ДГ11а Красные цветы
«Этого чувства не передать словами, когда ты так благодарен, что готов сделать для этого человека все, и тем не менее понимаешь, что твой путь лежит дальше. Мы с моим любимым уходим вперед, туда, где на горизонте едва виднеются крепостные стены столицы Тирры - города Шим-Адаар.
Я гоню из души страх, и вспоминаю слова Комочка о том, что страх – это невозможность увидеть дорогу впереди. Пустоты неизвестности «заполняются» страхом, как ямы в земле – водой. Но страх всегда смывается знанием. А если знания о предстоящей ситуации нет, то мы говорим себе, что высшие силы не дадут случиться тому, чего я боюсь. Но если это случится, то они помогут мне выбраться, и я выйду из ситуации умнее и ярче прежнего.
Я оборачиваюсь, чтобы бросить последний взгляд на спасший нас механизм, и вижу силуэт Комочка. Он сидит на краю своей небесной колесницы одинокой, забытой куклой. Мое сердце сжимается, и хочется вернуться, чтобы разогнать облако потерянности вокруг него. Однако он сам выбрал этот путь, и не отступится от него также, как и я - от своего.»
Связь прервалась. Я поднял корабль в воздух одним резким рывком. Иммаюл смотрел на экран. Эва отрешенно стояла посередине кабины управления. Я вздохнул, и прокашлялся.
«На какое расстояние ты можешь перенести корабль?»
Иммаюл бросил на меня взгляд неподвижных глаз.
«Не ходи вокруг да около, Деми. Что тебе надо?»
«Не подбросите меня до Северного Геймтука? Здесь недалеко. Я так погряз в чужих делах, что уже забыл, когда занимался своими!»
Он высаживают меня среди холмов, и еще с полчаса я иду до дома Макса, путаясь в длинных, жестких вересковых прядях. Прихожу, и не узнаю ничего. Старой хатки нет, а вместо нее красуется двухэтажный особняк. У дверей никого, и я захожу. Первый этаж оказывается красивым, просторным, и пахнущим свежесрубленным деревом. У входа в соседнюю комнату, откуда доносится звон посуды и ароматные запахи, стоит Синелис, и увлеченно разговаривает с кем-то, кого я не узнаю, тыкая в бумаги, которые держит в руках.
- Привет, Макс! – Говорю я, подходя.
Мой управляющий и его собеседник поворачиваются ко мне, и застывают с выражением ужаса на лицах. Синелис роняет бумаги, открывает рот, но сказать ничего не может.
- А-аа!! – Кричит его собеседник, и скрывается в дверях.
- Я понимаю, что меня здесь давно не было, и, наверное, с дороги я выгляжу не лучшим образом, но все-таки, нельзя же так реагировать. – Пожимая плечами, я жду объяснений.
Синелис тяжело дышит, и осыпает меня градом вопросов вроде «Откуда ты взялся», «Неужели ты жив», и «Как это может быть», а потом хватает за локоть, и тащит наверх в комнату, которую представляет мне как свой новый кабинет.
- Тебе нельзя здесь появляться. – Шипит он, и закрывает дверь на ключ. – Дорилин сказал нам, что тебя убили во время битвы, устроил твои похороны... И это вроде бы подтверждается тем, что от тебя уже три месяца никаких вестей, более того, я своими глазами видел гроб! Но... – Максигран делает задумчивую паузу - поскольку он запрещает мне ехать в Дейкерен, я стал подозревать, что он просто сам убил тебя под шумок. Я не знаю, как ты спасся, но если он увидит, что его план не сработал, то просто доведет дело до конца ближайшей ночью!
Я смотрю в глаза Макса, и вижу одинокую могилу в холмах. На неровно высеченном, неотполированном надгробном камне всего один знак ортосезериса – Изиран. Мое имя. Мой управляющий ходит на могилу, и плачет там по вечерам. Ветер треплет длинные ветви вереска, и они бьются о надгробие, роняя крохотные красные цветы.
- То, о чем я тебе говорил, случилось! – Синелис хватает меня за плечи, и трясет с чувством, когда ему кажется, что я недостаточно внимательно его слушаю. –Дорилин захватил рудники!! Он сказал, что это была твоя воля! Что нам оставалось?! Мы подчинились!!! А ты – жив! Ты жив, но что теперь делать?! Мы же не можем это открыть! Он наводнил рудники своими людьми – управляющие, слуги – все, все его люди! Когда ты входил, тебя кто-нибудь видел?
Я сажусь на услужливо пододвинутый стул, и долго сижу без движения. Окно в кабинете Макса – широкое, красивое, с массивными ставнями, которые сейчас распахнуты. Облака плывут рваными лоскутами, полыхающими на ветру, напоминающими об отчаянной недолговечности всего бренного.
В дверь стучат, и Синелиса начинает трясти. Кажется, еще секунда, и он станет умолять меня спрятаться под кроватью. Я встаю, и иду к двери. Он хватает меня за рукав, и мотает головой, шепча что-то нервно и жалобно.
- Ты... ты не знаешь... Не ходи... Не ходи. Здесь происходят страшные вещи!
Мне даже становится жарко от его переживаний. Но я уверенно отвожу его руки, цепляющиеся за меня, как ветви упавшего в реку дерева цепляются за плывущие водоросли – бесконечно, судорожно, и непонятно, почему.
Открыв дверь, я вижу за ней Триарля, помощника Макса. Отстраняю его, и иду вниз.
Холмы прекрасны, особенно в пасмурную погоду. Они стоят в настороженной тишине, нахмурившись, то ли осуждая Дорилина, а то ли жалея меня. Навеки обреченные кутаться в невысказанные мысли, они молча указывают мне тропинку к затерянной могиле.
Я сажусь у камня с моим именем, и надеюсь, что он похоронил пустой гроб. Но гроб – не пустой. Я слышу слова, но не могу их различить. Ветер усиливается, а я глажу выбитое в камне имя, и все никак не могу отделаться от потрясения.
Каждый хочет, чтобы его партнер, неважно – в браке или в бизнесе, был порядочным, добрым и честным. Это все равно, что искать зеркало, которое отражало бы только красоту и порядок, когда у вас в доме помойка. Принеся в дом зеркало, не пеняйте ему, что оно показывает вам не то, что вы хотите, а то, что есть на самом деле.
Дорилина нет дома, но я вхожу, и сажусь на шкуру у камина. И сижу так, кажется целую вечность, думая о том, на что он рассчитывал, публично объявив меня мертвым? Хенессада знала, что я не был убит во время битвы. И мой отец знал. Сколько он собирался поддерживать эту шараду, прежде чем правда открылась бы?
Ответ пришел очень легко, если то, что висело в его жилище, можно было назвать «легким». Тугие, тянучие пласты ненависти раскручивались и закручивались вокруг себя нефритово-багровыми змеями. Они висели в воздухе, и они ползали по полу, и даже свисали с потолка.
Дорилин является где-то после полуночи, и зажигает свечу. Увидев меня, он почти не удивляется, и тонкие губы на его грязном, небритом лице расползаются в подобие улыбки. В тот же момент я знаю, на что он рассчитывал. Он несколько раз подсылал в Дейкерен убийц, только они не заставали меня дома.
Я не говорю «как ты мог», и я ни в чем его не упрекаю. Я знаю глодающее его чувство. Нет, это даже не жажда единоличной власти на рудниках, и не его неприятие моих политических взглядов.
Когда ты любишь кого-то слишком сильно, и ревнуешь ко всему миру, и не в силах делить его даже с тем воздухом, которым он дышит, твоя любовь сворачивается в ненависть, как молоко – в простоквашу. А ты все пьешь этот яд, и не можешь утолить адскую жажду, но и не желаешь остановиться.
Многие считают, что дар ясновидения – это когда ты хорошо видишь других. Нет, проклятие ясновидения – это когда ты слишком хорошо видишь себя. Я подхожу к нему, и обнимаю, и долго смотрю ему в глаза. В моей душе нет ни злости, ни омерзения. Он любит меня так, как всегда любил я сам. И это чудо, что я до сих пор еще никого не убил из любви, а только из сострадания.
Но остается одна загадка, на которую он не дает мне ответа – кого же он похоронил вместо меня? Кто лежит в вересковых холмах, придавленный тяжестью моего имени, усыпанный скупыми искорками красных цветков?