Мой рассказ о своем родном селе Караси

Мой рассказ  о своем родном селе Караси


Я родился в конце печально известного 1930 - "года великого перелома" в селе с рыбным названием – Караси, кажется Уральской области. Потом эту область разделили. И наше село оказалось в Челябинской области. А в 1942 году мы оказались в Курганской области. Тогда власть занималась разукрупнением. Сейчас в России началось обратное движение - укрупнение.

Никита Сергеевич Хрущев произвел передел районов. Я уже не знаю, укрупняли их или разукрупняли. Но наше село из Мишкинского района «переехало» в Юргамышский. Мне рассказывал про себя один парень из Белоруссии. Он ушел служить в армию из одного района, а когда вернулся, его не хотели прописывать к родителям, район-то стал другой.

В шести км к западу от нашего села находится другое "рыбное" село – Сладкие Караси. У каждого села есть озеро. Как я стал себя помнить, никакой рыбы в нашем озере не было, но старшие рассказывали, что раньше было очень много рыбы, а потом не стало. В чём причина? Говорили, что однажды наши мужики не пустили ловить рыбу старика из Сладких Карасей, и он заколдовал наше озеро, забив в озеро осиновый кол. Мне не дали, и вы не будете ловить. Когда старик собрался умирать, он просил, чтобы его повезли к озеру расколдовать его. Но сыновья не повезли его и озеро осталось без рыбы. Перед войной помню, как по озеру плыли две лодки и веревкой "тралили" озеро, надеясь зацепить пресловутый осиновый кол, но ничего не нашли. Во время войны пошли дожди, стала прибывать в озере вода и подмывать огороды. Тогда и снова появилась в озере рыба, давшая название селу.

В войну в селе мужчин почти не было и некому было прокопать из озера водоотводную канаву, о которой говорили старики. Ситуация стабилизировалась, когда половина огородов ушла в озеро. Рыба ловилась и продолжает ловиться. Когда строилась автомобильная магистраль Челябинск – Курган от нее сделали ветку через Караси на Вилкино. И старинная водоотводная канава была засыпана. Но вода снова стала прибывать и подмывать огороды. На родине я бываю очень редко и мало знаю о современном положении дел. Но есть у меня сосед, который иногда ездит на машине в Вилкино через Караси. Как-то мы разговаривали с ним про эту историю, и я сказал, что вот забыли проектировщики дороги заложить водоотводную трубу под дорогой. Сосед же сказал, что на том месте чуть не разбил машину. Этот эпизод вынуждает меня предположить, что дорогу местные жители раскопали, положили трубу и, как у нас водится, раскоп плохо заделали. Еще позднее тот же сосед сказал, что водоотводная труба есть и дорога исправлена.

Село было центром волости, и в нем в начале ХХ века была построена большая церковь. Возле церкви были две могилы умерших священников. Чуть поодаль была братская могила героев гражданской войны. Во время отечественной войны в Мишкино была построена тюрьма, в которой сидели почти одни женщины. Я знаю о них, потому что в эти годы их привозили в Караси, и они стоя на стенах обезглавленной церкви, ломами пытались разбирать её на кирпич. Но кладка была прочной и разборка не удалась. Предполагалось из церкви сделать МТМ (машинотракторную мастерскую.). Но затея не удалась. Начались протесты местных жителей, что мастерская загубит озеро (тогда слово экология ещё было неизвестно) и МТС построили в другом месте. Полуразрушенная церковь стояла еще долго. Потом её взорвали и обломки удалили. Вместо церкви построили стену с фамилиями погибших на фронте селян.

Мой дед Каравдин Семен Илларионович крестьянствовал, но был и деревенским кузнецом, плотником и столяром. Возможно, по этой причине он жил чуть богаче других и его хотели раскулачить. Чтобы избежать раскулачивания он (разделил семью) женил младшего сына (моего отца). Так как он не подошел под категорию кулаков, то его обложили твёрдым (невыполнимым) налогом и послали на лесозаготовки. Он простудился и умер. Мне было два года. За неуплату налога описали дом и продали в казну. В доме было две изолированных комнаты. В избе жили мои родители, трое детей и бабушка. В горнице всегда жили квартиранты, которых назначал сельсовет. Мой отец погиб на фронте.

Старший брат моего отца - Каравдин Яков Семенович, кузнец 1899 г.р. Постановлением Тройки УНКВД по Челябинской области от 17 октября 1937 г. осужден по ст. 58-10 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы. Одновременно были арестованы более десяти односельчан, в т.ч. директор школы Маткин, фельдшер Дыньков. Через 12 лет живым вернулся только один из них. Все они впоследствии реабилитированы.

У властей, кажется, зашевелилась совесть, и после войны моей матери разрешили вернуть дом. Для этого она 8 раз пешком ходила в Мишкино (20 км), оформляла какие-то бумаги, заплатила какие-то деньги и стала владеть домом. Но вскоре случился пожар.

У нашего писателя Смычагина П.М. отец тоже был кузнец и попал под раскулачивание. Весной сельчане опомнились, без кузнеца невозможно подготовится к посевной. Но поезд уже ушел.

Думать надо обо всём. Разделять или укрупнять субъекты федерации, области, районы, колхозы или даже семьи. Строить или разрушать. 2.03.2006 г.

Житейские истории в Карасях

Читал в "Челябинском Рабочем" 14 февраля 1998 года, как в американском городе Сиэтле 36-летняя учительница соблазнила 13-летнего ученика и родила от него девочку. Все бывает там, у нас ничего не бывает. Даже секса и того нет. Но вот что было. У нас в селе был во время войны детский дом. Детдомовцы учились в нашей школе. Директором детдома был учитель ботаники Константин Сергеевич Никитин. Он побывал на фронте, получил ранение и был комиссован. У него была незамужняя сестра Анфиса лет 35. Весной 1945 года она родила. Отцом был Исаев Боря детдомовец из нашего 7 класса. Потом он учился в Мишкинском педучилище и родил еще ребенка с Анфисой. А позднее он уехал, и следы его затерялись. О наших Ромео с Джульетой не писали газеты. Мне тогда было 14 лет.

Учился у нас еврейский мальчик Макар Гульман, очень вертлявый. Он спокойно не сидел ни одной минуты. Как-то он вскочил, а сидевший со мной Саша Коротовских, шутя подставил ручку. Макар в этот момент сел на перо. Потом говорил, что боялся заражения, но все обошлось. В недавние годы я встречал в газете упоминание о Марке Гульмане. Еще позднее встретил я своего бывшего соученика Павла Показаньева, который рассказал, что однажды встретил в Челябинске и узнал Гульмана. Гульман сказал ему, что у него здесь не осталось родственников и он уезжает в Израиль к миллионеру дяде.

Константин Сергеевич Никитин рассказывал мне, что уже после войны после закрытия детского дома в Карасях, он встретил как-то председателя колхоза из деревни Макаташкино. Этот председатель спросил Никитина про продовольственную помощь, которую он якобы оказывал детдому во время войны. Никитин удивился. Никакой помощи он не получал. Оказалось, что мать Макара или Марка работала секретарем сельсовета. Иногда она приезжала на лошади в Макаташкино с бумагой, в которой содержалась просьба отпустить продуктов для улучшения питания детдомовцев. Колхоз отпускал, мясо, масло, мед и т.п. Но продукты в детдом не поступали. Была у нас старая учительница Марья Ивановна Лисицина, эвакуированная из Ленинграда. Она преподавала историю. У ней была большая грыжа и толстые очки. Она приходила в класс, садилась на место и писала в классном журнале, макая ручку в чернилницу. Сидевший на первой парте мальчик незаметно передвигал чернильницу немного ближе или дальше. И она никак не могла попасть в чернильницу, а нам было весело. Марья Ивановна жила на квартире у Симахиных. Там были мать с дочерью. Нина Симахина училась в нашем классе. Когда мы окончили 7-й класс, прошел слух, что Нина украла у Марьи Ивановны платье. И Нина пропала без вести. И до сих пор неизвестно, что с ней. Предполагали, что она утопилась в лесном болоте Рыбном. Впоследствии я размышляя над этим случаем, понял что произошло. Девочка в 14 лет, получив аттестат об окончании школы, была на седьмом небе. Она любовалась на себя у зеркала. Картину портила старая изношенная одежда. И она решила примерить на себя платье Марьи Ивановны. Одела и вертелась в нем у зеркала. На грех пришла квартирантка и подняла крик. Украла! И трагедия произошла.
Село Караси до войны и после

Если посмотреть на карту окрестностей села Караси через 60 лет, то можно заметить географические изменения. Так возле Сладких Карасей (Сладко-карасинское на карте) раньше было озеро. Сейчас на карте его нет. Во времена моего детства оно зарастало камышом. Но на карте нет безымянного ручейка, впадающего а наше озеро с юга и разделяющего село на две части: собственно Караси и Закурья. Я долго не понимал значения слова Закурья, пока не прочитал в какой-то книге, что курьей в Сибири называют небольшой залив, соединенный с озером проливом. Точно, есть залив и узкий пролив с деревянным мостиком. За курьей – Закурья.

А в курью впадает тот безымянный ручеек. Этот ручеек в 2 км южнее озера перегорожен был когда-то плотинкой, образовавшей маленькое водохранилище возле которого находится деревенька Баран;вка. Между Барановкой и Карасями находилось несколько деревянных домов – местная больница и молоканка. В молоканку дети носили молоко, чтобы сдать за сезон около 400 литров молока, которое тут сепарировалось. Сливки куда-то увозились. Нам иногда давали по нескольку литров обрата (обезжиренного молока). От больницы на запад в лесу – местное кладбище. Мимо кладбища шла дорога на кирпичный завод (Кирпичики), на котором работали мои родители. Работа была тяжелая. В забое мужчины копали лопатами глину и грузили на вагонетку. Вагонетка лебедкой по рельсам вытягивалась наверх, там сгружалась в глиномялку. Мятая глина тоже вручную грузилась на вагонетки и по рельсам развозилась вдоль сушильных сараев. Там стоял ручной пресс, который обслуживали две женщины. Одна, стоявшая спиной к вагонетке (колобашница), делала колобок из глины и клала его в открытую форму. Другая женщина, стоявшая спиной к полкам в сарае, ударяла тяжелой чугунной крышкой по колобку, запрессовывая его в форму. Потом, открыв крышку, нажимала ногой педаль. Кирпич вылезал из формы. Прессовщица брала его и ставила на доску. Постепенно сарай заполнялся сырыми кирпичами. Высушенные кирпичи загружались в обжиговую печь, которая топилась дровами. После обжига начинался аврал – выгрузка еще горячего кирпича. В этом аврале участвовали даже дети. И я еще, кажется в первом классе, однажды работал. Выносил из печи по два кирпича и складывал в клетку по 200 штук. Верхние два ряда я загружал с трудом по одному кирпичу. Выгрузил я 400 штук. Потом отец однажды дал мне два рубля и сказал, что я заработал 1, 96 рубля.

С кирпичного завода шла еще дорога на западный край села, где мы жили. С левой стороны от дороги находился небольшой овражек (лог). В этом логу сохранялись лужицы, в которых возникали иногда разноцветные разводья. Мы предполагали, что это нефть сочится из земли. Тогда еще не была открыта западно-сибирская нефть. Позднее между Кирпичиками и Карасями построили МТС с посёлком и теперь, наверное, никто не видит выступающую нефть, принимая её за отходы МТС.

Село Караси строилось одной улицей поближе к озеру. Постепенно по мере увеличения населения появились и параллельные улицы. Вода в озере была солноватой, но годилась для стирки, приготовления пищи и питья. Для чая воду приносили из колодца находившегося недалеко от больницы. Похоже на то, что невкусная озерная вода была полезна для зубов. В 1947 году я проходил медкомиссию в Астрахани и впервые был у зубного врача. Старушка, увидев мои зубы, ахнула сказав, что за много лет работы впервые видит такие прекрасные зубы.

Восточнее Карасей на карте обнаружена речка - Падь. В моем детстве этой речки не было. Но был пруд, на восточном берегу которого находилась деревушка Макаташкино, в которой был более зажиточный колхоз. Я не знаю, когда возникли Барановка и Макаташкина, но, очевидно, задолго до революции. Возможно основателям этих деревушек не нравилось положение с водой в Карасях и они нашли место на берегу ручьев, превратив их в пруды. В колодцах этих деревушек была нормальная вкусная вода. Позднее власть для увеличения посевной площади разрушила плотину, спустив пруд. Воды в колодцах Макаташкиной не стало. Жизнь стала невозможной и деревенька пропала.

На примере обычного села Караси можно проследить жизнь всей страны. Голод 1933 года я не помню, но помню осень 1936 года. В деревне не стало хлеба. Вместо хлеба ели относительно дешевые ржаные пряники. Меня от них тошнило до рвоты. Иногда мне покупали более дорогое печенье. Зимой отец несколько раз ездил в Челябинск и привозил оттуда мешок хлебных буханок, купленных с помощью родственников. Позднее я слышал, как милиционер задержал одного мужика, который с таким же мешком шел на вокзал. Милиционер высыпал хлеб на землю, обозвал мужика провокатором, и привел его в милицию. Милиционер не верил, что в деревне нет хлеба.

В войну на детей давали паёк 100 г. хлеба в день. Рабочим давали 400 г. хлеба. Но мы брали мукой, 60% от веса печёного хлеба. Осенью накапывали картошки полный подвал (голбец). Была корова, пара овец, несколько куриц. К маю месяцу картошка заканчивалась, и бабушка брала внуков и мы шли в лес заготавливать съедобные травы. Так и выжили. Колхозникам паёк не давали.

Деревенским жителям паспорта не давали и они не могли сменить место жительства. Поэтому те, кто оканчивал деревенскую школу (7 классов) обычно шли учиться в Мишкинское педучилище. Парни отслужив в армии, обычно устраивались работать в городе и получали паспорта. Девушки 15 лет уезжали в город и устраивались нянями в семьи (яслей не хватало). В 16 лет они получали паспорта. Таким образом, деревня лишалась молодёжи.

Я уехал из села в 1945 году. И регулярно бывал на родине. Не помню точно, в 1948 или 1949 год, в дереве колхоз запретил выпас скота и заготовку сена. Тех же кто накосил и привез сена (сено можно было накосить не только на колхозной земле, но и, например, в лесничестве), наказали. Сено прямо со двора увозили в колхоз и через суд штрафовали по 600 рублей за каждый воз. В деревне ведь была работа не только в колхозе. Неколхозники вынуждены были ликвидировать скот, но никто не пошел в колхоз. Через год всё вернулось «на круги своя». Теперь я понимаю, что всё, что в стране происходило, делалось по инициативе сверху. Сталин верил в «светлое» будущее страны, если удастся построить «социально однородное общество», в котором все деревенские должны были бесплатно работать в колхозах. Я в то время написал письмо на имя нашего депутата, что такая практика, ничего хорошего не принесет. Написал, и побаивался, что меня могут посадить за критику. Но обошлось.

Но не обошлось для Володи Магрилова, который учился в нашей группе на 3-м курсе. И вдруг он исчез. Мы пытались узнать о нём, но наше начальство сказало, что он связан с врагами народа и не надо им интересоваться. Потом пришла к нам его мама и рассказала, что его судили за известный анекдот. Лежавшую на дороге корову прогнали только угрозой загнать её в колхоз. За этот анекдот Магрилову дали 4 года. Его мать была уверена, что его после аппеляции освободят и он вернется в училище. Но после аппеляции ему дали уже 7 лет.

Жители села Караси на фронте

Сто лет назад в Карасях жили двоюродные братья моего деда - это Кирилл Иванович и Николай Иванович Каравдины. У Кирилла Ивановича был сын Андрей, ровесник и друг моего отца. Андрей побывал на финской войне и при мне рассказывал отцу о войне. В конце сказал, что впереди у нас еще более тяжелая война с Гитлером. Позднее, когда Сталин заявил о внезапном нападении Гитлера, я недоумевал, почему простой солдат знал о возможной войне, а Сталин не знал. В Карасях на памятной стене написаны имена 186 погибших на войне. Среди них и Каравдины Александр и Андрей. Николай Иванович погиб на войне 1914 года. У него был сын Сергей. Сергей перед Отечественной войной переехал в Мишкино. Его дочь Нина Сергеевна (Картовая) пошла добровольцем на фронт и попала в зенитчики. Она не любит вспоминать о войне. Но я встретил в Летописи Вики-Вики что воспоминает другая зенитчица Зудина А.Г.:

"В январе 1943 года на защиту Родины были мобилизованы девушки Кирсановского, Уметского и Гавриловского районов Тамбовской области. Я была направлена на I-ю батарею. Командиром отделения дальномерщиков была мл. сержант Щеглова Клава, которая и обучила меня данной специальности.

В марте 1943 года, своим ходом, прибыли на станцию Лиски, Воронежской области, для охраны железнодорожного моста через реку Дон и станции. Прибыли во второй половине дня и принялись за копку ровиков для пушек и землянок. Чего греха таить, было трудно без навыка, но думы были у всех одни - побыстрее поставить орудия на место. Уже темнело. По приказу комбата в срок доставила пакет в штаб. А по прибытии командира отряда связи назначил меня на пост. Рабочей по кухне была назначена моя подруга Маша Плешакова (кирсановская). Перед обедом был сильный налет фашистских стервятников, который мы видели воочию впервые. Ужас был впечатляющий. Стервятники летели на бреющем полете из-за горы по ту сторону реки Дон. На обратном пути один из самолетов сбросил бомбы вблизи кухни и осколками были тяжело ранены повар и красноармеец Плешакова Мария, которых мы оставили на лискинской земле. О Маше я очень часто вспоминаю. Когда я шла с поста, а Маша шла на кухню, она была в красненьком в голубой василек платье. Она и погибшие товарищи нашего дивизиона никогда не изгладятся в моей памяти до последних дней моей жизни.

А через несколько дней, где-то часов в 11, был второй налет сильнее первого. В это время я была на связи с дивизионом. И так же как и в первый раз один из самолетов сбросил бомбы вдоль железнодорожного полотна (с потолка землянки на меня посыпался песок) и осколками бомб вышли из строя дальномерщик Никишина Мотя, у которой были перебиты обе кисти рук (проживает она сейчас в Пензенской области, Бессоновский район). Блинова Клава из г.Кирсанова была ранена в легкие. Наш 86 отдельный зенитный артиллерийский дивизион защищал лискинскую землю яростно. За отражение налетов многие из нас были награждены орденами и медалями.

Фронтовые дороги привели нас в пос. Дарница Киевской области. До Дарницы стояли на железнодорожных путях, так как перед нами был разбит эшелон и на обочине были 3 могилы, только что захоронены люди, а между рельсами еще свежая кровь. А на станцию Нежин приехали вечером, раскопали снег и поставили пушки. И тут началась сильная бомбежка. Летели даже куски рельс, ползли по снегу раненые.

Налетом на ст.Сарны были сброшены бомбы на мост через р.Стырь, прямым попаданием в орудийный расчет I батареи (на моих глазах) погибли 7 солдат: Гуляев, Беляков (г. Тамбов), Ширшова Настя (п. Умет), Котов Володя и другие. А в затишье между бомбежками организовывали самодеятельность, в которой активно участвовала и я. Пели под гитару, на которой аккомпанировала Вишнякова Лида из г. Пензы, плясали, читали стихи. В общем, молодость брала свое. Потом налеты были реже и мы жили одной мыслью о приближении Дня Победы. День Победы я встретила на польской земле. Этот час и день радости трудно описуем. Были слезы радости и слезы за погибших".

В начальной школе со мной в одном классе училась Аня Белозерова, которая потом вышла замуж за российского немца и теперь живет в Германии. У нее есть старшая сестра Александра Дмитриевна Белозерова. Родом они были из Макаташкиной. Их отец был раскулачен и скоро умер. Дом у них отняли, и они скитались в Карасях у родни и знакомых. Когда началась война, их маму Прасковью Петровну посадили на 5 лет по 58 статье. Девочки остались одни. Колхоз послал Шуру на курсы трактористов, откуда она сбежала. Ей дали месяц тюрьмы. Там она встретила свою маму. После отсидки, ее послали на принудительные работы на кирпичный завод. Но она попросилась на войну и оказалась в женском батальоне регулировщицей движения.Она вспоминает о трудной жизни на войне. Два года не мылась в бане. 25 марта 2013 года Александре Дмитриевне исполнится 90 лет. Пожелаем ей доброго здоровья.

Павел Каравдин