Тусклый свет единственной лампы освещал бурые кирпичи подвального помещения. Серые коробки стояли, лежали и просто валялись у его стен, покрытые слоем пыли. Стены были исписаны (неизвестными, о которых можно сказать только то, что они умели писать), но и в этих надписях не было ничего интересного.
К счастью, с общей унылостью помещения резко контрастировала напряженная ситуация, происходящая в нём в данный момент.
Молодой человек в робе чистильщика туалетов поверх клетчатой рубахи сидел на стуле ровно в центре подвала, под лампой. Поза его была расслаблена — а зачем напрягаться, если твои руки связаны за спиной, а ноги примотаны липкой лентой к ножкам стула? Молодой человек полагал, что незачем.
Перед стулом стояли трое. О двоих из них сказать почти нечего, разве что отметить поразительную их схожесть с готическими храмами — они были большими и страшными. Третий был более интересен: он был пузатым, рыжим и злым. А ещё он говорил.
— Итак, мистер фальшивый чистильщик туалетов, быть может, вы всё же сознаетесь, для чего проникли в мой офис?
Привязанный не стал бросать на спросившего уничтожающий взгляд, как не стал и плевать ему в лицо. Он слегка взволнованно ответил:
— Вы ошибаться, миста! Я есть чистильщико реале!
Один из готических храмов вопросительно посмотрел на пузана, поднимая тяжёлый кулак.
— Постой, Думбо. Я ещё верю в то, что в этом лживом мерзавце проснётся разум, и он заговорит без акцента.
Пузан снова повернулся к привязанному.
— Видишь этих парней? — Он протянул руку и наклонил жестяной абажур так, чтобы лампа осветила две внушительные твердыни. — Каждый из них мог бы, наверное, свалить ударом слона. Что уж говорить о твоей головушке, приятель? Я даю тебе ещё один шанс. Итак. Зачем. Ты. Пробрался. В. Мой. Офис. Переодевшись. Чистильщиком. Туалетов?
Парень нелепо дернулся, и, опустив глаза, что-то залепетал на испанском.
— Красивый язык, — отреагировал рыжий. — Однако у нас говорят так: на словах ты Лев Толстой, а на деле жбан пустой.
После этих слов он кивнул Думбо, и громадный кулак врезался в челюсть сидящего на стуле, оставив того без сознания.
Лампа медленно раскачивалась у потолка, поскрипывая и создавая зловещие тени в углах. Рыжий пузан двумя пальцами поднял за подбородок безвольную голову и заглянул в закатившиеся глаза.
— Эх… — вздохнул он. — А ведь день так хорошо начинался.
***
Мистер Зиновий Щадов полагал себя человеком приличным, а потому никогда не позволял себе вольностей по отношению к своим секретаршам, хотя вид каждой из них мог растопить лёд в сердце и глазах любого мужчины, сердце и глаза которого по каким-то причинам оказались скованы льдом. В свою очередь, три его секретарши были вовсе не против излишнего внимания со стороны босса, однако им приходилось довольствоваться его отеческими похлопываниями, когда он был в хорошем настроении.
— Доброе утро, — весело сказал мистер Щадов, входя в собственную приёмную, и отечески похлопал каждую из девушек по грациозной спине.
— Есть что-то важное? — спросил он, и, получив три отрицательных ответа, скрылся за дверью своего кабинета.
Зиновий Щадов был сыном русского эмигранта и служанки с ирландской кровью. От отца он унаследовал пол, любовь к творчеству Льва Толстого и немалую смекалку, а от матери — рыжие волосы и женскую интуицию. Всё это делало Щадова опасным человеком, но, как уже говорилось ранее, он предпочитал считать себя приличным, и никто не осмеливался ему возражать. Для соответствия образу он имел вполне приличный бизнес — контору, занимающуюся оптовыми поставками погребальных венков. Когда приходили аудиторы и удивлялись тому, как можно стать таким богатым, продавая венки, Щадов мрачно отшучивался в том духе, что продавцы гробов, должно быть, живут ещё богаче, но эти ящики гораздо менее удобны в транспортировке. Смеясь (о, эти забавные русские!), аудиторы уходили прочь.
Не успел Щадов повесить на положенные места шляпу и мокрый плащ (юг Бруклина орошал сегодня мелкий дождь), как на дубовом столе зазвонил чёрный телефон.
— Мистер Склизки на первой линии, сэр, — прощебетал девичий голос, и Щадов снял трубку.
— Доброе утро, мистер Склизки! — радушно поприветствовал он звонящего.
— И вам не хворать, товарищ Щадов!
Такое, нелепое для страны, не нюхавшей социализма, обращение сильно рассмешило торговца венками.
— Вы всё шутите, Склизки! — отдышавшись, заметил он. — Неужели для этого и позвонили?
— Конечно, нет! — горячо заверил Склизки, после чего в трубке раздалось тихое «пшшш». — Вы хорошо меня слышите, Мистер Щадов? В нашем квартале неприлично старая телефонная станция, которая создает ужасные помехи.
—Слышу вас прекрасно, — ответил Щадов.
— Вот и замечательно. Итак, нам нужно…
Дальнейший разговор представлял собой типичную болтовню продавца с крупным клиентом: в нём то и дело мелькали круглые суммы, угловатые выражения и шипы на венках из роз. Спустя девять минут такого разговора Щадов с прежним воодушевлением попрощался с мистером Склизки и повесил, наконец, трубку.
На пороге появилась одна из секретарш.
— О, Дороти, а я только собирался тебя вызвать!
— Но я ведь прекрасно знаю, мистер Щадов, что после разговора с мистером Склизки вы всегда хотите меня видеть.
— Что, действительно? Становлюсь предсказуемым! — сделал вывод Щадов и подмигнул девушке, отчего та зарделась.
— Итак, Дороти, — сразу же продолжил он серьёзным тоном. Девушка занесла карандаш над блокнотом. — Нужно срочно отправить мистеру Склизки товар, а именно: семь тысяч штук «Фиалковой печали», девять тысяч «Гвоздичной классики» и пять тысяч «Грустного ассорти». И ещё мистер Склизки желает взять на пробу тысячу штук нашей новой разработки, «Голубой скорби». Да-да, той, что с незабудками. Мне самому эта модель не очень нравится, но Склизки утверждает, что она может выстрелить в нетрадиционных кругах. Проследи, чтобы отгрузка произошла сегодня же, хорошо?
Девушка кивнула и вышла, не забыв закрыть за собой дверь.
Щадов же повернулся к монитору компьютера. Найдя в недрах его памяти запись последнего телефонного разговора, он открыл её в аудиоредакторе и выделил тот короткий «пшшш», который Склизки остроумно обозвал «помехами». Замедлив выделенный фрагмент в несколько десятков раз, Щадов нажал кнопку «Воспроизведение».
«Лавка братьев Меркантилло, сегодня, в четыре часа дня», — услышал он. Удовлетворённо кивнув, Щадов удалил запись. Затем зажал клавишу селектора и попросил:
— Пригласите в мой кабинет Думбо и Гобо.
***
Господа Думбо и Гобо представлялись оживающему сознанию двумя огромными неподвижными чёрными пятнами. Также имело место быть третье пятно, которое, напротив, быстро перемещалось слева направо, затем справа налево и так до бесконечности. Связанный издал тихий стон.
— Кажется, приходит в себя, — сказал рыжий, перестав метаться из угла в угол. Он подошёл к сидящему и влепил ему аккуратную дозированную пощёчину. Тот снова застонал и поднял голову. Глаза его почти сфокусировались.
Лампа всё ещё поскрипывала — это позволяло предположить, что он пробыл без сознания всего несколько минут.
— Оглушающее воздействие у этого кулака, не так ли? — весело спросил рыжий. — Не желаете ли повторить?
Привязанный помотал головой .
— Нет? Как жаль. Я уверен, мистеру Гобо тоже не терпится проверить на прочность кости вашего черепа. Знаете ли вы, мой юный псевдочистильщик, что череп человека способен выдерживать огромное давление, но крошится от хорошего точного удара?
Парень всеми мышцами лица постарался показать, что до этой минуты не знал сего занимательного факта, но бесконечно благодарен пузану за то, что тот его просветил.
— Ладно, парниша, — процедил сквозь зубы рыжий. — Игры кончились. Пора немного продырявить твою лживую шкуру — быть может, сквозь эти дыры вытечет правда.
Он достал из кармана выкидной нож и, нажав на кнопку, продемонстрировал острое лезвие, которое сразу же стало центром внимания всех присутствующих, так как отражало, кажется, гораздо больше света, чем давала старая лампа.
Наклонившись, пузан дал привязанному разглядеть лезвие во всех подробностях, и тот содрогнулся, прочитал выдавленное в металле жутко звучащее слово «НЕРЖ». Со злорадной ухмылкой пузан провёл кончиком лезвия по сгибу нижней челюсти перепуганного паренька, от правого уха к левому, бормоча при этом:
— Только не дёргайся, а то кровь прольётся раньше времени.
Едва он убрал нож от лица привязанного, тот завопил:
— Послушать меня! Я не виновато! Я, вероятно, спутать адрес и прийти не тот туалет! Выпустите меня, пожалуйста, из этот страшный подвал, чтобы я мог идти к моя страшная жена!
— А вот и первый прокол, — удовлетворённо промурлыкал пузан. — Как говорят у нас, на словах ты Лев Толстой, а на деле прав был Толстой, когда сказал о таких, как ты: «Главное препятствие познания истины есть не ложь, а подобие истины». Ты утверждаешь, что женат, и добавляешь к этому, что жена твоя страшна, и чаще всего в нашей стране это является истиной для людей твоего класса… точнее, того класса, к которому в этой стране относят мексиканских чистильщиков отхожих мест.
Здесь пузан выдержал тревожную паузу.
— Но, друг мой милый, — продолжил он, улыбаясь, — твои безымянные пальцы в два голоса кричат, что ты лжёшь. На их загорелой коже нет даже белой полосы от кольца — говорю тебе это на тот случай, если ты решил позабавить меня историей о том, что после работы собирался к любовнице. Лжец! — завопил он и занес руку с ножом. — Готовься расстаться с носом!
Парень попытался спрятать лицо, уткнув его в грудь, но Думбо схватил его за волосы и расположил голову под самым удобным углом для усекновения дыхательного органа. Пузан улыбнулся во весь рот, поднося нож к трепещущей левой ноздре.
— Постойте, босс, — раздался глубокий низкий голос.
— Что такое, Гобо? — раздражённо спросил рыжий, оборачиваясь.
— Просто… мне кажется, я его где-то видел. Дайте мне минуту, чтобы вспомнить, где именно.
— Вот как? Что же, это очень интересно. Подыши пока, парниша, — обратился пузан к привязанному, убирая лезвие ножа и пряча его в карман. — Ну давай, Гобо, вспоминай.
Гобо нахмурил лоб и снова стал похож на готический собор, только заброшенный, каким его видит ночной турист, проезжая мимо на автомобиле; казалось, ещё немного и из его уха вылетит летучая мышь, а на макушку, зловеще каркая, усядется огромный чёрный ворон. К счастью, этого не случилось, потому что Гобо внезапно воссиял лицом и воскликнул:
— Ну конечно! Думбо, посмотри на него внимательно! Это же тот… шпион!
— Шпион? — нахмурился рыжий. — Какой ещё?..
— Шпион, который менял убил! Думбо, ну приглядись!
Думбо сильнее запрокинул лицо привязанного и вгляделся в его черты.
— Хм, — сказал он. — Может быть, и он. А может, и нет.
— Так он или не он? Шпион или не шпион? — взмолился рыжий.
— Понимаете, босс, — извиняющимся голосом сказал Думбо. — Он был одет по-другому. В плащ и шляпу. И усы у него были такие… тоненькие. В общем, выглядел, как шпион, почему мы его и назвали шпионом. А сейчас он в другой одежде, и усов нет. Я не уверен.
— Так-с, — сказал рыжий. — Думбо, отправляйся-ка наверх и принеси… — тут он что-то прошептал ему ухо. — А ты, Гобо, пока расскажешь мне поподробней об этой вашей встрече с шпионом.
***
Братья Меркантилло мечтали о магазине итальянской сантехники, огромном и со стеклянными витринами, полагая Соединённые Штаты Америки страной, где спрос на вещи, связанные с опорожнением кишечника, очень велик. С детства они двигались навстречу этой мечте и сейчас содержали небольшой ломбард в не самой фешенебельной части города. Клиенты нечасто приносили им драгоценные камни и золотые украшения, зато тащили всё, что имело хоть какую-то стоимость, причём в большинстве случаев не намереваясь свои вещи выкупать. Местное население называло братьев менялами, и те не возражали.
Думбо и Гобо, телохранители и поверенные по особым делам мистера Щадова, припарковали машину ровно напротив лавки менял Меркантилло.
— Четыре десять, — сказал Думбо, поглядев на часы. — Опаздываем. Босс нас накажет.
— Мы же не виноваты, что машина не заводилась почти полчаса, — ответил сидящий за рулём Гобо. — А боссу скажем, что в городе пробки.
— Вот сам и скажешь.
Похожие как братья, но братьями не являющиеся, Думбо и Гобо одновременно открыли дверцы и вышли из машины, отчего старенький седан, кажется, вздохнул с облегчением.
Думбо, работавший на Зиновия Щадова не первый год, был хорошо знаком с братьями Меркантилло. Поездки сюда по поручению босса стали уже привычными для него. Гобо же стал его напарником всего месяц назад, и потому был здесь впервые.
— Интересно, что связывает нашего босса с держателями такого заштатного заведения? — заинтересовался Гобо, ожидая зелёного сигнала светофора.
— Нам платят не за то, чтобы мы задавали вопросы, парень, — сурово ответил Думбо, и Гобо смущённо кивнул.
Тут пешеходам зажёгся зелёный, и они синхронно ступили на проезжую часть.
Когда они были на середине пути к противоположной стороне улицы, дверь лавки менял Меркантилло открылась, и оттуда вышел человек, одетый в серый плащ и серую шляпу. Под носом у него росли усики из разряда тех, которые носят мужчины, желающие показать всем и каждому, что они чересчур круты, чтобы обращать внимание на всех и каждого.
Не обращая внимания на Думбо и Гобо, человек прошёл мимо них и скрылся за углом.
Гобо посмотрел ему вслед и расхохотался.
— Ты видел это, напарник? Ты видел? Этот придурок вырядился точь-в-точь как шпион из второсортного блокбастера! И эти усы… Вот придурок!
Думбо замер на секунду, и тоже рассмеялся. Так они стояли не менее трёх минут, согнувшись пополам и хватая ртом воздух.
— Ох… — сказал Думбо. — Ладно, напарник, достаточно веселья, надо выполнить поручении босса.
— Точно, — ответил Гобо. — Дай только ещё минуту отдышусь.
Думбо великодушно дал ему эту минуту, а затем они направились к двери.
На двери лавки братьев Меркантилло висел небольшой, но звонкий колокольчик, который всегда предупреждал хозяев о прибытии очередного клиента. Братья старались придерживаться высокой культуры обслуживания в своём заведении, полагая это неотъемлемой частью успеха в бизнесе, и поэтому, едва колокольчику случалось прозвенеть, один из них незамедлительно выходил из подсобки и уже через секунду стоял за прилавком, солнечно, по-итальянски улыбаясь.
Однако в этот раз за прилавком никого не оказалось, и даже после того, как Гобо, не справившись с незнакомой возвратной пружиной, громко хлопнул дверью, никто не вышел поприветствовать их.
— Сеньоры Меркантилло! — крикнул Думбо. — Марио! Луиджи! К вам гости от мистера Щадова!
Но никто не ответил ему.
Думбо и Гобо переглянулись, и, достав пистолеты, стали обходить помещение — Думбо слева, где были нагромождены коробки с бывшей в употреблении домашней электроникой, а Гобо справа, лавируя между куч использованных маскарадных костюмов. Они встретились у прилавка и одновременно заглянули за него.
— Бог ты мой.
— Чёрт возьми.
Эти фразы были произнесены одновременно. Посланцы Щадова воззрились на два лежащих за прилавком тела, не подающих признаков одушевлённости — вероятно души, если принять за аксиому существование таковых, вылетели через аккуратные отверстия в животе и во лбу каждого из братьев.
— Тот шпион!
Телохранители Щадова выбежали на улицу, предусмотрительно спрятав оружие. Заглянув за угол, они не увидели там никого, кроме облезлой кошки. Одновременно сплюнув на тротуар, они вернулись в лавку.
Думбо и Гобо были профессионалами, и поэтому не стали рыдать над телами. Думбо деловито запер изнутри входную дверь и опустил жалюзи, а Гобо в это время осматривал тела, хотя особой нужды в этом не было.
— Как же нам теперь забрать у них то, за чем нас послал босс? — задумчиво произнёс Думбо.
— Взгляни, — ответил ему Гобо. — Судя по всему, сначала они получили по пуле в живот, отчего упали. А затем их добили контрольными в голову.
— Это очевидно, — отмахнулся Думбо.
— Объясни мне тогда, почему, упав, они не прижали руки к животам (как поступил бы каждый на их месте), а вытянули их, причём в одном направлении?
Думбо обошёл прилавок.
— Действительно.
Их взгляды проследовали в направлении, указанном руками мертвецов и уткнулись в старую шкатулку, стоящую под прилавком. Думбо протянул руку, взял её и открыл. Внутри оказался пухлый конверт из плотной бумаги, на котором было написано «Z. Shch».
— Зэ Ща, — прочёл Думбо. — они всегда так подписывали конверты, предназначающиеся боссу.
— Выходит, даже умирая, они помнили о том, что мы придём за конвертом, и оставили нам посмертный знак? — восхитился Гобо.
— Да, прекрасные были ребята, — ответил Думбо, наклоняясь. — Луиджи, Марио… Простите, но ваша мечта исполнится в другом мире.
Он закрыл ладонью глаза братьев Меркантилло и встал.
— Уходим.
***
— Какая грустная история, — оценил Щадов. — Однако из неё мы можем сделать вывод, что вы, молодой человек — актёр. Какое перевоплощение! Из шпиона в драильщика сортиров! Хотел бы я подольше наслаждаться вашей игрой, но это невозможно. — Он наклонился к лицу привязанного и прошептал: — Потому что ты скоро сдохнешь.
Отвернувшись, он принялся чистить ногти ножом. Гобо стоял и молча, но весьма выразительно смотрел на привязанного.
— Только не сейчас, — пробормотал тот.
— Что ты сказал? — мгновенно отреагировал Щадов.
— Я просто сетую, мистер. Неужели всё это не могло произойти со мной в другой день, но только не сейчас, не сегодня? Какой отвратительный день! Сначала я прихожу в лавку братьев Меркантилло, чтобы продать фамильное серебро — последнее, что у меня осталось — и обнаруживаю их мёртвыми! Затем я понимаю, что остался без средств к существованию, и иду наниматься скоблильщиком уборных! И мне приходится изображать мексиканский акцент, чтобы они поверили, что я подхожу для такой низкооплачиваемой работы! И после этого унижения хозяин первого же туалета, в который меня направляют, оказывается психом и хочет меня убить!
Привязанный громко зарыдал. Щадов смотрел на него с восхищением.
— Нет, вы только поглядите, какой актёр! Талантище! Но, как выражаются на одной из моих исторических родин: на словах ты Лев Толстой, а на деле ты… Постой, — внезапно обратился он к Гобо. — А почему это вам с Думбо он показался подозрительным? Ведь когда вы поймали его на выходе из офиса, вы не признали в нём шпиона?
— Видите ли, босс, — с готовностью объяснил Гобо, — мы действительно задержали его на выходе, и задержали потому, что не видели, как он входил. И никто не видел.
— Ага, ещё один прокол! — позлорадствовал Щадов. — Твоя тяга к постановочной показушности подвела тебя! Как я понимаю произошедшее, ты вошёл в офис, одетый как обычный человек, и уже внутри переоделся омывателем стульчаков! Это была большая ошибка!
Тут послышались шаги и вернулся Думбо, неся в руках тёмный ком.
— Как вы сказали, босс. Плащ, шляпа и чёрный фломастер.
— Прекрасно, Думбо. Давай-ка сюда.
Щадов накинул на плечи связанного плащ, на его голову надел шляпу, а фломастером нарисовал над верхней губой тонкие усы.
— Взгляните-ка теперь, мои верные псы, — сказал он, весьма довольный собой. — Тот ли это «шпион», которого вы встретили у лавки Меркантилло?
— Это точно он! — дуэтом воскликнули Думбо и Гобо.
— Босс, вы— невероятно умный человек, — добавил Думбо.
— А то, — улыбнулся Щадов, почти ласково глядя на привязанного. — Вот видишь, как вышло? А вышло так, что на словах ты Лев Толстой… Ёлки-палки, лес густой! — воскликнул он вдруг. — Теперь, когда у тебя этот шпионский вид, ты и мне кажешься смутно знакомым… Да ты же… Ты…
— Роберто Рубароба, — с достоинством представился привязанный. — Шпион многих величеств, светлостей и просто господ.
***
— Операция предстоит сложная и опасная, — веско сказал человек в мундире, лишая мундира очередную картофелину. — Щадов уже давно работает на русскую разведку, и осторожен как мышь, живущая в доме Куклачёва.
— Я понимаю, полковник. Но и я не младенец.
— Знаю, Роберто. — Полковник безразлично посмотрел на очищенную картофелину и целиком отправил её в рот. — Но ты для меня больше чем ученик. Ты мне почти как сын.
Последние две фразы были произнесены не слишком внятно, но Рубароба давно знал полковника Прикуэлла и понимал его с полуслова.
— Оставим беспокойства и волнения, полковник. Давайте лучше ещё раз обсудим детали операции.
Полковник вытер губы салфеткой.
— Мы точно не знаем, когда будет подходящий день. Наш человек сообщит нам об этом однажды утром, и вся операция должна быть спланирована и осуществлена в тот же день. У тебя практически не будет прикрытия, за исключением всё того же одного человека. Я никогда не пошёл бы на этот риск, да и Щадов мог бы сколько угодно играть в свои игры с русскими, но теперь, когда появилась информация, что он продаёт секреты террористам, его наглая рыжая морда уже не кажется такой безобидной.
Полковник взял ещё одну картофелину из кастрюли.
— Вот, собственно, и все детали. Дальше, сынок, тебе придётся импровизировать. Я знаю, ты прекрасно это умеешь.
— У меня был прекрасный учитель.
— Не смущай старика.
Роберто улыбнулся, но тут же снова стал серьёзным.
— Скажите, полковник… а эти братья — их обязательно убирать? Вы же знаете, я не поклонник таких методов, а они всего лишь посредники.
Полковник откинулся в кресле и погладил выпуклый живот.
— Эти братья, Роберто, — сказал он, — не просто посредники, но ещё и наши осведомители. Никто не сможет сосчитать, какое количество дезинформации было передано через них Щадову. И у нас не было сомнений в их лояльности к нам. Но когда внезапно выяснилось, что Щадов связался с террористами, мы задумались… разве не эти самые братья должны были первыми прибежать к нам и рассказать об этом? Но нет, они предпочли помалкивать и играть на две стороны. Или, вернее, теперь уже на три. Хотя, учитывая, что две из этих сторон — это одна и та же сторона, которая играет на две стороны, братья, выходит, стали играть на две с половиной стороны. Ведь так получается? — Полковник выглядел озадаченным.
— Не беспокойтесь, полковник, я во всём разберусь, — сказал Рубароба, пряча улыбку. Полковник не любил математику, а она в отместку не давалась ему.
***
Имя было произнесено негромко, но произвело громогласный эффект. Щадов отпрянул, выронив нож, а Думбо и Гобо, застыв на секунду, вытащили пистолеты и направили их на шпиона, который теперь остался без кавычек.
— Так-с… — прошипел Щадов. — Что ж, это многое проясняет. Дорого бы я дал за то, чтобы посмотреть, как знаменитый супершпион, именем которого пугают детей в детсаде Моссада, чистит унитазы!
Он хохотнул вслед собственной шутке.
— К сожалению, чтобы насладиться этим зрелищем, придётся развязать вам руки, господин Рубароба. А этого я делать ни в коем случае не стану, ведь я не дурак и хочу жить. Я даже не стану выпытывать у вас, с какой целью вы проникли в мой офис — теперь это очевидно, поэтому не будем терять время. Я просто убью вас, господин шпион. Через несколько минут. Сразу же после того, как мы напишем трогательное письмо полковнику Мпепо Прикуэллу. Думбо?
— Да, босс? — отозвался телохранитель, не сводя глаз с Роберто.
— Я никогда не спрашивал тебя… Насколько хорошо ты знаешь английский язык?
— О, вполне неплохо, сэр. В классе у меня были почти лучшие оценки.
— Прекрасно. Ну а ты, Гобо?
— Боюсь, сэр, у меня есть некоторые проблемы со страдательным залогом.
— О, мне жаль. Значит, ты, Думбо, будешь писать. Дай-ка пока пистолет мне. Вот тебе бумага и авторучка. Я буду говорить по-русски, потому что я так привык, а ты переводи и записывай всё, но на английском. Ясно?
Думбо кивнул.
— Итак, пиши. «Полковнику Мпепо Прикуэллу. Многоуважаемый коллега и соперник! Имею честь сообщить Вам, что ваш любимый ученик Роберто Рубароба соизволил почить навсегда от моей безжалостной руки. Подтверждение тому Вы можете найти в ящике, который отправлен как приложение к этому письму. Я позволил себе приложить к телу прекрасный траурный венок ручной работы, настоящий шедевр, созданный руками мастеров. Искренне надеюсь, что Вы возложите его на могилу вышеупомянутого шпиона от моего имени, так как сам я на похоронах присутствовать не смогу по известным нам обоим обстоятельствам. Искренне Ваш, З. Щадов». Записал? Ну-ка дай прочесть.
Щадов поводил глазами по строчкам и вдруг нахмурился.
— Это что такое? — спросил он.
— Где? — вчитался Думбо. — Ах, это. Но вы же сами сказали «Зэ Щадов».
— Балда! «Зэ» в данном случае — это не определённый артикль, а мой инициал! Меня зовут Зиновием, помнишь? Переписывай!
— Да, босс, — ответил Думбо и снова взялся за авторучку.
Щадов вновь принялся ходить из угла в угол, вертя в пальцах пистолет. Думбо сосредоточенно строчил. Гобо во все глаза смотрел на пленника.
— Сейчас, — сказал Рубароба.
Одним прыжком Гобо оказался рядом с Думбо и ударил его рукоятью пистолета в затылок. Ручка выпала из ослабевших пальцев, но не успела достичь пола, как Гобо развернул тяжелую тушу и придал ей нешуточное ускорение в направлении угла, в котором в эту секунду находился Щадов. Прогремели два выстрела, и Щадов оказался в углу под грудой мышц весом в центнер, впрочем ненадолго. Гобо отбросил стремительно мертвеющее тело Думбо и отобрал у Щадова пистолет. Одной рукой он схватил бывшего босса за шиворот и приволок к стулу, где восседал внимательно наблюдавший за происходящим Рубароба.
Швырнув Щадова на пол, Гобо наступил тяжёлым ботинком не менее чем сорок пятого размера ему на горло и сказал:
— Не дёргайтесь. Если будете плохо себя вести, — он слегка усилил нажим, — я раздавлю вас.
Подобрав нож, Гобо быстро освободил руки и ноги Роберто.
Рубароба встал и сделал несколько шагов, чувствуя, как кровь возвращается в ноги. Восхитительное ощущение. Насладясь им, он подошёл к Щадову.
— Улыбнитесь, — сказал он. — Вы стали целью спецоперации.
***
Однажды, прохладным утром, над малоизученным горным районом одной страны пролетел небольшой самолёт. Летел он низко, и поэтому выпавший из него ящик не разбился, а только подпрыгнул несколько раз и затих. Видимо, это событие не было необычным для этих мест, потому что через пять минут из незаметной пещеры выбрался бородатый человек, который подобрал ящик и унёс с собой. В пещере он открыл посылку и обнаружил, что кроме стандартного набора продуктов и свежей прессы в ней находится небольшая шкатулка. Внутри лежал человеческий мизинец и сопроводительное письмо.
«Уважаемый Рулон Обоев! — прочёл человек. — С глубоким прискорбием сообщаем, что наш общий партнёр Зиновий Щадов, вероятно, больше не сможет вести с нами никаких дел. Дабы Вы не усомнились в серьёзности этого заявления, высылаю один из его пальцев, который Вы можете подвергнуть дактилоскопической экспертизе. Этот палец был подброшен в мой дом неизвестными, и о местонахождении остальных пальцев, равно как прочих частей Щадова, мне неизвестно. С надеждой на дальнейшее сотрудничество, О. Склизки».
Лицо человека почернело от злости, и он с громким криком разорвал письмо. Затем черты его разгладились и замерли в неуверенной улыбке. Редко, очень редко, к Рулону Обоеву обращались на «Вы».
***
— Мы не станем его убивать? — Гобо недоуменно морщил лоб. — Просто отрежем палец и всё?
— Таковы указания свыше, — пожал плечами Рубароба. — Всё это… политика.
Гобо кивнул, стиснув зубы.
Щадов переводил затравленный взгляд с одного на другого.
— Палец? — прохрипел он. — Мамочки, это же больно! И вообще, господин Рубароба, вы же не такой! На словах вы Лев Толстой, а на деле… ой-ой-ой!
— Чего вы орёте, Щадов? — изумился Роберто. — Ещё не больно. Я ещё только протираю пальчик спиртом.
— Но ведь будет больно?
— Эх… Ладно, — сжалился Рубароба.
Он сдвинул левый рукав плаща, явив миру красивые часы в посеребрённом корпусе. Тщательно прицелившись, он нажал незаметную кнопку, после чего Щадов медленно закрыл глаза и уронил голову на пол.
— Усыпляющие иглы, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд Гобо.
— Отличные часы, господин Рубароба, — оценил Гобо.
— Ага. В них и мп3-плеер есть. Подай-ка мне нож.
КОНЕЦ,
05.10.2012 г.