Герои культового фильма Эльдара Рязанова, много лет подряд ходили в баню, тридцать первого числа, перед Новым годом. Наша компания, намного чистоплотней, мы предпочитали мыться и париться каждую неделю, обычно в четверг. Проведя перекличку по Интернету, за пару дней до бани, на нашем рыбацком сайте, обсудив регламент и выяснив участников кворума, как, всегда клятвенно дав себе зарок, не злоупотреблять, не усугублять и не догоняться (хи-хи). При этом у каждого в кустах был свой рояль.
Нет, ну попадались, конечно, отморозки, которые пытались отмазаться только пивом, да ещё безалкогольным, к тому купленном здесь же в буфете. Не зря говорят, что отмороженных гораздо больше, чем ошпаренных, но мы на таких не ровняемся, рыбалка рыбалкой, а баня баней. О чём можно говорить с таким безалкогольным пивососом, о безрыбье, о безклёвье, о беспробудно трезвой жизни. Ему не соврёшь, не прибавишь, не обманешь, он же гад трезвый всё просекает. Наверное, по этому, такие “горе” рыбаки, надолго не задерживаются в нашем споенном коллективе.
В этот памятный четверг, мы попали . Мало того, что мужское отделение закрыли на ремонт и нам пришлось мыться, а главное париться в женской парной с ихним поганым, моим любимым женским духом. Но это не главное, представляете, в бане два буфета, и не один, не работал. Нонсенс! Коллегиально, мысленно заклеймив позором администрацию банно прачечного комбината, за издевательство над страждущими и жаждущими гражданами, посовещавшись, проверили боекомплект, решили, в магазин не заходим, у нас с собой на четверых, более чем достаточно, так что едем прямо ко мне. На ту пору моя дорогая супруга была в длительной загранкомандировке.
Гогоча и подтрунивая, друг над другом, в предвкушении чего-то большого, тёплого и светлого, а я бы добавил – горького и противного, мы вчетвером, толкаясь животами в тесном лифте, поднялись ко мне на десятый этаж. Дрыныч, как самый искушённый и опытный рыболов, я бы сказал не любитель - профессионал, тут же шасть на кухню, мгновенно поставил наши собойки на уши, и давай всё шинковать и откупоривать. Я с Алексеем, колдовали в зале со столом и посудой. Ну а гигант красавец и атлет Симон, сидел на диване накручивая хвост и лохматя мою кошку Нафаню, которой это не очень нравилось, но она стоически терпела, мурча и вяло отбиваясь, воспитание и гостеприимство не предполагало жёсткой обороны.
Всё порезано, насыпано, наложено, сервировано и даже налито. Не нарушая традицию по такому поводу, Дрыныч с поднятой рюмкой провозгласил первый тост:
– За лёгкий пар.
Выпив и закусив, все сошлись во мнении, что женская парилка уютней, компактней и лучше держит тепло, но был в ней существенный недостаток – не было женщин. Как-то, пережив эту трагедию, остальные тосты и темы обсуждений плавно перешли к воспоминаниям об удачных рыбалках, интересных случаях, далёких армейских буднях и прочей мужской лабуде.
Когда уже и пиво подошло к концу, компания вспомнила одну народную мудрость, “пошли дурня за бутылкой, он одну и принесёт”. Что бы не метаться за полночь в ночник, пришлось достать из загашника ноль пять хорошего пищевого спирта в винтовой бутылке из под водки. О том, что это спирт я скромно промолчал. Мы с Алексеем решили не усугублять, а на легке догнаться красным сухеньким. Налили, что Бог послал, и дёрнули, мы с Алексеем с превеликим удовольствием, о чём не скажешь, об остальных.
Дрыныч боец тренированный, покряхтел, пустил слезу, позявал ртом, как рыба на берегу, на этом и успокоился, пока не прорезался голос. Это я потом услышал в свой адрес все, что он обо мне думал по этому поводу. С Симоном было сложнее. У него пропало дыхание на несколько минут, он сидел с открытым ртом, пунцовым лицом и выпученными глазами, из которых катились слёзы по бобине. После литра холодной воды и трёх мешков местных идиоматических выражений, Симон ожил, и у него открылось второе дыхание, а также прорезался внутренний голос, гнусный, грубый, но справедливый.
После второго посошка, Дрыныча пробило на лирическое настольжи. Помучив гитару и нас, вздрогнув ещё раза три по последней, решили достаточно, баня удалась, пора и дома родных успокоить. Из квартиры вроде вышли все своими ногами, а два шага до лифта Симона пришлось кантовать.
Два часа ночи, где искать, какое такси, с двумя сосисками и одним покойником за сто кило на руках. Принимаю огонь на себя, загружаю братию в машину и по коням. От меня с Малиновки до Юго-запада, три минуты, не спеша, и Алексей дома. Как я ему завидовал, он уже дома, а тут как бездомный собака, третий час ночи, февральский мороз трещит, голова как растревоженный улей, Симон никакой, а Дрыныч ёркает как помойный кот, и только одна мысль беспокоит, если Дрыныча вывернет, достанет он до меня, или всё достанется Симону.
Минут за двадцать по кольцевой добрались до Серебрянки. Пока ехали, Дрыныч делал бесполезные попытки узнать у Симона государственную тайну – его домашний адрес. Но Симон стойко переносил все тяготы пыток, находясь в прострации, обнявшись с Морфеем у меня за спиной. Тормознув на одной из хорошо освещенных улиц Серебрянки, переключившись с ближнего на габариты, чтобы не привлекать внимание не спящих граждан и стражей порядка, подключился к Дрынычу, в надежде узнать военную тайну.
Осаду вели методично, по принципу плохой - хороший. Дрыныч в грубой, извращённой форме приставал к товарищу, тормоша и пиная его бездыханное тело, я же тихо и вежливо с глупыми вопросами обращался в никуда. Увлёкшись в очередной раз красноречивой риторикой, я вдруг осознал, что в машине нас только двое.
Закралась мысль, что Дрыныч выскочил сбросить груз ответственности. Однако его ни где не было видно, я забеспокоился, замёрзнет ещё где. Выскочил из машины и давай орать:
– Дрыныч, Дрыныч! А эхо в ответ только – мать, мать…
Стало веселей, почти три ночи, минус двадцать, в чужом незнакомом районе, в усмерть уставший и со ста килограммовой проблемой в салоне авто. За что я себя люблю и уважаю, так это зато, что в трудную минуту не паникую и не стресую, а наоборот мобилизуюсь и пытаюсь решить проблему, найти выход из создавшейся ситуации.
Мне вспомнилось, что Симон за столом говорил о своей работе, и я для себя отметил, что мы много лет, проработали в одной системе, и я хорошо знал этот закрытый режимный объект. Вот оно решение, отвезу Симона на работу и пристрою его там, либо узнаю домашний адрес. К этому времени от злоупотребления не осталось и следа, только хотелось кого нибудь покусать, особенно Дрыныча. Разворачиваюсь и рулю в центр.
На Козлова на встречу мне едет патрульный «яйцелоп», поравнявшись со мной, он включил всю свою иллюминацию, шустро развернулся и заскочил ко мне наперерез. Ну, думаю с чего такая шустрость, вроде ехал ни быстро ни медленно, правил не нарушал, чем привлёк внимание. По тормозам.
К машине, как чёрт из табакерки подскакивает чернявый, с короткой стрижкой, без фуражки раздражённо злющий капитан.
- Гау, гау, гау, почему едем на габаритах, ваши документы, что за труп в салоне?
- Отдыхает коллега, уснул, четвёртый час – отвечаю.
- Выйдите из машины – а сам шнобель свой чуть ли не в лицо мне тычет, унюхав что то, командует дальше:
– Ключи от автомобиля, садитесь справа.
Ну, думаю – попал , электроны по нейронам на столько возбудились, что помчались галопом быстрее скорости света, прокручивая массу вариантов ухода от ответственности. Неспешно сажусь справа, на место пассажира. И в сопровождении гаишной машины куда-то едем в ночь. Пока ехали, как я не просился, не уговаривал капитана, не давил на его совесть, жалость, жадность и порядочность.
Капитан был непреступен, как скала, в отчаиньи я готов был проспонсировать родное ГАИ в размере пятисот баксов, но и это не помогло. Попал либо на героя, либо на дурня. В душе я фаталист, мысленно выругался и думаю – будь, что будет.
Подъехали в каких-то закоулках к невзрачному одноэтажному бараку. Заходим, за столом медсестра, тётка средних лет, на диване медбрат в почти белом с серыми разводами халате и с заспанным лицом.
- Освидетельствуйте – жестко, как выстрел отчеканил капитан. Мадам тут же как ветром сдуло со стула, и она, наведя на меня какую то дудку, говорит:
- Дуйте.
- Шчас, разогнался. Принесите запечатанный в стерильном пакете индивидуальный наконечник, и вскройте передо мной, тогда и дуну, мало ли какой спидоносец облизывал вашу дудку – зло буркнул я.
У капитана отвисла челюсть, на секунду замешкавшись, снова как выстрелил:
- Исполняйте.
Тётка метнулась к белому шкафчику в углу, и демонстративно вскрыла передомной пакет с наконечником. Деваться некуда, я с силой дунул в цифровой газоанализатор. Выскочили цифры – 160. По бледному, застывшему лицу медработницы, я понял, что-то случилось.
Обернулся и глянул на капитана. По лицу гаишника прокатилась радуга от ярко пунцового цвета, до тёмно серого. Он взмахнул моими правами и с громким шлепком, бросив их на стол, рявкнул:
- Заберите свои права, и езжайте осторожно.
Резко развернулся и выскочил за дверь, стукнув ею так, что чуть не вышиб её вместе с коробкой из проёма. Я опешил, ни чего не понимая и не веря в своё счастье. Медбрат на диване расплылся в улыбке и философски изрёк:
- Духан от тебя правильный, вот и сбил с толку капитана, а промилей маловато будет, по этому он и осерчал.
Ну, баня сегодня, по эмоциям круче любой рыбалки. Схватив документы, на радостях ляпнул дверями не тише гаишника. Далее плутая по ночным незнакомым закоулкам, выбрался снова на Козлова, и по прямой к объекту. Звоню в большую дубовую дверь. Через пару минут открывает совсем молоденький заспанный милиционер.
Развожу его:
- Послушай сержант, подобрал знакомого возле вокзала, а он уснул, куда вести не знаю, но вроде как он работает у вас.
Сержант вышел, заглянул в салон и окликнул выползшего из дверей заспанного, всклоченного старшину:
- Пахомыч, взгляни, кажись наш Симон.
- Точно он, заезжай вокруг на территорию, а я ворота открою.
Подъехал к кондейки Симона, расположенной на полуэтаже трёх этажной аппаратной. Дверь, в которую находилась выше цоколя и туда вела довольно крутая металлическая лестница. Старшина и сержант подхватили Симона за плечи, я за ноги, и с большим трудом поволокли Симона наверх.
Во время этой транспортной операции Симон на секунду пришёл в сознание, увидев над собой юное лицо мента, он с размаху пытался врезать ему по фейсу, но рука так и замерла в полете, не дотянувшись до цели, гигант снова отъехал. Уложив другана на старый продавленный диван, я с облегчением помчался восвояси.
Перемыв посуду и прибравшись, у меня ещё было полтора блаженных часа до подъёма. Больше проявлять подобный альтруизм, желание у меня не возникало.
2007 Н.Топаллер
Фото из интернета.