Приближаясь к дому, Зина мечтала только об одном: поскорее обсохнуть и согреться. Из-за ветра под дождем пришлось промокнуть почти насквозь. Хуже такой погоды нет! Еще не зима, но уже и не осень. В плаще холодно, в шубе рано, и что ни надень – ничто не спасет. Зина уже начала размышлять, где в такую погоду перебиваются уличные кошки, как вдруг увидела бабушку. В расстегнутом пальто, с непокрытой головой бабушка не шла, а почти бежала по улице.
– Господи,Зина! Ну где ты ходишь?! Вета с Димой попали в аварию! Наша Веточка... – и бабушка вдруг затряслась в рыданиях.
– Да как же... да они ведь в Греции!
– Я к соседям... к соседям ходила... за билетами... деньги занимать... в Новороссийск ехать надо... ее туда привезут, а Дима насмерть разбился!
Зина подхватила бабушку, почти насильно втаскивая на крыльцо.
– Так Вета жива?!
– Да не знаю, в тяжелом состоянии! И Тимочка один там, ехать надо!
– Так жива же!
Жива... А что с ней, как теперь быть? Старшая сестра Вета после замужества жила в Новороссийске. Они с мужем оказались из тех, кто сумел быстро найтись в новой ситуации, и пока рыночная экономика набирала обороты, они накатывали дорогу в Грецию за норковыми шубами. И все у них пошло, наладилось, и выгодный сбыт, и машину купили, и даже мечтать о собственном магазине начали, а тут... На обратном пути Дима не справился с управлением или уснул за рулем, и машина, набитая товаром, сорвалась в реку с моста. Надо сказать, именно пренебрежение Веты к правилам и спасло ее – она не была пристегнута ремнем безопасности – успела выбраться из машины прежде, чем та камнем пошла на дно. А Димe выбраться не удалось...
Физические травмы Веты оказались куда менее опасны психических. Ветa впала в апатию и почти все время лежала с закрытыми глазами. Ни Зина, ни бабушка, ни даже восьмилетний сын Тимка не могли вытащить ee из депрессии.
Прибытие в Новороссийск, получение гроба и похороны Димы, общение с его сразу постаревшими и как-то просто посеревшими родителями, все для Зины проходило, как в фильме про кого-то, а вовсе не про ее семью. Рок над ними какой-то, что ли?
Отца Зина не помнит, мама растила ее одна, а потом долго и безуспешно боролась с тяжелой болезнью. Похоронив дочь, бабушка осталась с Зиной, когда тa только поступила в университет. Кое-как сводили концы с концами на пенсию и стипендию. Только и надежд было на то, как заживут, когда Зина получит диплом и сможет устроиться на хорошую работу. Бабушке казалось, что человек с дипломом не может оказаться в нужде. Сама не зная зачем, Зина иногда пыталась развеять великие надежды на сытую и безбедную жизнь:
– Баб, да ты что, думаешь, сразу после универа много заработаешь? Сто рублей, вот и все. Это уж потом, когда стаж пойдет, да еще если степень получишь...
– Ну, не знаю, что за времена пошли, а в наше-то время образованным все завидовали.
Конечно, как бы там ни было, а зарплата лучше, чем стипендия, хоть на еде экономить не придется. Однако к тому времени, когда Зине удалось устроиться на работу, обычная зарплата составила пару тысяч, но с меньшей покупательной способностью, чем прежние сто рублей. Так что приобретение красивой и модной одежды, о которой так мечталось в студенческие годы, пришлось отложить на неопределенный срок. Бабушка перешивала ей мамины платья и плакала. А однокурсницы щеголяли в новеньких джинсах, цветастых свитерах и дорогущих сапожках на высоких каблуках. Особенно тяжело было скрывать свою нищету зимой, когда приходилось ходить хоть и в модно сшитом, но перелицованном пальто с воротником, выкроенным из оставшейся с детства цигейковой шубки. Себе бабушка ничего нового не покупала годами.
– Да куда уж мне наряды менять! Это вам, молодым, красоваться, романы заводить.
Красоваться! Стыдно сказать, а ведь единственный 3инин роман так и заглох в самом своем начале, а все из-за того, что покрасоваться-то как раз было не в чем. Парень давно нравился, а когда пригласил на вечеринку, Зина почему-то отказалась. Но еще даже не успев разобраться в причине своего поспешного отказа, – то ли пококетничать захотела, то ли и правда смущала скудость гардероба, – как вдруг услышала сказанное в сердцах от не привыкшего к отказам:
– Да ладно, я пошутил! Куда с тобой пойдешь в таком-то прикиде? Засмеют.
Зато Валька потом утешала:
– Ой, да ты спасибо скажи своему «прикиду»! От такого ублюдка оградил! Ну и скотина...
С тех пор Зина не давала себе влюбляться, боялась унижений. Да и хлопотно это. Вон Валька вечно влюблялась и вечно ходила зареванная. Похоже, любовь – это сплошные слезы и недоразумения.
Бабушка осталась в Новороссийске выхаживать Вету и заниматься Тимкой, а Зина уехала домой с огромным баулом, набитым намокшими в реке и кое-как просушенными шубами. Что теперь с ними делать и кто их купит? Разве что благодаря холодной зиме удастся сбыть хоть за какие-то деньги. Выходит, Зина теперь единственный трудоспособный член семьи.
Со этими горестными заботами совсем забылось, что дом стоит нетопленый, а на дворе уже заморозки. Но печку, оказывается, регулярно топила соседка тетя Катя.
– Вы уехали, вам не до того было, да я-то ведь знаю, где ключ лежит. Думаю, уголь есть, а у вас картошка в подопле, а ну, как вернетесь, когда зима уж будет? Дом-то нельзя замораживать. Что мы, не люди?
С шубами пришлось повозиться. Зина сидела и часами вычесывала из меха набившийся туда речной песок. Мездра огрубела, но все-таки это был товар, за который можно хоть что-то выручить. Вот и опять не сбылось. А ведь еще немного – и Вета подарила бы Зине шубку, о которой прежде и не мечталось, а теперь...
Тетя Катя, увидев развешанные на плечиках палевые и коричневые меха, только руками всплеснула:
– Бат-тюшки, да что же это у тебя за богатство такое?! Да ты хоть дом-то теперь запирай получше, а то ведь прознают – окна выставят!
А ведь права соседка. Это раньше, когда у всех воровать было нечего, ключ под подоконником оставлять могли, да и бабушка всегда дома была, а теперь Зина целый день на работе, а в доме норковые шубы развешаны.
– Тебе бы, Зина, квартиранта какого-нибудь пустить. Хоть на время, пока одна ты тут.
Легко сказать! А кого пустить и где его найдешь? Еще бы сам квартирант-то этот не ограбил, мало ли жулья?
Теперь Зина все выходные проводила на толчке возле рынка. Стояла до одури, робко держа в руках испорченный товар и не раз близка была к снижению цены до неприличия, лишь бы сбыть поскорее и прекратить эту унизительную пытку. Покупатели подходили, теребили мех, дули на него, как будто им хотят подсунуть первым сортом заведомо негодный товар, и указывали на недостатки, которые и так были учтены. Но, несмотря на невысокую цену, постоянно приходилось оправдываться, как будто Зина виновата уже в том, что не отдает даром.
– Да ты чего, девка, комплексуешь? – возмутилась стоявшая рядом тетка, успевшая приобрести иммунитет на придирки покупателей. – Кому надо, тот и купит, а кому не надо – пусть катится к едрене-фене! На всех не угодишь.
Можно было только позавидовать такой неуязвимой позиции. Тетка торговала китайским тряпьем отвратительного качества и стойко отражала нашествия недовольных покупателей, пытавшихся стребовать назад свои деньги за вещи, не выдержавшие даже короткой эксплуатации. Но людей невозмутимо отбривали:
– Какая цена – такой и товар. Хотят купить чуть ли не задаром, а потом еще внукам своим по наследству передать.
– Так они ведь почти и попользоваться не успели... – совестливо возражала Зина. Но ушлая торговка только хмыкала:
– Ну и что? По мне – пусть плотят, а там хоть и вовсе не носят!
С наступлением зимнего сезона «лед тронулся» – шубы, хоть и со скрипом, но стали уходить. Зато у Зины потемнело и обветрилось лицо, потрескались губы и начала болеть поясница. И как только эти тетки выдерживают? Ноги звенят от холода, и никакие теплые носки не спасают, пальцы в рукавицах коченеют, а пока деньги пересчитаешь – только чудом и не отваливаются.
На базаре встретился Васин тщедушный дружок.
– Ого! Я тебя и не узнал – богатой будешь!
– Чтоб мои враги такими богатыми были...
И Зина, сама от себя не ожидая такой откровенности, вдруг взяла и поделилась своей бедой с практически посторонним человеком.
Вовик, оказывается, знал, что за глаза его называют Вовик-сморчок, и относился к этому с юмором. Как ни странно, но на фоне затурканной проблемами публики как раз он-то и выглядел самым беспечным. Хату бы не пропить – вот и вся забота, ну и на сто грамм где-нибудь разжиться. А разживаться он умел, вот и сейчас быстро сообразил: тут же посоветовал написать объявление о поиске квартиранта и даже вызвался расклеить.
– Так живу-то я в пригороде... – завела было Зина, но Вовик бодро возразил:
– А ничо, найдутся! Не всем же по карману городские квартиры. Только это... Займешь на чкалик?
На чкалик пришлось одолжить, а проверить, расклеил ли Вовик объявления, времени не находилось. После работы до смерти хотелось домой, после толчка – тем более, так что оставалось верить на слово, потому что квартиранты не объявлялись.
Прошло несколько недель, и за это время "занимать" на чкалик приходилось неоднократно. Вовик-сморчок оказался таким занудой, от которого отделаться было не так-то просто, как от любого, кому просто край, как надо, а без этого и торопиться некуда. Неотвязно канючил и прекрасно знал, что пока он торчит рядом, покупатели будут обходить их стороной. Деваться некуда, Зина была на много часов прикована к толчку, где Вовик возникал перед ней, куда бы она ни перемещалась.
Наконец Зина все-таки нашла время пробежаться и поискать, где же расклеены объявления, из-за которых она так глупо увязла в ненужном спонсорстве. Объявлений нигде не было. Зина сейчас же отправилась по знакомому адресу в свирепой решимости востребовать назад обманом выклянченные деньги.
Рядом с обшарпанной дверью Вовика стоял какой-то мужик с расцарапанной физиономией. Оказывается, тоже пришел взимать долги. Он настойчиво колотил в дверь, и на стук откуда-то раздавался визгливый собачий лай.
– Может, он собаку завел? – подумала вслух Зина.
– А зачем ему собака? У него кошка хуже собаки, – недовольно прогнусавил горе-кредитор, ощупывая царапины. – Зашел на днях, когда пенсию приносят, так эта кошка на меня кинулась, как фурия, всю рожу расцарапала, падла.
Зине стало смешно. Ишь, защитница! И как только разобралась, что гость нежеланный? Ну ничего, получит теперь твой хозяин еще хоть на треть стакана! А ведь именно благодаря этой Bовкиной кошке Зина приняла решение сделать Чернушку домашней.
Чернушка постепенно перестала бояться закрытых дверей, но в доме оставалась только ночевать. Ho и это неплохо, ведь теперь у кошки появился выбор.
– ...Так срывают! А я вешал, вешал! Не веришь?!! – взахлеб оправдывался Вовик, возникший перед Зиной, «как лист перед травой», когда она продавала последнюю шубу. – Ну займи в последний раз, вот клянусь, получу пенсию – сразу отдам! А хочешь – сам напишу и опять расклею?
– Ты напишешь!.. Толку-то? Все равно никто не придет. Послушай, хватит комедию ломать, сам же хвастался, что ничего-то тебе в жизни не надо, а раз не надо – нечего клянчить, а то нашел дуру, – отрезала Зина и отвернулась.
– А знаешь что? Ни один мужик никогда с тобой жить не будет, с такой заразой! – вдруг с досадой выпалил Вовик.
– Такой, как ты, что ли? Умру от горя! Иди, иди, давай, лавочка закрыта.