- Маршал! Тенпо!
Услышав голос Милосердной, Тенпо подавил в себе желание сползти под стол и приветливо улыбнулся:
- Что вас привело ко мне?
Бодхисатва присела на кушетку, скромно сложив руки на коленях, и Тенпо понял, что дело плохо.
- Ты ведь любишь Конзена?
- Мы друзья, - ответил маршал.
Беседуя с Милосердной о любви, следовало тщательно выбирать выражения.
- И я о том же. Ты должен ему помочь. Друзья всегда…
- Вы не могли бы конкретней. Я очень занят. Годжун-сама сказал, чтобы к вечеру документы были кровь из носу! И настроение у него такое, что эту кровь он мне обеспечит лично.
- Конзен тоже сегодня не с той ноги встал. Дел полно. А тут, как на грех, клерк непонятливый. Раз постучался с документом, другой, третий, а на четвёртый Конзен в него чернильницу кинул. Только это был уже не клерк.
«Зззз», - сказала из бесконечной паутины маршальского кабинета муха.
- Непроливайкой? – с надеждой спросил маршал.
- Проливайкой. Огромной, хрустальной, - вздохнула бодхисатва, - с чёрной тушью на спирту. Прямо в лоб.
- Я так понимаю, что дел у Конзена с этого момента не стало. Он в больнице?
- У него в личных апартаментах щеколда. Конзенчик на ночь почему-то закрывается. Он успел. Очень уж Годжун удивился. Сначала.
- Вообще-то Годжуну дверь вынести не так уж трудно, - пожал плечами Тенпо, - странно…
- В корень зришь, маршал, - пригорюнилась бодхисатва, - если бы Страж Запада дверь, как ты выражаешься, вынес и Конзену оплеух надавал, я бы тебя не беспокоила. Это племяннику только на пользу, вместо валерьянки. Нет, Годжун обиделся. Вернее, оскорбился. Разговаривать со мной не стал, выгнал, как кошку паршивую. Тенпо, помоги.
- Понял… но не знаю, что тут сделать можно!
- Думай, маршал, Конзен серьёзно провинился, я ему ничем помочь не могу.
- Открывай, я это, - маршал постучал в хорошо знакомую дверь, - можешь вообще не закрываться: Годжун, если бы хотел, не то, что дверь, стену бы сломал.
- Сам виноват! Чего он припёрся?
- Ты рискуешь об этом никогда не узнать.
- Кто ему двери в доме бодхисатвы ломать позволит?!
- Не хочешь пойти извиниться?
- Никуда я отсюда не выйду!
Тенпо только рукой махнул.
Маршал самым тщательным образом написал всё, что требовал от него долг, сложил документы в папку, но предварительно решил заглянуть к Кенрену.
- … и вот теперь я не знаю, что делать, - закончил он рассказ.
Кенрен хохотал, размахивал руками, разыгрывая происшествие в лицах, даже изобразил на бумажке схематичного Годжуна с кляксой во лбу. Потом генерал перестал улыбаться и очень серьёзно сказал:
- Влип твой друг. Это ему не в генералов графинами кидаться. Только, вот что, к Годжуну ты не пойдёшь. То есть, документы отнесешь и всё.
- Что это вы, генерал, раскомандовались?
- Маршал, Годжун тебя уважает, а местами даже любит. Именно поэтому я ещё в армии. Он мне открытым текстом это сказал. Если ты за Конзена вступишься, дракон обидится. Всё-таки, согласись, получить по лбу не очень приятно. Жалко главкома. Конзену я, точно, по шее потом накостыляю.
- Что ты предлагаешь? Не пускать же дело на самотёк?
- Придумаем что-нибудь. Но ты обещай молчать.
Тенпо пообещал. Всё же, собирая документы со стола угрюмого главкома, он вздохнул и задал не совсем ясный в контексте доклада вопрос:
- Что вы собираетесь предпринять?
Годжун немедленно ответил:
- Подам рапорт Императору. Если Конзену это сойдёт с рук, я сам казню секретаря Милосердной, разрешения ни у кого просить не буду.
Дракон не сказал «вашего приятеля», и Тенпо понял, насколько Кенрен оказался прав.
Утром Годжуну доложили, что накануне группа неопознанных военных ворвалась в одну из самых респектабельных кофеен и перемазала публику, включая женщин и высших князей, разноцветными водостойкими чернилами.
Годжун изорвал свой рапорт и напился до белых дракончиков.