прошёл целый месяц, но ничего страшного не произошло - пес привыкал к новому двору, и агрессия его понемногу утихла, никто не тыкал в него рогатиной, не загонял в будку и даже не повышал голоса.
На следующий день Джульбарс не выходил из будки даже к Юле. Анна тайком от мужа осмелилась, подошла и заглянула внутрь. Пес лежал, положа голову на лапы, с закрытыми глазами и отрывисто дышал. Анна протянула руку и потрогала сухой потрескавшийся нос, поняла, что у собаки жар, провела ласково по голове, от чего в районе левого уха пес резко дёрнулся и взвизгнул.
- Ухо. Понятно, ну ладно, ладно, собачка, потерпи. Что же с тобой делать?
Пёс не проявлял агрессии, смотрел умными полуприкрытыми глазами, возможно ожидая помощи, чего от людей он ещё никогда не видел. – да ты и правда не злой ласково уговаривала Анна собаку, ну ничего, сейчас что-нибудь придумаем, чистить ты конечно не дашься, я думаю, может, дашься мази тебе заложить в ухо…
Она ещё долго разговаривала с собакой осторожно, медленными движениями прикасаясь к псу то с правого уха, то почёсывала под челюстью, стараясь расположить к себе пса. Юля стояла поодаль, с тревогой наблюдая за мамой.
- Мама, ему плохо, он что заболел, он не умрёт?
- Да у него ушко болит, надо помазать мазью и всё пройдёт.
- Мама, давай я помажу, он меня знает.
- Нет Юленька, давай вместе, я попробую выдавить ему в ухо мазь из тюбика, а ты будешь с ним разговаривать, хорошо?
- Хорошо, - обрадовалась Юля, что может помочь собаке.
Анна сходила в дом принесла два тюбика мази - тетрациклиновую и синтомициновую, миску с водой и стала выманивать собаку из будки, подставив ему воду и медленно отодвигая, когда тот потянулся напиться.
Жульбарс с опущенным хвостом слегка покачиваясь, выбрался из будки и жадно стал лакать воду. Юля села на корточки и стала уговаривать пса, чтобы он потерпел, и что ему будет совсем не больно.
Пока Юля отвлекала его внимание, Анна бережно отвернула больное ухо, и не дотрагиваясь до него, плавно выдавила мазь внутрь. Джульбарс косился на её руки, но и девочку не упускал из вида, вслушиваясь в её ласковые нотки. Прохладная мазь на секунды облегчила боль, но мешала, причиняя глухоту. Псу захотелось тряхнуть головой, он тихонько заскулил, наклоняя голову набок, пытаясь почесать ухо лапой.
- Мама, он чешет ухо – всю мазь сотрёт! - испугалась Юля.
- ничего, пусть почешет, главное мы с тобой уже сделали, это даже хорошо, мазь попадёт во все щелочки в его больном ушке, и завтра он начнёт выздоравливать. А завтра ему не будет уже так больно, попробуем это ухо почистить.
- А что Собаки тоже должны чистить уши? – удивлённо хлопала глазёнками девочка.
- Конечно, - утвердительно кивнула мама, взяла Юлю за руку, рассказывая, как важно чистить уши детям собакам и кошкам, увела дочку в дом.
Дождавшись, наконец, когда отец заведёт мотоцикл и уедет утром на работу, Юля выбежала на улицу и первым делом бросилась проведать Джульбарса. Вид у него был довольно бодрый и весёлый, если не считать слипшейся жирной от мази шерсти вокруг больного уха, он уже не тряс головой и даже не взвизгивал, когда девочка погладила его. Юля потискала пса за шею, и помчалась к маме сообщить радостную новость.
***
Мама Серёжи работала в клубе контролёром – все вечерние сеансы он смотрел вместе с ней или сидел весь фильм в кассе. Иногда он забегал за Юлькой и звал собой на сеанс с маминого разрешения, прибегал запыхавшийся, пока она ждала его на тротуаре. Юля говорила: « у мамы спрошу». А мама в очередной раз говорила, – нет.
На экраны вышел фильм « спасите Айболита». Серёга смотрел его уже второй день подряд, и уговорил Юлю уйти без разрешения. Весь сеанс девочка смотрела не так на экран, как переживала - что будет дома ей за ослушание?
Отец навис грозной тучей, сжал до боли руку и выдернул её из сиденья как пушинку– в кинозале ещё шёл фильм ( Фрунзик Мкртчан с Быковым - Бармалеем продирались через болото).
Мама, поджав губы, смотрела с укоризной. Отец снял ремень, стащил штаны и несколько раз угостил по мягкому месту.
Юльке хотелось выдержать и не зареветь, не показать свою слабость. Было какое-то геройство и протест в её терпении. Потом когда мама, подошла к ней чтобы пожалеть уже перед сном у постели, Юля уткнулась в подушку, задержала дыхание и замерла, чтобы мама не услышала её всхлипываний.
***
Люди появляются на свет маленькими, потом растут, взрослеют, становятся старенькими, а потом…они вновь становятся маленькими, это убеждение родилось вместе с Юлей, она это знала и всё. Пока не умер Саша.
Тётя Нина пришла поздно вечером, постучала, аптека уже была закрыта, но все знали, что Анна откроет в любое время, если надо и продаст нужное лекарство. По тревожному голосу, Юля поняла, что случилось, что-то ужасное, и речь идёт о Саше, он стоял рядом с матерью с белым как мел лицом.
Что произошло, она поняла гораздо позже, и это страшное слово - ботулизм, от которого потом умер мальчик, запомнился ей на всю жизнь.
Попрощаться с Сашей Анна взяла с собой Юлю, она была не уверена, что поступает правильно, но и оставить Юлю дома и врать дочери о смерти друга она тоже не решилась, потому, что все в посёлке говорили о страшном отравлении.
Нина растила мальчика одна, он был поздним ребёнком, которого она родила, как говорила для себя, горе её было безмерным - она сильно кричала, в беспамятстве цеплялась за гроб, теребила прозрачные холодные ладошки сына … Картина была настолько тяжёлая, что Анна быстро увела дочь. Они, молча, шли по улице - Юля ошеломлённая, а Анна, роняя обильные слёзы, огромным усилием сдерживая рыдания.
Юля испуганно поглядывала на мамины слёзы, и боялась спросить - почему так кричала тётя Нина, и куда теперь отвезут Сашу?
В душе маленькой девочки поселился страх и осознание, что смерть это самое ужасное, что может случиться, и после неё нет возврата. Детские иллюзии рассеялись, и она стала жутко бояться, что мама тоже может умереть и исчезнуть навсегда из Юлиной жизни. Часто проснувшись среди ночи, она напряжённо вслушивалась в тишину – дышит мама или нет, и только убедившись, что дышит, засыпала снова до утра.
***
В октябре, начинался отопительный сезон, но погода в Ставрополье стояла на редкость тёплая почти летняя. Прохор, приводил топку в надлежащее состояние, с грохотом отколачивал последнюю окалину от колосников, когда скорее почувствовал, чем услышал какие-то помехи, когда он весь перепачканный сажей выглянул на двор, увидел странную картину: Рыжуха в ярости бросалась на мужика в больничной пижаме, тот смущённо топтался на месте, ожидая, когда Прохор, наконец, отзовёт собаку.
Завгара Митрофанова, Прохор знал уже больше 20 лет, помнил ещё шкодливым и хулиганистым пацаном. Он старше его сыновей был лет на пять, из послевоенного молодого поколения, которое не успело на фронт по возрасту, но довелось ему поднимать страну из руин. Долго он мотался по стройкам и объявился в деревне в 50 годы, быстро пошёл в гору, получив тёпленькое место в МТС. Прохор его недолюбливал, ещё с тех пор, когда работал механизатором, знал, что Митрофанов спекулирует запчастями. Прохору же он никогда не осмеливался даже намекнуть на взятку, когда тот ремонтировал свой трактор или комбайн.
Отстроил Митрофанов, видимо не на зарплату, хоромы вдалеке от посёлка, подальше от любопытных глаз. Поговаривали, что он разводит свиней, откармливая их ворованным совхозным зерном, только за руку его никто не ловил, за высоким забором его усадьба, охранялась цепными собаками.
- Здорово дед! – громко как глухому проорал Митрофанов.
- Здорово, здорово, - пробормотал Прохор, прицыкнув на собаку. Рыжуха залезла в будку, но и оттуда продолжала недовольно рычать.
Гость, натянув на лицо дружелюбие, протянул Прохору руку, и стал объяснять, как оказался в больнице. Прохор рассеяно кивал головой, всё время, поглядывая в стону котельной - надо было довести работу до конца, и он с нетерпением ждал, когда, наконец, незваный гость отправится восвояси. Не добившись от глухого старика внимания, Митрофанов заметил щенка, и спросил - не хочет ли дед отдать его в хорошие руки. Когда до Прохора дошло, о чём речь, он отрицательно мотнул головой, и жестами показал, финиш – некогда, разговор окончен.
Митрофанов, пролежал в больнице две недели, и каждый день стал наведываться в котельную - задабривал Рыжуху, приносил ей: то котлету от обеда, то сосиску и всё время играл с Жуликом, приговаривая, - Джульбарсик. Он ещё дважды безрезультатно пытался уговорить старика, предлагая ему деньги, его опытный глаз сразу определил помесь кавказской сторожевой в неуклюжем и угловатом щенке.
Когда Митрофанова выписали из больницы, исчез со двора и Жулик, никто ничего не видел и не слышал.
***
Михаил работал электриком в совхозе: работы хватало, менять проводку на ферме, чинить компрессор, или транспортёр. На току приходилось монтировать новое оборудование, не считая мелких поломок и аварий. На бутылку и запчасти для мотоцикла он всегда мог в совхозе чем-нибудь поживиться. Вот и этой весной поздно ночью он привёз в коляске мотоцикла 2 мешка зерна в усадьбу Митрофанова. У открытых ворот дома стоял хозяин, беспокойно оглядываясь по сторонам, как только мотоцикл проехал во двор ворота быстро закрылись.
Мужики в полной тишине внесли мешки в кладовую, почти доверху набитую такими же мешками, отряхнулись, и хозяин впустил гостя в дом,
- заходи Миха, - сказал он, - я сейчас собак выпущу.
- А твоя где? – заинтересовался гость, имея в виду дородную и скандальную хозяйку.
- В город уехала на два дня, сало повезла на рынок. Да, ты заходи, в хате никого нет, я сейчас и мы по маленькой, - осклабился довольный Митрофанов. Он обошёл весь огромный двор по периметру, выдвигал задвижки у всех будок, выпуская огромных собак. Последняя будка была с другой стороны дома, он посмотрел через огород, удостоверившись, что кавказец вышагивает по длинному тросу, натягивая цепь.
В ту ночь, у Митрофанова, пьянствовали до рассвета. Он проигрывал в карты гостю. И в пьяном угаре поставил на кон свою самую злую собаку - Джульбарса. Мишка так заинтересовался этим псом, потому, что хозяин похвалялся своим методом собачьей муштры, и показал, рваный шрам на руке от самого злобного кавказца - Джульбарса.
Прохвост Митрофанов, зря распустил язык по-пьянке - Миша был не плохим шулером, он втянул хозяина в игру, прикидываясь простачком, и взял банк, когда наверху оказался Джульбарс. На рассвете они с трудом при помощи рогатины и палатки спеленали огрызающегося и оглушённого Джульбарса, и бросили в люльку мотоцикла.
Жулик боялся и ненавидел своего хозяина, в ту ночь, когда Митрофанов выкрал его из больничного двора, закончилось его счастливое детство. Началась жестокая и безжалостная муштра: побои, цепь и травля взрослыми собаками.
В полтора года он превратился в свирепую тварь, ненавидевшую: хозяина, свиней которых охранял и слышал их визги в загоне, собак которых видел издалека, ворон которые надоедливо каркали, усевшись на крышу сарая, ненавидел цепь, и трос по которому бегал. Весь мир он видел, через налившиеся кровью глаза и он был для Джульбарса враждебным.
Чтобы пройти к свиньям в сарай, Митрофанову приходилось брать рогатину и загонять пса в будку, потом ловким движением закрывать задвижку. Однажды спьяну он замешкал с задвижкой и Джульбарс успел цапнуть его за руку, и рвануть зубами, так, что пришлось накладывать швы на рану. С тех пор, хозяин не только укрощал его рогатиной, но и каждый раз бил, ожигая хлыстом. Если бы цепь хоть раз подвела, то пёс непременно вцепился бы ему в глотку. Эта непримиримость и несгибаемая злоба, в конце концов, стала пугать Митрофанова, ему мерещились глаза налитые кровью, и зубастый оскал.
После того как он проиграл собаку в карты, даже почувствовал облегчение, как будто гора свалилась с плеч
***
Если заглянуть в душу Михаила, то, пожалуй, удивишься, насколько угловато и грубо устроил всё создатель, как будто не хватило у него желания и времени закончить тонкую часть работы: сгладить острые углы и шероховатости, украсить и придать тонкости его натуре. Впрочем, внешне он не выглядел чудовищно, а мужская грубоватость только сильней притягивала женщин.
Мать сыграла злую роль в формировании его натуры. Она рано осталась вдовой с двумя детьми и свекровью на руках, не гнушалась никакой работы и заработка, чтобы выжить. Была женщиной сильной, грубой лишенной всякой сентиментальности – Михаил часто получал от неё взбучку, и был свидетелем, как мать срывает зло и раздражение, а порой и издевается над больной и немощной свекровью - лишним ртом.
Остальное довершила улица – Миша часто привлекался за хулиганство в юности, но до срока не доходило. Он благополучно призвался в ряды Советской армии и отслужил на границе топографом. Тюрьма, однако, не обошлась без него, в начале шестидесятых за воровство на складе, где он работал после армии, ему дали небольшой срок.
Он никогда не рассказывал об этом, хвалиться нечем, но приступы жестокости и бешенства стали с ним приключаться, именно после отсидки, он срывался на своей первой жене.
Анна, сразу притянула к себе его внимание: совсем юная рыжеволосая аптекарша с матовой кожей, как редкий и хрупкий цветок в Казахстанских степях появилась она по направлению из Запорожского медучилища. Она не знала, что у него семья в районном городке, после долгого и настойчивого ухаживания, они зарегистрировали свой брак на соседней станции, казахи не потребовали у жениха паспорт - обошлось военной книжкой, так Миша стал двоежёнцем.
О том, что муж становится невменяемым садистом в пьяном состоянии, Анна узнала через месяц после регистрации. И после этого, она не раз испытала на своём хрупком теле тяжёлые кулаки, пинки, бывало, доходило до пальбы из ружья и метания отвёрток и ножей. Спасаться от озверевшего мужа она научилась только бегством.
После протрезвления Михаил не помнил ничего, он ползал на коленях перед женой - молил о прощении, Анна и не подозревала, что имеет над ним сильную власть.
Через год их супружества родилась Юля. Ребёнок как ребёнок, иногда она умиляла Михаила и очень была похожа на свою мать, только не рыжая, а белобрысая, как он её называл. Вечером он включал приемник и ловил музыку, особенно Юленьке нравились индийские песни, девочка, едва научившись ходить, смешно виляла попой, подражая индианкам, и крутила ручками под песни Раджа Капура
Михаил подпевал и кружил дочку, взяв её на руки. Малышка тянула к нему свои пухленькие ручки, карабкалась на колени и тыкалась мокрыми губками в небритую щёку. Пожалуй, маленькая дочка, была единственным существом, любившим его - ни за что, и если было в его душе что-то светлое, то это Юля.
Анна со временем стала испытывать к мужу только ненависть и презрение, но уйти, сбежать не было никакой возможности. Не позволял страх - холодящий как змея, выползающий откуда-то из тайного уголка её души, с которым она ничего не могла поделать, и Михаил, не хуже дикого зверя определял этот страх, он приводил его в ещё большее исступление и ярость.
За шесть лет они поменяли много мест, от Казахстана до Ставропольского края, такую тактику выбрала Анна, муж меньше пил и держал себя в руках на новом месте жительства.
Юля подрастала, и постепенно отдалялась от отца. Она стала понимать, что в маминых слезах виноват отец, он - зло, она больше не просилась к нему на ручки, и даже избегала.
В редкие моменты прояснения и хорошего настроения Михаил подзывал её к себе, она прятала кулачки за спину, смотрела - насупившись исподлобья. Возникало желание - сломить этот росток неповиновения, но что-то останавливало - это его кровь бросается в голову маленькой непокорной дочурки, и эту кровь ему, ни запугать, ни приручить, он с досадой на самого себя, отступ.
Через пять лет у них родился мальчик Антоша.
Служба.
Октябрьские дни становились всё короче, утренний густой туман очернил всю пожухлую ботву в огороде, лишь фруктовые деревья в саду, ещё красовались в своём поредевшем желтом и малиновом наряде щедро делясь им с землёй, тропинками и тротуарами.
Ворох листьев пригнало ветром и к будке Джульбарса, он улёгся на них как на коврик и в который раз наблюдал за просыпающейся жизнью в аптеке.
В семь утра из дома в гараж мимо собаки прошёл хозяин, в том, что этот человек «вожак в этой стае» у пса не было сомнения, и он этот факт принимал как данность, молча провожая мужчину тяжелым взглядом. Не было к «вожаку стаи» нежной привязанности как Анне и девочке Юле, чувствовал пёс, что внутри этого человека сидит зверь почище прежнего хозяина.
Михаил мельком бросил взгляд на собаку: ни единой мысли - скользящий взгляд, как на пустое место, это существо его с некоторых пор не интересовало вовсе, как ребёнок получивший игрушку в тот же миг теряет к ней интерес, так и Михаил забыл о собаке через несколько дней после выигрыша в карты.
Михаил выкатил мотоцикл, долго возился с зажиганием и, наконец, в половине восьмого уехал.
В половине восьмого, по тропинке в школу напротив аптеки, появилась шумная и пёстрая ребятня с ранцами и портфелями. Мальчишки палкой прошлись по штакетнику, создавая шум и треск, чтобы разозлить Джульбарса - у пса начался рабочий день: он весело лаял на школьников, вызывая громкий детский смех.
Через некоторое время вышла Анна с ворохом детского белья в тазу, и ожерельем из прищепок, она погрозила ему пальцем,
- Ну ладно, Джульбарс, молодец, молодец, а теперь помолчи, а то Антошку разбудишь.
Джульбарс улёгся, положив морду на лапы, слегка поворчал, как бы возмущаясь безобразию школяров и, наконец, послушно умолк.
В это время в аптеку пробежала санитарка Тамара, издалека поздоровавшись с Анной Николаевной. Джульбарс проводил женщину взглядом, то, что она занимает далеко не первое место в этой стае, каким-то образом ему известно.
Тамара - ладно и крепко сложенная молодая балкарка, подобострастно относилась ко всем хоть мало-мальски образованным людям, потому как сама окончила лишь начальную школу. У Тамары был такой же здоровяк муж и двое прелестных детей. Она привязалась к Анне и её детям, часто выручала её – прятала у себя, когда той приходилось спасаться от пьяного мужа.
Джульбарсу служба была не в тягость, несмотря на ту же цепь и трос, по которому он так же бдительно бегал по ночам. Только теперь, он мог наблюдать, что твориться за забором, а за службу получал не плётку, а сладостные потрёпывания за уши, милую возню с девочкой, и даже игру в мяч, когда хозяина нет дома. Анна снимала ошейник и разрешала ему размяться, радости его не было предела - он начинал бегать по двору, нарезая круг за кругом, высунув язык по ветру, а Юлька пыталась его поймать. Когда же появлялся хозяин, ещё издали заслышав рокот мотоцикла, все уходили со двора, и всё в доме замирало, но это случалось обычно к вечеру, днём Михаил появлялся редко.
С девяти часов, в аптеку потянулись редкие посетители, их для приличия требовалось слегка, без злости облаять.
Это на первый взгляд казалось, что собака просто брешет на всех без разбора, но Анна давно научилась различать по его голосу, кто появился у порога.
Самыми высокими нотками Джульбарс приветствовал детей, и в частности Юльку и её друзей: тогда в его голосе присутствовали повизгивания, и слышалось, - гау, гау, гау-у-у-у…
Если мимо или в аптеку шла незнакомая женщина, то это был обычный будничный лай, без эмоций, на октаву ниже.
Когда Анна слышала злобный, низкий с рычанием и хрипом лай Джульбарса, это значило, что в поле его зрения попал пьяный или даже подвыпивший мужик, как он отличал пьяных, оставалось для неё загадкой. Он ненавидел пьяных и превращался в клыкастого демона.
Прошло несколько месяцев, с тех пор как пёс появился в этом доме, и за это время Анна научилась доверять ему, как самому верному помощнику, она нисколько не боялась теперь за детей и, пожалуй, лучшего защитника для своего дома и не представляла.
***
Юля часто бегала играть в школьный двор напротив, её очень интересовало, всё, что творится за этими стенами и окнами. Утопающая в запущенном саду с небольшой застеклённой оранжереей, примкнувшей к чёрному ходу одноэтажная начальная школа в сентябре оживала.
В летнее время в оранжерее школьники выращивали шелкопряда, отрабатывая, таким образом, школьную практику, их задачей было бесперебойное обеспечение гусениц свежими тутовыми ветками, и сбор коконов.
Юля с Сергеем заглядывали через стекло в оранжерею, с любопытством наблюдая, как на стеллажах заваленных тутовыми ветками ползают жирные гусеницы, когда это занятие наскучивало, они бежали в сад. В зарослях акации у них расположился штаб, о котором знали немногие, попасть в него можно было только ползком, но внутри этого по кругу заросшего кустами пространства, можно было вставать во весь рост. Ветки куполом сходились над импровизированной комнатой, а солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, создавал таинственную обстановку.
Теперь же листья облетели и все предметы, ящики – столы, старые игрушки даже покрышка от мотоцикла просматривались издалека. А за кустами акации и тутовника виднелась гора угля возле котельной, и высоченная её труба торчала выше школы, выше больницы и всех домов в деревне.
Юля с грустью смотрела на школьный сад - ей так хотелось поскорее в школу, с настоящим портфелем, с тетрадками и букварём, новым пеналом в первый класс.
Она уже знала все буквы и даже читала по слогам, умела рисовать красивых кукол и вырезала из бумаги им красивые пышные платья, раскрашенные цветными карандашами. Она вдыхала типографский запах новых тетрадей, альбомов и ей представлялось, что так пахнет школа, а ещё школа пахла бархатцами, астрами и георгинами, потому, что все дети несли первого сентября красивые букеты. Юля стояла в тот день на тротуаре меду аптекой и школой, восхищённо смотрела на первоклашек, и впитывала в себя все эти запахи, шум детских голосов, мечтая, что на следующую осень, она с огромными белыми бантами в белом переднике пойдёт в первый класс – так пообещала мама.
Юлька грустно вздохнула, очнувшись от своих мыслей, и увидела, как Джульбарс царапает забор лапой в ожидании, что его заметят.
- Жульбарс! Жульбарсик, - поиграем? – защебетала Юлька. В мяч? Или нет, давай в перетяжки.
Это была самая любимая игра Джульбарса, он нетерпеливо покряхтывал, ожидая, когда девочка вынесет обкусанный кусок резинового шланга. Юля хваталась за один его конец, а пёс за другой, и каждый тянул в свою сторону. Умный пёс тянул только в четверть силы, лишь дразня девочку, она звонко смеялась, пес ронял шланг и начинал фыркать и чихать, а Юля приходила в восторг,
- я вытянула, я! - раздавался её звонкий голосок на весь двор, и ему вторил весёлый лай Джульбарса. И тогда начиналась возня на траве, пес валился на спину кверху лапами, а Юля зарывалась в его густую шубу, пока мама не начинала стучать в окошко и грозить пальцем.
***
Из области пришло распоряжение: Зав аптекой, явиться на обучающий семинарв октябре месяце.
Такие обучающие семинары проводились один раз в два, три года, для ознакомления с новыми препаратами и достижениями в фармакологии.
Анна не могла отказаться от семинара, а оставлять детей на мужа, было исключено, пришлось оставить детей на попечение своей подруге и крёстной матери Антона. Она собрала необходимые вещи и отвела детей Марине, прослезилась на прощанье, велела Юле быть - умничкой, и уехала на автобусе в Кисловодск.
Юля стояла посреди большой комнаты, спрятав руки за спину, она очень смущалась и не знала, как себя вести в чужом доме. За круглым столом сидел отец с сыновьями: два мальчика 7 и 14 лет, они с любопытством разглядывали мелюзгу – Юлю с Антошкой, одновременно уплетая котлеты с картошкой.
Антон увидел большой игрушечный грузовик, и заковылял на своих ещё неустойчивых ножках к машине, но тётя Марина в этот момент подхватила его на руки и посадила за стол. От такого бесцеремонного обращения он разревелся, и мальчишки перестали сверлить Юльку взглядом переключив своё внимание на ревуна, Антом между тем набирал обороты, оглушив всех кто находился в зале. Отец, взял газету, бросил гневный и недовольный взгляд на жену и демонстративно вышел из зала.
Тётя Марина пожала плечами и, подбрасывая Антошку на коленях, принялась его успокаивать. Вся эта сцена не ускользнула от Юлиного внимания, она своим ещё несозревшим детским умишком сразу определила - они здесь гости нежеланные.
С этого дня Юля стала переживать своё маленькое горе, она скучала по маме и дому. Мальчики постоянно подтрунивали над ней, а Юле казалось, что они зло смеются и издеваются.
Старший мальчик рисовал карикатуры на тетрадном листке - огромную рожу в профиль с синим носом, из которого висели огромные капли, он говорил, - это Юлька! - и показывал всем, папа прыскал со смеху, младший мальчик начинал дразниться и хохотать, тыкая в Юльку пальцем.
Юлька как маленькая разъярённая фурия бросилась на подростка. Тот поднял руку вверх, зажав листок с карикатурой и, перекидывая его из одной руки в другую, стал дразнить девочку, как собачку. После безуспешной попытки отобрать листок, Юля накинулась на младшего за то, что тот смеялся. Они сцепились, покатались по полу, их пытались разнять – затрещала одежда, и тут вбежала тётя Марина.
- Вы что творите, - закричала она на сыновей, - как вам не стыдно?
- она первая начала, ревел младший, - а Юлька с оторванным воротником, на платье с раскрасневшимся лицом отрывисто дышала и молчала зло, сверкая глазёнками.
- Юля, - скажи, что случилось, кто первый начал, спрашивала тётя Марина.
Но девочке не хотелось говорить правду, потому, что и тётя Марина тогда увидела бы этот ужасный рисунок с большим и сопливым носом, она молчала, только Антошка от испуга вдруг громко заревел, и от этого их папа снова скривился и собрался уйти из зала. Марина посмотрела на мужа, ища подтверждения - кто всё-таки начал первый, тот бросил взгляд на Юлю и пожал плечами.
Мальчишки, получив от отца молчаливую поддержку, осмелели и наперебой стали врать, - она бешенная! Накинулась на него как тигрица!
- Юля, у нас провинившиеся стоят в углу на горохе, - сказала Марина, - но раз ты у нас в гостях, на первый раз горох не станем насыпать, но в углу тебе придётся постоять, - заключила Тётя Марина и за руку отвела её в угол.
Весь вечер Мальчишки показывали ей «нос», и хватались за животы, изображая молчаливый хохот. Юлька показывала им язык и отворачивалась к стене.
С этого дня они стали врагами. Юле казалось, что они с Антошкой осиротели, она прижимала к себе братика, и в эти дни была особенно внимательной к Малышу, пытаясь заменить ему маму. Пока мальчишки были в школе, жизнь ещё можно было терпеть, но в один из вечеров она не выдержала насмешек и сбежала в аптечный двор.
На двери висел большой замок и дом казался таким же осиротевшим, как они с Антошкой. Она присела на ступеньку и горько заплакала, закрыв ладошками лицо. Слёзы лились потоком, будто прорвало плотину, и она не могла остановиться.
С другой стороны забора за ней наблюдал Джульбарс, он переминался с ноги на ногу, вилял хвостом, потявкивал и повизгивал, чтобы привлечь её внимание, а когда Юля начала всхлипывать – горестно взвыл.
- Жуль-ба-сик! – наконец заметила она свою собаку, и кинулась к нему на шею, - Жуль-бар-сик, - заикалась она от долгого плача.
Пёс облизывал её мокрые щёки, глаза, нос и трепетал от радости всем телом от кончика носа до хвоста.
Юля, прижавшись к Джульбарсу, долго и подробно рассказывала о том, как плохо им с Антошкой живётся в чужом доме.
Санитарка Тамара пришла кормить поросят и нашла возле будки спящую Юльку в обнимку с собакой.
Антошка заболел и Анну вызвали с семинара на несколько дней раньше, на этом Юлькины несчастья закончились.
***
Анна перекупала детей и уложила спать, часы показывали 10 , а Мишки с утра ещё не было дома, и это её очень беспокоило, значит, заявится пьяный. Если за целый день он ни разу не появлялся, то где-то халтурит и там его, конечно, накормят и напоят, вопрос в том до какого состояния.
Если, просто подшофе и пил вино, то уляжется спать в благостном настроении, и ей с детьми тоже можно спать спокойно.
Если приедет сам на мотоцикле и будет шататься – пил водку, то будет цепляться и донимать полночи, хорошо, если обойдётся без мордобоя, главное не довести его до бешенства, потом свалится в обуви на диван и уснёт до утра. Если же его привезут собутыльники и свалят как мешок с мукой, - значит пил всё подряд, мешая с самогоном, очнувшись, может устроить мордобой, а то и убийство, в таком состоянии он ничего не соображает - спастись можно только бегством.
Юля чувствовала тревогу, повисшую в доме - мама время от времени прислушивалась к шуму на улице, и вскакивала с каждым лаем Джульбарса. Всё тело девочки налилось свинцом, и она с ужасом таращила глазки в темноте, прислушивалась к звукам на улице.
Мотоцикл затарахтел в 12, когда они уже задремали, потом послышался грохот открывающейся входной двери, лязг засова, в коридоре. – В стельку, - поняла Анна, по его шагам, и прижала спящего Антона к груди, негромко окликнула дочь.
Юлька вмиг соскочила с кровати и оказалась возле матери, та прижав палец к губам, - тсс, - велела молчать.
Они сидели, не шелохнувшись, ожидая, когда Михаил пройдёт в зал и завалится на диван.
- Юля, - прерывающимся от волнения шёпотом заговорила Анна, - если что, беги к тёте Тамаре, поняла?
- Мамочка, пошли вместе, я не пойду без тебя! – чуть не плакала Юля.
- Да, чего ты глупенькая испугалась, конечно, вместе, но если я отстану, ты не жди меня ладно, беги что есть мочи и зови дядю Юру, он поможет. – Анна гладила девочку по рукам и головке, пытаясь её успокоить, но у самой по щекам текли слёзы, и Юля чувствовала солёную влагу на своих губах.
Из соседней комнаты слышался грохот, потом, как будто, падение тела и звон стекла, они выглянули в длинный аптечный коридор и, обнаружив его пустым, на цыпочках стали продвигаться к выходу. Антошка вдруг проснулся и, набрав воздуху в лёгкие, собрался зареветь, Анна прижала его к груди и кинулась к двери, дверь была закрыта на массивную задвижку, малыш заплакал. Задвижка не поддавалась - в одной руке не хватало силы. Пока она возилась с задвижкой, Юле показалось, прошла целая вечность - в проеме комнаты появился отец.
- Куда ку-рр-ва собралась? А? – прорычал он, заплетаясь языком, и подался вперёд. Его по инерции понесло в конец коридора, Анна тем временем поставила Антошку на пол и отчаянно со всей силы дёрнула задвижку, и когда выталкивала детей за дверь, Михаил свалился на неё всем телом, подмял под себя и начал душить.
Юля оказалась на улице за закрытой дверью, а мать осталась внутри, она яростно стала ломиться в дверь и кричать во весь голос,
- ма-моч-ка, скорее, мамочка, ну выходи мамочка! – голос её переходил на визг, Антошка ревел что есть мочи, не понимая - что происходит, почему его толкнули, он упал со ступенек, больно ударился коленями и головой.
Джульбарс рвался с цепи, лаял с подвыванием, понимая, что случилась беда, он рвался с такой силой, что опрокидывался на спину и начинал кашлять от удушья, и снова рвался и продолжал выть.
Анна отталкивалась от мужа руками и ногами, одновременно пытаясь открыть дверь, чтобы вырваться на свободу, затем вцепилась одной рукой ему в щеку, а другой в волосы, и его пьяная хватка стала слабеть, ноги не держали его, по поцарапанной щеке текла кровь, он оттолкнул Анну, и задвинул засов, на улице опять взвыла Юлька, а с ней и Джульбарс.
Михаил ударил жену кулаком в живот, отчего она согнулась пополам лежа на полу и не могла вдохнуть, он поднялся и со словами, - щас я вам … - качаясь от стены к стене рванул в дом.
Анна поняла, что муж пошёл за ружьём, она всё время перепрятывала коробку с патронами, и отдавала только, когда он был трезвым – заряжал патроны свинцовой самодельной дробью, и уезжал охотиться на уток, но в этот раз о коробке она забыла.
Страх за детей придал ей мужества и сил, хотя вдох так и не удавалось сделать, неимоверным усилием она подтянулась к задвижке, рванула на себя. Дверь с грохотом открылась, и Юлька ввалилась в коридор, она стала тащить мать за руки, подталкивая её к выходу и громко завывая.
Свежий воздух ворвался в легкие, когда Анне «отомкнуло» солнечное сплетение, она с трудом приходила в себя, обхватила сынишку и, полусогнувшись с помощью Юли, заторопились по тропинке прочь от аптеки. Она понимала, что не сможет далеко уйти, необходимо спрятаться, переждать, чтобы набраться сил. На цепи неистовствовал Джульбарс, и решение пришло само по себе – надо отпустить собаку. Она остановилась возле калитки, трясущимися руками нащупала застёжку на ошейнике и тяжёлая цепь с грохотом свалилась к ногам собаки.
Михаил стоял на пороге с двустволкой заряженной дробью, его слегка качало, и от этого мишень никак не совпадала с мушкой. Ничего не соображая, Михаил наводил ствол на убегающую жену, то, что Юлька тащит мать за край халата изо всех сил, и ребёнок у Анны на руках, он в тумане ярости ни видел, когда он сморгнул чтобы лучше разглядеть, вместо спины Анны увидел в прицел злобный оскал собаки и холку, которая стояла дыбом. Палец Михаила уже нажал на курок, отдача саданула в плечо, отчего он повалился навзничь.
Утором Юля, облазала все закоулки во дворе и в школе - Джульбарса и след простыл, лишь лужица крови на тропинке напоминала о собаке и вчерашней трагедии.
Тамара с ведром и веником, вздыхая и сокрушаясь, замывала пятно крови,
- вот гад какой, с ружьём, на родных детей… господи, если бы не дед Прохор… убивец, убил бы Аннушку… бедная Анна Николаевна, да как же можно жить с таки зверем… ох-хо-хо… вздыхала и вздыхала Тамара, качая головой. – Ну, туда тебе и дорога, сволочь, в тюрьму только таких гадов…
Через месяц, пока муж находился под следствием, Анна передала аптеку и переехала с детьми в другую область. Юля пошла в первый класс через год, она уже не прислушивалась к маминому дыханию по ночам, и не боялась за мамину жизнь. Она заглядывала Анне в глаза и говорила,
- мамочка, как хорошо нам одним, правда, только Джульбарса не хватает.
- Тётя Тома написала, что Джульбарса так никто и не видел убитым, - успокаивала мама, - значит, он убежал куда-нибудь и конечно жив сейчас, может быть вспоминает нас, - она поглаживала дочку по головке, и замолкала задумавшись, а Юля жалась к материи,
замирала совершенно счастливой.
***
Зима была слякотная, снег выпадал и тут же таял, возле котельной образовалось грязное месиво, Прохору приходилось обходить это место, и Рыжухе тоже, она не хотела пачкать лапы.
Натаскав угля в бункер, Прохор пускал своих собак внутрь погреться, садился возле топки и закурив папироску, начинал ругать приблудного рыжего пса,
- ну, ты Жулик и есть Жулик, весь извозилси… глянькось на Рыжуху - ни сколь не испачкалась… то-то брат - женчина, чистюля…
- На! - бросал он кусок хлеба огромному псу с рваными ушами, тот ловил на лету и глотал не жуя.
- Ну, ты и проглот брат… не зря тебе уши-то видать отстрелили… да ладно не обижайси - пошутил я …. Вот Рыжуха, она тварь деликатная - ни за что кусок не схватит, понял ты? Воспитание! – поднимал указательный палец вверх Прохор и продолжал воспитательную беседу…
Джульбарс, разомлев от тепла исходящего от топки, клал голову на лапы и прислушивался к неторопливому и добродушному разговору старика, где-то далеко, в глубинах памяти он хранил этот голос, этот запах – теперь он был дома, лишь во сне иногда взвизгивал, и начинал дрыгать всеми лапами.
- Ишь, бедолага, - говорил Прохор, - видать, всё от пули тикает, - и жалобно смотрел на пса, а Рыжуха сию минуту откликалась и зализывала Жулику уши.
Они и не догадывались, что во сне Джульбарс играет в мяч с девочкой Юлей.