13
– Это ты, ма? – удивился Денис, открывая входную дверь после робкого звонка. – Ты чего прискакала?
– Не рад? Ничего. Спасибо еще скажешь. Какая из тебя сиделка? Или из Лешки?
– Проходи. Давай сумку. Ничего себе!
Пока они выгружали из сумки все эти баночки, судочки, Лешка исчез в ванной комнате с мобильником.
– Светик, примешь? Я тут третий лишний! Почему? А Денькина маман приехала – сына от голодухи спасать. Где мне ночевать теперь? Это хорошо? А то! Бегу, лечу? Что купить?
А «маман» в это время спешила убедить сына в своей искренней готовности помочь «бедной девочке»:
– Вы с Лешкой хоть и врачи, а толку с вас… Вот она, например, пропотеет, кто будет ее переодевать? Я принесла свою ночную сорочку, ту, что папа подарил, а она оказалась мала, помнишь, с кружевами? А где больная?
Вот не получалось у нее произнести имя – Злата!
– Мама, я тут сам не знаю, где что лежит. И где мы… разместимся все. Иди домой. Я такси вызову, а? Ты не обижайся, но зачем столько суеты вокруг одного человека? Тут меня и одного хватит. Сам переодену, когда она, как ты говоришь, пропотеет.
– Но это же… неприлично! – прошептала Наталья Борисовна, оглядываясь на дверь. – Она же чужая и…взрослая.
– Больше не чужая, мамочка, я уже говорил. И если ты думаешь, что она будет меня стесняться, то тут ты опоздала.
Денис с улыбкой смотрел, как его мама пытается найти нужные слова для такого безобразия. Значит… значит они… спали вместе?! Ну да, он же ночевал! Какая же она дура непонятливая! Сейчас в чужой спальне лежит больная любовница сына. Не жена, а любовница! Что бы сказал папа, Эдуард Леонидович, который о любовницах своих знакомых или коллег отзывался с неодобрением?!
Наверное, папа Эдик на том свете при этой ее мысли озорно подмигнул: ну и дурында ты, Наташка! Что ты вообще знаешь о закулисной жизни женатых мужчин?
– А я ухожу, – объявил Лешка, появляясь на кухне уже одетым. – Постельное белье в диване, он раскладывается. Ты, Денис, ляжешь на раскладушке, идет? Там Светлана Олеговна от нетерпения копытом бьет. Ой, извините, Наталья Борисовна, я хотел сказать…
– Мы тебя поняли и твое решение приветствуем, – прервал его Денис с явным облегчением.
Если ей так хочется поучаствовать в этом мероприятии, пусть! Тогда и вопрос о том, что делать завтра, если ему не удастся отпроситься с работы, отпадает. Слава Богу, хоть день не операционный. Но ведь никогда не знаешь, кого привезут! «Скорая» не бралась за мозговые травмы – отправляла к ним, куда попасть в обычное время было нелегко.
Потом наступил момент, когда любая женщина начинает чувствовать себя хозяйкой положения. Злата вроде бы спала, Денис заглядывал к ней каждые полчаса. Наталья Борисовна копалась в холодильнике, устанавливая там принесенное из дому и приготовленное Златой. Предварительно она понюхала жаркое, словно подозревала, что эта Злата может и несвежее мясо подсунуть ее мальчику. Но курица пахла приправами, чесночком и выглядела аппетитно, расположившись в компании поджаренных кусочков картофеля.
Наталье Борисовне удалось впихнуть в рот сына пару кусочков своего мясца, из дому, из той же породы – птичьей. То была запеченная индейка. Потом они попили чаю – из термоса, который она тоже приволокла из дому, слабо надеясь, что эта западенка догадается обеспечить всех питьем.
Спать они легли в полночь – возбужденные взаимным недоверием. Денис боялся, что мама завтра поведет себя не так с его Златой, а Наталья Борисовна строила планы на утро, когда сына не будет рядом, а ей придется выполнять обязанности сиделки.
Но спала она крепко. Наталья Борисовна всегда спала хорошо, не сильно отягощенная сложными мыслями о прошедшем дне. Зато ее сын больше прислушивался, чем спал на своей раскладушке, с трудом втиснутой между балконной дверью и изголовьем кровати.
В час ночи он услышал сквозь дрему какой-то незнакомый голос – не сиплый, каким он был теперь у Златы, а жалобный, детский:
– Бабуля, ты где? Мне жа-арко…
Денис сорвался, подлетел к постели. Злата сидела с закрытыми глазами. Она действительно пропотела – он помог снять пижаму, надел приготовленную матерью рубашку. Температура упала. Сбегал на кухню – налил из термоса теплый чай, дал попить. Злата подчинялась молча. Потом отвел в туалет, даже придержал, пока она сидела на унитазе. При этом Денису казалось, что никогда еще он так безумно не любил эту женщину, ставшую ребенком, полностью от него зависимым.
И Злата не стеснялась,как ему казалось, хотя от природы была как раз из породы застенчивых гордячек, не желающих попадать в смешное или глупое положение.
Или, может быть, Денис представлялся ей сейчас бабушкой? Или папой, у которого в Праге она однажды заболела вот так, непонятно где подцепив инфекцию? Но тогда Злате было семь лет, а папа был ей и мамой, и бабушкой в одном лице.
А утром Наталья Борисовна проспала свое дежурство. Она явно не годилась в сиделки. И Денису пришлось выполнить весь ритуал ухода за ослабевшей Златой. Он сделал ей укол (хорошо, что врач оставила ему лекарство. Спасибо Мишане!), померял температуру (она была почти нормальной), напоил чаем и даже заставил Злату съесть крошечный бутерброд с сыром.
– Я тебя не будила ночью? – спросила она, пытливо заглядывая в глаза Денису.
– Нет, а что?
– Ничего. Мне приснилось, что бабуля отвела меня в туалет, переодела в сухое, давала пить… Но говорила она почему-то папиным голосом.
Злата посмотрела на рукава новенькой сорочки с кружевами, пощупала.
– А что это? Я была в пижаме.
– Это мама принесла. Она спит в гостиной. Побудет с тобой, пока я на работу съезжу. Вчера приехала, когда ты спала. Подежурить захотела.
Злата забеспокоилась:
– Я всем праздники испортила, да? Завтра же праздник? Не надо маму! У меня грипп? Ангина? Так я всех перезаражаю! Денис, пусть она едет домой, я сама побуду, ты же видишь, я уже почти здорова!
– Я вижу, что мы тебе сбили температуру. А здоровьем тут и не пахнет.
– Денис, а можно мне мою пижаму надеть? Она такая уютная, а здесь… кружево колется. Посмотри, на груди следы остались, покраснело…
– Девочка моя, у тебя такая нежная кожа, – сказал он ласково, помогая надеть пижаму со слониками.
Маму перед уходом пришлось все-таки разбудить и дать указания, когда и какие таблетки принимать, когда ему звонить на работу, о чем лучше не говорить со Златой, которой нельзя нервничать. Например, что ее ждут в университете, а она задержится.
Это он уже добавил на всякий случай.
Наталья Борисовна сообразила, что с ролью сиделки не справилась, а потому чувствовала себя неловко. Но пообещала внимательно прочитать записку с рекомендациями врача.
Как только Денис захлопнул дверь, она заглянула в спальню:
– Доброе утро, Злата! Я вижу – вам уже лучше! Сейчас мы позавтракаем, но сначала я принесу вам умыться.
– Спасибо, Денис меня накормил.
– О, поторопился мальчик, я бы лучше приготовила. Я, например, когда болею, вообще есть не хочу. Это хорошо, что вы даже в таком состоянии способны завтракать.
Злата вымученно улыбнулась.
– Не хотела огорчать Дениса.
– Да, он очень расстроен! Я думаю – вам нужно перебраться к нам. Зачем утруждать чужих людей? И Денис перестанет метаться между двумя домами.
– Лешка – не чужой, он мой брат. Это квартира моей любимой тетушки, к которой я часто приезжала летом.
– Да, да, я понимаю. Но ведь не может Денис здесь… жить? Дома и еда своя, и бритвенный прибор, и постель. Он, наверное, мешает Леше.
– Это я всем мешаю, – прошептала Злата.
Наталья Борисовна с досадой на себя и нарастающим страхом, смотрела, как розовеют щеки девушки, а глаза заполняются слезами, отчего они словно становятся просто огромными.
– Злата, что вы? Я хотела сказать, что… Вы неправильно меня поняли! Не надо плакать! Это могло случиться с кем угодно! И со мной! Разве вы бы меня оставили, если бы я, например, к вам приехала в гости и заболела?!
– Не обращайте внимания, – ответила Злата охрипшим голосом, вытирая рукавом пижамы мокрые щеки. – Я… такая невезучая.
Словно теплая водичка омыла сердце Натальи Борисовны изнутри – такое у нее появилось ощущение от этих слез и слов.
– Это неправда, у вас есть все, какая же вы невезучая?
– Идите завтракать, Наталья Борисовна, мне почему-то спать захотелось.
– Иду, иду, я не буду вас беспокоить, но если что – зовите! Я тут рядом. Вот только принесу полосканье. Там мальчики какую-то травку заварили.
Она немножко суетилась за этой процедурой – полосканием горла, зато приятное чувство исполненного долга грело душу. Вот сейчас она позавтракает и будет на боевом посту. Может быть, удастся даже поговорить с этой девушкой, кое-что разузнать о семье, друзьях. Нельзя же так, сразу, принимать в свое приличное семейство незнакомого человека?!
За завтраком ( а ела Наталья Борисовна с таким же аппетитом, как и спала) она вдруг поняла, что ничего толком не знает об этой девчонке. Ну, училась за границей, отец – чех. Или еврей, не понять. Что там Лешка говорил: папа – скрипач? Или нет? А где он сейчас живет? А мать? Кем она работает?
Денис позвонил в полдень:
– Как она, мама? Температура не поднялась? Я хотел тебе сказать кое-что. Не надо ее слишком активно расспрашивать о семье. Нет у нее никого. У нее мать умерла, когда Злате было пять лет. Жила с бабушкой и дедом, они тоже умерли. Папа ее жил в Праге, она к нему ездила, а умер, когда Злате было двадцать лет. Ты поняла? Она осталась одна. Если сама захочет рассказать, тогда ладно, а праздных вопросов не задавай.
Наталья Борисовна хотела обидеться, но услышанное от сына, отбило всякую охоту эту обиду выдавать.
– Мамочка, если у Златы есть температура, позвони мне в клинику, а потом сделай компресс, – уже ласковым голосом попросил Денис.
Теперь она узнавала своего мальчика и, конечно же, сразу поспешила в спальню – посмотреть на больнувю.
Злата лежала на боку, подложив под щеку ладонь, и спала. Наталья Борисовна на цыпочках подкралась к ней, потрогала рукою лоб. Тот пылал, а щеки и даже подбородок стали вишневого цвета.
Наталья Борисовна кинулась звонить сыну.
– Я еду, Да не паникуй, мама! Сделаем жаропонижающий укол и все остальное, что прописали. Мишуня мне говорил, что врач хороший. Компресс сделай, там все приготовлено, в кухне стоит! Я везу хорошие препараты! Мы ее поднимем на ноги.
Она ничего не поняла: какой Мишуня, какой врач, но успокоилась немного и даже вернулась взглянуть на больную, прежде чем делать компресс.
Злата теперь лежала на спине, раскинув руки по сторонам. Наталья Борисовна словно увидела ее впервые, но уже другими глазами. Смешная пижама с закатанными рукавами, эти слоники с поднятыми хоботами – на синем фоне неба, точно они радостно трубили победу, эти рыжие волнистые волосы, разметавшиеся по подушке, эти длинные ресницы, какие бывают у детей, а потом неизвестно куда исчезают с возрастом, приоткрытый рот со слегка вздернутой верхней губой, – все взывало к материнской нежности и состраданию. Перед нею лежал чужой ребенок, девочка, просто выросшая…
Вдруг Злата нахмурила лоб, уголки ее губ поползли вниз, словно она собиралась заплакать. А вместо этого четко сказала, не открывая глаз:
– Бабуля, пить хочу.
Наталья Борисовна кинулась на кухню, теряя по дороге тапочки.
– Бедная, бедная, она даже слово мама не знает, господи, – бормотала она, хватаясь то за чашку, то за чайник, то за нож – отрезать лимон.
Вернулась с чаем – Злата уже сидела, откинув одеяло.
– Жарко, – шепнула она.
– Пей, дочка, пей. Сейчас Денис приедет, звонил. И компресс сделаем.
Она поднесла чашку к губам Златы. Сейчас ей хотелось одного, но она не смела. Терпела. И только когда девочка откинулась на подушки и улыбнулась, показав ямочки на щеках, и спросила: «Что с вами?», Наталья Борисовна упала лицом на одеяло – прямо на коленки девушки – и бурно расплакалась. Чувство вины и нежности к этой рыжей девчушке, которую она отторгала изо всех сил, потрясло и затопило ее существо.
А Злата молча гладила ее поредевшие волосы с отросшей сединой у самых корней и вспоминала бабушку, однажды ее обидевшую – сгоряча, несправедливо, а потом вот так же рыдавшую на ее коленках, отмаливая прощение.
* * *
Через три недели Злата уехала в Хмельницкий. С Денисом. Тот боялся, что его невеста еще слишком слаба для такого путешествия. Пришлось ему взять отпуск на целый месяц, пока не закончится сессия в университете. Он надеялся за это время решить квартирный вопрос, который на сей раз должен обойтись без драматических последствий.
Мама Дениса настояла, чтобы свадьбу перенесли с мая на июнь – во избежание нехороших последствий. Примета такая: нельзя в мае ни родиться, ни жениться. Не хотела она терять дочку.
Октябрь 2012 г.