С теплом вспоминаю свою первую учительницу Стефанию Иосифовну. Добрейшая, обаятельная, умудрённая богатым жизненным опытом старушка. Для всех нас она была как родная. Ни единого грубого слова, резкого жеста или тона. Со мной возилась особенно много. Фактически стала моей крёстной в освоении русского языка. Учительница от Бога, наша «школьная мама»...
Прости нам наши шалости, непонимание и вредность! Тогда мы не осознавали, что делали тебе больно...
Ну а Вас, Софья Львовна, сильно потрепала война. Вы потеряли всех своих близких. Но мы-то этого не знали! Ваша ненависть к судьбе переносилась на нас, непонятливых.
Я стал «дебилом» и «тупорылым недоноском». В гневе Вы тащили меня за ухо, вместе с партой, чтобы вышвырнуть из класса. Помните? А я предложил Вам опереться свободной рукой об крышку, чтоб облегчить процесс. Вы послушались, и тут же получили сильнейший удар ручкой с пером. Перо пронзило Вашу ладонь насквозь. Вы взвыли не хуже пожарной сирены и отпустили моё горевшее огнём ухо. А Ваши, ещё секунду назад бешеные от злобы глаза, превратились вдруг в испуганные поросячьи глазки. Я прошу у них прощения, а в ответ готов простить Вас.
Простите меня!
Извини, математика, я не стал твоим. Любовь к тебе не всем даётся...
История древнего мира была снисходительней, но и она однажды взбрыкнула. Я не мог ответить на какие-то там вопросы (по причине неподготовленности к уроку), и Сергей Сергеевич влепил мне заслуженный «неуд». А потом оставил после уроков штудировать рабовладельческий строй. Тема показалась мне вполне актуальной. Педагог сидит напротив и занимается своими делами, а я, уподобленный рабу, должен читать, чем занимались люди в то гнусное и бесправное время. И, что самое обидное, протесты, бунты и восстания рабов жестоко подавлялись!
Идея возникла спонтанно.
- Ну, прочитал? – спросил педагог.
- Прочитал!
- Отвечай.
- Да как-то не зацепилось в голове. Что-то память сбой дала.
- Тогда читай ещё раз, но вслух и с выражением, - снисходительно изрёк Сергей Сергеевич.
С трагическими интонациями принца датского я выдал и про пирамиды, которые воздвигались рабами, и как они мучались с многотонными каменными блоками, и про гладиаторские бои. Про Спартака и его поражение...
- Ну, готов?
- Не... Что-то никак не укладывается...
С чертенятами в глазах я в упор смотрел на Сергея Сергеевича
- Ну что ж, читаем ещё раз!
И я читал ещё раз. И ещё. И снова с выражением. На пятом прогоне язык уже заплетался, но вдохновением служило лицо напротив. Оно, подобно хамелеону, меняло окрас. Синело, краснело, серело, белело... И ещё надувалось как воздушный шар.
По завершению злосчастной главы лицо, с надеждой во взоре, менторским тоном спросило:
- Ну? Теперь созрел?
Повисла мхатовская пауза. Я, предвидя неизбежность победы над рабовладельческим строем, поднялся во весь рост и, глядя в глаза угнетателю, процедил:
- Не дождётесь! У меня провал в памяти.
И шар лопнул!
- Во-о-о-о-он из класса!!! Без! Родителей! В школу! Ни ногой!! Ясно?!!
- Чего тут не ясного? Ясно, как божий день.
Победа свершилась, но радости не было. Долго ещё отзывался гнёт рабовладельческого строя на моей заднице!
Прости, Сергеевич, что история, к которой ты так трепетно относился, не пришлась мне по вкусу. Хотя, кое-какой интерес она у меня вызывала.
Есть песня «Сука – любовь». По ассоциации с ней у меня перед глазами возникает... физика. Преподавал нам её дядя ну очень строгих правил. Спортсмены и музыканты вызывали у него аллергию, и были внесены в список тупых и никчёмных людей. Поскольку я занимался в спортшколе и играл в оркестре на барабанах, то мой диагноз менялся в зависимости от настроения Валерия Николаевича. В начале недели он полагал, что весь мой ум уходит в ноги. К концу – что ноги здесь ни при чём, просто барабан имеет больше мозгов, чем тот, кто по нему стучит. И поделать с этим ничего нельзя, ибо сие есть диагноз, который не лечится!
Естественно, что моё отношение к физике было соответствующим. Прости, физика, ты не сука. Просто любовь наша пролетела мимо. «Кто виноват?» и «Что делать?» - не знаю. Но, всё равно, прости...
Литература!.. Привет, солнышко. Какая же ты красивая! Полная противоположность физике. Но - два сапога. Один – мрачный, другой – прозрачный... Странно, что они были мужем и женой. Пара? Не пара? Плюс и минус?
Плюс, конечно, она. И ударить лицом в грязь перед красавицей было стыдно. Да и период был благодатный – все много читали. А я, возможно, больше, чем все. И гораздо больше предусмотренного школьной программой. Поэтому контакт с педагогом был стопроцентным. Она мне нравилась, и я пытался сообразить, что же общего у неё с физикой? А, понятно – Галка! Их симпатичная доченька из нашего класса.
С литературой был полный порядок. До десятого класса. А там появился новый учитель – Григорий Михайлович. Ну, очень умный дяденька! Кандидат наук.
Ушёл от столичной жизни, чтобы сделать в глуши докторскую?
Он всё время что-то читал, записывал. Даже сидя на толчке умудрялся делать пометки в блокноте. Был чрезвычайно начитан, но предмет вёл скучно и пафосно. Без драйва. И, со своим кандидатским уровнем, по всем статьям проигрывал нашей предыдущей красавице.
В конце первой четверти писали сочинение. Одна из девчонок всполошилась – забыла конспект в коридоре. Я поднял руку и попросился выйти по нужде. Григорий Михайлович не разрешил. Я встал, вышел, нашёл конспект, вернулся, передал его по назначению и сел на место. С этого всё и началось!
Наш кандидат взял меня за шиворот и поволок к двери. На середине пути я воспротивился насилию. Учитель воспротивился протесту. Отпустив мой скособоченный воротник, он попятился – разбег! – и рванул ко мне для решающего пинка «вон из класса!» Проявив встречную сообразительность, я отскочил. Михалыч, по вектору инерции «к двери!», спотыкается об мою ногу и шмякается на живот. Не меняя курса, собственной головой распахивает дверь и торпедой вылетает в коридор.
Всё. Это и был мой приговор. Сочинение я так и не написал, а в четверти напротив любимой литературы красовалась единица. Допуск на урок был закрыт. Извинений кандидат не принимал. В конце учебного года встал вопрос: «Что делать?» Без аттестации предмета к выпускным экзаменам не подобраться. Директор школы, видать из жалости, созвал комиссию литераторов, и меня экзаменовали по всему материалу. С «хорошо» у сердца и в табеле прорываюсь к школьным выпускным. Напоследок опять пытаюсь принести извинения обиженному литератору, но, увы, меня отвергают.
А литература меня простила. Я дружил с ней и в институте, и потом, после... Да что там скрывать, мы дружим до сих пор. Мне кажется, это любовь.
Регина Фёдоровна оставила в моей душе тот же след, что и первая учительница. Она была очень умной и деликатной женщиной. Хотя, на наш взгляд, вела не очень «стильные» предметы. Алгебра, геометрия, тригонометрия. Но, надо отдать должное – она вытягивала даже самых отъявленных разгильдяев, причём, без оскорблений и обвинений. Мы, конечно же, были её головной болью. Пацаны все очень шустрые, хулиганистые, но зато спортивно-музыкальные. Девчонки, хоть и поспокойнее, но тянулись за нами. В результате класс оказался весьма толковым и талантливым. Будучи классным руководителем, Регина Фёдоровна взяла на себя роль амортизатора при конфликтах между нами и другими учителями. Дипломатия и такт медленно, но верно делали своё дело, и мы из гадких утят превратились в весьма приличных лебедей.
Я прошу прощения за все ошибки, шалости и юношеский максимализм. За то, что не смог полюбить точные науки. Искренне прошу тебя, школа: прости!
Я же тебя простил почти сразу, хоть ты об этом и не догадывалась...