Патрик

Часть первая

Темный Патрик

В ночном лесу раздавались тихие шорохи, скрипы деревьев и шелест листвы на ветках, а где-то далеко, возможно, что и в самой долине, приглушенно выли волки. Но волки редко покидали насиженные места, не отходили эти звери от границ своих охотничьих угодий да и в их пределах не терпели чужаков.
Сегодня на небе не было звезд, их закрывали плотные тучи, собравшиеся еще утром, затянувшие свинцовым покрывалом все небо, скрывая от взглядов его необычный нежно-фиолетовый цвет.
Свинец облаков, разлитый по прозрачному фиолетовому стеклу небосвода, — он любил сезон туманов, он ждал его весь год, а когда сезон наступал, Патрик почти каждую ночь проводил в домике между ветвей векового дерева, наблюдая, как поутру на темные поляны густо-зеленой травы наползают серые клочья тумана.
Сегодня он весь день ждал дождя, который так и не начался. Только звезды стыдливо спрятались за облаками, добавив окружающему пейзажу таинственность и липкое ощущение безысходности, которое, обычно, всегда приходило к людям в этот сезон.
Патрик лежал на дощатом полу, закутавшись в старый плед, подаренный когда-то давно его крестной матерью, пока та еще была жива, и думал о том, когда же, наконец, он сможет выбраться из этого города, начать свою жизнь и понять, что это такое.
Крошечное окно в противоположной стене было закрыто рассохшимися от времени ставнями, и из щелей между досками дул прохладный ветерок, он колыхал черные волосы Патрика, лежавшего на полу, напротив окна.
— Патрик, ты сегодня здесь? — чей-то тоненький голосок тихо-тихо позвал снаружи домика на дереве. — Патрик!
Кто-то внизу тихо вскрикнул и замолчал, а с улицы донесся приглушенный звук шлепка, будто его гость с размаху угодил в жидкую грязь да так и остался в ней сидеть.
Патрик беззвучно поднялся на ноги, ловко спустился по веревочной лестнице, которую скинул вниз пинком ноги, и оказался на земле. Прямо перед ним в маленькой луже сидела тоненькая девочка лет шести, которая всхлипывала и потирала ушибленную коленку.
— Лютик? Ты чего здесь делаешь в такое время? Твой отец тебя накажет, иди домой! — Патрик подошел ближе, всматриваясь в бледное лицо гостьи, мертвенным овалом выделяющееся на фоне темноты вокруг. — Зачем пришла?
— Папа не накажет, — спокойно произнесла девочка, растирая грязными ладонями слезы по щекам. — Папа умер сегодня.
Патрик молчал несколько минут, разглядывая гостью. Лютик ему не то чтобы не нравилась, просто ее он считал маленькой, а ее отца не признавал хорошим человеком. Кода Лютик родилась, ее мама умерла, а девочку стал воспитывать отец. Вечно злой и пьяный, подрабатывающий, где придется, на городские службы, он вовсе не уделял внимания маленькой дочке, оставляя ее дома со случайными женщинами, которых приводил накануне, или же просто одну. Лютик рано научилась готовить, чтобы не пропасть с голоду, но в скудном запасе продуктов она обычно просто находила что-то съедобное или шла к соседям, не отказывавшимся подкормить несчастного ребенка.
— Пойдем, — жестко сказал Патрик, разворачиваясь к лестнице, — переночуешь здесь.
— Куда идти? Я же не вижу в темноте, как ты.
Девочка встала на ноги, оправила тоненькое платьице и сделала нерешительный шаг в сторону Патрика.
— Держись за мою руку, — он осторожно коснулся маленькой ладошки Лютика своими холодными пальцами. Девочка вздрогнула от прикосновения, но тут же крепко сжала ладонь друга. Патрик всегда забывал о том, что его дар чуять живые души, отличать их от духов, блуждающих в долине, распространяется только на него, как и его способность видеть в темноте сродни животному. Патрик отвел Лютика к веревочной лестнице, ловко вскарабкался по ней и сказал:
— Встань на последнюю ступеньку, просунь руки под перекладину лестницы на уровне своей груди и держись за лестницу очень крепко, я втащу тебя внутрь.
Девочка так и сделала, закрыв глаза, она повторила все, что сказал ей Патрик, и через мгновение уже оказалась на верхней площадке домика.
— Ты злишься, что я пришла? — спросила она, осторожно пройдя в дом, пока Патрик ловко скручивал веревочную лестницу и пристраивал ее на обычное место, чтобы в случае необходимости ее можно было столкнуть вниз.
— С чего ты взяла?
— Ну… У тебя глаза немного светятся, да и тебя же никто не поздравил…
Лютик  прошла в глубину дома, села на пол, скрестив под собой ноги.
— С чем меня должны были поздравлять? — Патрик искренне удивился словам Лютика. Он прошел в дальний угол, что-то достал оттуда, и через мгновение комнатка осветилась крохотным огоньком свечи. Свечной огарок был маленьким, его вряд ли хватило бы надолго, но Патрик вовремя вспомнил о том, что Лютик не видит в темноте. Он и сам не знал, зачем держал дома свечу, если к нему редко заходили гости, да и в последние два года это была только Лютик, которая прибегала поиграть рядом с его наблюдательным пунктом, когда оставалась одна.
— У тебя же сегодня день рожденья! — удивленно вскинула темную бровь девочка. Она оправила растрепавшиеся светлые волосы, мерцающие огненными всполохами в дрожащем пламени свечи, потерла грязной ладошкой нос и продолжила:
— Разве ты забыл? У тебя праздник. Я хотела зайти раньше, но городские службы описывали имущество в счет похорон отца…
— Жалеешь его? — резко спросил Патрик, пристально всматриваясь в лицо гостьи своими необычными глазами цвета темного янтаря, в которых, словно в окаменевшей смоле, застыли крапинки черных мушек.
— Я не знаю, — вздохнула Лютик, глядя в пол. — Я его не знаю, как я могу жалеть или нет? Просто дом отобрали службы, а меня хотели отвезти на рынок. Ты же знаешь, что без постоянной социальной карты я не имею права на собственность или на проживание в городской черте. Чиновник сказал мне, что я пока маленькая, чтобы стать чьей-то женой или даже служанкой, потому меня вряд ли купят быстро, но через неделю должен прийти караван со старой дороги, который ходит к нам каждые полгода за покупкой детей. Никто не знает, зачем они им, но я думаю, что у них просто нет своих…
— Караван с моря? — нахмурился Патрик.
— Вроде бы у нас не бывает других, — с сомнением пожала плечами Лютик.
— Караван прибыл вчера, — деревянным глосом произнес Патрик. — Ты отказалась идти?
— Я убежала, — гордо улыбнулась девочка. — Чиновник хотел забрать меня к себе, до завтрашнего утра, когда открывается рынок. Сказал, что я переночую у него в гостиной, а завтра он отведет меня на рынок. Но я же не могла пропустить твой день рожденья! — она всплеснула ручками, и складки платьица разошлись, открывая большую дырку в подоле. — Тебе сегодня должно исполниться четырнадцать, да? Ты уже можешь покинуть город, и тебе больше не придется сидеть в этом страшном доме, одному, ночью, высматривая своих кошек!
— Ночные Коты, — автоматически поправил ее Патрик. — Я записываю для города статистику миграции Ночных Котов, блуждающих духов, а иногда и вижу восставших мертвецов, если кто с болота приходит или из чащи забредет. Ты же знаешь, что у меня редкий дар чуять живое и мертвое, а еще я в темноте вижу, а тут вовсе не страшно, зря ты так. И вообще, если страшно, чего пришла? — весьма невежливо закончил он свой монолог.
— А тебе страшно умирать? — спросила Лютик, глядя Патрику в глаза.
Мальчишка выдержал требовательный и нетерпеливый взгляд темно-серых глаз, в которых отражался дрожащий огонек свечки.
— Не знаю, — криво усмехнулся Патрик, — я же никогда не пробовал. Как я могу сказать?
Лютик задумалась, словно пытаясь понять, что имеет в виду ее друг.
— Ну, смотри, — тяжело вздохнул Патрик, принявшись за объяснения, которых очень не любил, — вот ты мраморную гусеницу боишься?
— Я не знаю такой, не видела никогда.
— Видела-видела, — важно кивнул Патрик, — розовая такая, с ромбиками серыми на спине. Вот она называется мраморной гусеницей.
— Нет, не боюсь, она же маленькая, да и увидеть ее можно только в лесу, весной, а меня туда не пускает отец…
Лютик осеклась, отвела взгляд и вся напряглась, готовясь заплакать.
— Так вот, — сделал вид, что не заметил этого, Патрик, — а в сезон окукливания она может укусить человека и тот проваляется с лихорадкой недели две. Но ты же этого не знала? Не знала. Вот и не боялась. Так и я. Я не знаю, что такое смерть, вот и не боюсь. Я могу испугаться за других, — грустно улыбнулся он, пока Лютик не смотрела на него, — а за себя не могу, я не знаю, что такое смерть. Так что это не страх смерти, это страх за других.
Он резко встал, бесшумно скрылся в темноте, выйдя из круга света свечного огарка, и через минуту вернулся с большой потрепанной книгой, обложка которой давно истерлась так, что даже невозможно было прочесть название на ней. Патрик осторожно сел рядом с девочкой, положил книгу перед собой и раскрыл ее.
— Вот, смотри, — он пролистал несколько страниц, ища нужную, — видишь? Это мраморная гусеница, вот ее описание, читай, что потом она делает  после того, как кусает кого-то?
— Я не умею читать, — Лютик опустила взгляд, отворачиваясь от мальчишки.
— Ладно, тогда давай, ложись вон туда, где у меня одеяло на полу, забирайся под плед, а я тебе почитаю.
Девочка послушно отправилась в дальний угол, легла напротив окна, на то место, где лежал Патрик, пока она не пришла. Мальчик задул свечу, подошел и сел рядом с девочкой, в изголовье. В темноте послышался тихий шорох старых страниц.
— А как же ты будешь читать без света? — сонно произнесла Лютик, устраиваясь поудобней.
— Я же умею видеть в темноте, — Патрик улыбнулся. — Забыла?
— Забыла, — весело ответила Лютик. — Ты весь, как темнота, тебя не слышно и в ней не видно. Что ты будешь делать, когда потеряешься в ней?
— Тебя позову, — усмехнулся Патрик, — ты меня найдешь. У тебя же дар искать людей и предметы. Спи, я тебе почитаю, пока не заснешь.
Лютик замолчала, приготовившись слушать интересные истории из старой книги, где описывались почти все живые организмы в этой полосе. Девочка не обратила внимания на слова своего друга о том, что у нее есть дар. Никто и никогда не замечал в ней дара, иначе ее забрал бы на обучение город, а потом ее пристроили бы на такую же работу, как и Патрика, чтобы Лютик могла прокормиться себя в будущем.
Патрик вздохнул и начал читать о мраморной гусенице, разбавляя глухую тишину своим тихим голосом.

Часть вторая

Дорога

Сколько длился этот путь, три дня, четыре, неделю, он не помнил. Он просто шел, стараясь не обращать внимания на боль в ногах, возвращавшуюся к нему по ночам судорогами, от которых тело скручивало и корежило, словно в мясорубке. Серая, пыльная дорога змеилась под ногами, делая обманчивые повороты, за каждым из которых все не было и не было долгожданного выхода из зачарованного леса. Патрик шел давно. Он не помнил, сколько точно. Дни слились в один сплошной временной отрезок, в котором он мерял шагами дорогу, изредка делал глоток из фляжки, висевшей на боку, и снова шел.
Ни ветра, ни солнца, ни шороха вокруг. Только мертвая тишина, приглушенный звук его шагов по пыльной дороге да липкий, душный, мешающий дышать туман.
Туман был белым, как облака. Далекие облака далекой родины, розовыми краями которых он любовался на закате, когда легкие ниточки прорезывали светлеющее фиолетовое небо.
Он слышал, что здесь должна была быть луна. Или даже две, а может, и три. Патрик видел луны. Он пришел из мира, где не было ни одной луны, а потом он долго смотрел на небо, оказываясь в новом мире, стараясь угадать, есть ли здесь луны?
Теперь он забыл об этом. Он забыл обо всем и обо всех. Теперь оставалась только дорога, духота, да сводившая его с ума жара, которая липкой пленкой оседала на кожу, словно стремясь перекрыть доступ воздуха на всей поверхности тела.
Последние двое суток отчаянно хотелось пить и спать. Все время хотелось спать, но короткие часы сна, которые Патрик позволял себе, чтобы хоть немного набраться сил, крали у него последние запасы влаги. Каждое утро, если здесь вообще оно было, он просыпался изможденным, обезвоженным и разбитым. Последние два дня он не спал вовсе.
Навигатор в его амулете Охотника отказывался выдавать хоть какую-то информацию о том, где он находится, но крошечная светящаяся стрелочка неизменно указывала в одном направлении, поворачиваясь к нему каждый раз, когда Патрик пытался отклониться от маршрута. Он не знал, что там, не знал, на что так реагирует стрелка, но понимал одно: если компас видит хоть одно направление, ему стоит следовать. Значит, там есть какой-то источник магнитного поля, источник магической силы или, на худой конец, просто живые люди. Последнюю функцию в свой навигатор Патрик добавлял лично, словно предчувствуя подобный исход.
— Не могу, — он остановился, оперся ладонями о свои колени и попытался отдышаться. — Будь ты проклят со своим заданием, не могу я больше! — зло крикнул он в туман. Туман молчал, а слова Патрика очень быстро смолкли, будто воздух состоял из ваты, которая глушила любые звуки.
Он сорвал с шеи восьмиконечную звезду из белого металла — символ вольного Охотника за живыми и мертвыми, и с ненавистью уставился на нее. Потом медленно надел цепочку с амулетом на шею и достал из кармана на поясе электронный компас, который должен был определять не только местоположения человека на карте, но и показывать координаты мира, в котором находился его хозяин. Экран электронного помощника был все так же черен, как и в тот момент, когда Патрик вступил в зону тумана. Пошарив по карманам легкой куртки, он еще раз проверил то, за чем отправился в это место, потом сунул руку во внутреннее отделение и достал маленький камешек. Серый, невзрачный осколок скалы мигнул пару раз в ладони Охотника и засветился ровным молочно-белым светом.
— Ты питаешься моими силами, — словно в бреду прошептал Патрик, с ненавистью глядя на камень. — Это ты, ты все это делаешь со мной, будь ты проклят!
Он сжал камень в руке, словно намереваясь раздавить его, а потом глубоко вздохнул, и ощущение безысходности внезапно покинуло его. Белый туман вокруг него стал темнеть, как будто в него плеснули чернил, а Патрик, быстро убрав на место камень и компас, упал на колени, обхватив голову руками. Внутри его головы что-то трескалось, разрываясь, как старая бумага, в глазах потемнело, а может, это туман стал черным, как ночи в его родном мире, где не было лун, а был только домик на ветвях дерева, откуда так удобно было наблюдать за всеми перемещениями живых и мертвых душ.
Патрик ощутил внезапную волну теплоты и покоя, нахлынувшую на него. Голова перестала трескаться от боли и страшных звуков внутри, тело больше не чувствовало боли в мышцах, а руки безвольно опустились. Патрик качнулся, падая на серую дорогу, прямо в липкий туман, ненавистную пыль, забившую все поры на коже.
Внезапно он почувствовал в себе силы встать, и встал. Перед ним больше не стоял вопрос, куда идти и что надо делать. Тумана вокруг не было, оставался только ровный ореол темноты, который очерчивал контуры его фигуры. Патрик посмотрел вниз и увидел распростертое на дороге в неестественной позе тело мужчины лет сорока. Светлая куртка из прочной и отлично пропускающей воздух синтетики, светлые штаны, безнадежно выпачканные липкой дорожной пылью, тонкие тканевые перчатки без пальцев на загорелых ладонях и высокие ботинки на ногах, изгаженные все той же пылью.
Смуглое лицо человека перед ним было расслабленным, лицевые мышцы больше не сводило судорогами от перенапряжения. Черты лица из звериных стали спокойными, правильными и смягчились. Тонкие губы, украшенные корками запекшийся крови, изогнулись в полуулыбке, словно человек на дороге встретил долгожданного знакомого, за которым и отправился сюда.
Патрик подошел ближе. Мужчина перед ним лежал на спине, и его волосы, заплетенные в длинную тугую косу, смоляной змеей вырисовывались на светло-серой дороге, а глаза цвета темного янтаря с крапинками черных точек, не мигая, мертво смотрели вверх, будто могли видеть сквозь клубящийся над телом белый туман ясное небо.
Патрик поднял руку и коснулся своего лица, не отводя взгляда от мужчины на земле. На щеке лежавшего перед ним человека появился темный след, как будто кто-то невидимый прочертил пальцами три темные линии по смуглой коже.
Патрик оглянулся назад. За ним, сколько хватало взгляда, простирался длинный темный коридор, от которого веяло холодом зимней ночи. Только, в отличие от зимы в его мире, в коридоре не мерцали под лучами бледного солнца небольшие сугробы голубого снега, как обычно бывало рядом с его домом.
— Мой дом? — спросил он себя. — Который? Я не помню, чтобы у меня был дом, — Патрик с удивлением понял, что действительно не помнит своего дома. — Родители жили в городе, но они исполняли свои социальные обязанности до того, как город не подрядил меня в наблюдатели. Мне нужна была практика, я собирался стать Охотником, вот и сидел долгими ночами в домике среди деревьев. Но разве это было моим домом?
Он задумался. Патрик проводил в маленьком ветхом домишке весь сезон туманов, приходивших с болот, наблюдая за миграцией животных, духами и любыми живыми или мертвыми организмами. Но он  никогда не относился к этому месту, как к своему дому.
— Что же тогда? — растерянно спросил Патрик, и темнота коридора за ним отозвалась смеющимся шепотом, протягивая к нему узкие змейки темных щупалец, норовивших подобраться поближе и опутать мужчину с головы до ног, затянуть внутрь, растворить в себе.
Патрик заглянул в глаза лежавшему на земле мужчине и увидел, как в них бьется отражение темноты позади него. Темнота смеялась, искривляясь, смеялась над ним, танцуя в расширенных черных зрачках мертвеца.

Часть третья

Верность

— Вы не понимаете, леди?! — голос щуплого старичка в огромных очках взвился до самой высокой ноты, на которую тот был способен. — Что вы хотите от меня?! Я тюремный врач, а не Бог! Вот, вот, — он швырнул на стол перед сидящей девушкой толстую папку, — смотрите, смотрите! Если вы действительно считаете, что он ничего из этого не делал! Смотрите, читайте, леди! Вот!
Он нервно схватил папку, раскрыл ее и стал читать:
— Патрик Эдвард Эссакер… — блестящие глазки врача выражали крайнюю степень раздражения. — Пять лет назад… Первая женщина убита ударом ладони по горлу за отказ выйти прочь из его дома, вторая девушка… двенадцать ножевых ранений! Третья — умерла от кровотечения после того, как ваш обожаемый Патрик заставил ее сьесть пригоршню битого стекла… и таких было двадцать восемь! Двадцать восемь женщин, которые встречались с ним, а потом их находили мертвыми! И после всего этого вы смеете утверждать, что Эссакер невиновен? Что я провожу не законные эксперименты над его телом? Что мой новейший метод лечения параноидального синдрома не должен применяться на нем?
Девушка медленно встала из-за стола, бросила нежный взгляд на выпавшее из толстой папки фото мужчины с черными волосами и глазами цвета темного янтаря, подошла к дрожащему от возмущения врачу и очень спокойно произнесла:
— Вы знаете, кем работал Патрик Эссакер?
— Охотником на все и вся! — сморщился, как от зубной боли, врач. — И что это меняет?
— Вы знаете, какое дело он взял последним? — девушка подошла еще ближе, соблазнительно покачивая бедрами.
— Что-то насчет какого-то камня, который, вроде бы, переместился сюда из одной из реальностей мира мертвых, — врач остолбенел, когда высокая грудь его гостьи уперлась в его плечо, а сама девушка наклонилась к нему, ласково улыбаясь алыми губами. Она томно вздохнула, от чего ее грудь немного качнулась, оправила тонкой рукой длинные светлые волосы и продолжила:
— А вы знаете, из какой я организации?
Последние слова девушка произнесла мягким шепотом, нагнувшись к самому уху собеседника.
— Из комитета по надзору за новыми артефактами, которые появляются на территории Альянса Паутины миров, — сбивчиво произнес врач, изо всех сил стараясь отвести взгляд от выреза блузки своей гостьи.
— Так вот, — глубоким грудным голосом продолжила девушка, — я Лютиция Прайм, и я официально заявляю, что Патрик Эдвард Эссакер был направлен нами на поиски неизвестного артефакта, который, как мы предполагаем, заставляет людей делать странные вещи, поступать нелогично и, как следствие, совершать переход на подплан мира мертвых путем лишения себя жизни. Мы точно не уверенны, но предполагаем, что камню требуется живой носитель, чтобы он мог собирать души. По нашим последним данным, камень выбирает людей противоположного носителю пола, видимо, так легче войти в контакт. Патрик Эссакер всего лишь пытался разгадать механизм воздействия камня на людей и принцип его работы. И то обстоятельство, что камня при нем не оказалось, — причина моего пребывания  здесь. Если моя организация не получит этот артефакт, мы не сможем обезопасить людей от его влияния, а его местонахождение известно только господину Эссакеру.
Девушка резко отпрянула от собеседника, который, не ожидал такого поворота событий, не удержался на ногах и едва не упал, но вовремя подставил руки и оперся ладонями о столешницу перед ним.
— Я вернусь завтра, после обеда, — холодно произнесла гостья, — и я бы хотела оказаться в том же месте, куда вы засунули Патрика. Только так я смогу понять, где находится камень
— Это же искусственная реальность, — обреченно пискнул врач, стараясь взять себя в руки, — мир, созданный его воображением. Этого места вообще не существует. Вы никогда его не найдете в темноте его же сознания, его больного, смею сказать, сознания!
— А у меня дар находить людей и предметы.
Девушка обворожительно улыбнулась и вышла прочь, стуча каблучками по начищенному кафелю пола лаборатории. Через минуту оставшийся один в своем кабинете врач осознал, что теперь уже никогда не сможет спокойно принимать у себя представителей комиссии по надзору за артефактами и Охотниками. Перед глазами щуплого доктора все еще стоял образ удалявшейся прочь Лютиции, плавно и медленно таявшей в полумраке лабораторного коридора, светлым пятном форменной одежды агентов комиссии раздвигая мрак и темноту помещения.

Из горла вырвался хриплый крик, когда его легкие обожгло так, будто Патрик глотнул расплавленного свинца. Пальцы скрутило судорогой, и они беспомощно заскребли землю в попытке удержаться хоть за что-то. Тьма перед глазами не уходила. Она танцевала, вращаясь, дразнила его, как искусительница в борделе. Он не понимал, как может видеть сплошную темноту в полутонах, но для Патрика никогда не существовало простой тьмы. Она всегда была для него живой, разной, дышащей, словно зверь. Он чувствовал ее дыхание за своей спиной, на шее, ощущал ее ледяные вздохи внутри своего тела, в самом сердце души.
И теперь она вырвалась, высвободилась, отделилась от него, стала самостоятельной и свободной.
«Теперь я знаю, что такое умирать, — подумал он, когда перестал хрипеть, пытаясь вдохнуть раскаленный воздух, — Лютик, я теперь знаю. И я боюсь, боюсь, но не смерти. Я боюсь, что я останусь один в этой клетке темноты и пустоты, куда ты не найдешь дороги, маленькая подружка. А смерти я не боюсь, как и темноты. И та, и другая давно живут во мне, я к ним привык».
Чья-то рука схватила его за волосы, сильно дернув на себя. Патрик больно ударился затылком о какой-то камешек на дороге и боль, пробившаяся даже через свинцовое море раскаленного воздуха в груди, немного отрезвила его. Темнота недоверчиво отпрянула, будто обидевшись на Эссакера, что он перестал с ней дружить.
— Вставай, Патрик! Или ты хочешь тут валяться до окончания времен?
Голос показался Эссакеру смутно знакомым, но все же каким-то насмешливым, дразнящим. Патрик попытался встать, но темнота еще не отпускала его до конца. В ней терялись направления и ориентиры, в ней было совершенно неясно, где же верх, а где низ, что такое вставать на ноги и чем это отличается от любой иной позы.
Темнота сгустилась, противясь желанию Патрика. Мужчина стиснул зубы, почувствовав, как на них скрипнул дорожный песок.
— Я умею видеть в темноте, — еле слышно прошептал он, — я могу чувствовать живых и мертвых…
Он расслабился, успокаиваясь, настраиваясь на теплую волну, исходившую откуда-то сзади.
«Там кто-то живой, — подумал он, — там кто-то живой!».
Собрав последние силы, он сначала повернулся на бок, а потом встал на колени, опираясь руками о землю, и его тут же стошнило чем-то резко пахнущим и горьким. Во рту появился неприятный привкус желчи.
— Там живые, там кто-то живой… — шептал он, поднимаясь на ноги, — там кто-то знакомый и родной…
— Ну, Патрик! — голос с другой стороны темноты торопил его. — Чего ты расклеился, как будто тебя мраморная гусеница обкусала?
— Лютик! — выдохнул он, скрипнув зубами и все же вставая на ноги. — Лютиция! — крикнуть он не смог, но прохрипел имя своей подруги довольно громко. — Лютик!
Темнота швырнула Патрика обратно, неподъемным прессом придавив к земле. Воздух в легких кончился, а вздохнуть заново мужчина так и не мог. Грудь сдавило стальным обручем так, что ему казалось, он слышит, как трещат ребра. Перед глазами Патрика поплыли картинки из прошлого.
Вот он снова лежит в домике  смотрит в темноту, которая никогда не была для него по-настоящему темной. Вот он вспоминает, как его родители впервые признались ему в том, что Патрик — подкидыш, усыновленный ими из жалости; а вот маленький Эссакер узнает, что он просто рожден от связи его матери с демоном низшей ступени. Патрик очень хорошо помнил тот день, когда пытался по лицу матери понять, какая из версий его происхождения была верной. Он старался угадать, что было правдой: ложь об усыновлении, чтобы не уронить себя в глазах отца, или же все-таки история с подменой личностей, о которой знали все, но не стали посвящать в нее Патрика. Он помнил, как его дом, в котором он прожил свои первые десять лет, перестал быть родным.
А потом он вспомнил ночь, когда читал старую книгу маленькой девочке, только что потерявшей не только отца, но и возможность встать на ноги. В ту ночь в его доме стало немного теплее, темнота превратилась в обычную ночь, не таящую призраков и тварей, скрывающихся в ее тени.
— Ты боишься смерти?
Тоненький, детский голосок Лютиции скальпелем взрезал темноту, проникая в сознание.
— Да, Лютик, — он улыбнулся, закрывая глаза. — Теперь боюсь…
— Почему? — голос стал мягким, взрослым. — Почему только теперь, Патрик?
— Потому что там, за смертью, у меня никого нет. Мне не на что смотреть и некого ждать. Там темнота, в которой я потерялся, Лютик, в которой я потерялся… — скорее выдохнул, чем произнес, он.
— А я нашла тебя, — чьи-то мягкие, теплые и живые губы коснулись его губ. — Ты же сказал, что если ты потеряешься, я смогу тебя найти. У меня же такой дар, не забыл?
Мягкий женский голос засмеялся, и теплые ладони легли на плечи Патрика.
— Забыл, Лютик, я опять забыл, что ты не умеешь видеть в темноте, что у меня был день рожденья, а у тебя есть такой дар, как находить меня в любой тьме.
Патрик судорожно вздохнул, легко поднял руки и обнял прижавшуюся к нему девушку, так и не открыв глаз. Он снова дышал легко и свободно, а темнота разбилась сотнями осколков, осыпалась на землю, утонув в серой дорожной пыли. Она отступила, проиграв единственному, чего не могла укрыть в себе, — верности и теплоте.
— Пойдем отсюда? — девушка произнесла это тихо, словно боялась спугнуть момент. — Пойдем домой?
— Пойдем.
Патрик открыл глаза и его ослепил солнечный свет. Рядом с ним стояла на коленях Лютиция, обнимавшая его за плечи, прижимавшаяся к его груди. Патрик легко встал на ноги, поднял свою подругу и зашагал по серой дорожной пыли в обратную сторону, где виднелись уже две цепочки следов — его, и той, что пришла за ним.

— Доктор, прошло уже четырнадцать лет… может, все-таки отключить аппаратуру?
Голос помощника был жалостливым, скорбящим и полным боли, будто он жалел доктора больше, чем двух людей, лежавших в прозрачных капсулах реанимационного блока.
— Нет, Верджал, я не могу так с ними поступить.
Старый, седой доктор, которого четырнадцать лет назад посетила молодая представительница комитета по надзору за новыми артефактами, не сводил взгляда с лица женщины под колпаком пластикового купола реанимационной капсулы. — Она все равно мне этого не простит, а так… Верджал, видишь, она слегка улыбается, у нее прекрасная улыбка, друг мой, прекрасная улыбка…
— Тогда, может, хотя бы отключим Эссакера? — грустно вздохнул Верджал, который уже понял бесполезность всех своих попыток переубедить своего друга и наставника.
— А стоит ли? — по лицу старого доктора прошла судорога боли, а в глазах отразилась невыносимая печаль. — Тогда она уйдет за ним. Она все равно его найдет.
— А что же стало с камнем, доктор? — Верджал попытался перевести разговор в иное русло, чтобы отвлечь своего друга от грустных мыслей. — Кажется, его так и не нашли?
— Нет, — доктор покачал седой головой, не сводя взгляда с лица женщины за прозрачной стеной палаты, — не нашли. О нем теперь знают только те, кто посвящен в эту давнюю историю, а о его местонахождении знают только эти двое. Может, потому, вопреки всем прогнозам, они до сих пор и живы?

03.09.12