Г л а в а 11
Тётя Валя была в летней кухне бабы Ули – готовила обед на всю ораву. На приготовленное ею охотников хватало: кроме свекрови и мужа, брат его мог заглянуть запросто. Сама свекровь не любила готовить, из-за жиров, которыми «обвешалась, как слон» - смешила меня Юлия Петровна, показывая, как передвигается по двору её свояченица. Но я же видел, как ходит слон в зоопарке, и не соглашался. Совсем не так. Слон по сравнению с бабкой Улькой был очень подвижным животным.
Но мама, отправляя меня во Львово, сказала, что не нужно смеяться над тёте Валиной свекровью, потому что недолго ей уж осталось жить. Каким-то образом «из Космоса» (хотя мне казалось, что Космос – просто место «обитания» планет), мама могла узнавать, что ждёт некоторых людей впереди и даже предсказывать их кончину. И когда такие предсказания сбывались, Белка очень расстраивалась. Как-будто увидев судьбу человека в будущем, она и обрекала его на такой конец.
Ещё мама предупредила, чтоб я не говорил об этом никому, тем более бабушке Юле, и особенно тёте Вале. Я и помалкивал, не рассказывал никому, хотя очень хотелось. Мама считала, что моя тётушка, учительница младших классов, была слаба на язык, видно, как и её воспитанники. Детям ведь что ни скажи, они тут же разболтают «по секрету всему свету». Такой же наивной казалась и тётя Валя – тайны у неё не задерживались. Даже очень важные для неё.
Хотя мне казалось, тёте Вале не мешало бы знать, из предвиденного мамой, что домина этот, из-за которого иногда серьёзно ругаются братья, достанется Виктору, а не Николаю. По какой причине, я не знаю - Белка не поделилась со мной, а ведь, наверное, знает. Но то, что дом достанется младшему брату, а не старшему, я верил. И потому считал, что ради этого тётя Валя может и покормить свою тучную свекровь. Позже, когда ей не надо будет ютиться в маленькой хибаре, она может обнести дом хорошим забором. И подсадить деревьев, как у других людей. В мыслях я уже видел, что тётя Валя живёт в этом доме – ныне таком неуютном и проклинаемом людьми. Потом, возможно, люди, увидев в нём хорошую, хоть и наивную хозяйку, перестанут сердиться на дом. И жить в нём будет хорошо. Тем более что тут будут жить дети тёти Вали. Так что забота тёти Вали о своей свекрови была не лишней. И за дом, который она оставит семье тёти Вали, её незачем попрекать бездельем.
В бездельниках я числил дядьку Витьку и его брата Николая, которые, почти не работая, черезмерно увлекались самогоном. Иногда даже воруя его у своей матери. Добыть самогон – у них считалось высшей доблестью – будто геройство какое совершали. И всё же им иногда приходилось работать. Николай даже числился электриком в этом большом селе. Он как-то приходил к бабушке, насколько я помню из прошлого своего приезда, налаживал холодильник, который бабушка тогда приобрела «по блату». Но холодильник, уже к этому приезду работал плохо – потому и пришлось тушёнку опустить в погреб. А Виктор тоже где-то подрабатывал, но денег от него тётя Валя видела редко. И вот сегодня он вроде должен принести зарплату, поэтому тётя Валя встретила меня с тревогой на лице. Но попыталась скрыть свои мысли:
- О! Здравствуй, Олеженька. В гости пришёл?
- Да, не на берег же – в Днепре ещё купаться нельзя. А где маленькая Лариса?
- Спит. Что-то раскапризничалась, я еле спать её уложила. Ну, рассказывай тёте Вале – ты ж у нас в школу пойдёшь в этом году?
- Да, мама меня записала в английскую школу, где несколько предметов будут изучать на английском языке. Я там уже прошёл небольшую проверку с несколькими учителями – взяли.
- Ой, Боже! Это ж ты русский язык забудешь.
- Не забуду. На русском языке я уже книги читаю. Так что трудно будет забыть то, что можешь в книгах прочитать, - почувствовав, что хвастаюсь я замолк.
- Да, мне мама говорила, что ты вовсю читаешь, причём такие серьёзные книги. Книга «Два капитана» у неё на этажерке стояла, так ты её к себе в комнату забрал.
- Если бабушка волнуется насчёт «Двух капитанов», то я её второй раз уже читаю. А что у вас есть попить, тётя Валя?
- Ой, Олежка. Сразу надо было тебе предложить компоту-то. Хочешь?
- Конечно. К тёте Вере я уже не захожу, она никогда попить не предложит.
- Да, что-то Вера у нас жадная такая. У неё и зимой-то льда не выпросишь, - тётя Валя налила полную кружку компота. – Тебе ягод положить?
- Не, не надо. Только жидкости.
- Так ты, может, и покушаешь - такой путь проделал по нашему не маленькому селу?
- Да, что-то я уже и есть захотел, наверно от запаха, - сказал я, умалчивая, что у нас с бабушкой нет обеда. – Накормите?
- Конечно. Вот, только борщ приготовила, - тётя Валя открыла крышку кастрюли, откуда вкусно пахнуло тушёнкой с варёными овощами. Совсем не как у бабушки – пустым борщом. – Вот. Вкусно. Бери хлеб, - тётя поставила тарелку, с ароматным борщом.
- О! Да он у вас с тушёнкой. А где взяли? – Нагло спросил я, начиная есть.
- Так Витька же, из Берислава привёз, где он работает.
- Дядя Витя не любит местную тушёнку – не раз это говорил.
- Любит, не любит, а я не могу в ларьке каждый день мясо брать. Вот и привёз.
- Вкусный борщ с местной тушёнкой, - заметил я, уплетая за обе щёки. – В стеклянных, или в жестяных банках тушёнку в Бериславе продают?
- Что ты как прокурор расспрашиваешь?
- Бабушке хочу подсказать, где ей тушёнку вкусную брать.
- А ту, что Реля прислала, вы съели уже?
- Мы её почти и не трогали в последние дни. Она просто исчезла как-то из погреба.
- Говорила я маме – купите замок хороший. А то такой у неё, что каждый может сорвать.
- У бабушки замок хороший, с секретом, - заметил я.
Но тётя Валя, будто не слышала: - Вот ловкие ворюги. Руки бы им отрубить.
- Не надо никому руки рубить, Валюха. Лучше бери топор и руби мужу голову, - появился долгожданный «работник».
- Что случилось? Почему я должна тебе голову рубить, - в голосе тёти Вали слышались слёзы. – Неужели опять зарплату украли?
- Украли. Сто двадцать рублей, как одну копейку.
- Наверное, проиграл ты зарплату? Или кому-то отдал долг, за то, что поят тебя на берегу?
- Говорю тебе, руби голову, - дядька Витька положил свою башку на порожек летней кухни.
Я потихонечку выскользнул из летней кухни, переступив через голову, ненавистного мне дяди Вити. Уже не первый раз показывает это фокус. Я вспомнил, что и в четыре года, когда я гостил у бабушки, был такой же цирк. Всё как в тот раз.
Как тётя Валя терпит такого мужа? Белка моя, я уверен в этом, дня бы не терпела. Пришёл без получки, катись куда хочешь. И кормить бы не стала. Но как быть тёте Вале – она же живёт в домике-халупе, который купила им свекровь. И видно надеется, что бабка Уля отпишет им в наследство дом свой, за её терпение. А дом и так ей достанется – я уже знал.
Вроде родные сёстры, а какие разные - мама моя точно бы не стала дожидаться этого дома, проклятого половиной села. Взяла бы меня в охапку (как она иногда говаривала), если бы я был маленький, и рассталась бы с моим отцом. Что она впрочем, и сделала когда-то, как я теперь понимал. Не дожидаясь пока он сопьётся, как дядька Витька, и его модный, и вечно пьяный брат.
И только я подумал о дяде Коле, как услышал, что две женщины, проходившие мимо дома Бабы Ули, говорят. Перевожу их балаканья, на русский язык:
- О! Выстроила Улька домину и думает, что будет жить там с любимым Николаем. А он же ходит еле-еле, после того, как свалился тогда с обрыва на мотоцикле. Почки говорят у него оторвались. И вот же умирает, а гонял на днях с топором свою жену и тёщу вокруг дома.
- Да, можно сказать труп, а и других хочет на тот свет загнать.
Дальше я слушать не стал – ушёл к Днепру, откуда услышал крики ребят – всё-таки кто-то пришёл купаться. А насчёт дяди Коли от них ещё узнал, как гонял он жену с топором вокруг дома. И насчёт обрыва рассказали – как сверзился с него вечно пьяный электрик. Вот только насчёт почек не совсем понял. Где они оторвались у этого шального родственника? Почему? Возможно, мама знает. И когда она приедет за мной, не забыть бы, спросить (а ещё в женихи напрашивается).
Г л а в а 12
Набултыхавшись в Днепре с местной ребятнёй, вечером я предстал перед бабушкой:
- Явился, не запылился. Как тётя Валя? Накормила тебя обедом? Или ты голодный целый день бегаешь?
- А про тётю Веру вы не спрашиваете?
- Да ведь ты мимо её дома проносишься, как на самолёте, даже не заходишь. Знаю, что у Веры и воды из-под крана не выпросишь…
- Поел я у тёти Вали борща с тушёнкой, - прервал я бабушку, зная, что она может завести разговор «в лес». Как говаривала о ком-то мама, когда разговор начинал уходить в сторону. – Но тётя Валя заявила мне, что дядя Витя купил тушёнку в Бериславе.
- Купит он. Как же! Держи карман шире.
- А вот он не удержал свой карман. Явился домой без получки и бухнулся на колени, голову на порог: - «Руби мне Валюха голову».
- И тётя Валя твоя, конечно, даже палкой из забора его не огрела, как сделала твоя мама с цыганом, издевавшимся над ребёнком?
- Как я понял, она его даже пьяного боится. А проспится Витька, так он её ещё побьёт. Она и так с синяками ходит ваша, а ведь учительница.
- Вот же глупая Валя. Я бы раз и навсегда огрела этого бандита по наглой морде, чтоб он больше руку не поднимал. Такой была когда-то тряпичницей-атаманшей эта твоя тётя. Лихо они с Ларисой меня раздевали. Все мои костюмы, платья, готовы были на себя перешить, когда твоя мама ушла из дома. А теперь? Завтра же придёт ко мне Валентина Олеговна: – «Дай денег!»
Лучше бы бабушка не напоминала о маме – я начинал «закипать», вспоминая, что как раз бабушка и обижала её больше всех. Но в это раз я сдержался и спросил:
- И вы, конечно, дадите тёте Вале денег? Причём без возврата.
- Нет. Иногда она мне возвращает, но не все.
- Правильно. Если у вас есть деньги – можно не возвращать.
- Ты к чему это занялся денежным вопросом?
- А потому, что с Белки моей вы как раз тянете деньги постоянно. В письмах пишете: - «Везёшь Олега, вези продукты».
- Ну что плохого, если твоя мама привезёт из Москвы качественные продукты? Тушёнку, сгущёнку – у нас таких нет.
- Да полно в магазинах стоит.
- Олег, ты не знаешь, какая тут тушёнка и сгущёнка - не сравнить с вашей, московской. У вас же там, в центре Москвы, наверно даже из Кремлёвских запасов. Мне Марья Яковлевна рассказывала, что кончается срок хранения тушёнки, её и выкидывают на продажу. А для Кремлёвских воротил всё делают из лучших продуктов.
- Конечно, из лучших, - насмешливо сказал я. - Но приходится стоять за этой тушёнкой в жутких очередях. И деньги платить из маминой маленькой зарплаты. Вот и тётя Валя разобралась, что из Москвы тушёнка лучше, потому я и поел сегодня у неё вкуснейший борщ.
- Ты думаешь, что Валя взяла тушёнку из погреба? Ну, если и взяла, то не всё. Мне кажется, что и Лариса немного увезла с собой. Она же не в центре живёт, как вы с мамой, ей такой не достать.
- Ну, конечно. Это же труд большой - поехать в центр, да в очередях постоять.
- А твоя мама стоит в очередях?
- А что, её пропускают, как вас в местном ларьке, без очереди? – И видя, что бабушка не отвечает, опять вернулся к московской тёте. - Кроме того, Лариса привыкла уже у мамы воровать.
- Что она может украсть у бедной, как ты говоришь, твоей матери?
- Лариса разве не хвалилась вам, что, прожив несколько месяцев у нас, и видя, что шкаф у нас не переполнен маминой одеждой, уехала в общежитие и увела с собой единственный мамин выходной костюм, в котором мама иногда ходила в театр или музей?
- Ну да, - рассеянно произнесла бабушка, не очень вникая, что одна дочь её обворовала другую. – Конечно, Лара пожила у вас, а где бы ей ещё жить? У нас нет больше родственников в Москве.
- Ну что ж тогда скажу прямо, как бы вы не сворачивали всё время разговор в сторону. Пожив у нас несколько месяцев, и естественно питаясь с нами из одной кастрюли – не очень сытно, как хотелось бы маме, тётя Лариса очень оригинально маму отблагодарила...
- Что ж вы не подкормили твою маленькую тётушку? Лара ведь как Дюймовочка против остальных сестёр.
- Ну, да и особенно против тёти Веры. Как мышка против горы. Вы не собьёте меня, бабушка. Я свою мысль докончу.
- Ишь, начитался уже книг. Красиво говоришь.
-Так с кем поведёшься, от того и наберёшься. Мама, несмотря на то, что в Москве ей живётся не очень сладко – работает очень много - не перестаёт ходить в библиотеку, и книги читать. А, начитавшись – особенно про Москву – даже водит иногда по городу в свои выходные дни знакомых – родителей тех малышей, которых к ней в группу приводят.
- Видишь, есть возможность твоей маме не только в очередях стоять. Водить иностранцев по Москве это дорогого стоит. Они твоей маме подарки, наверное, дарят за эту услугу?
- Благодарят. Одна польская семья нас за то по Подмосковью возит на своей машине.
- Ой, что там смотреть в Подмосковье-то? Вот в Москве - другое дело. Жаль, у меня ноги больные, а то б и я с твоей матерью прогулялась по столице.
- Вы же даже, приезжая в Москву, мечтаете не её посмотреть, а чтоб мама кормила вас вкусными деликатесами на её маленькую зарплату.
- А что не заслужила я благодарность от своих дочерей?
- От других, может, ведь они постоянно от вас деньги получают. А с мамы вам только хочется получить побольше, и ни копейки ей не заплатить даже за то, что она везёт вам.
- Вот ты меня пристыдил, Олег. Действительно. Лариса приезжает когда, то у меня столько денег выманивает и за тот билет, по которому едет, и на обратную дорогу. А твоя мама всё везёт, а я ей ничего не оплачиваю. Но я ведь теперь исправлюсь. Буду давать твоей маме деньги, за то, что она везёт ко мне тебя и продукты. Конечно, это несправедливо – все из меня тянут, одна твоя мама везёт. Но знаешь, дитя не плачет - мать не разумеет. Так и скажи своей маме, чтоб она жаловалась мне на жизнь в Москве.
- Мама моя не умеет жаловаться, требовать, как остальные ваши дочери, кричать, ругаться.
- Зато она умеет быть дерзкой. Вот, и ты дерзишь, как твоя мама когда-то. Она мне колкости говорила, а я её не одевала как Веру. Вера ласковая и нежная, всё могла у меня выпросить. А твоя мама – дерзкая – и ничего не получала.
- Зато тётя Вера – ласковая и нежная – портила вам нервы три года, живя с вами. Мы и не ездили в эти годы к вам, чтоб не мешать скандалам, которые она устраивала. Но я думаю, вы уже достаточно вытребовали из моей мамы, хочу попросить её, чтоб больше меня сюда не привозила. Хотя мне очень нравится Львово, и особенно Днепр. Трудно ей деньги даются, что вы так легко из неё выуживаете. Да и отпрашиваться на работе трудно.
- Да ты и сам можешь приехать к бабушке такой большой уже. Мама в Москве посадит, а тут встретит кто-нибудь. Либо Володя – новый зять, либо Витька, которого ты так не любишь.
- Спасибо большое, и за дядю Володю и за Витьку. Но если мама не станет к вам ездить, то и меня не ждите.
- Да что ты сердишься, что ли на бабушку? Вот послушай, что я тебе расскажу о детстве твоих тётушек и мамы твоей.
- А вы разве помните? – растерялся я.
- Как же я забуду? Я же их всех родила. Выходила. Если б не бабушка, разве выжила бы твоя мама в войну?
- Интересно, - я приготовился слушать бабушкину версию тех давних событий. Правда из маминого дневника я знал уже, что бабушка может так приукрасить свои достоинства, которых и в жизни-то нет.
- Ох, Олег, вот вы сейчас дети, живёте так хорошо, что и умные такие вырастаете, можете с бабушками спорить. А ведь раньше дети не такие были, забитые войной.
- Особенно тётя Вера.
- А что Вера! Ей тоже досталось, будь здоров, когда мы эвакуировались. Ей, в то время было почти три с половиной года, а маме твоей где-то месяцев семь, ещё в пелёнках была.
- Ага! – сообразил я. – А чего же тогда тётя Вера прикидывается младшей сестрёнкой, а вы её поддерживаете?
- Суди сам – вот твоя мама рано вышла замуж и тебя родила. Теперь твой маме уже двадцать семь лет, а тёте Вере тридцать. Но если у твоей мамы уже такой большой сын, а у тёти Веры нет ещё детей, то кто получается старше? Вот потому, как только Вера приехала во Львово, так и сказали мы всем людям, что старшая из сестёр твоя мама.
- Очень хорошо. А люди так вам и поверили. Когда мы с мамой, в прошлый наш заезд шли по селу, люди как раз и спрашивали. Кто старше? Мама или тётя Вера.
- Вот же народ! Да какое им дело?
- Как какое дело? Мама младше, и выглядит намного моложе тёти Веры – люди так и говорили. Мама хоть и не открывала тайну вашей придумки, но всё равно люди видят.
- А всё потому, что пришлось же прописывать Веру в селе. Так что говори, не говори, люди докопаются. Хорошо, что у Веры, как и у меня, были годы в паспорте приуменьшены.
- Да, записана она на два года моложе. Но всё равно, даже по паспорту тётя Вера старше моей мамы и старше своего мужа, который только пришёл из армии.
- Володя моложе Веры, - согласилась бабушка. – Но выглядит он никак не старше.
- Ага, особенно сейчас, когда тётя Вера расширилась во все боки.
- Это она беременная потому что.
- Никакая тётя Вера не беременная и неизвестно, родит ли ребёнка.
- Это тоже люди говорят?
- Нет это просто я вам говорю.
- Ты, как и мать твоя предсказываешь? Вот же внучок, - бабушка схватилась за сердце. – Ты меня, такими предсказаниями до инфаркта доведёшь. Это почему у Веры не будет детей?
- Рожать надо было, пока она была молодая, как мама моя. А она всё развлекалась, вот и…
- Это тоже мама твоя говорит?
- Бабушка, когда бы мама мне говорила, если мы с ней уже не видимся? Так люди говорят, что у тёти Веры не будет детей, потому что вышла замуж больная.
- Да это Вера притворялась, что она больная. А так здоровая. Инвалидность с неё сняли уже на следующий год – перевели на вторую группу, теперь на третью, когда Вере можно и работать.
Я не понимал ещё ничего в этих группах, но бабушку слушал внимательно:
- Да что это мы всё о Вере? Давай поговорим, как и собирались о детских годах моих первых дочерей. Мы же с тобой наметили, что вспомним войну, как мне пришлось эвакуироваться с двумя дочерьми, да ещё с больной ногой, на которую я ступить не могла.
- Я не против, - пожал я плечами. – Давайте вернёмся в совсем маленькие годы моей мамы.
- Вернёмся в маленькие годы и тёти Веры.
Но тут меня от калитки нашего дома стали звать мальчишки, играть в футбол.
- Иди уж, прокурор такой, - вздохнула бабушка облегчённо. – А наиграешься, будем тебя мыть, от пыли отмоем и ляжешь спать, поле вашего футбола.
- Но всё равно, бабушка, вы мне расскажете о младенчестве моей мамы и о войне?
- Куда же я денусь, если ты настаиваешь?
Г л а в а 13
Однако поговорить с бабушкой о маме и тёте Вере – об их детстве больше нам не довелось. Футбол и купание в Днепре так увлекли меня, что и не до разговоров было. Вернее сначала игры на берегу Днепра – утром и после обеда. А вот уже вечерами, когда солнце опускалось к горизонту, и становилось не так жарко, мы и «гоняли» с приятелями в футбол. Ходил играть я вместе с Вовкой, старшим сыном соседки нашей - тёти Люси. Но он быстро сдавал, задыхаться начинал, и ребята готовы были выгнать его из команды. Мне не хотелось, чтоб его так запросто выгоняли с поля и заявлял, что или он играет, или я ухожу с ним, и Вовку ставили на ворота. Но если он пропускал мяч, могли ему и наподдать. Вовка сердился тогда:
- Стараешься, стараешься, а где спасибо? Вместо того чтоб накормить хлопца, они дерутся. Нет бы хлеба дать, або колбаской угостить, - Вовка, как и его брат, был всегда голоден.
Я тоже в последнее время питался не очень, так что понимал его и обычно давал братьям хлеба, когда бабушка посылала меня за ним в магазин. Она так и давала денег с расчётом на нас с ней и на Вовку с Лёнькой, за что я ей был благодарен:
- Купишь и им буханку – они наверно пойдут с тобой. А то ведь подворовывают, небось, мальчишки. Не они ли по-тихому забрались в погреб, и поживились нашей тушёнкой?
- Точно могу сказать, что не они. У Вовки ума не хватит замок открыть. Да и как бы они её тайно съели, когда тушёнка открытая пахнет на всю улицу?
- Ладно, иди уже, заступник такой.
С Вовкой хорошо было в очередь «становиться». Он, как «заморыш», пробирался мимо женщин к прилавку, и они его пропускали. И хлеб ему продавщица отпускала самый красивый – детей Люси почти все в селе хорошо знали и жалели.
Но однажды «наступил и на их улице праздник». В село прибыли солдаты помогать в уборке урожая пшеницы, который в этом году в совхозе–миллионере был превосходным. Володя с Лёней воспрянули духом. Вовка, собираясь к ним, забежал за мной и с заговорщицким видом вызвал к калитке:
- Айда с нами к солдатам, они тут недалеко расположились. За старым школьным садом, вон прямо за стадионом у силосной ямы. У них там здорово - солдаты такие добрые, когда у них там чо варят, всегда каши дадут. А в обед если пойти, и супу нальют. Мы, пока тебя не было, всё время бегали к ним поесть.
Конечно, я пошёл с ними. Интересно же, как живут солдаты. Но это были не простые солдаты, а люди довольно пожилые. Позже я узнал, что они уже давно отслужили, и числились в каком-то запасе, но иногда их снова вызывали в армию на какую-то переподготовку. А так как войны не ожидалось, то и не очень мучили муштрой. И отправляли этих, городских в основном, людей в деревни и сёла на уборку хлеба. И вот кто с завода, кто с фабрики, а кто даже и из конторы запросто оставляли свою работу, и «выезжали на природу». И хотя природа была слабая там, где их поселили в палатках – за дорогой вдаль за горизонт убегали пыльные поля со скошенной стернёй, но где-то у совхоза были и виноградники и даже баштан, где наливались соком арбузы и дыни.
За этими арбузами и дынями давно меня братья подбивали в поход на баштан, но если слышала бабушка, всегда нас останавливала. Она и Вовке с Лёнькой говорила:
- Куда это вы его зовёте? Вы думаете своей головой? До баштана идти километров пять и всё по степи? Да это вам солнце головы так напечёт, что свалитесь без памяти и умрёте.
- От солнца не умирают, - упорно возражал старший - Володя.
- Ещё как умирают! Или вы не слыхали, что был такой случай недавно. Такой же глупый мальчишка захотел арбузов и отправился по степи. Упал в середине пути и умер бы, да на его счастье, ехал мужчина на бричке, он и успел довезти беднягу до больницы.
- Да и арбузы ещё не поспели, - вклинился я. – К нам, в Москву их привозят лишь в августе и то скороспелки.
- Вот – городской мальчик, а знает, что в эту пору арбузов нет спелых. Вы за зелёными пойдёте?
Но сейчас, когда мы добрались к вечеру до солдат, и нас накормили солдатской кашей – намного вкуснее, чем варит бабушка - Вовка с Лёнькой опять размечтались:
- Дяденьки солдаты, - заявил Володя, когда живот у него стал как арбуз, - у вас столько машин, я бачу, вот бы если завести одну и съездить на баштан за дыньками та кавунами...
- Это за арбузами, что ли? – к нам подходил офицер, видимо старший по лагерю. – Так я выписал у директора совхоза разрешение, чтоб ездить за арбузами. Но они ещё не поспели, а как поспеют, так и поедем с вами, ребята. Договорились?
- Договорились, товарищ начальник, - козырнул Вовка. – А теперь можно домой?
- Давайте я провожу вас, ребята. А вы мне укажете, как лучше пройти к Днепру, и где лучше искупаться.
- Так мы вас и проведём до Днепра. И сами покупаемся.
- Вот и хорошо, ребята. А что этот мальчик высокий не хочет со мной разговаривать? - Он кивнул в мою сторону.
- Та это москвич. Он, может, стесняется, что здесь у солдат повечерял.
- Ты стесняешься? – офицер повернулся ко мне.
- Вот ещё придумал! – Я зыркнул взглядом на Вовку. – Здесь у вас очень здоровски, а каша вкусная. У меня мама такую варит, если у неё есть время.
- Ты похож на маму? – Вдруг озадачил меня неожиданным вопросом начальник.
- Не знаю. Люди говорят, что похожий.
- Ой, он здоровски похож, - «проснулся» вдруг Лёнька. – Такой же красивый, как его мама. Ну, тютелька в тютельку. А мама его добрая – нас кормит, когда приезжает.
- А почему вы о маме моей спрашиваете?
- Сам не понимаю, - ответил командир. – Но когда-то когда я был совсем молодой…
- А вы и сейчас не старый, дядя, - вмешался тут Вовка. – И очень даже красивый. Тут женщины уже шушукаются, что знатный командир появился на селе. Так что и кидаться начнут на вас…
Я подумал, что первой накинется как раз мать Лёньки и Вовки. Уж не присватывают ли они его? Но тут же вспомнил, что тётя Люся ждёт ребёнка – уже и живот виден. Так что, если дядька не простак, не станет даже смотреть в её сторону. Она и так-то не слишком привлекательная, а сейчас…
- Но-но, - прервал его тем временем командир, - вы, ребята слушайте, что старший говорит, и не перебивайте. Хотите послушать одну сказку?
- Ой, давайте, хотим, - сказали в один голос братья.
- Так, пойдёмте и слушайте, - мы двинулись в сторону стадиона. - Жил в Литве, откуда я приехал сюда, когда-то красивый парень. Но не везло ему – женился рано, жена попалась больная.
- «Совсем как про тётю Веру рассказывает и про её мужа», - подумал я.
- А Литва – это далеко от Украины? – спросил Вовка.
- Что ли я не рассказывал тебе, как в прошлый год мы с мамой ездили к Балтийскому морю? – рассердился я. - Там же и Литва недалеко. Давай лучше слушать, извините, дядя, что перебиваю.
- Ничего. Значит, твоя мама была в прошлом году совсем от меня близко. Как я не почувствовал?
- А зачем вам? – Спросил я не совсем вежливо. Какой-то литовец тогда на море всё ходил кругами возле мамы, чем Белку очень сердил. И этот хочет сердить маму?
- Не сердись, - будто угадал дядя мои мысли. - Слушайте, дети, сказку дальше. И развёлся юноша со своей женой, потому что жить с ней было невозможно. Это вам понятно?
- Конечно, - кивнул Лёнька. – Наша мама тоже часто выходит замуж, но мужья её быстро оставляют, наверно, потому что она вино пьёт.
- Грустный пример. У того молодого парня жена тоже пила. Но, хоть и вечно пьяная, мужа отпускать она не хотела, и решила ему отомстить. Подговорила хулиганов, чтоб они избили его. И они так ему «надавали», что он потом лежал в пещере и умирал.
- Что это, пещера? – спросил я, хотя не раз читал об этой загадке в книгах.
- Пещера – это такое углубление в большом камне, или скалах. Куда люди могут ходить и даже жить в ней, как дома. Огонь можно там разводить, еду готовить, - проговорил печально дядя. – Но этот парень лежал и умирал там, брошенный всеми.
- Ой, как страшно, - пролепетал Лёнька, прижимаясь к брату, готовый заплакать.
- И он бы умер, если бы к нему не прилетела девочка лет десяти. Она как-то поводила над ним ручками, что-то пошептала и он ожил. Спросил девочку, как её зовут, и ещё сказал, что в будущем они ещё повстречаются.
Я замер – мама писала в своём дневнике, что как-то в разное время спасала от смерти двух каких-то мужчин, оба ей говорили, что они ещё встретятся. И спасала обоих в пещерах. С одним она вроде как повстречалась ещё до моего отца. Тот дядя был Капитаном, в море плавал на большом корабле. Он предлагал маме стать его женой. Но мама уже знала, кто будет её мужем. И от кого у неё появлюсь я. И тогда она Капитану отказала, чтоб не потерять меня. Так я понял тогда из написанного. А подтвердил мои мысли разговор мамы с моей воспитательницей, из которого я уловил слово Капитан. Ольга Викторовна жалела, что мама не вышла за него замуж. Оговорив тут же правда, что тогда бы и она не познакомилась с мамой, потому что та жила бы себе в Одессе, а вовсе не в Москве. Мама улыбалась:
- Мне было важней тогда рождение сына, а не капитаншей стать. Хотя в Одессе мне кажется, жить довольно интересно. Правда в портовых городах много разврата. Пожалуй, мне бы здорово портили настроение разгульные девицы. Ведь не заметить их невозможно, на глаза сами лезут – работа у них такая.
- Да таких девок сколько угодно и в Москве, - возражала ей Ольга Викторовна. – И даже замужние дамы, как ты знаешь, не упускают возможности.
Мне казалось, я понимаю, о чём они говорят, и был благодарен маме, что она не вышла замуж за Капитана, хоть мама и спасла его когда-то от смерти. Ведь тогда бы не было меня.
И вдруг, совершенно неожиданно во Львово встречаю другого дядю, которого моя Белка тоже спасала, будучи маленькой девочкой ещё. Этот тоже будет предлагать маме жениться? Я уж не знал, что и думать.
- А как же эту девочку звали? – вдруг сообразил спросить Вовка.
- О у неё такое чудное имя, как чистый ручеек журчит. Ре-ля, - нараспев произнёс дядя.
- Да, тётя Реля, тётя Реля, - запрыгали братья. – Она и правда, как ручей – всех напоит, и обласкает, и накормит даже.
- И наконец-то, я её нашёл, - сказал командир и остановился. – Я её искал так долго, что сейчас поверить не могу, что она мне не приснилась во сне. А где же твоя мама, мальчик? И так ли её зовут?
- Она, всё-таки вам приснилась во сне, - начал возражать я, но передумал. – Да, моя мама лечила людей, но когда маленькой ещё была, тоже в сновидениях. Зовут её, как вы сказали. Она сейчас в Москве, но скоро приедет за мной, потому что мне осенью в школу. – Я старался внушить этому дяде, чтобы он, как и Капитан, не посягал на мою маму.
- А ты сейчас, где живёшь? Вернее, с кем я хотел спросить.
- У бабушки, но вам не советую с ней знакомиться. По крайней мере, не сегодня.
- Но почему? Ещё же не поздно. Мне хочется посмотреть, какая женщина воспитала такое чудо, которое меня когда-то вылечило. Которое многим, как солнце светит. – Он волновался.
- Мама такая, но бабушка совсем другая. Говорю вам, сегодня и даже завтра вам с ней не надо знакомиться. А как вас зовут, чтоб я мог написать маме, что вы её ищете?
- Меня зовут Домас – это литовское имя. Но маме писать не надо, я хочу, чтоб была для неё и меня неожиданной встреча.
- Это нечестно. Если вы уже знаете про маму, а она о Вас ничего не знает.
- Да, - вставил Лёнька, - какая тогда неожиданная встреча?
- Пусть для меня ожидаемая, но мама твоя пусть налетит на меня, как свежий ветер. И до свидания, мальчики. К Днепру я дальше пойду один, чтоб подумать о сегодняшней встрече с вами. Как вас зовут? Впрочем, я знаю братьев. А вот сын Рели мне так и не сказал, как его назвала мама?
- Олег, - признался я, и вложил свою руку в протянутую ладонь этого странного человека. Казалось, он явился сюда из сказки, которую он рассказал вовсе не про мою маму. Но это было так. Если сказка эта ещё и буквами записана, то никуда от неё не деться.
- И можешь не прятать от меня свою бабушку. Я всё равно с ней познакомлюсь.
- Дело ваше. Я только думаю вы сильно разочаруетесь этим знакомлением.
- Надеюсь, что нет, - сказал это сказочник, уходя в сторону Днепра, будто знал, где он находится. Даже не спросил, чтоб ему рукой показали.
- Вот это да! – заговорили оба брата в один голос, перебивая друг друга. – Повезло твоей маме. Она как та девочка Ассоль, про которую ты нам читал. Долго ждала своего Капитана – и вот он её нашёл. А почему ты не хотел его знакомить с бабушкой?
- А вы так любите мою бабушку, что хотели бы, чтоб она раньше мамы с ним познакомилась?
- Да, может и правда не надо, - пожал плечами Вовка. – Но мы теперь каждый день будем ходить питаться с солдатами. Сам командир их нам знакомый уже, он вчера нас на довольствие поставил.
Меня волновало другое. Зачем я сказал этому Домасу, что могу писать письма? Не могу ведь ещё. Взялся однажды писать печатными буквами. Написал только «Здрастуй», и то бабушка смеялась надо мной. Буквы в слове клонились то в одну, то в другую сторону. «В раскорячку идут…» - конечно бабушке смешно. Мало этого, она в этом слове нашла несколько ошибок. Это меня сразило. Оказывается, можно правильно произносить слово, но не уметь его написать. Для этого надо долго учиться. Правда бабушка предложила мне писать «Привет», или «Добрый день», что полегче. Но писать «Привет», моей Белке я не стал, а в «Добрый день», потерял мягкий знак и тоже впал в столбняк. Как позже узнал, и мама на мягком знаке терялась, когда начинала писать прописными буквами, не печатными.
Г л а в а 14
А дядя Домас продолжал удивлять меня разговорами и на следующий день – вернее вечер – когда мы с Вовкой и Лёнькой через старый сад проникли в палаточный городок к солдатам. Он дождался, пока я натрескаюсь солдатской кашей, и начал расспрашивать:
- Так ты умеешь писать, ещё не попав в школу?
- Нет, - смутился я, - это я не подумав, вчера брякнул. Пробовал писать письмо маме печатными буквами, старался, разрисовывал их. Но плохо получается ещё. Заглавная буква «з» у меня очень большая получилась, и так наклонилась вперёд, будто тащит за собой другие буквы. Так я ей тогда пририсовал уздечку, чтоб другие буквы за неё держаться могли.
- Да и выпрямляли, заодно, - заулыбался Домас. – Но как у тебя получилась вторая буква - «Д» – ведь она бы не смогла держаться за первую букву, потому что плоская.
- Ага! А я её вовсе не плоской нарисовал, а такой пирамидкой верх. К такому верху интересно ножки рисовать, которые шагают, да ещё в ботиночках.
- Так у тебя целый сюжет получился со словом «здравствуй»?
- «Что есть Сюжет», как иногда иностранцы говорят?
- Ты так описываешь свои старания, что получился рассказ.
- Рассказ – это ведь не сказка – правда? – заметил я ему.
- Сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок, - засмеялся дядя Домас. – С тобой интересно говорить, жаль только, что завтра с раннего утра и до поздней ночи мы впряжёмся в уборку урожая и реже станем встречаться.
- Как это «впряжёмся»?
- С утра рано будем выезжать на машинах и до вечера возить зерно. С поля на ток, потом с тока на элеватор, где тоже за зерном ухаживают, прежде чем отдать его на муку переделывать.
- Но вы же там будете среди женщин-украинок крутиться? – Я вдруг почувствовал, что не хочу, чтобы он там с кем-то знакомился, подумав, что украинки своего не упустят и «отберут» дядю Домаса у мамы. Не дождётся он её приезда. А не дождётся, мама не станет с ним даже разговаривать.
Дядя Домас, наверное, умел читать мысли, как и мама.
- Можешь не волноваться, - отвечал он. - Разговаривать я с местными дамочками буду, конечно. Они ведь мне могут рассказать о твоей бабушке или о твоих тётях, которые тоже здесь живут. А ухаживать мне за ними не обязательно. Мне всех милей твоя мама. Кто так говорил?
- Пушкин, - не растерялся я. – «Мне всех милей королевич Елисей».
- Но-но-но, королевич Елисей не крутился перед зеркалом, это делала злобная ведьма, мачеха царевны, которая и услала её в лес, чтоб там её убила Чернавка.
- А Чернавка не убила, отпустила и сказала: - «Не печалься, Бог с тобой», - а сама пошла домой. И спасибо ей, потому что без этого не было бы сказки.
- Интересно с тобой. Представляю, какая у тебя мама.
- Ну, ладно давайте так, - согласился я, - сначала узнайте у украинок, какая у меня бабушка, а заодно и тёти, тогда и решайте будете знакомиться с ними или нет.
- Договорились. Я, быть может, узнав что-то нехорошее, и не стану знакомиться с твоей бабушкой. Но это не обязательно. Поживём, увидим.
Домас всё же познакомился с бабушкой раньше мамы. И, кажется, они подружились. Он догадался не рассказывать ничего о девочке Реле, как она его лечила когда-то. Но бабушку он так увлёк своей образованностью, своей начитанностью, что она начала вздыхать:
- Как жаль, что моя старшая дочь вышла замуж за местного парня. Вот бы вы ей, Домас, очень подошли. И уехала бы она с вами в ваш город в Литве. Она всегда мечтала жить в городе.
Домас, видимо, уже был наслышан о Вере – почти пять дней мы не виделись. Женщины, даже работая в поле, не упустят возможности поболтать о ком. И уж, точно, если он спрашивал о семье мамы, они, эти болтушки, прежде всего, вспоминали о её «младшей сестре», которая как раз недавно вышла замуж. Мне кажется, тётю Веру в селе не любили. И за её заносчивость и что «перехватила» хорошего жениха, на которого заглядывались дочери этих украинок. Во-вторых, за жадность – эта её наклонность жителям Львова была хорошо известна. Думаю тут уж сельские кумушки дали волю своим язычкам. Потому, полагаю, Домас под впечатлением от услышанного, и ответил бабушке:
- Мне, как жителю возле холодного моря не нравятся девушки, типа Веры.
Я застыл от удивления: - «Ну, ничего себе образованный, сразил бабушку». Но Юлию Петровну фиг сразишь. Она размечталась уже, я думаю, что Домас в неё влюбился, что потом очень даже подтвердилось. Поэтому бабушка, хоть может даже и рассердилась, внешне никак не показала:
- Вам, наверное, нравятся загорелые женщины, типа меня?
- Да, обожаю смуглых девушек, лет до тридцати и чуть моложе, - он высчитал, сколько маме моей лет. – У вас нет фотографий ваших дочерей. Альбом может? Вот спасибо, - дядя Домас раскрыл альбом: - О! Семейная фотография. Вот эта девочка, которая стоит за плечами папы, она где у вас сейчас? Похожа на Олежку.
- Так это же и есть его мама. Кстати, она и на меня похожа. Здесь, на карточке она немного испугана – первый раз фотографируется. А вот Вера – смотрите разве можно сестёр сравнить. Вот они по отдельности, уже взрослые. Две сестры, а так не похожи.
- Да, одна как солнце, а вторая как холодная луна.
- Где вы на чёрно-белой фотографии солнце рассмотрели? Ах, это вы мне комплимент делаете? Да ведь Реля похожа на меня.
- И очень похожа, но вы ведь любите своих дочерей не одинаково.
- Да, правда. Ведь Реля родилась чуть ли не во время войны – время было тяжёлое. И не пришлось мне её полюбить. Дерзкая, скажу я вам, была девчонка. Ни приласкается к матери, ни пошепчет ей на ухо свои тайны. А Вера совсем другая была…
- Спасибо за альбом. – Домас вернул его бабушке и встал. – Эти отпечатки времени всегда интересно смотреть. Не только облики людей видишь, но их характеры.
- Вы физиономист, Домас?
- Не совсем так, но фотографии и сами много говорят.
- Подождите, куда же вы. Я ещё хочу Вас попросить, чтоб завтра пришли.
- Нужна помощь?
- Ещё какая. Мне привезут уголь, чтоб зимой греться. А поскольку во двор машина не проедет, то выгрузят прямо перед калиткой. А нам с Олежкой не переносить тонну угля в сарай, где он лежать будет. Поможете?
- Разумеется. Сам я, правда, не смогу – за бойцами надо смотреть на перевозке зерна, но я пришлю вам двух солдат, они переносят уголь, в качестве помощи населению.
- А я их отблагодарю, Домас, у меня и самогоночка есть, и поесть им сготовлю чего.
- Это на ваше усмотрение. Но не очень поите этих взрослых мужиков, а то совсем сопьются на такой «переподготовке».
- С моего самогона не сопьются. Не хотите ли попробовать?
- Не употребляю. Но в хороший день, при отличном настроении принесу Вам бутылку хорошего вина. Но это случиться не завтра и даже не послезавтра. Позже.
Я понимал, о каком дне говорит дядя Домас – это будет встреча с моей мамой. Но бабушка поняла по-своему: - Какой мужчина. Я такой красоты не встречала ни у русских, ни у украинцев. Эта стать, эта необычная красота лица с зелёными глазами. Ты же заметил, какие у него глаза?
- Заметил, конечно. Но Вам, бабушка, разве не поздно восхищаться молодыми мужчинами?
- Восхищаться, знаешь, никогда не поздно. Особенно, если я ему нравлюсь.
- Хорошо, я по-другому спрошу. Сколько Вам лет, бабушка?
- Сколько лет твоей бабушке, если на пенсию идут с пятидесяти пяти лет, а я уже пять лет на пенсии. Думаешь, почему бабушка может класть деньги на сберегательную книжку. Живу на маленькую пенсию, которую мне положили, вот деньги, которые я зарабатываю - в три раза больше чем пенсия – и кладу на сбережение. Так что теперь я богатая невеста.
- Подождите, бабушка. Я вот сложил ваши годы, и получается, что вам уже шестьдесят лет.
- И чем плохие годы? Могу ещё и замуж выйти.
- Конечно, можете, но не за дядю же Домаса, потому что ему всего тридцать девять лет.
- А это из какой задачки ты взял?
- Дядя Домас, ещё парнем, увидел мою маму во сне, когда она была десятилетней девочкой.
- Как это ещё десятилетней девочкой… он видел твою маму во сне? – бабушка была потрясена.
- Да, тогда он лежал в пещере, избитый хулиганами и умирал. А мама прилетела его спасать.
- Знаю, что твоя мать кого-то спасала, когда была маленькой – она мне говорила. Но я думала, вот ведь врёт, и не моргает. Мы ещё с Верой тогда смеялись над ней. А получается, что спасала? Так тебе дядя Домас сказал?
- Да. Было это осенью – грязно, лужи везде – а он лежал в пещере и думал, что не найдёт его никто, так и погибнет он. И вдруг влетает, как ракета, такая светлая девочка в длинном серебристом платье.
- А Реля говорила мне, что ей кто-то платье подарил, в котором она летает во снах. Ещё ей тогда пять лет не было. Она к отцу – деду твоему – в госпиталь говорит летала, чтоб и его лечить. Но как она могла летать во снах в нём же, когда выросла до десяти лет?
- Очень просто – платье ведь росло вместе с мамой, - возражал я, считая, что это всё объясняет.
- Могу себе представить какое это платье у неё красивое. Но подожди! Это же, получается, что непокорная моя дочь, летала спасать Домаса, когда я её выгнала за водой в 12 часов ночи?
- Кто же это ночью выгоняет ребёнка за водой, - возмущённо огорчился я за маму.
- Мало этого, - продолжала вспоминать бабушка, - идти за водой к колодцу ей надо было по кладбищу. А в тот день там была вырыта могила, о которой девочка десяти лет, как ты говоришь, не знала.
- Вы выгнали мою маму за водой, да ещё по кладбищу заставили идти? И могилу тоже приказали вырыть, чтоб она свалилась в неё? И после этого… – От злости я готов был вцепиться в ведьму.
- Могилу вырыли другие люди, и не для того, чтоб мама твоя в неё свалилась. Но Релька видно хотела, потому что и взобралась на холм. Однако её Ангелы, думается мне, сильные, не позволили твоей маме упасть туда. И, получается, получив от кого-то помощь, мама твоя передаёт эту помощь другому человеку, терпящему беду?
- Получается, но без Вашей помощи, - я всё ещё сердился на бабушку.
- Вот такая твоя мама. Думается мне, что и тебя она не просто так родила – от кого-то спасала.
- Возможно, от такой матери, как вы, или тётя Люся - соседка, - съязвил я.
- Вот ты сравнил бабушку с какой-то безобразной тётей Люсей. Но как ты вычислил возраст Домаса? Я думаю, что он тебе его не говорил?
- Нет, но это просто посчитать. Когда маме было десять лет, Домас оказался в пещере уже двадцатидвухлетним. На двенадцать лет старше.
- Твою маму он на двенадцать лет старше, а я его старше на двадцать один год. Вывернутое число. Но 12 прибавить к возрасту твоей мамы получается – 39 лет – это ты хорошо посчитал.
- Стараюсь. Но мне на стадион пора, меня ребята там ждут. Хорошо проговорили, - я встал и ушёл переодеваться для футбола.
- Да уж! Получить от любимого внука такой щелчок по лбу - бабушка у него видите ли плохая.
- Вот если бы вы маму любили, тогда давно ещё, было бы лучше.
- Не говори. Возможно, если бы я одинаково любила Веру и Релю, она бы не стала летать во снах и выросла бы такой же эгоисткой как твоя старшая тётушка. Ты бы был доволен?
- Нет. Но я же не могу вам спасибо сказать, что вы угнетали маму? За рабу её держали?
- Твою маму не очень поугнетаешь. Видишь, она выскользнула и упорхнула. И летает как птаха, куда захочет.
- Обычно она на поезде ездит, а вот если бы этой птахе денежек подкинуть, то она бы ещё полетала и меня повозила по городам разным.
- Это нет, Олежка, и не обижайся. Коль эти деньги мне самой пригодиться могут - судьбу устроить - то я их пока поберегу.
- И тёте Вере с мужем на машину, - подкузьмил я.
- Нет, Вере нет. Я ей и на свадьбу не дала. Думаешь, чего она на меня сердится? Но маме твоей я немного могу подкинуть, если… она ну… не будет забирать от меня Домаса.
- Бабушка, ну как же можно «забрать» у Вас Домаса? Его ведь у Вас и нет. Посмотрите, как он ждёт её приезда, он же просто умирает от любви к моей Белке.
- Смотри, как бы он не забрал любовь твоей мамы от тебя.
- Я и сам боюсь этого, а Вы не пугайте, - я выскользнул из дома.
Г л а в а 15
Мама приехала как раз в то время, когда я отправился к дяде Домасу за балку, куда перебросили их армейский лагерь, чтоб рассказать ему, как дядя Витя - этот ненормальный зять Юлии Петровны покалечил ей руку, а попросту сломал её:
- Сильно покалечил? – Взволновался дядя Домас. – Как это случилось?
- Как? Да я и сам не знаю. Мы на стадионе играли в футбол, когда тётя Валя пришла к бабушке жаловаться на дядю Витьку.
- Небось, Витька этот бьёт свою жену?
- Бабушка говорит, что бил. Но тут уже и бабушке досталось. Дядька Витька же пьяный приплёлся за тётей Валей, и стал её при бабушке лупить.
- А Юлия Петровна кинулась защищать дочку?
- Ну конечно. А дядя Витя оттолкнул её, и бабушка отлетела к погребу. И сразу закричала, как руку ей сломали. Вот этот крик я и услышал со стадиона. Это утром случилось.
- Но утром не играют в футбол, а идут купаться на реку.
- Солнца не было, дядя Домас и мы сыграли. А пока играли, бабушка пришла с работы, а следом прибежала тётя Валя, а сзади неё нёсся Витька – ребята видели.
- Вот прости, что я упрекнул тебя футболом. Но продолжай свою страшную картину.
- А я всё сказал. Бабушку увезли в Берислав, чтоб наложить гипс ей на руку.
- И ты остался без обеда? Пришёл бы к нам, ребята бы накормили.
- Нет. Бабушка дала мне денег, и я сходил в столовую в центе села. Там хорошо кормят. – Не хотелось говорить, что деньги я взял сам, ещё и Вову с Лёней сводил на обед. От бабушкиных сбережений сильно не убудет, если поедят мои вечно голодные приятели.
- Да, кормят хорошо там, - согласился дядя Домас, - мы и сами иногда в обед там кормимся. Но как Юлия Петровна? Её оставили в больнице?
- Нет. Привезли бабушку после обеда. Так я ещё и для неё в столовую сходил, чтоб ей еду принести. Для этого у бабушки специальная посуда есть, судки такие, чтоб суп не разливался.
- Это хорошо. Но как ты бабушку оставил? Или она тебя направила, чтоб ты мне сказал?
- Точно, товарищ командир!
- Бабушка хочет, чтоб я к ней сходил и спросил, не помочь ли ей в чём?
- Наверное, если послала меня к вам.
- Так мы сейчас и пойдём с тобой к ней.
- Ой, дядя Домас, нельзя ли мне помочь дяде Коле – водителю – машину ремонтировать?
- Да, товарищ командир, - высунулся из-под машины перемазанный смазкой дядя Коля. – Оставьте мне парнишку. Лучше его мне никто не может помочь. Все инструменты знает наперечёт, и подаёт то, что надо. А потом мы с ним съездим за арбузами на баштан. Да, Олежка?
- С радостью. Если ещё завезём арбузов и нам с бабушкой. И Лёньке с Вовой, если можно?
- Как ты заботишься о своих друзьях. Они ведь мне тоже помогают, - сказал водитель. – А арбузы выбирают так самые спелые – этого у них не отнять.
- Ну, давай я пошёл, - сказал дядя Домас. – И, наверное, задержусь у Юлии Петровны, потому что она старая уже – надо помогать. Что там – воды принести, может сварить, что? Это я справлюсь.
Мы ещё не знали, а позже дядя Домас мне рассказал, что Белка моя, на тот момент уже заявилась с сумками к матери и, скоро осмотрев её руку, умчалась вслед за мной - спасать от неизвестных ей людей. Она всегда боялась моих неожиданных знакомств. Как бы не сделали её сыну чего плохого.
Бабушка ей, конечно, сообщила, что я нахожусь вовсе не у плохих людей. Что познакомился с офицером, с которым уже и на рыбалку плавал – рыбки бабушке принесли, когда у неё рука ещё не была больная. Правда, рыбёшку чистили и разделывали мы с Домасом, а бабушка жарила. Но матушка это выслушав, всё равно понеслась в сторону балки, за которой и находился походный лагерь.
И на полдороги они столкнулись – дядя Домас, так давно ожидавший этой встречи, и моя Белка, измученная долгой дорогой. Как мама тогда говорила - ездить в поезде летом – сущее наказание.
Но так как мама «летела выручать меня от бандитов», как ей самой представлялось, то была настроена весьма воинственно. И вдруг, как рассказывал потом мне дядя Домас, налетела на него, разогнавшись по склону и «взлетая» по обратной стороне оврага, где дядя Домас, увидев несущуюся на него «на всех парах» красивую женщину, сразу понял, что это она и есть. Та, которую он так ждал и искал много лет по всему большому Союзу. Пришлось ему «поймать» маму, влетевшую прямо в его объятья, чтоб она случайно не упала от этого неожиданного столкновения. Конечно, они не целовались, как это иногда показывают в кино, но, попав в крепкие мужские объятия и услышав, как бьётся другое сердце, Белка моя смутилась.
И всё. Дядя Домас тут же забыл, что шёл он к бабушке. Дальше он, как заворожённый, торил маме путь, вытаптывая сапогами колючий сухостой впереди неё, опасаясь чтоб она в своих босоножках не наколола ноги, постоянно оборачиваясь, не веря ещё своему счастью. Мама шла за ним и уже не волновалась больше, что сын попал в плохие руки. Вид дяди Домаса привёл её в полное спокойствие, а, может, ещё и смутил. Как мне довелось позже вычитать в книгах, какая одинокая женщина не мечтает найти надёжного спутника жизни. Не экскурсанта по Москве, как поляк Юрий Александрович, а друга милого, и чтоб он, по возможности, был рядом. И всё же, когда увидела меня, тут же набросилась как вихрь – она всегда так налетает, когда не видит меня долго, прямо как бабушка Карлсона из сказки. И было видно, что дядю Домаса ей очень приятно встретить, но самый дорогой человек для мамы, как и прежде, всё же я. И видимо всегда им буду, что мама мне и подтвердила через день, после той встречи.
- Ты представляешь, дорогой мой, если мы и будем счастливы, то недолго. Я сегодня заметила у дяди Домаса знак роковой судьбы.
- Как это?
- Он, видимо, недолго побудет с нами, лет пять, не больше. Он может умереть или погибнет от рук самых близких ему людей.
Мама не угадала что ли, что Домас - тот человек, которого она уже спасала от смерти? И неужели она, став медсестрой, не может спасти его ещё раз? Но этот вопрос я не задал. Решил только спросить, что попроще:
- Но это не от нас с тобой он погибнет?
- Ни в коем случае. Нам с тобой предстоит скрасить его жизнь в последние годы.
Но это позже мама признается мне, что нам с ней предстоит пережить. А пока она и дядя Домас были счастливы. А с ними и я. А со мной и Вовка с Лёнькой. Потому что мы все вместе ужинали в этот день. Но сначала дядя Домас съездил с водителем Николаем за арбузами и дынями на баштан. Завезли, конечно, и нам и Вове с Лёней. Заодно они у нас и поужинали в тот вечер, не забыв, правда, сходить и к солдатам на вечернюю кашу. И у нас с удовольствием ели всё, что мама выставила на стол. Так что все были счастливы, все – даже бабушка. Правда может она делала вид, что счастлива, когда отпустила нас всех к Днепру. Маме после дороги надо было помыться, а заодно и поплавать. И всем вдруг захотелось плавать и мыться, потому мыло душистое общими усилиями и утопили.
Но эта идиллия длилась недолго. Ночью у бабушки распухла рука – наверное, ей неудачно наложили гипс в больнице. И маме пришлось всю ночь возиться с гипсом, размачивать его, чтоб разрезать и снять, потому что рука у бабушки уже начала темнеть. Могла бы и погибнуть бабушкина рука, если бы не мама. На следующее утро – прямо первым автобусом она повезла бабушку в Берислав, чтоб как следует наложили гипсовую повязку. Меня же мама просила, чтоб я предупредил дядю Домаса, что они не встретятся на Днепре в обед, как договоривались. Что я и сделал. Но ничего – после обеда мама с бабушкой вернулись – уже с хорошим гипсом и счастье снова вернулось сразу к пяти человекам – ко мне, Вове с Лёнькой, маме ещё и дяде Домасу. Даже тётя Люся заметила, как мама счастлива:
- Хорошо тебе, Реля, - сказала она, когда пришла за хлебом. – Не успела приехать, как подхватила самого красивого мужчину из этих, кто помогает хлеб убирать совхозу. Так мало красивый, так ещё и командир – тебе все украинки тут завидуют. На него много бобылок заглядывалось, а он ни с кем, будто тебя ждал.
- Так и ждал, - отвечала моя мама. – Но пусть женщины не завидуют, а то сглазят.
Она уже знала, что дяде Домасу предстоял тяжёлый период, но что его сглазили или навели на него порчу, кажется, мама не думала. Про порчу я знал от украинок. Здесь, в этом большом и вроде бы культурном селе, были зимний и летний клубы (их называли «театрами») куда привозили даже спектакли из разных городов – больших и малых. Про фильмы уж и говорить нечего.
И на фоне того, что в «театры» ходили исправно, так же упорно ходили слухи, что кто-то кого-то приворожил. Потому ожидая у клуба начало сеанса, или с билетами на заезжий спектакль женщины, особенно пожилые, вечно перешёптывались, что какая-то очередная «ветреница» приворожила того или иного парня, и он теперь «с ума сходит». Особенно о тёте Вере любили болтать, вот она такая старая и больная – приворожила довольно молодого мужа. Даже шушукались, что кто-то хотел спасти своего земляка от тёти Веры, и подкидывали мешочки с землей, заговорённой, под крыльцо бабушкиного дома, где мы с мамой проживали сейчас.
Мама, надеюсь, не верила во всю эту чертовщину, и про сглаз говорила, подделываясь под деревенские нравы. И всё же не хотела, чтоб зависть была на её любовь и дяди Домаса. Она уже, как я понял, оберегала его. Того, кому раньше вернула жизнь, потому и он жил уже много лет, после маминого лечения. Но вот ему снова что-то предстоит, и это зло мама отворотить не может. Смирилась ли моя Белка, и просто хотела скрасить последние годы Домаса, не знаю.
Но я, наслушавшись сельских женщин, почему-то на какой-то период стал верить в сглаз или порчу. И под этим детским впечатлением мне приходили в голову самые дикие мысли.
Домас, искавший Белку многие годы – «такой красивый», как говорит моя бабушка, был ли верен так своей любви? Возможно, в своих поисках встречал женщин, которых тоже любил. А, найдя, что тут же пытался от них освободиться, понимая, что не та, кого он искал. И так, перебрав несколько женщин, наскочил на злую, как тётя Вера, которая и стала мстить. За семнадцать лет поисков он мог себе не одну мстительницу найти. Вот и сократили они Домасу годы жизни. Так думал я, боясь, спросить у мамы верной ли дорогой пошли мои мысли? Она, возможно бы обиделась: - «Вот, скажи тебе слово, так ты тут же начинаешь выдумывать. И вообще это не детское дело, придумывать за взрослых их жизнь». Мама могла так сказать. Но могла и иначе отреагировать на мои вопросы: - «Да ты уже совсем взрослый, философ мой», - и погладила бы по моим кудрям, будто распрямляя их, чтоб мысли ровнее текли.
Всё это приходило мне в голову на фоне таких неожиданных событий – первом свидании Домаса с мамой, проходившего почти на глазах моих, встречах Домаса с бабушкой и с Володей и Лёнькой. Увидев, что приехала мама, вернее столкнувшись с ней на крутом склоне, мысли у Домаса перевернулись вверх тормашками. Он напрочь забыл, что шёл к бабушке, чтоб помочь. Да и зачем, если приехавшая мама – медсестра, как он уже знал от меня. Совершенно растерявшись в первый момент, дядя Домас дал нам с матерью во всей полноте нарадоваться встречей, а сам – вместо меня - поехал с дядей Колей на баштан.
А мы с мамой, возвращаясь домой, повстречали на пути Вову и Лёню, спешащих на вечернюю «солдатскую кашу». Белка позвала братьев зайти потом к нам – будет им другое угощение. Братья обрадовались, помня, что мама, жалея их, вопреки протестам бабушки, угощает всякий раз, когда приезжает. И не успели мы дойти домой, как запыхавшиеся Вова с Лёней, нас догнали. Успели уже и каши поесть, и теперь рассчитывали на что-то более изысканное. Пришлось им всё же обождать у себя на дворе, лакомясь пока малиной, пока мама всё приготовит.
Бабушкина малина проросла и на их сторону – так что им не пришлось объедать нашу (которой я как раз хотел угостить Белку). Пока же мама накормила меня ужином, и чуть поела сама. Едва мы напитались и покормили бабушку, как возле нашей калитки, заскрипев тормозами, фыркнула и остановилась машина. Выглянув, обнаружили дядю Домаса, достающего из кузова арбузы. Мы с мамой вышли к нему, бабушка вслед за нами – Вовка с Лёнькой тоже примчались. И все – кроме бабушки конечно – стали заносить пять арбузов и пару дынек в дом. Правда две ещё занесли на половину тёти Люси, которая пока отсутствовала: – «Она беременная, - попросила мама, - ей витамины нужны». Но Вовка шепнул мне, что дыни они с Лёнькой съедят сами: - «Мамке не надо, у неё и так брюхо большое». – «Но если она захочет, вы же ей дадите?» - уточнил я. – «Если захочет, то да».
И всё это время, пока мы заносили дары баштана, пока шептались, а мама договаривалась с Домасом, что он сейчас свезёт арбузы в часть, проверит там порядок и потом придёт к нам, бабушка глаз не сводила с влюблённых. Видимо ревновала даже с переломанной рукой.
Ещё дядя Домас привёз нам кабачки и баклажаны, которые купил у старушки, что несла их из маленькой Ольговки во Львово к магазину, где надеялась продать. Обычно торгующие приходили с ночёвкой – не продадут с вечера, заночуют у родни и утром снова к магазину. И сидят так, чуть ли не весь следующий день.
А дядя Домас перехватил, к радости старушки, весь её товар по пути. Видно сильно захотелось, отведать маминой икры из этих вроде бы обыденных овощей. Белка и в Москве готовила бесподобную икру, а уж из свежих синеньких, только что с грядки, обещала Домасу приготовить нечто особенное, но на следующий день. Дядя Домас согласился:
- Это уж когда тебе удобно, лишь бы из твоих рук. Всё, я поехал. Думаю, что скоро вернусь.
- Куда же вы так быстро уезжаете, Домас, поужинайте у нас, - вклинилась, наконец, в их разговор бабушка, подходя к калитке и заглядывая, как она думала (что было очень заметно), своему «ускользающему возлюбленному» в глаза.
- Ну, нет. Что вы, Юлия Петровна. Как можно нарушать встречу мамы с сыном. Я попозже приду, - запрыгнул в кабину и уехал.
- Мама, что вы его зовёте, - тихо сказала Белка своей «сопернице», не догадываясь пока о том. – У нас же нет ужина как такового. Это я нам с Олежкой и его друзьям на скорую руку сделала.
- Зато братцев уже угостила всякими орехами и колбасой, - с обидой заметила Юлия Петровна.
- Колбасы достанется и Домасу, когда он придёт. Так что не волнуйтесь.
Один я понимал проделки бабушки. Она звала Домаса поужинать, видимо, чтобы выставить маму в невыгодном свете. Ужина нет, и смотрите, какая приезжая москвичка не проворная – не может приготовить. Уж любая женщина в этом селе давно сварганила бы. Бабушка не вспоминала, что сама она и со здоровой рукой не очень быстро готовила еду. Но опозорить приезжую дочь она была бы рада.
Дядя Домас пришёл сытый и не захотел ужинать, как настаивала бабушка:
- Что вы, Юлия Петровна, я понимаю так, что вашей дочери сейчас, после такой жары хочется к Днепру пойти, чтоб снять с себя тяжесть дороги, которую она преодолела.
Он, незаметно для бабушки, протянул маме бутылку вина, которого они смогут отведать, когда вернутся с купания. Но мама не стала таиться и поставила бутылку прямо на обеденный стол, чтоб бабушка видела и знала, что они выпьют. Она не хотела скрывать, что поражена этой встречей с Домасом. И ушла в комнату переодеваться. Я подумал, что Юлия Петровна будь у неё рука не в гипсе, сама бы открыла бутылочку, и попробовала бы так, чтоб им ничего не осталось. От злости, конечно.
- Это при заходящем солнце купаться-то? – Донеслось из комнаты бабушки.
- Самое то, - сказал я, - когда солнце садится, купаться приятней всего.
- Да уж ты, пострел, всё тут попробовал, и вечернее и дневное купание, - начала мне выговаривать бабушка, но тут из комнаты появилась мама:
- Спасибо тебе, Домас, что подумал о купании. Я уже много часов, как приехала, мечтаю о днепровской воде. И, как ни странно, одела уже купальник. Олежка, давай-ка одевай плавки.
- Сейчас, - исчез я из коридора, и в комнате кулаком постучал Володе и Леньке в общую стену.
- Чого? – Донесся Вовкин голос.
- Купаться. На Днепр. Выходите.
- Бежим, только переоденемся.
- Зачем ты вызвал Вову и Лёню? – Пристала ко мне бабушка, выйдя из своей спальни и увидев бутылку вина. – Они же плавать не умеют.
- Ничего, Юлия Петровна, я смогу присмотреть и за вашими соседями. Надо же и им когда-то купаться. А то они от голода всё стерегут солдатский обед и ужин. А сейчас они, поев как следует, могут и обмыться в Днепре. Бутылку я принёс, не сердитесь. Мы с Релей выпьем потом, после Днепра.
- Мне что! Выпивайте. Вот мне нельзя ни капли спиртного, с моей рукой.
- Ну, мы пошли, - помахал я бабушке рукой.
Вовка с Лёнькой присоединились к нам с радостью. Как мы провели этот вечер возле Днепра, это не передать словами. Никогда я не испытывал такого блаженства от купания. А мама с Домасом буквально не отрывали друг от друга взглядов, нежными прикосновениями пытаясь передать друг другу то, что невозможно передать словами. И всё же Белка не забывала приглядывать за Лёней и Вовкой – и тут контроль не ослабевал. Но, принявшись мыть головы душистым мылом, что мама привезла с собой, мыло и утопили. Правда расстраиваться никто не стал, кроме может быть рыб. Те, наверное, поклевав брусочек, плевались и шарахались от него в сторону – не вкусно. Чего дескать люди находят в нём хорошего?
Возвращались почти в темноте. По той самой не асфальтированной улице, зато с камнями и ухабами. Но никто не споткнулся, не упал, хотя много смеялись, если кто-то пытался это сделать.
И разошлись по своим половинам. Мы с мамой и дядей Домасом в бабушкину, Лёнька с Вовкой в свою. Правда мама с дядей Домасом ненадолго задержались на кухне, где их дождалась бутылочка вина, убедились, что я лёг спать, и ушли прогуляться под звёздным небом (при этом мама зачем-то попросила у меня разрешения). Быть может пошли на стадион возле нашего дома. Там были лавочки для зрителей, под ветвистыми акациями, там порой любили посидеть влюблённые парочки. Днём там зрители или дети резвились, а ночами парочки «поселялись» до утра.
Думаю бабушка сердилась в своей спальне. Я слышал, как она вставала, выпила вина, из бутылки, принесённой Домасом, потом опять улеглась, ворча:
- Вот же, кавалера себе приобрела, наша недотрога. То швырялась хорошими людьми, вроде Ивана – ведь он жениться хотел. Ну пусть сойдётся на пару недель с литовцем. Они хитрые люди – Калерия это должна знать – погуляет этот красавец, и бывайте здоровы.
Хотелось возразить Юлии Петровне, что так, как ей хочется, не будет, но сон морил меня здорово. Через стенку не хотелось ей возражать, а вставать и идти в спальню бабушки воли не хватало.
Но мама, вернувшись со свидания, не пришла ко мне, а почему-то ходила тихо в кухне, и вскоре зашипел керогаз в коридоре, видно подогревала воду. И опять шлёпала в комнату бабушки. Мне хотелось узнать, что она делает, но не смог подняться. Лишь утром узнал, что рука у бабушки под гипсом разболелась, стала чернеть, и могла омертветь. Маме пришлось гипс размачивать и разрезать его, чтоб кровь побежала по жилам. Так мама спасла и бабушкину руку.
Утром они первым же автобусом в Берислав отправились, в больницу, чтоб бабушке там наложили новую повязку. Хоть я и сонный был в такую рань, но в глазах бабушки я увидел торжество – промелькнуло и скрылось. Но мне хватило этого мига, чтоб понять - бабушка нарочно устроила, чтоб мама повозилась с ней. Специально видно полежала на больной руке, чтоб рука потемнела. Но ведь могла и доиграться – отмерла бы рука, и отрезали бы. Видал я инвалидов с одной рукой – ничего сами не могут делать, только с помощью чьей-нибудь.
Дальше глава 16-я >>> http://proza.ru/2012/11/13/958