Десять суток пролетело очень быстро. Они для меня промелькнули, как молния. Постоянная суета. Надо было постоянно искать продукты, и способы , как это всё передать на яму. Для опытных зеков это была не проблема, мне же приходилось всё делать интуитивно. Обычно подбирали лояльную смену, договаривались за плату - несколько пачек хороших сигарет. И войсковой наряд, идя на ШИЗо, прихватывал тебя с собой. Но они разговаривали только с теми, кого знали. Я же для них и администрации был пустое место. Но это был один из способов самоутверждения себя, как арестанта, который принадлежит к особой касте.
Шанс давался многим, а вот пользовались им единицы.
Мои хлебники сидели в 15-м БУРе. Это камера, куда могли «заезжать» единицы. Так называемая «котловая» хата. В эту камеру передавался «котёл», одно из названий "общака». И уже из этой камеры в остальные передавались чай и сигареты. Сидеть в 15 БУРе всё равно, что восседать в Государственной Думе. Из 3500 тысяч зеков, постоянно меняющийся контингент составлял от силы человек 12-15.
Напротив 15 «хаты», был девятый БУР. Эта камера была закреплена за Студентом и его соратниками. Но если вдруг в пятнадцатой был перебор, можно было без проблем заехать в 9-тую. Существовало даже такое понятие, как "семейник по БУРу". Вообще-то БУР расшифровывался как "Барак усиленного режима". На многих зонах были отдельные бараки, куда сгоняли всех неугодных. У нас на зоне такой сделают через пять лет. Ну а пока, за неимением такого, ПКТ (помещение камерного типа, а проще мини тюрьма) именовался БУРом. Суть от этого не менялась. На БУРах находились «отрицательные элементы», то есть блатные.
На встречу пришло человек сорок. Двое суток я практически не спал, метался, как угорелый. Встреча-это когда на столах самое лучшее. Сначало шли десерты - торты, конфеты, заваривалось ведра два чифира. Когда основная публика расходилась, начиналось основное представление. Тут было и мясо, и салаты, и всё это под крепкий, как спирт, самогон. В этом мероприятии учавствовали только авторитететные и близкие зеки. Придти обязаны были все. Это, как дань уважения.
После нескольких рюмок начиналось самое интересное. Начинались прения, обсуждения. Вот где я стал черпать основы лагерной жизни. Как же искусно всё было запутано. Интриги были похлеще, чем при дворе Екатерины.
Два часа я просидел, как школьник. Только что не конспектировал, но Бог дал хорошую память. Я превратился на время в диктофон и на плёнку тщательно укладывалась столь бесценная информация. За один вечер в кажущемся для меня беспорядочном хаосе блатной жизни, стали вырисовываться правильные линии. До меня уже потихоньку стало доходить, смысл Славиных слов, когда он говорил мне:
-Димон, главное общение - информация. Владеешь ей, владеешь ситуацией…
Вроде бы ничего сверх мудрого. Но одно дело, когда это просто слова, а другое дело, когда к этим словам ты приставляешь информацию и пазл начинает складываться. В целом братва осталась довольна организацией встречи. Фактически это был мой первый выход в свет. Я, наконец, со всеми познакомился, но всё равно для всех я был ещё чужаком.
Всё-таки своим ты становишься, когда посидишь на киче. В течение трёх месяцев, мои семейники по несколько раз отсидели сутки. Меня, почему-то, не трогали. Скорей всего из-за того, что я ёщё не попал в оперативную разработку. Я просто для них был пустым местом, мишенью становишься лишь тогда, когда твоё влияние, пусть даже в пределах барака, начинает приобретать реальные очертания.
В зоне, как и в тюрьме, на каждом бараке есть свои «наседки», или «куры», которых исправно используют оперативники. Но только если в тюрьме это всё как на ладони, отлучки из камеры не утаишь, то в зоне можно оставаться долгие годы незамеченным.
В штаб ходят все, кому не лень. Очень многие вопросы решаются через оперативников. От договоренности о лишнем продуктовом весе, до заноса на длительное свидание подарков родителям. Буквально еще десять лет назад существовал негласный закон: в штаб по одному не ходить. Дабы не навлечь на себя подозрений. Но времена менялись, и я попал как раз на излом, когда старые устои трещали, как январские морозы.
В зону приходила новая волна блатных. Блатных, которые, прежде всего, искали комромисс с администрацией. В принципе это мудрое решение. Если бы не одно НО, компромисс компромиссу рознь. Несколько десятков лет назад о таком в кругу блатных даже заикнуться бы не посмели, воткнули бы заточку под ребра и делу конец. Никто бы не разбирался, компромисс ты ищешь или еще что-то. Было четкое разграничение «отрицалово», «мусора» и «козы» (актив). А сейчас все снивелировалось.
Подходило к концу лето, 29 августа у нас освобождался Гарик. Он досиживал четвертый год. Как человек, он для меня вообще не существовал. Да, мы общались, кушали с одной тарелки. Но я был заложником обстоятельств. Моя бы воля, я бы ему руки не подал.
Злопамятный, любящий наркотики, способен на подлость. Одним словом - неприятный человек. Я радовался его освобождению не меньше чем он сам. Он единственный из нас, кто был ровесник Славы и по иерархии был правой рукой Афганца.
Слава, как человек любящий размах. решил организовать проводы по высшему классу. Только самогона было наварено более тридцати литров на приглашенных пятьдесят человек. В жилой секции как раз закончился ремонт и все осужденные жили под открытым небом в локальном секторе. Было решено, что столы накроют прямо в секции. Шныри готовили еду двое суток, к ним в помощь были откомандированы лучшие повара из других бараков.
Проводы были назначены сразу после вечерней проверки. Но когда стали собираться первые приглашенные, я услышал второй раз за полгода этот страшный звук. Завыла лагерная сирена. Рефлекс Павлова ученый прививал собакам не за один опыт, мне хватило одного раза.
Услышав этот страшный звук, не у одного меня все сжалось внутри. Оказалось, все не так уж страшно. На этот раз обошлизь без спецназа. Через десять минут к нам в локалку ввалилось человек сорок - контролеры, начальники отрядов, оперативники.
Начался шмон, самогон был зарыт в земле на территории локального сектора. Нас попросту сдали, когда его закапывали, это видел один из зеков. Афган его предупредил о неминуемой каре, но это не сработало. Офицеры подходили точно к тем местам, где были схроны и длинными шомполами зондировали почву.
Через пятнадцать минут все было окончено. Все спиртные напитки перекочевали из локалки в дежурную часть. Проводы прошли в лучших традициях безалкогольных свадеб, которые были популярны в восьмидесятые годы, в период борьбы с массовым алкоголизмом. Я особо не расстроился, так как все эти выпивания ничем хорошим не заканчивались.
Наступила осень, я уже достаточно заматерел. Передвигался по зоне без сопровождения дневального, был вхож уже во многие блатные «углы». Однажды вечером к нам в «угол» пришла группа мужиков и слезно просила разобраться с их Бугром. Бугор - это бригадир, он старший в рабочих цехах над рабочими. Мужики жаловались, что совсем он разум потерял. «Стучит» на всех операм и даже не скрывает этого. Ущемляет в работе, заставляет перерабатывать положенные нормо-часы. Слава слушал их больше часа. Когда они закончили, он ответил коротко:
-Разберемся.
Разбираться отправили меня и Моряка. Моряк был типичный босяк, в нем непостижимым образом сочеталась фанатичная тяга к спорту и любовь к кайфу. Вечером мог ширнуться, а с утра вместе со мной «умирать» на спортплощадке. Нас сближал спорт. Все-таки в душе он был гниловат и я не доверял ему, хотя отношения были ровными.
Бугра звали Вася. Он был из тех бригадиров, которые очень прочно стоят на ногах. Он даже не приходил на барак считаться. У него была своя комната в цеху. Так называемый «кайбаш». Мы ввалились к нему без предупреждения. Он встретил нас со всем радушием. Предложил чая, мы отказались. Моряк на правах более опытного начал разговор.
-Вась, мужики жалуются, наглеть начинаешь. Ты же знаешь, что мы тебя не трогаем, пока ты палку не перегибаешь.
-Моряк, да кого ты слушаешь, мышей этих. Да они сами от оперов не вылазят. Ходят, поливают меня грязью. Ты же знаешь, я хоть и «козел», но братву уважаю.
Моряк был хоть и поопытнее, но так же молод, как и я, а Вася был уже достаточно взрослый мужик и мы ему в сыновья годились. Разговор как-то плавно перетекал в дружескую беседу, хотя цель визита была одна - «получить» с него. «Получить», значит наказать физически. Моряк стал специально провоцировать в разговоре, дабы перевести его на резкие тона, и как только Вася на полтона повысил голос,
это стало сигнальной ракетой. Моряк влепил ему мощную серию с обеих рук. Вася на секунду потерялся. Я стоял чуть в стороне и особой нужды влазить в разборку не видел. Вася закрыл лицо руками и стал причитать. Моряк опустил руки и стал направляться к выходу. Когда он уже сделал шаг в коридор, Вася неожиданно выхватил заточенный, как шило, напильник. Моряк фактически уже был отыгран.
Бугор с залитым кровью лицом решил выместить зло на мне. Это - доля секунды, в комнате была пронзительная тишина. Моряк уже шел по коридору, и думая, что я сзади, разговаривал со мной. Я слышал его отдаляющийся голос. Он эмоционально высказывался в адрес всех бригадиров.
Вася пошёл на меня как танк. Спасло то, что вокруг меня было пространство. Было место для маневрирования. Я легко ушел в сторону и Васина рука с заточкой с грохотом врезалась в верстак. Он был довольно тучный человек и вся его энергия, помноженная на злость, кинула его со всей силы на верстак с инструментами. Мне оставалось только изъять у него напильник. Я сбил его с ног и особо не жалея, надавил ногой на запястье. В эту секунду влетел Моряк. Увидев эту картину, он со всего размаху ударил ему ногой в лицо.
Мне стоило больших усилий оттащить Игоря от Бугра. Он все порывался поломать ему руку. По понятиям, за такие вещи ломают руку, тем более «коза» подняла руку с ножом на «босяка».
Выпроводив Моряка в коридор, чтобы тот успокоился, я поднял Васю с пола и прислонил спиной к большому металлическому сейфу. Он потихоньку приходил в себя. Единственное, что я ему сказал:
-Дурак, зачем ты схватился за заточку. Ты же знаешь, что ты был виноват. Мы получили с тебя, да и ушли. Ты понимаешь, что с тобой будет, если все это пойдет дальше. Тебе на этой зоне не жить.
Я смотрел на него и понимал, что мне его жалко. Несмотря на то, что будь я менее расторопным, он бы нанизал меня на заточку и на этом бы все закончилось. С трудом, открывая окровавленный рот, он произнес:
-Извини, нервы не выдержали. Если можешь, не говори Афгану, что произошло. Я с мужиками закрою вопрос. Больше жаловаться не будут.
Мне удалось договориться с Моряком, что о напильнике он тоже не будет никому говорить. К Моряку я нашел свой подход. Я просто его перехитрил. Звучало это так:
- Брат, нам сидеть вместе еще не один год. Такой Бугор нам всегда пригодится. Он свое получил и сливать его дальше я не вижу смысла. Будет нашим должником….
Меркантильные интересы Моряка заинтересовали больше, чем этические.
Придя на барак, Моряк долго рассказывал Славе, как мы учили уму - разуму зарвавшегося Бугра. А я сидел и слушал, и двоякое ощущение не покидало меня. Вроде бы все правильно, мы же искали правду, но как-то все глупо. Откуда-то изнутри, из глубины души шло неприятие этой ситуации, но я умело подавлял её ложными доводами. Тогда еще не пришло время задуматься более серьезно о многих вещах. Не покидало чувство в душе, что среди них я, как белая ворона.