Испытание

Урджюсс
Родительские собрания. Что для женщины, возможно, обыденность, для меня явилось нежданной карой небесной, благо карой разовой. Не спешите приписывать мне безразличие к ребёнку и его проблемам, мужской шовинизм и вселенскую лень с желанием лишь гаража и рыбалки или дивана, пива и телевизора (и не шевелить!), не спешите. Хотя указанные желания и были, и бывают, и будут, всё же, думаю, они не единственные.
 
Было это, я про кару свою, так вот, было это, когда сын ходил во второй класс. Супруга, видимо, решила сделать короткий перерыв в посещении подобных мероприятий. Может, занемогла, может, дела домашние уж совсем одолели, а может, лелеяла коварную надежду, что я выживу, не сильно при том пострадав, и в дальнейшем время от времени буду нести это бремя.

Как вероятно это обычно и происходит, собирались все минимум полчаса. Собрание "началось" не раньше шести. Именно в кавычках, ибо ещё полчаса просто разговоров за жизнь: что, где, почём и почему, причём всё как-то мимо школы, мимо класса, мимо учеников. Следующие четверть часа являли робкие попытки минимального конструктивизма, быстро тонущие в общей массе бесед во все стороны. Недоумевая и оглядывая лица присутствовавших, выделил часть откровенно скучающих, но, похоже, привычных к такому и потому безысходно терпеливых женских лиц. Лица немногочисленных папаш (человека три помимо меня) спокойными и терпеливыми я бы не назвал. Цвет их лиц, кроме одного, являл явную склонность к слабым пока оттенкам багрового. А единственное исключение откровенно пыталось не спать или, следует признать возможность обратного, собиралось уснуть.

Не выдержав первым, встал, подошёл к учительнице и спросил, о чём же мы сегодня собирались говорить. Оказалось, четыре или пять пунктов, и - о, откровение! – пока ещё нами вовсе не обсуждаемые. Решение пришло и принялось само собой, вероятно, сказался развитый инстинкт самосохранения и отдаляющийся ужин:  как конферансье или парторг колхоза я взял на себя ведение этого мероприятия. Давал слово учительнице, по очереди присутствующим, пресекал моментально любые попытки ухода в сторону. То бишь самоуправствовал по полной программе. То ли опешив от такой наглости, то ли из-за новизны ситуации, но никто всерьёз не воспротивился моему самоназначению и диктату. Напротив, несколько мам смотрели на меня с благодарностью, папаши, похоже, готовы были даже проставиться. Многие дамы просто любопытствовали, переключившись на меня как на диковинную зверушку, что не страшна и кусать не собирается, а позабавить может. Учительница же просто опешила сразу и до конца собрания сохраняла растерянность на лице.

В течение следующей четверти часа мы успешно и детально разобрали текущие проблемы класса по намеченным пунктам, обсудили какой-то один дополнительный вопрос, обо всём договорились.

Всё? Всё! Поздравив аудиторию  с плодотворной работой, попрощался со всеми разом, персонально с учительницей и направился к двери. Судя по поспешному мигом образовавшемуся многочисленному эскорту окончательно в удачный исход сразу поверили не все, а потому решили не рисковать.

Когда пришёл домой, а ещё не было и семи, жена удивленно спросила:
- Отменили собрание? - и с лёгким недоверием выслушала мой отчёт. - Мы и до девяти часто разойтись не можем… В следующий раз ты же пойдёшь?
- Больше - ни ногой, разве только в случаях чрезвычайных! - поставил перед фактом жену. И, по её словам, вызвал впоследствии вздох облегчения у учительницы, которая на следующем собрании с опасением спросила о регулярности моих визитов. И так как слово своё нарушить мне не пришлось, то, не исключено, обрёл и молчаливую признательность сына.